Чудо-моргушник в Некитае

Гейман Александр
Чудо-моргушник в Некитае

      АЛЕКСАНДР ГЕЙМАН
      ЧУДО-МОРГУШНИК В НЕКИТАЕ
      или
      НАСТОЛЬНАЯ КНИГА НЕКИТАЙСКОГО ИМПЕРАТОРА,
      СОЧИНЕННАЯ КОРИФЕЕМ НЕКИТАЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ,
      ЛУЧШИМ ПЕРОМ СОВРЕМЕННОСТИ
      МАСТЕРОМ ЛИ ФАНЕМ
      В ЦЕЛЯХ БЛАГОРОДНОГО НАЗИДАНИЯ
      И ДУХОВНОГО ВОСПИТАНИЯ
      (Теодицея, практически)
      Повесть об увлекательном путешествии святого графа Артуа
      и отважного аббата Крюшона в загадочную страну таинственного
      Востока,
      о невообразимых подвигах двух героев и чудесах легендарной
      Шамбалы,
      о смертельных ветрогонках,
      о том, зачем Амундсен на северный полюс ходил,
      О ЛЮБВИ
      и верности своему партнеру,
      о феерических снах Родшида и Рогфейера,
      об изгнании блудного беса, о медведе-говноеде,
      о жизни благородного общества,
      обо всем на свете
      и о многом-многом другом,
      а ещё о том, как вдохнуть новую жизнь в одного-двух генералов.
      В своей уморительной, полной искрометного юмора книге Ли Фань беспощадно высмеивает пороки современного общества - древоложство, футбол, шамбализм, промышленную социологию, менструации у мужчин и т.п. Книга предназначена для написания по ней диссертаций филологами и психологами, а также для веселого смеха всех остальных.
      А.Г.
      Чудо-моргушник - это не просто одна из мировых книг смеха, бестселлер XXI века и настольная книга некитайского императора. Это ещё и завещание минувших тысячелетий тысячелетию третьему.
      Заратуштра
      Собрав воедино весь вековой комизм начиная с Аристофана и Петрония до Твена и солдата Швейка, Чудо-моргушник бросает его в лицо неведомому грядущему.
      С.Клеменс
      Ох, уж этот Твен... Всегда примажется к нам с Гейманом. Да ещё Заратуштре попугайничает!
      Петроний
      Что есть Чудо-моргушник? Уникальный способ сэкономить тонну сметаны: пять минут смеха заменяют стакан сметаны, а здесь великолепного, гомерического, здорового смеха - на целый год. Тонна сметаны за 16 баксов да это же фантастически выгодная покупка!
      Льюис Кэррол
      Ты-ы!.. Математик, называется! Считать не умеешь, Доджсон! Какая тонна сметаны?!. СТО тонн!
      Возмущенный Автор
      ОТ АВТОРА
      Всякое совпадение имен, фамилий, названий и т.д. с реальными лицами и названиями является абсолютно случайным, все изображаемые события - никогда не происходившими, персонажи - полностью вымышленными. Ничего нигде никогда не было, никто никогда нигде не существовал (особенно Наполеон, Родшид и Рогфейер).
      На балконе Версальского дворца, затененном матерчатым пологом от веселых лучей яркого июньского солнца, стояли двое - король Франции и его сенешаль. Они молчали - монарх читал некое письмо, а сенешаль по лицу своего сюзерена пытался угадать, какого рода новости получил возлюбленный монарх. Судя по лицу Людовика, вести эти были весьма удручающего толка: с первой же строки письма брови короля изумленно взлетели вверх, затем Людовик пошел красными пятнами, губы его сжались, дыхание сделалось прерывистым, а королевское чело омрачила глубокая морщина. По мере чтения лицо короля принимало все более и более страдальческое выражение, казалось, - Людовик готов разрыдаться, и наконец, когда король дочитал злосчастную бумагу, рука его бессильно упала вдоль туловища и выронила это загадочное письмо.
      Луи глядел вдаль, на живописные углки Версальского парка, но глаза его не воспринимали их красоты. Король был близок к тому, чтобы рухнуть без чувств. Губы его дрожали, силясь выговорить нечто, и наконец, из уст короля вырвался стон:
      - От-шпан-до-ха-ли!..
