Приключения Перигрина Пикля

      Следующим посетителем, представшим пред этим алтарем мудрости, был некий сочинитель, который почитал себя достойным получить совет бесплатно, заявив, что у древних пророк и поэт были известны под одним и тем же именем и что и по сей день и тот и другой вещают по вдохновению. Прорицатель отказался признать это родство, которое, по его словам, существовало прежде, ибо оба эти vates {Пророки (лат.).} были детьми вымысла, но так как к нему самому это определение не подходит, то он позволяет себе отречься от всяких связей с родом поэтов; итак, бедному сочинителю пришлось бы уйти, ничего не добившись, хотя он и предлагал оставить в залог оду, если бы Кэдуоледеру не захотелось узнать, с каким вопросом явился сей джентльмен. Поэтому он сказал ему, что, из уважения к его природным дарованиям, он на сей раз готов удовлетворить его безвозмездно, и попросил, чтобы тот подробно рассказал о сомнениях, какие желает разрешить.
      Сын Парнаса, обрадованный этим снисхождением, поблагодарил некроманта и сообщил, что не так давно вручил рукопись своей пьесы одному великому человеку, знатоку искусств, который не только прочел и одобрил произведение, но и взялся рекомендовать его для представления в театре; он, сочинитель, узнал от этого покровителя, что в результате его похвал пьеса уже принята одним из директоров, который твердо обещал показать ее на сцене; но когда сочинитель пришел к упомянутому директору узнать, на какой день он намерен назначить репетицию, директор заявил, что никогда не видел этой пьесы и ничего о ней не слыхал.
      - Итак, мистер прорицатель, - сказал он, - я хочу знать, будет ли представлена моя пьеса и есть ли у меня надежда увидеть ее на театре этой зимой.
      Кэдуоледер, который в дни своей молодости заигрывал с театральными музами, был раздражен этим вопросом, вызвавшим воспоминание о его собственных неудачах, и отправил сочинителя восвояси, резко ответив, что театральные дела находятся вне сферы его предвидения, ибо ими ведают демоны притворства, невежества и прихоти.
      Весьма трудно перечислять все те ответы, какие, прорицая, давал наш волшебник. С ним совещались по всем вопросам, касавшимся юридических дел, врачевания и торговли, не говоря уже о таких простых вещах, как брак и прелюбодеяние; его совета и помощи искали шулеры, жаждавшие владеть непогрешимым способом мошенничать, оставаясь неразоблаченными; искатели богатых невест, желавшие завоевывать вдов и наследниц; распутники, стремившиеся спать с чужими женами; щеголи, нетерпеливо ожидавшие смерти своих отцов; беременные девки, мечтавшие избавиться от бремени; купцы, застраховавшие судно выше его стоимости и горевшие желанием услышать весть о кораблекрушении; страховщики, молившие о даре предвидения, чтобы страховать только те суда, которые благополучно совершат плавание; евреи, желавшие предугадать колебания на бирже; ростовщики, ссужавшие деньги под сомнительное обеспечение; клиенты, не доверявшие честности своего адвоката. Короче говоря, со всеми делами, исход которых был неизвестен, обращались в это судилище.
      ГЛАВА LXXXIV
      Прорицатель и его сообщник отмщают тем маловерам, которые якобы презирают их искусство; у Перигрина происходит столкновение с молодым аристократом
      Таким образом, разнообразнейшие лица предстали без маски перед сообщниками, которые с помощью различных хитроумных уловок наказали наиболее дерзких обидчиков с тою беспощадностью, какая была совместима с их затеей. Наконец, они начертали план покарать тех своих знакомых, которые все время выражали величайшее презрение к искусству прорицателя, стараясь высмеивать его всюду, где заходила речь об удивительном его мастерстве; впрочем, им не хватало ни ума, ни проницательности, чтобы обнаружить нелепость его притязаний, но они старались блеснуть оригинальными мыслями с целью поиздеваться над неразумием тех, кто был введен в заблуждение столь жалким обманщиком.
      В таких случаях Перигрин по причине вполне понятной всегда принимал их сторону и вместе с ними старался опорочить репутацию своего друга. Но он знал, до каких пределов простирается сообразительность этих умников и частенько ловил их на том, как они повествуют о своих победах над прорицателем, - победах, порожденных исключительно их фантазией. Вот почему он воспылал к ним гневом и вместе со своим помощником измыслил способ покрыть их стыдом и позором.
