Мост д`Арната (№1) - Сын Авонара

Ему едва исполнилось тринадцать, и он изо всех сил старался показать, что делает это не хуже меня. В тот день мы надеялись найти новый путь на вершину горы Карилис, и казалось, что его все-таки не существует. И вот Кристоф заметил узкую расщелину, которая вроде бы поднималась туда, куда мы хотели попасть. Прежде чем я успел остановить его, он полез. Сорвался и… на самом деле, подробности не важны. Он упал на скалы и повредил грудную клетку. Помочь было некому, ни души ближе чем в двух часах пути.

Кейрон был весь во власти воспоминаний, которые были для него такими же реальными, как и сегодняшний день.

— Я видел, как Целители проводят кровавый обряд, и долгие годы молил, чтобы мне не достался этот дар. Но в тот день мои желания уже не имели значения, у меня не было другого выбора. Иначе Кристоф умер бы и пересек Черту задолго до того, как я принес бы его домой. У нас существовало множество догадок, как развиваются те или иные таланты, возможно, мне бы достался иной дар, если бы не происшествие. Я сделал то, что требовалось, прижал к себе Кристофа очень близко, наша кровь смешалась, как и должно, и я оказался внутри него, чтобы исправить то, что было повреждено. У меня ушло больше половины дня. — Он засмеялся и сжал мою руку, возвращаясь из мира воспоминаний. — Я был неопытен и доставил нам обоим больше страданий, чем было необходимо. Тот шрам никогда не позволяет мне зазнаваться.

Я попросила, и он показал мне длинный рваный белый след, ставший первым.

— И ты помнишь их всех? — Я провела пальцами по белым шрамам на его левой руке. Сотням шрамов.

— До единого. Забыть невозможно. Ощущение завершенности… цели… целостности… его невозможно описать. Ничто в моей жизни не могло с ним сравниться… пока я не встретил тебя.

Нам пришлось на время отложить и разговоры и посадки.

Позже, когда при свете луны мы вернулись в дом, я спросила его, что означает «пересечь Черту». Он задумался.

— В лейранских легендах не описано ничего похожего. Дж'эттанны называют место, куда после смерти стекаются души, Л'Тьер, «следующая жизнь». Мы мало знаем о природе этого места, но уверены, что между известным нам миром и Л'Тьер существует Черта, которую не может пересечь живой и из-за которой нет возврата. После смерти еще есть время, от нескольких мгновений до нескольких часов, когда душа не перешагнула Черту и может вернуться в тело. Поэтому время так важно для Целителя. При своих умениях, должном старании и везении я могу вернуть умершего к жизни, но только если душа еще не шагнула за Черту.

Я была зачарована и одновременно смущена. В лейранском обществе нечасто говорили о смерти. Воины жили вечно в легендах и преданиях, это ясно, и Священные Близнецы вносили их имена в списки героев, когда мы упоминали их подвиги в храмовых обрядах. Семьи, взрастившие героев, приобщались к их бессмертию, как Мана приобщилась к славе первого бога Арота. С другой стороны, лейранским богам не было пользы в мертвецах. Прожить жизнь с честью — вот что важно.

— В Авонаре было почти так же, — сказал Кейрон, когда я рассказала о своем смущении. — У нас был более оптимистичный взгляд на происходящее, но Целитель никогда не приходил на ум первым, когда речь заходила о составлении списка гостей. Напоминанию о смерти никогда не рады. — Он театрально вздохнул. — Полагаю, теперь, когда будут приходить гости, ты станешь прогонять меня на кухню.

— Я уже подумывала об этом. Ты же знаешь, меня сразило твое красноречие, и мне бы не хотелось выставлять твои таланты напоказ — что, если еще какая-нибудь женщина воспылает к тебе страстью?

