Свадьба самого известного холостяка Лондона — это то, о чем должно непременно сообщено в этой скромной колонке, разве ты не согласен, дорогой читатель?

Светская хроника Леди Уислдаун, 11 мая 1814

В ночь перед свадьбой, Кэйт сидела на постели в своем любимом халате, ошеломленно смотря на множество дорожных сундуков, чемоданов и коробок, лежащих на полу. Каждая принадлежащая ей вещь была упакована, аккуратно свернута или сложена, и готова к транспортировке в ее новый дом.

Даже Ньютон был подготовлен к переезду. Его выкупали и высушили, новый ошейник был одет на его шею, и его любимые игрушки были упакованы в небольшой рюкзак, который стоял в прихожей, рядом с изящно сделанным небольшим деревянным сундуком, который был у Кэйт с детства.

Этот сундук был полностью забит детскими игрушками и сокровищами Кэйт, и она находила успокоение в их присутствии, здесь в Лондоне. Это было глупо и сентиментально, но делало скорый переезд Кэйт в другой дом менее страшным.

Перенос ее вещей — забавных небольших предметов, не имеющих ценности ни для кого другого, кроме Кэйт — в дом к Энтони, сделает его дом более или менее приемлемым для нее.

Мэри, которая всегда казалось, понимала то, в чем Кэйт нуждалась прежде, чем та осознавала это непосредственно сама — отправила письмо к друзьям в Сомерсет, как только Кэйт обручилась, прося их прислать этот сундук, как можно скорее в Лондон.

Кэйт встала и принялась блуждать по комнате. Она остановилась и провела пальцами по ночной рубашке, свернутой и положенной на стол. Эту ночную рубашку выбрала леди Бриджертон — Вайолет, она должна начинать думать о ней, как о Вайолет — рубашка была скромная, но сделана из почти прозрачной ткани. Кэйт была сильно смущена, когда посещала магазины женского белья с Вайолет.

В конце концов, получается, свекровь выбирала ей женское белье для свадебной ночи!

Как только Кэйт взяла одно из своих платьев и тщательно упаковала ее в дорожный чемодан, раздался стук в дверь.

Она пригласила войти стучавшего, дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Эдвины.

— Я подумала, тебе понравилось бы выпить горячего молока, — сказала Эдвина.

Кэйт улыбнулась с благодарностью.

— Звучит божественно.

Эдвина нагнулась и подняла с пола керамическую кружку с молоком, которую она поставила под дверью.

— Невозможно, одновременно держать две кружки и дергать за ручку двери, — объяснила она с улыбкой.

Войдя в комнату, она ногой закрыла дверь, и протянула одну из кружек Кэйт. Посмотрев на Кэйт, Эдвина спросила без преамбулы:

— Ты боишься?

Кэйт сделала осторожный глоток, подув на молоко, перед этим. Молоко было горячее, но не слишком, и, так или иначе, успокаивало ее. Она не пила горячего молока с детства, и вкус его заставил ее почувствовать себя в тепле и безопасности.

— Нет, не боюсь, — наконец ответила Кэйт, садясь на край кровати, — Но нервничаю. Определенно нервничаю.

— Конечно, ты нервничаешь, — сказала Эдвина, оживленно махая свободной рукой. — Только идиот не нервничал бы. Все твоя жизнь скоро измениться. Ты будешь замужняя женщина. Виконтесса. После завтра ты уже не будешь прежней, Кэйт, и после завтра ночью, —

— Достаточно, Эдвина, — прервала ее Кэйт.

— Но, —

— Ты ничего не делаешь, чтобы облегчить мое состояния.

— О, — Эдвина робко улыбнулась, — Я сожалею.

— Все в порядке, — заверила ее Кэйт.

Эдвина сумела молча просидеть целых четыре секунды, прежде чем спросила:

— Мама уже говорила с тобой?

— Еще нет.

— Она должна, разве ты не понимаешь? Завтра твоя свадьба. И я уверенна, тебе просто необходимо узнать побольше о супружеской жизни.

Эдвина сделал большой глоток молока, отчего у нее появились молочные усы на верхней губе, и взгромоздилась на кровать рядом с Кэйт.

— Я знаю, что есть много вещей, которые я не знаю и не понимаю. И если мама тебе не расскажет, я не вижу, каким способом ты узнаешь о них до свадьбы.

