Арктический мост

      Муцикава вздрогнул и очнулся. Пронзительный визг продрал его по спине. Он слышал отчаянные ругательства и даже непрекращающиеся автомобильные гудки, запрещенные в городе.
      Он стоял на мостовой. Перед ним, заняв почти всю улицу, остановился затормозивший в последнюю секунду автомобиль. Американец без шляпы, красный, с выпученными глазами, безобразно ругался: - Эй вы, черт вам в оба слепых глаза! На кой дьявол носите вы очки, если лезете прямо под машину? Вы думаете, что мне жаль раздро'бить вашу идиотскую голову? Как бы не так! Мне просто жаль разбить фары у машины!
      Муцикава почему-то снял шляпу и смущенно вертел ее в руках.
      - Извините, сэр, - пробормотал он.
      - На кой черт мне ваши извинения! Я плюю на них! Я не возражал бы против того, чтобы хорошенько помять вас радиатором, если бы был уверен, что у такого бродяги найдутся родственники, которые смогут заплатить за помятый капот. Не люблю давить беадомиых собак.
      Муцикава вспыхнул. Ничем нельзя было его больше оскорбить, как упоминанием о его бездомности. Он стиснул зубы.
      - Я думаю, извините, сэр, что... что американские законы покарали бы вас за преступление.
      Американец расхохотался.
      - Что? Американские законы? Да вы их, я вижу, не знаете. В Америке каждый, оказавшийся на мостовой в не указанном для пешеходов месте, приравнивается к сумасшедшему. Поняли вы это? По нашим законам, парень, ваши родственники возместят мне все убытки, которые нанесет ваша разбитая голова моей машине.
      - Извините, сэр, я жалею, что законы Америки действительно таковы, вежливо, но зло сказал Муцикава и сошел с мостовой.
      Американец послал ему вслед крепкое слово и медленно поехал вдоль тротуара.
      Непростительная оплошность! Он должен быть осторожнее. Его жизнь еще нужна для больших дел. Эти руки должны уничтожить проклятое сооружение.
      Муцикава остановил таксомотор, вынул записку Меджа и дал шоферу адрес Амелии.
      Частые остановки у светофоров его не беспокоили. Он снова погрузился в обдумывание всех деталей своего плана.
      Лишь бы пробраться в туннель! Он взорвет эту проклятую трубу и пустит ее на дно, не задумываясь над тем, как спастись самому.
      Еще в детстве, во время войны, он мечтал стать живой торпедой, чтобы взорвать вражеский корабль. Время прошло. Теперь он будет живой миной и пустит ко дну ненавистное сооружение. Пусть вместе с самим собой. Но и с Корневым также. Вместе с этим живучим Корневым!.. Проклятье ему, отнявшему счастье Муцикавы!
      Автомобиль остановился перед высоким зданием. Надо было подняться на пятнадцатый этаж.
      Лифтер открыл дверь и, высунувшись, крикнул: - Ап! Вверх!
      Муцикава вошел в кабину лифта. С ним вместе вошла какая-то дама. Муцикава поспешно снял шляпу: он знал, что так принято у американцев.
      Дама была еще молода. Но фигура ее както преждевременно поникла. Она была одета просто, без крикливости, даже, пожалуй, бедно.
      Муцикава решил заговорить с ней, спросить, не знает ли она работающую в этом доме Амелию Медж.
      Дама приподняла изломанные посредине брови.
      - Что вам угодно? - сухо спросила она.
      Муцикава смешался. Черт возьми! Никогда не умел он разговаривать с женщинами. Он, готовый на любой смелый поступок, не находил слов при разговоре с самой простой женщиной. А тут эта строгая леди... Зачем только он обратился к ней?
      - Я Амелия Медж. Что вам угодно? - повторила женщина.
      - Извините, леди, - пролепетал Муцикава, набираясь храбрости. - У меня есть к вам записка от вашего отца.
      - О'кэй! Давайте ее сюда.
      Муцикава колебался. Он не мог передать такую щекотливую записку первой встречной женщине.