Когда Кейрон занимался своей обычной работой, я все больше и больше времени проводила с ним среди собрания древностей. Здесь мы не вели споров, упиваясь созерцанием бесчисленных порождений человеческих талантов. В корзинах, коробках и ящиках мы находили керотеанские мраморные статуи высотой в человеческий рост и крошечные костяные и деревянные амулеты таких диких народов, что о них никто ничего не знал. Здесь были и валлеорские гобелены, рукописи с рисунками, шлемы и доспехи, тысячи мечей, карты и вазы, украшения и серебряная утварь, ковры, сотканные из шерсти неведомых животных. Большинство всех этих предметов было впихнуто в мрачные подвалы королевской сокровищницы без всякого почтения. Доспехи валялись поверх хрупких пергаментов, картины лежали лицом вниз, статуи из слоновой кости и жадеита — все это было брошено и разрушалось от сырости.

Вскоре после назначения на пост Кейрон получил несколько больших, хорошо проветривающихся мастерских. Его помощники приносили экспонаты в мастерские, чтобы их можно было оценить, а затем выставить на всеобщее обозрение, отправить в чистку, на реставрацию или как следует упаковать.

Самым большим удовольствием было найти предмет, лишенный описания, и догадаться о тайне его происхождения. Мы угадывали его историю по окружающим его деталям. Исследовали материал, краску, камень, бумагу, чернила, ткань. Кейрон пропадал в библиотеке, выискивая описания чего-либо похожего, писал письма ученым, которые могли помочь. Если собранные сведения оказывались слишком скудны, я везла экспонат на рынок и спрашивала заезжих торговцев и путешественников, не видели ли они раньше что-нибудь подобное.

Главный управляющий Эварда прослышал о деятельности нового хранителя и прислал своего секретаря узнать, нет ли в хранилище предметов, которые можно выставить во дворце. Видимо, Эвард решил, что какие-нибудь декорации не помешали бы главному правителю всего цивилизованного мира. Возможно, его желание объяснялось слухами, будто юная королева считает лейран, в том числе и собственного мужа, настоящими варварами. Так что, когда мы находили что-нибудь особенно красивое, я составляла описание, прикладывала его к вазе, статуе или ковру и отправляла их к управляющему вместе с комментариями хранителя и его рекомендациями по размещению предмета искусства.

Единственное, чего я избегала, — ходить вместе с Кейроном в подвалы. Своим непреодолимым ужасом перед темными замкнутыми пространствами я была обязана Томасу. Когда мне было лет пять-шесть, я играла с Томасом и двумя его друзьями в прятки в темных подвалах и сумрачных кладовых Комигора. Томас решил, что выйти из игры и ничего мне не сказать будет прекрасной шуткой. Он отправился кататься вместе с друзьями, не имея ни малейшего понятия, что старинный шкаф, обнаруженный мной в самом темном углу подвала, защелкнулся и я не могу выбраться из него. Когда я не явилась в детскую к ужину, нянька решила, что я катаюсь вместе с мальчишками. Тревога поднялась лишь с наступлением ночи, когда они вернулись.

Меня нашли только через два дня, бледную, перепуганную и невероятно тихую. Я боялась подать голос, когда слышала, что меня ищут, потому что старая нянька вечно рассказывала нам о демонах, живущих в темноте и пожирающих кричащих детей, чтобы ублажить своих магов. И я решила, что лучше умереть с голоду, но избежать столь ужасной участи. Прошли годы, прежде чем я научилась спать без света, но страх темноты не оставлял и меня.

Когда Кейрон первый раз повел меня в подвалы, чтобы показать сокровища своего хранилища, я решила, что детские страхи не будут иметь силы теперь, когда я стала замужней дамой. И словно нарочно, на середине спуска из старой лампы вытекло масло, не потребовалось и удивительных талантов Кейрона, чтобы догадаться о моем страхе. Я едва не оторвала рукав от его плаща. И через миг, позабыв об опасности, он создал для меня свет, мягкий белый огонек засиял на его руке и погас только тогда, когда он вывел меня наверх и обнял, унимая мою дрожь.

