— Помнишь, что сказал Гвидион, когда наложил заклятье на Каэр Арианрод? — коротко заметил я. — «Сейчас остается только одно — закрыться в этой крепости и отбиваться как можем».

— Ты прав, как всегда, Мирддин. Но как старшему советнику короля мне приходится думать о том, как лучше устраивать дела. Но я ничего не могу поделать — мне кажется, что все пошло наперекосяк, и не только по несчастной случайности:

Думаешь, кто-то предал нас? Если ты знаешь что-то неизвестное мне, то, мне кажется, тебе следует рассказать мне об этом. Мне очень важно знать все, пусть это будут всего лишь догадки, — я же должен верно судить о деле. Я расскажу тебе все, что у меня на сердце, Мирддин. Ты мудр, и я ценю твое мнение.

Королю, пока он в немощи, не подашь совета. Что ты скажешь, если я оставлю лагерь и вернусь в Деганнви в Гвинедд? Думаю, ты слышал кое-что о сваре за королевскую власть, что была до того, как Мэлгон взял со своих двоюродных братьев клятву на верность, сидя на крылатом престоле у Трэт Маур? Я немало помогал ему в ту пору. Но теперь боюсь, как бы о том, в какой переплет попал король, не стало известно среди князей племени Кунедды — ведь тогда снова вспыхнет свара между родичами, и каждый королевский наследник будет пытаться захватить престол для себя. Что бы тут ни случилось, право принца Рина маб Мэлгона должно быть соблюдено, и я смогу многим пособить этому дома, в Гвинедде, пока его отец не вернется.

Я не снизошел до ответа, поскольку ход его речи сказал мне, что он уже решил, как действовать, и мои слова вряд ли что изменят. Мне хотелось, чтобы он уехал, если уж он так хочет, но он все медлил.

— Когда узнают, что я уехал, некоторые будут называть меня трусом, бабой или чем похуже, — неловко пробормотал он. — Надеюсь, что ты, понимающий, что мне нужно сделать, защитишь меня. Ветер качает дуб, и птицы в его ветвях громко щебечут — завистливые и сварливые всегда шумят. Я считаю тебя своим другом и, как и я сам, верным советником короля. Прощай, сын Морврин, да встретимся мы поскорее при более счастливых обстоятельствах!

Тень исчезла, и я понял, что Мэлдаф ушел. Трусость — дурное свойство для мужчины, но я не считал это слабостью. Дурная погода размывает тропы в холмах, и опытный ездок будет внимательно следить, где обрыв поползет под копытом его коня. Положение дел мало обнадеживает, это уж точно. Но защита этой крепости была в лучших руках, какие только могут быть, — если уж чего не может Руфин, так другие и подавно не смогут, думал я. У Мэлдафа свои цели, и — к добру или к худу — они больше не смогут влиять на отчаянные события, которые разыграются в этом заброшенном месте Теперь я должен был наблюдать все, что творится вокруг, играя в великую игру с противником, лица которого я по-прежнему не видел.

Я опять закрыл глаз, приготовившись направить свой взгляд внутрь, чтобы в размышлениях найти то, чего не хватало суетливому воображению наяву. Взыскующий скрытого знания или ауэна творческого вдохновения ищет уголки, отдаленные от населенных краев земли, — вершины гор, водопады, забытые лесные долины. Что же удивляться, что, как только упорядоченная суматоха лагеря снова только-только стала угасать в моем сознании, меня опять отнюдь не ласково вытащили из раздумий.

Открыв глаз и ужо готовясь было озлиться, я увидел одного из людей Эльфина, с почтительной улыбкой смотревшего на меня.

— Меня послали попросить тебя прийти к триффину, — объяснил он.

Триффин — так ближе всего по-бриттски можно передать ранг Руфина, и потому я устало поднялся. Я не видел, чем могу пригодиться человеку, который так хорошо знает свое дело, но если мое присутствие ему приятно, то это само по себе хоть чем-то поможет нам выстоять.

