Мост д`Арната (№1) - Сын Авонара

— Добрый день!

Мое приветствие, казалось, заглушили пестрые гобелены, висящие на темных дубовых панелях. Ни одна лампа не была зажжена, чтобы разогнать полумрак. Слуги должны были бы суетиться вокруг, принимая наши пропитанные влагой плащи и вытирая с пола мокрые следы, но здесь не было ни души.

— Профессор Феррант? Есть здесь кто-нибудь?

Баглос заговорил взволнованным шепотом:

— Наверное, нам нужно уйти. Даже если твое происхождение и позволяет, мы не похожи на тех, кому дозволено входить через парадные двери.

Что-то было не в порядке. Д'Натель тоже это чувствовал. Я двинулась по лестнице в кабинет профессора, расположенный на втором этаже.

— Добрый день! — повторила я. — Профессор?

Когда мы вошли в галерею, Д'Натель вопросительно указал на двери из орешника. Я кивнула. Тихо и осторожно он распахнул створки, и мы все трое вошли в кабинет профессора.

Через высокие окна в заставленную книжными шкафами комнату падал серый свет, в котором можно было различить уютные кресла, мягкие подушки, медные лампы. Профессор Феррант сидел за своим широким письменным столом, но блистательный ученый уже никогда не смог бы ответить ни на один вопрос. Серый домашний халат был залит на груди кровью, невидящие глаза с ужасом смотрели на нас.

Мороз прошел у меня по коже.

— Нам нужно уходить.

— Я так не думаю, — произнес мужской голос у меня за спиной. Я обернулась и увидела выкаченные глаза Баглоса. Длинная тонкая рука сжимала горло дульсе, в его живот упирался кинжал. Рука с кинжалом подрагивала, но сомнений в намерениях нападающего быть не могло. Тень от двери скрывала обладателя руки и голоса. — Неужели вы вернулись полюбоваться на дело своих рук? Откиньте капюшоны. Дайте мне увидеть тех, кто так подло убил мирного ученого у него же в доме. — Голос человека осип от горя и злости. — Снимайте капюшоны, пока я не прирезал его!

Когда я опустила капюшон, готовая отстаивать свою невиновность, человек во тьме ахнул.

— Сейри!

Баглос полетел в сторону, нож упал на ковер, и из тени вышел человек, худой и немного сутулящийся, с седыми висками и морщинками в углах глаз, образовавшимися от многих лет чтения при тусклом свете. Седеющая бородка еще больше удлиняла узкое лицо, и я на мгновение усомнилась. Один бесконечный миг, и я заставила себя произнести:

— Тенни!

Неуловимо быстрым движением Д'Натель выхватил меч, приставил его к животу Тенни, прижимая того к стене.

— Д'Натель, нет! — закричала я. — Баглос, скажи ему. Это мой друг… друг, восставший из мертвых.

Баглос заговорил тихо, но настойчиво. Спустя недолгое время Д'Натель отпустил Тенни, но меч в ножны не убрал.

— Это правда ты, Сейри?

Когда оказалось, что ему не грозит напороться на меч, призрак протянул руку и коснулся моей щеки холодными, но вполне материальными пальцами.

— Он слышал, как ты умер, — прошептала я. — Они заставили его слушать. Вы все умерли. — Меня трясло. Мертвые принадлежат мертвым.

— Так и было, я был настолько близок к смерти, что сам поверил в нее. Я могу рассказать, как все случилось, и должен узнать, что же было с тобой, но сначала, — запустив пальцы в редеющие волосы, он оглядел библиотеку, — я обязан позаботиться о Ферранте.

— Что здесь произошло?

— Я несколько дней провел в Ванесте, искал для Ферранта одну книгу. Приехал час назад, мимо меня по дороге проехали четверо незнакомцев. Я не придал этому значения. Студенты все время приезжают и уезжают. Но не было ни слуг, ни конюхов на конюшне, и тогда я вошел и увидел… вот это. Когда я услышал вас, то подумал, что это ученики или торговцы. Но когда я подождал и увидел, как вы поднимаетесь, решил, что вернулись убийцы. Кто мог так поступить с ним? Они даже ничего не украли!