— Любовь моя, тебе не к чему бояться демонов, — сказал он, когда я объяснила ему, в чем дело. — Ты же вышла замуж за одного из них, он полностью в твоей власти, неужели ты думаешь, что он не сможет приструнить своих товарищей?

Шутка про демонов прижилась, и я действительно ощутила, что, пока Кейрон рядом, я могу находиться в подвале. Правда, я редко спускалась туда и всегда тщательно проверяла лампу.

В ящиках с добром, прибывших из разграбленного Валлеора, Кейрон обнаружил наследие своих предков. Как-то летом я зашла к нему в мастерскую, куда приходила несколько раз в неделю помогать в сортировке и пересчете предметов. Я придумала систему ведения записей, и теперь мы указывали не только что именно хранится в подвалах, но и местонахождение каждого экспоната и перечисляли родственные ему образцы.

В тот день я описывала содержимое ящика с книгами, погрызенными мышами, собрание эротических рассказов, записанных и проиллюстрированных каким-то керотеанским дворянином для своей невесты. Я надеялась, что у нее были крепкий желудок и исключительное чувство юмора. Кейрон появился в дверном проеме, я помахала ему, но он, казалось, меня не замечал. Он был растрепан и покрыт пылью, ничего необычного при работе в хранилищах, но на его лице застыло такое выражение, словно его тело находится здесь, а сам он путешествует по дальним землям. Он рассеянно глядел на экспонаты.

Я передала свои записи помощнику и пошла через загроможденную предметами комнату.

— Кейрон, что случилось? На тебя из старых доспехов выскочили мертвецы?

Его глаза на миг встретились с моими.

— Да… пожалуй… некоторым образом.

Молодой человек, чрезвычайно похожий на крысу острыми чертами лица, позвал из дальнего конца комнаты:

— Господин Хранитель, мне вносить в списки этот шлем? Он совсем обычный, лейранский, и не слишком красивый. Думаю, он принадлежал тому, кто притащил сюда вот это.

Расин был секретарем прежнего Хранителя Древностей, но тогда все его обязанности ограничивались доставкой записок любовницам начальника. Кейрона радовал искренний интерес Расина к новой деятельности и то, как быстро глаз молодого человека приобретает необходимую проницательность.

— Делай, как считаешь нужным, Расин. — Вырванный этими словами из своих мыслей, Кейрон обратился ко мне. — Сможешь пойти со мной? Я хочу тебе показать. Не знаю, что с этим делать.

— Конечно.

Кейрон велел Расину продолжать работать и повел меня по крутой винтовой лестнице.

— Придется спуститься вниз. Как ты?

— Я смогу, — ответила я, касаясь его руки и вспоминая о магическом огоньке. — Мой демон со мной.

Он провел меня в дальний угол подвала, где лежали рулоны ковров. Поставив лампу на ближайший ящик, он вытащил из-под ковров обитый кожей скрипучий сундук. В сундуке оказались тряпки. Под ворохом выцветших шелков и атласа оказалась плоская деревянная коробка. Дерево потемнело и отполировалось множеством державших коробку рук, медные петли и замок потускнели. Кейрон снял крышку и начал один за другим вынимать предметы.

Сначала серебряный кинжал, клинок длиной в ладонь, с изогнутой, покрытой узором почерневшей рукоятью. Истертую полоску ткани, наверное шарф, похожий скорее на паутину, готовый рассыпаться от прикосновения. Затем что-то круглое, размером с пуговицу, тоже серебряное, почерневшее от времени. Кейрон складывал все мне на колени, в его глазах явственно читалось изумление.

— Все эти вещи не такие уж старые по сравнению с остальными предметами коллекции, — произнес он, — но очень редкие.

— Что же это?

