Пришествие Короля

Позволь мне также указать тебе, как это устроить, о король. Ты должен разослать своих эксплораторов, людей, хитрых по натуре и искусных в языках, чтобы они потолкались в харчевнях, на рынках и в прочих людных местах на территории противника. Не стоит думать, что такие меры недостойны великого короля — разве Фронтин не говорит нам, что сам Ганнибал взял множество городов в Италии, послав впереди своей армии шпионов, одетых как римляне и говорящих по-латыни? Твою армию должны сопровождать также люди, которые бдительно наблюдают за авангардом, — таких людей мы называем спекуляторами. Об их возвращении должно доносить как можно быстрее, чтобы протекторес доместики твоего штаба имели время приготовить данные разведки для рассмотрения командующих. Сделай так, и, думаю, мало что пойдет не должным образом.

Мэлгон слушал довольно учтиво. Он был в милостивом настроении, и, более того, я заметил, что он уважает профессиональный опыт этого солдата.

— Ты, несомненно, прав, о трибун, и мы этим займемся. Но пока мы по эту сторону Хаврен, мне кажется, что нам нечего остерегаться соглядатаев из Ллоэгра, да и вести о нашем передвижении тоже не могут достичь жилищ ивисов. Разве не так, брат мой Брохваэль?

Король Брохваэль усмехнулся. Выступающие клыки придавали его лицу злобное выражение, хотя он вовсе и не злился.

— Ты прав, Дракон Мона. И птица не пролетит через рубежи моего королевства Поуис, бобер не переплывет Хаврен, чтобы об этом не узнали племена Поуиса и не передали королю. В четырех углах моего королевства слух мой как у Мата маб Матонви или как у Кораниайд. Пока еще нет причин для чрезвычайной осторожности, друг мой.

Король Брохваэль говорил беспечно, но я понял, что за его словами не пустая уверенность. Не раз во время нашего продвижения к югу видел я дымы сигнальных костров на далеких холмах. Также замечал я, как к нему постоянно приезжали и уезжали гонцы из отдаленных мест королевства.

Короли были довольны, но трибун — нет, и это было ясно видно по его лицу. Мэлгон, как мне показалось, почувствовал, что надо пригладить встопорщенные перья сокола, на чей опыт он полагался.

— Я скажу всем пенкенедлам и ухелурам[103], чтобы они позаботились устроить все согласно твоим приказам. Однако давайте-ка разберемся, кто этот парень, которому ты не дал уйти. Как его зовут, из какого он племени? По какому поручению он шел?

Тот довольно вежливо объяснил, хотя с явно мрачным видом, что зовут его Ллован Ллау Дивро[104]. По этому прозвищу и тонзуре было ясно, что он айллт, и он откровенно поведал, что он действительно изгой с Севера родом, поступивший на службу к двоюродному брату Мэлгона из Майрионидда. Хотя и среднего роста, был это крепкий, мускулистый и решительный с виду парень. На мой взгляд, это и послужило причиной того, что он попал в милость. Пожелай он, он мог бы легко вырваться из хватки покалеченного трибуна. Повод, по которому он хотел выйти за стены, тоже был достаточно основателен. Он просто хотел облегчиться в зарослях вереска, и поскольку был он безродным изгоем, у него не было желания выставлять всем на смех свою тощую задницу.

Короли и принцы разразились громким хохотом, увидев, как Ллован, все более смущаясь, переминается с ноги на ногу. Ему сказали, что он может пойти облегчиться от своей нежеланной тягости в огороженном уголке за хижиной, и предоставили стража, чтобы тот отгонял от него надоед. Но в этот миг в разговор неожиданно вмешались. И был это советник Мэлгона, старец Мэлдаф, который по своему обыкновению появился молча и словно из ниоткуда и заявил ко всеобщему изумлению:

— Этот человек лжет. Не за этим хотел он покинуть крепость!

— Что такое? — воскликнул Мэлгон, повернувшись к своему советнику. — Ты знаешь этого парня?

— Да, государь, — ответил Мэлдаф. — Это мой слуга, и выполняет он мое и твое поручение.