Это убийство вызывало во всем теле ужасную слабость, ощущение, вызванное не самим фактом злодеяния. Я взглянула на Баглоса и Д'Нателя, потом на свой мокрый плащ, немного отвлекаясь и собираясь с силами.

— Почему ты решил, будто мы убийцы?

— Наверное, из-за ваших длинных плащей и их цвета. Двое из тех, кого я встретил, были в серых плащах, один в черном. Как и у вас, их лица были закрыты капюшонами, поэтому я не мог разглядеть.

Баглос уловил связь:

— Великая Вазрина, зиды! Это ловушка. Мы должны убираться отсюда! — Он уже рвался к двери библиотеки, таща за собой Д'Нателя, словно овчарка, спасающая от стаи волков хозяйское добро.

— О чем он говорит? — спросил озадаченный Тенни.

— Нет времени на объяснения. Мы должны уходить, и тебе следует пойти с нами.

— Я не могу бросить его так. Я должен сообщить кому-нибудь… В университет, друзьям…

Я схватила его за руку и потащила к двери.

— Умоляю, Тенни. Ты не должен быть здесь, если убийцы вернутся. Ты ничем не можешь помочь Ферранту.

Мой друг неохотно позволил увести себя из комнаты. Д'Натель внимательно прислушивался, стоя у входной двери, потом махнул нам, чтобы мы не приближались. Его жест означал: за домом наблюдают. Наши лошади непрерывно ржали. Баглос заговорил, Д'Натель быстро ответил ему жестами, и дульсе объявил, что принц сходит за лошадьми и уведет их за дом. Остальные встретят его… где?

— Тенни, кузница все так же примыкает к конюшне? — спросила я. Он ответил утвердительно. — Баглос, скажи Д'Нателю, что конюшня сразу за каретным сараем слева. Мы встретим его там. И скажи, что сегодня он может драться.

Баглос перевел, и Д'Натель кивнул. Он поднял руки, чтобы надеть капюшон, и первый раз за последние десять Дней улыбнулся, его удивительные глаза засветились.

В этот короткий миг мои страхи улеглись, переживания были забыты. Затем он исчез в глубине дома.

Мы хорошо видели двор в окно. Д'Натель медленно вышел из-за дома. Он казался человеком небольшого роста, сильно горбящимся и слегка прихрамывающим. Он отвязал коней и повел за угол, словно собираясь разместить их на ночь в конюшне. Никакой спешки. Никакого волнения. Он сливался с пейзажем так же естественно, как булыжники двора или опавшие листья, сметенные в кучи по углам. На нем было сложно задержать взгляд — он тут же соскальзывал на другие предметы.

— Кто он? — прошептал Тенни. — Можно подумать…

Мне показалось, что я уловила движение в кустах за двором, но чем напряженнее я вглядывалась, тем меньше могла что-либо разглядеть и наконец заставила себя отвернуться.

— Я расскажу тебе, когда мы окажемся в безопасном месте. Теперь нам пора.

Тенни набросил плащ и повел нас по темному тихому коридору, через пустую кухню, в огород. Мы прокрались по мокрому саду, держась в тени высокой стены, и скользнули в железные ворота, ведущие во двор конюшни. Тенни осторожно приоткрыл деревянную дверь конюшни, и мы заглянули в щель. Из дальнего конца двора к нам ковылял человек, ведущий наших лошадей. Тенни шепнул, чтобы мы его подождали во дворе, и исчез в соседнем помещении. Я уже начала думать, что все эти сложные маневры ни к чему, но тут позади Д'Нателя из дождевой завесы вышел кто-то в сером плаще.

— Эй! Ты, с лошадьми! Кто ты такой? Все слуги сегодня отпущены.

Д'Натель не остановился, но и не зашагал быстрее. Все во мне кричало о необходимости бежать из конюшен и мчаться прочь. Но принц был слишком далеко.