Кэйт задавалась вопросом, будет ли невежливо заткнуть рот младшей сестры дамским бельем, которое выбрала леди Бриджертон для нее. Такой способ казался очень даже справедливым.

— Кэйт? — спросила Эдвина, любопытно моргая, — Кэйт? Почему ты так странно на меня смотришь?

Кэйт посмотрела на дамское белье с тоской.

— Ты не захотела бы узнать.

— Хммпх. Но я —

Бормотание Эдвины было прекращено негромким стуком в дверь.

— Это мама, — пробормотала Эдвина со злой усмешкой. — Я просто не могу дождаться.

Кэйт закатила глаза. Эдвина поднялась, чтобы открыть дверь.

Довольно уверенная в себе, в коридоре стояла Мэри, держа в руках две керамические кружки.

— Я думаю, тебе понравится горячее молоко, — сказала она со слабой улыбкой.

Кэйт в ответ приподняла свою кружку.

— Эдвина думает точно так же.

— Что здесь делает Эдвина? — спросила Мэри, входя в комнату.

— С каких это пор, я нуждаюсь в веских причинах, чтобы поговорить со своей сестрой, — фыркнула Эдвина.

Мэри сердито на нее посмотрела, затем перевела взгляд на Кэйт.

— Хм-м, — размышляла она вслух, — У нас оказывается переизбыток горячего молока.

— Оно было уже теплое, так или иначе, — сказала Кэйт, ставя свою кружку на один из дорожных сундуков, и беря новую из рук Мэри.

— Эдвина сможет принести еще одну кружку молока из кухни, как только нас покинет.

— Прощу прощения? — спросила Эдвина. — О, конечно. Буду рада помочь.

Но она не поднялась на ноги с кровати, фактически, она даже не дернулась, а лишь перевела взгляд с Мэри на Кэйт.

— Я должна поговорить с Кэйт, — сказала Мэри.

Эдвина энергично закивала.

— Наедине.

Эдвина заморгала.

— Мне необходимо уйти? — спросила она.

Мэри кивнула и протянула ее пустую кружку.

— Сейчас?

Мэри снова кивнула.

Эдвина выглядела чрезвычайно удивленной и пораженной, затем заискивающе улыбнулась.

— Ты, наверное, шутишь? Я могу остаться, правильно?

— Неправильно, — ответила Мэри.

Эдвина просительно посмотрела на Кэйт.

— Не смотри на меня так, — сказала Кэйт, подавив улыбку. — Она так решила. В конце концов, это она собирается мне рассказать про супружескую жизнь, я же буду только слушать.

— И задавать вопросы, — указала Эдвина, — У меня есть вопросы по этому поводу.

Она обернулась к матери: — Много вопросов.

— Я уверена в этом, — сказала Мэри, — И я буду счастлива ответить на них в ночь, перед твоей свадьбой.

Эдвина простонала, поднимаясь на ноги.

— Это не справедливо, — проворчала она, забирая кружку из рук Мэри.

— Жизнь — несправедливая штука, — проговорила Мэри с усмешкой.

— Очень даже, — пробормотала Эдвина, пересекая комнату.

— И никакого подслушивания под дверью! — произнесла Мэри.

— Я и не мечтала об этом, — медленно проговорила Эдвина. — Я уверена, вы будете говорить достаточно тихо, чтобы я не услышала.

Мэри вздохнула с облегчением, как только Эдвина вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Ее движение все время сопровождались постоянным потоком негромкого ворчания.

— Нам придется перейти на шепот, — обратилась Мэри к Кейт.

Кэйт кивнула, но, будучи лояльна к сестре, сказала:

— Она не будет нас подслушивать.

Взгляд, которым наградила ее Мэри, был чрезвычайно сомнительным.

— Не хочешь ли ты слегка приоткрыть дверь, чтобы проверить?

Кэйт улыбнулась.

Мэри села на кровать там, где совсем недавно сидела Эдвина.

— Я уверена, ты знаешь для чего я здесь.

Кэйт кивнула.

Мэри сделала небольшой глоток из кружки, и некоторое время молчала, перед тем, как сказать:

— Когда я вышла замуж — в первый раз, не за твоего отца — я ничего не знала о супружеской постели. Это не было — Она на мгновение закрыла глаза, и на лице ее отразилась боль.

— Из-за моего незнания относительно брака, исполнение супружеских обязанностей было для меня очень тяжким бременем, — наконец, сказала она, медленно подбирая слова.

