Приключения Перигрина Пикля

      Однако бедные люди столь приучены к смирению, что, когда Перигрин с ужасом и омерзением рассказал об этом убийстве своему парикмахеру, сей ослепленный бедняк отвечал, что, конечно, это очень печально, но джентльмен действовал в порыве гнева, а затем добавил, в виде панегирика правительству, что подобная вспыльчивость никогда не наказуется во Франции.
      Спустя несколько дней после этого преступления наш юноша, заклятый враг всякого угнетения, находясь в одной из лож ближайших к сцене на представлении комедии, был свидетелем происшествия, которое привело его в негодование. Высокий свирепого вида человек в партере, без малейшего повода, но исключительно из похвальбы и задора, завладел шляпой весьма приличного молодого человека, стоявшего перед ним, и нахлобучил ему ее задом наперед. Обиженный вежливо осведомился у обидчика о причине такого поступка, но не получил никакого ответа; когда он отвернулся в другую сторону, оскорбление было нанесено вторично. Тогда он выразил свое возмущение, как и подобало мужественному человеку, и потребовал, чтобы зачинщик вышел вместе с ним. Как только он заявил таким образом о своих намерениях, его противник, пылая гневом, злобно сдвинул ему шляпу на лицо и, подбоченившись, произнес высокомерно:
      - Эй вы, мистер Круглый Парик, вам должно быть известно, что я мушкетер!
      Едва это страшное слово сорвалось с его губ, как кровь отлила от лица пострадавшего, который с самым раболепным смирением попросил прощения за свою самонадеянность и с трудом получил его при условии удалиться немедленно. Утвердив таким образом свою власть, тот повернулся к одному из своих приятелей и с видом презрительно-насмешливым сказал ему, что едва не вступил в драку с буржуа, добавив с целью усилить иронию:
      - Ей-богу, я думаю, что он врач!
      Наш герой был так возмущен и раздражен этим непристойным поведением, что не мог скрыть свое негодование, сказав сему Гектору:
      - Сэр, врач может быть человеком чести.
      На этот упрек, произнесенный с весьма многозначительным видом, мушкетер не дал никакого ответа и встретил его заявление громким смехом, который подхватили его товарищи. Перигрин в пылу гнева назвал его фанфароном и вышел, полагая, что тот последует за ним на улицу. Мушкетер понял намек и дуэль была бы неизбежна, если бы офицер стражи, который слышал все, что произошло, не помешал их встрече, немедленно посадив мушкетера под арест. Наш молодой джентльмен ждал у двери партера, пока его не уведомили об этом вмешательстве, а затем отправился домой, чрезвычайно огорченный неудачей, ибо в подобных случаях он не ведал ни страха, ни робости и страстно желал наказать дерзость этого грубияна, который обошелся с ним столь непочтительно.
      Это приключение, не избежавшее огласки, достигло слуха мистера Джолтера благодаря тем английским джентльменам, которые при этом присутствовали; поэтому гувернер, имевший самое устрашающее представление о мушкетерах, был встревожен ссорой, результаты которой могли быть фатальны для его питомца, сделал визит английскому послу и просил, чтобы тот взял Перигрина под личное свое покровительство. Его превосходительство, выслушав отчет о распре, послал одного из своих джентльменов пригласить Перигрина к обеду; затем, заверив Перигрина, что он может рассчитывать на поддержку и внимание, изобразил ему с такою убедительностью безрассудство и опрометчивость его поведения, что тот обещал вести себя впредь более осмотрительно и выбросить из головы всякие мысли о мушкетере.
      Спустя несколько дней после принятия Перигрином этого похвального решения Пайпс, относивший записку его любовнице, доложил ему, что видел обшитую галуном шляпу на мраморной доске камина в ее комнате и что туалет ее был явно в беспорядке, когда она вышла из своей спальни, чтобы взять письмо.
      На основании этих сведений наш молодой джентльмен заподозрил ее в неверности или, вернее, убедился в ней и, будучи к тому времени почти пресыщен обладанием, не огорчился, узнав, что она дает ему повод отказаться от знакомства. Итак, решив застигнуть ее в момент нарушения долга и одновременно наказать кавалера, имевшего дерзость вторгнуться в его владения, он придумал план, который осуществил следующим образом.
