Приключения Перигрина Пикля

      Лейтенант уверил его, что не имеет намерения применять к нему какое бы то ни было насилие; но в то же время он указал ему на опасность раздражать коммодора, который и без того чуть не рехнулся благодаря его исчезновению, а затем изложил свои доводы, столь же веские, сколь и очевидные, в такой дружеской и вежливой форме, что Перигрин внял его убеждениям и обещал сопровождать его на следующий день в Винчестер.
      Хэтчуей, в восторге от успеха переговоров, тотчас пошел к конюху и заказал почтовую карету для мистера Пикля и его слуги, с которыми он затем угощался двойной порцией румбо, и был уже поздний час, когда он оставил влюбленного во власти сна или, вернее, терний его собственных мыслей; ибо тот не спал ни секунды, беспрестанно терзаемый перспективой разлуки со своей божественной Эмилией, которая была теперь единственной владычицей его души. Была минута, когда он решил уехать рано утром, не повидавшись со своей прелестницей, в чьем чарующем присутствии он не смел довериться своей собственной стойкости. Затем мысли о столь неожиданном и непочтительном разрыве с ней выступили в защиту его любви и чести. Эта борьба чувств мучила его всю ночь, и пора было вставать, когда он решил навестить свою чаровницу и откровенно сообщить ей мотивы, побуждавшие его покинуть ее.
      С тяжелым сердцем отправился он в дом ее матери, сопровождаемый до ворот Хэтчуеем, не пожелавшим оставить его одного, и, войдя в комнату, увидел Эмилию, которая только что встала и, по его мнению, была прекрасна, как никогда.
      Встревоженная его ранним визитом и облаком, застилавшим его чело, она стояла в молчаливом ожидании печальных известий, и лишь после длительной паузы у него хватило решимости сказать ей, что он пришел попрощаться. Хотя она пыталась скрыть свое огорчение, но с природой не сладишь: лицо ее мгновенно омрачилось, и лишь с великим трудом она удержалась от слез, затуманивших ее прекрасные глаза. Он угадал течение ее мыслей и, желая облегчить ее скорбь, уверил ее, что найдет способ увидеться с нею снова через несколько недель; в то же время он поведал ей все доводы, заставлявшие его уехать, с которыми она охотно согласилась; и так как они утешали друг друга, то первые приступы горя смягчились, и, прежде чем миссис Гантлит спустилась вниз, они уже могли держать себя с большей пристойностью, покорившись судьбе.
      Славная леди, узнав его решение, выразила огорчение и высказала надежду, что обстоятельства позволят ему еще раз почтить их своим приятным обществом.
      Лейтенант, которого стало беспокоить отсутствие Перигрина, постучал в дверь и, будучи представлен своим другом, имел честь завтракать с обеими леди; вследствие такого обстоятельства сердце его потерпело жестокое потрясение от чар Эмилии, и впоследствии он ставил себе в заслугу перед своим другом, что воздержался от роли его явного соперника.
      Наконец, они распрощались с любезными хозяйками и, выехав примерно через час из гостиницы, прибыли около двух часов в Винчестер, где мистер Джолтер был чрезвычайно обрадован их появлением.
      Так как характер этого приключения был неизвестен никому, кроме тех, на кого можно было положиться, то всем осведомлявшимся о причине отсутствия Перигрина, было сказано, что он жил с одним из своих родственников в деревне, и директор согласился смотреть сквозь пальцы на его безрассудный поступок. Итак, Хэтчуей, видя, что все улаживается к благополучию его друга, вернулся в крепость и дал коммодору отчет о своей экспедиции.
