Мост д`Арната (№1) - Сын Авонара

Темная фигура легко спрыгнула с повозки. Наемник замер, зажав в одной руке железную дубинку, а в другой — тяжелую цепь.

«Кейрон! Берегись!» Никто не видит. Все заняты потасовкой. Святой Аннадис, он не заметил…

Я выхватила нож. Проскользнув между двумя лошадьми, я вспомнила все, чему учили меня отец и его воины, и метнула нож. Хрипло охнув, негодяй застыл и повалился в грязь. Замечательно неподвижный.

Едва не задыхаясь от волнения, я подвела лошадей к повозке и прибывшему на ней человеку, который сейчас затаился за стволом дуба.

— Прошу вас, сударыня… — Я вздрогнула и обернулась, но это оказался всего лишь потрясенный хозяин, спешащий ко мне. — Простите это недоразумение. Позвольте мне… — Он указал на лошадей и предложил мне руку.

Быстро втянув в себя воздух, я сделала каменное лицо и подняла ногу. Хозяин быстро подставил ладони под мой башмак.

— Раз уж мой провожатый не явился, придется ехать одной, — заявила я.

— Прошу прощения, сударыня, но оставить гостиницу…

— Я ваш провожатый, госпожа. — Из-за дерева вышел человек, полностью скрытый плащом с капюшоном, он поклонился, прервав речь хозяина. — Прошу прощения за опоздание.

— Посмотрите туда, — кричал седой возница, он топтался рядом с дерущимися и махал рукой в угол двора. Но шериф был полностью занят, а Кейрон уже сидел на спине Карилиса.

Через миг мы мчались прочь от Тредингхолла по лесной дороге, той самой, по которой я приехала. Полная луна освещала наш путь.

Час мы скакали без передышки и молча. Когда мы выбрались из густого леса в залитые лунным светом луга, Кейрон указал на уходящее вправо ответвление дороги. Мы поскакали по этому пути, огибающему живописные холмы, и наконец добрались до ивовой рощи на берегу широкого потока. Вода, посеребренная луной, радостно журчала.

Мы подъехали ближе, и я выскользнула из седла прямо в объятия Кейрона.

— Я так за тебя боялась, — прошептала я.

— Прости меня, — ответил он, гладя меня по волосам и крепко прижимая к груди. — Я не знал. Ни за что, никогда я сознательно не вовлек бы тебя в такое. — Он дрожал.

Я отстранилась и прижала палец к его губам.

— Суди лишь о самих поступках, а не о том, что делают с ними жизненные обстоятельства. Я правильно запомнила?

— Да. Как всегда. — Он слабо улыбнулся. — Мой первый советник никогда не забывает того, чем можно опровергнуть мои собственные слова.

— Мы не едем дальше? Я могу.

— Мы едем, но не могу я. Мне нужно немного передохнуть. — Дрожь Кейрона была вызвана не только волнениями этого вечера. Его кожа была сухой и горячей, этот жар не имел ничего общего с магией, по напряжению во всем его теле я поняла, что лишь сила воли поддерживала его все это время.

— Что ты сделал с собой? — спросила я, проводя ладонью по его изможденному лицу.

— Ничего такого, чему не могли бы помочь год сна и вечность с тобой. Но, к моему великому сожалению, — держась за мою руку, он опустился на сырую землю под ивами, — сон на первом месте. — Его глаза слипались, пока он говорил. — Всего часик, не больше двух, и мы поедем… — Так и не выпустив моей руки, словно она была его последней надеждой, он провалился в сон.

Я долго сидела и смотрела на него спящего, понимая, что этот вечер навсегда перевернул мою жизнь. Кейрон был на волосок от гибели. Я убила человека, чтобы спасти его. Полная мрачных размышлений о том, что еще нам придется сделать для его спасения, я накрыла нас обоих плащом и тоже заснула.

Луна, словно огромный желтый фонарь, низко висела над горами на западе. Я проснулась, Кейрон спал мертвым сном, перекинув через меня левую, покрытую шрамами руку.