      Во время первого же свидания со своей дульцинеей он, отнюдь не проявляя никаких признаков ревности или неудовольствия, притворно выражал чрезвычайную нежность и, проведя день с явным удовлетворением, сообщил ей, что приглашен отправиться в Фонтенебло и в тот же вечер выезжает из Парижа, а стало быть, будет лишен удовольствия видеть ее в течение нескольких дней.
      Леди, которая была весьма сведуща в хитростях своего ремесла, притворилась, будто услышала эту новость с большой печалью и заклинала его с такой неподдельной лаской вернуться как можно скорее в ее нежные объятия, что удалился он, почти убежденный в ее искренности. Решив, однако, не отступать от своего замысла, он действительно уехал из Парижа с двумя-тремя знакомыми джентльменами, которые наняли карету для увеселительной прогулки в Версаль, и, проводив их до деревни Пасси, вернулся в сумерках пешком.
      Он ждал терпеливо до полуночи, а затем, взяв с собой ящик с карманными пистолетами, отправился в сопровождении верного Тома, вооруженного дубинкой, к дому своей заподозренной возлюбленной. Отдав распоряжение Пайпсу, он тихо постучался в дверь и, как только лакей открыл ее, ворвался, прежде чем тот успел опомниться от смущения, вызванного этим неожиданным приходом, и, оставив Тома караулить у двери, приказал трепещущему слуге проводить его со свечой наверх в апартаменты его госпожи. Первое, что бросилось ему в глаза, когда он вошел в переднюю, была лежавшая на столе шпага, которую он тотчас схватил, восклицая громким и угрожающим голосом, что его любовница ему неверна и находится в постели с другим кавалером, коего он немедленно предаст смерти. Эта угроза, скрепленная страшными проклятиями, предназначалась для слуха его соперника, который, узнав о его кровожадном намерении, вскочил в великом смятении и голый, как был, спрыгнул с балкона на улицу, тогда как Перигрин барабанил в дверь и, угадав его замысел, дал ему возможность поспешно отступить. Пайпс, стоявший на страже у двери, при виде спускающегося беглеца напал на него со своей дубиной и гонял вдоль улицы, пока, наконец, не передал его ночному дозору, который препроводил его в самом унизительном и плачевном состоянии к дежурному офицеру.
      Тем временем Перигрин, распахнув дверь спальни, увидел леди в крайнем испуге и трепете, а также доспехи ее возлюбленного, разбросанные по всей комнате; но обида его была вдвойне отмщена, когда он, после расспросов, узнал, что человек, столь не вовремя потревоженный, был тот самый мушкетер, с которым он поссорился на представлении комедии. Он обрушился на красавицу с упреками в вероломстве и неблагодарности и, заявив ей, что она больше не может рассчитывать на его внимание и на то вознаграждение, какое до сей поры получала от щедрот его, отправился домой, радуясь завершению всей истории.
      Солдат, разъяренный нанесенным ему бесчестьем, а также неслыханным оскорблением со стороны слуги англичанина, которого, как думал он, подучил хозяин, поспешил выпутаться из позорного положения, в коем очутился, и тотчас отправился в дом Перигрина и потребовал удовлетворения на крепостном валу на следующее утро перед восходом солнца. Наш герой заявил, что не преминет засвидетельствовать ему свое уважение в назначенное время и назначенном месте и, предвидя, что этому свиданию может помешать назойливая заботливость гувернера, который видел входившего в дом мушкетера, сказал мистеру Джолтеру, будто француз посетил его, выполняя приказ, полученный от начальства, дабы просить извинения за грубое поведение в театре, и будто они расстались добрыми друзьями. Это заявление, а также спокойный и безмятежный вид Пикля в течение целого дня заглушили опасения, которые начали овладевать воображением его наставника; посему юноше удалось улизнуть от него вечером, после чего он отправился в дом одного друга, которого просил быть секундантом, и немедленно пошел с ним в назначенное место, чтобы ускользнуть от поисков, которые Джолтер, заметив его исчезновение, мог предпринять.