      Старый джентльмен был сильно потрясен, услыхав об участии леди во всем этом деле, и весьма энергически заявил, что лучше человеку быть занесенным взалив Флориды, чем затянутым в устье женщины; ибо в первом случае он может с помощью хорошего лоцмана благополучно провести свое судно между Багамскими островами и берегами Вест-Индии, но во втором нет никакого выхода и не имеет смысла бороться с течением: он окажется запертым и налетит на мель с подветренной стороны. Посему он решил изложить положение дел мистеру Гемэлиелу Пиклю и обсудить с ним те меры, какие вернее всего могли бы отвлечь его сына от этой праздной любовной интриги, которая не преминет стать опасной помехой для его образования.
      Тем временем мысли Пери были всецело поглощены его любезной возлюбленной, которая - спал он или бодрствовал - неизменно преследовала его воображение, создавшее следующие стансы ей в хвалу:
      Прощай, струящийся поток,
      И ты, весенний ветерок.
      Долина, где весна цветет
      И птичка весело поет.
      Порхала там душа моя,
      И не вздыхал, не плакал я,
      Но Целия моя вдали
      И сердце бедное болит.
      Прекрасней, чем рассвет весной,
      Когда поля блестят росой
      И солнце, освещая мир,
      Согреет ласковый зефир,
      Божественный и яркий дар
      Твоих волшебных, милых чар.
      Они восторгом полнят день
      И радостью ночную сень.
      Это юношеское произведение было вложено в очень нежную записку к Эмилии и поручено заботам Пайпса, которому было приказано отправиться в место жительства мисс Гантлит и передать в подарок оленину и привет обеим леди, а также вручить письмо мисс без ведома ее мамаши.
      ГЛАВА XIX
      Его посланца постигает неудача, но тот исправляет дело необычайным способом, приводящим к странным последствиям
      Пассажирская карета проезжала в двух милях от деревни, где жила мисс Гантлит, и Том договорился с кучером о месте на козлах и отправился с поручением, хотя был не очень-то пригоден для такого рода комиссий. Получив особые предписания касательно письма, он решил сосредоточить на нем свои заботы и очень остроумно поместил его между своим чулком и пяткой, где, по его мнению, оно будет прекрасно защищено от всяких бед и случайностей. Здесь оно лежало, пока он не прибыл в гостиницу, где останавливался прежде; освежившись пивом, он снял чулок и достал злосчастное письмо, грязное и разорванное в клочья, ибо последние две мили он шел пешком. Ошеломленный этим обстоятельством, он издал долгое и громкое "фью!", за которым последовало восклицание: "Черт подери мои старые башмаки! Клянусь богом, вот так напасть!" Затем он опустил локти на стол, а лоб - на свои два кулака, и в такой позе рассуждал сам с собой о средствах помочь беде.
      Так как его не развлекало обилие мыслей, то он вскоре заключил, что придется поручить приходскому клерку, который, как он знал, был великим грамотеем, написать другое послание сообразно с указаниями, какие он ему даст; и, не помышляя о том, что искалеченный оригинал может в какой-то мере облегчить этот план, он благоразумно предал его огню, чтобы уничтожить улику.
      Сделав этот мудрый шаг, он пошел разыскивать писца, которому растолковал свое дело и посулил полный кувшин пива в виде вознаграждения. Клерк, который был также и школьным учителем, гордясь случаем показать свои таланты, охотно взялся за эту работу; и, отправившись со своим заказчиком в гостиницу, менее чем в четверть часа создал образец красноречия, столь понравившийся Пайпсу, что тот пожал ему в благодарность руку и удвоил порцию пива. Покончив с выпивкой, он направился к дому миссис Ганглит с оленьим окороком и этим письмом и передал поручение матери, которая приняла его крайне любезно и задала много любезных вопросов о здоровье и благополучии его хозяина, пытаясь наградить посланного кроной, каковую тот наотрез отказался принять сообразно с настоятельными предписаниями мистера Пикля. Покуда старая леди давала указания слуге, как распорядиться подарком, Пайпс увидел в этом благоприятный случай, чтобы покончить дело с Эмилией, и посему, закрыв один глаз, ткнув большим пальцем в левое плечо молодой леди и весьма многозначительно скривив физиономию, он поманил ее в другую комнату, словно было у него что-то важное, о чем он желал сообщить. Она поняла намек, как ни был он странно выражен, и, отойдя в сторонку, дала ему возможность сунуть ей письмо в руку, которую он в то же время слегка пожал в знак уважения; затем, покосившись на мать, стоявшую к ним спиной, ударил себя пальцем по носу, тем самым рекомендуя хранить молчание и соблюдать осторожность.