Мэлгон нахмурился.

— Тут какая-то тайна. Если цель его такова, то почему пытался он выйти без разрешения и почему он солгал, когда его задержал трибун? Ты наш доверенный советник, Мэлдаф, но сдается мне, что тебе много что придется объяснить.

— Тайна тут невелика, о государь, и объясню я ее охотно. Сейчас, когда войско наше приближается к границам королевства Поуис, и вскоре будет по ту сторону Хаврен, и вступит во враждебные земли Ллоэгра, я решил, что необходимо принять некоторые меры предосторожности. Князь Айнион сейчас под защитой крепких стен Каэр Виддай, но воинов у него мало. И если мы намерены добиться успеха, то ему придется продолжать отважно отбиваться от ивисов, покуда наше войско не пойдет через Артуров вал на запад.

— Все это верно, — сердито вмешался Руфин, — но какое это имеет отношение к явному нарушению постоянных инструкций? Я не раз уже говорил на военном совете, что никого нельзя выпускать или впускать в преторию, если только он не скажет пароль. Сколько раз мне это еще объяснять? Мы на войне, а ведем себя так, словно мы сопровождаем колонну рекрутов в штаб-квартиру главнокомандующего в самом начале кампании. Ставлю шестьдесят солидов против денария[105], что эти сонные олухи на воротах даже не записали вечером пароль на своих тессерах[106]. Да так в Византиуме цирковые клики воюют, это же толпа вооруженных гражданских! Будь мы в Африке, я бы приказал центуриону выставить их напоказ и дал бы им палок! За такое нарушение обязанностей они заслуживают по меньшей мере основательной порки. Дисциплина должна быть даже у федератов! Что Рим без дисциплины? Завоевали бы мы Африку, Италию и Испанию, если бы каждый солдат творил что хотел?

Мэлдаф молча потупил голову, а два короля в замешательстве переводили взгляд с него на трибуна. Чело Мэлгона Гвинедда помрачнело, как высокие пики Эрири, когда он потребовал от Мэлдафа быстрого и полного объяснения. Тот, опершись на свой жезл, поднял голову и огляделся.

— Возможно, мое намерение было не так истолковано, — признался он после некоторого молчания. — Однако мои цели были благими, насколько я понимаю. Этот человек, Ллован, многое выполнял для меня. Причем поручения мои требовали чрезвычайной ловкости и скрытности. Верно, я был не прав, не предупредив тебя, о король, о моем замысле. Но я никому не рассказывал о поручении, чтобы слухи не дошли до этих бледноликих чужаков — в дурные времена их и ветер разносит, как некогда он выдавал каждое слово бриттов Кораниайд. Я хотел, чтобы этот Ллован передал князю Айниону весть о нашем приближении и о том, что он должен присоединиться к нам в конце нашего похода, когда уверится, что Каэр Виддай по-прежнему закрывает дорогу ивисам. Поскольку если врата этой крепости будут открыты, то нас будет там ждать не госгордд Айниона маб Рина, а войско нечестивых.

После некоторого спора король Мэлгон Высокий счел, что Мэлдаф действовал мудро. И дал вестнику замысловатое кольцо в знак того, что он идет из лагеря Дракона Мона. Один только трибун остался недовольным. Он угрюмо прошептал мне:

— Знаешь ли, Мердинус, есть у гуннов такая поговорка: «Волк может поменять цвет шкуры, но все равно останется волком». А уж если тут и есть волк, так только этот чернявый негодяй.

Так Ллован, который уже вернулся из укромного местечка и бесстрастно ожидал решения своей судьбы, что могло иметь для него не слишком приятные последствия, получил позволение уйти. Поклонившись королям и мрачно зыркнув на Руфина, он выбежал из ворот, вскочил на коня, которого держал раб, и вмиг исчез, словно ветер, процокав копытами по дороге.