      Луи всхлипнул, глотнул воздух ртом и вновь простонал:
      - От-шпан-до-ха-ли!..
      Не поняв своего повелителя, сенешаль быстро окинул взглядом веселый летний пейзаж, но не обнаружил там ничего, что могло бы вынудить любимого короля произнести это странное слово. В недоумении сенешаль спросил:
      - Кого, сир? Герцогиню Бульонскую?
      - Не-ет!
      - Неужели маркизу Помпадур? - спросил сенешаль, сделав ложное предположение о содержании упавшей на пол балкона бумаги.
      - Да нет же, нет! - простонал несчастный король, досадуя на несообразительность своего придворного.
      - Ах, какова острота королеского зрения! - поразился сенешаль. - Я стою рядом с вашим величеством и ничего не заметил... Или это вон там, за теми кустиками?
      - О Бог мой, сенешаль!.. При чем тут кустики? - скривился Луи. - Меня, меня отшпандохали!
      - Вас?!. - сенешаль в замешательстве уставился на обожаемого властелина.
      Внезапно ужасная догадка молнией сверкнула у него в мозгу. Несомненно, король повредился в рассудке, - вероятно, это из-за вчерашнего плотного ужина или... Видимо, у него галлюцинации и... Сенешаль похолодел от неожиданной мысли: король считает, будто его отшпандохали, а рядом сейчас был только он, сенешаль. На кого же будет думать король, в таком случае? И сенешаль с жаром принялся разубеждать боготворимого монарха.
      - Вас, сир?!. Отшпанд... Кто? Когда? Да нет же, ваше величество, вам пригрезилось! Как вы только могли подумать такое, сир!
      - Пригрезилось? - язвительно переспросил Луи.
      Он окинул сенешаля взглядом поседевшего в сражениях полководца, которому несмышленый малыш задал вопрос: Месье, а вы бывали на войне?
      - А что бы ты сам подумал, сенешаль, получив такое письмо? Или, по-твоему, оно мне тоже пригрезилось? Вон, почитай-ка сам.
      Король устремил в беспросветную даль унылый взгляд, скорбно кляня свою несчастную судьбу, а сенешаль торопливо подобрал с пола исписанные листки и уставился в корявые строки. С первых же прочтенных слов на его лицо легла печать крайнего изумления.
      ГЛАВА 1. ПИСЬМО ПОЗВАЛО В ДОРОГУ.
      - Луи, какой ты по счету? - Кузен Ансельм тоже думал. - Поймите же наконец, император не поставит вас на фелляцию! - Карды-барды. - И почесывая, посношивали. - Этого аргумента ещё никто не опроверг. - и т.д.
      Дорогой Луи!
      Я вижу недоуменную мину на твоем лице. "Как же так", - напряженно размышляешь ты, - "всю жизнь держал меня за додика, и вдруг - "дорогой"? Что это - дежурная вежливость или лицемерие лукавого царедворца?" Успокойся, Луи - ни то, ни другое. Просто с отдаления в тысячи долгих миль даже твоя унылая образина кажется чем-то родным и милым - ведь она напоминает мне Францию... Надеюсь, Луи, тебя не обижает, что я не титулую тебя по установленному этикету? Видишь ли, годы пути выветрили из моей памяти придворные тонкости, и я, как ни стараюсь, не могу точно вспомнить твое имя, - может быть, ты Генрих, а не Луи? - ну да, пусть будет наудачу Луи, не помню уж, какой ты там по счету... *
      ____
      * целиком письмо графа см. на стр. ___
      Дойдя до этого места, сенешаль оторвался от бумаги и нерешительно спросил:
      - Ваше величество, а можеть быть, мне не следует читать далее этот... эту... ибо вы, сир, впоследствии... ибо я...
      - Нет, сенешаль, - тоскливо отвечал Луи, - читай уж все. Что уж! Все равно отшпа...
      Голос короля-мученика прервался от рыдания. И пока сенешаль, изумляясь все более, читал послание графа, Луи сокрушался, сетуя на королевскую долю.