Я, кряхтя, поднялся и, спотыкаясь, побрел за парнем, который раздражал меня тем, что то и дело заботливо останавливался и пытался вести меня, как старуху. Как же иногда надоедлива эта молодежь! Были времена, когда и я носил золотые шпоры и храбро владел копьем. Тогда этому иссохшему телу были рады в харчевнях Поуиса, Рая Придайна! Но под осенним ветром облетает лист — он стар, хотя и родился в этом году.

У восточных ворот мой спутник остановился и пропустил меня вперед по дощатой лестнице. Поднявшись на насыпь, мы прошли немного по галерее налево, пока не дошли до места, где открывался выход на выступ насыпи. Он был прикрыт низким частоколом с амбразурой, прорубленной в передней части. Там стоял Руфин, весь в поту и такой радостный, каким я еще не видел его после возвращения.

— А, вот и ты, Мердинус! Ну, что скажешь о моей игрушечке? — Он похлопал рукой по боку массивного, разлапистого и приземистого сооружения, лежавшего на земле рядом с ним.

Руфин смотрел на меня с нескрываемой гордостью Я видел, что он ждет моего одобрения, но поначалу мне трудно было понять, что я, собственно, должен одобрить.

— Здорово! — воскликнул я, довольно осторожно обходя кругом эту штуку и трогая ее тут и там с неопределенно-оценивающим видом. — Очень хорошо!

Вокруг стояла толпа плотников с таким же выжидательным видом — ясное дело, это они соорудили эту штуковину под руководством трибуна. Если мое описание покажется несколько обескураживающим, то меня оправдывает только то, что я никогда раньше не видел ничего подобного и с первого раза мне трудно было понять, зачем она нужна. Что это такое было? Что же, скажу, что оно показалось мне похожим на огромный плоский деревянный ящик с какими-то странными приделанными к нему довесками.

В высоту эта штуковина была мне по бедро, в длину около двух копий, в ширину — одно копье. На стороне, обращенной к крепости, с двух сторон были приделаны два больших колеса, которые на первый взгляд казались сделанными для того, чтобы передвигать это сооружение Однако мне показалось, что вряд ли какие-нибудь колеса вообще могут выдержать такое громоздкое сооружение, ведь даже на мой неопытный взгляд они показались мне довольно непрочными, да и расположены были так, что их ободья не касались земли. Ну и зачем они? Знание — вершина всех человеческих достижений, но, когда человек пытается применить то, чего до конца не понимает на практике, дело обычно кончается плохо.

Ладно, хватит этих нравоучительных излияний — к тому же я не в первый и не в последний раз ошибся в моих оценках. Пусть каждый занимается тем делом, что послала ему судьба. «Сыну плотника — тесло, сыну кузнеца — уголь», как говорится, «каждый пусть занимается семейным делом». Закончив осмотр, я увидел высокую железную дугу во всю ширину сооружения, основания которой были надежно закреплены на основном поперечном брусе рамы сооружения.

— Ну что, славная штучка? — переспросил мой друг, у которого глаза сверкали, как у сокола. Он ждал немедленного одобрения.

— Очень, — согласился я — Сделано хорошо, это я вижу. Но я без стыда признаюсь тебе, Руфин, что не имею ни малейшего понятия о том, что это такое. Боюсь, тебе придется извинить мое невежество в этих делах, слишком от меня далеких. Но, как ты знаешь, мне всегда было любопытно узнавать что-нибудь новое.

Трибун благосклонно кивнул.

— Конечно, ты не знаешь, что это такое. Если я не ошибаюсь, в Британии давненько такого не видывали. Не стану держать тебя в неведении, мудрый мой друг Перед тобой (правда, признаюсь, кое в чем она сработана грубовато, но пусть будет как есть) нечто похожее на тяжелую баллисту, которую римская армия использует при защите укрепленных городов. Эта малышка, как мне говорили, способна запустить свой снаряд аж через Данубиус ниже Виндобоны[196] и поразить цель не меньше повозки с фуражом. Батарея этих штуковин прикрывала нашу гавань в Септоне, в котором просто обязано было быть что-то вроде таких орудий. В погожий день мы четыре раза из пяти попадали в корабль — мишень, которую тянули на буксире далеко за молом.

