Джума

      - Как обнаружили исчезновение Родионовой? - сухо спросил Малышев.
      - В 22-00 дежурная сестра принесла ей в палату лекарство. Девушка выпила его и легла. Через пятнадцать минут, проходя мимо, медсестра вторично заглянула к ней: Родионова спала. Свет там гасить не принято, поэтому спящую девушку она видела отчетливо. К тому же, учитывая, чья она дочь, внимание и интерес со стороны персонала к ней был повышенный. Хватились ее только в половине восьмого, на следующее утро. Смены меняются в восемь утра и восемь вечера. Обыскали все палаты и всю прилегающую территорию. Дождались Блюмштейна и... началось. А Багров добавил.
      - Понятно, - подвел итог Малышев. - Хотя, откровенно говоря, мало что понятно. Комнату осматривали?
      - Все вещи на местах, в том числе, и теплая одежда. Постель не заправлена. Она поступила с игрушкой, плюшевым мишкой, - смущенно добавил Стрельцов.
      - И он тоже исчез, - догадался Малышев. - Значит, это было не похищение.
      - Разрешите? - несмело подал голос Корнеев.
      - Слушаем вас, Леонид Аркадьевич, - бросил на него заинтересованный взгляд Малышев.
      - Мне пришла в голову мысль, возможно, несколько абсурдная. Что, если Родионова по каким-то причинам имитировала свое заболевание?
      - Она не смогла бы обмануть Блюмштейна, - покачал головой Стрельцов. Он на экспертизах собаку съел. Раскусил бы в два счета.
      - А если... он тоже знал, что она симулирует?
      - Не вижу смысла, - пожал плечами Владимир Александрович.
      - Но вы же сами сказали, что исчезают пациенты, причастные к убийствам, - не сдавался Корнеев.
      Стрельцов бросил мимолетный взгляд на Малышева, тот с интересом наблюдал за подчиненными.
      - Если, например, предположить: Родионова - ценный свидетель, она доподлинно знает, что именно произошло между ее отцом и матерью в ту ночь...
      - "Дело Родионовой" официально закрыто, - ответил Стрельцов холодно.
      Корнеев растерянно посмотрел на Малышева, ожидая его реакции.
      - Анастасия Филипповна, жена Родионова, за несколько часов до гибели встречалась с Отто Франком, - счел нужным вмешаться Малышев.
      - Это точные сведения? - недоверчиво спросил Стрельцов. - Что их могло связывать?!
      - Нам и предстоит это выяснить, - заметил Малышев. - Леонид Аркадьевич, поезжайте в университет, потолкайтесь среди студенческой братии. Новость об исчезновении Натальи Родионовой, самое большее, через час уже облетит весь город. Возможно, вам удастся узнать какие-нибудь интересные факты. О результатах доложите сразу же, как вернетесь. Вы свободны.
      Попрощавшись, Корнеев покинул кабинет.
      Малышев, достав из сейфа папки, улыбнувшись Стрельцову, неожиданно бодро проговорил:
      - Ну что, Владимир Александрович, вернемся к нашим баранам? Пофантазировали?
      - Не так, чтобы очень, - неопределенно пожал плечами Стрельцов.
      - Слушаю вас.
      - Все архивные материалы, касающиеся проекта "Джума" были уничтожены по прямому указанию Сталина...
      При этих словах лицо Малышева осталось спокойным и невозмутимым, но это вовсе не означало, что информация Стрельцова не взволновала его. Более того, она требовала самого тщательного анализа и пристрастного изучения. В Советском Союзе было достаточно секретных объектов и лабораторий, но лишь единицы из них могли бы расчитывать на непосредственное и личное внимание могущественного вождя.
      - ... Мне удалось разыскать несколько человек, работавших в то время в органах госбезопасности Белоярска, - продолжал, между тем, Стрельцов. Наши ветераны охотно делились воспоминаниями до тех пор, пока речь не заходила о "Джуме". Стена молчания, хоть бейся об нее! Но одного, Стукаленко Бориса Ильича, удалось-таки расколоть. Однако он сразу предупредил: в случае чего, от всего откажется: "и глазом не моргну". Дело в том, что все, кто имел хоть мало-мальское отношение к лаборатории, в скором времени умерли: инфаркты, инсульты, автокатастрофы, пожары и так далее...