— Инструменты. Инструменты дж'эттаннского Целителя. Можно использовать предметы, изначально созданные для иных целей, как это делаю я, но были времена… Традиция требовала держать инструменты наготове: серебряный нож, с наложенным на него твоим собственным заклятием, чтобы он не тупился (эту часть обряда нельзя сделать более легкой или приятной, но острый нож всегда лучше тупого), полоска белой материи для связывания — потерять контакт во время обряда очень опасно, я уже говорил тебе. Можно лишиться сознания. А в этом, — он показал мне пуговицу, которая на самом деле оказалась крошечной коробочкой с откидной крышечкой, — хранят индиат, мазь на травах, редких и дорогих, она облегчает боль от разреза. Обряд может оказаться очень тяжелым, особенно для детей.

Как и обычно, у меня возникли сотни вопросов, но я не знала, услышит ли он меня.

— Обнаружить здесь эти вещи уже удивительно, но это еще не все. — Он достал из деревянной коробки небольшую книгу, едва ли больше его ладони. Кожаная обложка наполовину сгнила, прошивка вылезла, осталась лишь кипа листов. Страницы исписаны выцветшими чернилами, слова неизвестного мне языка, размашистый почерк.

— Дневник Целителя, — пояснил Кейрон. — Вот изображение кинжала. А здесь, — он осторожно перевернул верхнюю страницу, — список имен и мест и, как мне кажется, описание обстоятельств, при которых проходило каждое исцеление. Написано на древнем языке дж'эттаннов, который вышел из употребления задолго до начала книгопечатания. Я слишком плохо его знаю, читать тяжело. Но посмотри на эту запись. — Он светился восторгом, словно ребенок в Долгую Ночь. — «Гарлао, мельник. Миценар» — это, наверное, деревня, «рука застряла в» чем-то. «Дж'денте» означает исцелил. Целителю так важно помнить. Бывают моменты, когда не следует изменять ход событий, моменты, когда смерть не враг, которого нужно победить, моменты, когда болезнь необходимо оставить в покое, чтобы она изжила сама себя, и ты должен постоянно оглядываться назад, смотреть, был ли ты прав. Этот человек делал это таким способом. — Всем своим видом Кейрон умолял понять, что означает для него эта находка. Он считал, что остался последним представителем своего народа.

— Это одновременно связь с теми, кто был до тебя, и тем человеком, который был, как и ты, Целителем.

— Даже больше. Видишь, страницы разбиты на дни. Некоторые пропущены, на некоторых только рисунок. — Он осторожно переворачивал страницы. — Здесь написано «Ав'Кенат». Думаю, этот текст может быть описанием… сделанным тем, кто был там.

Ав'Кенат означало «Ночь Перехода», осенний праздник. Когда древние дж'эттанне праздновали окончание лета, сбор урожая, они верили, что жизнь есть бесформенная субстанция, приобретающая очертания только тогда, когда мы идем по открывшемуся нам Пути. В эту ночь рассказывали предания, семьи собирались вместе, заключались помолвки и праздновались свадьбы, люди веселились, играли в магические игры, устраивали представления.

Лицо Кейрона светилось.

— Все, что я знаю, — легенды. Прошло столько времени, что никто не может сказать, правда ли это. Мы никогда не осмеливались собираться на Ав'Кенат. Мы праздновали в кругу своей семьи, лишая праздник главного смысла. Если я смогу поработать над текстом, я узнаю правду от того, кто видел все собственными глазами.

— Ты сможешь узнать то, чего не знали даже твои предки.

Он кивнул, но радость уже покинула его, он нахмурился.

— Но я обязан уничтожить дневник и все остальное. Закон строго запрещает эти слова, этот язык, любое упоминание об этих событиях и людях.

— Если бы ты не был женат, ты уничтожил бы эти предметы?

Он бросил на меня короткий взгляд.

— Разумеется. Риск… — Но румянец на его щеках выдал его.

— Как ты смеешь использовать меня для оправдания трусости? Я не припоминаю, чтобы ты обещал мне какую-то безопасность, беря меня в жены. И я не помню, чтобы требовала от тебя отказаться от твоей жизни, твоей истории, от всего того, что делает тебя тобой. Кроме того, — я взяла его за подбородок и заставила поднять голову, — это предметы из королевской сокровищницы, и негоже Хранителю уничтожать то, что вверено его заботам.

