Пришествие Короля

Два черных ворона летели над шлемом Повелителя Виселиц, волки и волколаки, медведи и медведи-оборотни, жестокие изгои разных племен мчались рядом с ним, жаждая битвы Высоко над головой потрясал он широким копьем, которым отмечает он павших, указывая с ликующим воплем на запад, где еще горел бледный отблеск закатного солнца. Как пламя, бушующее в сожженном городе, было прочерченное красными полосами небо, и как вопли истребляемых горожан был крик воинства мертвых, мчавшихся вперед по грозовым облакам, что безудержно неслись по волчьей тропе.

Они мчались следом за Копьем, Копьем Водена, копьем, которое отковал Веланд, изведя на отковку его целый лес, а при закалке высушило оно целую реку. И тот, кто владеет им, носит имя бешеной ярости, яда в вине, битвы и разрушения. Ведь что есть вино без излишества, битва без утоления жажды меча, женщина без того, чтобы взять ее силой, как крепость, которую защищают до тех пор, пока не падут ее врата и густая красная кровь не потечет из-за частокола? Слаще поцелуя самых нежных губ поцелуй острого лезвия секиры! Волчий век, грозовой век несется с востока, лед в порыве бури и молния в ветре. Будут раскалываться щиты, и не пощадит брат брата, никто не сохранит верности ни жене, ни родне — лживый рунознатец идет по страшному своему пути!

Над пустыней и горами, над замкнутым соленым морем летел гневный сонм, и за смерчем следом тянулись невозделанная степь да вырванный и поваленный лес. Холодным ветром потянуло в чертогах королей далеко-далеко перед наступающей бурей. Еще не знали они, что идет с востока, но занавеси на окнах их палат задрожали, когда первый порыв ветра взвихрил их. Близился пожиратель падали, волнуя еще невиданное море, неся злой ветер под орлиными крыльями!

Теперь прошел смерч над нехожеными тропами Меарк-вуду, что отмечает границу между Срединным Миром и Пустошами. Ветви в мрачном этом лесу раскачивались вверх-вниз, как ледяные волны океана, не знающего солнца. В мшистых логовищах после долгой зимней спячки под надвигающейся тенью заворочались огромные медведи, их застывшая кровь начала течь быстрее, и в их косматые лапы стала заново вливаться сила, более могучая, чем сила дуба или вяза. Затачивая когти о стволы сосен и берез, проламывались они от берегов рек, сквозь чащу вслед за воинством. Неразумен тот воин, что становится у них на пути, думая слабой сталью своею остановить сокрушительную силу отважного волка пчел!

За белым скакуном родителя всех зол, разжигателя битв, дарителя побед, мчались, выпрямившись в седлах, три мертвых короля. Их глаза тускло мерцали на их бледных лицах, увенчанных шлемами с изображением вепря, и на землю из зияющих ран на груди и боках их капала густая кровь. Вся Хуна-ланд содрогалась, когда над ними пролетали их тени, да и было от чего, ибо были это три разрушителя, что при жизни сокрушали стены Срединного Мира. Пред их бунчуками с конскими хвостами склонялись земные князья, одетые в пурпур, по волнующимся полям пшеницы прошелся огонь их завоеваний Возделанные и ухоженные виноградники втаптывали в пыль тысячи их конников, и виноград их давильни кровоточил напитком густым и жестоким.

Первым из этих всадников был Этла, великий король, и мчался он на кроваво-красном жеребце с длинной гривой, мчался среди мечей, и был дан ему большой меч, знак войны бесконечной. Мчась за Всеотцом, клялся он на идущем к югу солнце, на скале Ведена, на священном кольце Вульдора, что не останется больше мира на земле, и меч этот был знаком вражды великой и ужасной среди родичей, что будет длиться, пока всеобщая резня не восстанет во всей земле.

Вторым всадником был Эорманрик, король готов, злобный и лживый, чьим жестоким королевством управлял Этла, когда настало время, когда кости верно выпали на тавлейной доске:

Когда росток из игры уйдет,

Тогда королевское древо падет.