      - Что же это такое, а, сенешаль? Ведь правишь, сил не жалеешь, приемы даешь, на охоту ездишь... И вдруг - на тебе: какой-нибудь борзописец-граф возьмет да отшпандохает, и что теперь? Извольте войти в историю Луи-неизвестно-какой-по - - счету Отшпандоханный! Ну за что, за что! Неужели он не мог послать эту пакость Елизавете Английской? Нет, да что же такое? Неужели, неужели во всей Европе нет монархов ещё хуже, чем я?
      - Нет, ваше величество, - рассеянно отвечал сенешаль, дочитывая письмо.
      - Что ты хочешь сказать? - вскипел король.
      - Нет, ваше величество, - повторил сенешаль, - утешьтесь - вас не отшпандохали. Пока. Пока ещё не. Но, - добавил сенешаль, - опасность не миновала, и успокаиваться рано.
      Луи непонимающе уставился на сенешаля.
      - Почему ты считаешь, будто меня ещё не? И почему ты говоришь, что опасность не миновала?
      - Дело в том, сир, - почтительно разъяснил сенешаль, - что не так давно мой кузен Ансельм - вы ведь помните моего кузена? - у него ещё всегда такой вид, будто он только что слез с козы, я ему заметил как-то...
      - Так что там с этим Ансельмом? - нетерпеливо перебил король.
      - Он, сир, получил очень похожее письмо, правда не из Некитая, а из Неиталии.
      - Вот как? И что же?
      - Через несколько дней его это... уже да.
      - Что - уже да? Отшпандохали?
      - Так точно, ваше величество, отшпандохали.
      Луи засунул пальцы в ноздри, присел на корточки и, подпрыгивая, начал тонко пищать:
      - Ва-ва! Ва-ва! Ва-ва!..
      - Ваше величество! - вскричал встревоженный сенешаль. - Только не вешайтесь, умоляю вас!
      - Как ты узнал, что я хочу повеситься? - удивленно спросил король, застыв на месте.
      - Вы всегда засовываете себе пальцы в ноздри, приседаете и пищите "ва-ва!", когда хотите повеситься, - охотно объяснил сенешаль.
      - Поразительная наблюдательность, - удивился Луи. - Надо же, а я и не замечал за собой. Так что ты говорил про кузена?
      - Некий Пфлюген-Пфланцен прислал ему весьма схожее письмо, а потом...
      - Все, я понял. Значит, это, так сказать, уведомление.
      - Вот именно, именно, ваше величество.
      - Немедленно принять все меры к моей безопасности! - распорядился великий король. - Во-первых, созвать сюда всю полицию, всех жандармов, всех...
      - Ни в коем случае, сир! - возопил сенешаль. - Кузен Ансельм так и сделал. После того, как его это... уже да... Он пошел в полицию и попросил убежища.
      - И что же?
      Сенешаль горестно вздохнул:
      - Отшпандохали.
      - Кто?
      - Злоумышленник, прикинувшийся шефом жандармов.
      - Ах, вот как! Да, да, верно, - забормотал Луи. - Ты вовремя предостерег меня... Врага надо перехитрить. А что, если мне скрыться в потайное место?
      - Это же предпринял и кузен Ансельм. Он пошел на конюшню...
      - Опять к той кобыле? - перебил король.
      - О нет, сир, он просто переоделся конюхом и зарылся в копну сена. Увы...
      - Ну, ну?
      - Ночью на него напал жеребец... На самом деле это был злодей Пфлюген-Пфланцен, который притворялся конем.
      Лицо короля уныло скривилось.
      - Неужели спасения нет?
      - Есть, ваше величество. Во-первых, надо позвать кардинала Ришелье он наверняка...
      - Уже да, - прозвучало от дверей, и на балконе появился кардинал.
      Он низко поклонился королю и произнес:
      - Рад служить вашему величеству, особенно в столь критическом положении.
      - А откуда вы о нем знаете, ваше преосвященство? - недоверчиво спросил король.
      Он недолюлбивал кардинала и не любил своей вечной зависимости от его услуг. Однако теперь положение было сложным как никогда, и в сердце короля боролись неприязнь к Ришелье и надежда, что кардинал опять разрешит возникшую проблему. С этим смешанным чувством Луи взирал на загадочного человека, чье могущество - увы, король сознавал это - превосходило его собственное.