— Ах, Сейри. — В подвале, кажется, сделалось светлее, так он обрадовался. — Мне потребуется время, чтобы расшифровать все. Я подумал, что неплохо бы сначала переписать текст. Тогда я смогу вернуть книгу сюда и работать над переводом в свободное время.

— Не вижу проблем, господин Хранитель. Если я начну переписывать текст для тебя, тогда ты сможешь начать работу над переводом раньше, чем я закончу копировать, если пожелаешь, то хоть сегодня вечером.

Остаток лета я редко бывала в хранилище. Я не только переписывала текст с ветхих страниц на плотную бумагу, но и делала отдельные заметки об употреблении слов и словосочетаний, которые появлялись наиболее часто. Кейрон во время работы над текстом пояснял мне смысл слов, и я постепенно составляла словарь, содержащий не только слова, но и знаки. Еще ни одна работа не приносила мне такой радости.

Целитель часто писал знаками, многие из них обозначали таланты или ритуалы дж'эттаннов. Кейрон рассказал мне, что во времена этого Целителя на дверях домов обычно рисовали знак, символизирующий род деятельности его хозяина: кинжал для Целителя, лиру для Певца, уздечку для Коновода и так далее.

— Если бы мой отец жил в те времена, у него был бы свой знак Рассказчика, вроде вот этого. — Кейрон сидел за столом в библиотеке, на полях своего перевода он начертил прямоугольник с двумя изогнутыми линиями внутри и стилизованным цветком в каждой из трех частей, образованных линиями. — Это знак правителя. Кристоф наследовал и этот талант и должность от отца…

Я стояла у него за плечом и склонилась ниже, чтобы рассмотреть картинку.

— Но ты же старше. Почему же наследник — твой брат?

— Наши старейшины умели определять, в ком живет этот дар. Наверное, они увидели, что я не подхожу на роль правителя. Кристофа должны были официально объявить наследником отца в день его двадцатилетия: той осенью, когда погиб Авонар. Я собирался приехать на эту церемонию. Если бы лейране напали двумя месяцами позже, я был бы в Авонаре вместе со всеми остальными.

Я заставила его поднять на меня глаза.

— Но тебя не было, за что я каждый час благодарю судьбу. Тебя это тревожит? Ты ощущаешь вину за то, что тебя там не было?

Он улыбнулся.

— Нет. Это было бы не очень по-дж'эттаннски, правда? Таким оказался Путь, начертанный для нас, мы избегали столкновения с лейранами, пока это было возможно. Но я скучаю по всем ним, и мне очень бы хотелось, чтобы они познакомились с тобой. Все, кроме Кристофа.

— Почему кроме него?

— Ну… он гораздо ближе тебе по возрасту, чем я, и еще он красивее и обаятельнее.

— Этого не может быть.

— Все девушки Авонара были в него влюблены.

— Неужели они не разглядели достоинств старшего брата? — Я вынула карандаш из его пальцев и бросила на стол, завинтила крышку чернильницы и потянула Кейрона из кресла.

— Скажем так, мне повезло познакомиться с тобой прежде, чем ты узнала о моем настоящем призвании. Целители редко женятся. Хотя, кажется, ты способна опровергнуть все доводы здравого смысла.

Его снова снедало беспокойство. По беззаботному смеху я поняла, что он еще не ощущает этого, но тело его горело, и когда я обвила руками его шею, то почувствовала, как быстро колотится его сердце. Я прикрыла глаза, взяла его руки и закрылась ими, словно щитом.