      Это была необходимая предосторожность, ибо он не явился к ужину, а Пайпс, обычно принимавший участие в его похождениях, не мог дать никакого объяснения его поступку; вот почему гувернер был страшно встревожен его отсутствием и приказал слуге искать хозяина и обегать все дома, которые тот обычно посещал, тогда как он сам отправился к комиссару и, сообщив свои опасения, добился отряда конной стражи, который объехал все окрестности города с целью помешать поединку. Пайпсу следовало бы направить их к той леди, от которой они могли узнать имя и местожительство мушкетера, и, будь он арестован, дуэль не состоялась бы; но он не посмел ослушаться своего господина, вмешиваясь в это дело, и вдобавок ему очень хотелось, чтобы француз был посрамлен, ибо он нисколько не сомневался в том, что Перигрин справится и с двумя французами. Пребывая в этой уверенности, он искал своего господина с большим усердием не для того, чтобы помешать его намерениям, но с целью сопровождать его на поле битвы, дабы находиться подле него и видеть торжество справедливости.
      Пока производились эти розыски, наш герой и его спутник прятались в траве у края вала, в нескольких ярдах от того места, где он условился встретиться с мушкетером; и едва рассвет позволил различать предметы, они увидели своих противников, смело шагавших к валу. Перигрин, видя их приближение, выбежал вперед, чтобы ему досталась честь опередить врага; и как только шпаги были обнажены, все четверо тотчас вступили в бой. Стремительность Перигрина едва не стоила ему жизни: не заботясь о том, куда ступает, он бросился прямо на своего противника и, споткнувшись о камень, был ранен в голову, прежде чем успел подняться. Эта неудача, отнюдь его не обескуражив, послужила к еще большему воодушевлению. Отличаясь замечательным проворством, он мгновенно стал в позицию и, парировав второй выпад, ответил на него с такой невероятной быстротой, что солдат не успел отбить атаку и получил рану в правый локоть; шпага выпала у него из руки, и победа нашего героя была полной.
      Покончив со своей задачей и выслушав признание противника, который с крайне удрученным видом заметил, что сегодня счастье не на его стороне, Перигрин побежал развести секундантов как раз в тот момент, когда оружие было выбито у его товарища, после чего он занял его место, и, по всей вероятности, завязался бы упорный бой, не помешай им стража, при виде которой оба француза обратились в бегство. Наш молодой джентльмен и его друг сдались в плен отряду, посланному их арестовать, и были приведены к чиновнику, который, сделав им суровый выговор за дерзкое нарушение законов, отпустил их на свободу как иностранцев, советуя им, однако, воздерживаться впредь от подобных подвигов.
      Когда Перигрин вернулся домой, Пайпс, видя кровь, стекающую на шарф и булавку с солитером, не скрыл своего изумления и беспокойства, думая не о возможных последствиях раны, которую он не считал опасной, но о славе старой Англии, каковая, как он опасался, пострадала в этом деле; он не мог удержаться, чтобы не сказать с огорченным видом, следуя за юношей в его спальню:
      - Я все-таки надеюсь, что вы проучили этого французского увальня по заслугам.
      ГЛАВА ХLI
      Мистер Джолтер грозит расстаться с ним по причине его дурного поведения, которое Пикль обещает изменить; но это решение разбивается о пылкость его страстей. - Он встречается случайно с миссис Хорнбек, которая убегает с ним от своего мужа, но возвращается к последнему благодаря вмешательству британского посла
      Хотя мистер Джолтер был чрезвычайно доволен, видя своего воспитанника целым и невредимым, однако не мог простить ему тревогу и опасения, какие пережил из-за него, и решительно ему заявил, что, невзирая на склонность и расположение, питаемые им к Перигрину, немедленно уедет, если еще раз услышит об его участии в подобной авантюре, ибо никак не может приносить в жертву собственное спокойствие безответной любви к тому, кто как будто решил держать его в постоянном страхе и волнении.
      На такое заявление Пикль отвечал, что мистер Джолтер за это время должен был убедиться в том внимании, с каким он всегда относился к его покою и благополучию, ибо тот прекрасно знает, что Перигрин всегда видел в нем скорее друга, чем советчика или учителя, и желал его присутствия во Франции, имея в виду его интересы, а вовсе не ту пользу, какую мог бы извлечь из его наставлений. При таком положении дел он, Джолтер, вправе следовать своим собственным побуждениям касательно того, уехать ему или остаться, хотя Перигрин не может не быть признателен ему за эту заботу о его безопасности и постарается впредь, ради себя самого, не доставлять ему никаких причин для беспокойства.