— А, я помню, ты рассказывал мне об этом, когда мы несколько месяцев назад беседовали на склоне Динллеу Гуригон! — с искренним воодушевлением воскликнул я. — Наверное, действие ее смертоносно?

— Весьма, — согласился Руфин, хихикнув в бороду. — Хочешь, покажу?

— Конечно! Где мне встать?

— Отойди сюда, к началу лестницы Ты в последнее время и так навоевался, а я не хочу несчастных случаев. Понимаешь ли, с баллистой нет таких сложностей, как с онагром — положат камень в пращу не так, он вырвется и долбанет невезучего стрелка. Насколько я слышал, это зрелище неприятное — беднягу может так разнести, что никакому хирургу не собрать его по кусочкам.

Я поспешно попятился — как мне, собственно, и посоветовали, — с огромным нетерпением и некоторым трепетом поглядывая на то, что произойдет. По короткой команде Руфина (должен заметить, между прочим, что при нем был юноша из свиты Мэлгона, который вместе со своим господином был в монастыре Иллтуда и который, когда было нужно, переводил слова трибуна) люди быстро повскакали и занялись делом.

После выполнения каждого шага Руфин приказывал остановиться и вкратце объяснял, что делать дальше.

— Сначала берем копье и кладем его в этот желоб, — нараспев вешал он, пока воины бегали за копьем с толстым древком, длиной примерно как те, что носят наши конники, но с оперением из скошенных деревянных планок на пятке.

— Хорошо. Теперь этот человек кладет железный крючок поверх жильной веревки, оттягивая ее назад. Конечно, ни одному человеку в одиночку с такой работой не справиться, но вот эти два здоровенных парня покажут, что можно сделать при помощи хорошего ворота.

Я увидел, что те два колеса, которые я заметил сзади устройства, на самом деле являются приспособлением для оттяжки невероятно толстой узловатой веревки, которая соединяла основания железной дуги на деревянной раме. Воины бросились к колесам и, упершись плечом в ворот, начали с заметным усилием вращать их.

— Видишь, как снаряд отходит назад в этом пусковом желобе? Спокойно… на сей раз достаточно! Это наш первый выстрел, и я подумал, что тебе захочется на него посмотреть Мы будем испытывать ее силу постепенно. Основание и рама достаточно прочны, пусть слегка и неуклюжи. — королевские плотники свое дело знают. Но вот веревка меня не слишком удовлетворяет. Все наши руководства советуют брать спинные и плечевые жилы любого животного, кроме свиньи, жилы которой не годятся. Между прочим, прекрасно подходят женские волосы, но (в данном случае по счастью) в лагере нет ни одной женщины. Наш материал довольно неплох, если не забудем смазывать веревку маслом через каждый час работы, но вот плетение веревки требует большого искусства, которое, сознаюсь, вне пределов моих знаний. Будь тут мой прецептор Серенус из Септона, я ничего бы не боялся. И все же мы все успеем к нужному времени — к сожалению, его у нас мало. Ну, ребята, вы готовы?

Воины, вращавшие вороты, отскочили к частоколу, а сам Руфин подошел к машине Глянув, смотрю ли я на происходящее, он внезапно дернул за веревку, что висела с левой стороны на основании дуги. Тут же раздался сильный удар и звон, крюк слетел с веревки, веревка рывком снова туго натянулась между концами дуги, толкнув вперед желоб, так что копье со страшной скоростью вылетело через амбразуру. Бросившись к краю насыпи и выглянув за частокол, я уловил отблеск летевшего через долину к противоположному травянистому склону копья.