Эорманрик мчался на черном как смоль коне, и весы были в руке его, которыми взвешивал он ячмень и пшеницу, масло и вино, поскольку был он первым, кто взял в свои руки королевства земные, и богатства их стали принадлежать ему. Так с грохотом мчался Эорманрик по грозовым облакам, запрокинув голову и с хохотом дергая себя за усы, яростно шпоря коня в бешенстве своем, бешенстве от вина. Отбросил назад он свои каштановые локоны и крепко схватил свой белый щит.

Рядом с Воденом и двумя его грозными королями мчался четвертый всадник, крепко сидя на бледном коне. Не было имени у этого короля, ибо звали его Желтая Смерть. И свитой за ним неслись все мучения адские. Он был ужаснее своих страшных путников, и сильнее их страшились его люди. Разорения Этлы и Эорманрика привели к тому, что все поля земли были засеяны костьми убитых, и высоко вставали холмы из черепов мертвых. И все же во времена войны рождается много детей, и потому род человеческий не был уничтожен мечом окончательно.

Четвертый всадник идет прямо по пятам войны, и его бледный взгляд приносит куда более ужасные страдания, чем кровожадный меч или жалящая стрела. Ибо он — терзатель трупов, приносящий смерть, что незаметно подползает к человеку, отравляет его кровь ядом, подобным жидкому пламени, гноит его внутренности, скручивает их, отрывает кожу от мяса, причиняет страдания невыносимые обреченным несчастным, и уходят они в опоясанные туманом бездны Хель, что лежит внизу, в девятом мире. Сочащиеся нарывы и гнойники повергнут и величайшего из королей, проникнут и за крепчайшие стены.

Вслед за Воденом и королями неслась кавалькада мертвых. Раны их все еще кровоточили, будто они были только что убиты. По-над Меарк-вуду летела Дикая Охота, и дальше, вперед, над безликими болотами и вылизанными ветром равнинами, где живут винеды и гефты, эсты и хольм-ругги, покуда не достигла холодного Ост-сэ, Восточного моря. Воден указал вниз копьем своим, и лед, что сковывал море, начал ослаблять свою жестокую хватку. Морские змеи, крутобокие корабли, долгие месяцы томившиеся в ледяных оковах, наконец-то закачались на приколе на канатах из крепкой тюленьей кожи, готовые с началом весны нести своих воинственных хозяев на запад дорогой китов.

Темный плащ ночи окутал землю мраком, и лишь огромный зал Хеорота светился в темноте внизу красным пылающим угольком. Всеотец осадил своего мерцающе-серого восьминогого скакуна и, хрипло рассмеявшись в пустоте, указал своим копьем вниз, на славный украшенный рогами чертог Хеорота, где собрались Хродульф и короли. Воины пробуждались ото сна где лежали — у пиршественных лавок, глядя вверх, туда, где первый слабый свет с востока бледно играл на шлеме с изображением вепря, на плетенье кольчужной рубахи и на знаменитых мечах, отточенных и закаленных. Затем крепкое пиво и мед, что заполняли их тела, снова потекли в их жилах, возбуждая мечтания об отважных подвигах в чужих краях. Встали они, суровые соратники щедрого Хродульфа, и начали опоясываться мечами.

Но Воден и его Дикая Охота не замедлили своего скока, чтобы полюбоваться на это могучее оружие, а бешено понеслись вперед, по широкому мосту в небесах, именуемому Тропой Иринга. Мчались они над дикими волнами Вест-сэ, пока не завидели далеко внизу очертаний прекрасного острова, лежавшего в западном океане, как великолепная брошь на пурпурном плаще императора.

Двадцать восемь городов украшали его, словно драгоценные камни, три могучие реки орошали плодородные луга, три благодатных близлежащих острова украшали его берега. По его богатым лугам вились спокойные реки, по берегам которых в изобилии росли калужницы и кукушкины слезы. Подснежники и первоцветы украшали каждый круглый холм, а лесные прогалины были усыпаны колокольчиками. Из королевских крепостей и каждой жалкой хижины поднимался в свежий воздух дымок очага. Из хлевов и загонов стада мычащих коров и блеющих овец шли на летние пастбища на теплых нагорьях, и надо всем этим звенел сладостный зов кукушки, напоминая о милых друзьях и прошлогодних радостях.