      Малышев откинулся на спинку кресла.
      - А он в здравой памяти, этот ваш "орешек"?
      - У него - рак в последней стадии и он знает об этом. Потому и согласился рассказать. Но, опять же, чувствую, не все.
      - Что там могло произойти, если через столько лет, будучи, практически, при смерти, человек все-равно боится?
      - По его словам, генерал-майор Степан Артемьев, отец нынешнего нейрохирурга, и руководил проектом "Джума" по созданию новых видов бактериологического оружия. В свое время нашими войсками были захвачены материалы санитарного управления Квантунской армии, которым руководил генерал-лейтенант Кадзицука Рюдзи. В этих материалах, среди прочего, упоминался неизвестный штамм чумы, обладавший, по мнению наших бактериологов, совершенно уникальными свойствами. Он был разработан в филиале №643 отряда №731, которым руководил майор Оноуэ Масао.
      - Фигуранты Хабаровского процесса?
      - Они самые, - кивнул головой Стрельцов и продолжал: - Стукаленко рассказал, как однажды услышал от кого-то фразу, якобы, сказанную самим Артемьевым об этом штамме: "Ничего подобного в природе прежде не существовало. Такое могли создать только в Японии: один процент биологии и девяносто девять - философии." Причем, Борис Ильич заметил, что, по слухам, Артемьев вообще питал слабость к Японии, не скрывая своего интереса и любви к этой стране. Но мне этот факт кажется преувеличением...
      - Почему?
      - Потому что курировал лабораторию никто иной, как Лаврентий Павлович Берия, - усмехнулся Стрельцов.
      - Сталин, Берия... - задумчиво проговорил Малышев. - Отчего такое "высочайшее внимание" к рядовой, по сути, лаборатории? Даже, если и учесть, что работали в ней над каким-то уникальным штаммом чумы? - Он с интересом взглянул на коллегу: - Владимир Александрович, вы просмотрели материалы Хабаровского процесса? Наши материалы? - спросил значительно.
      - Среди экспертов упоминается имя Артемьева и еще одного человека.
      - Ну-ка, интересно.
      - Сергей Михайлович Рубецкой.
      - Не князя ли?
      - Именно. Оказывается, в студенческие годы он и Артемьев были близкими друзьями. В гражданскую Рубецкой эмигрировал: сначала Франция, затем Канада. Во Франции работал в Институте Пастера, в Канаду приехал уже ученым с мировым именем. Между прочим, лауреат Нобелевской премии в области микробиологии.
      - Они поддерживали связь?
      - Вряд ли, - с сомнением заметил Стрельцов. - Не та должность была у Артемьева и звание, чтобы ему разрешили поддерживать отношения с Рубецким. Однако, в материалах одного из закрытых заседаний трибунала Артемьев фигурирует в качестве свидетеля и эксперта. О новом штамме чумы он упоминает вскольз, но при этом сделал ссылку на то, что в его разгадке определяющую роль сыграли дореволюционные исследования Рубецкого.
      - Кстати, Владимир Александрович, вы знаете, кто приехал в составе канадской делегации в Белоярск? Ричард Кейн. Впрочем, вам вряд ли его имя что-то скажет. Он - бизнесмен, крупный лесопромышленник, известный в деловых кругах не только Канады. С точки зрения закона, придраться не к чему. Но в нашем ведомстве он давно известен, как человек, весьма талантливо и профессионально выполняющий некоторые деликатные, специфического свойства, поручения своей страны и ее спецслужб. К слову, во время войны Ричард Клейн ходил в составе конвоев созников в Мурманск и Архангельск. Имеет много боевых орденов. А вот каковы его истинные цели в связи с приездом в Белоярск?
      - Вы все-таки думаете, их могла заинтересовать "Джума"?
