Пришествие Короля

Из-за слабости и смятения душевного я говорил с болью и отчаянием. В то же время мне доставило немного радости то, что принц не ошибся и силы стали возвращаться ко мне.

— Пусть я дичь, но не беззащитная! — весело ответил Эльфин — Те, кто построил эти двойные валы, знали свое дело, и я поставлю три сотни моего госгордда против всех воителей мира! Смею тебя заверить, Мирддин, битва придет к нам не скоро Ладно, признаюсь, я немного боюсь Я боюсь, что Брохваэль со своим войском вырежет всех этих лис-ивисов в их логове и нам вовсе не достанется радостей битвы!

— Этого не бойся, — мрачно заверил его я — Три сотни воинов — это все, что есть у тебя в лагере?

Эльфин ободряюще погладил меня по руке.

— Целых три сотни самых отважных и благородных юношей во всем Кантрер Гвэлод, и это не ложь! Все они так же жаждут битвы, как и я, сам скоро увидишь! Но если ты до сих пор боишься, то тут есть один человек, который разубедит тебя Он стар, но, думаю, повидал сотню битв.

Я услышал кашель у входа, повернул голову и увидел никого иного, как моего старого друга трибуна, с которым я так часто говорил во время нашего похода на юг! Он подошел к изножью моей кровати, почесывая лысую голову. На его помятом унылом лице светилась неловкая улыбка, и я понял, что он рад видеть меня.

— Ты здесь! — воскликнул я — Никогда бы не подумал! Я думал, что ты с королем Брохваэлем!

— Должен был бы быть, да вот пришли времена, когда старый конь уже не может ступать в ногу с остальными войсками. Я не так болен, как ты, но от туманов да дождей, которыми так богато одарена Британия, мне совсем свело мою искалеченную руку — Он неуклюже взмахнул правой рукой, словно курица подбитым крылом.

— И все же, думаю, это не слишком свойственно моему возрасту «С моста шестидесятилетних стариканов!» — как говаривал мой отец. Ну, мне, спасибо, не шестьдесят, но я все же малость траченный стрелами за все эти войны. Я пришел сюда, однако, не о своем здоровье разговаривать. Наш приятель поэт говорит, что ты весьма озабочен состоянием нашего здешнего гарнизона. Поскольку мне доверили командовать этим фортом, я буду тебе благодарен за любые сведения, которые тебе удалось добыть по пути. Как я понял из слов этого франкского торговца на военном совете, мы должны в конце концов ожидать нападения. Но поскольку вражеский удар будет по большей части встречен нашей армией на юге, любая крупная атака здесь (конечно, если нас найдут) кажется маловероятной. На мой взгляд, это будет скорее беспорядочная драка. Они считают крепость пустой и пошлют сюда легковооруженных воинов. Я прав?

Эльфин с умным видом согласно кивнул, с улыбкой переведя взгляд с меня на трибуна. Я умудрился поднять голову — на удивление, боль оказалась совсем не такой сильной, как я ожидал.

— Боюсь, ты сильно ошибаешься, Руфин! — ответил я решительно как мог. — У меня слишком мало времени, чтобы объяснять, как обстоят дела, но я прошу тебя поверить мне — Само обманул нас! Он напропалую врал, так же как Иддауг Кордд Придайн врал Артуру. Врагов огромное войско, не меньшее, чем то, которое Ирп Ллуиддог повел в Ллихлин. Оно еще умножилось из-за бесчисленного количества наемников из-за моря Удд. Всадники Придина с закрытыми капюшонами лицами рыщут в горах Севера, корабли из Иверддон плывут по морю, и сам Кинуриг идет сюда тайными тропами, чтоб захватить короля!

Я рухнул на подушки. Эти несколько слов совершенно лишили меня сил, но еще больше мучила меня невозможность в точности передать все, что я знал — или думал, что знал, поскольку топот могучего воинства, казалось, отдавался громом в моей помутившейся голове, и я все видел смутно, как сквозь туман.