      Эмилия, спрятав письмо у себя на груди, не могла не улыбнуться учтивости и ловкости Тома; но, дабы ее мамаша не застигла его при разыгрывании пантомимы, она прервала это немое объяснение, громко спросив, когда он предполагает отправиться обратно в Винчестер. Когда он ответил: "Завтра утром", миссис Гантлит поручила его гостеприимству своего лакея, выразив желание, чтобы за мистером Пайпсом ухаживали внизу, где его и оставили ужинать и принимали очень радушно. Наша юная героиня, горя нетерпением прочитать записку своего возлюбленного, которая заставляла ее сердце трепетать от сладостного ожидания, поскорее удалилась в свою комнату с целью ознакомиться с содержанием, которое было таково:
      "Божественная владычица моей души! Если бы ослепительное пламя вашей красоты не испарило частиц моего восхищенного мозга и не испепелило мой рассудок в золу тупости, быть может сверкание моей страсти засияло бы ярко сквозь траурную завесу моих чернил и величием своим превзошло бы даже Плеяды, хотя оно и перенесено на оконечность серого гусиного пера! Но ах! небесная очаровательница! Некромантия твоих тиранических чар сковала мои способности несокрушимыми цепями, которые, если твоя жалость их не расплавит, я обречен вечно носить в адской пучине мрачного отчаяния. Соизволь же, о ты, ярчайшее светило сей земной сферы, греть, равно как и сиять; и пусть теплые лучи твоего благоволения растопят ледяные эманации твоего презрения, которое заморозило дух ангельского превосходства! Твой отменнейший обожатель и первейший раб
      Перигрин Пикль".
      Никогда еще изумление не бывало более ошеломляющим, чем изумление Эмилии, когда читала она это любопытное произведение, которое просмотрела от слова до слова трижды, прежде чем поверила свидетельству своих чувств. Она стала всерьез опасаться, что любовь вызвала расстройство в уме ее возлюбленного; но после тысячи догадок, которыми пыталась объяснить столь необычайную напыщенность стиля, она заключила, что это результат простого легкомыслия, рассчитанный на то, чтобы осмеять страсть, в которой он прежде изъяснялся. Раздраженная таким предположением, она решила смутить его торжество напускным равнодушием и постараться в то же время отнять у него то место, какое он занимал в ее сердце. И, поистине, такая победа над своими наклонностями могла быть достигнута без большого труда, ибо она отличалась покладистым нравом, который мог приспособляться к превратностям судьбы; а ее живость, отвлекая воображение, защищала ее от острого чувства скорби. Вследствие такого решения и намерения она не послала никакого ответа и ни малейших знаков внимания с Пайпсом, который был отпущен с обычным приветом от матери и явился на следующий день в Винчестер
      У Перигрина глаза засверкали, когда он увидал вернувшегося посланца, и он протянул руку с надеждой получить какой-нибудь особый знак расположения своей Эмилии. Но как же он был потрясен, убедившись, что надежда его столь жестоко обманута! Физиономия его мгновенно вытянулась. Он стоял молчаливый и смущенный, затем трижды повторил вопрос: "Как! Ни слова от Эмилии?" И, не доверяя сообразительности своего курьера, подробно осведомился обо всем, что касалось оказанного ему приема. Он спросил, видел ли тот молодую леди; была ли она в добром здоровье; нашел ли он случай передать письмо и какой у нее был вид, когда он вручил его. Пайпс отвечал, что он никогда еще не видывал ее такой здоровой и веселой; что он ухитрился не только передать ей письмо незаметно, но и справиться потихоньку о ее распоряжениях и услышать, что письмо не нуждается в ответе.
