Чудо-моргушник в Некитае

      - Он нас ссыт, а мы ему под окно ссым! - сострил кто-то, и все снова загоготали.
      А граф, действительно, не собирался выходить к этой пьяной толпе. Вряд ли кто мог его услышать, но на всякий случай он крепко закрыл глаза и стал громко сопеть, изображая сонное дыхание.
      - Эй! Граф!.. - не унимались гуляки.
      - Да не слышит он! - наконец порешили они. - Столько икры съел конечно, теперь в полном отрубе.
      Голоса стали отдаляться. Где-то на грани слышимости ещё раз прозвучало:
      - Меня ведь... я пивка... как ножом по сердцу... карды-барды...
      - И граф наконец действительно отрубился.
      * * *
      - Господа! - воскликнул вдруг граф. Он приподнялся на локте и оглядел всех глазами человека, ещё ничего не соображающего со сна. - Господа, знали бы вы, что мне сейчас приснилось! Будто бы мы с этим толстяком аббатом Крюшоном поехали в Некитай, а там попали на бал, и я стал есть лягушачью икру, а...
      - Да уж знаем, - хохотнув, отвечал Фубрик. - Что читали, то тебе, граф, и снилось.
      Граф заморгал, соображая. Последовали долгие объяснения, и наконец, граф Артуа уразумел, что приключения его сна были те самые, о которых вслух читал Ходжа.
      - Боже мой! - возопил благородный сын Франции. - Так это только книга! Слава Богу! А то я... - тут он кинул взгляд на себя и осекся. - Господа, прошу простить мою наготу. Может быть, вы дадите мне чем укрыться?
      - Ничего, ваше сиятельство, - ободрил дзенец, - мы тут все мужчины, чего стесняться.
      - Считай, граф, что ты в бане, - ухмыльнулся и Фубрик.
      - Но... а если войдет дама?
      - Откуда ей взяться?
      - Ну...
      - Ничего, граф, ничего, вам нечего стесняться, - прозвенел вдруг девичий голосок. - Я вас уже разглядела. Хи-хи.
      Взоры всех обратились в сторону этого голосочка, а принадлежал он, как высветило пламя костра, особе европейского вида и юных лет. Девица, скромно опустив глаза, но смело двигая бедрами, прошла к костру мимо мужчин и присела рядом с тем, кто назвался Конаном.
      - Вы позволите даме обсохнуть? - спросила девица и снова хихикнула.
      - Мадмуазель, - начал граф Артуа, согнув колени и заслоняя ими то, что в Европе почему-то считают неприличным, - прошу прощения за мою...
      - Прелесть Прерий! - вдруг ахнул Фубрик, все это время пристально разглядывавший гостью. Дама, в свою очередь, взглянула на Фубрика повнимательней и завизжала от радости:
      - Пи-ит!.. Лапочка! - и она кинулась ему на шею.
      В этот самый момент вошедший до девицы очкастый гость будто стряхнул оцепенение, уставился на гостью и заорал:
      - Я Конан!
      Прелесть Прерий обернулась на него и приветливо кивнула головой:
      - Хэллоу, детка, и ты здесь! Рада тебя видеть, - и получалось так, будто она и с этим тоже знакома.
      Дзенец и Ходжа обменялись взглядами - они двое чувствовали некую симпатию друг к другу и молчаливое взаимопонимание. Ученик дзенца что-то пискнул.
      - Он говорит, - перевел дзенец, - что нехудо бы нам познакомиться с нашим новым гостем.
      - Гостьей, - сказала Прелесть Прерий. - Ну, что же ты, Пит, представь меня. - И она кокетливо поправила волосы.
      - Чего же нет, - сплюнул Фубрик. - Пожалуйста. Да я всю вообще историю могу рассказать, как мы с этой крошкой познакомились. Хотите послушать?
      Все, включая графа и исключая лысого очкарика, выразили живой интерес.
      СЕРВИС И МЕНЕДЖМЕНТ
      4. ЗОРКИЙ ОРЕЛ (сервис)
      Кто вам сказал, что нам с Джимом о сервисе рассказать нечего? Еще как есть. И не из книг, не с чужих слов - сами все пробовали. Стояли, так сказать, лицом к лицу с клиентом - с открытым, так сказать, забралом.
