Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

И мне кажется, на основании своего предыдущего исследова ия, позволительно высказать предположение, что образы, встречающиеся в заговорах, не просто символы, как думает Мансикка, а имеют (или лучше имели когда-то) какую-то реальную почву, на которой они, если не выросли, то, по крайней мере, укрепились. Стремление объяснить все из христианских источников создает невозможное зияние между народными верованиями и литературой и само по себе в его крайних проявлениях не более законно, чем крайние же точки зрения Куна и Шварца, сводящих все образы к грозе буре и солнцу. Несомненно, народные верования стремились переживать в силу их привычности, и приспособлялись к новому пониманию. С другой стороны, церкви и христианству естественно было стремиться истолковать по своему то, что нельзя было уничтожить *363. И под такими образами, как чудесное дерево или Латырь камень, надо поискать, нет ли, кроме христианских символов, какой реальной основы, основы, которая могла бы притянуть к себе символы и представить почву для их широкого распространения на воде. Латырь камень, так хорошо знакомый народной литературе, занимает и в заговорах первое место. Почему? На какой якорь он здесь так прочно стал? Мы раньше видели, что образы эпической части притягивались определенными предметами, участвовавшими в с ответствующих симпатических обрядах, породивших данные мотивы. Касаясь Латыря камня, прежде всего мы наталкиваемся на то препятствие, что он не связан ни с каким определенным мотивом. Он встречается в самых разнообразных заговорах. Это обстоятельство сбивает с пути на первом же шагу. В каком направлении двигаться? Однако попытаемся все-таки, комбинируя различные разрозненные данные, отыскать то, что задавил собою Латырь камень. Прежде всего припомним, что камень - врачебное средство. Завидное сво ство именно его "каменность", нечувствительность. И это свойство стараются передать больному члену. Так, при зубной боли тремя камешками зачеркивают щеку *364. Видели мы, что прикосновение камня лечит и головную боль (стр. 146). Но этим не ограничива тся сфера его применения. Им останавливают и кровь. Man nimmt einen Stein, wo man ihn findet, merkt sich genau die Stelle, wo er gelegen, und spricht den Vorschriften ber Formel nachkommend: Jetzt mehme ich den Stein Und lege ihn dir auf das Bein Und drcuke ihn auf das Blut, Dass er sofort stehen thut.
      Прочитавши формулу три раза, кладут камень на прежнее место и в прежнее положение *365. Формула, очевидно, представляет из себя простое пояснение действия. Но по описанию, данному при этом действию, оно с текстом не совпадает. В тексте говорится о пр кладывании камня к пораженному месту, а на самом деле этого не совершают. Произошло явление, аналогичное с примером Потебни. Там приколень брался в руки, но среди пчельника не втыкался. Здесь камень берется в руки, но к ране не прикладывается. Но он рикладывается в других случаях. Эберман приводит следующий рецепт: берут камень из прохладного места и трут им рану *366. Кровь может от этого сгуститься (как камень). Латыши тоже знают употребление камня при кровотечении *367. И в их заговорах камен упоминается очень часто. "Пристать к серому камню... чтобы кровь не текла" *368. Ассоциация, по какой привлечен камень, ясна: "Пусть затвердеет кровь, как красные камни" *369. Но, когда формула отрывается от обряда, то образ кирпича, камня приобрета т уже некоторую таинственность. Говорится уже о какой-то красной девице и - "там красный кирпеич. Сколько раз схвачу, столько