      Это последнее обстоятельство Перигрин счел явным знаком неуважения и с негодованием кусал себе губы. Впрочем, после дальнейших размышлений он предположил, что ей неудобно было посылать письмо с этим вестником, и она несомненно осчастливит его по почте. Это соображение утешило его на время, и он нетерпеливо ждал исполнения своей надежды; но когда прошло восемь дней и результатов не воспоследовало, спокойствие духа покинуло его; он проклинал весь женский пол и был охвачен мрачным негодованием; но вскоре гордость пришла ему на помощь и спасла его от ужасов жестокой меланхолии. На пренебрежение своей неблагодарной возлюбленной он решил ответить тем же; его физиономия постепенно обрела прежнюю ясность, и хотя к тому, времени он почти излечился от фатовства, однако начал снова участвовать в публичных увеселениях с видом радостным и беззаботным, чтобы Эмилия могла услыхать о том, сколь мало внимания обращает он на ее пренебрежение.
      Никогда не бывает недостатка в неких услужливых особах, которым доставляет удовольствие распространять такого рода сведения. Слух о его поведении вскоре дошел до мисс Гантлит и подтвердил то мнение, какое составилось у нее после его письма; поэтому она укрепилась в своих прежних чувствах и переносила его равнодушие с философическим спокойствием. Итак, общение, начавшееся с нежной и искренней любви и обещавшее быть длительным, было прервано в самом начале вследствие недоразумения, вызванного простоватостью Пайпса, который ни разу не задумался о последствиях своего обмана.
      Хотя в настоящее время их взаимная страсть была таким образом подавлена, она не совсем угасла, но тлела, неведомо даже для них самих, покуда одно событие, случившееся позднее, не раздуло скрытого пламени и любовь не обрела прежней власти над их сердцами.
      В то время как они вращались вне сферы притяжения друг к другу, коммодор, боясь, что Пери грозит опасность впутаться в какую-нибудь пагубную интригу, решил, по совету мистера Джолтера и его друга, приходского священника, отозвать его из того места, где он завязал такие неосторожные связи, и отправить в университет, где ему дали бы возможность закончить образование и отучить воображение от всех ребяческих забав.
      Этот план был сообщен его родителю, который, как было уже отмечено, всегда оставался безучастным ко всему, что имело отношение к старшему сыну; а что касается миссис Пикль, то со времени его отъезда она слышать не могла его имени, не теряя спокойствия и равновесия, за исключением одного раза, когда супруг уведомил ее, что их сын вступил на гибельный путь вследствие безрассудной любви. Вот тогда она поздравила себя со своей проницательностью, различившей клеймо греха на этом порочном мальчике, и принялась сравнивать его с Геми, который, по ее словам, был ребенком исключительно способным и уравновешенным и, милостью божией, будет утешением своих родителей и украшением семьи.
      Если я скажу, что этот любимец, столь воспеваемый ею, нимало не походил на того, кого она описывала; если я скажу, что это был мальчик тупой, с удивительно уродливым телом и еще более извращенным нравом и что она убедила мужа разделить ее мнение, хотя оно противоречило здравому смыслу, равно как и его собственному наблюдению, - боюсь, что читатель подумает, будто я изображаю чудовище, которое никогда не существовало в природе, и склонен будет осудить скудость моего воображения; однако нет ничего правдивее, чем каждая деталь, какую я отметил; и я бы хотел, чтобы столь своеобразный портрет имел сходство только с одним оригиналом.
