Мост д`Арната (№1) - Сын Авонара

На заре последнего дня лета я встретилась с Грэми Роуэном на мосту, чтобы отправиться в Монтевиаль. Он ждал, восседая на козлах шаткой повозки. Рядом с ним, над козлами, горел фонарь, освещавший, кроме прочего, темное пятно у него на лбу. Ничего удивительного, он суеверен — из тех людей, что молятся Аннадису, прежде чем пускаться в путь, трут себя землей, чтобы напомнить богу земли и небес — я твой слуга, где бы я ни был.

Я забралась на сиденье, не здороваясь. Грэми задул фонарь и стегнул мула. Только проехав в тряской повозке пол-лиги, Роуэн нарушил молчание.

— Прошу прощения, это не такой экипаж, к каким вы привыкли, — произнес он после особенно удачного толчка.

— Ты понятия не имеешь, к чему я привыкла.

— Те люди рассказали мне о ваших преступлениях. — Он не сводил глаз с дороги впереди или со спины мула.

— И ты в полной мере осознал, какое оскорбление я нанесла приличному обществу? Боишься моих тайных связей? Опасаешься, что Джеррат поразит тебя молнией, пока я сижу рядом с тобой?

— Я подумал, что должен рассказать вам.

— Ты невероятно благороден для шерифа. Для человека, у которого столько крови на руках.

Якопо рассказал мне, как шериф оказался в этой должности. Роуэн спас жизнь местному лорду в первой валлеорской кампании Эварда, еще во времена короля Геврона. Разумеется, той, в которой погиб Авонар. Я покосилась на руки Роуэна, сжимающие поводья, короткие, огрубевшие от работы пальцы, широкие кисти, поросшие жесткими рыжими волосками. Ничего особенного. Но я не могла смотреть на них, не представляя, как эти руки привязывают женщин, детей, мужчин к поспешно вкопанным столбам, подкидывают им под ноги вязанки хвороста, подносят горящие факелы…

Роуэн хлопнул вожжами. Мне казалось, животное не сможет двигаться быстрее.

— Это правда, что у меня нет титулов, среди моих предков ни одного герцога, графа, даже простого рыцаря, но я все-таки определил для себя, что хорошо, а что — плохо.

— Ты задумывался, почему меня оставили в живых? Из-за моего происхождения? Это не подрывает твою веру в закон?

— Я не ваш судья…

— Чему я рада.

— …но меня давно уже возмущают люди, которые выполняют законы или закрывают на них глаза, когда им хочется.

— Успокойся, уважаемый. Я не собираюсь подвергать сомнениям твое чувство справедливости, находясь у тебя в подчинении. Но ни один человек, сжигавший детей в Авонаре, не получит снисхождения от заблудшей души вроде моей.

Казалось, его лицо вырезано из тех же дубовых досок, что и повозка. Он ничего больше не сказал. Мы умудрились проехать целый день, не обменявшись и двумя десятками слов.

Мы прибыли в Монтевиаль с наступлением ночи. Роуэн заволновался, когда мы находились еще в лиге от городской стены. Пока мы протискивались сквозь толпу путников, запрудивших Красный мост в надежде перейти реку и попасть в город, прежде чем ворота запрут на ночь, он беспокойно озирался по сторонам и, не осознавая того, сдвинулся к центру сиденья. В мерцающем свете факелов морщинки вокруг глаз проступили резче, неровный шрам на щеке казался глубже. Один раз он остановил повозку, спрыгнул с сиденья и негромко заговорил со стражником, шагавшим по улице вдоль запертых лавок. Когда мы наконец остановились во дворе дешевой гостиницы около реки, он разогнал пристававших к нам нищих и наградил нелицеприятным эпитетом оборванную девчонку. Шерифу показалось, что она хочет украсть нашего мула, хотя она всего лишь собиралась отвести животное в ветхое стойло. Трудно сказать, кто из нас больше радовался окончанию путешествия.