      Кардинал любезно улыбнулся и разъяснил источник своей осведомленности:
      - Во-первых, ваше величество, я уже битый час подслушиваю тут за дверью. А во-вторых, я оставил у себя оригинал письма этого оригинала графа Артуа и внимательно изучил его.
      - Погодите-ка, вы сказали оригинал, - удивился Луи. - Но ведь письмо у меня...
      - Это факсимильная копия, ваше величество. Я поразмыслил и решил, что вам все же следует ознакомиться с этим писанием. В нем столько поучительного, знаете ли. А во вторых...
      - А во-вторых, сенешаль хотел подсказать мне спасение от нависшей надо мной угрозы, - перебил король. - Ну, что это за средство, сенешаль?
      - О, сир, чрезвычайно простое, но исключительно надежное. Горчичник на то самое место, объект покушений. Причем, слой горчицы должен быть как можно толще. Кузен Ансельм...
      - Позвольте мне прервать вас, сенешаль, - решительно вмешался кардинал Ришелье. - Никакие горчичники тут не нужны. Вы превратно толкуете произошедшее. Вся его подоплека в том, ваше величество, что вас проиграли в карты.
      - Меня? В карты? Проиграли? - оторопел Луи. - То есть как это?
      - С некоторых пор, ваше величество, в Париже образовался некий клуб под названием "Картеж-балдеж". Так вот, разный сброд, то есть, я хотел сказать, сливки общества, то есть, - вновь поправился кардинал, - некоторые отдельные разложившиеся дворяне развлекаются там тем, что играют в карты на лиц из высшего круга, не исключая особ королевской крови. Проигравший обязан написать какой-нибудь издевательский пасквиль в адрес той особы, которую он, как называют эти разложенцы, проиграл. Многие монархи Европы уже получили сии, так сказать, послания.
      - Не только монархи, - подал голос сенешаль. - Кузен Ансельм не так давно...
      - До вашего извращенца-кузена мне нет никакого дела, сенешаль, холодно отрезал Ришелье. - Меня волнует исключительно благоденствие нашего великого короля и нашей великой Франции.
      - Вот именно, - одобрил Луи. - Пусть такие цидульки получает хоть папа римский, это до меня не касается. Но как поступить мне, кардинал? Ведь что же это такое - правишь, сил не жалеешь, балы даешь, и вдруг - на тебе, отшпандохали!
      И король широко расставил ноги, наклонил туловище, скрутил голову набок, замахал руками и заблажил:
      - Б-в-уа, б-в-в-уа, б-в-уа...
      - Не топитесь ваше величество, умоляем вас! - хором закричали кардинал Ришелье и сенешаль.
      - Раз вы так просите, то не буду, - согласился король. - - Но как вы догадались...
      - Вы всегда наклоняете туловище вперед, машете руками и блажите "б-в-уа, б-в-уа", когда хотите утопиться, ваше величество, - отвечал кардинал с почтительным поклоном.
      - Да? Не замечал за собой... Но как же мне быть, как? Ведь правишь, сил не жалеешь, и вдруг...
      - Надо подумать, сир, - и кардинал замолчал, прижав палец ко лбу.
      - Сенешаль, а ты что же? - упрекнул король. - Мог бы и ты разок подумать над государственным вопросом.
      - Я? Подумать? - изумился сенешаль. - Зачем мне это, ваше величество? Кузен Ансельм как-то раз пробовал...
      - Довольно, - оборвал король, - не хочу слышать про вашего извращенца-кузена.
      - А! - меж тем молвил кардинал. - Все очень просто. Откуда наш граф пишет свое письмо? А, ну да, из Некитая. Так, а дата... август будущего года... прекрасно. Все ясно, ваше величество. Я понимаю дело так, что наш граф Артуа таким экзотическим способом сообщает о своей мечте путешественника и нижайше просит отправить его в эту загадочную страну.
      - Она настолько загадочна, что я никогда о ней не слышал, - заметил король.
      - Ну вот и пусть ищет, - с тонкой улыбкой отвечал кардинал.
      - Отправим под стражей? - уточнил сенешаль, живо схватив замысел Ришелье.
      - Ну, зачем же... Отправим с целью великих географических открытий, а во-вторых, с государственной секретной миссией. Как полномочного посла нашей милой Франции, сир, - вы понимаете?