— Проснись, — позвала я, тряся его за плечо. — Ты сказал, два часа, не больше.

Он спрятал лицо в складки моей одежды и глухо застонал.

— Но это же так чудесно.

— На нашей кровати будет еще лучше, и, может быть, ты вымоешься. Я безумно счастлива видеть тебя, но от тебя несет конюшней.

Его жар немного утих. Он потянулся.

— Я был единственным пассажиром в повозке Линча, не считая цыплят, овец и свиней, которые ездили в ней до меня. Но в моем положении выбирать не приходилось.

Я сняла с седла сумку с едой. Это его вдохновило. Для начала он осушил две фляги воды. Потом прикончил половину лепешки, кусок сыра и три яблока и не особенно протестовал, когда я отдала ему свою долю.

— Человек, который готовил засаду, — шериф. Он знал о тебе.

Кейрон потер шею и расправил плечи.

— Я был уверен, что ушел от них… безжалостных… не прощающих.

— Все хорошо. Ты в безопасности. Все позади.

Мы не стали возвращаться на главную дорогу, а поехали в Монтевиаль более длинным и безлюдным путем. По дороге я рассказала Кейрону историю Танаджера, а он поведал мне свою.

— Я отправился в Ксерем нанять стражников для охраны раскопок. Это была баснословная находка, возрастом не менее семисот лет, глубоко в земле, спрятанная от осквернителей могил, правда, теперь все это снова потеряно. Я уже возвращался обратно на раскоп, когда снова началось землетрясение. Хотя я использовал все мои таланты, чтобы отыскать Ринальдо и Дамона, мне почти сразу пришлось отказаться от поиска — я не ощущал присутствия их жизней и не мог даже надеяться откопать завал.

Но уехать оттуда, не пытаясь помочь, я не мог. В отличие от гор под завалами в городе образовывались пустоты, в которых люди могли жить некоторое время. Всего, что я мог, было недостаточно. Каждые несколько часов мне приходилось копать голыми руками, и я все время слышал крики и стоны людей. Но мне каким-то образом удавалось сделать больше, чем я мог в обычное время. Так же как и другим.

На фоне его жуткого рассказа красота раннего утра казалась нелепой. Соколы взмывали в небо, зависая над полями. Кейрон смотрел перед собой на заросшую травой тропу, потеряв нить рассказа.

— Приблизительно через неделю под камнями не осталось живых, ни одного, кто не пересек бы Черту, и я решил, что могу отправиться домой. Но я познакомился с костоправом по имени Коннор. Мы несколько раз работали вместе на завалах, и он догадался, что происходит нечто странное. Он спросил, учился ли я на лекаря, я ответил, что учился, хотя несколько иначе, чем он. Он сказал, если я продолжу работать с ним, он не станет задавать вопросов.

Кейрон посмотрел на меня с такой тоской, что мое сердце едва не разорвалось.

— Он был удивителен, Сейри. Ни разу я не встречал никого подобного ему. Целыми днями он работал без сна, спасая всех, кого мы приносили ему: дворян, нищих, крестьян и солдат. Ни разу он не вышел из себя, не потерял терпения и не выказал ничего, кроме доброты и уважения, словно каждый его пациент был самой важной в мире персоной. И он был лучше любого лекаря или костоправа, которых я когда-либо видел. Я помогал ему всем, чем мог, и когда он сталкивался с чем-нибудь, чего не мог исправить, он спрашивал меня, могу ли я сделать больше, чем он. Если я видел, что могу, он находил для меня укромное место и следил, чтобы меня не тревожили…

— Ты говоришь о нем в прошедшем времени.

Он кивнул.