      - Простите, леди. Позвольте мне вручить эту записку у вас в офисе, схитрил Муцикава.
      - Хо-хо! - воскликнула женщина, - давайте-ка сюда эту записку без лишних слов.
      - Да, но, леди... - запнулся опять Муцикава.
      Лифт остановился.
      Они вышли в коридор. Женщина направилась к двери, над которой значилось: "Школа приличного поведения и хорошего тона".
      Ниже была привешена карточка: "Цены умеренные".
      Мисс Амелия Медж, бывшая жена великого Кандербля, вчерашняя миллионерша, в прошлом эксцентричная председательница Лиги борьбы с цепями культуры, теперь обучала неловких провинциалок правилам хорошего тона.
      - Да, я здесь работаю, - сказала Амелия, как бы отвечая Муцикаве. Скорее выкладывайте ваше дело, если не хотите получить в челюсть.
      Тон Амелии убедил Муцикаву, что он действительно имеет дело со знаменитой Амелией Медж.
      - Да, я обучаю этих идиоток, как надо сидеть в гостиных и какими ложками пользоваться за обедом, - с горечью произнесла Амелия.
      Муцикава просиял.
      О! Он только и ждал этого. Надо, чтобы она так же ненавидела, как он. Тогда вдвоем они смогут...
      Муцикава протянул Амелии записку. Она быстро пробежала ее, удивленно подняла брови, потом сунула ее в сумочку.
      - Левая рука? Странно! Ну, живо! Что там еще? - сказала она.
      Вдруг дверь открылась. Вышла толстая дама, по-видимому, владелица школы. Мисс Амелия опустила голову и церемонно присела. Хозяйка милостиво кивнула головой и поплыла по коридору, подозрительно окинув взглядом Муцикаву.
      Муцикава мысленно проклинал себя. Здесь, в этом темном коридоре, должно начаться великое дело, а его будущая сообщница приседает и трясется перед жирной хозяйкой, он же стоит, как бездомный бродяга.
      Но Муцикава умел владеть собой.
      - Леди, - начал он, - туннель отнял у вас мужа.
      Амелия метнула на Муцикаву уничтожающий взгляд. Он ожидал, что она разразится градом проклятий, но она произнесла еле слышно: - Да.
      В этом слове не было больше прежнего задора. Это было признание разбитой жизнью женщины.
      - Вот что, леди... Для вашего мужа не существует ничего, кроме туннеля. Это сооружение, извините, стало между вами...
      - Ах, да... тысячу раз да... Ну и что же? Что вам от меня надо? Не терплю лишних разговоров.
      Муцикава понизил голос: - Помогите мне, и туннель не будет существовать. Я верну вам вашего мужа.
      - Чем я должна вам помочь?
      - О, леди, въезд в Туннель-сити воспрещен... Всех, желающих туда приехать, строго проверяют. Я должен пробраться туда, и в этом поможете мне вы, извините. Я буду вашим слугой. Вы поедете к мистеру Кандерблю с повинной, будете просить у него прощения. Пусть он даже откажет вам. Тогда вы захотите взять оттуда свои вещи. Они нужны вам сейчас. Извините, ваше материальное положение...
      - Ах, не говорите о нем!
      - Словом, вы поможете мне проникнуть в Туннель-сити, а дальше уж я сделаю все сам. Вам достанется мистер Кандербль, а мне - проклятый туннель, извините.
      - Возьмите его, возьмите его! - с былой живостью и энергией произнесла Амелия.
      - Значит, мы едем, леди?
      - О да! Но... но у меня совсем нет денег.
      - Пустое, - мрачно сказал Муцикава.У меня найдутся.
      Амелия не колебалась ни минуты. Ей было совершенно все равно, что замышляет японец.
      Ей обещали вернуть мужа, прежнее положение.
      Она сможет вырваться из этой дыры, где надо заискивать перед толстой и глупой хозяйкой, которая лишь из тщеславия держит ее, бывшую жену столь знаменитого человека.
      - О'кэй! Согласна!-Амелия передернула плечами. - Я помогу вам. Когда мы едем? Надо ведь получить разрешение.