      - Не только. Возможно, и судьба Астахова. - Малышев открыл одну из папок. - Интерес канадцев настолько живейший, что в составе делегации оказался Ричард Кейн. Вопрос: ради кого или чего послали сюда Кейна? Продумайте этот вопрос, но давайте не будем забывать, что Астахов каким-то образом связан и с "делом Свиридова". Что у вас по Сотниковой?
      - Сегодня Казанцев вместе с Сумакиным проведут негласное опознание в Публичной библиотеке.
      - Добро, - удовлетворенно кивнул Малышев. - Держите меня в курсе.
      Стрельцов поднялся:
      - Разрешите идти?
      - Да, Владимир Александрович. Вы свободны...
      Сны цвета красного клена
      Он слышал их голоса, понимал их речь. Они утверждали: будущего у него нет. Говорили о необратимых процессах и том, что он похож на растение. Он подождал, когда они уйдут и улыбнулся.
      - Флер-де-Лис, - прозвучало в тишине палаты.
      Эти слова были, как пароль или заветный ключ от волшебной двери, за которой, стоило ее открыть и переступить порог, начинался иной мир, где он чувствовал себя родным и желанным. Мир его загадочной страны, цвета красного кленового листа...
      Он походил на маленького ребенка, впервые оказавшегося в круговерти веселой ярмарки. Шел по ней медленно, не поропясь, сжимая в руках два маленьких флажка: Мейпл-Лиф, красно-белый с кленовым листом и Флер-де-Лис, бело-голубой с белыми лилиями. Из закоулков памяти всплывали красивые, как диковинные цветы, названия городов и улиц.
      - Квебек, - произнес он чуть слышно вслух.
      И тотчас, словно сказочный великан, перед глазами возник полуостров Лабрадор в роскошном убранстве изумрудных лесов, перепоясанный сверкающими, голубыми лентами рек, усыпанный драгоценной россыпью озер. Он не помнил откуда, но знал точно, что в короне этого великана сияют два ослепительных бриллианта - города Квебек и Монреаль.
      Квебек - индейское название: "место, где сужаются воды". Воды реки Святого Лаврентия, соединившей суровую, холодную Атлантику с прекрасными Великими озерами.
      Он, не спеша, проходил мимо крепостной стены, Латинского квартала, сохранившего свои средневековые "одежды". Гулял по самой древней и узкой улице Северной Америки - Су-ле-Кап. На фуникулере поднимался в Верхний город, расположенный на скале, с множеством католических
      соборов, музеев, старинных зданий. И даже вновь посетил знаменитый "Шато-Фронтенак" - квебекский отель, построенный в стиле старинного замка.
      А потом память перенесла его в Монреаль. Город, где, казалось, собрались вместе все народы мира, чтобы подарить друг другу свое мастерство и культуру. Итальянцы возводили дома; из порта на промысел уходили испанские рыбаки; на рынках греки предлагали сочные плоды фруктов и овощей; немцы варили великолепное пиво "Молсон" и "О. Киф".
      Бульвар Сен-Лоран очаровывал уютными турецкими кофейнями и голландскими кондитерскими; на прилавках индийских лавочек яркими красками переливались ткани; в парикмахерские приветливо зазывали португальцы, а в прачечные - китайцы; финны содержали мастерские по металлу, а марокканцы антикварные лавки.
      Он чувствовал себя очарованным странником, заново открывая новое и узнавая старые приметы в улицах Шербрук и Сент-Катрин, на Пляс Бонавантюр и Виль-Мари, на авеню Юниверсите.
      И, конечно, он просто не мог миновать гору Руаяль. В 1642 году Сьер де Мезоннев воздвиг на ней деревянный пятиметровый крест в честь основания маленькой фактории Виль-Мари-де-Монреаль. Ныне ее главу венчал новый десятиметровый крест, взметнувшийся ввысь над великолепным городом, колыбелью которого было некогда небольшое поселение из нескольких деревянных срубов.
      Откуда-то с низовьев реки Святого Лаврентия к нему тянулись руками густые плотные туманы, воды Атлантики и Гудзонова залива дышали в лицо холодом и стужей, но чувствуя их, он все-равно был безмерно счастлив. Он засыпал... в колыбели, выстланной кленовыми красными листьями. В колыбели, которую качали сильные, добрые, пропахшие лесом и морем, руки великана Лабрадора...