      А затеял все Джим. Как-то раз то ли в баре, то ли где ещё прослышал он, что у одного мужика, владельца магазина, весь персонал уволился. Думали, он согласится им зарплату поднять, а хозяин - Картер его звали, кстати, - ни в какую - лучше разорюсь! Джим меня и уговорил - пойдем, говорит, к этому жмоту да снимем у него магазинчик в аренду. А мы как раз после "Ихайко" были, в неопределенном состоянии, я и согласился. Что ж, сходили мы и обо всем сговорились. Джим, он кому хочешь лапши навешает, надо сказать, да и я всегда умел с людьми ладить. Так что все в наилучшем виде прошло. Картер нас спрашивает:
      - А чего же вы со своей "Ихуйко"-то ушли?
      А я объясняю:
      - Знаете, мистер Картер, крупные компании - это не для нас с Джимом. Один бюрократизм - и ничего больше. Нам подавай, чтобы работа живая, чтоб лицо клиента видеть. Я, если мне удается человеку приятный сервис устроить, - у меня прямо сердце поет. А тут что? - одни бумаги.
      Старый хрыч ещё спрашивает:
      - А как же вы собираетесь вдвоем-то управляться? У меня тут все же восемь бездельников крутилось, да и те требовать начали - или зарплату подними, или ещё работников принимай!
      А мы ему:
      - Это, сэр, вы правильно сказали, что бездельники они. Ну, а мы не из таких. Живей поворачиваться да правильно работу построить - так, небось, и вдвоем все успеем. А жарко станет, - что же, наймем кого-нибудь, это уж не ваша печаль. Вам ведь чтоб порядок был да вовремя за аренду посылали мы, верно? Так насчет этого будьте покойны! Езжайте себе во Флориду, отдыхайте.
      Старый козел прослезился даже:
      - Вас, ребята, мне сам Господь послал. В мои-то годы за делом трудно следить, а поди найди нынче приличных людей... А тут вы...
      - Будьте благонадежны, папаша! - заверяем мы.
      Вот и укатил он во Флориду - поправлять расстроенное здоровье - в полном спокойствии и благонадежности.
      А мы с Джимом перебрались в лавку его да там и поселились. Место, скажу вам, хорошее было - как раз два района сходятся: с запада, значит, деловой центр тылами своими надвигается, а вокруг Пампи-Виллидж - уютный такой престижный райончик - для семей с достатком и всяких таких заслуженных чинов на покое. То есть клиентура все больше солидная и постоянная, а с другой стороны, могут и из делового центра заскочить по случаю. Жить, в общем можно, - если, конечно, дело с умом поставить.
      А это у нас с Джимом, честно скажу, не сразу получилось, - в муках, так сказать, рождалась наша концепция сервиса. В первый день встали мы за прилавок, я промышленные товары вести взялся, Джим - по части всего съедобного - и попробовали, значит, работать в русле традиционного сервиса. Да только не получилось - уж больно вороватый народ нынче пошел! Едва мы утром открылись, как какой-то пень - виду, главное, такого внушительного, забрался в глубину, спрятался за полками и кило бананов слопал, стервец. Джим у кассы стоял, видит, - первого посетителя нашего что-то долго нет ну и заподозрил неладное. Пошел - а тот сосиску себе в рот пихает.
      - Та-ак, - говорит Джим. - Это ещё что такое?
      А капитан Вильямс - это он был, мы познакомились потом, - даже не смутился нисколечки:
      - Ты, паренек, не удивляйся - это у меня повадка такая: если где можно на халяву поживиться чем-нибудь, то я уж непременно! Хотя и деньги есть, а все равно.
      Джим ещё поинтересовался:
      - Так это у вас, поди, болезнь, - я слыхал, есть такая?
      Капитан Вильямс даже обиделся:
      - Никакая не болезнь, а золотое правило мое. Да и не только мое, а все мы в Пампи-Виллидж на том стоим: если проследить не умеешь за товаром, то не взыщи - обязательно упрем!
      Тут мы и поняли, почему продавцы, что до нас в лавке работали, подкрепления себе требовали. Выгнали мы капитана с золотым правилом и задумались: не уследить ведь, вдвоем-то, за вороватыми богачами! Растащат магазин! Вот тут меня и осенило - это, почитай, первый гвоздь я забил в новую концепцию сервиса: нельзя пускать покупателя к товару!