      ГЛАВА XX
      Перигрин получает приказ навестить своего дядю. - Возбуждает все большую и большую ненависть родной матери. - Взывает к отцу, чьей снисходительности наносит удар авторитет его жены
      Отмахнувшись от этих размышлений, вернемся к Перигрину, который получил приказ навестить своего дядю и спустя несколько дней прибыл с мистером Джолтером и Пайпсом в крепость, куда принес с собой веселье и радость. Изменения, происшедшие за это время в его особе, были весьма благоприятны для его наружности, ибо из миловидного мальчика он превратился в очень привлекательного юношу. Он уже теперь был выше среднего роста; мускулы были прекрасно развиты, лицо очень похорошело, а фигура казалась такой элегантной и грациозной, словно ее вылепили по тому же самому образцу, что и Аполлона Бельведерского.
      Такая внешность не могла не располагать людей в его пользу. Коммодор, несмотря на благоприятные отзывы, какие он слышал, убедился, что его ожидания превзойдены Перигрином, и выразил свое одобрение в самой энергической форме. Миссис Траньон была поражена его изящными манерами и оказывала ему исключительные знаки внимания и расположения; его ласкали все окрестные жители, которые, восхищаясь его дарованиями, невольно жалели сумасшедшую его мать, лишившую себя той радости, какую почувствовала бы всякая другая родительница при виде такого любезного сына.
      Благожелательными людьми был сделан ряд попыток победить это чудовищное предубеждение, но их старания, вместо того чтобы излечить, только усилили болезнь; ее так и не убедили порадовать сына хотя бы малейшим знаком материнской привязанности. Наоборот, ее первоначальное отвращение выродилось в такую ненависть, что она использовала все средства, чтобы лишить своего ни в чем не повинного ребенка любви коммодора, и даже прибегала к самой злостной клевете для достижения своей цели. Каждый день оскорбляла она слух своего супруга каким-нибудь вымышленным примером неблагодарности Перигрина по отношению к дяде, прекрасно зная, что вечером это будет доведено до сведения коммодора.
      Мистер Пикль имел обыкновение сообщать коммодору в клубе, что многообещающий фаворит высмеивал его в компании или порочил имя его супруги тогда-то и таким образом, пересказывал скандальную сплетню, придуманную его же собственной женой. К счастью для Перигрина, коммодор не питал большого уважения к авторитету своего осведомителя, ибо знал, из какого источника черпает он сведения; кроме того, юноша имел верного друга в мистере Хэтчуее, который неизменно мстил за него, когда его столь несправедливо обвиняли, и всегда находил аргументы, опровергающие утверждения его врагов. Но, даже в том случае, если бы Траньон сомневался в порядочности юного джентльмена и был глух к увещаниям лейтенанта, Пери имел оплот, достаточно надежный, чтобы защищать его от всех подобных нападений. Этим надежным оплотом была его тетка, чье расположение к нему усиливалось, как было замечено, в той степени, в какой уменьшалось расположение его родной матери; и, право же, усиление чувства у одной зависело, по всей вероятности, от уменьшения его у другой, ибо каждая из этих двух леди с большой учтивостью соблюдала все правила добрососедских отношений и добросовестнейшим образом, и они ненавидели друг друга в сердце своем.