Поскольку этот Ллован Ллау Дивро еще раз появится в моем рассказе, о король, я вкратце расскажу тебе, что я тогда узнал о нем. Темноволосый и черноглазый, гибкий, как змея, и пронырливый, как рысь, он был родом из фихти, что живут далеко на севере за рекой Гверит. Убив в ссоре родича, он был изгнан из племени. После многих приключений случилось так, что его выбросило в коракле на берег Менай, хотя как его не затянуло в Водоворот Пуйлл Керне — выше людского понимания. Оттуда он и пустился в путь, не замеченный наблюдателями Мэлгона, через ущелья Арвона и Ардудви ко двору короля Кадвалладра маб Майриауна в Кинваэле, где и нашел себе крой.

Благодаря тому, что был он искусный акробат и шут, он завоевал благосклонность короля, и много говорили о том, как на пирах он метал кинжалы. Говорили, что, когда самым искусным воинам позволяли метать в него дротики, он уворачивался от их бросков как угорь. Люди верили, что он заговорен, поскольку он приходил и появлялся в залитом светом дворе так неожиданно, как пятнистая форель уворачивается от трезубца рыбака.

Согласно обычаю своего народа, носил он на щеке татуировку. Хотя это была всего лишь метка его племени, рисунок был под стать его натуре — крадущийся, насторожившийся волк. Мне довелось увидеть такого волка еще раз, высеченного на камне в пустынном краю Фидах. Это было во время моего опасного путешествия к Пещере Ифферна на дальнем севере — но сейчас не время для этого рассказа, да и в другой раз я не хотел бы на этом останавливаться. Потому я сейчас больше ничего не скажу об этом Лловане, кроме того, что трудно было бы найти человека, более подходящего для поручения, которое возложил на него старец Мэлдаф.

Руфин вместе со мной пошел завтракать к принцу Эльфину. Он ворчал об отсутствии дисциплины, куда ни ткнись, и мрачно поведал мне (как обычно бывало, когда мы оставались наедине), что могли бы сделать регулярные войска в такой стране, как эта. Мне напомнили о том, что императорские солдаты смогли в настоящее время сделать в Ир Испаэн, и о том, что, как я подозревал, замышлял император в отношении острова, который некогда был частью империи его предков.

На другой день мы свернули лагерь и двинулись в путь, оставляя по левую руку восходящее солнце. По правую руку лежал Кинллибивиг, где принц Эльфин и еще некоторые на время отлучились от войска, чтобы посетить прославленный Источник Хелига. В него ни один поток не втекает и ни один не вытекает. Он двадцати футов площадью, с крутыми берегами, воды в нем не больше чем по колено. И все же там живут четыре вида рыб, причем каждое их племя только у своего берега. Этот Источник — одно из Чудес Острова Придайн.

Пока Эльфина маб Гвиддно не было, я ехал рядом с моим другом трибуном Руфином. После своего препирательства с гонцом Мэлдафа Ллованом Ллау Дивро он стал необычно задумчив и замкнут, не проходился по поводу того, что у нас нет хороших соглядатаев на флангах, что мы плохо используем кавалерию при проверке течения на бродах или не умеем хорошо окапываться, когда разбиваем лагерь. И я воспользовался возможностью порасспрашивать его о деле, которое волновало меня еще с нашей беседы на холме.

— Как ты думаешь, как посмотрел бы ваш император на войско короля Мэлгона? — прямо спросил я.

Руфин озадаченно посмотрел на меня.

— Откуда мне знать? — ответил он после некоторого молчания. — Как ты видишь, мы предпринимаем все меры предосторожности, чтобы саксы на юге Британии ничего не узнали о наших делах. Как же император в Византии может что-нибудь об этом знать?

Я подъехал поближе к нему и тихо повторил вопрос.

— Мы идем уже месяц, и поход обсуждался в пиршественных залах с самого Калан Гаэф. Ладно, я поставлю вопрос по-другому: что сказал бы твой царственный господин, если бы узнал о наших военных замыслах?

Трибун фыркнул.

— Конечно же, пожелал бы вам удачи. Разве вы не христиане и не граждане? Кто построил дорогу, по которой мы едем? Разве наша задача не восстановить границы Империи, загнав варваров назад в их болота и леса?