раз Бог поможет..." *370. Это все еще откликается обряд. Но вот он уже окончательно забыт. В заговоре идет речь о 3-х девах, идущих по морю, о камне и медной платине *371. Происхождение последнего образа нам уже знакомо (стр. 222). Говорится о трех красных девах и о трех кирпичах: красном, черном и белом *372. Здесь уже замечается влияние мотива трех роз. Немецкие заговоры даже указывают но то, что человек становился на камень: Ich stelle mich auf einen harten Stein, ich hebe Klag' an meinen Bein..." *373. Делалось ли это на самом деле? Делалось. При болезни ног, больно садится на камень, дует на больную ногу и говорит "S. Peter sass auf einen Stein u. hatt' ein boses Wein... es wird in drei Tagen gut, im N. etc." *374. Итак, значит, больной садился на камень. Существовала, как мы только что видели, и формула, поясняющая действие. Потом действие забылось, оставивш след в эпической части. Приведенный немецкий пример еще сопровождается действием. Но французы, сохранивши мотив заговора, уже забыли соответствующий обряд. - Sainte Apollonie, qui etes assise sur la pierre; sainte Apollonie, que faites-vous la? - Je suis venue ici pour le mal aux dents. Si c'est un ver, il se sortira: si c'est une goutte, elle s'en ira *375. А раз действие забыто, то камень, на который садится святой, может принять и идеальные свойства. >>>Подобные мнения мы уже видели. И вот камень из простого обращается в мраморный "Sainte Appoline etant assise sur la pierre de marbre..." *376. Мотив известен и у англичан. И у них рассказывается, как Петр сидел на камне плача и на вопрос Христа от ечал: у меня болят зубы *377. Этот английский заговор Эберман сближает с древнейшим памятником данного мотива, обрывком латинского заговора (1100 год), начинающегося так: Sanctus Petrus supra marmorean... *378. Эберман рассматривает выше приведенные емецкие заговоры, указывающие на лечение камнем, как распространение более ранней формулы камня, о который свихнула ногу лошадь в зибенбургском заговоре. Мне, напротив, кажется, что эти формулы совершенно независимы от последней или, если между ними сть какая-нибудь связь, то как раз обратная той, что предполагает Эберман. Что касается заговоров от зубной боли, то независимость их от зибенбургского мотива более чем вероятна. Интересно положение, какое, по одному заговору, занимает страдающий зуб ми Петр. Petter was Laying and his head upon a marrable Ston *379. Это говорит о том, что Петр не случайно оказывается на камне; он пришел к камню потому, что у него болят зубы. Выше мы видели, как св. Аполлония отвечала, что она на камне ради зубной боли. Когда-то требовалось положить челюсть на камень. Среди памятников отреченной литературы есть "молитва священномученика Антипы зубная", прежде чтения которой требовалось положить двенадцать поклонов, сказать сорок раз "Господи, помилуй" и "полож ть челюсть на камени" *380. Если можно лечить зубную боль, положивши, как Петр, голову на камень, то, очевидно, можно таким же способом лечить и головную боль. Мы уже видели, что головную боль лечат камнем. Соответственно с этим и в эпических заговор в от головной боли рассказывается о Христе, сидящем не мраморном камне *381. Итак, древнейший памятник связан с лечением зубной боли. Это обстоятельство подтверждает то положение, что под мраморным камнем заговоров, кроется реальный камень, врачебное средство. Заговоры сохранили ясные указания на такую роль камня, упоминающегося в зубных заговорах. Приведенный в морфологии заговор со сквозным эпитетом "каменный" читается над камнем. >>>В заговорах от зубной боли