      Никто бы не способен был читать мораль по поводу поведения Перигрина лучше, чем он сам; его рассуждения были чрезвычайно справедливы и разумны и отличались только тем недостатком, что приходили ему в голову слишком поздно. Он изобретал тысячу спасительных планов поведения, но, подобно другим изобретателям, служил своим страстям и никогда не бывал достаточно заинтересован в том, чтобы привести какой-либо из них в исполнение. В разгар галантных интриг он получил письмо от своего друга Гантлита с ласковой припиской от очаровательной Эмилии, но оно пришло при весьма неблагоприятных обстоятельствах, когда мысли его были поглощены победами, которые больше льстили его честолюбию; посему у него не было с тех пор досуга и желания поддерживать переписку, которой он сам добивался. К тому времени его тщеславие восстало против обязательства, принятого им на себя в пору неопытной и неискушенной юности, внушая ему, будто он рожден быть столь важной особой, что должен стать выше соображений о таких заурядных связях и сосредоточить внимание на самых привлекательных предметах. Эти размышления, рожденные нелепой гордостью, почти стерли воспоминание о возлюбленной или, вернее, нанесли такой ущерб его нравственности и верности, что он начал лелеять надежды, совершенно недостойные его самого и ее добродетелей.
      Меж тем, лишившись игрушки, развлекавшей его в часы праздности, он нанял несколько шпионов и сам чуть ли не ежедневно посещал все общественные места с целью получить сведения о мистере Хорнбеке, с чьей женой он снова жаждал добиться свидания. В этом ожидании пребывал он добрых две недели, но вот, попав случайно в госпиталь инвалидов с одним джентльменом, недавно приехавшим из Англии, он, едва войдя в церковь, заметил эту леди в сопровождении ее супруга, которая, при виде нашего героя, побледнела и отвернулась, чтобы не поощрять никаких сношений между ними. Но молодой человек, которого не так легко было отпугнуть, подошел очень самоуверенно к своему дорожному спутнику и, взяв его за руку, выразил свое удовольствие по случаю неожиданной встречи, мягко попрекнув его за стремительный отъезд из Шантийи. Прежде чем Хорнбек успел что-нибудь ответить, он приблизился к его жене, к которой обратился с тем же приветствием, и, сопровождая слова красноречивыми взглядами, сообщил ей о крайнем своем огорчении, что она лишила его возможности засвидетельствовать ей почтение тотчас по прибытии в Париж, а затем, повернувшись к мужу, который считал нужным находиться поблизости во время этой беседы, пожелал узнать, куда он может явиться к нему с визитом, заметив при этом, что сам он живет L'Academie de Palefrenier.
      Мистер Хорнбек, не принося никаких извинений за свое бегство в пути, поблагодарил мистера Пикля за его любезность очень холодно и неучтиво, сказав, что так как он намерен через день или два переехать на другую квартиру, то не будет иметь удовольствие встретиться с ним до той поры, покуда не устроится, после чего немедленно зайдет в академию и проводит его к себе домой.
      Пикль, будучи осведомлен о чувствах ревнивого джентльмена, не особенно доверял его обещанию и поэтому сделал ряд попыток завести тайную беседу с его женой, но все его усилия оказались тщетными вследствие неусыпной бдительности ее стража, и он не получил никакой прямой выгоды от этой случайной встречи, кроме нежного рукопожатия в тот момент, когда помогал ей сесть в карету. Впрочем, он уже имел случай наблюдать ее изобретательность и составил себе представление о сердечной ее склонности, а посему лелеял слабую надежду преуспеть благодаря ее догадливости и не обманулся в своих ожиданиях, ибо на следующий же день явился в академию савояр и вручил ему такую записку:
      "Либезный сер, имев удовольство встретиться с вами в оспотеле инволюдов, я беру на себя эту смелость вам собщить, што я проживаю в отеле де Ма Кон Дан ля ру Догузетон с двумя сто лбами у вород, и обои еще не стары, иде я буду у окна, если вы буде те так добры проти мимо в шест часов вечера, кода мистер Хорнбек уйдет в Кахфе де Конти. Ради господа Исуса штобы мой су брук об этом не уснал, и наче он отравит мне жизнь на свите. И это все, милеший сер, от вашей покорнеший слуки
      Деборы Хорнбек".
      Наш молодой джентльмен был в восторге, получив это изящное послание, адресованное "Мусье, мусье Пикулю, в Лякадемию Поля Френи", и не преминул явиться в назначенный час на зов, после чего леди, верная своему слову, поманила его наверх, и ему посчастливилось пройти незамеченным.