      - Джим, - говорю, - а зачем нам этого самого самообслуживания держаться? Давай загородим проход и не будем никого пускать - покупателей, я имею в виду.
      - Это что же - самим каждый раз ходить? - скривился Джим.
      - А что же делать?
      А нечего делать - согласился Джим, куда деваться. И вовремя мы с ним загородки подвинули: такая толпа набежала, как на бейсбол, на финал какой. Мы уж потом узнали, что продавцы прежние нарочно, нам на пакость, слух пустили, будто в магазинчике у старого Картера распродажа всего задешево. Ну и что же - пришлось нам с Джимом как угорелым взад-вперед носиться - то одно принеси, то другое покажи. Деньги сосчитай, сдачу сдай ровно, каждому козлу улыбнись, - маетня почти как в том японском обезьяннике. Проходит так час, два, - я бегаю, бегаю - спина в мыле, зад в мыле, кайфа никакого чувствую - мне этот сервис что-то совсем не нравится! Я и кричу Джиму:
      - Джим, что-то мне эта карусель надоедать стала!
      - А ты думаешь, мне не обрыдло? - кричит Джим из-за своего прилавка.
      А его и видать только голову, все коробками завалено да покупателями обступлено со всех сторон.
      - Так, может, закончим эту кутерьму? Ты как?
      - Ясное дело, обеденный перерыв пора объявить! - Джим меня всегда с полуслова понимает.
      Так мы и сделали, спровадили всех, хоть и возмущались многие, но ничего, утолкали мы их. Стали думать, как быть дальше. И сделали второе открытие: сервис должен быть искренним! Если работа по кайфу, чего же мне её не сделать? А если я бегаю, как папа Карло, и никакого от того удовольствия не имею, то с какой это стати я должен надсажаться? И опять же, если мне эти покупательские физиономии отвратны, чего это я должен восторг изображать, будто ко мне Санта-Клаус с подарками заявился? Вы, конечно, скажете - это-де правила хорошего тона! А я вам говорю - лицемерие это! И ничего тут хорошего. Искренность должна быть - допустим, ко мне в лавку корешок заглянул или у меня просто настроение хорошее, - ну, тогда я с человеком и поболтаю по-свойски, и продам ему чего надо - завсегда пожалуйста! А если ты жлоб да ещё ждешь, что я тут перед тобой на полусогнутых буду ходить, так я и вообще тебе ни фига не дам! Хоть ты на коленях меня умоляй. Я не спорю, что жестко, - зато честно, без обмана. А третье, что мы с Джимом поняли в тот день, - чем меньше покупателей, тем лучше, - вот это третье правило, мужики, самое главное. Джим, правда, возражал поначалу:
      - Пит, по мне хоть вовсе к нам никто не ходи, - так ведь прогорим же!
      - Не трусь, Джим, - отвечаю я. - Куда они денутся! Ты другое возьми в расчет: старый олух Картер восьми рылам платил зарплату, а нам это не надо. Опять же на гостиницу тратиться незачем - здесь и ночуем, место есть. А покупатели мне вообще до фени, я тут в пяти милях видел другой магазинчик, - ну, так кто нам мешает весь товар туда спускать? Скинем в цене немного и все дела.
      Джим подумал - да и поддержал меня.
      - Правильно, Пит. Я так прикидываю - хрен с ним, если и прогорим. Ну, турнет нас старый козел из лавки. Зато поживем несколько месяцев на приволье, как люди, спокойно, на всем готовом. Одно только, Пит, - как же нам все-таки покупателей отвадить, чтоб под ногами не путались?
      Честно скажу - это во всем нашем сервисе самым тяжелым оказалось. Уж мы чего только не пробовали! Перво-наперво, заставили подступы к прилавку всякими ящиками и мешками и разной дряни навалили, чтоб пройти было потрудней. Потом ручку у входной двери снаружи оторвали, а пружину дверную потуже сделали. Думали, это у нас неприступный рубеж будет - нет, куда там! Как-то они все-таки умудрялись - монтировкой или ключом зацепят край двери, - глядишь, уже у прилавка чего-то канючат.