13

Третий год правления короля Эварда

Незадолго до того, как мне исполнилось двадцать четыре, король и королева Лейрана произвели на свет дочку, принцессу Роксану, а я закончила копирование дневника Целителя. Я переписала каждое слово, в точности перерисовала каждый знак и каждую схему. Кейрон вернул книгу в деревянную коробку и спрятал сундук под грудой ковров, помеченных номерами, которые не были внесены в картотеку Расина. Перевод шел хорошо. Кейрон сумел разгадать достаточно слов, чтобы уловить смысл, а я старательно записывала каждое новое расшифрованное слово в словарик. Мы привыкли думать о древнем Целителе, которого прозвали Автором, как о знакомом, таком же реальном, как Мартин или Тенни.

Автор жил приблизительно четыреста пятьдесят лет назад, перед самым Освобождением, когда Лейраном правили дж'эттанне: «нечестивое порабощение», так называли этот период лейранские историки. Он бродил по дорогам Лейрана и Валлеора, неся свой дар из деревни в деревню, растрачивая силу, пока она не иссякла. Даже в те времена дар Целителя встречался нечасто, и нужда в подобных умениях обычно превосходила возможности Автора.

Кейрон объяснил, что для лечения Мартина, для проведения кровавого обряда, возвращающего человека из объятий смерти, потребовалась вся сила магии, которую он только мог отдавать в течение продолжительного времени. Лечение иных болезней проходило легче, так как не требовалось возвращать жизнь. Силы Целителя имели свойство накапливаться. Многие Целители даже не брались лечить мелкие травмы и хвори, приберегая силу для более серьезных случаев, в опасении, что их способности восстанавливаются слишком медленно.

Автор был не из них. Он принимал всех просителей до тех пор, пока мог хоть что-нибудь сделать. Однажды ночью его собственный ребенок проснулся, охваченный жестокой лихорадкой. Автор в тот день истратил все свои силы, у него не осталось ничего, чтобы вылечить девочку, и его маленькая дочка погибла. Он писал о своем глубоком горе, но не изменил своим принципам.

Я была ошеломлена.

— Тупоголовый упрямец! Почему он не сделал выводов? Он должен был оставлять хоть что-нибудь для своих детей. Наверное, он был холоден, как лед.

— Вовсе нет, — возразил Кейрон. — Почитай, как он пишет о своих детях. Он очень печется о них. Но это для него не повод что-то менять. Когда ты делишься своим даром, ты не можешь придержать часть. Либо ты, либо другие. Середины не бывает. Магия, целительство — это вовсе не сумасбродство или причуда, изменяющая течение жизни. Они — ее составляющие. Я смог излечить Кристофа, потому что его время умирать еще не настало, то же самое и с Мартином. Если бы я истратил все на Мартина, а потом Тенни потребовалась бы моя помощь, я не смог бы сказать: «Ах, если бы только я не сделал этого…» Так недолго и с ума сойти.

— Но ты же говорил, что должен постоянно оглядываться назад и смотреть, верное ли ты принял решение.

— Да, так и должно быть. Но речь идет только о самом результате, а не о том, какую роль сыграли жизненные обстоятельства. В этом и состоит Путь.

Я не понимала.

— Это бессмысленно. Когда ты видишь, что дорога перекрыта врагом, ты же не идешь напролом. Ты поворачиваешь назад и меняешь тактику. Это же был его ребенок. Он несет за него ответственность.

Как и в большинстве случаев, этот спор прекратили поцелуи, но они не разрешили его.

Когда настала зима и очередной Сейль, мы отпраздновали первую годовщину совместной жизни. Кейрон подарил мне изящный золотой медальон с выгравированной на нем розой. Внутрь я положила засушенные лепестки магических роз, которые он вырастил для меня. Я подарила ему гнедого жеребца. Он назвал коня Карилис, что на валлеорском означало «солнечный свет». Еще так же называлась та гора, на которой Кейрон вылечил брата и обрел свое призвание.

