Король очнулся от своих сладких грез, как и все князья и знатные люди его дома, и весьма огорчился, увидев уродство певца. На счастье, был тут придворный лекарь, который сидел по правую руку главы королевских телохранителей. С помощью трав, заклятий и искусных своих пальцев снова вставил он глаз певца на место.

Певцы, обрадованные таким приемом, получили должную награду и вернулись к себе в дом, чтобы поесть, попить и отдохнуть. Шепот восхищения провожал уходящих певцов. И вдруг шепот сменился взрывом радостных криков. Еще не кончил король Гвиддно своих королевских развлечений — семеро мрачных мужей в коротких юбках вошли в зал. Они были известны своим особым искусством, так же как певцы — своим Были они длинноносы, остропяты, плешивы и лицом похожи на лис.

Пришельцы низко поклонились королю да так и остались. Голые зады их казались красными в отблесках королевского очага. Были это широко известные пускатели ветров Острова Могущества, чье искусство состояло в том, что они пускали ветры так, как никто на Острове Придайн, или Иверддон, или в далеком Ллидау[27] за морем Удд.

Замечательно громко пускали ветры искусники короля Гвиддно Гаранхира в день Калан Гаэф — замечательно громко, изысканно звучно и столь зловонно, что всем другим их сотоварищам по этому искусству было до них далеко. Поначалу испустили они с редкой нежностью семь нот, поднимаясь и нисходя, согласно гармонии, от низкого звука к высокому. Затем выдули они мелодию, которую напевают пастухи и молочницы. Они свистели высоко и низко, наподобие свиста королевских псарей или невидимых птиц, что насвистывают в кустарниках.

Но это чудесное искусство были ничто по сравнению с тем, что было потом, с тем возбуждением, что охватило людей Севера, когда каждый из участников представления превосходил своего сотоварища в новом чудесном умении или искусстве. Замечательно правдоподобным было фырканье боевых коней, вой труб, рев оленей, грохот грома, мычание быков, ворчание дикого кота и долгое, низкое гудение майского жука.

Искусники были хорошо накормлены красными водорослями, чечевичной похлебкой и бобами, но не более получаса могли они продолжать свое выступление Настал момент, когда их глава испустил долгий, низкий свист, словно змея, что возвращается в свое вересковое логово, — такое нежное шипение издал он и такое продолжительное зловоние испустил, что постепенно потрясенное молчание опустилось на собрание. Это был знак свистунам уходить, и последним усилием ума, духа и тела издали они столь громогласный трубный звук, что люди потом клялись, будто бы кубки на королевском столе задребезжали и смоляные факелы чуть было не погасли, как и огромный очаг под королевским котлом.

Как порыв ветра, перед которым ни один человек не устоит прямо, тот, что нескончаемо дует из пасти Пещеры в земле Гвент, которую называют люди Хвит Гвинт, был могучий ветер из задов, что слышали в те поры на Севере. Однако были в королевском зале и те, кто опасался, как бы это представление не пробудило бури и смятения в зимних небесах, и клялись, что слышали в далеких горах грохот Колеса Тарана[28]. Среди чада, замешательства и зловония удалились королевские ветродуи из пиршественного зала в приготовленное Для них жилье. И не скоро еще прошло удовольствие, и утих смех, и замолчали языки, так приятно было их представление людям Севера.

Наконец, когда веселье улеглось и люди расслышали, как дождь барабанит по дранке крыши и поскрипывают над их головами укрытые темнотой балки, настроение людей переменилось. И тогда позвал король Гвиддно Талиесина[29], главу бардов, чтобы спел он песнь славной битвы, напомнив присутствующим о деяниях героев и отваге на поле боя в сражении против превосходящих числом врагов.

Сразу же почтительное молчание опустилось на зал. Все несмело взирали на великого поэта Но Талиесин сидел молча и угрюмо, завернувшись в пурпурный плащ барда, — может, потому, что ауэн еще не снизошел на него, или потому, что его раздражали хвалы, расточаемые шайке низких шутов, кто знает? Лицо его было задумчивым, хмурым, и его ясные, далеко видящие глаза были тусклы от внутреннего созерцания.