— Маленькая девочка. Всего лет пяти. Красивый ребенок. Мы нашли ее слишком поздно. Со всеми талантами Коннора и моими мы не смогли сделать ничего, чтобы исправить случившееся. — Он говорил так, словно ужасная сцена стояла у него перед глазами. — Отец девочки сошел с ума. Его жена и еще пятеро детей тоже погибли при землетрясении, и эта девочка была всем, что у него осталось. Когда Коннор сказал ему, что она умерла, тот выхватил нож и всадил ему в сердце. Все произошло так быстро, — лицо Кейрона стало воплощением горя, — и, как в случае с Автором и его дочкой, это произошло тогда, когда у меня ничего не осталось для него. Умирая, он успел прошептать, что надеется наконец своими глазами увидеть, что я делаю. Ах, Сейри, если бы я мог его спасти. Я с большим трудом заставил себя вспомнить о собственных принципах.

— Потому что он был необычным человеком и другом в трудные времена.

— Больше того. Убийцей был тот человек, которого я оживил.

Мы долго ехали в молчании. Разве обычными словами можно облегчить такое горе? Но Кейрон снова вернулся к этой истории, мотнув головой, словно отбрасывая прочь мысли.

— Это было около двух недель назад. Я понимал, что не смогу и дальше работать не узнанным. Кто-нибудь увидит или догадается, я очень устал, заболел и стал опасен тем людям, которых должен был спасать, у меня двоилось в глазах и мерещились несуществующие вещи. И без Коннора мне было гораздо сложнее. Через пару Дней после того, как я похоронил его, мне начало казаться, что за мной следят. И с тех пор я бегу. Мне все время казалось, что меня выследили, что вот-вот появится шериф. Наконец я узнал об этой повозке, едущей в сторону Лейрана, и решил, что смогу добраться до Тредингхолла. Буду там в безопасности. Но я понимал, что дальше без помощи не смогу…

— …и ты позвал меня.

— Непростительная глупость. Я должен был понимать, что они снова выследят меня. Но силы мои были на исходе, а мысли — полны тобой. Едва ли я смог бы говорить с кем-нибудь еще с такого расстояния. После этого я уже был не в силах и травинку сорвать. И все еще не в силах. Вчера меня вела вперед только уверенность в том, что ты будешь ждать. Но вторгаться в твой разум, захватывать твои мысли — это нарушает все мои принципы…

— А если я скажу, что так и следовало поступить? Если я позволю тебе в любой момент обращаться ко мне подобным способом? — Эта мысль не покидала меня с того мига, когда я услышала его в библиотеке. — Прошлым вечером мне было необходимо предупредить тебя. Я хотела, чтобы ты услышал. Ты знаешь, я доверяю тебе и с радостью допущу до самых сокровенных уголков моей души. Я не боюсь…

— Боги, Сейри…

До дома мы добрались без происшествий, так и не получив подтверждений, что преследователи Кейрона смогли установить его личность. Он был уверен, что его лица никто не разглядел. Он беспокоился, что узнают меня, но я считала, там было достаточно темно, а мое лицо скрывала тень от шляпы. На всякий случай я сожгла одежду, в которой мы были.

Я не сказала Кейрону, что, защищая его, убила человека. Нежелание сказать правду лишь усугубляло мою вину, но я поклялась себе, что все расскажу, как только переживания несколько улягутся. Может быть, к тому времени и Кейрон поймет, что Путь дж'эттаннов не годится для этого мира.

Недомогание Кейрона быстро прошло благодаря сну и хорошей пище, но я еще ни разу не наблюдала у него такого упадка духа. С момента возвращения прошло несколько недель, а он лишь однажды вышел из дома — навестить семьи двоих погибших помощников, выразить соболезнования и оказать посильную помощь. Хотя Кейрон не просил меня, он явно был рад, что я не пускала в дом визитеров. Чтобы поддерживать беседу, ему требовались титанические усилия, четверть часа в чьем-либо обществе, и он слабел и бледнел. Он истратил в сотни раз больше, чем мог. Теперь ему с трудом давались улыбки и смех и даже простые слова.

Но одним осенним утром я проснулась и обнаружила, что он смотрит на меня, подперев голову рукой, тоска ушла, его глаза радостно блестели.

— Ты кое-что утаиваешь от меня, моя повелительница.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Неужели это не единственная тайна?

— А разве ты должен знать все, что происходит вокруг?

— Но кажется, к этому делу я имею непосредственное отношение.