      - О, миссис Амелия, если я стану вашим слугой, то все будет в порядке. Не откажите в любезности, извините, напишите сейчас несколько бумаг. А эту толстую леди... Я думаю, вы не будете жалеть о ней?
      - Я с удовольствием послала бы ее к черту, но я не слишком верю вам. Мы поедем. Я помогу вам во всем. Мне нужен он. Но если... если... Словом, я беру у хозяйки только отпуск, а вы, кто бы вы ни были, должны платить мне жалованье.
      - О'кэй! - опустил голову Муцикава.Пусть это будет, извините, единственный случай, когда слуга будет платить жалованье своей хозяйке.
      Амелия и Муцикава договорились обо всем.
      Муцикава сообщил, что отправляется покупать чемоданы. О! В этих чемоданах была сконцентрирована вся ненависть Муцикавы.
      Прямо от Амелии Муцикава, даже забыв нанять таксомотор, побежал к остановке сабвея, чтобы опуститься в Даун-таун. Там, в одном из деловых кварталов, он должен был достать все, что ему было нужно.
      По дороге он получил разрешение на въезд в Туннель-сити для себя и Амелии. Формальности в представительстве Туннель-сити были не сложны. Оказывается, Кандербль распорядился не чинить никаких препятствий миссис Амелии, если она пожелает съездить в Туннельсити за своим имуществом.
      Все складывалось как нельзя лучше. Муцикава даже не ожидал, что все так удачно получится.
      В самом веселом расположении духа он отправился в Даун-таун - нижний город.
      Имя бандита Контонэ было известно каждому американцу, не говоря уже о полиции.
      От всех своих собратьев по профессии он отличался тем, что никого не убивал и никого не грабил, но тем не менее он занимался самым предосудительным делом и с его помощью было совершено немало преступлений.-Однако он никогда не сидел в тюрьме по уголовным делам. Попадал в тюрьму он часто, но причиной этому была его чрезмерная любовь к быстрой езде по нью-йоркским улицам и полное пренебрежение правилами уличного движения.
      Мистер Контонэ был монополистом в деле снабжения всех американских бандитов "средствами производства". И горе было любой фирме, если она продавала ручные пулеметы, револьверы, бомбы без посредства мистера Контонэ. Прекрасные мастерские, принадлежавшие мистеру Контонэ, производили отмычки, сверла, специальные автогенные резчики для вскрытия сейфов. Другие мастерские оборудовали автомобили легкой броней и небьющимися стеклами огромной толщины. Словом, мистер Контонэ никого не грабил и не убивал, но ограбить и убить без помощи всесильного Контонэ было невозможно.
      Контонэ пользовался всеобщим уважением.
      Его пожертвования недавно открывшемуся университету в штате Вентана создали ему славу поборника просвещения, а умелое влияние на муниципальных выборах гарантировало процветание его предприятиям. Личная же смелость и беспощадность, а также быстрая езда снискали ему уважение среди бандитов, остерегавшихся приобретать что-либо для своей "работы" не через посредство агентов мистера Контонэ.
      Вот в одной из таких контор, существовавшей иа Централь-стрите под вывеской технической конторы, и должен был получить Муцикава нужные ему средства.
      - Хэлло, мистер японец! Для вас все готово, и вы получите оба ваших чемодана, даже в том случае, если захотите пустить на воздух Панамский канал. Политика никогда еще не мешала коммерции.
      Толстый джентльмен с вонючей сигарой в руках затрясся от смеха, приведя в движение свои бесчисленные подбородки.
      - Хэлло, вы, там! - крикнул он через перегородку.- Чемоданы мистера японца!
      Из-за перегородки отозвались, послав "толстого Чэрри" к черту. Какой-то парень в шляпе набекрень с трудом тащил два чемодана.
      Муцикава покачал головой.
      - Я не возьму, извините, этот товар у вас. Я заказывал более портативные. Для моего дела но годятся такие чемоданы.
      - Хэлло, Билль! Этому джентльмену надо что-нибудь более подходящее для его роста.