— Эй, ты! Подойди сюда! — Голос был холоден, словно ледяные челюсти, вгрызающиеся в сердце.

Д'Натель остановился и развернулся так неспешно, словно у него в запасе было все время мира. Он махнул человеку в капюшоне и продолжил свой путь, медленно припадая на одну ногу. Когда принц был уже в двадцати шагах от конюшни, человек в сером плаще побежал. Мне не нужно было другого знака. Я хлопнула Баглоса по плечу, и мы вылетели из конюшни. Д'Натель подхватил меня на бегу и закинул в седло, потом проделал то же самое с дульсе. Человек в сером плаще напал на принца раньше, чем тот успел сесть верхом сам, но Д'Натель вскинул руку и отбросил его назад. Человек откатился. Еще двое в кожаных куртках и со свирепыми лицами бежали к нам со стороны дома, выхватив мечи. Д'Натель обнажил меч и тут же пронзил одного из нападающих. Второго он подбросил вверх таким мощным ударом, что челюсть врага затрещала, словно сухое дерево. Еще двое выскочили из кустов.

Когда Д'Натель вскочил на своего жеребца, Тенни выскочил из конюшни верхом на изящной кобыле, крича:

— Сюда!

Мы помчались по дороге мимо каретного сарая, через мокрый сад.

Не меньше трех всадников бросились в погоню. За спиной чудился жуткий шепот: «Лучше остановись… погоня обречена… тебе не уйти…» Тенни застонал и натянул поводья, Баглос тоже начал тормозить, но Д'Натель заревел и принялся нахлестывать наших коней, и мы промчались через задние ворота Вердильона. Миновав парк, Тенни съехал с дороги под деревья, и наши преследователи и ужасный шепот исчезли быстрее, чем мы могли даже надеяться. Мы мчались вперед в пелене Дождя, не смея остановиться, едва разбирая дорогу в вечернем свете. Дождь хлестал в лицо, пропитывал одежду.

Наконец Тенни остановился. Мы были в густом лесу. Он помог мне спуститься с чалого и распахнул дверь приземистой хижины, сложенной из плохо пригнанных бревен.

— Думаю, мы оторвались, — произнес он, подталкивая меня к двери. — Никто не знает этого места.

Баглос привязал лошадей. Пока мы с Тенни вносили внутрь сумки, дульсе с принцем расседлали животных и обтерли их одеялом, которое Тенни использовал вместо седла. Вскоре Баглос присоединился к нам в хижине.

Мы с дульсе, дрожа, раскатывали одеяла и другие немногие сухие вещи, которые можно было дать Тенни. Быстро заглянув внутрь, Д'Натель остался стоять в дверях, вглядываясь в дождь. Одной рукой он сдирал с гниющего бревенчатого сруба полоски древесины. Когда Баглос протянул ему серебряную флягу, которую он постоянно носил в кожаном мешке за плечами, принц отодвинул руку дульсе и направился через мокрую поляну к низкой кирпичной стене — остаткам заброшенной печи для обжига угля. Он уселся на кирпичи, обхватил руками колени и положил на них голову, подставив спину и затылок потокам дождя.

Я же с благодарностью приняла угощение Баглоса. Крепкое сладкое вино согрело меня.

Томительное молчание нарушил Тенни.

— Не мог бы кто-нибудь объяснить мне, что происходит?

— Могу попытаться, — отозвалась я. — И если ты не захочешь… участвовать в этом… я не стану тебя винить.

— Я только что оставил моего друга и покровителя плавающим в луже собственной крови, меня гнали через лес люди, заставившие меня поверить, что во мне живет кто-то еще. В довершение ко всему появилась женщина, которую я считал мертвой целых десять лет, и она появилась в обществе двух крайне необычных иностранцев. Похоже, я уже участвую в этом.

— Те, кто убил Ферранта, называются зидами, — начала я, пытаясь завернуть ноги в тощее отсыревшее одеяло. — Они, как и двое моих спутников, пришли… из другого места. Не могу сказать точно, откуда именно. Наверное, ты кое-что понял, глядя на Д'Нателя, того, кто предпочел дождь нашей компании. Похоже, я снова связалась с магией.