По короткому блеску в ярком солнечном свете трудно было понять, куда в точности попало копье. Однако мгновением позже я увидел человека, выскочившего из-за валуна, который замахал белой тряпкой на палке. Расстояние, по-моему, было около двух полетов стрелы. Отовсюду со стен послышался громкий радостный крик — все воины Эльфина, что услышали о предстоящем зрелище, сбежались со всех сторон посмотреть. Это явно глубоко поразило их — как же иначе?

Трибун пригласил меня спуститься и посмотреть на последствия выстрела. Сбежав по склону и поднявшись к тому месту, где ждал сигнальщик, мы увидели, что копье наполовину вошло в меловой склон холма. Такое потрясающее свидетельство разрушительной силы этого оружия на миг заставило всех собравшихся благоговейно замолчать. Через мгновение послышалось возбужденное бормотание — все обсуждали увиденное.

— Что ж, если выпустить такую штуку в войско, то она положит шесть человек в ряд — насадит как жаворонков на вертел! — воскликнул веселый парень рядом со мной.

— Верно, насадит, — коротко подтвердил трибун, — если, конечно, они будут так любезны построиться рядком прямо на линии огня.

Это замечание ничуть не умерило восторгов толпы, всем скопом принявшейся тянуть копье, крепко засевшее в холме, обмениваясь замечаниями насчет того, что каждый видел своими глазами. Как я понимаю, таковы все люди. Видение, которое Талиесин может вызвать перед тобой одной-единственной выразительной фразой, они похоронят под кучей чрезмерной болтовни. Мы с Руфином ушли, оставив их радоваться. Принесли лопаты и вытащили из логова острие, глубоко ушедшее в шкуру Аннона.

Не пойми меня неверно — я до глубины души был потрясен этим зрелищем сокрушительной мощи. Но мне было еще и весьма любопытно разобрать все по составляющим, было интересно, как все это управляется мастерством руки и остротой разума. И еще на меня оказала впечатление отважная, пусть и бесполезная попытка человека повелевать природой.

— Разве это не меняет дела? — спросил я старого солдата, пока мы брели назад, в крепость. — На земле нет кольчуги, которая выдержала бы такой выстрел. Думаю, и Гофаннону маб Дон было бы нелегко сделать щит, который бы выдержал это!

— Ты прав, как всегда, Меринус, — проворчал Руфин. — Я и вправду видел одного готского вождя в прекрасной кольчуге, которому наши преподнесли подарочек в виде такого вот снаряда. Это было при первой осаде Рима — он стоял под деревом у Саларийских ворот и стрелял в наших товарищей на укреплениях. Затем кою-то осенило запустить в него такую вот фульминалис. Первый же снаряд попал господину готу в грудь, пробил кольчугу и вышел из спины, пригвоздив его к дереву и наполовину уйдя туда. Там он и остался, а вот готы — нет, смею тебя заверить. Целое подразделение убралось подальше, чтобы не попасть под выстрел. Это, скажу тебе, достаточно сильное военное устройство. Фульминалис, «молния» — так его называют, и недаром. И все же действие ее не столь уж магическое, как думают наши люди. Остановись-ка здесь и посмотри вверх — что ты видишь?

— Внешний вал Динайрта, очень крутой и недоступный с виду, по крайней мере на мой взгляд.

— Довольно крутой, но не недоступный. А где наша баллиста?

— Дальше, на внутреннем валу, естественно.

— Точно. Видишь, в чем слабость? Если враг стянет силы под нашим внешним валом вот здесь, то он станет недосягаем для снарядов. И к тому же окажется в броске камня от нашей истинной линии обороны. А она дырявая — уж хуже некуда.

У трибуна явно было основание так говорить, и мое воодушевление соответственно угасло.

— Тогда это устройство бесполезно? — спросил я. — И наше положение безнадежно?