      - Боюсь, мадам Помпадур будет разочарована, - сказал Луи.
      - Но граф сам так просит, - убеждал кардинал. - Видите дату в конце листка? Август будущего года. Значит, граф к тому времени уже достиг Некитая и отправил письмо.
      Король повалился в кресло и в замешательстве заболтал ногой.
      - Но, кардинал, как это можно получить ещё не написанное письмо? Граф ещё не пустился в путь, а письмо... уже да...
      - По неисповедимой воле Господа нашего возможны и не такие чудеса, возразил кардинал Ришелье. - Ясней ясного, сие чудесное знамение однозначно выражает Вышний промысел.
      - Выходит, графу Артуа предначертано быть в Некитае?
      - Никакого сомнения, сир, - склонил голову кардинал.
      Сенешаль приблизился к королевскому уху и негромко произнес:
      - Про горчичники все-таки не забудьте, ваше величество. Кузену Ансельму помогло, так что...
      - Да отстаньте вы от меня со своим Ансельмом! - вспылил Луи.
      Получив срочный вызов во дворец к королю, граф Артуа был несколько удивлен, однако ничуть не встревожен и не заподозрил ничего из ряда вон. Конечно, его положение фаворита и близкого друга мадам Помпадур не могло вызывать особой благосклонности короля. Но, с другой стороны, эта близость имела место с ведома и, разумеется, с негласного одобрения его величества, так что...
      Увидев, что его проводили не в парадную залу, а прямо в королевскую опочивальню, граф понял, что беседа будет носить исключительно частный характер. Он ломал голову, что же будет предметом аудиенции.
      - Ваше сиятельство, его величество готов принять вас, - прервал его размышления голос советника короля, шевалье N***.
      - Поручаю себя покровительству святого Варсонофия, - прочитал граф молитву, перекрестился и мужественно шагнул в раскрытую дверь.
      Король Луи, одетый по-домашнему в стеганый ватный халат, сидел на постели, опустив ноги в таз с горячей водой. Он пристально вгляделся в лицо графа и произнес:
      - Не удивляйтесь, дорогой Артуа, что я вызвал вас в такой час и принимаю в этом месте. Речь пойдет о деле столь важном, экстреннем и крайне секретном, что я могу поручить его только вам и при этом - исключительно посредством личной беседы.
      Далее король сообщил ошеломленному графу, что возлагает на него миссию огромной государственной важности - путешествие в Некитай и встречу с императором этой страны.
      - Перво-наперво, - наставлял графа лично король Франции, - помните: главная, истинная и единственная цель вашей миссии - это средство от импотенции. Но, - король воздел вверх указательный палец, - это ни в коем случае не должно обнаружиться. Для прикрытия делайте вид, будто ваша цель противодействовать интригам Англии в Некитае, а ещё - христианская проповедь аббата Крюшона. Ну, а если на вас нажмут, то валите все на нужды мадам Помпадур.
      - Ваше величество, - граф чуть подался вперед.
      - Не приближайтесь ко мне! - взвизгнул Луи. - Или отведаете моего горчичника!
      - Слушаюсь, сир, - отвечал удивленный граф. - Я только хотел спросить, а нельзя ли кого другого вместо этого толстяка-иезуита?
      - Нельзя, - отрезал Луи. - Написали Крюшон - значит, Крюшон.
      - Как прикажете, ваше величество.
      - Далее, по прибытии в Некитай, в августе будущего года, отправите мне донесение.
      - Но, сир, почему именно в августе? - удивился граф.
      - Написано - в августе, значит, в августе, - снова отрезал король.
      Он долго всматривался в мужественное лицо с волевым подбородком бывалого ветрогонщика и закончил:
      - Все, граф, идите. Вам будет трудно, но я в вас верю.
      - О, государь, вы так добры...
      - Не приближайтесь ко мне!..
      Вечером в будуаре мадам Помпадур Луи виновато вздыхал.
      - Ах, Помпи, Помпи... Все-таки какая грязная вещь политика... Из-за тщеславия кардинала я вынужден жертвовать лучшими дворянами Франции... Представляешь - мне пришлось отправить в Некитай графа Артуа, гордость нашего двора, одного из самых блестящих вельмож моей эпохи... А все почему - кардинал Ришелье опасается, что граф превзойдет его в анонимных ветрогонках.