— Это ваши скрытые таланты позволили вам узнать, сударь?

— Сознаюсь, что так. Эти недели ты казалась какой-то нездоровой, и я забеспокоился.

— И лишил меня возможности преподнести сюрприз?

Его лицо на миг померкло.

— А тебе это так важно? Я подумал…

Я оказалась в его объятиях.

— Нисколько! Я просто выжидала, чтобы знать наверняка. — Меня вдруг осенило: — А что еще ты узнал об этом?

Он радостно засмеялся.

— Ты действительно хочешь знать?

— Все, что известно тебе. Если у меня не осталось тайн, пусть их не будет и у тебя.

— Это сын.

Следующие месяцы были лучшим временем, которое только может выпасть в жизни. Может быть, мы были зачарованы новой зародившейся жизнью нашего ребенка, или новыми ощущениями от той близости, которую давала мысленная речь, или же прошло полное опасностей и смертей лето, но эта золотая осень казалась невероятно прекрасной. Словно сама природа решила еще одарить нас, прежде чем заснуть в снегах и во льду. Мы гуляли пешком и верхом, загородный воздух дурманил головы. Читали и смеялись. Кейрон вернулся к своей работе, и я тоже, мы восхищались каждым новым сокровищем, которое удавалось извлечь из бездонных подвалов.

Нашего сына будут звать Коннор Мартин Гервез. Как много имен для такой крошки, говорил Кейрон. Каждый вечер он закрывал глаза и клал руки мне на живот, шепча нужные слова, а потом улыбался и говорил мне, что все в порядке. Иногда он произносил их вслух, иногда глядел мне в глаза и произносил другим способом. Слова были лишь бледными призраками этого настоящего голоса, они передавали его глубину не больше, чем единственная октава может передать все оттенки музыки.

Дж'эттанне Авонара редко использовали свои способности для мысленной речи. Именно с этим даром было связано их падение. Он был под строжайшим запретом. Лишь получив мое разрешение, Кейрон смог впервые в жизни по-настоящему использовать этот талант. Он охотно испытывал его в разных условиях: например, на открытых пространствах и пересеченной местности, вблизи и на расстоянии, пока мне не начинало казаться, что он вот-вот вывернет свой разум или мой наизнанку.

Мы упражнялись, пока все не начало получаться легко. Кейрон обращался ко мне, а затем выслушивал мой ответ. Но когда мы в совершенстве овладели умением, то уже редко применяли его. Кейрон сказал, что иначе слишком легко оступиться, продемонстрировать этот необычный талант на людях. По этой же причине он так редко пользовался и другими магическими способностями. Привычка. Хотя я твердо верила, что никто ни о чем не догадается, я не стала спорить, как делала это еще несколько месяцев назад. Безопасность Кейрона стала для меня предметом, не подлежащим обсуждению.

Этой осенью Кейрон не выезжал на поиски больных. По моему настоянию он часто брал Карилиса и подолгу ездил по полям, когда я уже не могла сопровождать его, но они всегда возвращались до темноты. Каждый раз Кейрон говорил, что если бы конюший выезживал коня, ему не приходилось бы отсутствовать так долго. Но я со смехом твердила ему, что не стоит лишать себя удовольствия, ведь я все равно заключила с Карилисом сделку, чтобы он всегда возвращался домой.

15

Пока Баглос рассказывал о своей удивительной стране и живущем там народе, незаметно опустился вечер. Птичье пение и легкий ветерок вернули луг к жизни. Пока я сидела, выщипывая сухую жесткую траву и размышляя, что же теперь следует предпринять, Д'Натель взял мой топор и расколол березовое полено. Баглос стоял рядом, кусая губы и с сомнением глядя на Д'Нателя. Кажется, он не знал, что делать дальше.

Якопо поднялся, поскреб спину, размял плечи и, уперевшись толстыми пальцами в башмаки, снова опустился на корточки рядом со мной.