И казалось, будто бы из середины острова поднимается дерево с ветвями, усыпанными плодами, и что ветви его тянутся даже над морем, окружающим остров. Птицы небесные кружились вокруг него, и плоды эти были им пищей, и плодов этих было бесчисленное множество. Под сенью этого дерева лежала мирная и богатая страна, неприкосновенная для демонов, недоступная мору или напастям ночным. Ибо был это остров, хранимый узаконенной королевской властью, управляемый неизменными законами, освященный Правдой Земли. Власть великого короля распростерлась по нему от моря до моря, мир Христов хранил его богатство и силу.

Зависнув в воздухе, Воден расхохотался, глядя вниз на остров, о берега которого гневно бились волны, и смех его был подобен ржанию боевого коня посреди побоища. Мертвенно-бледные лица королей, следовавших за ним, искривила волчьим оскалом ухмылка, их острые зубы блеснули в свете звезд. Полчища мертвых, следовавших за ними, зашумели в пьяном предвкушении грядущего нападения. Кровь польется рекой и встанет озерами на равнине, кровь, жизнь для живых мертвецов! Тролли и ведьмы, эльфы и инеистые великаны, волколаки и медведи-оборотни в бешеном ликовании завыли среди восточного ветра, принесшего их по Тропе Иринга. Через весь остров протянулось Воинство Водена. роилось в вонючих туманах и смрадных испарениях, покуда черное промозглое облако не повисло надо всем королевством. Казалось, будто бы океан бездны Гарсегг в жестоких корчах выплеснулся вверх, затопив одинокое убежище своими черными волнами. Ясная звезда Эарендель, герольд рассвета, чей луч оберегает каждый порог в стране в часы мрака, некоторое время мерцала в темноте, трижды мигнула и затем исчезла из виду.

Теперь Воден торжествующе устремился вниз верхом на своем жеребце, так же быстро, как давным-давно упал он со своего высокого трона в небесах, пока не приблизился к одной зеленой долине. Он парил над ней, крича на ветру, пока не углядел на крутом склоне зеленый могильный курган. Он помчался прямо туда, спрыгнул с седла на землю, опустился на земляной дом, укрытый отрогом горы, чье сокровище было защищено от грабителя магическими рунами. На Воднесбеорге, Кургане Водена, стоял предводитель мертвых, глядя вдаль и вширь на владения свои на туманной равнине внизу. Хрипло рассмеялся он, глядя единственным своим глазом на глубокую дорогу, выбитую в скале словно бы ударом его бессмертного копья. Звалась она Путем Побоищ, Вальвег, сток для крови, льющейся в нагорьях. На кургане, на холме и на дороге крови начертал Воден руны вреда и обмана, чтобы настал день, когда будет тут брат убивать брата и кровь родичей сольется в едином потоке. Мудрый весьма любил обман, и коварство и взаимную резню, поскольку это злейшее из убийств приводило новых воинов в его свиту, летящую по ночному небу!

Всю землю оглядел он. Взгляд глаза его поднимался по холму, пронзая туман, пока не наткнулся на дорогу через дюны, проходящую мимо огромной крепости на земляном валу. В ней стоял высокий король этого острова, окруженный жалкими остатками своей дружины. Снова насмешливо рассмеялся Воден, стоя в канаве на насыпи, увидев горсточку воинов, напрасно старающихся укрепить гнилой частокол, что стоял на валу. Уже катилась волна, и не такими кольями и камнями остановить ее. Одиноко стоял король посреди тавлейной доски, и не было вокруг него защищающих фигурок.