— Я так и знал…

Я рассказала ему, как ко мне попал Д'Натель и почему я решила, что это произошло не случайно.

— …хотя все последние десять лет я была убеждена, что мертва, точно так же как и все вы, меня избрали, призвали, заставили нянчиться с немым, полубезумным принцем, который с трудом помнит собственное имя. Второй, добрейший Баглос, утверждает, что его назначили Проводником Д'Нателя, но он понятия не имеет, куда должен его вести, не может сказать мне, где их дом, и вообще не будет знать ничего, пока ему не скажет господин. Д'Натель каким-то образом должен вспомнить, каким именно образом ему надлежит спасать мир.

— Это же нелепо.

— Совершенно верно. Признаю, никаких нервов не хватает, чтобы выслушивать этих двоих и находить хоть какие-то логические связи.

Даже озадаченное лицо Тенни не могло заставить меня высказать вслух невероятную догадку, зародившуюся в моем мозгу несколько дней назад. Откуда явились Д'Натель и Баглос? Из земли, названной Гондеей, которой не было ни на одной карте в обширной коллекции моего отца, девять десятых ее народа погибло в идущей тысячу лет войне. Из Авонара, который не был Авонаром Кейрона, из древнего города магов. Они прошли по зачарованному мосту, соединяющему Гондею с землей, где магия под запретом, землей, куда отправились в изгнание люди из Авонара Д'Нателя. Мы, жители Четырех королевств, в самом деле были так сосредоточены на самих себе, что едва замечали огромный мир, раскинувшийся за пределами наших границ. Но как могут существовать подобные места — такие, чтобы никто о них не знал? Заклятия, магия… другое место…

Тенни сделал долгий глоток из фляги с вином.

— Кто эти зиды? И как Феррант оказался на их пути?

— Из того, что я поняла, зиды — древние враги народа Д'Нателя… народа Кейрона. А Феррант… — Я снова задумалась над загадкой, отвлекаясь от своих невероятных идей. — Баглос утверждает, что он не в силах рассказать больше, чем уже рассказал, что только Д'Натель может объяснить, для чего они здесь. Еще он говорит, что состояние Д'Нателя, его неспособность говорить, потеря памяти — абсолютно новое для него. И я решила, что единственный способ узнать, что скрыто в памяти принца, — найти того, кто сумеет это прочесть так, как делал Кейрон.

— Но Феррант не был магом.

— Это мог сделать другой дж'эттаннин.

Тенни уставился на меня так, словно я у него на глазах лишилась рассудка.

— Они все погибли, Сейри.

— Все ли? Когда Кейрон впервые уезжал в университет, его отец сказал, что с любой бедой он может идти к Ферранту. Феррант единственный человек за пределами их поселения, которому можно полностью доверять, потому что он поклялся страшной клятвой никогда никому не рассказывать ни об одном дж'эттаннине. Ни за что. В ту последнюю осень перед арестом Кейрон подумывал, не сможет ли профессор сказать правду ему, ведь тот очень серьезно относится к клятве, он мог бы отказаться рассказывать о дж'эттаннах даже дж'эттаннину. Но у него не было возможности даже попытаться.

Глаза Тенни расширились от нахлынувших чувств, и, когда я замолкла, он начал, волнуясь:

— Список тех, кто ушел…

— Что?

— Не могу поверить. Ты права. Кейрон был прав. Теперь это очевидно. — Глаза блестели за стеклами очков. — У Ферранта был список всех студентов, которых он когда-либо учил. Сотни имен. Под каждым именем был список пройденных предметов, названия написанных статей, темы исследований и тому подобное. Он вечно просил меня найти, кто работал над битвой на Мысе или писал на тему хоннекского вторжения. Однажды, просматривая листы, я наткнулся на три списка, где встречалось имя Кейрона. Два были типичными, один из студенческих времен, когда Кейрон впервые приехал в Юриван, второй из времен его археологических исследований, когда с ним познакомился Мартин. Но в третьем не было ничего, кроме какой-то пометки у имени. В том списке было еще несколько имен, некоторые с той же пометкой. Я расспросил Ферранта об этих записях, он сказал лишь, что это список тех, кто ушел. Глупец, я так ничего и не понял. Ставлю лягушку против слона, там были дж'эттанне. Вот тебе и ответ.