      - Идите вы все к дьяволу! Вечно они все перепутают. Вы взяли чемоданы не с миной для мистера японца, а магнитные мины для венесуэльских повстанцев. В следующий раз я взорву вас самих этими минами. Тащите их обратно!
      Муцикава терпеливо дожидался. Наконец, ему вынесли небольшой изящный чемодан, в котором, по словам "толстого Чэрри", сидел бес, способный разнести Эмлайр-Стейт билдинг на кусочки не больше дюйма величиной.
      Агенты Контонэ брали огромные деньги за свою продукцию. Муцикава истратил почти все, чем располагал. Остались только средства, необходимые ему и Амелии, чтобы доехать до Туннель-сити. Остальное не интересовало Муцикаву.
      Узенькая Централь-стрит была заполнена стоящими автомобилями. Ездить можно было лишь посредине улицы и то с огромным трудом.
      Муцикава, оглядываясь, нет ли поблизости таксомотора, стал переходить улицу. Тяжесть чемоданчика почти не ощущалась. Муцикава шел бодрым, легким шагом. На душе было спокойно. Он уверен в успехе. Он шел на собственную гибель без малейшего раздумья или страха. Жажда мести была в нем сильнее любви к жизни.
      План его прост. Проникнуть в здание подземного вокзала, оттуда - в трубу плавающего туннеля. Затем пройти в глубь туннеля возможно дальше от берега. Идти пешком по трубе, может быть, несколько дней, чтобы в тот день, когда пойдет первый сверхскоростной поезд, в котором поедет Корнев, взорвать туннель, пустить его на дно.
      Он представил себя в тот момент, когда он повернет рычажок мины на взрыв. Разве поймут они, эти бандиты, которые продали ему страшное оружие разрушения, что ему не надо никакой выдержки времени?
      Ему будет некуда спасаться. Он взорвет сам себя. Да, сам себя... Рука у него не дрогнет.
      Муцикава вскрикнул. Небоскребы вдруг закачались и смешались в мутную пелену, что-то больно сдавило грудь.
      Перед глазами вращалась какая-то резина. Громко хрустнула грудная клетка Муцикавы; завизжали тормоза.
      Толпа мгновенно образовалась около машины, задавившей человека. Шофер в мягкой шляпе набекрень с пролятием выскочил на мостовую. Еще бы! Разве допустима задержка машины самого Контонэ! Он спешит в Нью Йорк, и ничто не может его остановить.
      Мистер Контонэ сам выглянул из машины и дал указания, как лучше вытащить изуродованное тело. Услужливый полисмен стал доставать из-под колес чемодан.
      В этот момент произошло невероятное. Немногие свидетели этого события остались в живых. Автомобиль мистера Контонэ, сам мистер Контонэ, его шофер, полисмены, труп раздавленного японца и около тридцати зевак и прохожих были разорваны в клочья. Одно колесо автомобиля, пробив толстое зеркальное стекло, влетело в окно двадцать четвертого этажа, в офис "Воздушной трансконтинентальной полярной компании". Из числа служащих компании никто не погиб, так как все были уволены за неделю до случившегося.
      На место происшествия были вызваны пожарные, чтобы смыть с мостовой ужасные следы катастрофы. Движение в этой части города остановилось на несколько часов. Некоторым домам грозил обвал, а стена одного из них действительно обвалилась вскоре после взрыва.
      Репортеры выдумывали всяческие подробности этого происшествия и в зависимости от направления своих газет давали самые разнообразные сообщения.
      Большинство газет сходилось только в одном: мистер Контонэ - глава бандитского треста по снабжению бандитов оружием - погиб во время перевозки крупного груза взрывчатых веществ.
      ГЛАВА ПЯТАЯ
      ЛУНАЛЕТ
      Станцию эстакадной железной дороги осаждала толпа. Попасть на эскалатор не было никакой возможности. Смельчаки забирались на перрон по ажурным колоннам, но протиснуться на платформу им не удавалось, пока не отходил очередной поезд.