постоянно говорится и месяце в небе, мертвеце в гробе, камне на море, зайце в поле, щуке в воде, дубе в поле или на море. Все эти образы почерпнуты из симпатической практики. Мы уже видели, как пользуются трупом для лече ия зубной боли. Видели, как с тою же целью пользуются деревом (дуб, рябина, бузина). Видели, почему при лечении зубной боли играют роль животные, обладающие крепкими зубами (кошки, крысы, мыши и зайцы и т. п.). Видели, наконец, и пользование камнем. т всех этих предметов хотят получить ярко выраженные в них, желательные для зубов качества... "...Як крепок зяленый дуб у поли, каб так были крепки зубы у роци; як бел белый камень на мори, каб так были белы зубы у роци; як свецел широкий месяц на не и, каб так были светлы зубы у роци..." *382. Несколько неясна причина постоянного обращения к месяцу при заговаривании зубов. Мне кажется, что она кроется, с одной стороны, в представлении месяца камнем, на что намекает следующий заговор: "Месяцю кня ю! вас три в свете: один на небе, другой на земле, а третий в море, камень белый..." *383. А с другой стороны, в ассоциации месяца в народном представлении с покойником. Бледный лик луны напоминает лицо покойника. Теневые фигуры на ней Каин, убиваю ий Авеля. А мы уже видели, что древние считали зубы человека, умершего насильственной смертью, особенно полезными при лечении зубной боли (стр. 137). "Как у мертвых зубы не болят, так бы у меня... зубы не ныли..." *384. По этой ассоциации и обращаютс к месяцу. "Выйду я в широкую улицу, посмотрю и погляжу на млад светел месяц: в том младу месяцу два брата родные, Кавель (sic) да Авель, как у них зубы не болят..." *385. Таким образом, можно допустить, что месяц попал в зубные заговоры, благодаря а социации с покойником и камнем. Могло влиять также и сходство молодого месяца с зубом. О лечении камнем свидетельствует, по моему мнению, и следующий заговор: "Молодик, молодик, де ты быв? У Вадама! Ти были люди у Вадама? - Были! - Що яны ядять? - Камянь! - Ти болять у их зубы? - Не болять! - Нехай у р. б. Гришки не болять" *386. Целебные камни, и не от одной только зубной боли, находятся в изобилии по всей Европе. Близ Пуатье детей, у которых плохо развивается зад, водят к большому камню с дырой по середине, бросают несколько монет в эту дыру, читают молитву и уводят ребенка Это называется ходить a St Fesset St Fesset - камень среди поля с впадиной, в которую сажают слабых детей *387. Совершенно аналогичная картина рисуется, как мы видели, в заговорах: больной, сидящий на камне. Известно множество камней с дырами, сквоз которые протаскивают больных, чтобы получить исцеление. Особенно много их в Ирландии и на острове Кипре (более 50). Культ камней был широко распространен в Европе. Поклонение камням осуждалось в VII в. архиепископом Пентенбернским Теодориком, и, в ч сле других языческих действий, оно было запрещено в X в. королем Эдгаром и в XI в. Канутом. Французы поклонялись камням еще несколько веков после введения у них христианства. Собор в Лентине 743 г. запрещает все суеверные обряды, совершаемые у камней и дубов. Эти камни находились в самых пустынных и уединенных местах, и народ приносил туда свои обеты и дары *388. Бесспорно, что подобные камни нашли отражение в заговорах. "Посреди деревни камень, посреди камня отверстие, вокруг отверстия змея; туд я отсылаю болезнь" *389. Was ist weithin zu sehen? Ein Feld ist weithin zu sehen. Was ist mitten auf dem Feld? Ein Stein ist mitten auf dem Feld. Was ist mitten auf dem Stein? Ein Loch ist mitten auf dem Stein, In den Ubel gezwangt werden *390.
