16

Меньше чем через час после моего возвращения из деревни я уже вела Д'Нателя и Баглоса по тайной тропе, огибающей утес и уходящей вниз, в густой лес. Д'Натель сидел на коне так, как я и предполагала, словно был рожден в седле, ловкостью он походил на этого гнедого с горящими глазами. Что до меня, я сказала Якопо правду. Кровь бурлила в жилах так, как ни разу за последние десять лет. Остаток дня я не переставала изумляться тому, как мало времени прошло со дня Солнцеворота, когда я думала, что уже никогда больше не смогу чувствовать.

Еще до полудня мы были на перекрестке в Фенсбридже. На местном рынке Баглос купил за серебряную монету башмаки и меч для Д'Нателя. Меч, старомодный и тупой, был выкован недавно. Принц взвесил оружие на руке и довольно, если не сказать счастливо, заворчал.

Из Фенсбриджа, переправившись через реку, можно было отправиться по главной дороге на юг, в Данфарри и Гренатту, или на север, в Монтевиаль, куда мы с Роуэном ездили каждую осень, или же можно было выбрать один из нескольких путей, уводящих на запад, в отроги Стены Дориана. Строго на западе в беспорядке поднимались одинокие вершины предгорий. Наша же северо-западная Дорога шла через густой лес вдоль границы до высокогорного пути в Валлеор, многолюдного пути через границу. Если кому-то хотелось избежать приграничных постов, с высокогорной дороги можно было свернуть на одну из бесчисленных боковых троп, тоже ведущих в Валлеор. Кейрон часто пользовался ими в своих тайных путешествиях, так же собиралась поступить и я.

К вечеру переживания утра улеглись. Путешествие верхом вымотало меня, я пришла к выводу, что в моем плане больше прорех, чем в изъеденном молью плаще. У меня даже не было уверенности, что Феррант жив, не говоря уже о том, что он по-прежнему обитает в увитом плющом домике, где Мартин впервые встретился с Кейроном. И у меня была лишь призрачная надежда, совершенно ни на чем не основанная, что Феррант знает, где могли укрыться чудом избежавшие гибели в Авонаре. Да, профессор истории был близким другом отца Кейрона, единственным человеком за пределами Авонара, к кому мог обратиться за помощью любой маг. Я надеялась, он расскажет мне все, что нужно, не заставляя меня пересказывать фрагменты из истории Наследников и зачарованных Мостов.

На ночь мы остановились в густом лесу. Сырой неподвижный воздух пах прелыми листьями и мокрой землей. К утру пойдет дождь. Д'Натель принялся точить и полировать меч. Баглос что-то поспешно сказал ему, размахивая руками, и принц начал медленно водить двумя пальцами по клинку, касаясь тускло поблескивающего металла. Я была убеждена, что от каждого прикосновения рождается заклятие.

Пристально глядя на принца, дульсе вернулся к бревну у костра, на котором сидела я. Склонившись к нему, я прошептала:

— Что он делает?

Баглос подпрыгнул, словно успел забыть о моем присутствии.

— О, я сказал ему… это просто… чтобы закалить и заострить металл… чтобы меч стал пригодным, воин дар'нети должен благословить свое оружие. Он всю свою жизнь провел с оружием в руках, он управлялся с мечом, словно взрослый, когда сам был немногим больше меча. Но этого он никогда не умел. Говорили, что он слишком груб, быстро начинает сердиться и бросает заклятие, не успев ощутить его ритм. Сейчас… возможно, он не понимает, что делает. — Через некоторое время Баглос вздохнул и принялся убирать остатки ужина и стелить принцу постель.

Большая часть ночи прошла спокойно. Но один раз я проснулась, мне снилось, будто меня душит странный запах в ледяном воздухе. Но через час беспокойство ушло. Я решила, что причина в нашем же костре, который залил начавшийся дождь. Мы были уже далеко от Данфарри, под спасительными деревьями.

Следующие несколько дней мы ехали в тени холмов вдоль границы Валлеора. Пока мы петляли по сосновым и березовым лесам, утесам, поросшим пышным зеленым мхом, нам за шиворот и в башмаки просачивалась мелкая водяная пыль. Мы насквозь промокли и приуныли. Баглос все время задавал вопросы: о Четырех королевствах, о лесе, о политике и торговле, о модах и географии, погоде, кулинарии и огородничестве. Что, как, где и почему, почему, почему. Когда я поинтересовалась, нельзя ли поговорить о чем-нибудь менее тривиальном, он начал расспрашивать меня о Кейроне и жизни дж'эттаннов. К примеру, каково было дар'нети жить с простой смертной?