      К толпе подъехал комфортабельный электромобиль. Из него вышел высокий седой человек; несмотря на преклонные годы, держался он прямо.
      Следом за шш из машины вышла стройная черноглазая женщина и мальчик лет одиннадцати, подвижный, быстрый, тоже темноглазый, но белобрысый. Его лицо с тонкими чертами было сейчас сосредоточенно и взволнованно.
      Высокий взял мальчика за руку и в нерешительности остановился перед сплошной людской стеной, преградившей им путь.
      Кто-то обернулся и увидел его: - Проходите, Николай Николаевич!
      - Пропустите товарища Волкова!
      Словно невидимая рука раздвинула толпу.
      К эскалатору, поднимавшемуся на перрон, образовалась открытая дорожка.
      Волков отвечал на многочисленные приветствия, женщина смущенно улыбалась, а мальчик считал своим долгом кивнуть с улыбкой каждому, кто здоровался с его дедом.
      - Мальчонка-то, видать, сын инженера. Карцева, того, что Мол Северный строил.
      - Да ну!
      - А с ним, должно быть, мать, геолог... Помните историю с островом Исчезающим?
      - Ну как же! Так, значит, она дочь Николая Николаевича?
      - Известно.
      На бреющем полете пронесся самолет. Он сбросил на вокзал пачку газет. Шелестя, они скользнули по огромной серебряной сигаре вокзала, посыпались на толпу.
      Мальчик подхватил два листка и один протянул деду.
      "Последний выпуск! Специальная корреспонденция со станции "Р а к е т н а я". Николай Николаевич надел очки.
      "Директор Института реактивной техники Анна Ивановна Седых сообщила, что состав экипажа укомплектован и никакие добровольцы не могут рассчитывать на место в ракете. Экспериментальный полет в направлении Луны рассматривается как лабораторная работа. Высадка на поверхности Луны не предполагается. Члены экипажа по-прежнему желают остаться неизвестными. Добровольцев, осаждающих территорию Института реактивной техники, просят учесть, что в состав экипажа они включены не будут".
      Мальчик прочитал и вопросительно посмотрел на Николая Николаевича. Тот улыбнулся и сказал: - Вот видишь, я говорил... ничего, брат, у тебя не выйдет.
      - Я боюсь, что его там задавят в толпе,сказала Галина Николаевна.
      - Ничего, он на дерево залезет.
      - Я, правда, мамочка, на дерево залезу. На самую верхушку. Мне все видно будет. А когда дедушка вернется, я слезу, честное пионерское!
      - Смотри, не свались с дерева.
      - Дедушка говорил, что ты тоже лазила, когда маленькой была.
      - Я и сейчас могу, - рассмеялась мать.
      Галина Николаевна подошла к перилам, вдоль которых в ящиках росли цветы, и с наслаждением понюхала их.
      - Можно, я тебе сорву? - прошептал мальчик.
      - Я тебе сорву! - пригрозил Николай Николаевич.
      Однорельсовый путь натянутой нитью серебрился вдали. Ажурные легкие арки эстакады убегающими волнами вздымались над листвой росших у их основания деревьев.
      Жужжащий поезд остановился у перрона.
      Толпа ждала. Никто из стоящих поблизости от Волкова и его семьи не входил в вагон.
      Николай Николаевич прощался с дочерью: - Все будет в порядке. Должен же он посмотреть... Ему ведь тоже многое в жизни предстоит...
      - Ладно, ладно, - целовала сььна Галина Николаевна. - Я буду вас ждать. А папе ничего не скажу. Сережа ему сам все о луналете расскажет.
      - Обязательно, обязательно, мамочка, ничего не говори! - мальчик повис на шее матери.
      Николай Николаевич потянул его за собой.
      Лишь когда Николай Николаевич и Сережа появились у окна, усаживаясь в удобные кожаные кресла у круглого столика и приветливо улыбаясь Галине Николаевне, люди на перроне стали входить в вагон.
      Сережа нажимом красной кнопочки открыл окно. В вагоне стало слышнее музыкальное жужжание гироскопа, удерживающего в устойчивом положении двухколесный вагон.