      Глава шестнадцатая
      Артемьев закончил обход и только переступил порог кабинета, как на столе зазвонил телефон.
      - Слушаю, Артемьев.
      - Дед, - услышал он голос внука, - ты не мог бы срочно домой приехать?
      - Что случилось? - запаниковал Георгий Степанович.
      - Да ты не волнуйся, - засмеялся Илья. - Вобщем-то ничего страшного, но... понимаешь, трубу отопления рвануло, как раз в твоей библиотеке. Я уже зашился, если честно...
      - Книги сильно пострадали? - с тревогой спросил Георгий Степанович.
      - Дед, ты бы приехал, а? - не отставал внук.
      - Хорошо, Илюшенька, сейчас буду.
      - Жду, дед, - как-то слишком весело и бодро отозвался тот на прощание...
      ... Сборы были короткими и поспешными. Они торопились, словно чувствовали за спиной надвигающуюся, плотную, раскаленную стену огня. Брали только самое необходимое. Уже почти на выходе их остановил телефонный звонок. Один из них остановился в нерешительности и, все-таки, вернулся, подошел к аппарату. По мере того, как слушал, лицо его удивленно вытягивалось. Потом он нахмурился и спросил:
      - Где вы сейчас находитесь? - Услышав ответ, кратко бросил: - Никуда не уходите, я заеду за вами.
      Человек положил трубку и, покачав головой, невесело усмехнулся:
      - Это уже начинает походить на массовый исход из Египта...
      ... Она положила трубку и услышала за спиной:
      - И все-таки вы зря ему позвонили. У нас возможностей куда больше.
      - Это вам так кажется, - не согласилась она. - Неужели вы до сих пор не поняли, кто именно против вас?! У вас нет ни единого шанса.
      - А у вас, вы считаете, есть?
      - Я - сама по себе, потому и убить меня будет куда, как сложнее. К тому же.. я теперь знаю, на что способны они, а вот они абсолютно не представляют, на что способна я.
      - Что ж, желаю удачи, - грустно усмехнулся ее визави.
      Она уже была на пороге, когда неожиданно обернулась и проговорила:
      - А хотите совет, Юрий Иванович? Бросьте это все! Я не верю в мистику, но, подумайте: если такое кровавое и страшное начало, то каким же будет финал!..
      ... Они подобрали ее, практически, на ходу. Машина лишь слегка замедлила движение - ровно настолько, чтобы она успела быстро юркнуть в салон.
      - Мне нужна база, - сказала она негромко.
      Водитель хмыкнул и восхищенно посмотрел на нее в зеркало. Сидящий рядом с ним пассажир обернулся и, осторожно подбирая слова, заметил:
      - Вы сегодня, простите, несколько... другая.
      - Верно, - кивнула она. - На это есть причина. - Я могу... говорить при ваших знакомых? - в ее голосе послышалась неуверенность.
      - Они - не знакомые, а самые близкие мне люди! - с гордостью ответил пассажир с переднего сиденья.
      - Тогда я расскажу вам все. С самого начала...
      Когда она закончила свой рассказ, в машине долго никто не произносил ни слова.
      - Вы не верите мне? - не выдержала она, спросив с вызовом.
      - Просто думаю, узнай я об этом раннее, многих глупостей удалось бы избежать.
      - При чем здесь глупости? - недовольно вырвалось у нее.
      Пассажир с переднего сиденья вновь обернулся и посмотрел на нее долгим, внимательным и сочувствующим взглядом:
      - В войне всех против всех никогда не бывает победителей. Как, впрочем, и побежденных. Финал подобной бойни - пустыня со знаком абсолюта. Во все смыслах... - Он помолчал и через время спросил: - Что вы собираетесь делать?
      - Мне нужно место, где я смогла бы все спокойно проанализировать и обдумать и еще нужен совет. Хороший, мудрый и простой.
      - Значит, нам по пути, - улыбнулся он удовлетворенно, но не преминул отметить: - И все-таки вы стали чуточку другой...