      Вокруг нашего Латыря камня также, по народному верованию, на Воздвижение собираются змеи. Да и названия "Латырь" не обязательно для камня, встречающегося в заговорах. Он иногда называется и просто "камень", "синий камень", "бел-горюч камень" и т. п. а Западе - pierre, Stein, stone, pierre de marbre, Marmorstein etc. Выше я приводил немецкие и латышские заговоры от крови и способ останавливания крови камнем. Хотя у нас, по-видимому, и не сохранился прием лечения ран камнем, но в заговорах все-так есть ясные отголоски его. Так, в одном заговоре читаем: "Выйду я в чисто поле, на чисто море, на чистом море чистый камень, на чистом камне стоит дуб краколистый, под тем дубом краколистым сидит твердая красная девица... руду унимает... руда нейдет, крепче крепкого камня, камень место ключа и замка, руду прикладывает, вода не канет, не каменем руда не канет..." *391. Очевидно, речь идет о том же прикладывании камня, которое мы видели у немцев. Еще раз обратимся к эпитетам. Я уже говорил, что они произвольно прикладываются к данному образу, чтобы ярче оттенить желательное свойство. Но когда забыта реальная почва, на которой образ вырос, эпитет теряет границы своей приложимости и склоняется к переходу в "сквозной". В приведенном сейчас заговор как раз сделан первый шаг к этому. У немцев больной говорит, что он становится на harten Stein (harten желанное свойство: чтобы руда была "крепче крепкого камня"); а у нас на камне сидит твердая девица. Отсюда уже один шаг к каменной девице и скво ному эпитету "каменный", который, как мы уже видели, и встречается в заговорах (стр. 89). Такой заговор читают над камнем *392. Камень тверд, и влага из него никогда не течет, потому-то он и годен для унимания крови. "Ни из камени воды... крови не бу ет" *393. Таким образом, как у немцев, так и у русских при лечении ран прикладывался камень. >>>На Западе мы еще видели, что пациент садится или становится на камень. Немецкий заговор от ран говорит: Ich stelle mich auf einen harten Stein... *394. Точно так же и русский: "Стану я на камень, кровь моя не канет; стану на кирпич, кровь, запекис " *395. Или заговор выливается прямо в форму предписания: "Встань на камень, кровь не канет; встань на железо, кровь не полезет; встань на песок, кровь не течет" *396. Потом по обыкновению на место больного появляется какой-нибудь святой. Так, по одн му заговору, уже на Латыре камне "стоит Иоанн Креститель, подпершись железным посохом, и уговаривает у р. б. (и. р.) кровавую рану"... *397. >>>Или бабушка Соломонудушка на камне Латыре Христа повивает, порезы запирает. "Как от Латыря камня ни воды, такожде из раба б. ни руды..." *398. Или на "святом камне" сидит девица, кровь унимает у р. б. *399. Заметим то обстоятельство, что камень ча е всего встречается в заговорах от ран и зубной боли. Опять повторяю, что здесь я вовсе не намерен объяснять происхождение образа Латыря камня. Я только хотел проследить, что его привлекло в заговоры. Очевидно, что, как на Западе под Marmorstein скры ается простой камень, так и у нас была реальная основа для Латыря. Это тем более вероятно, что славянам хорошо известны различные целебные и чудесные камни. В Одоевском уезде Тульской губ. есть камни, носящие названия Баш и Башиха. Когда помещик их р бил, на них выступали кровавые пятна. Помещик был наказан слепотою, а окрестность бесплодием. Народ около Петрова дня стекается к ним на поклонение, как на могилы родителей *400. В Переяславском уезде был среди потока камень, к которому ходили на пок онение также в Петров день *401. Близ Нерехты, среди реки того же имени, есть камень, похожий на бочку; кто осмелится брать у него воду, тот впадет в сумашествие *402. На Ладожском озере на остове Коневце, под Святой горой, лежит большой Конь камень, которому еще в XV веке приносили в жертву коня *403. В Ефремовском уезде, на берегу Красивой Мечи, вокруг Коня камня до позднейшего времени совершалось опахивание, чтобы приостановить губительное действие мора *404. Священный камень Балтийских славян носящий до сих пор название Buskahm (Божий камень), находится в море недалеко от мыса Sohren *405. Не отразилось ли на заговорах это почитание камней? Сопоставление напрашивается само собой. Перечисленные здесь камни находятся на воде. По заговорам амень часто помещается в море. Поклонение камням происходит на Петров день. По западно-европейским заговорам, на камне сидит ап. Петр. сидит ап. Петр.