      - У вас, - говорят, - ребята, ручка у двери оторвалась - вы проследите.
      А нет того, чтоб повернуться да назад себе идти, - что ты будешь делать с таким народом! Я и говорю Джиму:
      - Джим! Окопы, заграждения - это все хорошо, но по военной науке главная сила в обороне - это все же солдат!
      - Я и то вижу, Пит, - отвечает мне Джим, - что не обойтись нам без личного героизма.
      И приняли мы главный удар на себя. Тоже разное пробовали. Джим, например, придумал чесноку наедаться. Продерется, значит, покупатель сквозь полосу заграждений и попросит бутылочку кока-колы. А Джим наклонится к нему поближе и спрашивает:
      - Чего?
      И чесноком ему в нос, чесноком! Хорошо действовало! А то ещё наберется очередь - мы-то теперь уж поняли, что клиента надо в черном теле держать, а сервис должен быть неторопливым. Чтоб бегом или улыбочки эти - это мы с Джимом отставили. Наоборот - посуровей старались. Так вот, соберется, допустим, очередь - и все ругаются, чтоб побыстрей их обслужили. А Джим возьмет да вообще уйдет. Очередь ко мне:
      - Куда это ваш приятель делся?
      - Это с каких хренов я буду за приятеля отвечать? - говорю им. Придет, у него и спросите. По нужному делу, наверно, ушел, - расстройство у него.
      - Ну, так вы нас обслужите!
      - Ага, разбежались! У меня свой отдел - непродовольственный.
      А если возмущаться начнут, я тогда возьму да табличку повешу: "Технический перерыв". И сажусь видик смотреть, а на козлов этих - ноль внимания. Те поорут-поорут да и разойдутся. А кому шибко надо - те уж тихо стоят, только между собой базарят всякие сплетни местные. А тут и Джим. Они к нему: где это вы пропали. А Джим:
      - Ой, руки забыл вымыть!
      Повернется да уйдет ещё на четверть часа.
      А то возьмем и бумажку к стеклу прилепим: "Сегодня у нас спецобслуживание - только для элиты. Прочих просим не беспокоить." Какая-нибудь задастая миссис Кетчуп прочтет это и уж непременно норовит проникнуть:
      - Это что за спецобслуживание?
      - А это значит, только элиту пускаем, по пропускам. И, само собой, цены в два раза выше.
      - А кто же эта элита?
      А Джим и объясняет, не сморгнув глазом:
      - Это, значит, люди из самого приличного высшего общества, заслуженные то есть, ну и, конечно, кореши наши или кто нам понравится.
      Миссис Кетчуп, понятно, губы и надует, - стоит, дура толстая, и все её мысли на лице написаны - как бы ей в эту элиту попасть. Ну, а мы, если кто нам по нраву, можем и помочь с этим - пропуск продать месячный за сотню-другую баксов. А кто гоношится или строит из себя - тому хрен, а не пропуск. И что ещё придумали - дни приемные назначили - понедельник и четверг. А в другое время чтоб не совался никто! В общем, вышколили мы покупателя - не сразу, но вышколили. Я по этому поводу вообще что скажу - в корне неправильно у нас сервис поставлен в Америке. Теперь вот долдонят "кризис, упадок, экономика хилая..." Так как же ей не захиреть при таком-то сервисе? Концепция-то у него порочная! Она ведь на что нацелена - всячески ублажать клиента, то ему, се, - и с улыбочкой, как молодой жених перед любимой невестой - я-де исполню те любой твой каприз! Ну и, чего ждать, избаловали народ. Кажется, товара всякого полно, а он, вишь, не берет, все ему чего-то особенного надо и чтоб заплатить поменьше, а качество чтоб повыше. А должно-то быть наоборот: чтоб клиент платил побольше, да говорил спасибо, если вообще что продадут, а о качестве чтоб вообще не заикался! Вот тогда не будет проблем со сбытом и экономика на ноги встанет. Как это сделать, вы спрашиваете. Но мы же с Джимом сделали! Не сразу, конечно, мы пришли к тому, я не отрицаю, - были у нас и творческие муки, и ошибки, так зато и рецепт наш дорогого стоит - рождено жизнью. Пампи-Виллидж на цырлах перед нами ходил, а все почему - спуску им не давали. Вот таким и должен быть настоящий сервис - суровым или крутым, - назовите, как хотите.