— Но мы не можем рисковать, возвращаясь туда. — Разочарование было огромно. Быть так близко…

Тенни взял меня за подбородок своими костлявыми пальцами.

— Неужели ты все-все забыла? Хоть я и не обладаю интеллектом Кейрона, мудростью Мартина, чутьем Юлии, у меня тоже имеется один талант. Проклятые глаза видят не так хорошо, как прежде, но голова, которой они принадлежат, все та же.

— Твоя память!

— Четыре имени: Лазари, Бруно, Келли и Селина.

— А был хотя бы намек, где можно найти этих людей?

— Не в том списке. Бруно и Селина мне никогда больше не попадались. Но до последнего времени некто по имени Лазари часто писал из Калламата. А Келли… — Казалось, он сейчас лопнет от волнения. — Да, рядом с университетом, но не знаю, где именно, есть лавка, торгующая травами. Раз в год Феррант получал небольшую коробочку с редкими травами, их отправляли в Вердильон для лечения подагры своего старого повара. Тот говорил, что таких трав нигде не достать, а у этой Келли, кажется, талант находить что угодно.

— Она здесь, в Юриване! — Я вскочила на ноги, не в силах сдерживать волнение, хотя рассудок твердил мне, что мы не сможем отправиться туда прямо теперь. Даже если бы лавку можно было легко найти, если женщина еще там, мы не могли покинуть наше убежище. Близилась ночь. Зиды начнут поиск. Даже Д'Нателю пришлось войти в дом, он уселся в углу и принялся протирать кинжал и меч полой мокрой рубахи. — Интересно, в этом домишке когда-нибудь жили люди, любившие друг друга так, что это поможет сдержать зидов? — спросила я.

— Не знаю обо всех, кто тут жил, — ответил Тенни. — Но однажды здесь останавливалась семья. Кейрон лечил их от чумы. В это окошко за ним подглядывал Мартин.

— В это? — Я широко распахнула ставни и облокотилась на мокрый подоконник грубо вырубленного окна. Вглядываясь в темный лес, я, вспоминая, снова услышала голос Мартина, рассказывающего о странном и диком зрелище, представшем перед его глазами, когда молодой чародей занимался своей магией, спасая умирающую семью. Кейрон был здесь, в этой комнате, работал, отдавал часть себя. Я по-новому глядела на грубые стены, грязный пол, холодный очаг, деревянную крышу, словно эти доски и зола могли показать мне отражение прошлого, его… о боги, его лицо. В этот миг меня пронзила такая острая боль, что я едва не закричала.

— Знаешь, он оставался со мной. В моей голове, все это время. — Тенни сидел на грязном полу, устало привалившись к стене, и вертел очки в тонких пальцах. Д'Натель наблюдал за нами из своего угла, Баглос сидел рядом, вслушиваясь в наш разговор и шепча принцу на ухо. — Иначе я сошел бы с ума. Я хватался за него, как тонущий за соломинку, хотя то, что сделали со мной, было ничем по сравнению с тем, что они сотворили с ним. После всего они решили прикончить меня мечом. Полагаю, я был следующим после Мартина и Юлии. Я рассказал им все, что знал, в первый же день, сказал все, что они хотели услышать, подписал везде, где они велели мне подписать. Наконец я впал в беспамятство, веря и надеясь, что уже никогда не очнусь.

Он обхватил длинными руками колени.

— Там был охранник, он так и не назвал своего имени. Ты же помнишь, как нельзя было пойти куда-нибудь и не встретить ни одного из «закадычных друзей» Танаджера. Это правило работало даже в гнусных подземельях нашего гнусного правителя. Вместо того чтобы отдать могильщикам, этот человек перенес нас двоих в дальний подвал. Он делал для нас все, что мог, и сумел сообщить отцу…

— Танаджер! Он тоже?