Взгляд всевидящего ока Водена устремился вперед, вдоль по проселочной дороге, туда, где на вершине северного утеса она пересекалась с другой дорогой — дорогой, идущей прямо, как стрела, с севера на юг. Третий раз рассмеялся Владыка Оград и Хранитель Дорог. Долго и громко смеялся он, и хриплый хохот его прокатился по огражденному Пути Побоищ. Ибо там шло на юг великое воинство. Бились высоко на ветру гордые стяги, вместе со своими дружинами ехали короли, и весело рысил впереди юный принц. Вот они — недостающие защитники короля, оставившие его беспомощным в незащищенном квадрате!

Вдохновенный провидец окинул все своим мудрым оком. Пошептался он с воронами, что сидели на его обтянутых кольчугой плечах. Тут же гневно забили они крыльями и взлетели в восточное небо, унося его мысли. Вскоре опустились они на престол кольцедарителя Клирика, короля гевиссов, где сидел он в своем огромном медовом зале. И внушили они ему коварные слова Водена.

А Воден в то время стоял рядом со своим восьминогим жеребцом на Воднес-беорге в рогатом шлеме и с копьем, указующим в небо. Огромным казался он на склоне холма, а вокруг него, словно вороны над купой вязов, теснилось его жестокое воинство валькирий[177]. Над курганом роились они, острозубые девы, пронзительно крича вокруг своего повелителя. Им передал Воден роковые слова, и над холмами на крыльях бешеного ветра помчались они: одни — в старую крепость у древней дороги, где отдыхал король, другие — туда, где оставившее его войско шло прямо на юг. Как мухи над убитым конем, роились они, бросая незримые свистящие копья в тех, чьи имена Владыка Виселиц начертал на своем рунном посохе, обрекая их смерти.

Злой северо-восточный ветер принес Водену скрежет затачиваемого короткого меча — Веланд в своей кузне в кургане готовил оружие, дабы пропело оно кровожадную боевую песнь в грядущей битве.

— Ныне я в Веалланде, в земле, беременной битвой, — прокричал Похититель Рун, — и подстрекаю великих королей сойтись к месту мечной игры! Рабы пойдут к Тунору, таны же ныне — мои!

И взял Воден свой рог и испил гномьего хмеля. И стал он пьяным и подобным волку, и в голове его загрохотали барабаны и кузнечный молот Веланда, когда отковывает он боевые клинки, так что каждый волосок на его голове встал дыбом. И на кончике каждого волоса была алая капелька свежей крови. Пустая глазница его стала сжиматься, пока не сделалась узкой, как игольное ушко, а другая раскрылась широко, как устье медового кубка. Рот его растянулся до ушей и распахнулся так, что стало видно его трепещущие внутренности и легкие, вплоть до страшного лабиринта его извивающихся кишок. Из темени его забил фонтан черной крови высотой с мачту корабля, и кровь облаком расползлась по небесам, как черный дым королевского очага в зимней ночи. Со лба его полился геройский свет — словно костистый двурогий месяц толщиной с точильный камень, и один рог полумесяца был — гнев, а другой — страх.

Боевое безумие снизошло на Друга Воронов. Был это уже не седобородый супруг Фриг, а Грима, Скрытый. Всеотец, хозяин Чертога Блаженства, надел другую личину. Теперь был он Огнеокий, Злобный, Слепой, Дважды Слепой. Из гниения начинается рост, из разрушения — возрождение, из огня — плодородие. У бога не одна личина, хотя под ними он один и тот же. Разве воин в одно и то же время не полон и страха, и ярости? Разве не жаждет он в одночасье и бежать, и биться? Личина ярости на лице страха, и лицо страха злобно ухмыляется за волчьей личиной.

Стоял Грима с искаженным лицом на ветреной вершине Воднес-беорга: гримес врасен[178], в личине и искаженный. Кожа его шла волнами, словно кустарник в ураган или камыш в бурю. Внутри кожи его вывернулись кости, так что ступни и колени его были повернуты назад, а икры и ягодицы — вперед. Связки на его икрах обвили голени, и каждый кривой узел на них был величиной с кулак воина. Жилы на лбу его протянулись до затылка, и лицо его превратилось в красную, как сырое мясо, впадину. Биение его сердца о ребра было как громкий лай пса, чующего добычу.