      Конечно, не все у нас гладко было. Главное - не от всех удалось отделаться, от кого хотелось. Старуха Крэншоу, например, старая балаболка, - никакого средства мы от неё не нашли. Придет, трещит:
      - Привет, ребята, я сейчас встретила миссис Кетчуп, она мне говорит: ты опять к этим двум педикам, у которых изо рта говном пахнет? - а я ей говорю: ой, они такие миляги, особенно симпатяшка Джим...
      А Джим ей в нос - х-х-х-ы, х-х-х-ы - чесноком:
      - Чего?
      А старая перечница хоть бы хны, знай свое:
      - У вас и правда несет изо рта, Джимуля, вам надо пользоваться дезодорантом для рта, вон он у вас стоит на полке, кстати, дайте и мне два флакона...
      И хоть что ты с ней! Я и говорю Джиму:
      - Джим, ты неправильно делаешь. Ты к миссис Крэншоу серийный поход применяешь, как ко всем, а тут индивидуально подойти надо.
      - Как это?
      - А так, что учесть надо своеобразие её женской личности.
      И вот как-то раз приходит миссис Крэншоу и просит:
      - Мне бы, Джимчик, гребешок какой.
      - Это чтоб лобик почесывать? - спрашивает Джим.
      И кричит мне - я как раз в глубине был, среди полок:
      - Пит, принеси гребешок, а то тут дамочке лобок почесывать нечем!
      - Так я уж тогда мастурбатор принесу! - кричу ему.
      - Нет, ей гребешок надо. Хотя неси - может подойдет.
      И начинает Джим индивидуальный, значит, подход применять - облокотился этак по-свойски на прилавок и спрашивает с задушевностью в голосе:
      - Что, бабуленька, мастурбируем потихоньку?
      - Что-о-о? - переспрашивает его миссис Крэншоу, а у самой аж глаза круглые стали.
      "Экая непонятливая эта миссис Крэншоу!" - досадует Джим и растолковывает несообразительной женщине:
      - Я о том, значит, что в жизни-то тоже надо какое-то удовольствие иметь, а старичка-то под боком нету, так одна, значит, радость и остается на старости лет - саму себя пальчиком побаловать, верно?
      Тут миссис Крэншоу покраснела вся и кинулась вон из магазина. А у порога встала и кулаком погрозила:
      - Я вас, сукины дети, в полицию сдам! У меня сержант сосед, он на моей внучке женат, он мне не откажет!
      И верно - через полчаса заваливает вместе с сержантом Залески:
      - Этот негодяй - тычет в Джима, - грубо оскорбил меня, - арестуйте его!
      У Джима аж челюсть отвалилась:
      - Это чем же я кого оскорбил?
      - Вы оклеветали меня онанисткой!
      - Да не было этого! - мы с Джимом в голос.
      - Не было?!. А кто мне предложил свой лобок почесывать?
      - Да вы что, миссис Крэншоу, - урезонивает Джим, - я же сказал лобик.
      - Нет, вы сказали - лобок.
      - Я говорю - лобик!
      - А вам говорю - лобок! - аж взвизгнула вредная старуха.
      Ну, тут я вмешался:
      - Джим, не спорь с женщиной, - ей лучше знать, что она у себя почесывает: говорит - лобок, - значит, лобок.
      Старуха Крэншоу так и взвилась:
      - А, так ты, сволочь, тоже хочешь меня онанисткой ославить на старости лет? Да я никогда и не думала такой гадостью заниматься!
      - А мне-то что, - отвечаю, - мастурбируйте на здоровье, ничего тут такого нет.
      - А я вам повторяю, что я не мастурбирую!
      - А я и говорю - мастурбируйте сколько влезет, мне-то что.
      - А я сейчас тебя сержанту сдам, он мой сосед!
      Ну, тут уже Джим вмешивается:
      - Пит, не спорь с миссис Крэншоу. Зачем ей мастурбировать, когда у ней такой молодец по соседству!
      А сержант Залески стоит себе в стороне, весь красный, но не встревает, потому что видит - мы с Джимом ничего такого себе не позволяем. А как он услышал, что Джим сказал, то повернулся и опрометью из магазина кинулся. Сварливая старуха кричит ему:
      - Стой, трус!