      Все выше сказанное о камнях и их параллелях в заговорах дает основание предположить, что первые могли служить основой для вторых. В таком же положении находится, кажется, и другой излюбленный заговорами образ чудесное "древо". Он, ка и Латырь камень, не составляет собственности заговоров. Он здесь только обжившийся гость. Веселовский, исследуя представление о древе по различн м сказаниям, приходит к заключению, что это символ креста Господня - "Крестное Древо". Мансикка, исследуя тот же образ по данным заговоров, приходит к такому же выводу. Я, опять-таки не вдаваясь в рассуждения о происхождении образа, попытаюсь только осмотреть, что его могло привлечь к заговорам. Если даже и согласиться с тем, что это символ, то надо все-таки проследить, что дало пищу этому символу. Ведь прямое значение всегда предшествует символическому. Мы раньше уже видели, что привлекавшиеся к заговорам образы привлекались именно обрядом. Едва ли и "древо" представляло собою исключение в этом отношении. Как при исследовании образа камня, я сначала указал на то, что камень вообще играл большую роль во врачебной практике, а потом уже указал и на определенные камни, пользовавшиеся вниманием и почитанием, которые могли способствовать укреплению образа камня в заговорной литературе; так и теперь - сначала я укажу на то, что дерево вообще участвовал во врачевании, а потом отмечу определенные деревья, пользовавшиеся вниманием народа. Лечение при помощи дерева очень распространено. Можно дереву или передать свою болезнь, или , наоборот, от него получить силу. Я уже говорил о разных способах перед чи боли дереву: о вбивании волос, гвоздя, о выливании воды под дерево и т. д. Но существуют и другие приемы. Так, грызут сосну для того, чтобы зубы не болели *406. С тою же целью целуют рябину *407. При "белях" женщина идет к березе, плескает водой н нее и на себя, говоря: "Возьми, береза, свое, а отдай мое" *408. Больного лихорадкой окатывают через связанные ветки березы *409. Больной лихорадкой идет в лес, отыскивает осину, кланяется ей и говорит: "Осина, осина, возьми мою трясину, дай мне лег ту" *410! и перевязывают осину своим поясом. Особенно часто прибегают к дубу. При зубной боли отыскивают в лесу старый дуб, близ которого вытекали бы ключи, сдирают с его вето кору и, вымочив ее в роднике, носят в ладонке *411. Идут под дуб и читают: "Зубинки, зубинки, лезьтя на дубинки" и т. д. *412. Читая заговор от слепоты, трижды обходят вокруг дуба *413. Подобное же хождение к дереву (и в частности к дубу) широко распространено у немцев. Напр., обводят ребенка вокруг бузины и просят ее взять болезнь *414. Отсюда, как у нас, так и у них существует длинный ряд заговоров - обращений к деревьям. >>>И французы также ходят лечиться от лихорадки к дубу; обязательно до восхода солнца, иначе средство не действительно *415. У них, между прочим, сохранился интересный обряд: больного ребенка обносят вокруг алтаря *416. Надо думать, что в этом обычае отразилось прежнее хождение вокруг дерева. Это тем более возможно, что церкви воздвигались именно на местах низвергнутых идолов или священных деревьев, и народ продолжал привычное посещение этих мест перенося на новые предметы то уважение, которого н когда пользовались последние *417. За то же как будто говорит и мазурскуий обычай обносить больного сухоткой вокруг костела *418. У славян обряд хождения вокруг дерева, очевидно, ассоциировался с хождением вокруг аналоя. Отсюда - часто встречающийся заговорах мотив сватовства с дубом. - До сих пор выбор дерева был произволен. Определялся только его вид. В одном случае требовалось отыскать старый дуб у источника; но опять-таки не определенный какой-нибудь дуб. Однако существовали и существуют сп циальные священные и целебные деревья. Если в дубе есть естественное отверстие, позволяющее пройти сквозь него, то дерево рассматривается, как священное *419. К таким дубам издалека приходят на поклонение. Бартш говорит, что близ Мекленбурга в 20-х г дах прошлого столетия народ приходил еще к таким дубам *420. Под целебным деревом кладут больных, поят их отваром листьев и цвета таких деревьев; окатывают с них водой детей; при зубной боли грызут деревья и т. д. Особенно много таких деревьев сохран лось в северных областях России *421. Таков в Пензенской губ. дерево "Исколен", священные три липы из одного