      Когда миновал первый порыв взаимной их радости при встрече, она сообщила ему, что ее муж очень хмур и зол со времени происшествия в Шантийи, которое он до сих пор не может забыть; что он дал ей суровое предписание избегать всякого общения с Пиклем и даже пригрозил заключить ее на всю жизнь в монастырь, если она когда-нибудь обнаружит малейшее желание возобновить это знакомство; что ее держали взаперти в комнате со дня ее прибытия в Париж, не разрешая осматривать город или встречаться с кем бы то ни было кроме квартирной хозяйки, которая говорит на непонятном языке; в результате бодрость ей изменила и здоровье ее пострадало, после чего его уговорили дня два-три назад развлечь ее поездками, во время которых она осмотрела сады Люксембурга, Тюильри и Пале-Рояль, впрочем в те часы, когда там не было посетителей; и что на одной из таких прогулок ей посчастливилось встретиться с ним. Наконец, она намекнула ему, что, не желая выносить долее такое заточение в обществе человека, которого любить не может, она готова бежать от него немедленно и искать защиты у своего любовника.
      Хотя такое заявление могло показаться опрометчивым и безрассудным, молодой джентльмен был столь галантен, что не хотел препятствовать намерениям леди, и слишком ослеплен своею страстью, чтобы предвидеть последствия столь рискованного шага. Посему он не колеблясь, согласился на это предложение, и так как путь был свободен, они вышли на улицу, где Перигрин нанял фиакр и приказал кучеру везти их в таверну. Но, зная, что не в его власти спрятать ее от лейтенанта полиции, если она останется в стенах Парижа, он воспользовался наемной каретой и в тот же вечер доставил ее в Вильжюиф, примерно лигах в четырех от города, где провел с ней ночь и, поместив ее в приличный пансион и условившись относительно дальнейших своих посещений, вернулся на следующий день домой.
      В то время как он наслаждался своим успехом, муж ее претерпевал адские муки. Когда он вернулся из кофейни и узнал, что его жена сбежала, не будучи замечена никем в семье, он начал бесноваться от злобы и ревности и в пылу гнева обвинил квартирную хозяйку в пособничестве побегу, грозил пожаловаться на нее комиссару. Женщина не понимала, каким образом миссис Хорнбек, которая не знала французского языка и не встречалась ни с кем, могла ускользнуть от бдительности супруга и найти пристанище в городе, где у нее не было знакомых. Вот почему она стала подозревать своего жильца в том, что он только притворяется потрясенным, с целью скрыть свои собственные деяния, направленные против жены, которая, быть может, пала жертвой его ревнивого нрава. Она избавила его от труда привести угрозу в исполнение и, недолго думая, отправилась к комиссару и рассказала все, что знала касательно этого таинственного дела, сообщив кое-что и о нраве Хорнбека, который она назвала чрезвычайно сварливым и придирчивым.
      Покуда она, таким образом, предупреждала намерения истца, показание ее было прервано появлением самого заинтересованного лица, изложившего свою жалобу с непритворным волнением, гневом и нетерпением, вследствие чего комиссар легко мог убедиться в том, что он не имеет никакого отношения к исчезновению своей жены, и направил его к лейтенанту полиции, в чьи обязанности входит расследование такого рода происшествий. Сей джентльмен, надзиравший за порядком в Париже, выслушав рассказ о несчастье Хорнбека, спросил, не подозревает ли он кого-нибудь в обольщении супруги, а когда тот назвал Перигрина как заподозренное им лицо, подписал приказ и дал отряд солдат, чтобы отыскать и вернуть беглянку.
      Супруг повел их прямо в академию, где проживал наш герой, и, обыскав, к великому изумлению мистера Джолтера, весь дом, не нашел ни жены, ни предполагаемого похитителя, после чего посетил вместе с солдатами все общественные места в пригороде; осмотрев их также без всякого успеха, он вернулся к комиссару в полном отчаянии и получил от него обещание произвести основательные поиски и через три дня доставить сведения о миссис Хорнбек, если только она жива и находится в стенах Парижа.
      Наш искатель приключений, предвидевший всю эту суматоху, нисколько не удивился, когда гувернер рассказал ему о случившемся и заклинал его вернуть женщину законному владельцу, присовокупив патетические рассуждения об ужасном грехе прелюбодеяния, об отчаянии злополучного супруга и опасности навлечь гнев правительственного суда, который, после подачи жалобы, несомненно примет сторону пострадавшего. Перигрин отрицал с превеликим бесстыдством какое бы то ни было участие в этом деле, притворно негодовал на поведение Хорнбека, которого грозил наказать за гнусное подозрение, и выразил свое неудовольствие по поводу легковерия Джолтера, казалось сомневавшегося в правдивости его клятв.