Закружился Скрытый, в безумии своем крутился он все быстрее и быстрее, порыв ветра пролетел над мечущимся утесником и волнующимися травами, ливень обрушился на его сиденье на кургане. Кожа его лопнула, хлынула кровь. Кружась, он оросил вонючим потоком каждую часть круглого холма. В боевой пляске пьянел он, и казалось, будто бы все вокруг кружится вместе с ним. Огромная круглая равнина, на границе которой он опустился, начала медленно вращаться, как огромное тележное колесо. Вращалась она под небом, пока могучее воинство, что шло по прямой как спица дороге, не перестало понимать, куда идут они — на восток или запад, на север или юг.

И так устроил Злобный, что король Острова, ось колеса и возница Колесницы Медведя, унесся от защиты, от войска, что прикрывает короля. Он остался один на внешней границе, в кольце Медвежьей Крепости. Ось и Древо-опора острова Бриттене были вырваны, и его Колесница опускалась в бездну. Тьма с востока накрыла землю, и Колесница Инга начата погружаться в воды опоясывающего моря.

XV

ВОЛЧЬЕ ДРЕВО НА ХОЛОДНОМ ВЕТРУ

Получилось так, что в пору, когда расцветают леса юной зеленью, когда весело шумят города, когда поля усыпаны цветами и мир пробуждается к жизни, над островом Бриттене начали собираться невиданные грозовые тучи. Так пел Хеорренда, скоп хеоденингов. Только печальный крик кукушки, предвестницы лета, говорил о грядущих скорбях. Старый король Кинрик послал по племенам и народам Севера стрелу войны, колдуны скриде-финнов сплели в снежных лесах черные заклятья, и Воден собрал свое войско, чтобы мчаться вместе с ним по волчьей тропе. На северном небе видели пляшущие над звездами копья и мечи — знак братоубийственной войны, войны богов и людей. Те, кто умел читать руны, предсказывали появление страшной хвостатой звезды.

Перед каждым королевским пиршественным залом у Вест-сэ пропел рог короля гевиссов. К дальним королям, что жили на окраинах леса Меарк-вуду на границах Срединного Мира, не раз в сумерках приезжали верхом на волках ведьмы с известиями о красной войне на западе. Со всех окраин земли собирались копьеносцы — даже от Меарк-вуду до Святой Гробницы, что находится в земле готов, и от Святой Гробницы до прославленного Камня, что стоит у Данпара.

Не арфа, не любовь к женщинам, не утехи светлого мира были в мыслях героев, а лишь волны, свист копий да зов полей, над которыми собираются вороны. Когда скоп касался струн своей певучей арфы, сидя у ног своего господина, пел он о том, как раскалываются белые сверкающие шиты, как бьются друг о друга холодные копья и как падают мертвыми воины на траву. Тогда сердца воинов начинали беспокойно биться в груди, мыслями переносились они через океанские волны, через обитель китов, через широкий мир. Слышали они одинокие крики морских птиц, и сердца их неудержимо тянуло к дороге китов, идущей по океанским равнинам на запад.

Через широкие воды летела весть, и из каждого медового зала хлынули тысячи танов в звонких сверкающих кольчугах — словно лес копий двинулся по дорогам. Они стекались к гаваням у Вест-сэ, туда, где свежепросмоленные крутошеие корабли ждали на якоре, готовые нести своих хозяев по морским волнам, через лебединые моря. Вступали герои на челны и складывали свое прекрасное оружие и кольчуги в трюмы для сохранности. Кружились волны, море плескало о просмоленные борта, все сердца томились желанием испытать волнующиеся глубины и отправиться вперед по пляшущим соленым волнам.

И когда чело рассвета озарило теплом спины, высокородные герои сняли покровы с носов кораблей и подняли на реи холст. Поднялся плеск от весел, зазвенело железо, застучал щит о щит, и сэ-викинги вышли на веслах из-за широких мысов. Пенный след тянулся за драккарами, подгоняемыми ветром, когда полетели они вперед птицами с пенными ожерельями. Стремились они на запад, за море, и когда длинные корабли сталкивались друг с другом, для уха это было как шум прибоя, набрасывающегося на скалы.