      Прежде всего подосланные им люди распространили слух, будто волшебник намерен угостить их лицезрением любого человека, которого пожелают увидеть его клиенты, даже умершего или находящегося на расстоянии тысячи лиг. Столь удивительное предложение случайно послужило предметом разговора в обществе, где находилось большинство этих маловеров, и они обсуждали его в обычной своей манере, а кое-кто энергически заявил, что этого молодца следует выставить к позорному столбу за его самонадеянность.
      Наш герой, пользуясь удобным случаем, согласился с их замечаниями и сказал с большим жаром, что следовало бы подвергнуть этого негодяя испытанию, а затем наказать его подбрасываньем на одеяле за неисполнение обещанного. Они чрезвычайно обрадовались такому предложению и тут же решили проделать этот опыт; но так как им было известно, что привидение явится только одному человеку, они долго не могли выбрать того, кто первый испытает на себе чары волшебника. Когда все по очереди отказались под тем или иным предлогом от такой привилегии, Перигрин охотно взял на себя эту роль, выразив полную уверенность, что прорицателю отнюдь не удастся его испугать.
      Разрешив этот вопрос, они послали одного из своих приятелей к Крэбтри договориться касательно часа и условий опыта, который по настоянию волшебника должен быть произведен в его собственном помещении, где все было для этого приготовлено. В назначенное время они отправились туда всей компанией, всемером, с твердой надеждой разоблачить обманщика, и были приняты с такою мрачной церемонностью, что кое-кто изменился в лице, хотя их и воодушевляла живость Пикля, проявлявшего сугубое нетерпение для наилучшего осуществления своей затеи.
      Кэдуоледер ничего не отвечал на вопросы, которые они с легкомысленной назойливостью задали ему при встрече, и приказал Хаджи провести их в смежную комнату, дабы они могли убедиться в том, что там нет никаких аппаратов, спрятанных заранее с целью устрашить их депутата предметами, ничего общего не имеющими с его опытом. Они увидели там только две восковые свечи, горевшие посреди комнаты на столе, перед которым стоял стул, и вернулись в приемную, оставив Пикля в одиночестве ждать призрака того человека, кого по их выбору, но без ведома Перигрина, волшебник должен вызвать своими заклятьями.
      Когда все двери были заперты, посетители уселись и в глубоком молчании погрузились в тревожное ожидание, которое поддерживалось синим пламенем свечей, приправленных для этой цели серой, и подстрекалось заунывным звоном большого колокола, раскачиваемого Хаджи в передней. Воспользовавшись, таким образом, их невежеством и страхом, Кэдуоледер попросил их назвать того, кого они желали бы вызвать. Сначала они перешептывались между собой, а затем один из них взял перо и, написав на клочке бумаги имя коммодора Траньона, вручил его волшебнику, который поднялся и открыл дверь своего кабинета, где взорам их представился череп и перекрещенные берцовые кости на черном сукне, покрывавшем стол.
      Это мрачное зрелище произвело сильное впечатление на собравшихся, уже подготовленных предшествующей церемонией; они с изумлением поглядывали друг на друга, тогда как Кэдуоледер заперся в кабинете, примыкавшем к комнате, где находился его друг Перигрин, просунул, как было условлено, записку с именем его дяди сквозь щель в перегородке и в то же время забормотал какую-то тарабарщину, усиливая страх слушателей; когда же он вернулся на свое место, снова раздался похоронный звон, а Пикль громко крикнул:
      - Будь прокляты ваши дурацкие выходки! Поторапливайтесь!
      Это был сигнал для Крэбтри, который, убедившись, таким образом, что его записка получена, встал и взмахнул жезлом, начертав им букву S. Этот жест он повторил трижды, после чего их слух был потрясен оглушительным шумом в соседней комнате, которому сопутствовал голос Перигрина, восклицавшего с ужасом и удивлением: "О боже, защити меня! Мой дядя Траньон!" Этот возглас произвел такое впечатление на слушателей, что двое от страха лишились чувств, третий упал на колени и вслух молился, а остальные трое в смятении и отчаянии взломали дверь и ворвались в комнату, населенную нечистой силой, где увидели, что стол и стул опрокинуты, а Перигрин лежит на полу без движения, по-видимому в обмороке.