      Иволгин метался по кабинету, как матерый волчище, попавший в капкан.
      - Андреич, - не выдержав, взмолился Добровольский, - умоляю тебя: сядь. У меня от твоих кругов того и гляди башка отвалится.
      - Нет, вы только подумайте! - не успокаивался майор. - Чертенок нагадил и... смылся в трубу!
      - Да мало ли где он может быть, - не согласился капитан.
      Иволгина аж перекосило:
      - Мало ли?!! Да где угодно! Он же в отделении сказал, что домой поехал - трубу прорвало. Ну, и в каком месте ее прорвало?!! Сами же видели, что у него дома творится: будто Мамай, Наполеон и Гитлер со своими полчищами промчались! Утек, гад! - Он растопырил пальцы обеих ладоней: - Просочился, твою дивизию, нехай! - как... как... ушел, в общем... - и обессиленно рухнул в кресло, закрыв глаза.
      - Андреич, - тихо подал голос Алексей. Тот приоткрыл глаза и скосил в сторону капитана. - У меня тут мыслишка проскочила... Мы, когда досье на этого "прохфэссора Плейшнера" собирали, персонажа одного бреднем подцепили, лесника - Гурьянова Ерофея Даниловича. Может, смотаемся, по-быстрячку, а?
      - По-быстрячку, не получится, - буркнул Иволгин. - Не ближний свет, это же у черта на куличках. - Но глаза его азартно заблестели.
      - Если сейчас выедем, - Алексей посмотрел на часы, - до темна, может, и успеем.
      Петр Андреевич оглядел притихших оперов.
      - Пустышку вытянем, - сказал с тоской, - ей-Богу, еполеты посымаю! У меня в последнее время чувство, что расследование в сумасшедшем доме проводим: жмурики - штабелями ложатся, свидетели - пачками исчезают и еще вдобавок - какие-то "аргонавты" со своим "руном" вперлись - здрас-с-сьте, мы ваш тети и дяди! А, - махнул рукой, поднимаясь, - что это мы все по кабинетам да по кабинетам. Поехали, ребятки, свежим воздухом подышим. Таежным, твою дивизию, нехай!..
      Глава семнадцатая
      Малышев проводил экстренное совещание с группой Стрельцова. Ему с трудом удавалось сохранять спокойствие, ибо события последних, даже не часов, а минут, стали напоминать стремительно надвигающуюся лавину, которая грозила разнести в пыль спокойствие Белоярска.
      Первым докладывал Корнеев. Из его рассказа выходило, что Наталья Родионова, оказывается, с успехом играла в студенческом театре "Арлекин". Последней постановкой которого был шекспировский "Гамлет"! И Родионова играла в нем Офелию! Причем, так, что приглашенные на спектакль режиссер и актеры гастролировавшего в те дни одного из столичных театров были в полном восторге от ее игры. Имея на руках показания студентов и художественного руководителя "Арлекина", оперативники вновь встретились с Блюмштейном. И он поведал такое, отчего у Малышева чуть не случился удар. Отцом Наташи в действительности являлся Олег Артемьев, о чем Марку Моисеевичу и рассказал после встречи с ней сам Георгий Степанович Артемьев. Его показания были запротоколированы и оперативники выехали на квартиру нейрохирурга, так как в больнице его не оказалось. На квартире и произошла "эпохальная встреча" групп Стрельцова и Иволгина. К сожалению, Георгий Степанович уже успел отбыть в неизвестном направлении.
      Следующим сюрпризом явилось исчезновение Капитолины Сотниковой, а также ее подруги Веры Рясной и сына Жени. Опрошенные сотрудники библиотеки и детского сада дали показания, от которых впору было проситься на постой в "гостеприимный дом" Блюмштейна. Однако по фото Сотникову опознал сотрудник кооператива"Каблучок" Сумакин как женщину, оставившую "книги" для Свиридова.
      Путем подбора фрагментов у соседей удалось выяснить, что загадочный "геолог" - никто иной, как Свиридов Евгений Иванович.