      А его уж след простыл. Тут миссис Крэншоу развернулась да как даст Джиму по уху! Да как даст по другому! И ушла - этак гордо, с достоинством.
      - Да, все-таки чувствуется в ней порода, - говорю.
      А Джим на меня - х-х-х-ы, х-х-х-ы:
      - Чего? - оглох, не очухается никак.
      А потом, значит, в себя пришел и говорит:
      - Пит, как ты думаешь, если "Справочник онаниста" издать, то как он ходко пойдет?
      Джим - он лепит иногда - сам не знает, что лепит, лишь бы брякнуть. Я ему и возражаю:
      - Зачем онанистам справочник?
      - Ну, как положено все - чтоб статистику знать всякую, и разные примеры из жизни великих людей, и советы там...
      - Да кто ж это брать будет?
      - А хоть кто, - надо только портреты знаменитых людей на обложку, артистов или там политиков.
      Я его спрашиваю тогда:
      - Тебе Крэншоу мало? Тебя вон бабулька отметелила, а что с тобой Шварценеггер сделает?
      И что вы думаете, - так у нас с ней и закончилось? Ни фига! И недели не прошло, как снова трещала у нас в лавке:
      - Ах, ребята, вы мне такой совет дали! Ну просто чудесный! Я сходила к психоаналитику, а он сказал - что ж вы раньше молчали, отличная штука, и дал мне пособия, и я теперь всем рассказываю, какое вы мне средство подсказали, а миссис Кетчуп говорит - это правда, что тебя эти гомики из магазина выставили? - а я говорю - какие же они гомики, Пит всего один раз сосал у орангутанга, да и то по ошибке, а Джим...
      Ну, что ты с такой сделаешь? Вот и мы ничего не могли. Так опять же, я ведь и не отрицаю - были и у нас неудачи. Зато с капитаном Вильямсом все отлично получилось. День неприемный, сидим мы с Джимом, посматриваем сериал какой-то, пивко потягиваем - вдруг слышим - кто-то в дверь ломится. А это старый капитан Вильямс! И на ногах едва стоит, а ведь прорвался - и дверь как-то открыл, и полосу препятствий миновал, и на ногах удержался. Обрушился на прилавок да как заорет:
      - А! Полундра! Думали, спрячетесь от старого капитана за парой мешков! Виски мне!
      А Джим и не потерялся нисколечки - как подскочит к прилавку с противоположной стороны, да как встанет нос к носу со старым пьяницей, только ростом пониже:
      - Чего?!.
      - Виски!
      - Сколько?!.
      - Бутылку!
      - На!..
      И стоят, дышат друг на друга - х-х-х-ы, х-х-х-ы - Джим чесноком, а капитан перегаром. Я прямо залюбовался ребятами, говорю:
      - Вы двое прямо как тигр и леопард в поединке!
      Тут капитан Вильямс и загремел на пол, подскользнулся. Поднялся и говорит:
      - Ваша взяла, мужики! Хорошие вы люди, хоть и сухопутные крысы. Разливай на троих, так вас распротак!
      А тут и сержант Залески подскочил. Хорошо расслабились! И что же - не зря ведь мы подружились со старым капитаном, подсказал он нам. Внес, так сказать, завершающий штрих в нашу концепцию сервиса.
      - Вы, - говорит, - охламоны, пошевелиться лишний раз не хотите. И это - правильно. Только зачем же вам самим-то шевелиться, олухи?
      - Так а как?..
      - А так, салаги, что нанять вам надо козлов каких-нибудь и поставить на живое дело, а самим сидеть на заднем дворике да со мной, старым мудаком Вильямсом, в преферанс дуться! Ну, ты теперь меня будешь учить, что козлов нынче нету! Есть! И где взять скажу. Тут у меня четверо русских эмигрантов на примете, сами спрашивали, нет ли работенки какой. Вы им дайте треть выручки, они и за это спасибо скажут, а вам, небось на пиво-то хватит!