— Мой муж и моя жизнь — это мое личное дело, Баглос. Ты понимаешь, что означает слово «личный»? — Я отдала Баглосу и Д'Нателю свои припасы, свою тихую жизнь, какой бы она ни была, и свою безопасность. Больше они ничего не получат.

В ответ на мой иронический вопрос Баглос переключил внимание на Д'Нателя и весь день говорил только на своем языке. Я ехала за ними, радуясь, что меня оставили одну. Но два часа совершенно непонятного монолога никак не уняли моего раздражения. Когда я спросила Дульсе, о чем он говорит Д'Нателю, он ответил, что описывал королевский Авонар, живущий там народ, известные ему события детства Д'Нателя, в надежде оживить память господина. Я намекнула, что тоже могла бы использовать подобные сведения. Но дульсе решил, что все время переводить слишком утомительно, и меня снова оставили наедине со своими мыслями. Беспокойными. По опыту прошлого то, о чем я просила, оказывалось не обязательно тем, чего я хотела.

На следующий день, когда все повторилось сначала, я спросила Баглоса, не мог бы он научить меня некоторым словам языка дар'нети. К моей радости, несколько слов дались мне сразу. Когда я демонстрировала первые успехи, Д'Натель вроде бы обрадовался и стал делать настойчивые знаки Баглосу, чтобы тот продолжил урок.

Когда мы остановились на ночь, Д'Натель снова приступил к военным упражнениям, на этот раз с мечом. Я росла среди воинов, но никогда в жизни не видела никого, кто двигался бы с такой грацией и силой. Рядом с ним даже Томас выглядел бы неопытным мальчишкой.

На пятый день пути мы добрались до довольно большого города Глиенны. День был базарный, но все здесь было тусклым, бесцветным: болезненного вида животные, самая простая рабочая одежда. Горожане с кислыми лицами толпились вдоль скучных прилавков, словно отбывая наказание за былую жизнерадостность. Мы собирались задержаться только для того, чтобы наполнить фляги и купить провизии, хотя Баглос на каждой стоянке выказывал себя неутомимым собеседником, казалось, что любые сведения о чем угодно и от кого угодно доставляют ему огромное наслаждение. Когда я расплачивалась с крестьянкой, мне на глаза попался светловолосый всадник, беседующий с человеком в ярком мундире местного констебля. Роуэн! Спокойное ясное утро кончилось. Я попятилась назад, развернулась и побежала.

Д'Натель смотрел петушиные бои, когда я тронула его за рукав, он заворчал и отбросил мою руку, вытягивая шею, чтобы лучше видеть. Как и раньше, Баглос беседовал с зеваками о том, почему и как они оценивают товары, какую птицу лучше разводить, и о прочих бесполезных вещах. Мне пришлось тащить упирающуюся парочку прочь от отвратительного кровавого представления, оглядываясь на шерифа и пробиваясь через толпу.

Мы почти добрались до края рыночной площади, когда у меня за спиной послышался шум. Я обернулась через плечо: к моему ужасу, Д'Натель сидел верхом на грязном человеке в лохмотьях. Он держал голову оборванца под немыслимым углом, а его кинжал был нацелен в горло бедняги. Двое горожан повисли на руках принца, пытаясь оторвать его от поскуливающей жертвы. Баглос что-то бормотал и пытался оттащить принца.

— Это ведь Гекко, нищий, — кричала какая-то старуха. — Он не хотел ничего плохого. Он не вор.

Торговец в кожаном фартуке кричал кому-то, чтобы привели констебля, потому что Гекко пытался стащить у путника серебряный кинжал. Горожане все прибывали.

Яростно заревев и с силой расправив плечи, Д'Натель стряхнул с себя державших его людей, оба местных жителя и Баглос разлетелись в стороны. Нож рванулся к горлу нищего.

— Нет! — закричала я, бросаясь к принцу и хватая обеими руками его кулак с зажатым в нем кинжалом. — Ради всех звезд, нет. — Хотя я сильно сомневалась, что он услышит меня в реве толпы, а о моих физических силах было даже смешно говорить, огонек безумия в глазах Д'Нателя погас, уступив место недоумению. Он выпустил стонущего нищего и позволил нам с Баглосом оттащить его.