Тенни отрицательно покачал головой.

— Сломать его было нелегко. Думаю, он был уже мертв. И уж точно умер задолго до того, как за нами пришли люди отца. Я же по произволу каких-то безумных богов остался жить.

— Так вот почему ваш отец отказался забирать тела. — Все эти годы я проклинала старого барона за то, что он отрекся от своих мертвых сыновей.

— Стражник должен был отдать два тела, но отдал только одно. Прошли недели, прежде чем я узнал все. Отец рассказал мне о смерти Кейрона. Он пытался выяснить, что случилось с тобой. Ах, дражайшая Сейри, мы были уверены в твоей смерти. Отцу сказали, что о тебе и о ребенке позаботились. Когда я выздоровел, то уехал сюда и больше уже не оглядывался назад. Феррант слышал, что мой брат Эван два года назад погиб на войне, так что отец теперь остался один. Но я не осмеливаюсь написать ему. Чтобы его защитить, я тоже должен оставаться мертвым.

— Это твой выбор или его?

— Он думает, что его, и этого достаточно.

— Это верно, Тенни.

Он поднял глаза, его лицо прорезала кривоватая улыбка.

— Ты говоришь как Кейрон. «Каждый должен выбирать опасность по себе». Я не думал об этом так… как о Пути дж'эттаннов.

Я похолодела. О чем думала я, повторяя подобную чушь?

— Это никак не связано с Путем дж'эттаннов. — Их Путь несет только смерть. Напрасную, бессмысленную смерть. Нет никакой «следующей жизни», никакого лучшего будущего, а для всех нас, кто остался, не будет отсрочки в расплате за подобный гнилой идеализм.

Пока Баглос делил хлеб и яблоки, я рассказала Тенни об Анне и Ионе и о моей жизни в последние десять лет. История вышла недлинной. Рассказывать было особенно не о чем. Все мы валились с ног.

Всю ночь меня мучили страшные сны. Каждый раз, когда я просыпалась, я видела Д'Нателя, стоящего в дверях хижины, в лунном свете его небритое лицо казалось жестким и злым. Я проснулась снова, когда небо начало светлеть, принца не было на прежнем месте. Должно быть, его наконец-то сморил сон. Но когда я перевернулась на другой бок, в надежде устроиться поудобнее и поспать еще часок до восхода, я разглядела его. Он, не сводя с меня глаз, сидел в тени.

17

Четвертый год правления короля Эварда

Кампания Эварда складывалась неудачно. В первый месяц четвертого года его правления армия была разбита под самым Калламатом и отброшена в горы. Даже погода, казалось, приняла сторону несчастных керотеан, жестокие зимние бури обрушились на поредевшие лейранские войска. Пять тысяч солдат погибли от голода, потому что повозки с продовольствием завязли в снегах. Еще пять тысяч замерзли, раненых бросали из-за страха погони. Остатки лейранской армии притащились в Монтевиаль с началом зимы, среди них был Эвард и его двор.

Барон Гесперид, молодой дворянин, потерявший на войне правую руку, публично обвинил Эварда в неумении вести кампанию. Он намекнул, что король пообещал раздать друзьям новые земли в Керотее до весеннего обложения налогами. Лишь вмешательство Совета лордов спасло молодого барона от казни по обвинению в измене. Тогда Эвард лишил его земель и титулов и изгнал из Лейрана на тридцать лет.

— Думаю, ему повезло, — заметил Мартин. — Он счастливее всех нас, кто менее активно обличал эту беспримерную глупость. Не хотел бы я оказаться здесь, когда Эвард станет выбирать себе козла отпущения. — Но разумеется, он оказался. Все мы оказались…

— Конечно, это все проклятые маги. Керотеей правят Жрецы варваров. Они утверждают, что могут говорить со своими богами-конями, богами-лягушками или кем там еще… Ты же знаешь, Сейри. Твой муж изучает все эти варварские штучки.