      Несмотря на такую самоуверенность, Джолтер не мог поверить его искренности и, навестив безутешного мужа, попросил, чтобы тот, ради чести родины, а также ради собственной репутации, прервал сношения с лейтенантом полиции и обратился к британскому послу, который, с помощью дружеских увещаний, несомненно убедит мистера Пикля поступить по справедливости, если тот действительно является виновником нанесенного бесчестия. Гувернер преподал этот совет с таким сочувствием и заботливостью, обещая содействовать ему всеми силами, что Хорнбек согласился на его предложение, сообщил о своем намерении комиссару, одобрившему такое решение как самую пристойную и желательную меру, и затем явился с визитом к его превосходительству, который охотно взял на себя защиту его интересов и, послав в тот же вечер за молодым джентльменом, прочел ему наедине такое нравоучение, что добился полного признания. Он отнюдь не докучал ему кислыми и высокомерными сентенциями или суровыми упреками, ибо у него хватило ума понять, что натура Перигрина нечувствительна к такой атаке; но он прежде всего посмеялся над его склонностью к любовным интригам, затем юмористически изобразил отчаяние бедного рогоносца, который, по его мнению, понес заслуженное наказание за нелепое свое поведение, и, наконец, предположив, что Пиклю нетрудно будет расстаться с его добычей, в особенности после того как она уже находилась некоторое время в его владении, он доказал необходимость и целесообразность вернуть ее не только из внимания к репутации его собственной и его соотечественников, но и ради его спокойствия, каковое в скором времени весьма пострадает от такой обузы, которая, по всей вероятности, принесет ему тысячу неприятностей и разочарований. Кроме того, посол заявил Перигрину, что, по приказу лейтенанта полиции, он уже окружен шпионами, которые будут следить за каждым его шагом и не замедлят обнаружить убежище, где он скрыл свою добычу.
      Эти доводы и искренний дружеский тон, каким они были высказаны, а главным образом последнее соображение побудили молодого джентльмена признаться во всем послу и обещать, что он последует его указаниям при условии, если леди не пострадает в результате поступка, ею совершенного, но будет принята своим супругом с должным уважением и любовью. Получив согласие на это требование, он взялся доставить ее через сорок восемь часов и, тотчас наняв карету, поехал туда, где она проживала, и провел там ровно сутки, доказывая ей невозможность наслаждаться по-прежнему обществом друг друга. Затем, вернувшись в Париж, он сдал ее на руки посла, который, заявив ей, что она может рассчитывать на его дружбу и защиту в том случае, если ревнивый нрав мистера Хорнбека будет причинять ей огорчения, отдал ее законному господину, коему посоветовал избавить ее от тех стеснений, которые, по всей вероятности, послужили причиной ее бегства, и постараться снискать ее любовь нежным и почтительным обращением.
      Супруг вел себя очень смиренно и уступчиво, уверяя, что главной его заботой будет приглашать гостей для ее удовольствия и развлечения. Но едва успев вновь овладеть своей заблудшей овцой, он подверг ее еще более суровому заключению и, обдумывая различные способы ее исправить, решил поместить ее в монастырь, под надзор благоразумной аббатисы, которой надлежало следить за ее нравственностью и обращать на стезю добродетели, с коей она свернула. Он посоветовался с одним из своих знакомых, английским священником, предложившим отправить ее в монастырь в Лилле, дабы увезти подальше от происков ее возлюбленного, и дал ему рекомендательное письмо к настоятельнице одной обители в этом городе, куда мистер Хорнбек спустя несколько дней выехал с беспокойной особой, вверенной его попечению.
      ГЛАВА XLII
      Перигрин принимает решение вернуться в Англию; забавляется чудачеством двух своих соотечественников, с которыми знакомится в апартаментах королевского дворца
      Меж тем наш герой получил письмо от тетки, сообщавшей, что силы коммодора заметно убывают и он жаждет видеть его в крепости; одновременно он получил весть от своей сестры, которая уведомляла его, что молодой джентльмен, давно уже за ней ухаживавший, стал очень настойчив в своих домогательствах, вследствие чего она хотела бы знать, как ей ответить на его упорные мольбы. Эти два соображения заставили юного джентльмена склониться к возвращению на родину, каковое решение было отнюдь не противно Джолтеру, знавшему, что Траньон, от которого зависело его благополучие, очень стар и что его собственные интересы требуют, чтобы он присутствовал при кончине упомянутого благодетеля.