— Не безнадежно, — пробормотал Руфин, — не безнадежно. Отчаянно — может быть, но не безнадежно. И мы должны думать о нем как об обнадеживающем. Наш единственный шанс выжить — в возвращении армии, к которой мы уже послали весть. Сколько они будут возвращаться — поди догадайся! Мы должны выиграть время, а время выигрывают надеждой.

— Но если твое стрелометное устройство ничего не может сделать, то как три сотни воинов Эльфинова госгордда выдержат хотя бы день напора такого войска, какое ведет с собой Кинрик?

Руфин остановился и, опершись на свою клюку, повернулся ко мне.

— Остановись-ка на миг, Мердинус, — приказал он. — Я должен тут перемолвиться с тобой словечком, пока нас никто не слышит.

Рядом по дороге бежали и скакали верхами люди к толпе, что собралась вокруг чудесного копья, но на нас, остановившихся на миг на обочине дороги, никто внимания не обращал. На этом глубокомысленном разговоре был какой-то оттенок нереальности — ведь в любой момент нас мог захлестнуть водоворот войны и смести все вокруг в небытие.

— Насколько я вижу, — начал мой друг в своем обычном деловом тоне, который не давал другому предугадать, что он скажет дальше, — мы в неудобном месте. Эти старые крепости наверняка строились как убежища для целого племени вместе со всем скотом во время войны, а не как форпост, который может удержать одна-единственная когорта. Мне пришлось самому поработать мензуратором, когда мы прибыли сюда, и я прикинул, что стены окружают пространство площадью от двадцати до двадцати пяти югеров. У нас едва хватает воинов, чтобы патрулировать стены такой протяженности. Где мои резервы, где смена для подразделений на дежурстве? Если бы у меня была сильная артиллерия…

— Но у тебя она есть! — перебил я. — Разве мы только что не увидели, что она может сделать?

Руфин фыркнул, словно отмахиваясь от меня.

— То, что мы видели, это ничто или почти ничто. Я скажу тебе всю правду, которой больше никто не должен узнать — даже король. Он привел с собой много плотников и каменщиков, поскольку все знали, что крепостные укрепления стары и разрушены. Они кое-что понимают в своем деле, и я смог восстановить каменную кладку и частокол куда быстрее, чем думал. Когда это было сделано, я направил самых толковых сооружать баллисту.

В армии для защиты укреплений применяют три обычных артиллерийских устройства — легкую стрелометную баллисту, тяжелую баллисту, которую ты видишь, и камнеметный онагр. Изо всех трех баллиста самая легкая и маневренная и потому больше всего подходит нам здесь для наших целей. Онагр — штука мощная и как камнеметная катапульта имеет то преимущество, что ей не нужно особых снарядов. Тут и в самом деле, как ты уже, наверное, заметил, на земле валяется много огромных плит, очень для этого подходящих.

— Из того, что ты мне сказал, я понял, что ты выбрал самую неподходящую машину. Могу ли спросить почему? Или я ошибаюсь?

— Нет, что касается дела, ты думаешь верно. Правду говоря, ни от одной из этих машин не будет большой пользы при защите подобного места. Двойные валы очень хороши, это верно, поскольку в конце атаки в траншее начинается свалка. Однако они также вовсе не позволяют использовать артиллерию, разве только на довольно большом расстоянии. В любом случае круговая оборона — худшее, что только можно выдумать Как ни располагай артиллерию, она не сможет прикрывать никаких других укреплений, кроме собственной платформы. В отражении атаки могут сыграть какую-то роль лишь войска, расположенные там, где идет атака.

— Ты не обидишься на мой вопрос, если я спрошу, почему тогда ты затратил столько усилий на сооружение устройства, которое, по собственному твоему мнению, совершенно бесполезно? — спросил я, все же подозревая, что у трибуна были на то какие-то причины.