— Илеху — получеловек-полуволк. — Глупая гусыня! Я едва удержалась от того, чтобы не ударить по стакану с вином, которым графиня размахивала перед моим лицом.

— Именно так, — продолжала она, обращаясь к трем женщинам, тупо таращившимся на нее. — Дикари утверждают, что этот Илеху приказывает им уничтожать детей, если они рождаются слабыми или с какими-нибудь недостатками. Я слышала, они едят сердца несчастных крошек, как это делают маги. Какое счастье, что король Эвард избежал их чар!

Да, Кейрон рассказывал мне о керотеанах. Они считали, что их жестокая традиция была милосердием для тех, кому приходилось выживать в суровых условиях горного королевства. Но лейране никогда этого не поймут, а все непонятное для них было окутано завесой зла, которого их приучили бояться, а пуще всего — магии.

— Я слышала… — вздрогнула похожая на воробья баронесса слева от меня, прижимая ко рту тонкие пальцы. — Я слышала, они снова появились среди нас, — прошептала она. — Маги…

— Прошу прощения, — перебила я. — Кажется, мой муж готов идти. Чудный вечер, графиня. Кейрон в восторге от тех экспонатов, которые вы дарите собранию древностей.

— Я просто не понимаю, как такой благородный человек, как ваш Кейрон, может восторгаться подобным хламом, но я сказала Фенизу, что больше не потерплю всего этого в доме. Что, если вещи заговорены? Мои собаки ведут себя как-то странно в последнее время…

Сразу после изгнания Гесперида поползли слухи, что керотеане добились победы с помощью магии. В следующие дни нельзя было выйти на улицу, чтобы не услышать разговоров о керотеанских жрецах и их дьявольских кознях. Уцелевшие в походе божились, что в горах появились снежные чудища, которые похищали припасы и уничтожали их товарищей. Морозные призраки водили лейран по бескрайним заснеженным долинам, заклинания лишали воинов силы, заставляя их ложиться на снег и лежать, замерзая. Любая неудача того зимнего похода была вызвана дьявольским вмешательством.

Я приходила в исступление от этого… и от Кейрона, который пытался успокоить меня.

— Ну же, я еще меньше похож на керотеанца, чем сам Эвард, к тому же я ненавижу зимние поездки.

Это меня не радовало.

— Иди ко мне. — Он обнял меня. — Я буду осторожен. Обещаю.

В один из таких приступов, когда он пытался утешить меня пустыми обещаниями, я наконец рассказала ему, как убила в Тредингхолле человека.

— Я сделаю это снова, чтобы защитить тебя, — заявила я. — Но сейчас я не вижу, кто крадется у тебя за спиной, и это доводит меня до безумия. Как ты можешь так жить? Ты должен нести ответственность за себя самого.

Он не рассердился за то, что я сделала. Не ощутил ко мне отвращения, чего я так боялась все это время. Был в ужасе? Да! Он не заметил падения того человека. Горевал? Да! Потому что мне пришлось пойти на такой поступок, а потом молчать о нем, неся всю тяжесть содеянного на своих плечах. Но мое обвинение в безответственности сильно задело его. Он стоял у садовой калитки, припорошенной снегом, и его лицо было бледно, как падающие хлопья.

— Я не могу указывать тебе, как следует жить, Сейри, — произнес он после долгого молчания. — Ты та, кто ты есть, и не мне тебя менять. Твоя любовь, твоя доброта, твоя храбрость — счастье моей жизни. То, о чем ты рассказала мне, ничего не добавляет к тому, что я знаю и ценю все эти годы. Но мое призвание, мои силы требуют от меня иного. Звезды ночи, неужели ты думаешь, это просто?

Я прислушивалась только к своим страхам, а не его.

— Иногда легче не бороться. Следовать правилам, позволить старшим принимать решение за тебя, позволить совершиться ужасному, говоря, что это для будущего блага.

— Иногда борьба уничтожает то, за что ты борешься. Меня бесил этот спор.

— Это еще одна возможность потерять тебя, и мне невыносима такая мысль.