— Ты имеешь полномочия так говорить? — внезапно спросил я и посмотрел ему прямо в лицо.

Руфин ответил мне таким же взглядом, улыбнулся, насколько позволяло его подавленное настроение.

— Ты прекрасно понимаешь, друг Мердинус, что на этот берег меня привел нежданный случай и против моего желания. Можешь спросить принца Геронтия, в порту которого я высадился. Это случилось при восходе Арктура, насколько я помню, а даже в Средиземном море корабли не отплывают на третий день после ноябрьских ид. Но, несмотря на позднюю пору, мне нужно было вернуться поскорее к моему войску в Испании, потому мое присутствие здесь совершенная случайность. Кто мог дать мне полномочия в том, чего я не мог ожидать? Тем не менее не надо знать того, что происходит в имперском совете, чтобы сказать о том, что каждому солдату в армии известно.

— Верно, ты рассказывал, как попал в Придайн, — учтиво ответил я, — и тебе действительно повезло, что тебя нашли на берегу Дивнайнта до того, как зимние бури возмутили море Удд. Не сомневаюсь, что у тебя добрые намерения, но мне подумалось, что интересы императора в Каэр Кустеннин и интересы короля Мэлгона могут и не во всем совпадать. Это всего лишь мимолетная мысль, но, может, стоит об этом подумать?

Я пристально посмотрел на Руфина, но он лишь коротко рассмеялся и лаконично прокомментировал мои слова:

— Ты прав, что обдумываешь все возможности, какими бы невероятными они ни казались, — такова обязанность солдата. Все, что я могу тебе сказать, так это две вещи, о которых ты уже знаешь. Я попал на этот остров по несчастной случайности, а не по своей воле, и правительство Империи наверняка пожелает удачи христианским королям, которые идут войной на варваров.

Наша дорога вела нас от холмов к плодородным долинам, где встречаются реки Гун и Ллугви. Цветущие яблони наполняли воздух благоуханьем, веселым смехом разливались трели дрозда, навевал печаль плач кукушки. За садами слышался слабый нежный звон колоколов монастыря Мохрос. Поле битвы казалось таким далеким, и все же я чувствовал необходимость выяснить как можно больше.

— Император видит весь мир из окна своего дворца, — задумчиво отметил я, — и по необходимости малыми делами захватывает большее. Где правду страны вершит сильный король, там должен быть и тот, кто получает воздаяние сверх меры. Необходима жертва ради высшей справедливости, без которой королевство погибнет. Разве не может получиться так, что сейчас политике императора больше на пользу раздор между кимри и ивисами? И. может быть, эта свара для него больше значит, чем ее исход?

Руфин не ответил, но я был настроен решительно и продолжал говорить о том, о чем столько думал:

— Может, к примеру, император увидит, что ему выгоднее, чтобы здесь была война, которая оттянет множество варваров на север из войск, что сражаются с вашими на юге? Прости меня за это предположение, друг мой, но кое-что из того, о чем мы с тобой говорили на Динллеу Гуригон, запало мне в голову. Разве твой господин Велизарий не предлагал отдать этот остров готам взамен на их признание вашего завоевания Сицилии?

Руфин еще раз фыркнул.

— Это всего лишь шутка, и ты это прекрасно понимаешь. Сицилия и так была наша, мы ее отбили силой. А Британия не принадлежала ни императору, ни готскому королю, и потому ее нельзя было ни предложить, ни получить. В любом случае, даже будь твои предположения верны, император пожелал бы бриттам победы. Разве не так?

— Несомненно. Но чего бы он еще больше захотел, так это того, чтобы как можно больше варваров этим летом сражались в войне по нашу сторону моря Удд, чем по его.

Трибун пустил коня рысью, словно желал отвязаться от меня и моих назойливых вопросов, но я не отставал.