Когда на следующее утро Роуэн появился у моей двери, на нем были его обычные домотканые штаны, нитяные чулки, какие носили селяне, и темно-голубое пальто с протертыми манжетами и локтями. Мы шли по городу под траурно моросящим дождем, по мере приближения к дворцу толпа сгущалась. Роуэн вздрагивал, когда его толкали прохожие, и чем дальше мы шли, тем сильнее он вцеплялся мне в руку, словно теперь, когда я оказалась среди лейранской аристократии, я могла бы сбежать.

Я старалась не смотреть на дворцовые башни, возвышающиеся над городом, и красные знамена с золотым драконом, тяжело свисающие со стен, но чем ближе к центру подтягивала меня крепкая рука шерифа, тем больше я замедляла шаги.

— Что такое? — спросил Роуэн.

— Я не могу… не этим путем. Есть другие дороги к Воротам Просителей. — Хотя я и презирала себя за то, что выдала свои чувства шерифу, я не могла совладать с волной охватившей меня слабости.

— Разве это не самый короткий путь? Я думал, вы хотите поскорее покончить с этим.

— Прошу, шериф. Пожалуйста. Другой дорогой.

— Как пожелаете. Такой же долгой, как наш путь сюда.

Ворота Просителей в южной стене королевской резиденции в Монтевиале открывали два раза в год: в первый день осени в День Долготерпения и в последний день года на праздник Гроша для Нищего. По легенде, в этот день Аннадис, ожидающий решения, будет ли он править землей и небом, отдал в разгар зимы последний грош нищему, который оказался его собственным отцом, переодетым первым богом Аротом.

Ворота охраняли солдаты в красных мундирах, пропускавшие внутрь очередь из строго одетых мужчин всех возрастов. Мужчины в очереди — женщин, кроме меня, не было видно — были в основном преуспевающими купцами или офицерами. За бедных король не ручался.

Роуэн отпустил мою руку на краю площади перед воротами.

— Ты не собираешься меня сдавать с рук на руки? — спросила я, когда он жестом предложил идти дальше одной.

— В мои обязанности входит проследить, чтобы вы прибыли. Я буду ждать здесь, пока вы не вернетесь.

— Но в твои обязанности наверняка не входит доставлять меня обратно. — Я была искренне удивлена.

— Моя обязанность, госпожа, следить за соблюдением закона.

На его пальто сияла эмблема шерифа. Я отошла от него, испытывая отвращение, и двинулась к очереди просителей, плотнее закутавшись в свой поношенный плащ.

Очередь медленно проходила в маленький двор, усыпанный перелетевшими через стену листьями. Никто не удосужился вымести их ради той публики, которая шла со стороны Ворот Просителей. Со двора был вход в приемную, заставленную деревянными скамьями. Я втиснулась на краешек скамьи и принялась разглядывать грязный каменный пол. Одно за другим выкрикивали имена. Голова кружилась. Наверное, нужно было поесть.

Прошел час. Я смогу. Ради Анны и Ионы, спасших мне жизнь, ради свободы, я смогу. О чем они могут спросить меня, о чем не спросили за недели допросов перед казнью Кейрона?

— Гляди внутрь себя, Сейри, — сказал мне Кейрон. — Смотри на красоту, которую ты сохранила внутри, жизнь, которая заключена в тебе, искру, которая не принадлежит больше никому. Этого они не сумеют коснуться.

Я не допущу их внутрь. Кейрон выстроил внутри себя настоящую крепость из покоя, чтобы защитить собственную искру жизни, но в конце она подвела его. Он умер, крича. Но я дочь воина, я разбираюсь в фортификациях. Чтобы противостоять гнусной жизни, нельзя допускать ни покоя, ни чувств. Иначе не сумеешь избежать привязанности к кому-то или чему-то. Я не позволю этим людям торжествовать.

— Сериана Маргарита из Комигора.