      Поезд плавно тронулся. Одновременно по второму пути подошел встречный поезд. Он не имел никаких токосъемных устройств.
      - А ну? - спросил Николай Николаевич. - Откуда поезд ток берет?
      - Из рельса, - бойко ответил Сережа. - По нему токи высокой частоты бегут. Через воздушный промежуток в трансформаторной обмотке вагона возбуждается ток. Он и крутит моторы.
      - Если бы ты так и по истории отвечал, - вздохнул Николай Николаевич.
      Сережа смутился и хлопотливо замахал в окно, хотя мама уже уплыла назад, и мимо проносились незнакомые лица. Сережа махал теперь синеватому асфальту магистрали, легкими арками мостов перелетавшей через перекрестки.
      - Уверяю вас, мне это точно известно!
      Анна Седых летит сама, а одно место оставлено свободным для пассажира, одного из нас.
      Мальчик изогнулся, украдкой заглядывая на говорившего почтенного пассажира в светлой соломенной шляпе... Николай Николаевич чуть усмехнулся в усы. Заметив Волкова, рассуждавший о полете смешался, снял шляпу и принялся завязывать ленту.
      - Седых полетит! Разве я ее не знаю? - слышался из другого конца вагона звонкий девичий голос.
      - На фотографии отчетливо видно, что первая автоматическая ракета до сих пор лежит на лунной поверхности. Искра при падении была заснята на кинопленку, - доказывала какая-то старушка.
      Ее внук, Сережин ровесник, рассуждал: - Да это не страшное путешествие. Уж я знаю. Не страшнее, чем сесть в поезд Арктического моста. Верно!
      Промелькнули дома-амфитеатры с широкими террасами, на которых росли деревья; пронеслись стекло-бетонные громады заводов с чистыми, словно паркетными дворами, разлинованными межцеховыми дорожками. Вскоре под эстакадой пронеслись кроны деревьев. Там и здесь мелькали крыши дач, бассейны для плавания, зеленые лужайки с фигурками детей.
      - Два таких события - и в один день: окончание строительства Арктического моста и отправление луналета. И все это завтра! Как бы я хотела быть сразу в двух местах!
      - Я бы не разрешил лететь Анне Седых. Нельзя допускать, чтобы конструкторы погибали от случайностей. Вспомните Арктический мост.
      Николай Николаевич, продолжая смотреть в окно, улыбнулся.
      Назад плыли леса и перелески. Под арки эстакад ныряли асфальтовые и железные дороги. Москва осталась позади.
      Все время в вагоне говорили об окончаний Арктического моста, о встрече русского и американского доков в районе Северного полюса и о дерзком полете в сторону Луны ракеты Анны Седых...
      Однорельсовая железная дорога около станции "Ракетная" проходила у самой территории Института. С высоко поднятых над землей ферм был отчетливо виден двор института, длинные здания с арочными стеклянными перекрытиями и странное решетчатое сооружение, поднимавшееся с середины двора в небо. Все фермы однорельсового пути были усеяны мальчишками, неизменными свидетелями всех значительных или незначительных событий во всем мире, во все времена. К ним и примкнул немедленно Сережа с разрешения деда.
      - Смотри, смотри, что это за штука такая посередине двора торчит?сразу же включился он.
      - Похожа на опрокинутый железнодорожный мост, правда, ребята?
      - Мост... мост... Еще Арктический мост, скажешь. Много ты понимаешь! Это эстакада, по которой ракета разбегаться будет.
      - Говорили, она на Луну нацелена... А почему Луна в другой стороне? Вон она, ее видно.
      - Дурак! Луна движется. Когда она против эстакады встанет, тогда и выстрелят. Вот увидишь.
      - Всезнайка! Не Луна движется, а Земля вертится.
      - Ребята, смотрите, к станции-то кто идет? Сама Анна Седых, честное слово!
      - Наверное, встречать кого-нибудь.
      Сережа умел молчать и ничего не сказал про своего дедушку. Он только сказал: - А ну, подвинься, стрекач... - и залез на ветку дерева прямо с платформы.