корня. Если их рубят, то из них идет кровь *422. Дерево пользуется славою целебного. В житии Адриана Пошехонского описывается обряд пролазани через рябину. "Тамо растяше древо, зовомое рябина, обычай же имяху, во всяки годы, мнози из близ сущих весей и градов людие в бывающий день пятничный, пред праздником св. пророка Илии, приходить в оное место к реченному древу рябине. Прихождаху же и священницы из ближайших селей и приношаху обряз святыя мученицы Параскевы, Нареченния Пятницы, молебная пения соверщающе. Людие же, для получения здравия, сквозь оное древо пронимают дети своя инии же совершенного возраста и сами пролазаху и получаху исцеление" *423. Очевидно, что христианский обряд здесь примкнул к старому языческому почитанию дерева. Не даром в древней Руси высшее духовенство боролось с молениями у источников и дерев. Несомненно, что у нас, как и у других народов, был культ дер ва и в частности - дуба.
      >>>Известно свидетельство Константина Багрянородного о том, что россы на пути в Царьград приносили в жертву живых птиц у великого дуба. У Балтийских славян в Щетине был близ храма развесистый дуб и под ним прекрасный родник, который считался жилищем ожеств *424. Близ Стотгарда была священная дубовая роща. "У верховного божества Варягов не было ни храмов, ни алтарей, ему посвящали только дуб, окруженный оградою с пространными местами для народа. Туда приходили люди с жрецами и приносили жертву, т м же собирались веча и судили тяжбы" *425. Дуб почитался у пруссов и кельтов. Св. Бонифаций срубает огромный дуб гессенского небесного божества и строит из его ствола часовню. Дуб является священным деревом также у эстов *426. В Славонии, в провинции Пожеганской, в XVII в. была липа в пустынной местности. Христиане и турки совершали моления под нею, прикладывались к ней и, будто бы, получали исцеления *427. Итак, все эти факты дают основание думать, что под дубом также, как и под Латырем камнем, в заговорах скрывается нечто реальное. При исследовании заговорных мотивов, мы уже видели, как мог складываться образ чудесного древа на чисто заговорной почве. Нет ничего удивительного, если образ этот потом ассоциировался с представлениями о действительных священных дубах и даже мог быть замененным последними. Это гармонирует с постоянным стремлением подкрепить врачебный обряд священным авторитетом. Даже е ли и можно в чудесном древе и Латыре камне усматривать черты христианских символов, то во всяком случае это не результат обдуманно составленной системы символов, а только постепенный частичный нарост не всегда сознательный. Также нельзя согласиться и с тем, что образы светил и зорь, встречающиеся в заговорах, только символы Христа и Б. Матери. Поклонение светилам засвидетельствовано, как у славян, так и у других европейских народов. Объяснять подобные факты тем, что символ забылся и стал пониматься в буквальном смысле невозможно. Нельзя допустить, чтобы из символов, не имеющих ничего общего с обрядами, родились обряды и при том в таком изобилии, что проникли в народные массы всей Европы. Обряд, обычай устойчивее сопровождающих его формул, пес н и т. п. Поэтому-то и нельзя при исследовании памятников народного творчества отрывать, напр., песни от обрядов, если между ними есть какая-либо связь. Тем более этого нельзя делать в области заговоров, которые, как мы видели, органически развились з обрядов. В XVI в. Макарий писал, что по Руси во многих местах крепки обычаи предков. "Суть же скверные мольбища их лес и камение, и реки и болота, источники и горы, солнце, луна и звезды". Что же, неужели это результат христианской символики за 6 в ков существования ее на Руси? Обращение к востоку, о котором постоянно упоминается в заговорах, вызывает христианские представления, говорит Мансикка; там сконцентрированы все события земной жизни Христа. И он приводит в подтверждение свидетельство о ного древнего поучения, что христиане обращаются к солнечному восходу не потому, что они восток обожают; но потому, что Бог есть истинное солнце. В то время, как мы обращаемся к нашей прежней родине, потерянному раю, мы просим Бога, чтобы он нам возв атил его *428. Конечно, с востоком связаны христианские представления, но обращение к нему было, очевидно, и раньше христианства. Не этим ли объясняется и самая потребность пояснить в поучении смысл обращения к востоку?