Человек с тяжелой челюстью, в красной одежде и с посохом, на золотом набалдашнике вырезан дракон. Расправив плечи и глядя перед собой, я поднялась и проследовала за ним по коридору, через высокую арку двери, в Большой зал. Сотни людей толпились вдоль стен просторного зала, их яркие одежды выделялись на фоне темного древнего камня. Холодный свет струился сквозь высокие окна.

В дальнем конце зала, едва различимые в блеклом свете, сидели за полукруглым столом двадцать человек. В центре на золоченом стуле восседал Эвард. По бокам от него расположились те, кого я знала: канцлер Вилларр, герцоги Памфильский, Аристидский и Греймонтский, граф Джеффи, старый приятель моего отца, совсем сморщенный. Так много тех, кто когда-то составлял часть моего мира. За столом размещалось несколько рядов наблюдателей достаточно высокого ранга, раз они имели право восседать на стульях, — жрецы, особенно заинтересованные в тех, кто нарушал законы, касающиеся чародейства. Остальные стояли переговаривались, прикрываясь веерами, зажатыми в унизанных кольцами пальцах.

В нескольких метрах от стола человек с тяжелой челюстью ударил посохом в пол передо мной, не позволяя подойти ближе. Проговорил сквозь зубы:

— Низкий поклон. Ниц. Сейчас же.

Он наверняка шутит. Никто из знати никогда не падал ниц. Король был первым среди равных. А уж перед Эвардом? Ни за что. Я сделала глубокий реверанс, как этого требовал этикет, не склоняя головы. Мой отец был членом Совета лордов. Моя мать была придворной дамой королевы Теодоры.

Когда я распрямилась, то заметила Томаса. Он стоял с окаменевшим лицом, пока розовощекая юная блондинка дергала его за рукав, хихикав и перешептываясь с другими женщинами. Его жена Филомена.

Распорядитель с тяжелой челюстью шептал у меня за спиной:

— Низкий поклон. Ниц. Сейчас же.

Я стояла.

Расслабленная поза Эварда не вязалась с его напряженным голосом:

— Те, кто живет благодаря нашему поручительству, должны выказать почтение.

— Ваше величество, я выказываю почтение всем, кто принадлежит тому же званию, которому имею честь принадлежать и я. Пренебрежение подобными традициями поставит под сомнение само устройство общества. Если бы я преследовала подобную цель, скорее всего, я была бы теперь в ином месте.

Толпа разом выдохнула. Эвард хлопнул кулаком по столу.

— Единственное звание тех, кто входит через Ворота Просителей, — просители. Тебе придется подчиниться правилам, или тебя заставят.

Это было бы несложно, хотя и мерзко — ублажить Эварда, как он хотел, но в его случае это означало зародить в нем надежды, которые я не собиралась осуществлять. Я спокойно стояла, пока Эвард не кивнул распорядителю. Меня окружили три стражника в красных мундирах. Двое схватили меня за руки и растянули их в стороны, третий заставил опуститься на колени и наклонял голову, пока я не коснулась пола. Через миг они отпустили меня, и я снова стояла. Томас побагровел. А чего он ждал?

Первым заговорил канцлер.

— Сериана Маргарита, вы были признаны виновной в серьезных преступлениях: связях с врагами Лейрана, укрывании преступников, участии в предательском заговоре, целью которого было возвести на трон Лейрана…

Я даже не стала слушать, пока не заговорил Эвард.

— Где ты находилась с тех пор, когда так неблагодарно покинула семью?

— В деревне к югу отсюда, ваше величество.

— И кто тебя укрывал?

— Крестьяне. Никто конкретно.

— Эти крестьяне знают о твоих преступлениях?

— Они знают, в чем меня обвинили. Я не признаю за собой никаких преступлений. Мой муж был целителем, он делился своим благословенным даром с теми, кто в нем нуждался.

Слушатели недоверчиво зашумели. Верховный жрец Джеррата, высокий человек с каменным лицом, поднялся со своего кресла.

— Невероятно!

Эвард постучал по столу, требуя тишины.