      Перигрин, прожив примерно пятнадцать месяцев во Франции, считал себя в достаточной мере подготовленным к тому, чтобы затмить большинство своих сверстников в Англии, и стал поспешно готовиться к отъезду, будучи вдобавок охвачен страстным желанием повидать друзей и возобновить свои связи, в особенности с Эмилией, чье сердце, как он думал, можно было теперь покорить на иных условиях, им самим поставленных.
      Намереваясь на обратном пути в Англию посетить Фландрию и Голландию, он решил по окончании своих дел остаться недели на две в Париже, в надежде найти какого-нибудь приятного спутника, расположенного предпринять такое же путешествие, и вторично обошел те места в столице, где можно увидеть замечательные произведения искусства. Во время этого вторичного осмотра он случайно вошел в Пале-Рояль как раз в тот момент, когда два джентльмена вышли у ворот из фиакра, и, так как всех троих впустили одновременно, он вскоре убедился в том, что незнакомцы были его соотечественниками. Один из них был молодой человек, чья осанка и выражение лица отличались грубоватой важностью и высокомерным самодовольством врача, в котором не остыл еще научный пыл, тогда как другой, которого его спутник именовал мистером Пелитом, обнаруживал при первом же взгляде странную смесь легкомыслия и самоуверенности. Наружностью, платьем и манерами они были удивительно непохожи друг на друга.
      Доктор был в черном костюме и огромном парике с бантом на косичке, отнюдь не отвечавшим его возрасту и модам той страны, где он в ту пору жил, тогда как другой, хотя ему, по-видимому, перевалило за пятьдесят, гордо шествовал в ярком летнем костюме парижского фасона, с кошельком, подвязанным к его собственным седым волосам, и с красным пером на шляпе, которую он держал подмышкой. Так как эти люди как будто сулили ему нечто занимательное, Пикль тотчас вступил с ними в разговор и вскоре узнал, что старый джентльмен был живописцем из Лондона, бросившим на две недели свою работу с целью ознакомиться с прославленной живописью Франции и Фландрии, и что доктор, воспользовавшись случаем, отправился с ним в это путешествие. Будучи чрезвычайно многоречив, живописец не только сообщил нашему герою все эти обстоятельства в первый же момент их знакомства, но и улучил минутку шепнуть ему на ухо, что дорожный его спутник - человек весьма ученый и, несомненно, величайший поэт своего века.
      Что же касается до него самого, то ему незачем было воспевать себе хвалу, ибо очень скоро ом показал такие образчики вкуса и талантов, что Пикль уже не мог сомневаться в его способностях.
      Пока они стояли в одной из первых зал, созерцая картины, которые отнюдь не являлись самыми мастерскими произведениями, служитель швейцарец, выдававший себя за знатока, произнес, глядя на одну из картин, слово "magnifique" {Великолепно (франц.)} с восхищением в голосе, на что мистер Пелит, который вовсе не понимал по-французски, отозвался с большой поспешностью:
      - Мазня, хотите вы сказать, и вдобавок весьма посредственная мазня! Прошу вас, джентльмены, обратите внимание- эти головы не гармонируют с фоном, да и главная фигура не рельефна. Далее заметьте, что нюансы в высшей степени резки; и подойдите-ка сюда - вы замечаете, что эта рука чудовищно укорочена?.. Ей-богу, сэр, она несомненно сломана... Доктор, вы понимаете в анатомии, не кажется ли вам, что этот мускул явно не на месте? Эй вы, мистер, как вас там зовут, - повернулся он к служителю, - как имя мазилки, нарисовавшего эту дрянную картину?
      Служитель, вообразив, будто тот все время выражает свое удовольствие, скрепил его мнимые похвалы восклицанием: "Sans prix!" {Бесподобно (франц.).}
      - Правильно! - подхватил Пелит. - Я не мог припомнить фамилию, хотя манера его мне хорошо знакома. У нас в Англии есть несколько картин этого самого Санпри, но там они невысоко ценятся; вкус у нас не такой плохой, чтобы мы восхищались произведениями такого жалкого подагрика. Доктор, не правда ли, это невежественный нахал?