Постепенно, поскольку бард продолжал молчать, потупив голову, гости снова стали перешептываться, пока король не поднял руку и не издал резкий крик. Все в изумлении воззрились на него, и тут увидели, что глава бардов поднял голову и уставился прямо перед собой в исступленном сосредоточении. На губах его вскипала медовая пена. Увидев это, мальчик, что стоял рядом с ним, тихо тронул струны арфы. Талиесин одобрительно улыбнулся, и арфист провел по струнам — тихая волна звуков, достойная Арфы Тайрту. Словно нежно плескался ручеек в Краю Озер в разгаре лета.

И полилась песнь. Песнь, в которой с удовольствием услышали князья искусную похвалу благородным гостям. Ибо была это хвалебная песнь о бессмертной славе предка Рина маб Мэлгона, его прадеда, защиты людей Манау и Гододдина, Кунедды маб Эдайрна маб Падарна — того, кто первым получил алую мантию верховного короля от императора Ривайна[30].

Поначалу слова вызывали тревогу. Между холмом, морем и рекой запел Талиесин громкую торжественную песнь, и твердыни Кунедды содрогнулись по всей Стене от Каэр Лливелидд до Каэр Вайр. Не сила ли морских разбойников Бринайха угрожает людям Севера? Нет, продолжал Талиесин негодующе и печально, прославленные крещеные государи безжалостно преследуют язычников, что, словно лисы, спасаются бегством в устьях рек. Это раздоры между самими людьми Севера, вот о чем пою я, жестокая, бессмысленная усобица между родичами.

Как океанские волны, что поднимаются одна над другой, продолжал поэт, гневно возвышая голос, истребляют друг друга храбрые. Как ветер, что колеблет юные ясени, сражается брат с братом. Дом Эдайрна воюет с домом Коэла, и барды королей подстрекают своих владык к еще более жестокой вражде. И кто же смеется в своем логове, глядя, как короли Севера истребляют друг друга мечом и копьем? Уж не Огненосный ли, приближаясь к нашим берегам с сотней своих кораблей? Люди Севера трясут деревья, но подбирают плоды волки Ллоэгра и Бринайха.

— Околдовали вас или опоили, о люди Севера, что враждуете вы, как звери, со своими братьями-христианами? — внезапно возопил бард голосом таким звонким, что все вспомнили о сигнальном роге, созывающем воинов на битву. — Неужто позабыли вы о славе Кунедды, о том, как сто раз бился он и одерживал победы над людьми Бринайха, прежде чем самого его принесли домой на плетеных носилках его скорбящие воины? Словно свора псов — оленя, обложили его предатели, но прежде, чем пасть мертвым, он сам многих положил замертво! И даже после гибели со страхом и трепетом произносят его имя, ибо сто тысяч людей Бринайха оставил он мертвыми на месте битвы и их глаза слепо смотрели в небо, а вороны и коршуны кружились над ними!

Одобрительный шепот прошел по залу, и люди стали горячо поглядывать на ясеневые копья и беленые щиты, развешанные по стенам. Но когда страстное желание битвы запылало в их жилах, песнь Талиесина быстро изменила настроение. Теперь звучала в ней печаль и горечь. Низким прерывающимся голосом оплакивал он безвременный конец благородного Кунедды, его двора и его окружения. Отступил морской прилив, лосось соленых вод уплыл, от стад и изобилия ничего не осталось, кругом одни потери. Ныне только барды хранят его славу в своих песнях, и песням этим не будет конца. Ах, щедрейший из королей, чьи руки раздавали добро, не колеблясь, даритель вина и масла, коней и молочных коров, если бы ты был ныне с нами! В пепелище лежала пред сыном Эдайрна земля врага, был он львом и драконом пред войсками, стена щитов и лес копий — войско, что шло за ним, и не было им числа!