— Мне пора домой, — сказал он, неловко косясь на гостей. — После всех этих хождений по холмам у меня болит нога, да и в лавке осталась Люси Мерсер. Старая дура пустит по ветру мое состояние. Ничего не смыслит в делах.

— Да, тебе нужно идти, — согласилась я. — И Паоло тоже. Вам обоим лучше уйти отсюда.

На каком-то эпизоде поразительной истории Баглоса Паоло закончил возиться с лошадьми и заснул в тени поленницы. Он мало что услышал и был не из тех, кто разносит слухи. Но Роуэн, кажется, следит за Паоло, хромому мальчишке из Данфарри и так не поздоровится, без всякой болтовни о магии.

— Мне тяжело оставлять тебя. Жуткое дело, все эти разговоры о безумии, убийствах и людях без души. Не могу сказать, что верю этим двоим, как ты. Идем со мной, Сейри.

— Они не останутся здесь надолго. Куда бы ни звали их загадочные обязанности, но уж точно, что не в Данфарри. — Я не могу бежать. Мои попытки отыскать в мироздании гармонию и логику давно потерпели поражение, однако я решила, что должна как-то помочь Д' Нателю. Когда судьба разверзает пропасть у тебя под ногами или воздвигает на твоем пути извергающийся вулкан, ее сложно игнорировать.

Якопо положил грубую ладонь мне на колено.

— Я знаю, что бессмысленно уговаривать тебя не лезть в это дело, если уж ты решилась. И сделаю, как ты хочешь, настолько, насколько это возможно для недоверчивого старика. Но я попрошу тебя об одном, Сейри, девочка моя. Расскажи обо всем Грэми. Для него ведь и король и лорд Маршан всегда были на втором плане. Если эти негодяи так опасны, как рассказал Баглос, то Грэми могут убить, а то и что похуже. Ты же знаешь — он не отступится.

Роуэн действительно оставался загадкой. Знает ли шериф, что эти жрецы еще и маги? Он негодяй или просто глупец, а может, ревностный служака, собирающийся отправить жрецов на костер, когда они выведут его на других магов? Кто бы он ни был, мы справимся без него.

— Я не могу ничего рассказать ему, Яко. Его долг — уничтожать магов. Он живет по закону, не задумываясь о последствиях, а по закону он обязан выдать королю всех нас. Я не позволю ему так поступить. Пусть завтра Паоло, как проснется, отведет лошадь к дому шерифа. Когда Роуэн вернется в Данфарри, Д'Нателя и Баглоса здесь не будет. Даже если шериф будет упрямиться, он ничего не добьется.

— Попроси его о помощи. Он выслушает тебя. — Якопо поскреб седую бороду и усмехнулся. — Я очень тебя люблю, дочка, но если кто-то здесь и упрямится, то это не Грэми.

Усмешка Якопо возмутила меня, и я ответила резче, чем следовало.

— Я не верю ни одному шерифу. И тебе не советую. Не позволяй ему втягивать тебя и Паоло в это дело.

Не успели мы вступить в спор, как со стороны дома донесся сокрушительный грохот и крик. Я обернулась. Баглос пятился назад, прикрывая руками лицо. Д'Натель поднял руку для следующего удара.

— Бенсе, мие гиро! — кричал Баглос. — Не стес дамет…

Следующий удар опрокинул Баглоса в пыль. Кровь текла из рассеченной брови, дульсе тщетно пытался убраться в сторону, его господин пихнул беднягу ногой в спину, и Баглос растянулся во весь рост.

— Прекрати! — закричала я, вскакивая на ноги и подбегая к дерущимся. — Что ты творишь?

Очередной удар ногой угодил дульсе в бок.

— Мие гиро, стес вин…

Еще удар, и Баглос застонал, не завершив фразы.

Я вклинилась между ними, сумев не дрогнуть, когда кулак Д'Нателя летел мне в лицо. Его светлая кожа приобрела насыщенный багровый оттенок. Но удара не последовало. Он засопел, оттолкнул меня в сторону и снова ринулся к Баглосу. Он не стал его бить, а перевернул на спину и выдернул что-то из-за пояса дульсе — собственный серебряный кинжал. Мрачно глядя на трепещущего слугу, Д'Натель убрал оружие в ножны. Затем схватил дульсе окровавленными пальцами за рубаху и принялся тянуть вверх, пока лицо человечка не оказалось на расстоянии ладони от его лица.