      Николай Николаевич спускался с перрона станции "Ракетная". Стройная женщина в подчеркивающем тонкую талию костюме спешила к нему навстречу. Прямые брови ее были сведены, красивая голова с тяжелым кольцом кос закинута немного назад. Протягивая сразу обе руки Волкову, она говорила: Я так рада, Николай Николаевич, здравствуйте! Что означает ваша телеграмма? Ведь отсрочка невозможна.
      Николай Николаевич пожал Ане руку и, выразительно взглянув кругом, направился по дорожке от станции.
      - Это невозможно, - говорила Аня, идя под высокими тополями, окаймляющими тротуар. Она старалась казаться спокойной и говорить убедительно, серьезно. Пальцы ее мяли белую лайковую перчатку. - Ради того, чтобы не отложить вылета на месяц, я сама доставила из Восточного порта недостающее оборудование луналета.
      Николай Николаевич быстро взглянул на Аню: - Вы недавно были в Восточном порту?
      - Да, была... Николай Николаевич, в следующем месяце будут менее благоприятные условия. Я не вижу причин... - Аня протянула руку и с силой отломила свисавшую ветку. - ак торопилась последние дни.- Она улыбнулась. Вы знаете... я ни минуты лишней не провела в Восточном порту, несмотря на то, что встретилась там... притом через несколько лет...
      - Вы встретились? - быстро спросил Николай Николаевич.
      - Отсрочка невозможна! Да и народу сколько сюда съехалось.
      - Я прекрасно понимаю ваши аргументы, Анна Ивановна. Но ведь меня вы еще не выслушали.
      Аня смутилась.
      - Так ведь вы молчите, Николай Николаевич, как всегда.
      - Ах, вот она, эстакада, - заметил Волков, когда они повернули за угол. Он остановился и внимательно оглядывал устремленное в небо решетчатое сооружение, похожее на часть опрокинутого железнодорожного моста.
      - А вот и луналет, - указала Аня на раскрытые ворота ангара, где блестело что-то серебристое.
      Волков направился к ангару.
      - В чем дело, Анна Ивановна, вы узнали? - спрашивали инженеры отставшую Аню.
      Заложив руки за спину, Николай Николаевич рассматривал ракетный корабль.
      - А я и не знал, что вы с ним уже встретились в Восточном порту, тихо сказал Волков, когда Аня подошла к нему.
      - Не с ним, а с ней. Когда-то, еще во время корейской войны, мы вместе работали в корабельном госпитале...
      Волков улыбнулся и ничего не сказал.
      - Николай Николаевич, - начала тихо Аня, - если вы думаете, что мы сделаем попытку опуститься на лунную поверхность, то даю вам честное слово....
      Жестом Волков остановил ее. Они обошли вокруг гигантской ракеты. Потом Аня провела гостя внутрь. Когда они шли по цилиндрическому коридору, Николай Николаевич вдруг сказал: Совсем как в подводном доке Арктического моста. Вам это не напоминает?
      Аня вздрогнула.
      - Вот рубка управления, - сказала она, открывая герметическую дверь.
      Через толстое стекло, занимавшее всю переднюю часть кабины, была видна смотревшая в небо эстакада для взлета ракеты.
      - Мы будем лететь к Солнцу, чтобы использовать его притяжение... Завтра Луна окажется на нашем пути... Для окна предусмотрен специальный фильтр. - Аня протянула к пульту руку и нажала кнопку. Послышалось легкое шуршание, и все стекло затянулось розовой пленкой. - Теперь без боли можно смотреть на Солнце.
      - И видеть все в розовом свете.
      - Да, правда. А я и не подумала об этом, - рассмеялась Аня.
      Волков уселся в кресло водителя и потрогал рычаги. Ане пришлось объяснить устройство каждого из них.
      - Почти совсем, как в ракетном вагоне, - заметил Николай Николаевич.
      Аня нахмурилась.
      - Не совсем. Там не было боковых и тормозящих дюз.