      Миссис Пикль, будучи раздосадована великолепием нового экипажа своей золовки, с той поры всегда старалась во время визитов развлекать публику ядовитыми насмешками над немощами бедной леди, а миссис Траньон пользовалась первым же удобным случаем с ней расплатиться, обвиняя ее в противоестественном отношении к ее собственному ребенку; итак, в результате такого раздора одна столько же гнушалась Перигрином, сколько ласкала его другая; и я твердо верю, что радикальнейшим средством повредить его положению в крепости было бы притворное потаканье ему в отцовском доме; но, правильно или фантастично такое заключение, несомненным остается одно: этот эксперимент не был проделан, и мистер Перигрин не подвергался ни малейшей опасности лишиться милостей. Коммодор, который по праву ставил себе одному в заслугу полученное Пери образование, гордился теперь успехами юноши, словно тот и в самом деле был его собственным отпрыском, а иной раз его любовь взлетала на такие высоты энтузиазма, что он всерьез считал его родным детищем. Несмотря на прекрасные отношения, в каких наш герой состоял со своей теткой и ее мужем, он не мог не чувствовать оскорбления, которые ему наносил каприз его матери, и хотя веселый его нрав препятствовал ему предаваться каким бы то ни было мрачным размышлениям, он не преминул сообразить, что, буде какой-нибудь несчастный случай лишит его коммодора, он, по всей вероятности, очутится в весьма неприятном положении. Побуждаемый такими мыслями, он как-то вечером отправился вместе со своим дядей в клуб и был представлен своему отцу, прежде чем тому успели намекнуть о его приходе.
      Мистер Гемэлиел никогда не бывал так смущен, как при этой встрече. Его собственный нрав не допустил бы его до такого поступка, который мог вызвать хоть малейшее волнение или помешать его вечернему увеселению; но в такой мере был он запугай своей женой, что не смел потакать миролюбивым своим наклонностям, и, как я уже сказал, он относился к сыну безучастно. Терзаемый, таким образом, противоречивыми побуждениями, когда Пери был ему представлен, он сидел молчаливый и сосредоточенный, словно не слышал или не хотел слышать его приветствия; а когда юноша, трогательно просивший объяснить, чем вызвал он его неудовольствие, заставил его высказаться, он отвечал с раздражением:
      - Послушай, дитя мое, чего ты от меня хочешь? Твоя мать тебя терпеть не может.
      - Если моя мать так жестока... я не хочу называть это чудовищным, сказал Перигрин, и слезы негодования брызнули у него из глаз, - если она так жестока, что гонит меня и лишает своей любви без всякой к тому причины, то, надеюсь, вы не будете в такой мере несправедливым, чтобы разделить ее ужасное предубеждение.
      Прежде чем мистер Пикль успел ответить на этот упрек, к которому он был вовсе неподготовлен, коммодор вмешался и поддержал протест своего любимца, заявив мистеру Гемэлиелу, что ему стыдно видеть мужчину, пришпиленного столь жалким образом к юбке жены.
      - Что касается до меня, - сказал он, повышая голос и принимая важную и повелительную осанку, - то, прежде чем я допущу, чтобы мною при всякой погоде управляла женщина, я подниму такой ураган над ее головой, что...
      Тут его прервал мистер Хэтчуей, вытянув шею по направлению к двери, в позе человека прислушивающегося, и воскликнул:
      - Эй! А вот и ваша супруга собирается нанести нам визит!
      Выражение лица Траньона изменилось в одну секунду. Страх и смущение отразились на его физиономии; голос его, звучавший оглушительно, понизился до шепота: "Я уверен, что вы ошибаетесь, Джек", - и в крайнем замешательстве он вытер пот, выступивший у него на лбу при этой ложной тревоге. Лейтенант, наказав его, таким образом, за произнесенную им хвастливую речь, сказал с лукавой усмешкой, что был введен в заблуждение скрипом наружной двери, который он принял за голос миссис Траньон, и попросил его продолжать свои увещания, обращенные к мистеру Пиклю. Нельзя отрицать, что такая заносчивость была не к лицу Траньону, который так же подчинялся власти своей жены, как и тот, чью слабость он осмелился осуждать; разница была лишь в темпераментах - покорность Траньона напоминала покорность медведя, прерываемую припадками раздражительности и бешенства, тогда как Пикль нес ярмо, как бык, не выражая досады. Не чудо, стало быть, что эта лень, эта медлительность, эта вялость сделали Гемэлиела неспособным противостоять доводам и назойливости его друзей, которым он в конце концов уступил. Он согласился со справедливостью их замечаний и, взяв сына за обе руки, обещал не отказывать ему впредь в своей любви и отцовском покровительстве.