— Видишь? — весело подначил его Эльфин. — Не правда ли, я верно передал его слова? Врагов много, бледноликие псы Ллоэгра хлынут к нашим вратам, но ведь каждый воин моего госгордда порей битвы, медведь на тропе! Если Мирддин прав, то Талиесину будет о чем слагать песни, когда дело закончится!

Я застонал от этих слов, но в то же время не мог не восхищаться (а может, и завидовать) непробиваемой уверенности молодого человека. Горячий, крепкий, он обладал той безрассудной верой в лучшее и той беспечной силой, которая позволяет совершать невероятные дела. Не способный думать о препятствиях, не боящийся смерти, жаждущий одной славы, он рвался вперед, как скаковой конь, который может взять такую высоту, о которой его опытный всадник и не мечтает.

Но отваги и юности сейчас было недостаточно. Я вопросительно посмотрел на Руфина, который нахмурился, мгновенно погрузившись в раздумья. Затем он заговорил:

— Я не так уж и удивлен тем, что ты рассказал, Мердинус. Мне никогда не нравилась рожа этого Само, как и то, что после нас он снова собирался пройти через земли саксов. Как ты думаешь, сколько у них воинов?

— Не могу сказать. Ты же видишь, я болен, и воспоминания мои путаются. Я столько повидал, и многое может оказаться просто бредом наяву. Но ты должен мне поверить, когда я говорю тебе о смертельной опасности!

— Ладно, сейчас точное количество не так уж и важно, — пробормотал трибун себе под нос, — и, может быть, мы еще сумеем должным образом произвести оценку. По какой дороге они идут сюда? Ты думаешь, они знают нашу диспозицию и сколько человек у нас в гарнизоне?

У меня немного полегчало на сердце — старый солдат поверил мне.

— Они избегают прямых дорог Ривайна, поскольку знают, что по ним ходят Кимри, — ответил я. — Они сделали большой крюк на юг и продвигаются сейчас с юго-запада по дороге, что идет по гребням западных холмов.

Эльфин возбужденно схватил трибуна за руку — глаза его сияли, руки дрожали от нетерпения. Старый солдат чуть поморщился, и я понял, что его рука все еще болит.

— Мы прямо сейчас нападем на них? — воскликнул принц. — Мне только в рог протрубить, и три сотни копий будут на дороге!

— Вот это настоящий боевой дух, принц! — одобрительно кивнул трибун. — Мы пока не выступаем, но я советую тебе позаботиться, чтобы твои кони и снаряжение были наготове в любое время. Может, прямо сейчас этим и займешься?

Лучезарно улыбнувшись нам обоим, Эльфин вприпрыжку убежал прочь.

Руфин насмешливо глянул на меня.

— Нам нужны такие юноши, — проворчал он. — Он напоминает мне Фотия, пасынка Велизария. Он тоже всегда бросался в пролом первым. Помню, как мне пришлось держать его, чтобы он не бросился вперед во главе исавров, когда они нашли тайный путь в Неаполь по акведуку. Но нам нужно куда больше таких юношей, чем у нас есть, если все, что ты рассказал, верно. Теперь к делу. Сколько у нас осталось дней до того, как они нападут? Как я понимаю, они в основном верхами и без осадных орудий?

— Думаю, ты прав. Они спешат, к тому же это отважные воины. У них, как я понимаю, своих Эльфинов хватает. Сколько нам осталось — не могу сказать в точности. Я потерял их по дороге, но старый Кинуриг коварен как лис, и вскоре мы почуем его запах. Как ты думаешь, Мэлгон прислушается к твоему совету и успеет уехать на север? Если вы вместе с Мэлдафом — он уважает совет своего ста…

— Нет-нет, — перебил трибун, — я уверен, что король уже принял решение. Мы не можем сейчас тратить время на подобные споры. Кроме того, если мы сейчас свернем лагерь, то враг может перехватить нас на марше. На самом деле, выбора нет, что не всегда плохо, если тебя загнали в тупик. Теперь нам остается сделать только две вещи, причем обе не так-то легко выполнить, — мы должны послать нашей армии приказ немедленно возвращаться со всей поспешностью (если нужно, то послать впереди кавалерию), и в то же время те, кто остается здесь, должны держаться и сражаться. Нам нужно лишь время, а сейчас его-то как раз и не хватает!