— Не вздумай снова его бить! — заорала я. — Хватит!

Д'Натель перевел холодный взгляд голубых глаз на меня. Губы кривились, ноздри трепетали, он все сильнее сжимал атлас рубахи. Ему не нужно было слов, чтобы дать мне понять — он может свернуть шею дульсе без промедления, без сожаления и почти не прилагая усилий.

— Ты… не… посмеешь. — Я отрубала слова и выплевывала их в него. Кажется, по-настоящему он понимал только такой язык. — Ты его господин. Ты несешь за него ответственность. Скажи ему, Баглос. Точно так, как сказала я.

Застыв в неловком положении, дульсе прикрыл глаза и хрипло забормотал.

Напряжение достигло предела. Зашипев от отвращения, принц бросил Баглоса на землю и пошел к колоде, где лежали топор и березовое полено. Я проследила за ним, убедившись, что он собирается обрушить топор на дерево, а не на наши головы. Скоро он снова увлекся работой, снимая лезвием длинные стружки. После очередного взмаха он ощупывал все больше истончающийся обрубок, исследуя каждый фрагмент в поисках неведомо чего, а затем снова поднимал топор.

Баглос перекатился на бок и сжался в комок.

— Глупец, глупец, глупец, — бормотал он. — Неужели ты думал, что он не заметит?

— С тобой все в порядке? — Я опустилась на колени рядом с ним и коснулась его головы. Он дернулся от моего прикосновения и попытался сесть. — Нет, не поднимайся, я посмотрю, сильно ли он тебя покалечил, — произнесла я. — Яко, принеси нам воды. — Старый моряк уже шел с ведром и тряпкой к ручью, и вскоре я смогла обработать окровавленное и покрытое кровоподтеками лицо Баглоса.

— Найдется ли другой такой глупец среди дульсе? — Он отмахнулся от моей руки, схватил тряпку и зажал ею нос, из которого продолжала бежать кровь. Но даже кровь казалась бледной по сравнению с цветом его лица. Звезды ночи, он пылает от стыда!

— Ты взял его нож. Он не должен был бить тебя за это.

— Он подумал… — Баглос передумал говорить то, что собирался. — Это клинок Д'Арната. Я не увидел, что он остался в траве. Упал. Он ни в коем случае не должен был оказаться здесь… он должен был остаться в Авонаре. Клинки Д'Арната, в них заключена невероятная… —

Он втянул в себя воздух, словно успокаивая свое волнение. — Это недоразумение. Он еще молод.

— Ты слишком снисходителен к нему. Чтобы служить господину, не достойному своего положения, пусть даже его обязанности тяжелы, необходимо великодушие, которого у меня, например, нет. Когда ранили твоего друга, ты должен был отказаться от «чести» стать Проводником Д'Нателя. — Как жаль, что Д'Натель меня не понимает. Я бы рассказала ему, что думаю о людях, бьющих своих слуг. — И нечего искать ему оправдания. Я столкнулась с его грубостью в самую первую нашу встречу.

Баглос покачал головой.

— Это не его вина, что он так себя ведет. Его жизнь… — Он покосился на увлеченного работой принца и быстро опустил глаза в землю. — Мать моего господина умерла, когда он был еще младенцем. Авонар воевал, и ни у кого не было времени присматривать за мальчиком, который с самого начала отличался диким нравом. Никому не было дела до того, что его плохо воспитывают, потому что Наследником после его отца должен был стать Д'Йоран, а за ним шел Д'Сето. Третий ребенок никогда не бывал Наследником. Но война все продолжалась, его отец и братья погибли один за другим. Тогда все внимание сосредоточилось на Д'Нателе, который это время резвился на улице, спал с собаками и ел с воинами у городских стен.

Дульсе вздохнул и снова промокнул нос.

