Чудо-моргушник в Некитае

      Однако следует ли из этой вот антропологически точно описанной картины народного гулянья, что книга есть культурологическое исследование? Да ни в малейшей степени! И точно так же она не есть исторический роман. Дело здесь даже не в многочисленных отклонениях от исторической правды. Важно другое все эти исторические события, весь этот местный колорит, переданный столь живописно и вместе с тем точно, есть не более чем антураж, на фоне которого разворачиваются истинные приключения, к сути которых мы перейдем позднее. А достоверность описаний - это лишь свидетельство поразительной зоркости и наблюдательности, свойственной гениальному писателю.
      Итак, история, как мы установили, в романе не более чем фон. Что же в таком случае его суть? Может быть, основная задача романа, это действительно, как считают акад. из ун-та и ндк, "широчайшая панорама национальных характеров"? В этом нельзя не усомниться. Казалось бы, перед нами действительно целая галерея национальных типов - французы аббат и граф, немец Пфлюген, британец Тапкин, турок и негр Ахмед, американцы Жомка и Фубрик, не говоря о типах собственно некитайских - скептик А Синь, бздежник Гу Жуй, гений Ли Фань и т.д. Но позвольте-ка спросить, а где в этой галерее прочие европейские типы? Где итальянец, русский, испанец, берлинец, пигмей, хананей и прочая европейская этническая инфекция? Ни слуху, ни духу! Так где же эта "широчайшая национальная галерея"? По-вашему, Ли Фань кроме англичан и пруссаков и народов в мире не знает? И во-вторых, как выясняется ближе к концу романа, все эти псевдо-немцы, итальянцы и т.д. на самом деле являются тщательно законспирированными британскими шпионами: Пфлюген в действительности доктор Уацон, де Перастини - мисс Маапл и т.д. Так о каких же национальных характерах можно вести речь?
      Столь же уязвимы и неосновательны и все прочие гипотезы, кроме одной-единственной, безусловно верной. "Да просто шедевр" - с этим невозможно не согласиться. Однако это так неконкретно...
      Так что же, что же в действительности представляет собой роман? На этот счет у нас есть собственная, и весьма доказательная версия. Ключ к истолкованию всего произведения - маленький эпизод, вставная новелла, которая отсутствует в основном корпусе романа, но изучена нами по ранним рукописям книги. Это - "Футбол аббата Крюшона". Он-то и послужил толчком к обнаружению потайного шифра и к расшифровке всего образного строя романа. Сейчас уже можно считать окончательно установленным, что вся книга есть метафорическое иносказание, в деталях передающее все перепитии футбольного матча Голландия-Бразилия в финале последнего мирового первенства. Состав и расстановка игроков, поминутный ход матча, расположение игроков на поле в каждый данный момент и т.д., вплоть до поведения тренеров и болельщиков все это нашло точное отражение на страницах романа.
      К примеру, сцена на приеме императора Некитая, когда после чтения письма из Шамбалы, Тяо Бин и Сюй Жень навлекли на себя монаршье неудовольствие. Да всякий футбольный фанат без труда опознает в этом метафорический пересказ эпизода с назначением и розыгрышем штрафного вблизи бразильских ворот на пятьдесят третей минуте. "...И когда Тяо Бина (Хулит) почесывали (посылает мяч Бомбастену), то посношивали (овладел им), а когда Сюй Женя (Бомбастен) посношивали (получает мяч от Хулита), то почесывали (овладел им). И когда Сюй Жень (Хулит) повизгивал (пропинывает мяч между ног Филе), то попискивал (бьет по воротам), и когда попискивал (вратарь отбивает), то о всеобщем осчастливливании (мяч отскакивает к Бомбастену), и когда Сюй Жень (овладел им) попискивал (пас Хулиту), то (бьет по воротам) об эффективности (попадает во вратаря) всеобщего (гол, хрен! штанга!) осчастливливания (овладел им).