— Все еще упрямишься? Мы бы советовали тебе придержать свой ядовитый язык. Было бы слишком просто ответить на твой злобный выпад, сделать то, о чем придется сожалеть завтра. Скажи нам, в эти месяцы с момента вынесения приговора общалась ли ты с кем-нибудь, кто когда-либо практиковал, изучал, проповедовал нечистое и злобное искусство чародейства?

— Нет.

— Нарушала ли ты каким-либо иным способом наши законы?

— Нет.

Тогда Эвард предоставил задавать вопросы другим. Прошло больше часа. Занималась ли я заклинаниями и заговорами? Знала ли я, как это делается? Где мы отправляли проклятые богом обряды? Правда ли, что покойный герцог Гольтский и сам был магом? Спала ли я с мужчиной после того, как сбежала из дома? Хуже всего были вопросы женщин.

Пока разыгрывался фарс, казалось, что Томас сейчас взорвется. Его лицо запылало, когда один из его друзей спросил меня, может ли маг «наколдовать, чтобы его член стал больше». А когда его собственная жена поинтересовалась, ублажаю ли я себя сама, поскольку ни один мужчина не ляжет с женщиной, оскверненной магом, мне показалось, что он готов ее прибить. Дарзид сидел у него за спиной и задумчиво наблюдал.

Все это прошло бы бесследно, если бы, выходя, я не заметила у двери сосредоточенного Грэми Роуэна. Когда я подумала, что он слышал все, на что я была вынуждена отвечать, я поняла, что меня действительно унизили.

Путешествие обратно в Данфарри было даже более неловким, чем путь в столицу. Роуэн не сводил глаз с дороги. Я не могла смотреть на него без гнева и возмущения и тут же принималась поносить себя за то, что меня волнует мнение какого-то шерифа. Мы добрались до моста через Дан к полуночи. Чувство долга заставило меня поблагодарить возницу — он мог бы оставить меня возвращаться пешком.

— Спасибо, что довез, шериф.

— Я удивлен, что вы захотели вернуться к ничтожным крестьянам.

Глупец. Разве он не понимает, что лучше не привлекать внимание Эварда? Я развернулась, чтобы уйти.

Когда я уже двинулась по тропе, он окликнул меня совсем другим голосом.

— Скажите мне только одно. Что это за место, там, в городе, мимо которого вы не хотели идти?

Что такое одним вопросом больше? Он мог задать его во время церемонии, и мне бы пришлось отвечать.

— Лобное место, шериф. Конечно, ты знаешь. Посреди каждого лейранского города есть место, где зачитывают указы и публично казнят. В Монтевиале на этом месте жгли чародеев. Целый год для острастки все оставалось там: кострище, столбы… все, что уцелело. Таков закон. — Слова не могут причинить мне боль. — Я слышала, что Авонар походил на выгоревший лес.

С этого дня каждый год в последний день лета я встречалась с Грэми на мосту через Дан. Из года в год серьезное выражение его лица не менялось, как и жесткая колымага. Мы по-прежнему ограничивались минимумом слов. Из года в год он выслушивал, как меня допрашивают, а затем мы возвращались, каждый к своей жизни, обязанностям и исполнению законов.

10

— Роуэн!

— Ты! Чего ради…

Лишь несколько раз в жизни я не знала, что сказать. Единственный ключ к установлению личности Эрена канул в ночь, и передо мной стоит человек, который ни в коем случае не должен знать, зачем я здесь. Возможные объяснения замелькали в голове, но я тут же отвергла их. Грэми Роуэн не дурак.

Шериф крепко взял меня за руку и потащил в темный тамбур между дверью, лестницей и входом в общий зал.

— Отпусти сейчас же. У тебя нет повода хватать меня, — произнесла я яростным шепотом.

— Я имею право допросить всякого, кто ведет себя подозрительно, и твое появление здесь кажется мне чрезвычайно подозрительным. — Роуэн тоже говорил тихо, но тоном, не допускающим возражений.

— Это не твоя деревня, шериф. Если я закричу, что ты ко мне пристаешь, у тебя будет прав не больше, чем у любого хулигана.