      И, наконец, последнее. Буквально несколько минут назад в Управление позвонил неизвестный и передал совсем уж "убойную" информацию: убийство Свиридова, Франка и автокатастрофу Мухина организовал второй секретарь горкома партии Белоярска Борис Николаевич Родионов!
      Всю это требовалось тщательнейшим образом осмыслить, проанализировать и систематизировать. Больше всего Малышева беспокоило сообщение относительно Родионова. В голове промелькнула какая-то мысль - нечто важное и первостепенное. Он нахмурился, пытаясь сосредоточиться и одновременно следя за ходом рассуждений Стрельцова.
      - Извините, Владимир Александрович, - перебил его Малышев, - но необходимо срочно позаботиться о безопасности Мухина. Я распоряжусь насчет машины. Немедленно забирайте его и везите на нашу базу в Ивантеевке.
      - Разрешите мне, - поднялся Корнеев.
      Малышев бросил на него быстрый взгляд. Внезапно им овладело странное чувство опустошенности и пронзительного, стылого холода, как-будто он сидел не в кабинете, а шел, обессиленный, по безмолвной, бесконечной, снежной равнине. Шел, отчего-то наперед зная: весь его путь - это дорога в никуда. В тупик, из которого нет и не может быть выхода.
      Корнеев терпеливо ждал, а Стрельцов и Казанцев со скрытым недоумением смотрели на побледневшего, осунувшегося шефа.
      - Езжайте вдвоем с Владимиром Александровичем, - нехотя, словно преодолевая внутреннее сопротивление, проговорил Малышев.
      Когда они вышли, он обратился к Казанцеву:
      - Вот что, Геннадий Борисович, постарайтесь найти все материалы, касающиеся экспедиции русских врачей в Маньчжурию во время эмидемии чумы в 1910 году. Некоторые ее участники останавливались в Белоярске. Запросите архивные данные. Меня интересует, главным образом, один из них - Сергей Михайлович Рубецкой. К тому же, Белоярск имеет непосредственное отношение к его родословной.
      - Вы имеете в виду род князей Рубецких?
      - Да, - кивнул Малышев. - И сделайте это, как можно скорее.
      Лишь после ухода Казанцева, Роман Иванович, будто очнувшись от наваждения, осознал, что именно он попросил выполнить своего коллегу.
      "Какого черта?! - изумленно подумал про себя. - Что за ересь я тут нес?! Экспедиция... Чума... Рубецкой... - Он поднялся из-за стола и, чувствуя нарастающую панику, принялся вышагивать по кабинету, нервно сжимая пальцы рук в кулаки. - Вот так и сходят с ума. На почве интересов государства..."
      Малышев прошел к сейфу, открыв, достал тоненький тюбик с лекарством. Высыпав на ладонь две крошечные таблетки, запил. Наливая воду, с досадой констатировал, что руки предательски дрогнули.
      Роман Иванович вернулся за стол, пытаясь взять себя в руки, но тревога и волнение не отпускали. Напротив, они усилились и вновь, как-будто сквозняком, прошелестело невидимо, но мерзко и зябко, это мимолетное, едва уловимое дыхание белого, безмолвного и пугающе-холодного, пустынного пространства. И поэтому, когда на столе зазвонил телефон, он уже знал, что услышит о чем-то необратимом и неотвратимом, как смерть...
      ... Сжав руки в кулаки и засунув их глубоко в карманы куртки, Малышев молча слушал доклад прибывших на место происшествия членов опергруппы и экспертов. Лишь кивнув и также, не сказав ни слова, приблизился к небольшому пятачку рядом с приемным покоем Центральной больницы, оцепленному нарядами милиции. Он поднял голову вверх и увидел почти во всех окнах любопытные лица больных и медперсонала. Огляделся: за кромкой оцепления собралась приличная толпа. На лицах людей читалось все тоже жгучее, неудовлетворенное любопытство и... азарт. Он потянул носом холодный, прошитый тонкими нитями мороза, воздух, в который мощной струей вливался адреналин десятков людей, густо приправленный разлитой вокруг кровью жертв.