Талиесин резко и неожиданно оборвал песнь, и струна арфы задрожала на пронзительной высокой ноте. Поэт бессильно опустился на сиденье. На устах его была пена. Тишина повисла в зале, словно каждый воин был пригвожден к месту думами. Затем громкий крик вырвался из каждой глотки. Эти быстрые, мимолетные образы, вызванные волшебными словами поэта — всего каким-то полудесятком слов, сложились в картину более яркую, чем сами те события. Одно видение сменялось другим, но все равно они не исчезали, словно не было им конца. Князья уже не сидели в доме короля Гвиддно, перед ними была Стена с ее крепостями, извилисто тянувшаяся под летним солнцем, словно гадюка, что греется на пустоши. Видели они дальний дым горящих городов, слышали тяжкую поступь сверкающего оружием воинства Кунедды, самого благородного короля, едущего впереди войска. Узрели они также и его ужасный конец от копий сынов Коэла, его собственных родичей. Пал Кунедда, и предавшие его разбежались перед бледноликими айнглами! Раскаяние и гнев теснились в каждой груди, и торжественные клятвы о мести произносили пред лицом всего прославленного собрания герои с золотыми гривнами на шее, жадные до убийства, равно как и до меда и вина.

Король Гвиддно глянул туда, где сидел Талиесин, надвинув капюшон своего пурпурного плата, чтобы укрыть в тени свое лицо, и улыбнулся в душе. Ауэн поэта переменил замыслы людей, собрав воедино их думы и сердца. Слава Кунедды была дорога людям Севера, верховным королем которых он был много поколений назад. Он был также предком Рина маб Мэлгона, самого почетного гостя Гвиддно, помощи отца которого он искал. Песнь о гибели Кунедды пробудила стыд и сожаления среди потомков Коэла, которых много было на этом пиру.

Так случилось, что король Гвиддно недавно связал свою судьбу с Уриеном Регедским, главой племени Коэла, величайшего из Тринадцати Королей Севера. Ныне замыслы Уриена были таковы: на другое лето намеревался он вступить в союз с королями Севера и вступить войной в земли Бринайха на восточном побережье, ибо решил он рассчитаться с морскими волками и низвергнуть их короля Иду.

Гадатели Уриена уверили его в том, что эти орды айнглских дворняг, что вечно толкутся в устьях рек да в лесах, словно лисы, будут изгнаны и что морской прилив слижет их. Но гадания туманно говорили также о крови и предательстве, и от раздумий дальновидного короля не ускользало и то, что Ида может получить помощь от флота и войска Кинурига, короля ивисов — сэсонов Юга. Ведь известно, что все князья сэсонов связаны кровью, ведя свой род (как они заявляют) от одноглазого бога, которого именуют Воден.

Тремя годами раньше Кинуриг разгромил в битве Кунина, доблестного князя бриттов, и его союзное войско из южных городов и крепостей Придайна, оттеснив их в сильную крепость на холме, построенную еще людьми Ривайна. После жестокой осады дикари взяли крепость приступом и изгнали оттуда Кунина, который бежал, как раненый олень, в леса Дивнайнта, ища убежища у Герайнта маб Эрбина. Впоследствии Кинуриг стал самым могущественным королем сэсонов и айнглов, что были до него, не исключая коварного Хенгиста и проницательного Кередига, и в надменной наглости он присвоил себе титул Вледига всего Острова Придайн! Если Кинуриг двинется на север на помощь Иде со всеми своими войсками, то даже Уриену Регедскому придется туго, и уж желанной победы ему точно не одержать.

Но если на Кинурига, в свою очередь, нападет Мэлгон Высокий из Гвинедда, владыка богатого зерном Острова Мон, то тогда войска и флот сэсонов Юга будут изрядно прижаты к стене на собственной земле и не смогут помочь своему дружку — волку Идее из Бринайха Тогда самые могучие Защитники Быков Острова Придайн Уриен Регедский и Мэлгон Гвинеддский смогут спихнуть бледноликое племя сэсонов со всех их выгодных позиций на восточном и южном побережье Придайна в море навсегда.