— Ладно, чего ты от меня хочешь? — нетерпеливо проворчал он. — В этой войне мы с тобой на одной стороне, и нечего ждать от меня, чтобы я знал, что на уме у императора. Насколько я успел узнать тебя, господин Мердинус, ты куда легче понимаешь, что творится у других в голове, чем я. Вот все, что я знаю: ваш полководец Арториус, судя по всему, неплохо ладил с нашим комесом Велизарием. Говорят, он вторгнулся в Арморику во время первой осады Рима, и я не понимаю, с чего бы ты это вздумал подозревать на этот раз двойную игру. Я думаю, саксы не слишком любят готов, потому, какую бы заваруху они ни затеяли по эту или по ту сторону моря, это мало повлияет на нашу войну в Италии. Ты говорил об этом с королями?

— Нет-нет, — торопливо воскликнул я, — это всего лишь случайные мысли человека, который ни в коем разе не солдат! Я слышал, что в прежние времена император заплатил золотом фрайнкам, чтобы те повернули оружие против готов, и мне пришло в голову, что менее щепетильный правитель мог бы при нынешних обстоятельствах подкупить готов и, может быть, еще и фрайнков, чтобы те переплыли море и поискали легкой добычи в далеком Придайне. Но я согласен, что это мало вероятно. Прости уж поэту его чересчур несдержанное воображение!

Тем не менее я думаю, что ты ошибся в одном маленьком вопросе. Если, как ты говоришь, саксы и готы не питают приязни друг к другу, то как вышло, что король Ида Бринайхский, айнглский волк, что сидит на наших северных рубежах, назвал своих сыновей Теудуриг и Теудур? Не странно ли, что он дал своим многообещающим щенкам готские имена, если между сэсонами и готами царит такая неприязнь, как ты говоришь?

Руфин повернулся в седле и посмотрел мне прямо в лицо.

— Сдается мне, что ты знаешь об этом больше, чем я. Можешь делать какие угодно выводы, но от меня ты ничего больше не услышишь. Я тут без полномочий, и никакого тайного поручения у меня нет, на что ты, по-моему, намекаешь. Честно говоря, я был бы рад как можно скорее оказаться среди своих солдат в Испании. Но раз уж я здесь, то я буду выполнять свой долг, и когда дойдет до драки, ты увидишь, что я не побегу.

От этих слов мне стало стыдно, поскольку честность этого человека была совершенно бесспорной. Более того, мне и в голову не приходило, чтобы он был замешан в каком-то обмане — даже если бы его император использовал его как пешку в гвиддвилле, он вряд ли имел бы намерение или желание поверять свои цели орудию своей большой политики. Наклонившись, я извинился и пожал моему товарищу руку. Он искоса глянул на меня с кислой улыбкой. Насколько я его знал, это было почти самое дружелюбное выражение лица, на которое он был способен.

Тревожные мысли по-прежнему теснились в моем мозгу, и, когда мы вскоре повернули на восток к броду Ллугви, где вода была нашим коням до хвоста, меня все еще мучили дурные предчувствия — а дуивн рид; беруид брид брад, как говорим мы на нашем звонком бриттском наречии. Глубок брод, в душе — предательство.

Впереди меня принцы Рин маб Мэлгон и Эльфин маб Гвиддно со смехом пытались заставить своих коней идти медленным галопом через бурную воду, поднимавшуюся им выше колен. Трибун Руфин оставил меня и, как всегда, занялся тщетным трудом — на сей раз он пытался заставить отряд всадников встать против течения, чтобы проверить силу потока на броде. Вокруг меня были мужи отважные и умелые, воины с золотыми гривнами, волки брода, глаза их были остры, как копья, их кольчуги сверкали, как змеи, свернувшиеся в своем гнезде. И все же, все же… Что там под темными водами? Стая пестрых форелей, которых одну за другой перебьют своими меткими дротиками друзья мои принцы? Или злая богиня войны в дурном настроении прячется во мраке, приняв обличье верткого черного угря, угря, что обвивается вокруг ног людей и коней, уволакивая их во влажную бездну?

Ядом предательство бродит,

Раны и плач порождая.

Только награда — пустая.