— Выше паруса! — послышался радостный крик, и дубовые кили вспороли вздымающиеся волны — так кони грудью мнут траву, мчась по весенним лугам. Подул сильный ветер, и морские драконы помчались вперед под надутыми холщовыми парусами, планширы их чуть ли не ныряли под несущиеся валы. Драконы на носах кораблей прославленных князей рассекали буруны, перекликались на кораблях рога, корабли весело качались на волнах. Хотя девять ужасных дочерей Эагора и толкали носы кораблей, морские кони, весело смеясь, скакали по бороздам океана.

Вперед по дороге китов! Вперед по волнам! Пусть трещат увенчанные драконьими головами носы, пусть качаются мачты, пусть скрипит усеянный льдинками фальшборт! Вокруг нас кипит океан, мечутся волны, мы все море перепашем своими острыми килями! Мрачные валы бросаются на бак, резкий ветер заставляет судно нырять в ложбину бакланов — никогда не плавали столь прославленные корабли и не вели их столь прославленные короли! Золоченые боевые драконы сверкают как маяки, как груди лебяжьи тугие паруса, золотой свет озаряет флот сэ-викингов.

Упорно гребли таны — растягивались скобы, когда сорок весел разом ударяли по морской волне. В могучий прибой погружались лопасти весел, сверкали они, как лосось в прыжке, вырываясь из волны По широкой равнине Эагора летели вперед тесаные драконы, змеи, скользящие по взбаламученным волнам, по водам, где купаются бакланы.

Великое воинство неслось по морю, и не было войска больше с тех пор, как корабль Водена с деревянными веслами нес сонм богов по-над королевством Эагора. Шестнадцать воинских дружин сэ-викингов плыли через Вест-сэ тем летом, и в каждой дружине было пять тысяч воинов, и в каждой тысяче — тринадцать сотен, я в каждой сотне — четырежды по сорок мужей.

Немало в этом могучем войске было врекка, молодых мужчин, изгнанных из племени и рода, ищущих службы при дворе другого владыки. Во времена мира и порядка не найти им было продвижения, да и боевой пыл не влек их к праздности у королевского очага. Им особо милы были вести, что принесли вороны Водена, поскольку только во времена войны могли они добыть великое богатство — как Сигемунд, когда обрел он драконье сокровище. Или может случиться так, что могучий удар острого меча среди битвы доставит юному врекка большую власть, даже королевство. Разве не этот путь привел Эадгильса и Херемода на славный престол? Разве Сигеверт, князь сегганов, сам не был некогда врекка и не служил в дружине владыки скильдингов?

Сердце каждого отважного врекка стремилось к месту, где слетаются вороны, как юная девушка стремится к своему возлюбленному. Копья их жаждали крови. Горы бриттских трупов нагромоздят они, такие высокие, что рыскающие в лесах бродячие стаи волков не смогут взобраться на них! Но они-то в упорстве и отваге юности своей поднимутся по трупам и, поднявшись, получат каждый по королевству!

Они думали об Эадгильсе и Херемоде, о Видге и Хаме, но больше всего — о Хенгисте и Хорее, князьях эотенов, что оставили свой народ и выдвинулись, будучи врекка. Теперь же, как известно, удача Хенгиста перешла к Кинрику, королю, старому годами, мудрому и коварному. И разве Кинрик не носил прославленного меча Хенгиста, самого Хунлафинга, на котором вырезаны руны, предсказывающие славный вирд тому, кто носит этот чудесный клинок?