— Думаю, я выиграл для тебя немного времени — хотя и довольно мало, — начал было я, пока солдат стоял, мгновенно погрузившись в раздумья.

— Ты много что сделал, старый мой друг, — ответил ветеран, и на миг в его взгляде промелькнула благодарность. — На войне время — это все. Теперь мне любопытно узнать, как далеко они продвинулись. У меня тут передовой пост в миле вниз по дороге вон в том направлении, и оттуда до сих пор не было никаких сигналов. У нас мало времени. Очень мало. Лучше мне прямо сейчас посмотреть, как обстоят дела.

Он встал и, подойдя к моей постели, на мгновение тихонько сжал мое плечо.

— Мы с тобой не так давно знакомы, — сказал он, слегка улыбнувшись, — но я рассказал тебе о себе такое, чего никто другой не слышал по меньшей мере с тех самых пор, как я прожигал юность в Александрии. Сейчас мы должны делать вид, что ничего не случилось, но если дела наши обернутся худо, то тогда, быть может, мы продолжим наши беседы в тех краях, которые видел во сне Сципион. Ну, пока прощай!

— Постой! — вскричал я, приподнимаясь на локте. — Ты не знаешь, сколько я тут пролежал?

— О твоем прибытии доложили три дня назад. Надо было бы пораньше послать за мной, но, боюсь, у меня было слишком много дел, и мало кому что можно было доверить…

— Это ничего! — весело воскликнул я, спустив ноги на пол и с удовольствием садясь. — Лекарь сказал, что через три дня я смогу встать — значит, уже можно! Помоги мне одеться, старина, умоляю!

Руфин с сомнением посмотрел на мое избитое и отощавшее тело.

— А надо ли? Мне кажется, тебе лучше бы отдохнуть. Эта рука вроде еще не способна держать копье.

— Да в порядке я, говорю тебе! — несколько озлившись, крикнул я. — Я видел врага и могу тебе кое в чем помочь!

Трибун пожал плечами.

— Ладно. Хорошая голова в такую пору может оказаться полезнее сильной руки. А если дела пойдут худо, то мы и так все ляжем на покой. Ну, тогда поднимайся!

Уютно завернувшись в толстый плащ, в башмаках из мягкой оленьей кожи я вышел на солнечный свет и тут же ослеп. Я услышал, как где-то рядом радостно завопил Эльфин, и ощутил, что просто повис на его крепкой руке.

Пока я болел, я долго был между сном и явью, и все время меня беспокоили мои смятенные воспоминания и страхи. И теперь гул и разговоры со всех сторон зажужжали у меня в ушах, обрушились на меня, словно весь этот шум поднялся из-за моего появления. Везде сновали люди — пешком или верхами, рядами стояли хижины и шатры, над кострами из торфа исходили паром котлы, и надо всем этим висел нескончаемый звон кузен, устроенных в разных местах. Только королевский шатер Мэлгона Гвинедда был молчалив и закрыт, и король сидел там (как я представлял себе) в безразличии своей девятидневной немощи. А вверху бился на теплом порывистом ветру, летевшем с дюн, Красный Дракон, стяг Кимри.

Меня удивило, как быстро восстанавливались укрепления. На гребне вала вокруг нас был установлен крепкий частокол из бревен с узким проходом, где можно стоять и безопасно ходить по всему кругу вокруг стен. Над воротами западного и восточного входов были возведены высокие надвратные башни, под которыми придется проходить всем, кто захочет войти.

— Небось твоя работа, Руфин? — заметил я, когда мы поднялись по деревянной лестнице у западных врат.

Он уклончиво хмыкнул, когда воин открыл перед нами дверь, ведшую в башню. Внутри лестница вела в светлый квадрат, прорубленный в крыше. Мы взобрались по ней, смотря, как бы я не свалился.

— Я не ребенок! — фыркнул я, когда он схватил меня за руку.

— Не совсем, — рассмеялся он, — но очень похож!