      Но это похвальное решение оказалось непрочным. Миссис Пикль, все еще не доверяя его стойкости и ревнуя к знакомству с коммодором, неизменно расспрашивала его каждый вечер о разговорах, какие велись в клубе, и приноравливала свои наставления к получаемым ею сведениям. Итак, не успел он спокойно лечь в постель - эту академию, в которой все достойные жены читают свои лекции, - как начался допрос, и она моментально заметила что-то уклончивое и двусмысленное в ответах своего супруга. Возбужденная этим открытием, она использовала свое влияние и сноровку с таким успехом, что он открыл все подробности встречи и, выдержав весьма суровую головомойку за свое простодушие и неразумие, унизился до такой степени, что обещал взять назад на следующий же день уступки, им сделанные, и навеки отречься от недостойного объекта ее отвращения. Это обещание было выполнено в письме коммодору, которое она сама продиктовала в таких выражениях:
      "Сэр, так как вчера вечером было оказано давление на мой добродушный нрав, то меня убедили не лишать поддержки и обещать неведомо что этому порочному юноше, чьим родителем я имею несчастье быть; прошу вас заметить, что я отказываюсь от всякой поддержки и обещаний и отныне никогда не буду считать своим другом того, кто в данном случае будет ходатайствовать перед вашим, сэр, и т. д.
      Гем. Пиклем".
      ГЛАВА XXI
      Траньон взбешен поведением Пикля. - Перигрин обижен несправедливостью матери, которой он изъясняет свои чувства в письме. - Поступает в Оксфордский университет, где рекомендует себя как юноша с предприимчивым умом
      Безгранично было бешенство, которое овладело Траньоном после этого нелепого отречения. Он разорвал письмо своими деснами, ибо зубов у него вовсе не было, плевался с яростными гримасами в знак того презрения, какое он питает к автору, которого он не только посылал к черту, как вшивого, шелудивого, гнусного, подлого, трусливого, неотесанного дурня, но и решил вызвать на поединок огнем и мечом; однако он отказался от этой крайней меры и был умиротворен вмешательством и советом лейтенанта и мистера Джолтера, которые объяснили, что письмо является результатом немощи бедного парня, вследствие чего он заслуживает скорее жалости, чем злобы, и обратили его негодование на жену, которую Траньон и поносил соответствующим образом. Да и сам Перигрин не мог отнестись терпимо к этой оскорбительной декларации, о природе коей он узнал от Хэтчуея, после чего, возмущенный и пораженный, удалился немедленно в свою комнату и в порыве гнева сочинил следующее послание, которое было немедленно препровождено его матери:
      "Сударыня, если бы природа сделала меня страшилищем с виду и наделила душой, столь же порочной, сколь омерзительно было бы мое тело, я пользовался бы, по-видимому, особыми знаками вашей любви и одобрения, ибо вы преследовали меня с таким противоестественным отвращением, не имея к тому никаких видимых оснований, кроме того, что я так резко отличаюсь и по внешности и по нраву от этого уродливого мальчишки, который является предметом вашей нежности и забот. Если только при таких условиях я могу добиться вашей милости, молю бога, чтобы вы, сударыня, никогда не перестали ненавидеть вашего глубоко оскорбленного сына
      Перигрина Пикля".
      Это письмо, которое нельзя оправдать ничем, кроме вспыльчивости и неопытности, произвело на его мать впечатление, какое легко можно предугадать. Она была разгневана до бешенства, хотя в то же время рассматривала письмо как результат исключительной злобы миссис Траньон и растолковала его своему супругу как оскорбление, на которое честь обязывает его ответить разрывом всяких сношений с коммодором и его семейством. Это была горькая пилюля для Гемэлиела, который за долгие годы до такой степени привык к обществу Траньона, что отказаться внезапно от посещения клуба было для него не легче, чем расстаться с рукой или ногой. Посему он осмелился заявить о невозможности для него последовать ее совету и просил, чтобы ему хотя бы разрешили порвать сношения постепенно, уверяя, что он приложит старания удовлетворить ее желание.