Одним тихим зимним вечером я сидела, свернувшись клубком, в огромном кресле у библиотечного камина и пыталась вникнуть в рассказ, написанный на валлеорском, стараясь таким образом использовать способности к языкам, которые я так легкомысленно отказывалась развивать в детстве. Все отвлекало меня, и последние несколько минут я наблюдала, как свет лампы мягко ложится на высокие скулы Кейрона, работающего за столом над переводом дневника. Поэтому я даже не вздрогнула, когда он внезапно откинулся на спинку стула и воскликнул:

— Мать-земля! Сейри, посмотри, что я нашел. — Он светился так, что лампа показалась мне бледным пятном. Я не видела его таким взволнованным со дня появления дневника.

Я вскочила с кресла и склонилась над столом, чтобы посмотреть, какая страница открыла свою тайну. Это оказалась схема, состоящая из странных значков.

— Я и не думала, что это можно разгадать, — удивилась я. — Неужели ты понял?

— Я не разгадал ни схему, ни значение этих символов, но я понял, что это такое. — Он перевернул несколько страниц и указал пальцем на переписанные мною строки. — Автора все больше беспокоило то, что творило «Открытое крыло». Он пишет, что в Ав'Кенат, в священный праздник, один из непокорных городов захватило «войско» или «армия» нетелев. «Нетель» означает «покойник». Должно быть, тот правитель, Зедар, которого он упоминал раньше, наслал духи мертвецов, чтобы напугать людей и заставить их подчиниться, наполнить их разум «самым глубинным страхом». Автор был возмущен осквернением Ав'Кената, и, кажется, это подтолкнуло его к действию. Как ты думаешь, что он сделал? Я сжала его плечо и затрясла.

— Не заставляй меня гадать!

— Он отправился к старейшинам «Закрытого крыла» и попросил убежища в Виттор Эйрит, в крепости дж'эттаннов. И он записал, как туда добраться.

— Он записал? Я считала, что это самая страшная тайна. — Я все меньше удивлялась тому, что могущественные маги смогли так легко потерять власть.

— Тайна. Но Автор не надеялся на свою память, и он зашифровал указания. Вот этими знаками. Сейри, если бы я смог расшифровать их! Я мог бы найти крепость. Представляешь?

— Наверняка там ничего не осталось.

— Сложно сказать. Истории, которые мы слышали в Авонаре, рассказывали люди, ушедшие из Виттор Эйрита, когда старейшины решили оставить крепость. Мои предки не знали, что случилось с самой крепостью. Им было запрещено искать других дж'эттаннов, поэтому они ничего не могли знать. Они утверждали, что крепость была найдена и уничтожена. Но даже если она разрушена, представляешь, как было бы здорово найти само место. Отправиться в Виттор Эйрит…

На лице Кейрона снова появилось мечтательное выражение, и я дернула его за волосы.

— Прекрати. Ты не разгадаешь загадку четырехсот пятидесятилетней давности, не имея ключа.

— Верно. Но мы уже убедились, что понять Автора не так уж сложно. Ключ обнаружится где-нибудь здесь, в самом дневнике.

— И птицы станут летать вверх ногами, а у Эварда вдруг появится сердце. — Я опустилась обратно в кресло и взяла книгу, но не сводила глаз с вдохновенного лица Кейрона.

Поиск ключа к шифру Автора занял всю весну, но и в начале лета второго года нашей совместной жизни мы все еще не приблизились к разгадке. Схема состояла из пяти символов, соединенных прямыми линиями. Мы решили, что линии — дороги или тропы, а символы — какие-то обозначения местности. Мы обложились картами Валлеора, чтобы найти дороги, применимые к схеме, но прошло слишком много времени, и даже в наши дни карты не отличались точностью. Кроме того, мы не знали, соответствует ли расстояние между символами расстоянию между объектами. Сами символы были нечеткими. Один рисунок походил на ногу, второй — на ящик или сундук, третий напоминал охотничий рог. На оставшихся двоих было изображено нечто, похожее на человеческое лицо и кроличью морду. Мы изучали названия городов и деревень, рек и возвышенностей, проверили сотни версий, отыскивая соответствия, но все напрасно.