      Кроме Ани и Волкова, в рубке никого не было. Продолжая сидеть в кресле и внимательно рассматривая приборы, Николай Николаевич спросил: - А вы вспоминаете о нем?
      - О ракетном вагоне? Он послужил мне прототипом этого корабля. Пожалуй, без него нам не удалось бы построить луналет.
      - Нет, я спрашиваю об Андрее Корневе.
      Николай Николаевич искоса взглянул на Аню. Возможно, из-за светофильтра лицо ее показалось ему залившимся краской.
      - Об Андрее? - тихо повторила Аня и почему-то прикрыла дверь в цилиндрический коридор. - Вы знаете, Николай Николаевич, не могу объяснить, но в последнее время я себе места не нахожу. Особенно после встречи в Восточном порту. Я вам когда-то рассказывала о Барулиной... Она была врачом на том корабле, где Андрей... Я встретила ее. Столько воспоминаний!.. Я очень, очень прошу вас, не задерживайте наш отлет.
      - Нет, отлет я ваш откладываю. Это уже решено, - твердо сказал Волков.
      - Но почему, почему? - Аня прижала руки к груди. - Ведь вы ответственный человек, чем вызвано ваше решение? Нет причин...
      - Есть причины, - веско сказал Николай Николаевич. - Я хотел вам сообщить, что Андрей Корнев жив и вернулся к нам.
      Аня ничего не ответила. Николай Николаевич сидел лицом к пульту и не поворачивался.
      За собой он не слышал никакого движения.
      Снаружи доносились глухие удары. Вероятно, стучали по обшивке корабля. Перед Волковым прыжками двигалась секундная стрелка хронометра. Он следил за тем, как переползала она из левой половины циферблата в правую.
      - Он здоров теперь. Много перенес. Пролежал несколько лет в параличе, потерял память.
      Стрелка хронометра поднялась вверх, прошла через верхнюю точку и стала спускаться.
      Волков обратил внимание, что средняя часть пульта, по-видимому, опрокидывается. Он протянул руку и, взявшись за специальные выступы, дернул их на себя. С легким звоном доска пульта подалась и стала поворачиваться, превращаясь в маленький столик. С обратной стороны ее было зеленое сукно. В образовавшейся нише стоял красивый чернильный прибор, а около него портрет в рамке.
      Николай Николаевич пододвинул к себе рамку и, надев очки, посмотрел на фотографию.
      Морщины на лице его разгладились. Держа фотографию в руках, он обернулся.
      Аня быстро спрятала платок в карман. Потом она опустилась на колени и, прижавшись щекой к плечу Николая Николаевича, долго смотрела вместе с ним на портрет Андрея.
      ГЛАВА ШЕСТАЯ
      ПОДВОДНЫЕ ГОНКИ
      Степан Григорьевич Корнев стоял, скрестив руки на груди и наклонив голову. Он словно внимательно рассматривал мозаичный пол, повторявший рисунок потолка, а потому казавшийся его отражением.
      На перроне вокзала "Мурманск-подземный" было тихо. Около колонны выстроилось тридцать молчаливых фигур, одетых в одинаковые черные пары. Это были инженеры - руководители строительства.
      Две девушки вынесли из диспетчерской легкий столик, накрыли его красным сукном, потом принесли блестящие металлические стулья.
      Отдаленный шум, доносившийся из темных круглых отверстий, куда уходили рельсы, внезапно смолк.
      Послышались тяжелые шаги и поскрипывание сапог. Степан Григорьевич оглянулся.
      По платформе, сильно сутулясь, отчего его широкие плечи казались еще шире, шел Иван Семенович Седых. Подойдя к столу, он откашлялся и густым старческим басом сказал: - Комиссия закончила приемку сооружения "Арктический мост". Сейчас по традиции строек эпохи Великих работ состоится торжественное подписание акта, после чего по трассе туннеля пройдут два пробных поезда. Правительство поручило мне объявить благодарность всему советскому коллективу стройки и поздравление американскому коллективу. Одновременно я передаю всем собравшимся поздравление президента Соединенных Штатов Степан Григорьевич удовлетворенно кивнул головой.