Шестнадцать морских королей, чьи корабли вспарывали гладкие бока океана, совершили богатый блот, чтобы ублаготворить бессмертных богов. Приятно было Водену, Другу Ворона и Владыке Мертвых, жертвоприношение Хагены, короля хольм-руггов. Собственной своею рукой привязал он супругу-королеву к стапелям, по которым его боевой корабль соскользнул в гостеприимные волны Ее крики и треск костей эхом прокатились по гавани хольм-руггов. Оттуда их унесло ветром на небеса, где услышали их боги, что пировали в увешанной оружием Вэль-хеалле.

Черные тучи войны катились по небесам, и со всех сторон дождь хлынул на широкое дно сосуда ветров, и бурное Вест-сэ злобно набрасывалось на берега Бриттене по мере приближения кораблей. Тролльши с северных островов с бьющимися на ветру космами собирались над морем и океаном. На гусях летели они, и, говорят, некие китобои из Халголанда видели, как они собираются стаей. Недоброе зрелище, ибо увидели они черного всадника на черном коне с горящей головней в руках, и круг огня окружал его. Швырнул он головню на юг, в сторону Бриттене, и там, где она упала, вспыхнуло огромное пламя[179].

Также видели на севере семь сыновей Темной Луны, скачущих верхом. Из полных до краев рогов пили они чистый мед, что течет из источника Катящего Кольцо обратно. Тут улегся ветер, и даже волны, что бесновались в Фьорде Пеохтов к югу от Орканега, на время утихли. Но затем издалека послышался страшный рев, небеса разверзлись, и море еще раз поднялось волной высотой с утес. Неверные жены перемалывали прах, чтобы подмешать в пищу любовникам, — жернова сочились кровью, окровавленные сердца опоенных вываливались из их ребер, горе угнетало их. Иссушенные души летели в небеса густой стаей мух — видели, как много покалеченных мужей шли этой страшной дорогой и лица их были перемазаны ведьминой кровью.

Шестнадцать ночей стаей летели морские Драконы по волнам Вест-сэ, в месяцы Эостурмонат и Тримильхи, когда яркое солнце битвы все выше поднимается в небеса. И пока мчались они по ветру Водена, дувшему с востока, многие слышали песни своих вэлькирге, сидевших на корточках на льду замерзшего моря Гвен-сэ на севере, где все выше взлетали в холодные звездные небеса копья света. Ткали они вирд войска, три сестры-пророчицы, и вот какую песнь пели они за работой, песнь, милую Водену:

— Широко натянута основа, что предсказывает резню, туча простирается от неба до земли, кровавый дождь орошает уток. Серая ткань войны высоко на копье, ткань, которую мы, служанки Водена, соткали на красном утке. Кишки человечьи — вот уток, грузила на стенке — головы, кровавые копья — перекладины, гребень — из холодного железа, острые стрелы — колки. Мечами подбиваем мы ткань победы — будут петь клинки, будут звенеть щиты, лезвия секир будут целовать головы сквозь шлемы!

Тките, тките, сестры! Тките ткань копий, где струятся стяги, где воины несут боевые знамена на битву! Вплетен в нашу ткань вирд летней войны, и мы, вэлькирге Водена, будем обрезать нити вирда каждого воина. Смерть суждена великому королю, широко распахнутся для него врата Вэль-хеаллы![180]

Ныне соткана наша ткань, и зеленые поля начинают краснеть. Оглянись в страхе, оглянись в ужасе, ты, житель Срединного Мира, ибо кровавые тучи сбираются над всеми землями к западу от Вистла-вуду, и сам воздух станет мокрым от кровавой лены, что хлещет из разрубленных голов и отсеченных конечностей! Такова наша песнь — теперь мы, три вэлькирге, сестры-предсказательницы с Севера, должны мчаться, обнажив мечи, на неоседланных конях к радушному очагу Вэль-хеаллы!

Итак, к концу месяца Тримильхи тень древнего ясеня. Виселицы Водена, распростерлась по всему острову Бриттене, от самого Вест-сэ до ираландского моря. Боевой флот потомков Водена окружил остров лесом мачт, в каждом заливе толклись наемники из всех северных краев, окружали каждую шхеру. Вся страна веалов была окружена, так что герои, всю долгую зиму пировавшие в чертогах короля Хродульфа, могли, не замочив ног, обойти остров, переходя с палубы на палубу.