— Я понимаю, — проговорила Кэйт.

Мэри резко посмотрела на нее.

— Нет, ты не понимаешь. И я надеюсь, никогда не поймешь. Но это не относится к делу. Я поклялась, что ни одна моя дочь, не вступит в брак, не имея понятия о том, что происходит между мужем и женой в брачной постели.

— Я уже в принципе, знаю основы, — призналась Кэйт.

— Ты? — спросила Мэри, сильно удивленным голосом.

Кэйт кивнула.

— Это не может сильно отличаться от животных.

Мэри слегка покачала головой, и ее губы сложились в улыбку.

— Нет, это не так.

Кэйт обдумала, как лучше всего задать следующий вопрос. То, что она видела на соседской ферме в Сомерсете, порождение потомства совсем не выглядело так ужасно привлекательно, как все говорят.

Но когда ее поцеловал Энтони, она полностью теряла разум. Когда же он поцеловал ее во второй раз, она даже не была уверена, хотела ли она прекратить поцелуй! Все ее тело покалывало и горело в огне, и если бы их недавние встречи произошли бы в более подходящих местах, она уверена, она бы позволила ему делать с ней все, что он захочет, совсем не протестуя.

Но тогда почему, так ужасно кричала кобыла на той ферме?… Откровенно говоря, различные части загадки совсем не сходились вместе.

В конце концов, она прочистила горло и проговорила:

— Это совсем не выглядит так уж приятно.

Мэри снова закрыла глаза, ее лицо приняло такое же выражение, как перед этим — как будто она с трудом вспоминала то, что глубоко запрятала в темные глубины своего разума и предпочла бы держать там.

Когда она открыла глаза, она сказала:

— Удовольствие, которое получает женщина, целиком и полностью зависит от ее мужа.

— От мужчины?

— Акт любви, — между тем продолжала Мэри, краснея, — Может быть и должен быть очень приятным как для мужчины, так и для женщины. Но — она прокашлялась и сделала глоток молока.

— Я была бы очень небрежной, если бы забыла тебе сказать, что женщина не всегда находит удовольствие в выполнении супружеских обязанностей.

— А мужчина всегда?

Мэри кивнула.

— Это несправедливо.

Мэри криво усмехнулась.

— Я полагаю, я совсем недавно сказала Эдвине, что жизнь несправедливая штука.

Кэйт нахмурилась, глядя в стакан с молоком.

— Но это, правда, очень несправедливо.

— Это не имеет значения, — Мэри поспешно добавила, — Супружеские обязанности не всегда неприятны для женщины. И я уверена, что они не будут тебе неприятны. Я думаю, виконт уже целовал тебя?

Кэйт кивнула, не поднимая глаз.

Когда Мэри начала говорить, то по ее голосу, Кэйт поняла, что та улыбается.

— Судя по твоему румянцу, — произнесла Мэри, — Ты наслаждалась его поцелуями.

Кэйт снова кивнула, и ее румянец стал гуще.

— Если ты наслаждалась поцелуями, — сказала Мэри, — Тогда я более чем уверена, что тебе понравиться продолжение. Я уверена, он будет нежен и внимателен с тобой.

Слово “нежный” даже близко не могло описать восхитительность поцелуев Энтони, но Кэйт не думала, что об этом стоит рассказать матери. Откровенная беседа смутила бы ее еще больше их разговора.

— Мужчины и женщины сильно отличаются друг от друга, — продолжала Мэри так, будто это не было достаточно очевидно. Мужчина — даже если он полностью предан своей жене, я уверена, что виконт будет предан тебе — может получить удовольствие почти с любой женщиной.

В этом было нечто тревожное, и Кэйт не хотелось об этом слышать. Поэтому она резко спросила:

— А женщина?

— Для разных женщин это сильно отличается. Я слышала, что некоторые испорченные женщины могут получать удовольствие, почти как мужчины, в руках любого, кто сможет удовлетворить их. Но я не верю в это. Я думаю, что женщина может получить удовольствие в исполнении супружеских обязанностей, если любит своего мужа.

Кэйт замолчала на мгновение.

— Ты не любила своего первого мужа, не так ли?

Мэри покачала головой.