— Что можно было сделать для обороны, я сделал. Более того, я не говорил, что баллиста совершенно бесполезна. Для того чтобы заметно повлиять на атаку крупными силами, мне понадобилась бы целая батарея, а на это ни времени, ни людей нет. Но теперь, когда ты сказал мне, откуда ждать атаки, я по крайней мере могу не дать врагу собрать силы для подготовки наступления и, возможно, малость потревожу их — я сомневаюсь, что они ждут такого приема в этакой глухомани!

Если нам удастся подорвать их боевой дух хотя бы на время, так чтобы они были вынуждены остановиться и поразмыслить, как получше провести атаку, то в нашем случае это куда лучше, чем лобовая атака с ходу, которая, опасаюсь, имеет все шансы на успех. А что до боевого духа — ты сам видел, как мое маленькое представление обрадовало наших людей Их занимала работа и любопытство в то время, когда страшнейшими врагами были ожидание и догадки, а этот небольшой первоначальный успех может изрядно укрепить их сердца, когда начнется осада. Мы сделали еще одну из двух остальных игрушек, и если ее использовать в нужный момент, то это припугнет врага, а наших людей взбодрит. Идем, покажу.

Неподалеку в воротах стояло приземистое деревянное строение, к которому трибун меня и повел. Нам пришлось опустить головы, чтобы войти. Поначалу темнота внутри не позволила мне различить хоть что-нибудь. Затем, когда мой глаз привык к полумраку, я подумал, что это, наверное, мастерская, где лежат законченные изделия, сработанные кузнецами и плотниками. Повсюду лежали обточенные и полуобточенные куски дерева, заклепки, опоры и прочие металлические штуки. Мое внимание сразу же привлекла стоявшая в углу на подпорках огромная не то трубка, не то воронка из тепло мерцавшей меди. Однако прежде чем я успел спросить, для чего она нужна, Руфин подозвал меня к себе.

Сняв закрывавшую ее тряпку, он открыл небольшое устройство, которое, как я увидел, было разновидностью катапульты. Оно стояло на треноге, установленной на деревянном основании, и состояло из продолговатого деревянного ящика с копье длиной. На одном его конце был странный металлический лук с какими-то ломаными концами, на другой — небольшой ворот.

— Ну, как тебе это, а? — спросил Руфин.

Я был в некотором замешательстве. У него был явно горделивый вид, и я догадывался, что это устройство особенно нравилось ему. И все же его размеры не шли в сравнение с тем огромным механизмом на бастионе, который мы так недавно осматривали. Лук был немногим длиннее обычного охотничьего. Я также отметил внушительную груду стрел, старательно уложенных в ящик у стены. На мой неопытный взгляд, они казались куда хуже тех, что использовались лучниками. Они были не более шести ладоней в длину, и их оперение, пусть и длинное, продолжало древко всего лишь на каких-то две трети дюйма. Но ведь это не даст им устойчивости в полете! Руфин только весело ухмыльнулся, когда я осторожно высказал все это ему.

— А, вижу, ты усвоил кое-что из военной науки, Мердинус! Лазутчик из тебя вышел и так сверх всяких похвал, а я еще и солдата из тебя сделаю Что до дела, то твои возражения имеют смысл, и все же у этой машины есть некоторые преимущества, искупающие ее недостатки. И этих преимуществ столько, что мы даже соорудили целых две таких машины. — Он показал на сооружение такого же вида, укрытое тряпкой, у противоположной стены.

— Так просвети же меня! — попросил я. — Сдается мне, нечего дивиться, если при таких чудесных устройствах, что есть у тебя, войско Ривайна некогда покорило мир — и сейчас снова завоевывает его. Разве вы не можете расставить на рубежах своей Империи такие вот машины и постоянно держать в страхе дикарей? Мне кажется, что копьеметная машина, действие которой ты только что показывал, способна заменить целый отряд. А если их будет много, то вы могли бы сильно уменьшить свою армию и заняться накоплением богатств и развитием мирных ремесел.

Руфин погладил свою машину с такой любовью, будто это была его любимая собака, и наклонился, чтобы немного повернуть назад ворот и установить трубку на уровне глаз.