Я снова была в его объятиях, он гладил меня по волосам, опять обещая соблюдать осторожность. Но ничего не изменилось.

То ли отвечая на мои мольбы, то ли прислушиваясь к собственным ощущениям, Кейрон держался ближе к дому, по мере того как дни становились короче, и путешествовал только по подвалам сокровищницы. Мы больше не упражнялись в мысленной речи. Он сказал, что подобные опасные занятия лучше оставить до менее суровых времен.

После того как несколько валлеорцев были арестованы и казнены за шпионаж в пользу керотеанских магов, Кейрон сказал, что не станет больше заниматься магией и говорить о ней даже со мной.

— Привычки, — сказал он, опускаясь на колени перед камином и сжигая перевод дневника Автора вместе с глоссарием и другими записями. — Они ключ к спасению. Если ты привыкнешь молчать о магии, слова не смогут выдать тебя. Если ты заставишь себя забыть все, что знал о ней, тогда ты не выдашь себя в разговоре. — Он своими пальцами растянул мой рот в улыбку. — Я жил слишком вольготно, расслабленно, но я смогу снова выстроить стену. Нужно только поработать над этим, и я так и сделаю. Никто ничего не узнает.

Когда его охватывал жар, требующий применения его способностей, он отправлялся на верховую прогулку или изнурял себя работой, стараясь не попадаться мне на глаза, пока не уймет жжение.

Я хотела отказаться от всех приглашений в свет, но Кейрон напомнил мне, что внезапная перемена в чьих-то привычках привлекает ненужное внимание. У нас не было причин думать, что Кейрона в чем-то подозревают. Но он ни за что не сжег бы перевод, если бы не был уверен. Я думала потом, что, если бы мы смогли покинуть Монтевиаль… Уехать прочь… куда угодно.

В середине зимы подошло время традиционных праздников. Во время долгих и сложных храмовых служб, призванных смягчить и умилостивить святого Джеррата, чьи бури так сильно потрепали наши войска, жрецы напоминали нам о Первой Долгой Ночи, когда Арот лежал тяжелораненый. Музыка, пища и общество людей развели отчаяние бога, подготовили его к битве с порождениями хаоса, состоявшейся в начале нового года. Поэтому Эвард приказал своим придворным праздновать от души, доказывая простому народу, что дух Лей-рана не подавлен противоестественными способностями врага. И ночь за ночью знатные дамы изысканно наряжались, судорожно хохотали над шутками, лишенными юмора. Мужчины разыгрывали из себя шутов, слишком много пили и слишком громко говорили о славных подвигах.

За пару недель до Долгой Ночи нас с Кейроном пригласили на музыкальный вечер в доме сэра Джеффри Ларрео, управляющего, который когда-то предложил Кейрону заняться коллекциями древностей. Я не находила предлога, чтобы отклонить приглашение. Вечер должен был посетить Эвард, дабы выразить свою благосклонность сэру Джеффри, и предполагалось, что все придворные обязаны быть.

Сэр Джеффри приходился дальним родственником покойному королю Геврону, но у него не было собственных земель. Он был добродушный человек, холостяк, помешанный на птицах и прочих деликатных материях. Эвард публично насмехался над ним и вовсе не обращал бы на него внимания, если бы семья Геврона не любила сэра Джеффри так сильно.

— Может быть, лучше извиниться перед сэром Джеффри, — произнес Кейрон, ожидая меня той ночью на нижней площадке лестницы.

У меня в тот сезон было новое платье, не соответствующее фривольной моде двора, а призванное скрыть изменения, произошедшие с моей фигурой, заметные, впрочем, скорее мне, чем окружающим. Платье было из темно-зеленого шелка, с низким вырезом и завышенной талией, свободно спускающееся до самого пола. Нижняя юбка, узкая полоска которой показывалась из-под подола, была сшита из зеленой парчи еще более темного оттенка. Волосы заплетены в свободную косу, спускающуюся до середины спины, и моим единственным украшением был золотой медальон с выгравированной на нем розой.