      Так же очевидно и распределение ролей, а с тем и функция персонажей: император - судья в поле, два гов.маршала - судьи на линии (глухонемой тот, что дважды прозевал оффсайд), де Перастини (мисс Маапл) - непобедимый Кроив, мальчик, выбивший ему глаз из рогатки - английский хулиган-фанат на трибуне, кинувший в Сико шотландской волынкой и т.д.
      К сожалению, размеры Послесловия не позволяют нам остановиться на этом подробней и привести множество других любопытнейшних соотнесений, а также поделиться некоторыми раздумиями относительно иных дискутабельных моментов. Так, неоднозначен образ дятла, долбанувшего Луи - то ли это Филе, подковавший Бомбастена, то ли Хулит, подковавший Филе. Все это, включая темы и вопросы для дальнейших исследований, обстоятельно представлено в нашей работе "Чудо-моргушник в Некитае как зеркало финального матча Голландия-Бразилия", к которой мы настоятельно отсылаем всех читателей.
      Кстати, абсолютным доказательством нашей разгадки образного строя Чудо-моргушника является убедительное разрешение наиболее дискутабельной проблемы лифанистики - ответ на вопрос, кому принадлежал голос, подсказавший графу Артуа онанировать при пересечении границы Франции. Фраза эта является ключевой во всем тексте романа (иначе не было бы Некитайской онанавтики с последующим бегством графа, а то есть, практически, и всего романа) и до сих пор считалась неразрешимой загадкой. Однако наша теория дает ответ и на этот архисложный вопрос - конечно же, на самом деле фраза "И онанировать будете!" это просто иносказание, передающее выкрик с трибуны "Судья - дрочила!", прозвучавший на четырнадцатой минуте матча.
      Таким образом, из сказанного выше очевидно, что роман Л.Фаня был и остается незаменимым пособием для тренеров и футболистов, а также для всех любителей футбола, и должен быть рекомендован к изданию в серии спортивной литературы.
      Тынянов-Белинский, известрый критик
      НА СУДЕ ИСТОРИИ
      - Лысый, а ты из столицы сбежал, да?
      Император повернулся - вопрос исходил от мальчика лет десяти. Он критически разглядывал императора с ветки дерева, а дерево росло за забором, во дворе деревенского дома, и было вне досягаемости.
      - Чего тебе, мальчик? - ласковым голосом отвечал император.
      - Лысый, а ты императором был, да? Ты сбежал, чтобы в тюрьму не посадили? - мальчик говорил это скорее утвердительно. Император смешался.
      - Мальчик... ты, это... как я... в форточку... нехорошо, - выдавил он наконец из себя какую-то нелепицу.
      - Лысый, а тебя куда отправить хотят - в психушку или в тюрягу? непочтительно продолжал допытываться мальчишка.
      Император неловко потоптался на месте, не зная, что ещё сказать, а потом резвым шагом направился прочь дальше по деревенской улице. В затылок государя что-то стукнуло - видимо, негодник запустил в императора галькой. Государь припустил бегом.
      - Лысый, а тебя все равно поймают! - громко закричал ему в спину юный хулиган.
      Император споткнулся и упал. Кряхтя он поднялся, отряхнулся и хотел было сделать шаг вперед, но остановился, не имея перед собой пространства для движения: путь ему преграждал здоровенный детина, не уступающий в громадности тела даже Ахмеду. Лицо у детины было самое бандитское, а взгляд свиреп до крайности. Головорез угрожающе молчал.
      - А я че-то упал, а мне сюда и не надо вовсе... - забормотал император. На ватных ногах он повернулся, чтобы пойти прочь, и замер на месте - ещё два громилы со столь же разбойничьими рожами перекрывали ему отход. Из-за ног одного из головорезов выглядывал все тот же мальчишка. Он указал пальцем на императора и звонко произнес:
      - Это он к себе во дворец подкоп вырыл!
      Император побледнел. Он попытался улыбнуться и, сплюнув - слюна упала ему же на грудь, - произнес блатным голосом:
      - Кенты, вы чего, в натуре? Мы, урки, промеж себя всегда столк...