      Тела пока не были убраны. Возле них еще суетились криминалисты, работники милиции, прокуратуры и госбезопасности. Он сделал шаг вперед и, прищурившись, вгляделся в лицо Володи Стрельцова. Затем перевел взгляд на лежавшего невдалеке Леню Корнеева.
      "А ведь я знал, когда они уходили из кабинета... - запоздало понял Малышев. Но с удивлением отметил: мысль эта - не взбудоражила, не взорвала его, а промелькнула спокойно и отстраненно. Осмысление и перегрузки навалятся потом, а сейчас мозг просто отгородился от грубой, дикой реальности непроницаемой, как стены банковского хранилища, преградой. - Я оказался не готов к такому. Но это я. А кто-то готовился..."
      Он ощутил, как заломило, засвербело в кончиках пальцев рук, все еще сжатых в кулаки. Словно увидел внутренним зрением замершую в сосудах кровь, остановившееся сердце... И вдруг разом накатила, ударила обжигающе-горячая волна. Он пробуждался от спячки-шока, как пробуждается старый потухший вулкан: сердце, содрагаясь, ритмичными толчками проталкивало в вены и артерии раскаленную кровь-лаву; мышцы, скованные ледяным спокойствием, постепенно накалялись, поглощая тепло и жар крови, жадно втягивая через соломинку тканей и волокон кислородный коктейль; мозг мыслями-вулканическими бомбами с яростью и натиском атаковал все защитные барьеры организма. Это были тьма и хаос, из которого, он знал, обязательно родятся свет и порядок.
      "Вот теперь и я готов, - подумал с удовлетворением. - Готов к тому, чтобы найти и наказать тех, кто это сотворил. Ни ради мести или торжества Закона, а в силу высшей справедливости. Наказать так, чтобы их именами никогда и никому больше не пришло в голову назвать при рождении своих детей. Как нет больше имен Каина и Иуды, потому что все знают: это - не имена, а тавро - убийцы и предателя..."
      - Роман Иванович...
      Малышев обернулся: перед ним стоял Багров. Лицо его было хмурым, сосредоточенным и недовольным.
      - Даже не знаю, что и думать, - сказал он. - Прямо Чикаго какое-то или Палермо. Среди бела дня, из автоматов, - и столько трупов! - его голос дрожал от возмущения и... страха.
      Малышев украдкой бросил на него внимательный взгляд. Михаил Спиридонович, зажав в зубах сигарету, заслонившись от ветра, тщетно пытался прикурить. Наконец, это ему удалось и он с жадностью затянулся - раз, другой, третий...
      "Трясется, - с презрением подумал Роман Иванович. - Как же: только сел в кресло, а тут такое... Только-только, наверное, во вкус входить начал и на тебе! - "получи, фашист, гранату, от советского солдата". И плевать ему на убитых моих ребят, Мухина и еще на четверых, попавших под шальные пули, хорошо хоть - не смертельные..."
      - Что-то я Иволгина не вижу, - огляделся Малышев. Он широким жестом обвел место преступления: - Это ведь его ипостась.
      Багров смутился и, отведя глаза, скороговоркой пробормотал:
      - У него другое задание.
      "Врешь, голубчик, - констатировал Роман Иванович. - На такое Иволгин и без твоей санкции бы примчался. Шутка ли: последнего "цезаря" завалили, да не просто так, а в компании с двумя кагэбэшниками. Врешь! А почему? Не хочешь допускать его до этого дела или... - Малышеву стало жарко от пришедшей внезапно догадки. - Или специально отправил куда-то?.. Да ну, бред, - тут же одернул себя. - Чтобы Багров знал зараннее... Не может быть! Не тот уровень. А чей тогда? Кто мог отдать приказ ликвидировать Мухина и "конторских", как они говорят? А если те, кто планировал эту акцию, не знали, что Стрельцов и Корнеев - кагэбэшники? Расчитывали убрать только Мухина, не ведая, что я отдал приказ переправить его срочно в Ивантеевку? Увидели, как его увозят и решили действовать на свой страх и риск? - Он вспомнил последнюю информацию: "...Свиридова, Франка и Мухина приказал убрать... Родионов...". Но почему?!! Мотив?"