Мы вылезли на ровную площадку, прикрытую плетнем, достаточно плотным, чтобы не пропустить стрелу. Хотя я и бодрился, говоря с Эльфином, но теперь ощутил, что от света, высоты и шума со всех сторон у меня малость закружилась голова. Я вцепился в поручни, чтобы не упасть. Теперь мне было видно, как хорошо выбрали место те, кто в старину построил эту твердыню, Динайрт. К северу земля круто обрывалась над простиравшейся далеко, насколько только видел глаз, плоской равниной. Тянущаяся под нами тропа тоже круто шла вниз, соединяя крепость с широкой дорогой, что извивалась внизу, как спящая змея, вокруг хребта, на краю которого, словно спящий мастифф, припала к земле эта могучая твердыня.

Стоял жаркий летний день, окоем затянуло маревом.

— Твоя дорога идет по этим трем холмам, — заметил трибун, касаясь моей руки и указывая туда. — Враг идет оттуда?

— Да. Думаешь, мы можем увидеть их отсюда?

— Может, да, может, нет Но у нас форпост на втором холме. Нас предупредят.

Насколько я мог судить, это было то самое место, где я испугался и пустился по кочковатой земле к востоку. Мне пришло в голову, что люди, которые так меня перепугали, скорее всего были дозорными трибуна.

Мысли о надежных укреплениях, а также об умении и деловитости старого вояки придали мне уверенности и сил. Чувствуя себя немного глупо, я признался, что, наверное, слишком уж перетрусил, пока был болен Руфин сурово глянул на меня.

— Мы сделали что могли, но если их на самом деле столько, как ты говоришь, то мы не должны пренебрегать ничем, что способствует нашей безопасности. Посмотри, сколько нас — откуда нам взять резервы, если враг где-нибудь прорвется, хорошо, если не в нескольких местах? Есть, правда, одна положительная вещь — и на том спасибо. Я теперь знаю, где враг, и могу отозвать мои внешние разведывательные отряды поближе к нашему лагерю.

— А что потом? — спросил я. — Будем ждать прихода Кинурига? Разве ты не пошлешь гонца к Брохваэлю?

— Уже двух послали, причем по разным дорогам. Если мы хотим выкрутиться из этой опасной заварухи, то многое зависит от быстроты их коней. Нет, Мердинус, ответ на твой первый вопрос таков — мы не будем тут сидеть и покорно ждать, когда нам перережут глотку, как быку перед алтарем. Наша слабость заставляет нас взять инициативу в свои руки. Действовать должны мы.

— О, ты прав, старый боевой конь! — весело вскричал Эльфин. — Чего моим конникам торчать здесь, как курам в курятнике? Что славы метать копья из-за стен? Дай нам вскочить на коней, да схватить копья, да броситься на этих пожирателей падали, ивисов, прежде чем они поймут, что мы собираемся делать!

Руфин поджал губы, и я с сомнением посмотрел на него.

— Как мы можем нападать, если мы так слабы? Ведь мы не можем позволить себе потерять ни единого бойца, прежде чем они доберутся до нас, ведь так?

— Верно-то верно.. Тем не менее мы должны заставить их думать, что мы сильнее, чем мы есть, и оттянуть их приход как можем. Как только они окажутся здесь, они вскоре пронюхают о нашей настоящей силе, а этого я очень хочу избежать. Принц Эльфин, ты получишь свою драку сполна, если уж ты так хочешь. Идем вниз, поговорим. Возьми тридцать лучших своих всадников, и через полчаса соберитесь перед моим шатром. Тогда и получите приказ.

Эльфин в восторге с грохотом побежал вниз по лестнице, горя нетерпением выполнить поручение. Поскольку он совершенно не обиделся на резкий приказной тон трибуна, я решил, что молодой человек чрезвычайно доволен и представляет себя одним из воинов Ривайна, оружием своим покоряющим мир. Мы с Руфином спустились помедленнее и проложили себе дорогу через оживленную крепость к его шатру, что стоял рядом с королевским. Когда мы вошли, он знаком пригласил меня присесть и налил два рога вина.