— Он был на войне, — пояснила я надвигающимся мужчинам, тем временем подталкивая принца к нашим лошадям. — После этого он стал таким… нервным… понимаете. — Я кивнула Баглосу, который вынул горсть меди и кинул дрожащему, покрытому синяками нищему. Пока старуха продолжала причитать, а двое мальчишек в обносках деловито пытались залезть в мои карманы, остальные зеваки покивали, пожали плечами и заговорили о войне. Когда мы уже были на конях, толпа начала рассасываться.

— Погодите! Задержите этих троих! — Оглянувшись через плечо, я увидела Роуэна, силящегося пробиться сквозь толпу.

— Вперед! — прокричала я, мы хлестнули коней, оставив позади озадаченных горожан.

Мы мчались по лесной дороге, не сбавляя скорости, пока не стемнело настолько, что двигаться дальше стало небезопасно для животных. Глиенна осталась далеко позади, но я настояла, чтобы мы на пол-лиги углубились под деревья, прежде чем остановиться. На какое посмешище мы выставили самих себя! Моя злость на Д'Нателя не проходила.

— Переведи ему точно то, что я скажу, — потребовала я у Баглоса, когда мы расседлывали коней в высокой пещере. — Некоторые вещи, кроме магии, тоже недопустимы в Лейране, во всяком случае среди разумных людей. Нападать на нищего означает проявлять трусость, а привлекать к себе внимание в положении, подобном нашему, — невероятная глупость. Наши жизни в опасности из-за твоего ребячества. Тебе придется сдерживать себя, если ты хочешь, чтобы я и дальше тебе помогала. Ты понимаешь?

Д'Натель с пылающим лицом отвернулся от меня. Баглос пытался сгладить неловкость.

— Пойми же, Д'Нателя воспитывали как воина с раннего детства. Он должен был стать одним из лучших…

— Это не оправдание. — Надоедливый дурак. Мне хотелось придушить и его, и его хозяина. — Человек в силах сдерживать эмоции, какое бы воспитание он ни получил. А воины должны обладать большим рассудком, чем животные. Это тоже скажи ему. Точно так, как я.

Баглос побледнел, но выполнил мое требование. Мы разбивали лагерь в долгом и неловком молчании. Д'Натель швырнул свою сумку на землю и пинками отбросил камни с того места, где он собирался стелить постель. Остаток вечера он провел, погруженный в себя.

Роуэн мчался по нашим следам, и я настояла на раннем отъезде и на необходимости особенно внимательно следить за тем, чтобы не попадаться на глаза другим путникам. Когда приходилось справляться о дороге, я расспрашивала о Ванесте и Прайдине, надеясь, что мои познания в географии помогут нам двигаться в нужном направлении, а шерифа отправить по ложному следу. Я собиралась некоторое время двигаться в противоположном направлении, а затем резко свернуть, чтобы избавиться от погони, но задерживаться было нельзя. Если Роуэн едет вместе с магами зидами, они, скорее всего, сумеют обнаружить нас где угодно.

Путешествие и без близкой погони и непрекращающегося дождя нельзя было назвать приятным. Приграничные деревни больше всех пострадали за годы войны с Валлеором. В некоторых все еще обитаемых поселениях вообще не встречались мужчины в возрасте от тридцати до шестидесяти лет. Путников, особенно крепких молодых мужчин призывного возраста, принимали с плохо сдерживаемой враждебностью, и нам с большим трудом удавалось пополнять запасы продовольствия.

Неудобства, причиняемые грубым седлом, меркли на фоне постоянного дождя, холодной еды и сна на жесткой земле. Я вспоминала свое детство. Отец взял нас с Томасом в трехдневное путешествие, взглянуть на земли, отвоеванные его дедом у валлеорских всадников, — на холм, где, по преданию, бодрствовал Аннадис накануне его оглашения преемником Арота. Двенадцать часов в День в седле казались высшим блаженством в жизни. Мы с братом спали с лошадьми и собаками, пока воины отца готовили еду, рассказывали байки, охраняли лагерь от волков. А дождь делал путешествие еще более захватывающим. Что за шутки играет с нами судьба!

После Глиенны Д'Натель отказывался поддерживать какой-либо разговор. Он ехал, ел, размышлял, когда мы останавливались на ночь, упражнялся с мечом и охранял лагерь, когда приходила его очередь. Дульсе очень хотелось продолжить свое обучение, но он не смел настаивать. Гнев его господина был скор и тяжек. Прошло несколько дней, и Баглос уже был бы рад удару как свидетельству того, что Д'Натель хотя бы слушает его.