— Мы зовем его Малым Скорпионом. Его изобрел Дионисий Александрийский, хотя на самом деле на войне его не всегда используют. Когда я лежал после ранения при Панорме, я вычитал описание его в артиллерийском руководстве Филона, а потом у меня была возможность рассмотреть старый образец в арсенале Цезареи. Думаю, его оставили ради курьеза, а не для употребления. Верно — эти новые военные машины отлично зарекомендовали себя при защите наших городов от варваров. Мира не будет, покуда варвары со всех сторон с воем ломятся сквозь наши границы. В своих недоступных лесах, под прикрытием пустынь и болот они более-менее защищены от истребления. Число их безгранично, и, чтобы сражаться с ними, нам нужны каменные стены и сильная артиллерия различной мощности. Тем не менее я спрашиваю — должны ли мы так полагаться на сложные орудия войны? В этом отношении варвары отнюдь не дураки и вполне способны подражать нашему инженерному искусству. Можно вспомнить, как Гайнас изобрел свою систему паромной переправы и перебросил своих визиготов через Геллеспонт — мы переняли эту систему и с тех пор применяем в подобных случаях. А наиболее мощные тараны среди наших осадных орудий изобрели сабирийские гунны, по имени которых эти тараны теперь и называют.

Нет, я опасаюсь, что чем больше мы будем полагаться на машины и чем меньше — на людей, тем скорее станем на одну доску с варварами. Не артиллерия дала нам власть над миром, но римская отвага и римская дисциплина. Если мы утратим эти качества, то чем будет отличаться Рим от своих врагов? Только военной удачей, а это все равно что кости бросать! Запомни мои слова, Мердинус, — в тот день, когда мы станем полагаться на машины, а не на людей, устройство мира рухнет!

Я был готов уже сказать, что в такой затруднительный момент, как сейчас, любое полезное изобретение пригодится, когда вдруг в сарай вбежал воин и что-то закричал трибуну. Враг приближается! Мы оба бросились к выходу, взбежали вверх по склону к тому месту, откуда было хорошо видно юго-западные холмы. Верно — справа от хребта поднималась струйка дыма! Больше мы ничего не могли разглядеть, хотя я уловил далекий рев рогов.

— Принц Эльфин со своими людьми должен скоро вернуться, — воскликнул Руфин, — отправь воинов встретить его на дороге! Если они выполнят приказ, то им помощь не понадобится, но уж лучше обезопаситься.

Воин вскочил в седло и пустился с места в карьер без единого слова. Перед ним распахнули ворота, и когда мы с трибуном взобрались на вал, гонец и с полдюжины его спутников уже были на противоположном холме и, во весь опор летя по дороге по гребню холма, исчезли из виду.

Нечего и говорить, что лагерь забурлил, люди забегали туда-сюда, перекладывая кучи оружия, убирая препятствия и спрашивая приказаний у моего друга. Пару раз я видел, как он бросал взгляды в сторону королевского шатра, но там не было никаких признаков движения. Очевидно, девятидневная немощь все еще лежала на Мэлгоне Гвинедде, защите Крещеного Воинства, и мы должны были оставить всякую мысль об уходе в последнее мгновение.

Внезапно с вала послышались крики, и мы обернулись посмотреть через ограду. Дорога, что шла по гребню холма, большей частью тянулась на фоне неба, и там, где деревья редели, можно было увидеть всадников. Очевидно, дозорные, подпалившие костер, отступали под прикрытием Эльфина. Я мог лишь надеяться, что уловка Руфина сработала. Признаюсь, меня охватило внезапное беспокойство. В упорядоченном лагере, среди знакомых лиц я почти позабыл о приближавшейся угрозе. Нас окружали возбужденные товарищи, но только мы с трибуном понимали, на какой ниточке теперь висят наши жизни.