Драконьи носы проскребли по гальке берега. Скакуны моря были крепко привязаны к суше канатами из моржовых шкур, их оскаленные головы и резные носы пугали духов земли бриттов. Отважные, в своих шлемах с личинами, сэ-викинги спрыгивали на берег. Они овладели землей, земля эта овладела ими. Были они не среди своих племен или народов, не было у них ни родни, ни семьи, не знали они женской слабости, забыли они леса и холмы родных своих краев. Не было им места у королевского очага, ни от какого князя не получали они богатых пахотных земель — были они вреккан, изгнанники из рода людского, бродящие по странам, как волки да медведи лесные.

Как волки и медведи и были они, юные вреккан, волками и медведями они становились. Сбросив одежды, растирали они свои нагие тела сильными травами, беленой и соком мандрагоры и красавки. Они надевали косматые волчьи и медвежьи шкуры, они становились медведями, они становились волками, каждый из них становился беорн, фрека[181], с острыми клыками и когтями.

Медвежье бешенство охватывало их, волчье бешенство охватывало их. Срывая свои меховые шкуры, плясали они нагими на обнаженных лезвиях мечей, прыгали через стоящие торчком копья. Яро прыгали они на ветру, как те, кто следовал за Воденом в его ночной мертвой кавалькаде по Пути Иринга. Они вертели руками, ногами и головой, разевая рты и глядя застывшим взглядом. К вечеру, усталые и мрачные, уходили они искать пристанища в лесах, ложа в камышах. Они меняли обличье, когда под теплой волчьей шкурой их дух изменялся. Теперь они становились сынами не далеких своих матерей, из чьих утроб некогда вышли они, но одного лишь Водена, владыки полночной скачки, ликующего над павшими! Узы верности и любви не связывали их и не ослабляли их юношеской отваги — свободны были их страсти и сила. Руны Веланда, вырезанные на клинке Хунлафинга, пели им в осоке в устьях восточных рек — пели песнь обоюдоострого меча!

Воодушевленные рунной магией, клялись они предать тела бриттов огню разрушения, чтобы из их отсеченных конечностей и тел воздвигся холм выше погребального кургана. Затем принесут они блот, чтобы умилостивить Друга Ворона и вселить страх в духов земли Бриттене, что, бормоча, толпились вокруг них по пустым берегам рек и в затянутых туманом болотах.

Молодые воины захватили какую-то бриттскую княжну, которую они, связав, подвесили на столбе на берегу Ипвинесфлеота. Это было место, где высадился Хенгист и впервые взял себе остров Бриттене именем Этлы, разорителя Срединного Мира, и именем Водена, хозяина Чертога Мертвых, Затем к девушке поднялся молодой тан из народа гефтов, врекка, что служил королю Кантваре. Он пальцем выдавил ей глаз на щеку. Таково было его жертвоприношение Водену, одноглазому Владыке Виселиц. Девушка закричала, как лисица, поскольку испытала она девять мук, что исходят от черного камня под морем. Затем этот врекка, смеясь, надел ей на голову мешок из сморщенной кожи и натянул его по самые ее плечи. Он крепко затянул завязки и, терзая ее, как ему было угодно, стал бить ее по лицу, отчего она через некоторое время умерла. Затем таны бросили княжну до возвращения прилива, когда девять дочерей Эагора омыли ее и забрали ее тело себе.

Итак, корабли и войска потомков Водена крепко вцепились в берега Бриттене у Вест-сэ от самого острова Уайт на юге до островов Орканег на севере. К ним стекались короли ангель-кинн, долго жившие в Бриттене, — южные, под драконьим стягом Кинрика-гевисса, короля Вест-Сэксе, северные собирались к островной крепости Беббанбурх, где правил Ида, сын Эоббы, король беорников. И не стало числа войску, и от Хунлафинга послышался гул рунных заклятий, когда клинок с блестящей рукоятью засверкал На оружейной стене медового чертога Кинрика близ Винтанкеастера.