Кейрон, продвигаясь в работе над переводом, узнавал все больше о путешествиях Автора и его жизни с женой и шестью оставшимися детьми. Тот писал о своем саде и живности, о проблемах обучения детей чтению, о том, как непросто найти для них наставников, чтобы развивать их способности. Он подробно, с любовью описывал их игры и детские шалости. Мы смеялись, читая, как его пятилетняя дочь пыталась поселить в доме свинью, чтобы укрыть ее от зимних холодов. Она боялась, что животное замерзнет, и в результате свинья начала ходить за девочкой, словно дрессированная собака. Понадобились усилия всего семейства, чтобы снять наложенное ребенком заклятие и водворить негодующее животное обратно в сарай. Кейрон читал этот кусок, сидя под деревом в саду, моя голова покоилась у него на бедре.

— А когда вы узнаете… о детях? — спросила я.

— Ты имеешь в виду, есть ли у них способности к магии? В том случае, если один из родителей не дж'эттаннин?

Я ощутила, как шевельнулось у меня под щекой его тело. Мне очень нравилось, как оно оживало, когда Кейрон начинал говорить.

Я кивнула.

— Лет в пять-шесть. — Кейрон коснулся моей щеки и так улыбнулся, что мое сердце учащенно забилось. — На самом деле не так важно, когда это произойдет и произойдет ли. Ребенок сам по себе чудо. Так же как и порождающая его любовь. Остальное не важно.

— Браки, такие как наш, бывали в Авонаре?

— Да, случались…

— И это действительно было не важно? Даже им самим?

Его глаза затуманились.

— Была одна пожилая Целительница, Селина. После того дня в горах, когда я спас Кристофа, она стала моей наставницей. Она была замужем за свечных дел мастером, он не был дж'эттаннином, и как-то раз я спросил, унаследовали ли ее дети дар. Она сказала, что один из ее сыновей, едва начав ходить, пользовался огромной любовью лошадей, он стал самым лучшим конезаводчиком в Авонаре.

«Эдвард, Повелитель Коней?» — спросил я. Эдвард славился своими способностями. «Да, — ответила она. — Но у моего второго сына нет никаких магических способностей».

И я, переполненный новыми ощущениями от моего недавно обретенного призвания, спросил ее, не тяжело ли видеть одного сына таким одаренным, а другого… таким обыкновенным. Селина серьезно кивнула и ответила, что это испытание, посылаемое родителям, — видеть, что их дети одарены в неравной мере. Второй ее сын очень переживал в юности, он и слушать не хотел, когда ему говорили, что его личные способности не менее ценны, чем магическая сила дж'эттаннов. Но когда Эдвард уходил в поля с лошадьми, Морин читал, учился, беседовал со старшими и стал тем, кто он сейчас.

«Морин?» — переспросил я. Она застенчиво улыбнулась и кивнула, ее лишенного магической силы сына звали Морином. И он был, кажется, самым мудрым из всех известных мне людей. Он был главным советником моего отца и одним из самых уважаемых людей Авонара. Из всех потерь, которые мир понес с падением Авонара, гибель его светлого разума, может быть, самая тяжкая. Даже сейчас, столкнувшись с проблемой, я всегда пытаюсь представить, что сделал бы Морин. Как видишь, я рано усвоил, какие способности важны. Остальное в самом деле не имеет значения.

Я подарила Кейрону на день рождения прогулочную трость из вишни.

— Пользуется большой популярностью при дворе, если ты не заметил, — сказала я вечером, когда мы были в библиотеке. — Я заказала ее специально для тебя. — Несмотря на его благодарности и выражения восторга, я прекрасно понимала, что мой выбор не вызывает у него ничего, кроме изумления. Мы совершенно не следили за модой. У Кейрона скорее выросли бы крылья, нежели он расстался бы с высокими воротничками и темными сюртуками валлеорского провинциала.

Он поднял пеструю трость и помахал ею над головой.