И только старая кровная вражда между сынами Коэла, предка Уриена, и сынами Кунедды, предка Мэлгона, доныне мешала великому замыслу короля Уриена. Теперь же песнь Талиесина стерла ненависть и недоверие, что четыре поколения стояли между ними, и по всему залу князья обоих домов протягивали руки друг другу и обменивались клятвами боевого братства. На миг король Гвиддно Гаранхир изумился в душе своей, не сделал ли этого бард намеренно — ведь не скупо одарил его Уриен Регедский этим летом, — но ни единой мысли невозможно было прочесть на сияющем лике поэта или в его быстром взгляде.

Итак, герои наполнили свои рога и кубки сладким желтым хмельным медом, и все более радостно пели и кричали они. Они громко хохотали, когда насмешники короля Гвиддно, надев собачьи личины, предстали перед ними, читая стихи стыда, позора и поношения, осмеивая славу и отвагу Гваллауга из Эльфеда и Иды из Бринайха. Все были пьяны и веселы, и веселее всех прославленный гость короля, Рин маб Мэлгон. Это был красивый светловолосый князь, прославленный во всем королевстве отца своего своими победами над могучими мужами и прекрасными женщинами. Воистину, говорили в те дни, что ни женщина, ни девушка, с которой захотелось бы ему провести веселую минутку, не могла сохранить своего доброго имени после тоге, как он посетил ее жилище.

Король Гвиддно Гаранхир старался, чтобы принц Рин вернулся ко двору своего отца в Гвинедде с добрыми словами о том, как его принимали во Вратах Гвиддно на Севере Потому привели трех прекрасных девушек-рабынь, которых король подарил принцу Рину: первая была голубоглазой и светловолосой дочерью морского короля из Бринайха, вторая — смуглая, с пламенными глазами дочь короля фихти, чья твердыня в горах Севера, третья — хорошенькая рыжеволосая принцесса с зеленого Острова Иверддон. Ее захватили всего месяц назад, когда корабли Гвиддно разоряли берега земель ее отца.

Принц Рин с одобрением посмотрел на каждую, ласково поцеловал их и приказал своим людям устроить их на эту ночь со всеми удобствами в его жилище за стенами зала короля. С одобрением повернулся он к королю и поднял свой окованный золотом рог во славу его. Однако, хотя все вроде бы и прошло гладко, король был весьма озадачен, как же продвинуть дело дальше. Он беспокойно ерзал на своем высоком сиденье, и прелестная девушка, которая поддерживала его ноги, протянула руку, чтобы успокаивающе погладить его по бедру.

Девушки-невольницы были, конечно же, очень хороши. Но при дворе Мэлгона Гвинедда в Деганнви, наверное, хватает красивых женщин, если люди не врут, и было ясно, что король должен подарить принцу что-нибудь настолько великолепное, чтобы это восхитило людей Гвинедда и заставило их говорить ° славе короля Гвиддно Гаранхира и о доблести людей Севера. Но сундуки его были почти пусты, так расточительно в прежние времена было его гостеприимство. Хотя никто в Кантрер Гвэлод не знал об этом, в его каменных погребах под двором мало что оставалось от некогда хранившихся здесь золотых украшений, мягких мехов и богатых нарядов. Даже застежка, которую носил сам король, не могла сравниться с той, которую только что беспечно расстегнул Рин намереваясь снять плащ для пира.

Что было делать? Король Гвиддно умоляюще посмотрел на своего двоюродного брата, епископа Сервана. Душою и сердцем был он истинный пилигрим, как Эффреам, кроткий и умеющий прощать, как Моэссен-провидец, искусный в псалмах, аки Деви, который в старину был королем в Иудее[31]. Так добродетельно было благословенное руководство святого что И мошке не было бы тяжело нести его грехи, и столь искренни были его молитвы, что рассказывали о нем, будто бы побеги пшеницы прорастали сквозь его волосы от совершенства его молитв.