Обычное сосредоточенное выражение его лица не изменилось, только морщинки в уголках глаз на миг сошлись.

— Ошибаешься. Барнард, местный шериф, прекрасно меня знает. И его очень даже заинтересует появление в его городе известных преступников.

— Ты не посмеешь!

— Хочешь проверить? Лучше скажи, что ты здесь делаешь. Я знаю, для тебя нет ничего хуже встречи со мной, но мне и в самом деле важно знать, что тебя сюда привело.

Разумеется, именно на этот вопрос я и не могла ответить. Я слишком медленно соображала. Долгое путешествие, жуткое зрелище в лесу, странный коротышка, бежавший в ночь…

— Может быть, выйдем на улицу, шериф?

— Как пожелаешь.

Нищие, телеги, пьяницы запрудили освещенный факелами переулок, но того человека нигде не было. Проклятье!

— У тебя больше нет других забот, кроме как беспокоить честных граждан, шериф? Тебе следует оставить меня в покое и заняться вверенной тебе территорией. Заняться убийцами, разбойниками с большой дороги, нападающими на путников. — К моему негодованию, голос чуть дрогнул, когда я вспомнила ужасную сцену в Срединном лесу.

Если Роуэн и собирался оставить меня в покое, то тут же передумал.

— Что тебе известно о разбойниках с большой дороги?

Проклиная свой болтливый язык, я сложила руки на груди и отвернулась.

— Святой Аннадис, дай мне терпения! — воскликнул он. — Как, по-твоему, я должен следить за своей территорией, когда каждый житель здесь так же высокомерен и неприступен, как ты?

— Может быть, округе было бы лучше вообще без шерифа.

Он вспыхнул, но, скрипнув зубами, заставил себя понизить голос. В его искренности было трудно усомниться.

— Пять человек были убиты сегодня в Срединном лесу. Они были не просто разбойниками, а самыми безжалостными негодяями на этой дороге. Они грабили двадцать лет, а сегодня их зарезали. Я должен кое в чем разобраться. Если ты отказываешься рассказывать, что тебе известно, то не имеешь права что-либо требовать от меня. Я спрашиваю еще раз: что тебе известно о разбойниках?

Я ни разу в жизни не слышала от него столько слов за один раз.

Моя неприязнь к праведному шерифу и отвращение к его прошлому не дали забыть о стоящей передо мной цели. Как часто говорил Якопо, Роуэн, в отличие от многих, не был особенно жесток или придирчив, выполняя ежедневные обязанности. Если служебное рвение вывело его на след тех путешественников, которых я видела в лесу, я не стану их покрывать. Как бы он ни был неприятен мне, правда на его стороне. В конце концов, жрецы могут и не иметь никакого отношения к Эрену. Может быть, страх того человека с миндалевидными глазами, как и мой, связан с тем, что он увидел в лесу.

— Ты прав, — согласилась я. Что есть гордость, если не еще одна одежда, которую скидываешь, когда она становится тебе мала? — Не во всем… только в этом. Да. Я видела, что произошло в лесу. Совершенно случайно.

— Ты расскажешь мне?

Я оглядела темный переулок.

— Может быть, отойдем немного? — Роуэн начал протестовать, но я перебила его. — Обещаю, я все объясню.

Чуть дальше по переулку у дверей лавки стояли два пустых ящика. Мои ноги отяжелели так, словно к ним привязали жернова. Убедившись, что мне будет видна дверь гостиницы, я уселась на один ящик, положив ступни в тяжелых башмаках на другой, предоставив Роуэну решать, сядет ли он на грязную землю или останется стоять, не видя моего лица. Он неловко присел на корточки.

— Я шла в Гренатту по личному делу, — начала я, не упоминая имени Паоло. Затем пересказала, что видела днем.

— И эти жрецы в «Зеленом льве»?

— Поэтому я так поспешно выбежала, — пояснила я. — Они меня испугали, хотя они, я уверена, не видели меня в лесу, и каждый признает, что правда была на их стороне. О чем тут говорить?