      Мадам Помпадур прекратила процедуру разоблачения короля и испустила вопль крайнего негодования:
      - Ты отправил из Франции моего Артуа!
      - Ну да, я же говорю - Решилье решил избавиться от своего соперника в ветрогон... Помпи, граф достанет там средство от моей импотенции! Помпи, он пришлет тебе новую клизму!.. Помпи...
      Ничего не желая слушать, мадам Помпадур перехватила одной рукой свою ногу у колена и заболтала ей в воздухе. Другую руку она воздела вверх, закатила глаза и начала громко стонать:
      - Фе-фе! Фе-фе! Фе-фе!
      - Ах, Помпи, умоляю тебя, только не стреляйся! - вскричал испуганный король.
      - Отчего ты решил, что я хочу застрелиться? - спросила мадам Помпадур, на миг перестав стонать "фе-фе".
      - Ты всегда болтаешь ногой и вопишь "фе-фе", когда хочешь застрелиться, - отвечал Луи. - Я выучил смысл всех твоих телодвижений, даже самых незаметных, Помпи. Видишь теперь, как я люблю тебя?
      * * *
      Ходжа слез с осла, открыл ворота и ввел животное во двор. Никто не приветствовал его и не спешил окружить заботами и вниманием, как подобало бы при возвращении отца семейства. Он вошел в дом - там стояла мертвая тишина. В середине комнаты на тарелке на полу лежала какая-то тухлятина. От нехорошего предчувствия сердце Ходжи кольнуло. Допустим, его жена, Михри, отправилась с детьми к сестре, но куда мог деться этот старый пень, дед Батай?
      Ходжа вышел на крыльцо и через плетень углядел в соседском огороде Зуру, сына соседей, что приходились ему дальними родственниками по жене. Он громко крикнул мальчику:
      - Будур паралитичныйдыр козелдыр?
      - А-дур ораториум моцартдыр! - весело отвечал мальчишка, поедая брюкву.
      На языке местных жительменов это означало:
      - А где дедушка?
      - Пошел в город, рассказывать притчу о трудолюбивом дехканине!
      Ходжа помрачнел - дело было дрянь. Этот полоумный дед был проклятием их жизни с Михри. Его сумасшествие проявлялось в том, что он время от времени сбегал из дому и шел куда-нибудь к соседям или в ближнее селение и там рассказывал притчу о трудолюбивом дехканине. Уже только слушать рассказ было нешуточным испытанием - впору было самому рехнуться, слушая бесконечные повторы, отступления, старческий кашель и идиотское хихиканье, чем перемежал свою повесть старый маразматик. Рассказ его занимал добрых два часа, а суть притчи сводилась к тому, что один-де дехканин трудился-трудился всю жизнь, да так и помер и никакого добра не нажил. "И с вами это же будет", - неизменно заканчивал свой рассказ сумасшедший дед и разражался пронзительным громким хохотом, не отличимым от ишачьего рева.
      Но и этим дело не кончалось - притча была всего-навсего вступлением. Ошарашенные слушатели ещё ошалело переглядывались, размышляя, как им поступить с этим пакостным долгожителем, а безумец немедля приступал к пророчествам. Он прорицал долго и вдохновенно, предсказывая различные невероятные события - по большей части, всяческие беды и несчастья, а затем поднимался и шел домой как ни в чем не бывало. Хуже всего было то, что эти пророчества неизменно сбывались, поэтому помешанного дела с его притчей не только ненавидели, но и боялись. Несколько раз его пробовали бить, но зловредный безумец всегда ухитрялся вырваться и убежать, а спустя время принимался за старое.
      Но и это ещё было не все - в конце концов окрестные жительмены прекратили попытки образумить старого зло-пророка, а сразу шли в дом Ходжи и чинили разборку с ним и его семьей. Общий приговор был: следите, чтобы не вырвался, а если снова сбежит - пеняйте на себя. Легко сказать - следите: они уже стали привязывать старого Батая - и все равно, он нет-нет да ухитрялся освободиться и, само собой, тут же убегал куда-нибудь рассказывать свою притчу.