Если и нужно было чудо, так именно сейчас. Но старый Серван откинулся назад в полудреме, задумчиво поглаживая свою седую бороду. Он одобрительно кивнул в ответ королю Гвиддно и встал, чтобы произнести слова пророка Эсайаса[32], которые он счел подходящими для мирян:

— «Но и эти шатаются от вина и сбиваются с пути от сикеры; священник и пророк спотыкаются от крепких напитков, побеждены вином, обезумели от сикеры, в видении ошибаются, в суждении спотыкаются. Ибо все столы наполнены отвратительною блевотиною, нет чистого места».

Сразу же все встали и стали истово креститься. Однако король Гвиддно не услышал в этих словах ни совета, ни ободрения. Он повернулся и, упав духом, кивком головы подозвал к себе друида Сайтеннина, который сидел на северной стороне зала и незаметно для смеющихся гуляк между королем и друидом завязался разговор. Поначалу король был слегка хмур, затем неохотно кивнул и, когда друид вернулся на свое место, поднял руку, призывая всех к молчанию.

— Внемлите мне, о мужи Севера! — повелительно воскликнул Гвиддно Гаранхир, и те, кто еще не уснул, выжидательно воззрились на него. — Принц Рин маб Мэлгон, наследник Пендрагона Острова, почтил своим присутствием наш пир, и ныне хочу я выразить нашу признательность, пожаловав ему дар, достойный столь благородного принца.

При этих словах епископ и принц Эльфин, наследник Гвиддно, не могли сдержать изумления. Как ближайшие родичи короля, они уже давно имели подозрения насчет того, что расточительность привела короля в чрезвычайно затруднительное положение. Неужели король опозорит свое племя, пожаловав гостю дар, недостойный его высокого положения?

Гвиддно это заметил, но продолжал ничтоже сумняшеся:

— Мы долго и тщательно думали над этим. Как всем известно, в наших каменных кладовых храним мы богатство, с коим не сравниться даже сокровищам Риддерха из Алклуда — гривны, застежки, драгоценные каменья и богато расшитые туники и плащи без счета. Но что все эти сокровища потомку Кунедды? Разве отец его, король Мэлгон, также не хранит бессчетные сокровища в своей твердыне в Деганви? И разве не добудет он того, чего у него нет, будущим летом у короля сэсонов Юга, Кинурига, когда станет разорять его земли вплоть до девятого вала грозного моря Удд?

При словах этих одобрительный гул пронесся по блистательному, полному чада залу, и воины рады были увидеть, как принц Рин с явным согласием кивнул красивой головой.

— Нет таких богатств, каких не нашлось бы в сундуках короля Мэлгона, — продолжал король Гвиддно, — или которых он не мог бы отнять у своих врагов, когда будут они лежать у его ног, а в этом нету сомнения. И все же может случиться, что у нас на Севере есть кое-что более драгоценное и могучее, чем серебро или золото. Конечно, о принц, слышал ты в Деганви рассказы о Тринадцати Сокровищах Острова Придайн?

Впервые выражение спокойного превосходства покинуло лицо Рина, когда он в удивлении и ожидании посмотрел на своего хозяина, который горделиво окинул взглядом зал с колоннами. А принц Эльфин с еще более сильным изумлением привстал с возмущением на юном лице.