— Ему было всего девять, когда он стал Наследником. До вхождения в возраст оставалось еще полных три года. Наставник Экзегет был назначен его учителем и телохранителем. Д'Натель был дерзким и своевольным, он постоянно убегал. У него не было желания развивать свои способности, обучаться искусству правления, изучать историю своего народа. Мастер Экзегет был очень строг с ним, другие Наставники однажды даже просили его быть снисходительнее к мальчику, но мастер ответил лишь, что при таком воспитании зидам будет непросто добраться до Наследника, и остальным пришлось согласиться. И мой господин делал успехи во всем… только медленно… за исключением боевых навыков.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, как уже рассказал нам Баглос, отчаявшийся народ отправил его на магическую войну, к которой он был не готов.

Я прополоскала окровавленную тряпку в ведре, отжала и отдала Баглосу.

— Он не имел права тебя бить, Баглос. У многих людей бывает трудное детство, но они ведут себя достойно. — И как только этот мальчишка может быть в родстве с дж'эттаннами? — Да есть ли в нем то, что необходимо для спасения вашего народа?

Баглос долго думал, прежде чем ответить, его лицо закрывала мокрая тряпка.

— Да, есть, милая госпожа. Хочет он того или нет.

Казалось, все его синяки и ушибы волшебным образом перестали болеть, когда я спросила у дульсе, сможет ли он позаботиться об ужине для нас. Пока Баглос гремел моими котелками и бегал между огородом, лугом и вырытым под холмом погребом, мы с Якопо полили заброшенный огород.

— У Эмиля Гассо по-прежнему имеются лишние лошади? — спросила я, выливая воду на иссохшую землю.

Якопо немного расслабился, занимаясь делами, не имеющими отношения к магии.

— Да. Старый стервятник хочет как можно скорее получить за них монеты, пока король не забрал их на войну.

— Если мы хотим избавиться от этих двоих, нужно Достать им еще одну лошадь. Может быть, двух. Не знаю, насколько хороша лошадь Баглоса. — Мне пока не хотелось говорить Якопо, что я тоже собираюсь ехать. Мои планы были еще не настолько ясны, чтобы говорить о них вслух.

— У Гассо по меньшей мере три отличных жеребца, так что это несложно.

— Он сможет одолжить их? Всего, что у меня есть, не хватит даже на одного.

— Нет, конечно. Эмиль Гассо денежки любит, он не спустит с животных глаз, пока в его кошельке не зазвенят монеты.

Нас прервал Баглос, спросивший, где ему найти соль. Я пошла показать, а Якопо продолжил поливать огород. В домике для всех нас не было места, поэтому я попросила Якопо помочь мне вытащить стол наружу, затем отправила его будить спящего возле поленницы Паоло, а сама пошла за Д'Нателем.

Принца не оказалось возле дома и вообще нигде, откуда его можно было сразу увидеть, поэтому я пошла к рощице, где паслись стреноженные лошади. Он стоял на коленях над ручьем и яростно тер руки. Меня заинтересовало рвение, с которым он это делал, я отступила назад и принялась наблюдать. Обсушив ладони о штаны, он обхватил руками голову и лицо и наклонялся, пока локти не коснулись коленей. Он негромко застонал, и в стоне прозвучало столько берущей за душу тоски, такое глубокое отчаяние, что казалось, они поглотили последние лучи заходящего солнца. Все мое недовольство и презрение умерли. Никакие упреки не могли бы вызвать боль сильнее той, от которой он страдал. И я ушла. Даже если бы мне хотелось облегчить его мучения, у меня не было такого лекарства.