Наградой предателю — горе

Большую часть нашего последующего пути меня преследовали такие дурные предчувствия, что я ехал, надвинув на голову капюшон и погрузившись в глубокие раздумья. Молодые принцы избегали меня — я был не слишком подходящим спутником для их торжественного выезда. Мы ехали по богатым пастбищам, наследному владению братьев Нинниау и Пайбиау, сыновей короля Эрба из Эргинга. Они дали нам еще воинов и жирных коров на еду для войска.

Короли, князья и знатные люди нашего войска (включая и меня) провели ночь в богатом монастыре под названием Хенллан у реки Гун. Добрые монахи выставили нам щедрое угощение — прекрасную говядину и свинину, крепкие вина из собственного винограда. Жаль было смотреть на нашего хозяина, короля Пайбио, изо рта которого все время текла пенистая слюна, которую два раба, стоявшие по обе стороны от него, едва успевали стирать с его мокрой бороды, как бы усердно они ни работали своими тряпицами.

Этот недуг, насколько я помню, неожиданно обрушился на короля незадолго до нашего приезда. Для него это было несчастьем, хотя, на мой взгляд, еще не самым худшим. Ведь король Пайбио приходился зятем моему старому врагу и чуть ли не убийце, королю Кустеннину Горнеу из Керниу. Теперь же лицо его было настолько покрыто пенистой слизью, грязной мокротой и липкой слюной, что он мог и не узнать среди гостей человека, который младенцем был принесен к его тестю перед безвременной гибелью на берегу Западного Моря.

Из-за его недуга Мэлгон Гвинедд радостно согласился на просьбу короля Пайбио позволить ему остаться в своем королевстве во время нашего похода, поскольку он считал, что его появление принесет воинству Кимри дурную славу, неудачу и насмешки. Все время недуга Пайбио земля Эргинга страдала от непрерывных дождей, из-за которых реки выходили из берегов и затопляли луга. В устье Абер Ллин Лливан, где обычно встречались приливная волна и воды Хаврен, образовался водоворот, который при уходе прилива извергал пенистый туман, покрывавший окрестные берега, словно друидическая дымка. Таково было положение дел в королевстве Эргинг и Гвенте во время Рвоты короля Пайбио — так назывался его недуг.

Хотя многим благословил я Остров Придайн, о государь мой Кенеу Красная Шея, некоторым, даже королям, неплохо бы уяснить, что Мирддину маб Морврин, пусть и зовут его безумным, не надо становиться поперек дороги. Как бы то ни было, вскоре после нашего отъезда несчастный король исцелился от своего недуга благодаря прикосновению благословенного Диврига (по крайней мере так говорили в Эргинге), пока он с его братом Нинниау со временем не обратились за грехи свои в быков и не были в таком виде изгнаны на крайний север Придайна, на продуваемые ветрами склоны горы Банног.

Достойный сожаления вид немощи короля Пайбио породил беспокойство в рядах нашего войска, и, чтобы успокоить его, я объяснил им во время пира, что мы идем через край чудес. Я рассказал им знаменитую историю о погружении Гвина маб Нудда и его Дикой Охоты на крыльях ночного ветра и бури в реку Гуи, что текла по соседству, а еще поведал о зачарованном острове на реке, об Инис Эрддил, где дочь Пайбио Эрддил и ее новорожденное дитя вышли невредимыми из пылающего костра.

Кроме того, я объяснил им, что мы лишь в двух днях пути от блистательного города Каэр Лойв, у стен которого все время слышны стоны и плач. Эти стоны и плач — скорбь Мабона маб Модрона, одного из Трех Прославленных Узников Острова Придайн. Но все же ужаснее звук ссоры Двух Королей Хаврен, там, где море набрасывается на реку, а река — на море двумя валами, столь же огромными, как те, что в конце времен поглотят этот мир. Брызги их заслоняют солнце, а рев перекрывает вопли чаек, когда Два Короля сшибаются в схватке, наступая и отступая, как разъяренные быки. И так идет с начала мира до наших дней.