      Все эти мысли промелькнули в голове подобно мчащемуся на огромной скорости литерному составу.
      - Михаил Спиридонович, - как можно доверительнее и мягче, с выражением покорности и надежды одновременно, проговорил Роман Иванович, - не подумайте, что я пытаюсь на вас давить - вы своих людей, естественно, знаете лучше - но мне хотелось бы, чтобы к расследованию с вашей стороны подключили именно группу майора Иволгина. Тем более, "дело Свиридова" он вел, тесно взаимодействуя с нами. - Но про себя подумал: "Черта с два, тесно взаимодействуя! Наверняка, узнал что-то у Артемьева, да и Добровольский не за песнями в Москву летал. Что же он "купил" там... за артельские соболя?"
      - Как только Иволгин появится, немедленно подключу его к расследованию, - поспешно заверил Малышева Багров.
      "Он не знает, где майор, - окончательно уверился в своем предположении Роман Иванович. - И не говорит правду потому, что не хочет выглядеть в моих глазах круглым идиотом. - Кстати, почему говорят "круглым"? - Он мельком глянул на Михаила Спиридоновича: - У него как раз комплекция - несколько квадратная... Господи! Что за чушь в голову лезет?! Или это все еще последствия шока?.."
      - Попросите Иволгина, "как появится", - не отказал себе в иронии Малышев, - связаться со мной.
      -Да-да, разумеется, Роман Иванович, - часто затараторил Багров, подобострастно кивая головой.
      Несмотря на трагизм ситуации, Малышев едва удержался от улыбки.
      "Еще чуть-чуть и он снимет фуражку и начнет расшаркиваться на манер мушкетеров времен Людовика Четырнадцатого. А глазки-то бегают - того и гляди выпадут и раскатятся..."
      Время приближалось к полуночи. Но из Управления никто не думал уходить домой. В коридорах стояла спрессованная, как готовый вот-вот рвануть в забое метан, тишина. Но за плотно закрытыми дверями кабинетов неслышно шелестели слова, выстраиваясь в догадки, версии, предположения. Шелест медленно поднимался к потолку и зависал, плавно покачиваясь на упругой и жесткой, как панцирная сетка, ярости.
      Среди служивших в этом здании людей не принято было дружить "домами" и "семьями", вместе отмечать праздники, дни рождения и знаменательные юбилеи. Их жизнь была подчинена раз и навсегда определившимся еще с незапятных времен строгим, четким правилам и уложениям, в которых не было места присущим любому простому человеку искреннему и непосредственному проявлению чувств.
      Жизнь этих людей не имела ничего общего с "мирными буднями" огромной страны и проживающего в ее бескрайних пределах населения. Однажды преступив порог этого ведомства, они автоматически переступали и невидимую черту, за которой шла жестокая, беспощадная, подчас, грязная и кровавая, за гранью здравого смысла, война. Но если кого-то в их строю, похожем на плотно пригнанные в обойме пули, убивали - незамедлительно срабатывал механизм отдачи: они не только безжалостно отрубали руку, нанесшую удар, но и ликвидировали ее обладателя. Потому что на этой войне в плен не брали: слишком высока была ставка - безопасность Родины.
      ...Пройдет несколько лет и государство, за которое они воевали, исчезнет с политической карты мира. Ликуя, припав к пенящемуся кубку с хмельным зельем Свободы, в пьяном, ухарско-молодецком угаре, миллионы людей коронуют и присягнут на верность ослепительно молодой, очаровательной и красивой королеве по имени Демократия. И в тот момент мало кто вспомнит о том, сколько на самом деле ей лет и что именно демократические Афины в свое время "осчастливили" великого философа Сократа чашей с цикутой.
      А потом наступит горькое похмелье и эти самые миллионы с ужасом разглядят истинный лик "юной и прекрасной королевы": оскал национализма, бестрепетный и беспощадный взор криминала, частокол острых, хищных таможенных и пограничных "зубов", длинные космы демаркационных "волос" и пиршественный стол превратится в поминальный, с одним единственным "блюдом", название которому - "груз 200". Но сначала начнут убирать тех, кто являлся гарантом безопасности и независимости страны.