      В этот миг ему сзади на плечи легла пара тяжелых рук и прозвучала команда предводителя:
      - Хватай его!
      Двое подначальных головорезов сграбастали императора за ноги, и дальнейший путь император проделал по воздуху, несомый под мышки и за ноги. Он не сопротивлялся. "А че, в натуре, - думал император, - нас, императоров, так и положено на руках носить. Видать, ребята поняли, что у меня ноги ходить пешком устали. Все равно принесут куда-нибудь. Небось, дорогу знают!"
      Похоже, ребята и впрямь знали дорогу - императора внесли на деревенскую площадь и прислонили к забору.
      - Ну-ка, кликни начальника амыня, - велел вожак.
      Вскоре один из его подручных вернулся с местным полицмейстером.
      - Принимай, начальник, - доложил вожак головорезов. - Вот он, вирус геморроя, язви его в колено. С тебя семь кусков.
      - Уже поймали? - восхитился начальник местной полиции. - В камеру негодяя! - приказал он своей свите.
      Императора грубо толкнули и заставили проследовать в какое-то мрачное каменное строение. "В камеру, на нары", - подумал государь - и ошибся. Его ввели в кабинет, усадили на железный круглый табурет перед столом, за которым сидел какой-то мужик кляузного вида. Император узнал его феноменальная память на лица подсказала государю, что это кто-то из ведомства Кули-аки. Император приободрился:
      - Голубчик, а не ты ли в тот раз допрашивал Гу Жуя? Вы его ещё приняли за гофма...
      - А, добегался! - хищно ощерился крючкотвор, недавно ведший следствие по делу ограбления императором своего дворца. - От нас не уйдешь!
      Император оробел.
      - Да я... Тута... Я не знал, что меня ищут, а то бы... - забормотал он с потерянным выражением на лице.
      Следователь кляузного вида стукнул кулаком по столу.
      - Да хватит уже, подследственный! Кончайте запираться! Вот показания на вас, - он поднял толстую кипу бумаг. - Единственный выход чистосердечное признание. Ну?
      Следователь поднялся, вышел из-за стола и сел на его край перед императором.
      - Без протокола, - предупредил он тоном помягче. - Давай так: ты колешься, а мы тебе - явку с повинной. Считай, полсрока скостишь. Камеру выделим получше, то, се... А там ходатайство подашь о помиловании - ну, мы поддержим. Глядишь, и сидеть-то выйдет всего ничего.
      У императора отлегло от сердца.
      - А дак это... Я уж давно думаю - с повинной мне надо... Ну, пришел в деревню, сразу в тюрягу. Колюсь, начальник! Эх-х!..
      - Ну, ну! - ободрил следователь крючкотворского вида. - Рассказывайте. Закурить, может, хотите?
      - Да, спасибо, - император взял уже зажженую сигарету и неумело затянулся. Едкий дым обжег легкие, и он раскашлялся. "Как эту гадость курят? - удивился государь. - Моча вроде и то легче шла!"
      - Значит, пиши, - кивнул он писцу в углу кабинета. - Колюсь! Это мы с Фубриком и Жомкой сейф во дворце на уши поставили. То есть так, - государь опомнился и перешел на язык протоколов, - стало быть, я, бывший император Некитая, был соучастником в деле ограбления дворца. Мои сообщники...
      - Да хватит же валять Ваньку! - багровый как свекла следователь снова стукнул кулаком по столу. - Ты что мне тут позволяете, понимаешь!.. Я с ним как с человеком, а он, падла, дает показания по закрытому делу! На шиша мне твой сейф! Его давно на место вернули... за отсутствием состава преступления... Сообщники у него, понимаешь!.. Жомка, видишь ли, и Фубрик! Авторитетами пугаешь, гнида?!.
      Император обомлел. По всему, он допустил какую-то оплошность - не будет же зря мент гнать такой кипеж. Но что за ошибку он сделал - этого император не знал.
      - Сейф, значит! - продолжал бушевать кляузный следователь. - А импотенции, значит, за ним не водится! А в саду на яблоне, значит, не он онанировал, а внук эфиопского султана!..