      >>>Не было бы надобности доказывать, что, поклоняясь иконам, поклоняются не самому образу, а лицу, изображаемому им, если бы раньше не было идолопоклонства. Не было бы и потребности объяснять, что, молясь на восток, молятся "Истинному Солнцу", а не п осто солнцу. Да ведь и не только христианский знахарь обращается к востоку, зорям и светилам. Те же приемы были известны и заклинателям древней Индии. И в их чарах важную роль играли зори, фазы луны и т. д. *429. Например, чтобы открыть колдуна, ложи ись спать лицом к востоку *430. Тем, что некогда поклонялись светилам и водам, объясняется факт, что до сих пор сохранилось громадное количество заговоров в форме молитв к этим предметам, а не вылившихся в эпическую форму. И теперь все еще живущее у ас и на Западе поклонение зорям и светилам при заговорах не результат непонимания символов, а прямое наследство языческой древности. В предыдущих главах я дал два определения заговоров: одно чисто внешнее, формальное, другое генетическое, указывающее на исходную точку развития заговора. Теперь последний раз оглянемся на тот процесс эволюции заговоров, какой я здесь пытался осветит , и спросим: что же такое заговор по существу, по своему содержанию? что такое заговорное творчество? Едва ли прав Мансикка, утверждающий, что нельзя проследить развитие заговоров, а можно наблюдать лишь процесс их распадения. Если для него вся загов рная литература ничего не говорит об упорной вековой работе народной мысли, а свидетельствует о ее темноте и застое, то мне кажется, что с этим нельзя согласиться. Мы теперь видели, что можно проследить не только процесс распадения заговоров, но и пр цесс созидания. Это - медленная коллективная работа над созданием мифа. Органический процесс создания заговора - процесс создания легенды, мифа для оправдания поисшатавшегося авторитета симпатического обряда. По содержанию своему на высших ступенях р звития заговор представляет легенду, миф, подтверждающий законность соответствующего симпатического обряда. Выше я говорил о хождении a St Fesset. Непонятная болезнь поразила виновную часть тела, и ни один доктор не мог определить ее причины. После н стойчивого допроса мальчик признался в своем проступке. Родители пошли с ним к St. Fesset, и все принесли ему повинную, не забыли также уплатить и денежную пеню, и ребенок выздоровел *431. Это не заговор, а просто легенда, созданная по тем же психоло ическим побуждениям, по каким создаются и заговорные легенды. но как она похожа на заговор. Сравним ее хотя бы с классическим 2-м мерзебургским заговором. Как тут, так и там ясное распадение на три части: несчастный случай, успешное лечение, исцелени благодаря совершению того обряда, по поводу которого создалась легенда.