      Они немедленно начали растирать ему виски, и первым симптомом его возвращения к сознанию, какой они подметили, был глухой стон, после чего он произнес следующие слова:
      - Милосердное небо! Клянусь жизнью, я видел коммодора с его черным пластырем, в том самом кафтане, какой был на нем в день свадьбы моей сестры!
      Эти слова довершили их изумление и ужас; они подметили безумный его взор, казалось устремленный на что-то, от них сокрытое, и, пораженные его видом, преисполнились такого суеверного страха, что нетрудно было бы им внушить, будто стол и стул являются призраками их предков. Как бы то ни было, но они проводили Перигрина в приемную, где заклинатель и Хаджи оказывали помощь тем, кто лишился чувств. Когда пациенты пришли в себя, Кэдуоледер с суровым видом вопросил, устыдились ли они прежнего своего неверия, заявив, что готов тут же представить более веские доказательства своего искусства и немедленно вызвать из царства мертвых три поколения их прародителей, если такая компания им по вкусу. Затем, обращаясь к одному из них, чей дед был повешен, он сказал:
      - Не желаете ли вы увидеть первого достопримечательного представителя вашего рода? Стоит вам сказать слово, и он появится.
      Этот юноша, который был самым дерзким забиякой из всей компании, а теперь больше всех поддался страху, испуганный таким предложением, заверил волшебника, что у него не осталось ни капли любопытства, и выразил надежду, что все им виденное окажет благое влияние на дальнейшую его жизнь и поведение. Каждый из этих героев сделал такого же рода признание, и кое-кто скрепил его слезами; когда же Хаджи доставил для всех портшезы, они удалились в полном унынии. Двое из участников заболели не на шутку от перенесенного ими потрясения, тогда как наш герой и его сообщник радовались успеху своего предприятия.
      Однако эта затея с прорицанием не могла целиком поглотить внимание Перигрина, он по-прежнему старался появляться в светском обществе и, так как расходы его значительно превосходили доход, пытался завязать близкие знакомства с людьми влиятельными и могущественными; он исправно показывался при дворе, свидетельствовал свое почтение влиятельным особам во всех местах общественного увеселения и частенько посещал их собрания, посвященные забавам или карточной игре. С этой целью он очутился как-то вечером в кофейне, чтобы позабавиться партией в пикет, и увидел двух шулеров, наметивших своей жертвой молодого аристократа, у которого не было ни выдержки, ни сноровки, достаточных для состязания с такими противниками.
      Наш герой, будучи заклятым врагом всех рыцарей наживы, не мог допустить, чтобы они с такою бесстыдной дерзостью мошенничали на глазах у всех. Сославшись на какое-то важное деловое сообщение, он попросил разрешения поговорить с молодым джентльменом в другом углу комнаты и дружески предостерег его против таких партнеров. Но вспыльчивый юноша, отнюдь не считая себя обязанным Пиклю за добрый его совет, усмотрел в этом издевательство над его умением и отвечал с досадой и гневом, что может сам позаботиться о своих интересах и не потерпит, чтобы Перигрин или кто другой выудили у него хотя бы один шиллинг.
      Перигрин, оскорбленный таким сопоставлением, а также неблагодарностью и глупым поведением этого высокомерного щеголя, не скрыл своего негодования, заявив ему, что ждал хотя бы признательности за доброе свое намерение, но, как убедился теперь, рассудок джентльмена слишком затуманен тщеславием, чтобы подметить свою неспособность и неопытность. Взбешенный этим выговором, молодой аристократ предложил ему сыграть на пятьсот фунтов, сопровождая свой вызов если не ругательствами, то во всяком случае презрительными замечаниями, которые побудили нашего героя согласиться. Когда щеголь избавился от старых мошенников, весьма опечаленных этим перерывом, наши молодые игроки уселись за стол, и так как фортуна проявила исключительное беспристрастие, Пикль, благодаря своему мастерству, выиграл за два часа несколько сот фунтов; на эту сумму он вынужден был взять у противника вексель, ибо шулеры уже завладели наличными деньгами молодого аристократа.