      У императора забрезжила смутная догадка.
      - Да я... это... Ну, сейф, это я шутканул малехо... извиняйте, начальник... Я нынче че-то все не то вспоминаю, не серчай, начальник... Токо ты бы подскзал, че вспомнить-то, а я всегда сознаюсь!..
      Следователь помаленьку отходил от вспышки. Он уткнулся в бумаги, порылся и задал вопрос, не глядя в глаза императору:
      - Скажите, подследственный, вы знали, что наместник Бисмарк в Неннаме ввел нелегальную фелляцию правонарушителей?
      - Бисмарк был назначен в провинцию согласно рекомендации Госсовета, поспешно отвечал император.
      - Инспекция выявила, что Бисмарк наладил откачку некитайской спермы с последующим экспортом за границу, - заметил кляузный следователь. Контрабандным экспортом, между прочим.
      - Инспекция была отправлена в Неннам мною лично, - с готовностью сообщил государь.
      Крючкотвор-дознаватель снова порылся в бумагах и задал другой вопрос:
      - Вы подтверждаете, что распорядились ввести принудительную уринотерапию в рамках медицинской программы для населения Некитая?
      - Это делалось по настоянию министерства здравоохранения в целях оздоровления национального духа, - заявил император.
      Получив отлуп и по этому пункту, следователь опять углубился в бумаги, после чего задал новый каверзный вопрос:
      - Скажите, подследственный, когда вы в последний раз состояли в интимной близости с императрицей?
      - А я... - император задумался. Вопрос был не из простых. Он честно пытался вспомнить, не смог и решил отвечать как есть. - А я сам не помню когда.
      - То есть вы признаете, что в течение продолжительного времени не исполняли свои супружеские обязанности? - с прежним кляузным лицом спросил следователь.
      - Да куда мне их исполнять, - невесело улыбнулся император. Импотенция же у меня.
      - Это - отягчающее обстоятельство, - строго заметил следователь. - За дезэрекцию придется отвечать по закону.
      Император похолодел. Вот на чем попался! У него вдруг пересохло во рту.
      - Да когда ж мне было исполнять-то их, интимные-то обязанности севшим голосом начал он оправдываться. - То ей нельзя из-за Ахмеда, другую ночь - граф с визитом... Вы думаете, мне приятно было? Я по её сильным просьбам...
      - Подпишите показания, - оборвал речь государя кляузный следователь.
      Император посмотрел на бумагу - все буквы плыли перед глазами. Не глядя он подмахнул протокол допроса, поднялся и ничего не видя перед собой пошел перед конвоиром. "Попался!" - колотилось его сердце.
      Как оказалось, ему отвели камеру-одиночку. Император бухнулся на топчан, закрыл лицо рукой и заплакал. В каком-то тяжелом полузабытьи он вдруг услышал чьи-то голоса:
      - Это и есть пойманный преступник? - спрашивала какая-то дама, императору даже показалось, что он узнал голос Зузу, фрейлины его супруги.
      - Он самый. Видите, лежит и не встает. Не может!
      - А сколько ему дадут за импотенцию? - поинтересовалась другая дама.
      - По полной программе, - ворчливо отвечал кто-то. - На суде скажут.
      - Таких пожизненно надо! - прозвучал возмущенный голос Зузу. - Чтоб не обманывали несчастных женщин. А то с виду мужчина как мужчина, его позовешь, бутылку поставишь, а он - не может.
      - Да на феллляцию таких! - гневно добавил чей-то знакомый, уже мужской голос. - Свистеть не умеют, подкоп рыть не умеют, на стреме стоять не могут... Что могут?
      - Ла, гофмаршал, не бухти, - отвечал тому мужской голос. - У меня к Лысому базар.
      И вслед за тем императору вдруг показалось во сне, что над его топчаном склоняется Фубрик и заносит руку с целью влепить моргушник. Его сердце радостно встрепенулось, и государь открыл глаза.