      И ведь прав оказался старый пират - отличное дело с этими русскими вышло. Вот говорят, японцы трудоголики. Куда им до русских! До того жадны на работу - меня прямо страх взял. Да, думаю, если бы не большевики ихние, давно бы нас русские задавили! С их-то трудолюбием, с их стремлением к порядку, с их честностью какой-то ненормальной, с их поголовной культурностью и вежливостью! Вот говорят ещё - мол, выпить русские не дураки. И опять брехня! То есть, может быть, и такие встречаются, а вот наши были полные трезвенники. Зато насчет другого верно - все, как один, писатели. Как только кончат работу или перерыв какой наступит - сразу за бумагу хватаются и строчат. Все четверо. Я попросил одного мне перевести о чем хоть вирши-то? Он мне пересказал, так ничего и интересного: жизнь, мол, штука хреновая, все помрем и к чертям пойдем. Это верно, да зачем ради этого бумагу-то марать? Ну, у них оно, видно, вместо выпивки. И ещё намаялись мы, пока концепцию сурового сервиса им растолковали. Ну, не воспринимают! Все, стервецы, поначалу норовили с улыбочкой этой вежливой к покупателям да расторопненько так. Пришлось им внушение сделать, чтоб стиль нам не портили. Уж Джим их отчитывал:
      - Это вы у себя в России можете извращаться насчет нежного сервиса. А здесь эти привычки бросьте. Здесь Америка!
      - Ты, Иван, - я втолковываю, - пойми: миндальничать с покупателем это значит в слабости своей расписываться. А надо наоборот - пусть он перед тобой себя должником чувствует, что облагодетельствовал ты его! Вот тогда дело пойдет.
      Ну, и славно зажили. Сидим, как старый капитан сказал, на заднем дворике, видик сюда же притащили, загораем, пиво пьем да в картишки перекидываемся - с сержантом Залески или тем же капитаном. А тут на нас Зоркий Орел свалился. Лежу я, значит, с баночкой на солнышке в шезлонге и спрашиваю Джима:
      - Как ты думаешь, если нашему мэру к жопе крылья приделать и над городом пустить без штанов порхать, то будут его за ангела принимать?
      А Джима разморило, он и ворчит:
      - Вечно ты со своей философией!..
      Это верно, я люблю пофилософствовать. То возьму да задумаюсь - как жираф блюет? Если он блюет, конечно. Поди, бедному, тяжеленько приходится с такой-то шеей. И ведь ни у кого не хватает ума натурную-то съемку произвести! А то ещё другой раз интересно станет - как бы мировая общественность к спортивному сексу отнеслась? Включили бы в олимпийскую программу или нет? И, кстати, какую программу - летнюю или зимнюю? Ну да, сейчас не об этом речь.
      Значит, ответил Джим на мой вопрос, и слышу - кто-то ему возражает:
      - Э, парень, нет! Нашего мэра никакие крылья с кресла не поднимут! Тут надо "Стингер" в задницу вставлять.
      Открываю глаза, смотрю - стоит какой-то тощий хрен в очках.
      - Привет, ребята! - говорит. - Можно я у вас тут покемарю часок?
      И что скажу - вот вроде и одет богато, и "Линкольн" у него последней модели, и шишка он на ровном месте, судя по всему, а все равно - сразу ясно, что наш. Хорошего человека, его всюду видно!
      - А чего, - отвечаем, - возьми кресло да дрыхни. А то вон на ящики приляг.
      Он и подрых, а после представился:
      - Я, - говорит, - вон из того небоскреба, у меня кабинет окнами на ваш двор глядит.
      С Джонсом - а это и есть Зоркий Орел - так получилось: папаша у него шибко в образование верил, а деньжата у него были. Вот и стал Зоркий Орел жертвой чадолюбия своего папани: запихнул тот его в Гарвард, а то, мол, наследства лишу. Пришлось Джонсу-младшему полную программу вытерпеть. А как вернулся он, папа-Джонс его тотчас к своему дружку в компанию воткнул вице-президентом. Папане-то что - он вскоре и концы отдал, а Зоркий Орел так все и маялся на посту. Должность самая дурацкая - и делать ничего не надо, и расслабиться как следует нельзя - на виду все-таки. Что оставалось Зоркому Орлу - только дрыхнуть, запершись в кабинете, да спиваться. Он тем и занимался да ещё хобби себе нашел: купил морской бинокль и стал из окна местность рассматривать. Люди-то не всегда про шторы вспоминают незадернутые, так что много чего познавательного можно увидеть. Вот так он и на нас наткнулся. И такая тоска, такая зависть Зоркого Орла скрутила при виде нашей привольной жизни, что - не вынесло сердце. Два дня рассматривал нас Зоркий Орел, а там сел на "Линкольн" и поехал контакты налаживать. А нам и не жалко, раз человек хороший, - сиди, дремли рядом. А то и пульку распишем. В общем, подружились.