Не успела я вернуться к дому, а Д'Натель уже шагал через луг, бодрый и подтянутый, на его лице не отражалось даже тени той боли, которую я наблюдала у ручья. Я жестом пригласила его за стол, за которым, положив на него локти и зевая, уже сидел Паоло. Якопо, нахмурясь, постучал ножом по пустой кружке. Небо уже стало темно-синим, и я вынесла из дома свечи, они горели, словно две новые звезды. Мы представляли собой странное общество: бывший матрос, деревенский мальчишка, бывшая герцогиня, повышенный в должности повар и немой, полубезумный принц. Я пожертвовала флягой вина, которую хранила для экстренных случаев, и когда Баглос водрузил на стол вкусно пахнущее блюдо, я подняла стакан:

— Дж'эдей ан дж'самей. Да пребудут вечно жизнь и красота! — произнесла я сначала на древнем наречии дж'эттаннов, а затем по-лейрански.

Брови Д'Нателя чуть приподнялись, когда он поднял свой стакан и качнул головой, принимая тост. Его настроение снова переменилось.

Баглос разинул рот и едва не выронил свой стакан.

— Праздничный тост Авонара! Откуда тебе известны эти слова, женщина? К тому же на древнем языке дар'нети! Неужели Д'Натель… Когда он успел научить тебя?

— Это не он. Это уже моя история, Баглос, я расскажу тебе кое-что, но сейчас, мы приобщимся к твоей магии. Что за чудо ты сумел сотворить из моих жалких припасов?

Какими бы недостатками ни обладал маленький дульсе, на кулинарию они не распространялись. Тоненькие ломтики ветчины были свернуты и начинены орехами и луком. Кислые монашьи ягоды с ближайших холмов подслащены медом и уварены в соус. В довершение ко всему он принес яблоки, с маслом и медом запеченные на углях. Было трудно поверить, что это ранние яблочки, обычно такие безвкусные. Мы никак не могли насытиться. Если судить по тому, как мы держались за столом, можно было подумать, что все мы немы, как Д'Натель. Паоло пришел в невероятный восторг, когда ему отдали последние кусочки и позволили выскрести котелок.

Вскоре после ужина Якопо отправился в Данфарри. Он вежливо поклонился Баглосу, но принцу достался лишь неодобрительный взгляд, весь страх старого матроса перед магией испарился, вытесненный презрением из-за недостойного мужчины поведения Д'Нателя. Польщенный дульсе ответил на поклон. Д'Натель не обратил на старика внимания. Якопо пошел по залитому лунным светом лугу, остановился помахать нам и исчез под деревьями.

— Это одна из лучших трапез в моей жизни, Баглос, — сказала я, когда мы прибирали со стола, — включая те, что проходили в домах королей и герцогов. Ты мог бы заработать состояние в любом знатном доме Лейрана, если бы согласился принять на себя заботы о кухне.

— Прошу простить меня, — заговорил Баглос. Когда котелки были вытерты и аккуратно расставлены возле очага, он встал на стул, чтобы подвесить на крюк сетку с луком, и вернул на полку маленькую жестянку с солью. — Но меня снедает любопытство. Как женщина, живущая… прошу прощения… такой жизнью, как ты, могла обедать с королями? И как получилось, что ты произносишь слова на древнем языке дар'нети?

Пока луна все выше поднималась над восточным горизонтом и жаркий ветер колыхал пламя свечей, я присела на край стола и рассказала дульсе и Д'Нателю кое-что о себе, кое-что о дж'эттаннах, кое-что о том, как я дошла до своего нынешнего положения. Не очень много. Только то, что потомки дж'эттаннов не знали ничего из рассказанного Баглосом, что они были истреблены, что, возможно, мой муж, Целитель, и мой сын, новорожденный младенец, были последними из них.

Баглоса поразил этот рассказ, он продолжал ужасаться, переводя мои слова принцу.

— Все Изгнанники погибли… их дар вне закона. Сожгли живьем… убили, едва он родился… Помоги нам Вазрина выбраться отсюда! Мне кажется, лорды Зев'На уже одержали победу!

— Ты понимаешь, почему я решила, что вы посланы именно мне? Очень может быть, что во всех Четырех королевствах не найдется ни души, которая бы знала хотя бы само слово «дж'эттанне».

— Это бесспорно.

— И ты понимаешь, почему Д'Нателю нельзя проявлять способности там, где его могут увидеть? Убедись, что он усвоил это. Наш закон не знает исключений.