      Вне себя от проигрыша, безрассудный молодой человек готов был продолжать игру и каждый раз удваивать ставки, в результате чего Перигрин, быть может, удесятерил бы сумму, им уже выигранную; но он полагал, что самонадеянный спорщик достаточно наказан, и не хотел рисковать, опасаясь, как бы фортуна не лишила его самого плодов его успеха; поэтому он отклонилпредложение милорда, если тот не согласится играть на наличные деньги; когда же его лордство не добился кредита у присутствовавших, наш искатель приключений удалился, оставив его в бешенстве и отчаянии.
      Так как неудачи усилили его наглость и он сделал ряд замечаний, обидевших Перигрина, наш молодой джентльмен решил подвергнуть его более суровому наказанию и досадить ему требованиями, которые тот, как было ему известно, не может удовлетворить немедленно; на следующий день Перигрин послал Пайпса в дом отца милорда с векселем, подлежавшим уплате по предъявлении. Должник, который лег спать удрученный своим несчастьем, был разбужен этим неприятным требованием и, выйдя из себя, начал поносить Пикля, угрожать его посланцу, изрыгать кощунственные проклятья и поднял такой шум, что его услыхал отец и, призвав к себе, осведомился о причине переполоха, который встревожил всю семью. Сначала молодой джентльмен старался обмануть его различными уклончивыми ответами, которые только усилили его подозрения и желание знать правду, и, наконец, признался, что накануне вечером проиграл немалую сумму в карты, а у его партнера хватило дерзости прислать сегодня утром за этими деньгами, хотя он и предупредил, что не может расплатиться немедленно. Отец, человек чести, сурово попенял ему за его беспутное поведение и в частности за этот постыдный долг, который считал незначительным; затем, дав ему чек на пятьсот фунтов, потребовал, чтобы он, не мешкая, пошел и уплатил деньги. Сей высоконравственный юноша взял деньги, но вместо того чтобы тотчас идти к своему кредитору, отправился в игорный дом в надежде возместить потерю и встал из-за стола не раньше, чем его чек был заложен за семь восьмых его стоимости.
      Тем временем Пикль, возмущенный приемом, оказанным его слуге, и уведомленный о втором проигрыше его лордства, решил действовать беспощадно и, достав в тот же день судебный приказ, немедленно передал его бейлифу, который предъявил его в тот момент, когда должник садился в свой портшез у двери кофейни Уайта. Должник, будучи от природы вспыльчивым и высокомерным, попробовал оказать сопротивление бейлифам, которые в один миг его обезоружили, и эта попытка только усугубила его унижение, свидетелями коего были сотни людей, причем большинство громко смеялось, видя, как арестовывают лорда.
      Происшествие, получившее столь широкую огласку, недолго могло оставаться сокрытым от отца, который в тот же день имел удовольствие услышать, что сын его заключен в доме бейлифа. Получив это сообщение, он послал своего дворецкого расспросить о подробностях ареста и был возмущен, изумлен и озабочен, узнав размеры долга, который, по его предположению, сын уже уплатил. Не желая вносить столь солидную сумму за расточителя, коему он и так уже слишком потакал и который на протяжении недели мог снова очутиться в таком же затруднительном положении, старый джентльмен написал письмо Перигрину, сообщая, сколь тяжело было бы ему потерять такую сумму по вине безрассудного сына, чьи обещания он не обязан исполнять, и выражая желание, чтобы Перигрин умерил свои требования, так как не давал эту сумму в долг и потому не понесет ни малейших убытков.
      Как только наш герой получил это письмо, он сам отправился к автору его и чистосердечно сообщил об особых условиях игры, а также о неблагодарности и наглости его сына, признавшись, что именно эти качества побудили его принять меры, о которых он раньше не помышлял. Старый аристократ согласился с тем, что отмщение едва ли соответствовало обиде, и осудил поведение сына с такою прямотой и беспристрастием, что успокоил негодование Перигрина и побудил его дать неопровержимое доказательство собственного бескорыстия, каковое и было немедленно предъявлено: Перигрин достал чек и разорвал его, объявив предварительно его лордству, что судебный приказ будет взят назад и арестованного сегодня же освободят.