      Обратимся еще к вопросу о ритме и рифме заговоров. Действительно ли они свидетельствуют о первичной песенной форме, как утверждал Афанасьев *432, а за ним и другие мифологи. Для них это было лишним подтверждением происхождения заговоров из древних ги нов. Не так определенно высказывается по этому вопросу А. Веселовский. "Основная форма заговора была", говорит он, "двучленная, стихотворная или смешанная с прозаическими партиями" *433. Но уже Крушевский заметил, что рифма не только явление позднейш е, но и разрушающе действующее на заговоры *434. Это мнение поддержал и Зелинский. Он говорит, что метр и рифма позднейшее явление, относящееся к той эпохе, когда потребовалась точность сохранения заговоров. В это время в заговорах начали вырабатыват ся общие места, шаблоны. Рифма даже искажала смысл заговора *435. Выше мы видели, что и Эберман также отмечал разрушительную роль рифмы (стр. 44). Для Зелинского заговоры стихотворные явление позднейшее. "То обстоятельство, что некоторые из первых охраняют иногда черты более древних воззрений, нам кажется, не может служить доказательством вообще большей древности стихотворных заговоров чаровнических песен" *436. Кто же прав? Какие заговоры древнее стихотворные или прозаические? Мне кажется что общий недостаток всех приведенных сейчас мнений заключается в их невнимании к различным видам заговоров. Упомянутые исследователи произносят приговоры враз над всеми разнообразными заговорами. Однако дело обстоит не так просто. Для всех разбирав ихся в этой главе заговоров и для подобных им мнение Зелинского справедливо. Мы видели, что на первоначальных ступенях их фармации не может быть и речи о песенной форме. Здесь, бесспорно, ритм и рифма - явления позднейшие. Заговоры в устной передаче ак бы "сговорились" в стихотворную форму так же, как "сговариваются" в нее и сказки. "Жил дед да баба. Была у них курочка ряба" и т. д. Едва ли можно утверждать, что это отголосок первичной песенной формы сказки. Так же нельзя утверждать, что стихотв рная редакция заговора - сна Богородицы древнее прозаической. Однако нельзя обобщать мнение о первичности прозаической формы. Дело в том, что на самом деле существовали и существуют "чаровнические песни", а древность их не только уступает древности п озаических заговоров, но, может быть, и превосходит ее. Ритм и рифма чаровнических песен совершенно иного происхождения, чем в разобранных выше заговорах. Там они сопутствуют заклинанию с первого момента его появления, как увидим из следующей главы.
      Глава V. Песенные заклинания.
      Теперь обратим внимание на другую сторону заговоров. Как они исполнялись? Наши названия - "заговор", "наговор", "шептание", немецкие Bespechung, pispern указывают на то, что заговоры именно говорились, шептались. У французов заговор называется incantation, колдун - enchanteur. Были ли когда нибудь французские заговоры "напевами" не известно. На свидетельство названия здесь нельзя положиться, потому что оно произошло от латинского incantatio (чары, заговор), incantator (колдун), incantare (очаровывать). У римлян, действительно, мы уже находим соответствие между названием и способом исполнения чар. Римляне заговоры пели. У них поэзия и заговор носили одно название - carmen. Потебня говорит, что "заговор, который у всех народов нашего племени ано или поздно сводится на параллельные выражения вроде Limus ut hic... etc. без сомнения есть молитва" *1.
      После того, что мы узнали о параллелистических заговорах, трудно согласиться с этим положением. Но относительно древнеримских заговоров он имеет долю справедливости. Я уже раньше говорил о магическом характере древних молитв и теперь только обращу внимание на то, какую роль в них играло пение. В древней молитве нельзя было изменить ни одного слова, ни одного слога и, особенно ритма, которым она должна была петься *2. Значит, самый напев имел магическую силу; нарушение правильности напева могло лишить силы всю молитву, весь обряд молитвы. П свидетельству Цицерона, греки очень заботливо сохраняли древние напевы, antiquum vocum servare modum. И Платон, когда предписывал в своих "Законах" неизменность напевов, согласовался с древними законами *3. Заговор Limus ut hic ничем от молитвы не отличается. Он пелся, причем певший обходил с изображениями из воску и ила вокруг жертвенника.