— Тебе надо подкрепить силы, Мердинус, да и мне тоже. Я не могу сказать перед нашим юным волкодавом ничего такого, что пошатнуло бы его отвагу, но, между нами говоря, боюсь, дела обстоят вовсе не так хорошо, как может показаться.

Я осторожно кивнул, но понял, что трибун еще кое-что хочет сказать. Насколько я мог судить, он без толку не стал бы вслух говорить ничего такого, что подорвало бы наше мужество, какие бы мысли ни были у него в голове. Я был прав, потому как он продолжал так:

— Нас так мало, что пространства для маневра у нас почти нет. Хуже всего будет, если они полезут на наши хлипкие укрепления. Не будь у них такого перевеса, им пришлось бы спешно построиться в боевые порядки и постараться захватить крепость, прежде чем к нам подойдет подкрепление Тогда их атака просто захлебнулась бы… Искусная засада на дороге может заставить их остановиться, чтобы собрать свои силы и продвигаться в большем порядке — и медленнее. Думаешь, рискованно? Может, ты и прав, но когда положение в целом рискованное, то вытащить тебя может только отвага и риск. Между прочим, в такого рода войне я тоже кое-что смыслю. Император придавал Септону в своей долговременной стратегии такое значение, что не жалел средств на то, чтобы сделать его неприступным. Даже если бы визиготам удалось перевезти на кораблях осадные машины, я не боялся, что они нас там достанут. Моей основной задачей было держать Септон, пока не придет время вторжения в Испанию. Тем не менее предполагалось, что я отвечаю еще и за всю провинцию Мавритания Тингитана, и поскольку эскадра моих дромонов крепко держала визиготов на западной стороне Геркулесовых Столбов, я не видел причины пренебрегать своими обязанностями на суше. К тому же мне надо было держать моих людей в готовности.

В паре сотен миль к югу, за горами и пустыней, за Субуром, лежит страна бакатов. Они христиане, и их король и знатные люди продолжают говорить по-латыни. Говорят, что их столица, Волюбилис, была основана Иошуа, сыном Монахини, хотя я об этом ничего не знаю. Бакаты тоже римляне, и по морю между Волюбилисом и Септоном идет оживленная торговля черными рабами и прочим товаром. Хотя на деле-то мне и не нужно было этого делать, я решил ответить на просьбу короля бакатов и послать войска, чтобы охранять дорогу. Войск у меня было мало, особенно после мора, что опустошил мир тринадцать или четырнадцать лет назад. Но все же я устроил несколько маленьких сигнальных постов в тайных местах среди холмов и поставил там солдат из легковооруженных нумерусов нашего гарнизона, которые дежурили по пятнадцать дней, постоянно объезжая округу. Это были склавины с Истра[194] — сами местные мавританцы известны своей смекалкой и легконогостью, но по хитрости и умению прятаться склавинам нет равных в мире. Системой дымов и прочих сигналов они невероятно быстро вызывали на помощь кавалерийские отряды, как только горные племена, жившие по обе стороны дороги, начинали шевелиться.

Нет людей коварнее и вероломнее мавританцев — они ни Бога не боятся, ни людей не уважают, им плевать и на клятвы, и на заложников. Их можно держать в мире только страхом, и я держал этот мир. Что ж, в конце концов, караваны проходили, а это много о чем говорит. Некоторые шайки мы силой заставили покориться, другим пришлось поднатужиться, чтобы собрать народу перехватить караван, сопровождаемый военным эскортом… Эй, ну-ка, убери эти камни с дороги!

Потягивая вино и продолжая наш разговор, мы с трибуном вышли из его шатра и зашагали по лагерю. За разговором трибун примечал каждую мелочь в кипевшей вокруг нас работе Валы обложили камнями без известкового раствора, частокол уже вроде бы был закончен, но поленья и кучи камней говорили о том, что работа была сделана недавно и наспех. Хотя работники, что трудились здесь, ни слова не понимали из корявой речи чужеземца, они понимали его намерения и охотно повиновались ему Не способный трудится сам, он хлопал самых усердных по плечу, улыбался, показывая свое одобрение, или хмурился и качал головой, когда все было не так, как нужно.