Он задумчиво покивал.

— Убийство ужасное. Хотя, как ты говоришь, нет ничего противозаконного в умении защитить себя. Но все равно, каждый, кто способен так легко расправиться с опасными разбойниками, привлекает мое внимание. Они сами едва ли менее опасны.

— И что ты будешь делать?

— Я поговорю с этими жрецами, выясню, что им нужно.

— И не скажешь им, кто ты?

— Полагаю, тебя заботит не моя безопасность?

Безопасность Грэми Роуэна была его личным делом.

— Просто мне кажется, что выступать в качестве простого путешественника не так рискованно, как в качестве шерифа. На самом деле, — у меня созревал план, — чтобы было еще проще, я буду рядом с тобой, когда ты заговоришь с ними. Скажем, что мы родственники.

— Не вижу смысла обманывать. По крайней мере, в этом деле у них нет причин меня бояться. — Он встал и насмешливо посмотрел на меня сверху вниз. — Но если по какой-то причине ты хочешь присутствовать при разговоре, я не стану препятствовать. Разумеется, я и мысли не допускаю, что ты покинешь Гренатту, не обсудив со мной кое-какие вопросы… например, что тебя сюда привело.

Я сдержалась.

— Даже не надейся. Если я ответила на несколько вопросов, это не значит, что я позволю тебе лезть в мои дела.

— Сударыня, ничего другого я и не ожидал.

Я не ответила на насмешку. Сейчас меня занимало, что я скажу святым отцам.

Как только мы с Роуэном вошли в гостиницу, хозяин заспешил к нам, подозрительно поглядывая на шерифа.

— Этот человек вас побеспокоил?

— Нет, совсем наоборот, добрый Бартоло. Спасибо за заботу. — Я не позволю Роуэну взять инициативу на себя. — Это мой кузен, Грэми, совсем неожиданно выехал мне навстречу. — Я не обращала внимания на побагровевшее лицо Роуэна. — Не скажет ли нам добрый хозяин, здесь, в общей зале, сидит человек, он в платье жреца, так вот, как его имя? Он очень похож на священника, который венчал мою сестру Катерину, но было бы глупо приставать к нему с вопросами, если это не тот священник.

— Имя этого человека как-то выскользнуло у меня из памяти, — ответил хозяин, — но все три жреца прибыли из монастыря в Валлеоре. Больше я ничего не знаю.

Через дверь ярко освещенной комнаты мне было видно жрецов, сидящих за столом в центре.

— Ведь это же может быть тот самый отец Франц, как ты считаешь, Грэми? — спросила я, указывая на троицу. — Я уверена, ему будет интересно узнать, что Катерина за пять лет родила пятерых крепких мальчишек. Значит, его молитвы были услышаны Маной!

В священных преданиях единственным делом Маны было произведение на свет Близнецов, жена первого бога занималась только детьми.

Шериф заглянул в дверь и тут же оттащил меня обратно в тень.

— Думаю, тебе следует немедленно уйти, — выдавил он придушенным шепотом.

— Как вы думаете, хозяин, — продолжала я, не обращая на Роуэна никакого внимания, — мне стоит поговорить с ними?

— Ну что ж, они кажутся вполне достойными людьми, — ответил хозяин, пожимая жирными плечами.

— Сомневаюсь, что им интересны подобные глупости, — заявил разъяренный шериф. — Ты…

— Мой кузен вечно твердит, что я слишком нахальна.

Роуэн так сильно сжал мне руку, что я едва не закричала.

— Так и есть. Нечего приставать к жрецам и к нашему хозяину со всякими глупостями.

Бартоло задумчиво поскреб под фартуком волосатую грудь.

— Ну, я не вижу ничего дурного в том, чтобы спросить. Всегда приятно, когда хвалят твою работу, даже если эту работу сделал не ты.

— Вот именно! — обрадовалась я и, выдернув руку из хватки Роуэна, шагнула к двери и прошла через дымную, полную народа залу. — Прошу прощения, ваша честь, господин. Могу я поговорить с вами?