      - Уйа-уйа-уйа! - застонал он тотчас и схватился за лоб - моргушник ему не пригрезился. - Фули ты, Фубрик, в натуре, больно же!
      - Лысый, ты зачем с повинной явился, додик? - строго спросил Фубрик, присев на край топчана.
      - Да это... замели меня, ну, я и чистосердечно...
      - Лысый, а ты про семью Або слыхал, как они за свое имя отвечали? задал вор-наставник новый вопрос, сопроводив его новым моргушником.
      - А я... абы как, дак... - забормотал было император под пронзительным взором своего блатного друга и сдался: - Не, Фубрик, ни хрена не слышал, в натуре!
      Фубрик цыкнул сквозь зубы.
      - То-то и оно, Лысый, что ни хрена ты нашего закона не знаешь! У воров так: сам погибай, а кента не сдавай! Ла, слушай, Лысый.
      АБО НЕ МЕНТЫ
      В одном городе жила семья Або. Они были великими мастерами поездухи. Так их называли потому, что Або часто ездили в поездах и следили за порядком на транспорте. Если они видели, что вещи лежат без присмотра, то уносили их и хранили в надежном месте. Главный министр транспорта очень ценил работу Або и всегда ставил в пример на оперативках. Когда надо было найти чьи-то вещи, то он посылал к Або и те за умеренное вознаграждение выдавали потерянное, а если вещи никто не спрашивал, то Або делили все честно поровну и никогда не обманывали. У них был большой авторитет в известных кругах, и все воры их очень уважали.
      Но один ментовский начальник все время копал под мастеров поездухи, потому что Або не платили налоги. Да и вообще они ему не нравились, но он никак не мог их поймать. И тогда подлый милиционер нарочно пустил слух, что Або стукачи и работают на ментов. Среди воров в законе случилось два провала, и все стали думать на семью Або.
      Тогда собрался большой сходняк, и Або позвали на толковище. Все воры возмущались и никак не могли понять, что происходит. "Как могло случиться, чтобы такая заслуженная воровская семья вдруг перебежала к ментам? Что заставило их решиться на такой отчаянный шаг?" - недоумевали авторитеты. И тогда поднялся глава семьи Або, весь побледнел и сказал: "Я вам докажу, что Або - не менты".
      Он сказал всем, чтобы они вечером включили телевизор в девять часов. И все Або вышли с решимостью разоблачить беспрецедентный поклеп. Они взяли револьверы и ворвались к милицейскому начальнику, и захватили его, и поволокли в телестудию, и потребовали включить прямой эфир. Старший Або приставил к виску мента дуло и попросил, чтобы тот во всем признался. И ментовский начальник все рассказал: "Да, Або не менты, мы нарочно пустили эту клевету, чтобы очернить их в глазах общественности". А Або сказали: "Мы лучше пойдем на нары, но не позволим опорочить свое честное имя" - и все застрелились.
      И все авторитеты и воры в законе плакали у экрана телевизора и говорили: "Да, Або сказали нам правду, мы напрасно им не поверили". И весь народ пришел в большое восхищение от такого подвига, и даже милиция очень переживала, а заграница никак не могла поверить, что простые мастера поездухи способны на такое мужество. А главный министр транспорта тоже плакал и был сильно потрясен их героизмом. Он выключил телевизор и собрал коллегию, чтобы в каждом городе воздвигли памятники в честь семьи Або. И тогда сразу на многих остановках нарочно поставили будки и там стали продавать билеты, а на будках крупными буквами написали: "АБО НЕ МЕНТЫ".
      Фубрик закончил и сверлящим взглядом уставился на императора, растроганно утирающего скупые блатные слезы, катящиеся по императорским щекам.
      - Ну, фраер, поал?
      - Поал, Фубрик, все поал! - всхлипывая, отвечал государь.
      - А что ты поал?
      Император заморгал.
      - Это... по абонементу в поезде не ехать, во!
      - Дурак ты, Лысый! - и поставив наставляющий моргушник, пахан разъяснил блатную джатаку: - Вор за свое слово всегда отвечает, поал? Сам застрелится, а кентов никогда не выдаст, поал?