Мои слова подняли дух и разбудили любопытство и королей, и племен Кимри, что встали рано поутру и горели нетерпением выступить. Мы шли по стране низких холмов и красивых лесов, пока не спустились в широкую плодородную долину Хаврен. Но хотя солнце ярко освещало наше храброе войско и острия копий сверкали ярко, как светильники, в каждом сердце таились страх и недобрые предчувствия. По правую руку от нас на много миль тянулся огромный темный лес, непроходимый и дикий, на который люди то и дело посматривали с содроганием в душе и страхом. Безграничный и незнаемый, он простирался за угрюмые холмы, возвышавшиеся на горизонте, и в его долины и чащи не проникал солнечный луч или птичье пенье.

Как движущаяся роща, шли мы по мрачным краям леса, поскольку не было ни единого воина, который не нес бы с собой ветку рябины, чтобы отвести от себя зло этого места. Об этом лесе, Коэд Маур, я ничего на рассказывал, да мне и не было в том нужды. Кто на Острове Придайн не слышал страшных историй о его злобных обитателях, смертоносных тварях, живущих под разбитыми скалами, в смрадных болотах и в колючих зарослях?

По запутанным его тропам несется в лунном свете олень с единственным рогом на лбу, длинным, как копье, и острым, как самый острый меч. И любое существо, которое попадается ему на пути, он убивает, а все лесные озерца он выпивает досуха, и оставшиеся рыбы лежат в иле, разевая рот, и задыхаются. В пещере на кривом холме живет Адданк, а ко входу в нее ведет полоса выжженной травы и сломанных кустов, отмечая путь, которым гигантская туша ползет на добычу и грабеж. У зева пещеры лежит пятно отравленной земли, на котором ни травинки не растет — такова сила ядовитого, смрадного дыхания Адданка.

Несть числа тварям, гадам и хищникам, населяющим этот лес. Есть среди них и создания, подобные видом женщинам и мужчинам, не с которыми ни мужчина, ни женщина не захотели бы повстречаться. Это Черный Человек из Каэр Исбидинонгил, чьи заклятья, как говорят, превратили в давние времена богатое королевство в поросшие лесами пустынные земли, которые Кимри и сейчас обходят стороной. Но страшнее всего Девять Ведьм из Каэр Лойв, дочери Ведьмы из Истивахау. В кроваво-алых одеждах, с окровавленными трезубцами, они — мука Острова Придайн, и зло их гнусных заклятий известно от Пенвэда до Пенрин Благаон. До прихода Передура Стальная Рука останутся они порчей на прекрасном лике земли, исходящей из пещеры Ифферна.

Но есть в этом лесу одно чудо, известное лишь мне одному, и это — Замок Чудес, который находится в самом его сердце, как паук в паутине. Не живут люди в его просторных залах, лишь ветер гуляет по темным коридорам и шелестит гобеленами на стенах. В самом укромном чертоге этой твердыни находится зачарованная доска для гвиддвилла, фигурки которой век за веком играют сами по себе, решая судьбы королевств. И фигурки, которые побеждают, издают клич, достигающий моего слуха, слабый и тонкий, как крик летучей мыши, будь я даже на проклятом Хребте Эсгайр Оэрвел в Иверддон.

После долгих часов быстрой езды тень, лежавшая на нашем воинстве, ушла, снова запели менестрели, а принцы Эльфин и Рин вернулись к своей веселой похвальбе. Холмы и великие леса были позади, и самое могучее воинство, которое только видели в Придайне со времен Призыва Ирпа Ллуиддога, во времена Кадиало маб Эрина, спустилось в роскошную Долину Хаврен. Велика была радость и громок был смех королей и племен Кимри при виде этого. Не надо было в этом богатом краю пасти скот на горных пастбищах, поскольку каждый луг давал зеленой травы и красного клевера столько, что хватило бы всему скоту Острова Придайн, каждый буковый лес давал в изобилии корма для широкоспинных, черных, как жуки, свиней, что часто посещали их приятную сень, а в чашечках калужниц множество пчел собирало свою дань, жужжа на своем весеннем пиру в солнечных королевских залах Дифрин Хаврен.