— Мы должны занимать их работой, Мердинус, держать их занятыми! Еще много нужно сделать. Кроме прочего, занятость не дает им думать об опасности. Это и к врагу относится, сам знаешь. Этот урок мы в Тингитане усвоили. «Пусть работают и пусть гадают» — таков мой девиз!

Я ощутил, как меня снова охватывает слабость, и сел на землю с внутренней стороны насыпи.

— Но если честно, — спросил я, — разве можешь ты рисковать хотя бы одним воином, когда у тебя их всего три сотни, а защищать надо такую большую крепость?

— А как я могу не рисковать? — мрачно ответил он. — Как только враг доберется до укреплений, он узнает о нашей слабости, и, если только он не совсем дурак, он не станет тянуть и воспользуется этим. Вся правда в том, друг мой, что с тремя сотнями мы не можем защищать такой протяженной линии, как бы она ни была укреплена, если у врага такой перевес, как ты говоришь. Нас может спасти только возвращение армии, и только выигрыш во времени может нам помочь дождаться ее. Но не отчаивайся, Мердинус! По крайней мере есть армия, которая, ну, скажем, может вернуться. В Мавритании у меня не было других войск, кроме моего несчастного гарнизона, чтобы вызвать их в случае необходимости. Ближайшая часть стояла в Цезарее, в добрых четырех днях дороги по морю, да и то если ветер попутный!

Наш разговор прервало появление Эльфина и выбранных им всадников. Верхом на своих нетерпеливых скакунах они представляли собой великолепное зрелище.

— Мы готовы! — воскликнул принц, размахивая над головой копьем и радостно улюлюкая.

— Хорошо, — ответил трибун. — Я объясню, чего хочу от вас. У того хребта, на левой стороне, вон под той рощицей, находится земляное укрепление, где стоят разведчики, которые должны предупредить нас о приближении врага. После того, как они зажгут сигнальный костер, им приказано скакать назад так быстро, как могут. Искусный полководец, каким я считаю этого саксонского короля, попытается во что бы то ни стало захватить разведчиков, чтобы выведать у них о наших силах и расположении. Знает ли он или нет о том, где стоят разведчики, он выяснит сразу же, как увидит дым, и тогда пошлет лучших всадников перехватить их. Если я не ошибаюсь, что-нибудь в этом роде и случится. Теперь что я хочу от вас. Под укрытием, где сидят наши разведчики, по эту сторону дороги я заметил березняк в ложбине между холмами. Я хочу, чтобы каждый день, с восхода до заката, вы выезжали и занимали там позицию, спрятавшись так удобно, как можете. В то же самое время вы будете посылать одного пешего к ближайшей наблюдательной точке, на которой вы еще сможете видеть его, а он, в свою очередь, будет осматривать как можно более длинный участок дороги, что идет на юг. Как только он завидит авангард противника, он незаметно вернется к вам. И вы будете ждать — кстати, озаботься, чтобы жеребцы в твоей турме[195] были холощеными, иначе из-за какого-то ржания все может пойти насмарку, — пока передовые всадники врага не пройдут над вами, преследуя наших возвращающихся разведчиков.

Вот тогда и настанет тот момент, которого ты так ждешь, юный Эльфин. Ударь в тыл этим преследователям и позаботься, чтобы никто не ушел живым!

Эльфин кивнул и усмехнулся, а его соратники громко закричали, так что все в лагере на миг оторвались от работы, чтобы посмотреть на них.

— Сделаешь это, — внушал Руфин, — и поиграй силой на дороге, труби в трубы, размахивай знаменами, поезди туда-сюда, чтобы издали казалось, будто бы вас больше, чем есть на самом деле. Но, что бы ни случилось, не допускай, чтобы хоть один человек из твоей турмы попал в руки врага, иначе все старания пойдут прахом.

— Я понял! — ответил Эльфин и весело рассмеялся, перекинув ногу через седло. — Хитрый замысел, и выполнить его нетрудно. Итак, прощай!