      Граф, прекрасно понимавший цену деньгам и близко знакомый с человеческой природой, был ошеломлен этой жертвой, вызванной, по словам Пикля, уважением к его лордству; и, не поскупившись на восторженные похвалы его великодушию, просил чести быть знакомым с ним и пригласил его на следующий день к обеду. Наш герой, радуясь столь счастливой возможности отличиться, менее чем через час исполнил все пункты своего обещания, а наутро его посетил должник, явившийся по требованию отца поблагодарить его за оказанную милость и попросить прощения за обиду, ему нанесенную.
      Это смирение было приятно нашему герою, любезно принявшему его извинения и вместе с ним отправившемуся на обед, за которым его обласкал старый граф, оказавший ему особое внимание и уважение. Но благодарность его не ограничилась одной учтивостью: пользуясь большим влиянием при дворе, он предложил свою помощь Пиклю и с такой настойчивостью выражал это желание, что Перигрин решил не упускать случая и помочь своему отсутствующему другу Годфри, за которого и ходатайствовал перед его лордством.
      Граф, довольный этой просьбой, являвшейся новым доказательством доброты молодого джентльмена, сказал, что не преминет отнестись с величайшим вниманием к его ходатайству; и по прошествии шести недель патент на капитанский чин был действительно подписан на имя брата Эмилии, которого очень приятно удивило извещение, полученное из военного министерства, хотя он не имел представления о том, кому обязан этим производством.
      ГЛАВА LXXXV
      Перигрина прославляют как остроумца и покровителя, а он подшучивает над тем, кто этого заслуживает
      Тем временем Перигрин преуспевал и, как уже выше было отмечено, имел не раз возможность заключить выгодный брак, не будь его честолюбие непомерно, а сердце все еще охвачено страстью, которую все легкомыслие юности не могло уравновесить и вся суетность гордыни не могла преодолеть. Наш герой не остался незамеченным и в мире литературы и искусства. Он отличился несколькими поэтическими произведениями, которыми стяжал немалую известность. Впрочем, эти творения были не из тех, каковым надлежало бы способствовать славе его гения; но любая сносная вещь, вышедшая из-под пера человека с такой репутацией и таким богатством, каким, по слухам, обладал Перигрин, всегда будет рассматриваться большинством читателей как образец изумительного совершенства; хотя то же самое сочинение, выпущенное в свет под именем автора, пользующегося меньшим достатком, будет по справедливости оставлено без внимания и отвергнуто, столь велико влияние и устрашающее воздействие нелепых соображений на мнение большинства людей.
      Как бы то ни было, не успел наш молодой джентльмен отличиться в качестве сочинителя, как его уже признали своим патроном все голодающие почитатели поэзии; его воспевали в одах, прославляли в эпиграммах и поили млеком нежных посвящений. Тщеславие его тешилось этим фимиамом, и хотя разум не мог не презирать тех, кто его курил, однако ни один из них не уходил от него с пустыми руками. Он начал всерьез почитать себя тем великим гением, которым провозгласили его эти льстецы; он поддерживал знакомство со светскими остроумцами и даже сочинял тайком различные bons mots {Остроты (франц.).}; якобы экспромтом он рассыпал их затем в обществе. Впрочем, предаваясь такому занятию, он подражал кое-кому из наиболее прославленных гениев своего века, которые - если бы открылась истина - тайком трудились в поте лица над остротами, выдавая их за плод мгновенного вдохновения. С таким успехом упражнял он этот талант, что даже вступил в соревнование с тем великим человеком, который давно сидел у кормила остроумия; и после происшедшего однажды между ними диалога на тему о штопоре, когда противники отвечали ударом на удар, толчком на толчок, кое-кто из тех спутников, которые обычно окружают столь ослепительные светила и отражают их лучи, признал нашего героя победителем его лордства.
      Одним словом, он столь погрузился в эти литературные забавы, что взял в свой руки управление партером, возглавив тех критиков, что именуют себя "весь Лондон"; и на этом основании проучил многих актеров, которых незаслуженный успех сделал дерзкими и строптивыми. Что касается новых театральных произведений, то, будучи большей частью вялыми и скучными, они тем не менее всегда обретали его защиту и покровительство, ибо отвращение к пьесе никогда не превышало его сочувствия к бедному сочинителю, который в мучительнейшем напряжении стоял за кулисами и дрожал так, как будто находился на краю гибели. Однако, простирая свою щедрость и сострадание на смиренных и нуждающихся, он никогда не упускал случая унизить подлых и заносчивых. Если бы облекли его законодательной властью, он, без сомнения, придумал бы небывалые наказания для всех прегрешающих против человеколюбия иблагоприличия; но, будучи ограничен в своей власти, он изощрял ум, обрекая виновников на насмешки и презрение сограждан.