      Ходжа тяжело вздохнул. Итак, старый дурак снова вырвался. Михри, конечно, заблаговременно ушла с детьми к родне в дальнее селение. Ему же, Ходже, предстояло теперь разыскать деда и водворить на место. На этот раз, судя по всему, путь лежал в столицу. Ходжа представил, что старому сморчку удалось каким-либо образом пробраться к самому императору, - и застонал от тяжких предчувствий. Спросят-то с него и Михри! Не мешкая, Ходжа собрал кое-что в дорогу, вновь навьючил осла и отправился в странствие.
      На беду Ходжи, едва он отдалился от селения, в небе собрались свинцовые тучи, и незамедилительно хлынул страшенный ливень, а позже и град. Ишак взбрыкнул и сбросил Ходжу на землю, а вслед за тем понесся прочь по дороге. Яростные проклятие Ходжи заглушил гром. Ходжа кинулся вдогонку за строптивым животным и вмиг промок до нитки. А буря только усилилась. К счастью, Ходжа заметил вход в пещеру не так высоко в скалах над дорогой. Он поспешил вскарабкаться туда, решив повременить с поисками осла и безумного деда. Ярко полыхнула молния, высветив всю пещеру и то, что там находилось: большой ход с довольно высоким потолком и широкими сводами, чье-то раздетое тело на полу и рядом какую-то то ли сумку, то ли книгу.
      Ходжа несколько раз окликнул лежащего, но ответа не последовало. Тогда он осторожно приблизился, решив было, что ему посчастливилось переждать грозу в обществе покойника. Но мнимый покойник повернулся на бок и что-то пробормотал - он всего только спал. Вновь полыхнувшее небесное пламя осветило спящего, и Ходжа убедился, что ему не померещилось: незнакомец был полностью гол, а рядом на полу лежала какая-то книга.
      Ходжа попробовал разбудить спящего, но безуспешно. Чуть дальше в пещере валялось несколько вязанок дров - очевидно, пещерой пользовались как укрытием пастухи и охотники. Ходжа решил по крайней мере обсушиться. Огниво у него было с собой, и вскоре ему удалось развести огонь. Делать пока было нечего, и Ходжа осмелился без спросу заглянуть в эту загадочную книгу на полу. Он наугад раскрыл её, начал читать - и в тот же миг испустил короткий крик изумления и ужаса: в книге описывалось, как его дурной старик пророчествовал у трона некитайского императора! Увы, Ходжа опоздал - ему не только не удалось перехватить полоумного, но все происшествие уже занесли в хронику. Ходжа тяжело вздохнул и без спешки продолжил чтение.
      * * *
      - ... А потом, стало быть, - гнусавил, хихикая и попердывая, старик в тюрбане, - этот додик, дехканин то есть, пахал, пахал, хе-хе... я, то есть, к тому говорю, что вкалывал он, как верблюд, а не только пахал мотыгой, стало быть... Ну, пахал, то есть... хе-хе... пу-пу... да так и помер... А сказать попросту, подох, как все прочие дехкане до него, ну и, городские, конечно, тоже... как собака то есть... пу-пу... Так что подох он, трудолюбивый дехканин-то, - заключил старик, окидывая всех безумными блестящими глазами и мерзко ухмыляясь, - и никакого добра не нажил и ни хрена хорошего не увидел. Аминь!
      Старик оглядел взглядом молчащий тронный зал, ощерился и злорадно закончил:
      - И с вами то же самое будет!
      Он утробно захохотал, и на его рев немедленно отозвались все ишаки императорской конюшни. Когда старик в тюрбане наконец отсмеялся, вновь наступило благоговейное молчание. Придворные, открыв рот, ждали, не будет ли что-нибудь добавлено к этой поистине неслыханой и потрясающей разум истории, полной глубочайшего философского смысла. Император гордо оглядывался на иностранных послов - теперь и они могут убедиться, какие светочи мудрости гостят у него во дворце! Наконец, император несмело покашлял и почтительно произнес:
      - Святой отшельник, умоляю вас: продолжите ваши благочестивые наставления!