Ибо кто не слышал об этих чудесах, обладание которыми приписывали то одному, то другому королю Севера? Говорили, что их держат подалее от хищных людских взоров, за замками, узлами и заклятьями друидов и кузнецов. Поднялся галдеж — люди стали обсуждать силу и свойства Точильного камня Тидуала, Ножа Ллаувродедда или Меча Риддерха. Мужи, заслужившие свою пиршественную долю меда при различных дворах Севера, говорили о том, что им доводилось видеть или слышать. Другие вернулись к старинному спору об их происхождении. Некоторые прямо утверждали, что Сокровища были найдены, когда отворились темницы Каэр Оэг и Аноэт, другие были уверены, что их нашел Гореу маб Кустеннин, когда он в первый раз поднял камень Эхимайнт. Третьи, к которым присоединялся не терпящий возражений друид Сашеннин, считали, что все Тринадцать Сокровищ были привезены Артуром, когда он со своими спутниками плавал к Стеклянной Крепости на корабле «Придвен».

Те из приближенных короля Гвиддно, что были на пиру, гордились тем, что одно из таких волшебных Сокровищ было у их короля. Это была прославленная Корзина Гвиддно. Когда в нее клали пищу, достаточную для одного человека, и потом открывали, там оказывалось еды на сотню. Именно сейчас, на Калан Гаэф, открывали Корзину. Однако воины дворов других королей, приехавшие в гости, могли рассказать о таких же чудесах своих владык, что служило достаточным оправданием гневных слов и злых взглядов.

Король Гвиддно поднял руку, но распорядителю пира пришлось трижды призвать гостей к порядку, прежде чем шум утих. Король обвел зал многозначительным взглядом и, когда увидел, что ожидание достигло нужной точки нетерпения, провозгласил, что нынешним вечером он пожалует своему самому почетному гостю дар, который ни один король — нет, даже император Артур или Эмрис Вледиг — не мог бы предложить с тех пор, как Остров Придайн поднялся из Океана.

— Как хорошо знают мои приближенные и, возможно, некоторые из гостей, мои каменные кладовые хранят богатства неисчислимые. И все же есть одно Сокровище, которое дороже всех прочих, Сокровище, которое даже избранный наследник Мэлгона Высокого почтет честью принять в дар.

При этих словах шепот пробежал по залу, причем приближенные Гвиддно выказывали недовольство. Не собирается же король подарить легендарную Корзину Гвиддно, источник всего своего богатства, пусть даже такому гостю, как Рин маб Мэлгон? Но король нетерпеливо посмотрел на собравшихся, и держательница его ног успокаивающе погладила его. Король продолжил свою речь:

— Среди Тринадцати Сокровищ Острова Придайн нашему племени принадлежит Корзина Гвиддно. Ныне я открою вам тайну, которую доныне знали только я да Сайтеннин-друид. Есть и четырнадцатое Сокровище, и именно его ныне подарю я принцу Рину. Я поведаю вам, как я обрел столь драгоценную диковину.

В эту же ночь год назад мы с Сайтеннином-друидом по обычаю выехали из крепости, чтобы зажечь большой костер на вершине Талинтир, что смотрит на землю Кантрер Гвэлод и окаймленное белым Регедское море. Девятью девять первородных сыновей сверлили буравом дубовое бревно, пока Желтое Пламя не начало играть на снегу. Признаюсь, мы быстро произнесли Благословение Бели, призывая его на скот и посевы от моря до моря и от гор до гор, от волны до волны вплоть до низвержения вод. И пока не опустеют наши хлева, пока не покинут овцы овчарни, а козы не спустятся с туманных гор, да пребудет с ними забота Трех и благословение Бели!

Потом мы поехали прочь, чтобы укрыться во Вратах Гвиддно, а позади нас в сумраке леса хохотала бесхвостая Черная Свинья. Мы домчались до ветреного нагорья Торпен, где находится двойной курган Дивного Народа, который люди называют Сосцами Благословенной Матери. На нас надвигалась темнота, и, приближаясь, увидели мы факелы по обе стороны дороги. Холмы открылись, и внутри их был Дивный Народ. Кони попятились, напуганные не меньше, чем мы сами, и, пока мы понукали лошадей, по обе стороны от нас послышались голоса. Речь шла об обмене дарами между жителями двух холмов. Тут мы увидели, как невысокий человек вышел из одного холма и пошел к другому, неся квашню, в которой были свинья, теленок и связка чеснока.