      С этой-то целью он и занялся прорицаниями, чему по-прежнему сопутствовал успех, и использовал проницательность своего друга Кэдуоледера, хотя иной раз прибегал к этому средству и для галантных интриг, будучи, как, быть может, приметил читатель, от природы очень влюбчив. Он не только разыгрывал роль преобразователя или, вернее, карателя в светском обществе, но изощрял свои способности и среди тех представителей низшего класса, которым случилось навлечь на себя его неудовольствие.
      Одна из проказ, рожденных фантазией нашего героя, была внушена двумя объявлениями, которые были помещены в одной и той же газете лицами, желавшими получить взаймы некоторую сумму денег и сулившими верное обеспечение. Судя по стилю и характеру этих объявлений, Перигрин заключил, что они написаны двумя адвокатами, а к этой породе людей он питал не меньшее отвращение, чем его дядя. Желая позабавиться их разочарованием, а также позабавить кое-кого из своих приятелей, он послал обоим авторам по письму, подписанному А. Б., на адрес, указанный в газете, сообщая, что если тот придет со своими документами в известную кофейню близ Темпла ровно в шесть часов вечера, то увидит в отделении, находящемся по правую руку, рядом с окном, человека, который охотно потолкует с ним о предмете, затронутом в объявлении и, если его обеспечение придется по вкусу, ссудит ему желаемую сумму. Еще не пробил час этого свидания, когда Пикль со своим другом Кэдуоледером и еще несколько джентльменов, которых он счел уместным посвятить в эту затею, отправились в кофейню и расположились неподалеку от места, назначенного для встречи.
      Надежда получить деньги столь сильно повлияла на исправность адвокатов, что один из них прибыл значительно раньше указанного часа и, обозрев комнату, поместился там, где было емупредложено, устремил взгляд на часы, находившиеся перед ним, и спросил буфетчика, не отстают ли они. Скоро к нему присоединился странный субъект, который, переваливаясь, вошел в комнату, держа за пазухой связку бумаг; пот струился у него по носу. Заметив человека в отделении, куда сам был приглашен, он решил, что это и есть заимодавец, и, едва успев отдышаться, ибо спешил так, что задохнулся, он сказал:
      - Сэр, полагаю, вы тот самый джентльмен, с которым я должен былвстретиться и поговорить о займе.
      Тут его прервал первый, с жаром воскликнув:
      - Вероятно, А. Б., сэр.
      - Он самый! - воскликнул прибывший позднее. - Я боялся опоздать, ибо меня, вопреки моим ожиданиям, задержал в другом конце города один дворянин, который хочет заложить клочок земли примерно за тысячу в год; а часы мои находятся в починке у мастера, так как перестали идти несколько дней назад в результате случайной поломки. Но как бы то ни было, время у нас есть, и, надеюсь, мы покончим с этим делом ко взаимному удовлетворению. Что касается до меня, то я люблю оказывать добрые услуги, а посему и от других жду только хороших и честных поступков.
      Его новый знакомец был чрезвычайно утешен этим заявлением, которое, по его мнению, предвещало успех, и надежда получить наличные деньги была написана на его физиономии, когда он выражал свою радость по случаю встречи с человеком, столь прямодушным и добросердечным.
      - Удовольствие, - сказал он, - иметь дело с покладистым, совестливым человеком превышает, по моему мнению, то, что могут дать все деньги на земном шаре; ибо может ли какое-нибудь наслаждение сравниться с тем, которое испытывает великодушная душа, когда оказывает помощь ближним? За всю свою жизнь я ни разу не бывал так счастлив, как в тот день, когда ссудил пятьсот фунтов достойному джентльмену, попавшему в беду, и не настаивал на вернейшем обеспечении. Сэр, честного человека легко узнать по лицу! Вот, например, вам я мог бы доверить на слово десять тысяч фунтов.