      У подножья трона сидел какой-то рыжий очкарик с ехидным взглядом. При словах императора он изумленно вздернул брови и обернувшись к императору выразительно покрутил пальцем у виска, кивая в сторону старика в тюрбане. Однако император оставил без внимания эти знаки, а придворные хором поддержали:
      - Да, да, отче! Вы - святой мудрец, вы небожитель Шамбалы, наставьте же нас на путь добродетели!
      Старик заморгал, разиня рот и вытаращив глаза, - похоже, он ожидал чего-то совсем другого. Однако святой отшельник живо справился со своим недоумением - он, злорадно ощерясь, окинул взором зал и исполнил просьбу с великой охотой.
      - Значит, эта... - прогнусавил святой мудрец, - хреново вам, мужики придется, особливо тебе, император, и блудливой козе, женке твоей, а маразматику Крюшону хуже всех. Ибо близок чудо-моргушник, и бойся его, и при входе Фубрик и на стрему поставит. И приидет к трону мокрушник и влепит богатырский чудо-моргушник, и тот, кто на троне, получит его. И почесывая, посношивали, и истинно будет так. И тот, кто придет дэ пэ жэ эм не будет хотеть укусить, но после будет пытаться, но не укусит. А тот, кто хотел укусить, укусит, но укусит не того. И укушенный отыдет, но на ветрогонки опоздает, ибо свят есть, и достояние обретет и расточит безвозмездно, ибо зачем же Амундсен на Северный полюс ходил. И будет проповедовать отважный галл, но не будут хотеть поставить его на фелляцию, однако поставят, но поставят не так. И скажет Жомка Фубрику: половина тебе, другая мне, а императору - пущай Рогфейер собачим членом руку пожмет, а ещё женка его. И се - боевое крещение Суй Жень принимает, и Тяо Бин в Лянях, и гегельянство повсюду, и Кант заточку свою Гегелю передал. Истинно, истинно говорю приидет чудо-моргушник, и пособники его всюду!
      Онемев от ужаса и вжав голову в плечи, император слушал апокалипсические пророчества, доставленные посланцем Шамбалы. В толпе придворных слышались стоны ужаса и содрогания. Один только рыжий очкарик ехидно смотрел на святого вестника и насмешливо кривил рот. Он спросил:
      - Чудо-моргушник - это когда шелбан кулаком дают, да?
      Гость из Шамбалы метнул гневный взгляд на вопрошающего и ничего не сказал. А тот не унимался:
      - Уважаемый Батай, вы с утра прокисшего кумыса не пили?
      - Да прекратите же, Ахмед, неужели для вас нет ничего святого! завопил императорский палач.
      - Это святотатство... Он кощунствует... - поддержал хор придворных.
      - Святой отче, - заговорил император, - наставьте нас - как нам распознать пособников чудо-моргушника?
      - У них рыжие брови, очки и ехидная рожа! - мгновенно выпалил святой вестник.
      - А-а-а! - ахнул зал и все взгляды обратились на рыжего Ахмеда.
      - Я говорил! - закричал палач. - Я всегда говорил!
      - Мы все говорили! - раздался хор придворных.
      Однако посланец Шамбалы посмотрел на палача и злорадно ухмыльнулся. Он заговорил снова:
      - Бойся, император, ибо чудо-моргушник страшен, но страшны и пособники его! И страшны пособники явные, ибо рыжи и ехидны они, но страшней того пособники скрытые.
      - Святой отец, - бойко заговорила ближняя фрейлина императрицы, наставьте нас, как нам распознать скрытых пособников чудо-моргушника?
      - Эти пособники таковы, что будут ходить и всех поднимать на борьбу с пособниками чудо-моргушника, - немедля дал святые предостережения вестник Шамбалы. - И скажут они: мы враги пособников, а сами не таковы, но будут пособники хуже того. И скажет иной: не кощунствуй, Ахмед, ибо я благочестив - а сам не таков, но чудо-моргушнику пособник. И нарядится иная, и придворной фрейлиной назовется, а будет не такова, но пособник чудо-моргушника! Бойся, лысый, трясись, ужасайся! - говорил святой мудрец, оскалив рот в зверской гримасе и наступая на императора подняв руки и скрючив пальцы. - Ибо близится час, и чудо-моргушник при входе!