— В этом все дело, милая моя. В этом, и в отношении мужа к своей жене. Но я видела виконта в твоем обществе. Я понимаю, что ваша свадьба поспешна и неожиданна, но он обращается с тобой с большой заботой и уважением. Тебе нечего бояться, я уверена в этом. Виконт будет с тобой хорошо обращаться

После этого Мэри поцеловала Кэйт в лоб, пожелала спокойной ночи, и, взяв оба стакана, вышла из комнаты.

Кэйт сидела на кровати, и ничего не замечая, смотрела в течение нескольких минут на стену, уставившись в одну точку. Мэри неправа. Кэйт была просто уверена в этом. У нее было много причин для того, чтобы бояться.

Она ненавидела то, что она не была его самостоятельным выбором жены. Но она была практичной и прагматичной, и знала, что некоторые вещи в жизни, следует просто принять, как факт.

Но она утешала себя воспоминаниями о желании, которое она почувствовала — она была уверена, что Энтони тоже почувствовал ее желание — когда находилась в его руках. Теперь оказывается, это желание, не обязательно могла пробудить только она одна, оно скорее было сродни какому— то примитивному чувству, которое чувствовал любой мужчина к любой женщине.

И Кэйт никогда не узнает, когда Энтони задует свечи и возьмет ее в брачной постели, закроет глаза … и представит ли он на ее месте другую женщину…

Свадьба, которую сыграли в гостиной дома Бриджертонов, была небольшой и семейной. Если ее можно так назвать, когда на ней присутствовали все Бриджертоны, начиная от Энтони и заканчивая одиннадцатилетней Гиацинты, отнесшуюся к своей роли девочки с цветами очень серьезно. Когда ее брат Грегори, которому недавно исполнилось тринадцать, попробовал перевернуть ее корзинку с лепестками роз, она стукнула его по подбородку этой самой корзиной, задерживая брачную церемонию на десять минут и вставляя легкомысленное и смешное замечание.

Смешное для всех, кроме Грегори, весьма расстроенного предыдущим эпизодом и не смеявшегося, Гиацинта заявила, что так поступит с каждым, кто попробует прервать церемонию (а ее голос был достаточно громок, чтобы услышали все).

Кэйт видела это со своего наблюдательного пункта из холла, где она подсматривала в дверную щель. Этот эпизод вызвал у нее улыбку, даже притом, что колени у нее дрожали, не переставая, уже свыше часа. Кэйт могла только благодарить свою счастливую звезду за то, что леди Бриджертон не настояла на большой грандиозной брачной церемонии. Кэйт, прежде никогда не думавшая о себе, как о нервном человеке, могла убежать от страха с такой церемонии.

Леди Бриджертон упомянула об огромной свадебной церемонии, как о возможности пресечь слухи, которые бродили о Кэйт, Энтони и их внезапной помолвке и свадьбе.

Миссис Физеренгтон, была верна своему слову, оставалась молчаливой относительно деталей этого дела, но она уже в самом начале промахнулась со словами, и теперь каждый знал, что помолвка состоялась отнюдь, не обычным способом.

В результате, каждый болтал об их помолвке, и Кэйт знала, что это лишь вопрос времени, прежде чем миссис Физеренгтон не сможет далее сдерживать себя, и каждый узнает довольно интересную историю ее грехопадения из-за рук — ох, простите — жала пчелы.

Но, в конце концов, Вайолет решила, что скорый брак будет лучше всего. А так как нельзя было подготовиться к грандиозной свадьбе за одну неделю, то список гостей был ограничен семейством Бриджертонов.

Кэйт сопровождала Эдвина, Энтони — его брат Бенедикт. И спустя некоторое время они стали мужем и женой.

Как странно, — подумала Кэйт после полудня, глядя на золотое кольцо, присоединившиеся к алмазу на левой руке, как же быстро изменилась вся ее жизнь.

Брачная церемония пролетела быстро, одним смазанным пятном, и теперь, все ее жизнь навсегда изменилась. Эдвина была права. Все изменилось. Она теперь замужняя женщина, виконтесса.

Она пожевала свою нижнюю губу. Это звучала так, будто относилось к кому-нибудь другому, а не к ней. Сколько времени пройдет прежде, чем на слова ‘Леди Бриджертон’, она подумает, что обращаются к ней, а не к матери Энтони?

Она теперь его жена, с обязанностями жены.

Это просто ужасало ее.

Теперь, после того как сыграли свадьбу. Кэйт почувствовала слова Мэри, которые та сказала прошлой ночью, и знала, что она была права.