Затрубил рог, у западных ворот отозвались другие. Тяжелые брусья, что запирали ворота, убрали, обитые железом двери распахнулись, и тридцать конников принца Эльфина, прорысив под башней, гордо проскакали мимо часовых. Дозорному на башне передали, чтобы, как только будет знак с аванпостов, он позвал трибуна. Как только все это было сделано, мы пошли к его шатру, где уже ждал обед.

— Руфин, как ты оцениваешь наше положение, если честно? — спросил я, после того как мы некоторое время молча ели.

Трибун задумчиво обгладывал ножку цыпленка. Затем он ответил:

— Если честно, то никак. Сейчас перевес у врага подавляющий, и к несчастью — не то слово! — с нами король. Но Фортуна богиня ветреная, и мы пока не знаем, как далеко наша армия. Может, гонец скоро отыщет их. Что до прочего, нам остается только выполнять свой долг как можно добросовестнее. Человеку большего не сделать, но и это многое даст. Командуй тут Велизарий или Соломон, не сомневаюсь, что они придумали бы план получше моего. Но победим мы или проиграем — по крайней мере нельзя будет обвинить командира, который предпринял все возможные меры предосторожности.

Когда я с вот этой моей покалеченной рукой лежал на Сицилии и изучал военные руководства, я вычитал один совет, который засел у меня в памяти. Думаю, он стоит всех прочих: «Полководец никогда не должен говорить „я не подумал об этом“. Уверен, что обо мне никто такого не скажет.

Хладнокровие трибуна подбодрило меня — пока я не подумал о том, что надвигалось на нас с юга.

— Ладно, я должен заняться делами! — вдруг заявил он, прервав мои размышления. Бросив в сторону цыплячью косточку, он застегнул перевязь и попрощался со мной. — Если кто будет спрашивать меня, — добавил он, — я у западных ворот. Кстати, у меня есть чем тебя позабавить, если у тебя будет времечко зайти ко мне. Ну, пока прощай!

Поскольку я мало чем мог кому-нибудь помочь, я с удовольствием немного повалялся на траве на солнышке. Солнце в зените с ослепительно голубого неба лило на меня мягкое тепло. С каждым часом боль моя становилась все меньше, как и говорил лекарь, и все четыре опоры моего тела теряли неприятную оцепенелость.

— Сустав к суставу, жила к жиле, — нараспев тихонько произнес я. Повсюду вокруг меня стоял аромат целебных трав, красный сок ольхи Рина Риддверна тепло и освежающе катился по тремстам и шестидесяти пяти жилам моего тела, как очистительная вода девятого вала.

Прямо рядом со мной с цветка на цветок перелетали пчелы; незаметные на лесной почве под травой, трудились муравьи; слабо и обманчиво далеко надо мной плыли крики людей, звон молота, скрежет пил. Таков трудовой мир, созданный Гофанноном, — смятенный, запутанный, замечательный мир под солнцем. Я ощущал, что все более отдаляюсь от него, — я засыпал. Этот беспорядочный шум Руфин привел в слабое подобие гармонии, из которой мой разум быстро выключился. Все шло в обратную сторону — выкрики и приказы, все время повторяющиеся указания превращались в отдаленное бормотание, слова и фразы мешались, пока не слились в моем гаснущем слухе в бессмысленный детский лепет, а затем настаю молчание, что было до рождения слуха.

Закрыв от света свой здоровый глаз, я бессознательно принялся смотреть другим, тем, который Ястреб Гвалеса давным-давно похитил у меня на скале Инис Вайр. Трудно попасть в этот мир, вход туда извилист, как запутанная пряжа. Извилисты и запутанны искусно выкопанные входы в Динайрт, они заманивают неосторожного врага, который жаждет забраться в его свернутые кольцом, окруженные двойным рвом укрепления. Нужны глубокие знания и чары, распутывающие узлы, чтобы проникнуть внутрь, в средоточие мира, пробраться сквозь головокружительные ходы земные, проследить истоки жил, распутать сложные шифры ее внутренностей, пройти мириадами чертогов мозга.