Человек, который, я видела, легко перерезал два горла и умело пронзил человеческое сердце, повернулся ко мне. Мне потребовалось все самообладание, чтобы не отшатнуться назад. У него не могло быть души. Ни красота, ни жизнь, ни одно из близких мне человеческих чувств никогда не отражались в этих светлых глазах. Я быстро отвела глаза.

— Чем могу служить, госпожа? — У него оказался приятный дружелюбный голос, это никак не сочеталось с глазами.

— Наверное, это глупо, но мы с кузеном поспорили, и единственный способ выяснить, кто прав, — поговорить с вами. Я сказала, что вы, скорее всего, высокочтимый отец Франц, который венчал мою сестру Катерину и ее мужа Давида в Дешиве пять лет назад, и мне следует рассказать, какой благодатью после ваших молитв тогда одарила их Мана. За пять лет Катерина с Давидом породили пятерых сыновей. — Я говорила слишком быстро, стараясь не дать остаткам решимости покинуть меня. — Мой же кузен, он вон там, в темном углу вместе с нашим добрым хозяином, говорит, что нечего беспокоить усталых путников подобными пустяками, хотя по мне такое благословение, от которого рождаются пять сыновей, вовсе не пустяк!

На тонких губах заиграла улыбка, но она не заполнила пустоты глаз.

— Хотя я был бы рад принять благодарности, но не могу. Потому что никогда не бывал в Дешиве. Мое имя Жиано.

— Что ж, прошу прощения за беспокойство, ваше святейшество. Я так надеялась, что вы отец Франц, хотела попросить вас помолиться Аннадису за наше благополучное возвращение домой. После того, что мы сегодня видели… — Я вздрогнула.

— А что вы видели? — Осенние заморозки пришли на смену летней ночи.

— Ах, господин, не стала бы я оскорблять ваш слух описаниями, пока вы сидите за столом.

— Путники должны делиться друг с другом наблюдениями и накопленным опытом, сударыня, облегчая дорогу своим ближним, — произнес он благосклонно. — Мне это кажется бесспорным. Вы согласны?

Едва ли я могла бы не согласиться. Хотя меня никто не приглашал, я взяла стул, села и перегнулась через стол. Чтобы избежать его взгляда, я не сводила глаз с золотой серьги, которую он носил в правом ухе.

— Ваша правда, сударь. Это было самое кошмарное зрелище, какое я когда-либо видела. Пять покойников, безжалостно зарезанных и брошенных на дороге в лесу. Это разбойники, как я слышала. Хоть им и поделом, но все равно страшно. Меня бросает в дрожь, как подумаю, что завтра нам снова ехать.

Тонкие пальцы отца Жиано покоились на столе, одна рука на другой, на светлой коже не было видно следов крови.

— Мы тоже слышали о происшествии и были поражены. Нас направили в Лейран организовать школу для ваших молодых воинов, обучать их служению Аннадису, но подобные преступления могут вынудить нас вернуться к затворнической жизни в монастыре.

Значит, они решили лгать. Ничего удивительного.

— Храмовая школа в западном Лейране, какая честь! К такому преподавателю я не отправила бы ни одного ученика.

— К несчастью, наши планы расстроены, — продолжал он, наклоняясь ближе, его слова обволакивали меня. — Грабители не всегда таятся в лесах, иногда они встречаются даже в нашей семье. Вероломный слуга похитил ту небольшую сумму, с которой мы собирались начать строительство.

А вот и связь. Я не смела показать им свою радость, только сердце учащенно забилось.

— А вы сообщили властям? Может, моему кузену позвать Барнарда, местного шерифа, тогда вашим слугой займется закон.

Вероломный слуга… Неужели эти тоже ищут «чокнутого конюха»?

— Это против наших правил — передавать своих людей светским властям, мы ищем его уже две недели. Если бы мы нашли парня, мы бы сами убедили его раскаяться в своем предосудительном поведении.