      Тем временем шли приготовления к отъезду Перигрина в университет, и через несколько дней он уехал, на семнадцатом году жизни, в сопровождении тех же спутников, какие жили с ним в Винчестере. Дядя дал ему строгий наказ избегать компании легкомысленных женщин, заниматься науками, извещать его о своем здоровье как можно чаще, когда у него будет свободное время для письма, и определил ему на жизнь пятьсот фунтов в год, считая и жалование его гувернеру, что составляло одну пятую всей суммы. Сердце нашего молодого джентльмена возрадовалось, предвкушая, как он заживет на такую щедрую ежегодную ренту, распоряжение коей было доверено его осмотрительности; и он тешил свое воображение приятнейшими мечтами во время путешествия в Оксфорд, которое совершил в два дня. Здесь, будучи представлен главе колледжа, которому его рекомендовали, обеспечен прекрасным помещением, занесен в книги, как джентльмен-коммонер, и отдан под наблюдение рассудительного тьютора, он, вместо того чтобы вернуться к изучению греческого и латыни, в коих почитал себя уже достаточно сведущим, возобновил знакомство кое с кем из своих старых школьных товарищей, которые находились в таком же положении, и был ими посвящен во все модные увеселения этого города.
      Вскоре он обратил на себя внимание своею предприимчивостью и остроумием, которые в такой мере пришлись по вкусу университетским щеголям, что он был принят членом их корпорации и в весьма короткий срок стал самой заметной фигурой во всем братстве; однако он отнюдь не чванился своей способностью выкурить наибольшее количество трубок или выпить элю больше, чем кто бы то ни было; такие достижения были слишком грубы, чтобы пленить его утонченное тщеславие. Он гордился своим умением добродушно высмеять кого-нибудь, своим умом и вкусом, своими познаниями и талантом вести интригу. Да и экскурсии свои он не ограничивал окрестными деревушками, которые обычно посещаются студентами раз в неделю ради плотских утех. Он держал своих лошадей, разъезжал по всему графству во время увеселительных прогулок, присутствовал на всех скачках на расстоянии пятидесяти миль от Оксфорда и частенько наезжал в Лондон, где иной раз проводил инкогнито большую часть учебного времени.
      Университетские правила были слишком строги для юноши с таким живым темпераментом, и потому он со временем свел знакомство с проктором. Но всех выговоров, какие он выслушивал, было недостаточно, чтобы умерить его разбег; он посещал таверны и кофейни, проказничал по ночам на улицах, оскорблял своих товарищей-студентов из разряда трезвых и миролюбивых; даже тьюторы не были избавлены от его насмешек; он издевался над университетским начальством и пренебрегал всеми правилами дисциплины колледжа.
      Тщетно пытались бороться с его проделками наложением штрафов; он был щедр до расточительности и поэтому платил не возражая. Трижды влезал он в окно торговца, с чьей дочерью была у него любовная интрига; и столько же раз принужден был искать спасения, стремительно выпрыгивая из окна, а как-то ночью едва не пал жертвой засады, устроенной отцом, но верный оруженосец Пайпс вступился за него и мужественно спас от дубинок.
      В разгар этих увеселений мистер Джолтер, видя, что его увещания безрезультатны, а авторитет окончательно подорван, попробовал отучить своего питомца от сумасбродных выходок, заняв его внимание каким-нибудь более похвальным делом. С этою целью он ввел его в клуб политиков, которые приняли его со всеми знаками уважения, приспособились больше, чем он мог надеяться, к его веселому нраву и, обсуждая проекты преобразования государства, пили с таким усердием за осуществление своих планов, что патриотические их заботы были совершенно затоплены.