Образы, знаки, рисунки начали всплывать из мрака, когда я, Мирддин, уже перестал быть Мирддином, став лишь девятью видами элементов, которым это имя было навязано при рождении. Я был сущим, я скользил вместе с Диланом Аил Тон за ограду земли. Спокойствие и ясность вошли в меня, а я — в них. Я скользил как змея в холме, я был между морем и берегом В одно мгновение, показалось мне, я узнал бы то, что было до сих пор — и что будет потом.

Еще через мгновение все мои чувства задрожали, как отражение в озере, когда туда кидают камень. Внезапно рядом со мной раздался голос — казалось, он идет изнутри меня, не извне:

— Похоже, ты наконец пошел на поправку, Мирддин маб Морврин?

Я открыл глаз и увидел над собой доверенного советника Мэлгона, старца Мэлдафа, владыку Пенардда. Голова его заслоняла мне солнце, и я не мог видеть его лица. Вырванный из грез, я несколько мгновений не мог собраться с мыслями и волей-неволей выслушал его излияния.

— Ты удачлив — да и мы тоже, поскольку не думали уж тебя снова увидеть. Но я вижу, что тебя так же трудно потерять, как свинью Ола маб Олвидда, которая исчезла за семь лет до его рождения и вернулась, когда он вошел в возраст. Часовые на самом деле приняли тебя за кабана и засыпали бы стрелами, если бы я не остановил их!

— Вряд ли я удачлив, Мэлдаф, — ответил я. — Я получил стрелу в спину, и, войди она чуть поглубже, я точно так же бы лежал, только вот поблагодарить тебя за помощь не смог бы.

— Вижу, ты много выстрадал, Мирддин, — «щекам не скрыть сердечной боли». Тебя некоторое время не было с нами. Когда мы с тобой разговаривали в твоей хижине, ты говорил об угрожающей нам великой опасности, о том, что ивисы движутся к Динайрту. Могу ли спросить тебя, как ты об этом узнал и что еще ты разведал о передвижениях их войск? Я полагаю, ты узнал кое-что о замыслах Кинурига — что рассказали ему его лазутчики?

— И много, и мало, — резковато ответил я. Мне не нравилось, что мои размышления прервали, да и не слишком-то по сердцу был мне Мэлдаф. Его глубокомысленные изречения и бесконечные расспросы изрядно раздражали меня, и видел я, что он очень уж ценит свою мудрость, пытаясь говорить со мной как с равным.

— Узнал ли ты что-нибудь более определенное, чем то, что говорил прежде о передвижениях врагов и их замыслах, о том, что они знают о наших планах?

— Довольно мало. Как я уже сказал, я думаю, что вскоре они нанесут здесь удар, и, похоже, трибун уже подготовился к этому. Хуже всего, что короля нельзя убедить уехать отсюда.

— Да, это очень плохо, — согласился Мэлдаф. — Он нарушил свой кинеддив, и потому, кажется, нет иного пути уладить дело. Конечно же, я настаивал на другом, но во время войны к советам таких людей, как ты и я, мало прислушиваются.

— Скорее просто не прислушиваются — воины самоуверенны и безрассудны.

Повисло молчание, которое я вопреки моей природной вежливости нарушать не собирался. Я спокойно лежал на земле, закрыв глаз, хотя по тени на веке я мог сказать, что Мэлдаф не двинулся с места.

— Откуда ивисы могли узнать о том, что король здесь? — спросил он, еще помолчав.

— А они знают? Кто это сказал? Из того, что Само поведал совету королей в Каэр Гуригон, следует, что они и так собирались захватить эту крепость, кто бы тут ни был.

— Верно, я об этом забыл. Что ты думаешь насчет этого Само? Как ты считаешь — его сведениям можно верить?

— Кто я такой, чтобы судить об этом, владыка Пенардда? — резковато ответил я. Я открыл глаз и посмотрел ему в лицо. Хотя мне было не разглядеть его как следует против яркого неба, но мне показалось, что он едва сдерживает волнение. Я знал больше, чем счел нужным поведать ему, но я не был в настроении излагать ему все в подробностях. Мы сейчас попали в такой тупик, что и более важные вещи уже не многого стоили.