Над всем этим гуденьем пчел и приятным мычаньем коров поднимался голос дрозда, выводящего трели в зарослях; веселые звуки взлетали туда, где в вышине пели жаворонки. И как земля и все ее создания веселились в эту пору кинтевина, так и благочестивые монахи в монастырях по всей стране пели священные псалмы и били в колокола, чей чистый звон струился по волнам веселого ветра. Это была гармония всего живого в этом краю, слияние всех девяти элементов, мелодия, что словно звенела со струн Арфы Тайрту, мировой лиры.

Все громче становился смех воинов, и все сильнее ликовали они, глядя на испещренные солнцем луга и окаймленные ивами ручьи, за которыми серебрилась могучая Хаврен, змеясь по зеленой долине и сверкая в молчаливой силе своей, как Адданк Бездны. Священная Река! Из источника на широкой груди высокой снежной вершины Пимлимон берет она свое начало, из источника на стыке миров, что смотрит на Западное Море. Оттуда по ущельям и порогам прыгает она очертя голову, как какой-нибудь принц Рин или Эльфин, пока не вырывается из холмов на широкую равнину Поуиса, Рая Придайна. Под поросшей яркими кустами вершиной Динллеу она делает изгиб — там, где восседает бог, и там, где я спустился ради ужасного испытания в Бездну Аннона. Там она изгибается к югу, сильная и могучая, под стать королю Мэлгону Гвинеддскому, и милосердная, под стать королю Брохваэлю Поуисскому. И как короли со своим войском спустились в долину, чтобы восстановить Монархию Придайна, так и прекрасная Хаврен величаво течет, чтобы влиться в широкое море, серебряное море Хаврен, на которое взирает из своего храма Нудд Серебряная Рука. Мила ему игра чаек в брызгах морских на ветру.

Гордо скакали по плитам широкой дороги кони воинов Придайна, топоча копытами и позвякивая сбруей. Весело распевали их всадники, их золотые гривны и фибулы блестели в полуденном сиянии прекрасной Дифрин Хаврен. Отважно пели трубы, грозно звенели мечи, копья и белые щиты! Не для воинства Кимри был широкий мост, пересекавший реку у цитадели. Они пустили своих коней вплавь через чистую воду, дабы смыть с себя недобрые чары, исходившие от зловонных испарений угрюмого леса Девяти Ведьм Клэр Лойв.

Мой конь попятился и чуть не сбросил меня, когда мимо пронеслись во весь опор два всадника. Я рассмеялся, узнав Рина и Эльфина, которые гнали своих коней быстро, словно оленей, споря, кто первым войдет в реку. Полоса леса впереди сразу же скрыла из виду упрямых юношей, а я продолжал ехать спокойной рысью рядом с моим другом Руфином, который проводил не слишком довольным взглядом быструю скачку принцев.

Я был уже готов подшутить над его чрезмерными упованиями на дисциплину среди солдат, которых он сам пренебрежительно называл «федератами», но тут и мы, в свою очередь, выехали из рощицы. К нашему удивлению, принцы ожидали нас там, отведя коней на зеленую траву у дороги. Услышав топот копыт, они отчаянно замахали, подзывая нас к себе. Оба были юны годами, но по силе — мужи, и их острые глаза ясно увидели что-то важное на нашем пути.

Руфин сразу же повернул коня налево и крикнул вождю позади нас, чтобы тот приказал остановиться и позвал королей. Стоя вместе с принцами и мной у опушки леса, трибун смотрел на белую дорогу впереди, прикрывая глаза от лучей встающего солнца. Взяв его за локоть, принц Эльфин обратил его внимание на то место, где в ленивой мощи раскинулся светлый Каэр Лойв едва ли в двух милях от излучины Хаврен Это была могучая твердыня — с белыми стенами, высокими башнями и огромными залами разной величины, расписанными яркими цветами, с громадными окованными медью вратами, красными черепичными крышами и блестящими застекленными окнами — под стать тому дворцу, который император Максен Вледиг видел во сне в своем дворце в Ривайне.