— Д'Натель всегда был таким неуравновешенным? — спросила я Баглоса однажды вечером, когда принц снова исчез сразу, как только покончил со своей порцией ужина. — В один день я была уверена, что он всадит в меня нож, как только я засну. На следующий день он обращал на меня внимание не больше, чем на грязь на копытах своего коня. А потом, до того как я накричала на него, он изумил меня, улыбнувшись, как он умеет. И мне показалось, что он собирается пригласить меня на танец.

Баглос выскребал со дна котелка остатки пригоревшей репы.

— Кроме физической силы, ума и необычайной властности представители Д'Арнатов всегда были наделены теми душевными качествами, которые позволяют вести за собой людей в трудные времена. Помимо вспыльчивого характера — дульсе через плечо оглядел пустую поляну — они щедро одарены… Ты видишь, что Д'Нателю досталось все в полной мере. Когда ему было одиннадцать, у Д'Нателя был наставник, обучавший его бою на мечах, этот наставник очень серьезно относился к своей задаче и требовал суровой дисциплины. Д'Натель издевался над ним, утверждал, будто тот ничего не умеет, и все сильнее выражал недовольство, что у него нет учителя получше. В один прекрасный день учителя нашли мертвым на учебной арене, у него в животе торчал меч. Д'Натель заявил, что это произошло случайно во время урока и доказывает то, что он и говорил, — этот человек был неподходящим для него наставником. Никто не видел, как это произошло, больше это не обсуждалось. Но я слышал, у того учителя были перерезаны сухожилия.

На седьмой день пути мы добрались до восточного Валлеора. На юге, слева от нас, поднимались вершины Стены Дориана — заостренные пики, пронзающие тяжелые тучи. Далеко на западе тянулись горы пониже — Валлеорский хребет, разделяющий Валлеор пополам. Прямо перед нами расстилалась, поворачивая направо, долина реки Юкер — необозримая перспектива с невысокими холмами и озерами, темно-зелеными заплатами густых лесов и скалистыми утесами далеко на севере. Прекрасное место, щедро одаренное сердце чудесного Валлеора, затянутого в этот день туманами.

Король Геврон опустошил поля Валлеора, чтобы накормить свои армии, не оставил на них ничего, а потом убивал всех, кто пытался работать на этой земле. Теперь все, что вырастало в Юкерской долине, немедленно отправлялось в Лейран. Товар можно было продавать в вассальных землях, только обложив налогом, подняв цену. Умирающие с голода валлеорцы вынуждены были смотреть, как тяжело нагруженные зерном телеги катятся через их деревни. Им не доставалось даже одной десятой того, что рождала их земля.

Еще через три дня мы были в Юриване, старейшем городе Валлеора, и направились в Вердильон, поместье Ферранта, расположенное едва ли в полу лиге от городских стен. Профессор был вторым сыном валлеорского князя. Хотя он не мог унаследовать титул или земли, но получил неплохой надел, позволяющий избежать обычной для университетских ученых бедности. И, как оказалось, ему повезло больше, чем брату, — тот был повешен, а Доставшиеся ему в наследство родовые поместья конфискованы после победы Геврона.

Мне удалось найти нужную дорогу, сердце дрогнуло в груди, когда впереди показались каменные стены, густо увитые лозой. Ворота стояли открытыми, и все вокруг было точно таким, как я запомнила во время единственного визита много лет назад: огромный вишневый сад, сотни розовых кустов, широкие зеленые лужайки. Гравиевая дорожка вилась по чудесному парку к прелестному сельскому дому.

Вокруг было удивительно тихо, ни звука, выдающего присутствие конюшего или садовника, собаки или птицы. Может быть, густой туман, выползающий из леса, поглотил все звуки, обычные для рабочего дня в поместье. Когда мы выехали на мощенную булыжником площадку возле дома, я спешилась и позвонила. Феррант должен быть здесь. Проехать столько лиг и найти здесь только чужих было бы жестоко.

Д'Натель подошел вслед за мной и толкнул тяжелую дверь. Она легко распахнулась. На лице принца читались сомнение и дурное предчувствие, и я не стала его удерживать. Приемная была такой, как я помнила: гладкий дубовый паркет, изящная винтовая лестница, витрина, в которой по-прежнему красовалось величайшее сокровище Ферранта — тысячелетней давности медная ваза, найденная в захоронениях Дории. Стоявшие повсюду букеты роз источали аромат, пахло мастикой, которой полировали столы красного дерева.