Во многих отношения, она была самой удачливой женщиной на свете. Энтони обращался с ней хорошо. Энтони с любой женщиной обращался хорошо. И в этом была проблема.

И вот она сидит в экипаже, едущем от Бриджертон-хаус, где была проведена брачная церемония в дом Энтони, который можно было назвать его “холостяцкий дом”.

Она бросила взгляд украдкой на своего новоявленного мужа. Он был напряжен, его лицо было странно серьезно.

— Вы планируете переехать в Бриджертон-хаус, теперь, когда вы женаты? — тихо спросила она.

— Да, — ответил Энтони, поворачивая голову, чтобы посмотреть на нее. — Но не в ближайшие несколько месяцев. Я думаю, нам не помешает немного уединенности в начале нашего брака, вы так не считаете?

— Да, конечно, — пробормотала Кэйт.

Она посмотрела на свои руки, дрожавшие на ее коленях. Она попыталась держать их неподвижно, но это было явно невозможно. Это было удивительно, что она еще не порвала своих перчаток.

Энтони проследил за ее взглядом, и положил одну из своих больших рук на обе ее руки. Дрожь в руках немедленно прекратилась.

— Вы волнуетесь?

— А вы думали, я не буду волноваться? — спросила она его, стараясь говорить сухо и иронично.

Он улыбнулся в ответ.

— Здесь нет ничего, чтобы стоило бояться.

Еще бы чуть-чуть, и Кэйт нервно бы рассмеялась. Кажется, все ей говорят одну и ту же банальность.

— Возможно, — согласилась она, — Но остается достаточно, чтобы волноваться.

Его улыбка стала шире.

— Туше, моя дорогая жена.

Кэйт судорожно сглотнула. Было очень странно ощущать себя чьей-то женой, особенно женой этого мужчины.

— А вы возбуждены? — спросила она, не подумав, подразумевая, что он нервничает.

Он наклонился к ней, его глаза потемнели и обжигали ее огнем, обещая различные вещи.

— Ох, просто отчаянно, — пробормотал он.

Он сократил оставшееся расстояние между ними, его губы нашли чувствительное место на ее ушке.

— Мое сердце бешено стучит в груди, — прошептал он.

Тело Кэйт в одно и то же время напряглось и растаяло. И затем она выпалила:

— Я думаю, нам следует подождать.

Он покусывал ее ухо.

— Подождать чего?

Она попробовала отодвинуться от него. Он не понял. Если бы он ее понял, он бы рассердился, а он не выглядел рассерженным.

И все же.

— Б-брака, — запинаясь, сказала он.

Это казалось, развлекло его, и он игриво пошевелил кольцами на ее левой руке.

— Немного поздновато, вы не думаете?

— Брачной ночи, — тихо выговорила она.

Он отодвинулся назад, его брови вытянулись в прямую, немного сердитую, линию.

— Нет, — просто сказал он.

Но он больше не сделал попытку обнять ее.

Кэйт попробовала придумать объяснение, которое он бы понял, но это было нелегко; она не была уверена, что понимала сама себя. И она была довольно уверена, он не поверит ей, если она скажет ему, что совсем не намеривалась это говорить. Это само вырвалось из нее, родилось из-за паники.

— Я не прошу навсегда, — сказала она, ненавидя дрожь, сотрясающую ее слова. — Только на неделю.

Это привлекло его внимание, и одна из бровей поднялась в ироническом вопросе.

— И что, молю вас скажите, даст вам эта отсрочка на неделю?

— Я сама не знаю, — честно ответила она.

Его глаза, сосредоточенные на ней, были жесткие, темные и сардонические.

— Вам необходимо было попросить еще большей отсрочки, — произнес он.

Кэйт не хотела смотреть на него, не хотела снова почувствовать близость, которую он вынудил почувствовать ее, когда она встретилась с ним глазами.

Было достаточно легко скрыть от него свои чувства, глядя ему на подбородок, или на плечо, но когда она вынуждена прямо смотреть ему в глаза…

Она боялась, что он видит ее насквозь.

— Для меня это была неделя очень больших изменений в моей жизни, — начала она, сама не зная, куда заведет ее этот разговор.

— Для меня тоже, — мягко прервал он ее.

— Для вас это не так, — возразила она, — Для вас не новы брачные отношения.