О каком раскаянии может говорить человек, лишенный души? Способный лишить другого человека одежды? Голоса? Разума?

— Мой кузен много ездит по делам, ваше святейшество. За последние пять месяцев он, наверное, побывал здесь во всех гостиницах, на всех постоялых дворах, и у него полно знакомых. Можете ли вы описать этого злодея, который пал так низко, что осмелился обокрасть святых слуг Воителя? Вдруг мой кузен его встретит.

— Молодой человек. Высокий, светловолосый, хорошо сложен, но злобен и вспыльчив и слаб разумом, полным невероятных видений. Я думал, боги послали ему слабоумие как испытание, но, увы, он воспитывался у нас в храме с самого детства, и все наши усилия прошли даром.

— Как печально, — отозвалась я. Как ловко он лжет. — Но люди часто злоупотребляют доверием святых отцов. Я спрошу кузена, не видел ли он кого-нибудь похожего. Сама я никого такого не встречала.

— Да-да. — Жрец поднял стакан с вином и откинулся на спинку стула. Я его больше не интересовала.

Я надеялась выведать у него кое-что еще: имя, происхождение, может быть, добиться намека, что «вероломный слуга» имеет некоторые магические способности. Но я достаточно прожила на свете, чтобы понять, когда следует остановиться и больше не искушать судьбу.

— Желаю вам и вашим спутникам доброй ночи. Мой кузен в подобных гостеприимных домах несколько увлекается спиртным. Только бы он до утра пришел в себя!

Человек в черном кивнул и снова повернулся к своим молчаливым спутникам в капюшонах. Мне показалось, что на его узком лице отразилось нетерпение, но я не осмелилась посмотреть на него внимательнее.

Медленно выйдя из общей залы, я прошла по темной прихожей, поднялась по лестнице. Как только я отошла, чтобы меня не было видно из общей комнаты, и собралась подняться выше, передо мной, словно палач, оказался мрачный Роуэн.

— Какая глупость!

— Но принесшая плоды, разве нет? Ты слышал? Бедные слуги Воителя, все их деньги украли, остались только золотые украшения, на которые можно купить герцогство. И ни слова о происшествии в лесу. — И еще нелепая история о сбежавшем слуге.

— Тебе повезло. Эти люди шутить не склонны…

— Я думала, ты способен на большее, чем подслушивать на лестнице, словно глупая горничная. Что за храбрец мой кузен Грэми!

— Небольшая предосторожность не повредит.

Что его беспокоит: что я вмешалась в это дело или что вмешалась именно я?

— Сомневаюсь, что в ней есть необходимость. Разве я плохо сыграла?

— Удивительно, что ты относишься к этому как к игре после того, что видела в лесу. На все ли твои вопросы ответили правдиво? Может, снизойдешь и просветишь меня, что тебе нужно в этом деле и что еще ты хотела узнать у этих людей.

— Нам не следует обсуждать подобные вещи на лестнице.

— Полагаю, о родственной беседе у тебя в комнате или небольшой вечерней прогулке и речи быть не может?

— Я сплю на ходу, шериф. И разумеется, мне ничего не нужно в этом деле. Меня, конечно, заинтересовало то, что произошло в лесу, и я хотела помочь тебе, поскольку… ты был прав, я должна была. Спокойной ночи.

Роуэн неловко поклонился.

— Напомню, что освобождение под честное слово требует от тебя повиновения любому шерифу, и из-за характера твоих преступлений я обязан следить за твоими поступками. Мы еще не покончили с нашими делами, сударыня. Тебе не позволяется выходить из комнаты и встречаться с кем-либо, пока я не разрешу тебе выйти. Первое, что я сделаю завтра утром, — навещу тебя.

Этот невыносимый человек начал спускаться, а я, к моему огорчению, не смогла найти достаточно колких слов, чтобы бросить ему вслед. Уже находясь внизу, он договорил:

— Можешь передать Паоло, что его бабка с ума сходит от беспокойства, и если его не прикончат разбойники или заговорщицы, это сделаю я.