Из другого холма вышел другой небольшого роста человек с тисовым ларчиком в руках. Я бросил в них копье, и, когда железо прошло над их головами, они завопили, и огни в курганах погасли. Затем, когда наши глаза снова привыкли к темноте, мы увидели, что деревянный ларчик лежит на том Же самом месте, где человек бросил его. Мы привезли его Домой, и когда его открыли в моей опочивальне, то увидели, что в нем лежит драгоценная Мантия Тегау Эурврона. Это Сайтеннин открыл мне ее чудесные свойства.

— Истину говорит король! — воскликнул друид, поднимаясь со своего сиденья на северной стороне зала. — Это Мантия Тегау Эурврона, и вот каковы ее свойства: не будет она служить той женщине, которая изменила мужу или утратила целомудрие. Той, что верна мужу, она будет до земли, ни той, которая нарушила верность ему, она будет лишь по коле но, открывая ее позор перед всеми. Но никто не знает цвет; этой Мантии, потому как он все время меняется.

Люди Гвиддно и его гости заулыбались, многозначительно глядя друг на друга. Женщины тоже весело изображали гнев в своем конце зала, ласково поглядывая на огненные глаза и крепкие члены наследника Гвинедда. Говорили, что среди них были такие, которым было бы все равно, укоротится ли на них Мантия Тегау или нет, лишь бы провести часок под кустом желтого утесника с принцем Рином. А разве не был он одним из Трех Прекрасных Принцев Острова При-дайн и самым страстным мужчиной, которого превыше всех ценили прекрасные женщины острова?

Конечно же, много забавы и пользы будет от Мантии Тегау Эурврона при дворе и в замке Деганнви. Принц Рин поднялся, чтобы выразить свою благодарность за выдающуюся честь, заговорив не только о славе, которую этот дар принесет племени Гвинедда, его отважным мужам и прекрасным женам, но мимолетно намекнул на грядущие победы объединенных племен Регеда и Гвинедда над коварными сэсонами. Гвиддно на это улыбнулся и сделал большой глоток из рога с медом, что был перед ним.

Но тут сын Гвиддно, принц Эльфин, в гневе встал перед своим отцом.

— Как же это получается, о король мой и отец, — в ярости воскликнул он, — что ты жалуешь бесценный дар чужаку, сыну Мэлгона Высокого, когда недавно отказал мне в золоте, которое нужно было мне, чтобы раздать своим людям? Разве наши законы не говорят, что тот, кто будет править после короля, должен почитаться при дворе превыше всех, кроме короля и королевы? Я оскорблен в доме моего собственного отца! Сдается мне, что некоторые сочтут это бесчестьем королю, плевком ему в лицо!

Принц Эльфин был наследником Гвиддно Гаранхира, гвиртрих королевства Кантрер Гвэлод, «впередсмотрящий» своего племени и народа. Пусть был он юн годами и еще не испытан ратью, но на нем лежало охотничье заклятье, побуждающее его убивать оленя на скаку и птицу в полете, оставляя в живых лишь белогрудого лебедя да утку с ее желтым выводком, и брать только ту добычу, которая законна в диких местах и лесах:

Этим летом он показал себя достойным королевства, возглавив угон скота из Стратклуда и вернувшись из набега со стадами столь многочисленными, что об Эльфине маб Гвиддно стали говорить, что «когда он вернулся в Эрехвидд из земли Клудвис, коровы не мычали своим телятам».

Потому приближенные принца Эльфина мрачно глядели на принца Рина, и придворный законник, что сидел на своем обычном месте между Эльфином и колонной, согласно кивнул. Принц Рин помрачнел, и король Гвиддно пришел в ужас. Что мог он дать своему горячо любимому сыну, когда за закрытыми дверями королевской сокровищницы ничего не было? Казалось, нет срединного пути между требованиями этих двух горячих принцев.