      Император, похолодев, закивал:
      - Ага, ага!..
      "Хана!.. Он меня теперь стреляться заставит!" - с тоской подумал государь.
      - Ты, фраер, следаку про нас с кентом говорил чего? - неожиданно спросил Фубрик, видимо, имея в виду Жомку.
      - Да че ты, Фубрик, в натуре!.. - поспешно обнадежил император. - Меня по другому делу замели. Неисполнение супружеских обязанностей с отягчающей импотенцией, во как...
      - Ну-ка, ну-ка, - заинтересовался пахан. - Говори!
      Государь коротко рассказал.
      - Слышь, Лысый, - заметил Фубрик, - я не понял, в натуре - ты же онанировал на стреме! Какая же импотенция? Ты, в натуре, скажи адвокату пусть он на это бьет!
      - Спасибо, Фубрик, - расчувствованно поблагодарил государь, - что значит кента иметь!
      - Это точно, - хохотнул урка. - Ну, а как у тебя вообще было-то, с бабой твоей? Ты к ней в натуре ночью не лазил?
      - Да я... - и государь поведал историю своей супружеской жизни от начала до конца.
      Выслушав монолог государя, Фубрик поднялся с места и постучал в железную дверь.
      - Чего тебе? - сонно отозвался надзиратель.
      - Слышь, вертухай, мне к следователю срочно! - громко потребовал Фубрик. - Тут этот ваш вирус геморроя раскололся. Показания хочу дать!
      Звеня связкой ключей надзиратель отпер дверь камеры. На выходе Фубрик повернулся к недоумевающему императору и велел:
      - Фраер, про нас с Жомкой молчок, поал? А то я тебя так отожму! - и с этими словами блатной друг императора исчез.
      "Орел! - с невольным восхищением подумал император. - Махатма! Какую рассказку про Або слепил! Всем ворам вор: разузнал, что надо - и стучать! Ну, крутой... прямо киллер!"
      Утром к императору заскочил какой-то шустрый человечек.
      - Ваше величество! То есть, подзащитный, - поправился он, - зачем вы дали сами на себя такие показания? Я не знаю, как мне вас теперь защищать!
      - Слышь, фраер, - сказал император, - а ты что ль давокат мой? Мне Фубрик сказал - ты про онанавтику мою на суде скажи, мол, какая же у меня дезэрекция, если я кажний день на грушу лазал дрочкать!
      Адвокат замахал руками:
      - Ни в коем случае! Прокурор использует это против вас! Скажет: мол, последние остатки семенного фонда нарочно растрачивал, чтобы не исполнять обязанности супруга! И зачем вы столь опрометчиво откровенничали с этим вашим дружком? Его показания служат основой всего обвинения!
      - Так что же - засудят? - упавшим голосом спросил государь.
      - Ну, почему ж, будем бороться, - с деланной бодростью отвечал адвокат, но было ясно, что и он ни на что не надеется. - Я бы советовал налегать на чистосердечное раскаяние, знаете ли...
      - Эй, арестованный! на выход!.. - меж тем скомандовал надзиратель.
      Император полагал, что его снова поведут на допрос, но его вели на суд. Из двери с задней стороны тюрьмы путь лежал на деревенскую площадь. Император взошел на помост, сооруженный для действующих лиц суда и занял свое место слева от возышения, где располагались судьи и заседатели. Он глянул на площадь - и сердце его оборвалось. Все пространство занимали жители окрестных селений - левую половину площади дигамбары, а правую жительмены. Они что-то гневно вопили и улюлюкали, тыча руками в сторону императора. За всем этим чувствовалась чья-то рука, умело срежиссировавшая все действо. Какой суд решился бы на малейшие поблажки преступнику под взором столь сурово настроенной толпы? Если у жительменов хотя бы не было особых причин негодовать на своего бывшего властителя, он всего лишь разрешил им носить намордники при посещении столицы Некитая, то дигамбары, которых император своей собственной рукой спаивал собственной мочой... да уж, от них-то не приходилось ожидать ничтожнейшего снисхождения! И государь окончательно упал духом.