      А как он в первый раз уехал, Джим и говорит мне:
      - И как это он нас узрел с высоты своей... Прямо Зоркий Орел какой!
      - Так бинокль же!..
      - Все равно.
      Ну, мы так и стали его звать - Зоркий Орел, - да и не мы только, а и сержант Залески, и капитан Вильямс, - только Прелесть Прерий его звала дядя Джонс. Э, я же про неё не рассказал еще! Хорошая такая была девчушка, резвая, хохотушка, конопатенькая из себя. Не помню только, как она к нам прибилась - то ли сама, то ли привел кто. Между прочим, племянница босса той фирмы, где наш Зоркий Орел вице-президентил. Старому судье не до дочери было, а мать померши, так тетка и взяла нашу Лиззи вместо дочки воспитывать. А эта тетка, вы уж поняли, жена босса Зоркоорлиного. То-то смеху у всех было, когда первый раз встретились - Зоркий Орел и Прелесть Прерий! Остолбенели сначала, а потом хохотать оба. А почему мы её Прелестью Прерий прозвали - это уж не помню, - из-за Зоркого Орла, наверное.
      Ну и составилась компания - мы с Джимом, да капитан, да сержант Залески, да Зоркий Орел, да Прелесть Прерий, да миссис Крэншоу, и жили мы себе не тужили, и никаких Багамов нам не надо, ну их, Багамы, нам и здесь хорошо. Главная отрада - это, конечно, Прелесть Прерий. Ей одно - чтобы её пошлепали хорошенько. А нам и не жалко - когда Джим пошлепает, когда я, а если Зоркий Орел здесь, то и он пошлепает. А она-то! Довольнешенька, глазенки блестят, щечки розовые, и так и носится взад-вперед по двору, заливается, и ни в какую ей школу не надо. Я Джима и спрашиваю:
      - Джим! Ты согласился бы вместо всего этого быть президентом Америки?
      Джим даже оскорбился:
      - Я что - жлоб какой-нибудь?
      Вот. А потом, ребята, подкралась к нам беда. И все из-за Зоркого Орла. Не он, конечно, виноват, а все же через него большой бизнес достал-то нас.
      Дело так было. Приезжает как-то Зоркий Орел туча-тучей и начинает стонать:
      - Хорошо вам, ребята, отдыхаете себе, никто к вам не пристает. А меня босс посылает в Чикаго переговоры вести. До чего неохота, мужики, знали бы вы!
      - Эх, ты, - Гарвард, - говорит ему Джим. - Всему тебя учить надо. Тебе кто велит ехать? Поживи у нас денек, позвони, доложи - так и так, переговоры идут туго, задерживаюсь ещё на день. А потом скажешь - нет, мол, они условия выдвинули невыполнимые, ну их! А этим позвонишь и то же самое скажешь. Всего-то делов!
      - А и правда, - говорит Зоркий Орел, - как это я сам не догадался.
      И ожил весь. Ну и сделал по-нашему - поспал у нас в кресле пару ночей, потом позвонил боссу - так, мол, и так - сделка сорвалась, прямо с самолета буду к вам. Потом вылез из кресла, шляпу надел, нам ручкой помахал и полетел на свой горный утес - то есть небоскреб. А через полчаса этак и Прелесть Прерий выспалась, выходит к нам:
      - А где дядя Джордж?
      - Поехал о сделке рапортовать.
      Прелесть Прерий так и ахнула:
      - А вы не видели, он с лысины хоть стер?
      Мы с Джимом переглянулись:
      - Да он в шляпе был, не знаем... А что он стереть-то должен?
      И принимается Прелесть Прерий рыдать. А мы принимаемся её расспрашивать и успокаивать. А потом начинаем срочно вызванивать Зоркого Орла на его фирме, - думаем, может перехватим. А нам говорят: он уже двадцать минут как у босса и к ним никого не пускают. Опоздали!