      Тот с восторгом заявил, что он не ошибается в своем заключении, и вернул комплимент в тысячекратном размере, в результате чего надежды обоих вознеслись на беспримерную высоту, и оба одновременно начали доставать свои бумаги, причем руки у них тряслись от величайшего возбуждения и нетерпения, тогда как внимание было столь сосредоточено на этой работе, что ни один из них не замечал, над чем трудится другой.
      Наконец, тот, кому удалось опередить другого и развернуть несколько листов заплесневелого пергамента, взглянул на своего приятеля и, видя, как он копошится над своим свертком, спросил, не принес ли он бланковый вексель с передаточной надписью. Тот, не поднимая глаз и по-прежнему силясь развязать узел, в который он к тому времени вонзил зубы, ответил на этот вопрос отрицательно, заметив, что находящиеся в его руках бумаги являются тем обеспечением, какое он намерен предложить для получения ссуды.
      В ответ на это замечание спрашивающий пристально на него посмотрел и изумленно воскликнул: "Что такое?" Собеседник, встревоженный его тоном, бросил взгляд на предполагаемого заимодавца и в тот же миг был устрашен его видом. Ликующая надежда, сверкавшая в глазах обоих, уступила место разочарованию и унынию, и, в то время как они горестно смотрели друг на друга, физиономии их постепенно вытягивались, подобно непрочным буклям второсортного парика.
      Наконец, это красноречивое молчание было нарушено тем, кто прибыл последним, который дрожащим голосом попросил, чтобы первый адвокат припомнил содержание своего письма.
      - Вашего письма! - воскликнул первый, вручая ему уведомление, полученное от Пикля, после чего тот, внимательно его прочтя, в свою очередь предъявил письмо для прочтения заинтересованной стороной; затем снова спустилось мрачное молчание, потом оба испустили глубокий вздох или, вернее, стон и, поднявшись с места, улизнули без дальнейших разговоров; тот, что казался более удрученным, воскликнул, уходя: "Ей-богу, меня одурачили!"
      Таковы были развлечения нашего героя, хотя они и не целиком заполняли его досуг, часть коего он посвящал ночным пирушкам и кутежам в обществе молодых аристократов, которые объявили войну воздержанию, бережливости и здравому рассудку и были поистине преданными сынами бесчинства, буйства и мотовства. Нельзя сказать, что Перигрину были по вкусу подобные собрания, являвшие собою нелепое сумасбродство, лишенное подлинного воодушевления, вкуса и веселья. Но тщеславие побуждало его общаться с теми, кто почитался избранником века, и был он от природы столь податлив, что без труда приспособлялся к навыкам своей компании, где, не пользуясь достаточным влиянием, не мог взять на себя роль руководителя. Местом их свиданий служила некая таверна, которую надлежало бы наименовать Храмом распутства, где они предоставляли выбор блюд на усмотрение хозяина; чтобы избавиться от необходимости шевелить мозгами и с целью избежать проверки счета, они приказали слуге объявлять, сколько приходится на долю каждого, не указывая, за что он платит. Эта часть обычно равнялась двум гинеям с человека за каждый обед и ужин и нередко превышала указанную сумму, которую хозяин не осмеливался уменьшить, опасаясь, как бы ему не разбили нос за такую воздержанность.
      Но это был ничтожный убыток по сравнению с тем, какой они частенько несли, когда, обезумев от пьянства, причиняли ущерб мебели и слугам, а также по сравнению с теми суммами, какие они проигрывали, предаваясь азартным играм, - развлечение, к которому они все прибегали во время своих пирушек. Эту благолепную забаву ввела в моду и поощряла шайка алчных шулеров, которые, благодаря способности к сводничеству и шутовству, сделались незаменимыми спутниками этих многообещающих юношей. Хотя всем - даже тем, кого они грабили, - известно было, что у них нет иных источников существования, кроме самых гнусных и мошеннических проделок, однако эти одураченные простаки льстили им и ухаживали за ними, тогда как к человеку чести, не желающему участвовать в их распутной жизни, они отнеслись бы с величайшим негодованием и презрением.
      Хотя Перигрин в глубине души ненавидел такое разнузданное поведение и был неумолимым противником всего племени игроков, которых почитал врагами рода человеческого, обходясь с ними соответственно, однако он постепенно привык к буйному разгулу и даже был втянут в игру этими хищниками, опасными своею способностью к мошенничеству не менее, чем удивительным искусством разжигать страсти неосторожных юнцов.