      Все же он продолжал обозревать окрестности. Довольно близко к помосту, где находился суд, было ещё одно сооружение - трибуна с несколькими ложами, занятыми разными высокими особами. В главной из них император заметил некую даму в вуали, подле которой находился Ахмед. "Да это ж никак женка моя!" сообразил государь - и тут его наконец озарило: теперь понятно, рука какого умелого режиссера правит всем. Профессор Манго-Мориарти! Страшный человек, правильно о нем говорил Шелок Хомс!
      - Ну, теперь пощады не жди... - вслух пробормотал император. Подкрадется сзади, схватит за ноги да как скинет меня с помоста!
      - О чем это вы, подзащзитный? - с недоумением спросил адвокат.
      - О профессоре Манго-Мориарти. Весь этот процесс - его работа.
      Адвокат панически замахал руками.
      - Не вздумайте это сказать вслух, ваше вел... подзащитный! Малейшего намека на участие в этом суде нынешнего императора достаточно, чтобы погубить себя! Наоборот, мы сразу заявим, что не сомневаемся в полной беспристрастности суда!
      - Да какая в жопу беспристрастность... Не видишь, сколько дигамбаров нагнали? Они ж меня без суда растерзают - я их своей мочой поил!
      Адвокат снова замахал руками:
      - Умоляю вас, ни звука больше!..
      - Встать, суд идет! - прозвучал властный голос, и судебный процесс пошел.
      - У нас чрезвычайное заявление, - поднялся со своего места адвокат, едва были оглашены необходимые по процедуре суда объявления. - Мой подзащитный заранее признает себя во всем виновным и в доказательство своего раскаяния требует себе самого сурового приговора!
      "Ничего себе - адвокат!" - екнуло сердце императора. Но его опасения, что суд в полном составе и единогласии немедля удовлетворит мнимое его прошение, были напрасны. От слов адвоката прокурор и судья буквально подскочили на месте и обменялись тревожно-возмущенными взглядами.
      - Вы, того, что вы себе позволяете? - налившись огнем праведного гнева заговорил судья. Он встал с места и оперся кулаками в стол. - Вы мне тут процесс хотите сорвать?!. Дескать, все признаю, не надо меня судить?!
      - Легко отделаться хочет! - тоже встав с места заявил прокурор. - Не выйдет! Судить будем!
      - Не выйдет! Судить его! - громогласным гулом поддержала площадь, и добрые десять минут в воздухе висело густое облако яростного свиста и улюлюканья. В императора полетели гнилые помидоры, но после того как один из них неметко попал в лоб серкетарю суда, судья сделал знак, и все стихло.
      - Господа! - обратился прокурор к публике. - Позвольте мне огласить свидетельские показания, из которых полностью видна вина подсудимого.
      Он потряс стопкой бумаг.
      - Вот дневник близкого знакомого обвиняемого. В интересах безопасности я пока не могу назвать его имя, но... Слушайте, господа.
      Понедельник, 18.30. Мы забивали козла во дворе, и вдруг притащился Ка... (прокурор с ироничной улыбкой обвел взглядом площадь и судейскую скамью, после чего повел рукой с бумагой в сторону скамьи подсудимых дескать, мы с вами не дети, знаем, кто такой этот Ка) - Пива хочешь? спросили мы. - Тогда сгоняй в ларек. Ка принес два битона и начал рассказывать: - Ребя, я такой фильм вчера видел - ухохо. Он рассказал про фильм, но было не смешно. - Из тебя рассказчик как из говна конфета, сказал я.
      Вторник, 18.30. Сегодня за домино Ка пил пиво из бидона и подавился. Жадность фраера сгубила, - сказал кто-то. - Да не, я всегда пивом давлюсь, когда прямо из горла пью, - объяснил Ка. Он начал рассказывать про своего начальника, какой он у них додик - требует вовремя приходить на работу.