Казалось, целое столетие минуло, прежде чем мы увидели наших всадников, что сломя голову мчались вниз по склону в ложбину между гребнем холма и западными вратами Динайрта. Они взлетели вверх по склону, шпоря коней, и промчались под нами в крепость. Я напрасно смотрел вниз, выискивая знакомое лицо Эльфина, и, когда мы, грохоча по лестнице, спустились вниз с надвратной башни, Руфин, остановив поток ехавших по одному, по два всадников, спросил, где он.

— Принца Эльфина схватили ивисы! — срывающимся голосом крикнул один из них.

— Что? — вскричал Руфин, схватив его лошадь под уздцы. — Что случилось? Вы что, не выполнили моего приказа? Не время же было геройствовать!

На лицах всех воинов отряда были написаны боль, унижение, стыд, они как сумасшедшие озирались по сторонам. Их кони тяжело дышали, и их покрытые пеной морды говорили о бешеной скачке. Я был взбешен и яростно закричал на говорившего:

— Как вы посмели вернуться живыми, бросив своего вождя мертвым или в плену? Больше не вернуться вам в Кантрер Гвэлод — вы станете опозоренными изгоями, вас поставят на одну доску с Тремя Неверными Воинствами Острова Придай и!

Всадник был и так в отчаянии от своего страшного положения, а тут еще и мои упреки окончательно добили его.

— Это ты, Мирддин маб Морврин? Ты прав, ни одному воину не пережить с честью гибели князя, с которым пришел он на место битвы! Но что нам было делать? Еще до того, как мы завидели приближающегося по дороге врага, Эльфин маб Гвиддно созвал нас и взял с нас клятву солнцем и луной, морем, росой и светом, что мы вернемся сюда и будем сражаться, даже если он погибнет в схватке или попадет в руки врага! Какой был у нас выбор? Мы целовали его в грудь, как и его отца Гвиддно Гаранхира, мы побратимы из его госгордда, вскормленные вином его отца! Пусть и не восславят нас уста поэтов, но мы пили мед нашего принца и обязаны подчиняться его приказам!

Хотя слова воина и казались правдой, я в отчаянии моем продолжал бы и дальше поносить его, если бы Руфин не схватил меня за руку и не оттащил вверх по склону насыпи.

— Думаю, ты любил принца Эльфина, — с силой сказал он, подталкивая меня вперед. — У меня тоже был любимый друг, погибший в бою. Это трудно пережить, очень трудно. Но нам не изменить решения Фортуны, да и в воспоминаниях, насколько я понял, есть все же некоторое утешение. Теперь же не время для сожалений и утешений — если мы не сохраним спокойную голову и не будем действовать решительно, то вряд ли кто-нибудь из нас успеет оплакать свою участь.

Я понимал — он прав, но сердце мое разрывалось от горя. Передо мной ярко, словно наяву, вставал образ веселого, бесхитростного сына Гвиддно. Стремительный, как молодой конь, вечно заводящий всех, словно бегущий огонь, был он весь нетерпение, был он сверкающим копьем пред воинством Кимри, надеждой всех, кто жил в прекрасной северной стране Кантрер Гвэлод у Регедского моря, белогрудого пристанища чаек и бакланов. Но ныне этот плавно парящий орел остался у бреда в час падения росы, и барды земли будут оплакивать его мужественное сердце. Горько было мне представлять это, но непрошеное зрелище все время вставало перед моим внутренним взором — прекрасная супруга Эльфина, бледная и полная страха, стоит и смотрит нам вслед, а мы покидаем Врата Гвиддно на Севере…

И когда я вспомнил это, смесь страха, возбуждения и внутреннего порыва вытеснила из моей души скорбь, так что я даже не знаю, что я чувствовал или о чем думал в тот час. Когда человек только что погиб, трудно поверить, что его на самом деле уже нет. Мы же были втянуты в события, которые никоим образом не были в наших руках, и казалось, что Эльфин — всего лишь фигурка, которую двигают на игральной доске так и эдак.