Решение предложил миролюбивый Божий человек, святой епископ Серван, прославленный мудростью своею по всему Регеду, Ллеуддиниауну и даже среди дальних твердынь Придина.

— Выслушайте меня, о король и вы, о принцы Севера! Да не будет раздоров на нашем пиру! Прислушайтесь к тому, что сказал святой пророк Михеас[33]: «Народ мой! Чем город украсится? Не огнем ли? Не находятся ли теперь в доме нечестивого сокровища нечестия?» Нет, дети мои, если король подарил одно из Сокровищ своему прославленному гостю, то ведь У него осталось еще одно. Разве позабыли вы о Корзине Гвиддно, в которую стекается все богатство нашего королевства и откуда щедрейший из королей земли Крещеных раздает свои дары? Как раз сейчас, в день празднования Калан Гаэф, Корзина полна — «тенета на бдительность, словно сеть лежит на Таборе, которую поставили те, кто охотится», как возглашал святой пророк Осия.

Святой старец в возбуждении привстал с сиденья, голос его срывался на фальцет и дрожал, как голоса женщин, когда они перекликаются, стирая на берегу.

— «Слушайте, главы Иакова: не вам ли должно знать правду? А вы ненавидите доброе и любите злое; сдираете с них кожу и плоть с костей их, едите плоть народа Моего и сдираете с них кожу их, а кости их ломаете и дробите — как бы в горшок, и плоть — как бы в котел».

Были среди гостей короля Гвиддно гости из дальних королевств, что тайком побросали куски свинины, которые они задумчиво жевали, опасаясь заклятий и чар в словах святого человека. Но люди короля не беспокоились и восторженно слушали его, поскольку знали, что святой часто говорит туманно — словами друидов Христа, что жили в давно прошедшие века и в далеких от Острова Могущества странах.

Старик замолчал, что-то бормоча себе в седую бороду. Затем он снова заговорил, опять словами из колдовской книги христиан:

— «Отделяют ли люди зерна от плевел или фиги от чертополоха? Даже тогда всякое доброе дерево приносит добрые плоды…» Пусть король в этом году пожалует содержимое его Корзины, которая и есть древо, приносящее добрые плоды, прекрасные плоды, редкие плоды великой ценности, принцу Эльфину. Как он сам нам говорил, в сундуках Врат Гвиддно хватает богатств для него самого!

Дряхлый епископ сел на свое место, и одобрительные возгласы эхом пронеслись по залу. Только Сайтеннин-друид бросил злобный взгляд на своего сотоварища. Король, облегченно вздохнув, встал, желтый хмельной мед изгнал из его разума все думы о том, как он перебьется между нынешним и будущим Калан Гаэф, когда Корзина снова явит свои богатства.

— Слушайте меня, люди Севера и Юга! — громко возгласил он. — Да узнают все присутствующие, что сыну моему принцу Эльфину я даю весь улов Корзины Гвиддно, когда утром люди придут собирать поутру ее богатства. Домоправитель, позаботься, чтобы открыли бочки! Виночерпий, позаботься о меде и вине! Да придут к концу разногласия, и пусть до рассвета длится веселье!

Смех и песни звучали по всему залу Гвиддно Гаранхира. Талиесин, глава бардов, встал и спел пару песнопений, которые будут исполнять каждый Калан Гаэф до скончания веков. Он превознес Мантию Тегау Эурврона и Корзину Гвиддно Гаранхира, изобразив их так кратко и ярко в блистательных образах, в богатой музыкальной аллитерации, что изумленные воины на время даже задумались и замолчали. Но вскоре пирушка снова ожила, и все стали смеяться и кричать.

В конце концов шум улегся. Принц Рин ушел в свои кои чтобы побеседовать с тремя девушками-рабынями, которых подарил ему король Гвиддно. Некоторые из гостей разлеглись там же, где сидели, храпя и фыркая во сне, как свиньи Пуйла, владыки Аннона.