      Среда, 18.30. Ка прибежал как настеганый и весь вечер говорил про своего босса. - Ребя, я его расколол, он полный додик! - возбужденно доказывал Ка. - Хочет лишить премии за пьянку и прогулы, ну и козел!
      Адвокат начал ехидно улыбаться и приблизив рот к уху императора негромко произнес:
      - Первый успех, господин подзащитный. Прокурор перепутал бумаги. Это показания Жомки по делу Фубрика, я сам их читал у него в кабинете.
      Прокурор и сам почувстовал, что несет что-то не то, и поспешно свернул зачитку свидетельских показаний:
      - Ну, я мог бы приводить эти вопиющие факты и дальше, но и этого достаточно, чтобы суд убедился в полной виновности обвиняемого!
      Напряженно молчавшей площади все это не понравилось. Поднялся свист и громкий крик неудовольствия:
      - Прокурор, ты на кого работаешь?..
      На лицах членов суда тоже была печать разочарования и недоумения. Помощник прокурора спешно кинулся спасать положение.
      - Ваша милость, я предлагаю заслушать по этому делу коллектив свидетелей! Девушки, выходите! - позвал он не дожидаясь кивка судьи.
      Коллективом свидетелей оказался хор фрейлин.
      - Ваша милость, - обратился помощник прокурора по художественной части, - в интересах дела и с целью передачи своего эмоционального состояния, свидетели будут оглашать свои показания все вместе.
      - Разрешаю, - кивнул судья.
      - Маэстро, прошу! - скомандовал помпрокурора по худчасти, и слева в помощь фрейлинам выдвинулся хор свидетельствующих гвардейцев. Дирижер взмахнул палочкой, и последовали аккорды торжественного вступления.
      Нимфоманки державные,
      - величаво вывел мужской хор.
      Секс-гиганты исправные
      - подхватили женские голоса.
      Друг о друге старалися,
      Сна не зная совсем
      - полилась величественная плавная мелодия, и все сердца захлебнулись патриотическо-ностальгическим трепетом. А хор продолжал, мало-помалу убыстряя темп.
      Все придворные _О_собы
      Знали многие способы,
      В позы располагалися
      И могли без проблем!
      И невольно, вслед вихревой этой музыке, вслед удалому напеву этому, где как в капле воды отразился весь бесшабашный разгул некитайской души, последовало сердце каждого, кто только был в тот миг на площади.
      Все прошло-миновалося,
      Ничего не осталося,
      - эх-х!..
      - выводил хор, залихватски и вместе с тем - с какой-то неизъяснимой грустью и гибельностью, - и упоением от этой гибели. И уже двигались ноги в такт огненной песне, и пляска подхватывала площадь и несла её. Куда? - Бог весть куда - в небеса, в тартары... да не все ли равно! - лишь бы длились эти гибельно-сладкие стенания хора, лишь бы пела душа, лишь бы не смолкало протяжно-вихревое раздолье звуков этих... Некитайская бесшабашность, удаль плясовой твоей, душа некитайская! что сравнится с тобой? что устоит перед тобой? ни хрена!
      Лишь одна дезэрекция,
      - эх, эх!
      И тоска, и печаль!
      - неслось в небеса Некитая, и уже площадь вся плясала, и судьи поднялись с мест и шли из-за стола по помосту, откалывая коленца, и прокурор плясал, и адвокат плясал, и секретарь суда - ну, тот, с бородавкой на губе, знаете? - и он плясал! И даже конвоир за спиной императора приплясывал, хотя и не покидал по долгу службы своей положенного поста.
      И теперь она, бедная,
      Вся измученно-бледная,
      В ночь идет по проспекциям
      - и-эх! эх!..
      И на шляпке вуаль!
      И взоры всех в этот миг устремились на даму в вуали, занимающую ложу царствующих особ, и слеза катилась по её щеке, и бледна была она, и понимали в этот миг все, что пришлось вынести этой женщине и какие нечеловеческие страдания познала она, ибо в полноте открыла им это песня.