Один угол его рта поднялся в усмешке.

— Я ручаюсь вам, миледи, что я никогда прежде не был женат.

— Это не то, что я подразумевала, и вы знаете об этом.

Он не возразил в ответ на ее слова.

— Я просто хотела, чтобы у меня, было немного больше времени подготовиться, — сказала она, — чопорно складывая руки на коленях. Но ее большие пальцы на руках дергались сами собой, и превосходно показывали состояние ее нервов.

Энтони уставился на нее долгим взглядом, затем откинулся назад на сиденье и небрежно положил одну ногу на другую.

— Очень хорошо, — медленно произнес он.

— Правда? — она выпрямилась от удивления.

Она не ожидала, что он сдастся с такой непринужденностью и быстротой.

— При условии …, — продолжил он.

Она резко присела на сидение. Она должна была догадаться, что он непременно будет диктовать ей свои условия.

— …если вы меня научите одной вещи.

Она сглотнула.

— Какой же, милорд?

Он наклонился к ней, в его глазах замелькали дьявольские огоньки.

— Скажите, как вы собираетесь подготовиться?

Кэйт выглянула в окно, она поняла, что они даже не повернули на улицу к дому Энтони. Не было никакой возможности избежать его вопроса. Она будет находиться с ним в экипаже, по крайней мере, еще минут пять, а то и больше.

— Ну-у-у, — протянула она, — Я уверена, я не понимаю, что вы под этим подразумеваете.

Он засмеялся.

— Я тоже уверен, что вы не понимаете.

Она нахмурилась на него. Нет ничего хуже, чем быть предметом чьей-нибудь шутки, особенно в ее свадебный день.

— Сейчас вы забавляетесь надо мной, — обвинила она его.

— Нет, — произнес он с хитрым видом, — Я хотел бы забавляться с вами. Это большая разница.

— Я бы хотела, чтобы вы так не говорили, — проворчала она, — Вы же знаете, что я не понимаю, что вы под этим подразумеваете.

Его глаза сосредоточились на ее губах, во рту у него пересохло.

— Вы бы поняли, — проговорил он, — Если бы признали неизбежность случившегося, и забыли про свою глупую просьбу.

— Мне не нравится, когда ко мне снисходительно относятся, — натянуто сказала Кэйт.

Его глаза вспыхнули.

— А мне не нравится, когда отрицают мои права, — сказал он в ответ, его голос стал резко холодный, а от лица повеяло аристократической мощью.

— Я не отрицаю, ваши права вообще, — попробовала настаивать она.

— Ох, да неужели? — в его голосе не было и намека на улыбку.

— Я только попросила вас об отсрочке. Короткой, временной, короткой, — она повторила слово, в нем было чересчур много мужской гордости, чтобы он понял ее с первого раза, — отсрочке. Уверенна, вы не откажете мне в такой простой просьбе.

— Я думаю, не я один от чего-то отказываюсь, — произнес он.

Он был прав. Черт бы побрал этого мужчину. И она понятия не имела, что сказать ему в ответ.

Она знала, что не имела права настаивать на своей нелепой просьбе. У него были все права притащить ее в постель и запереть ее в спальне на неделю, если он пожелает.

Она поступила по-дурацки, попав в плен к своей ненадежности — ненадежности, о которой она и понятие не имела до тех пор, пока не встретила Энтони.

Всю свою жизнь она была той, на которую бросали взгляд после Эдвины, приветствовали после Эдвины, целовали руку после Эдвины. Как старшую дочь, все это должно быть адресовано сначала в ее сторону, но красота Эдвины была настолько совершенна и чиста, настолько совершенны и потрясающе были ее голубые глаза, что люди попросту забывали о Кэйт в присутствии Эдвины.

Приветствие Кэйт, обычно сопровождалось смущением и словами “Ох, конечно”, а затем следовало быстрое вежливое бормочущее приветствие, в то время как глаза человека не отрывались от чистого и светлого лица Эдвины.

Кэйт не брала это в голову. Если бы Эдвина была бы испорченной или со скверным характером, это было бы трудно делать. По-правде говоря, большинство мужчин, которых она встречала до этого, были мелочные и глупые, и ее совсем не волновало, что на нее обращают внимание, только после Эдвины.

До сих пор.

Она хотела, чтобы глаза Энтони загорались, когда она входит в комнату. Она хотела, чтобы Энтони в толпе всегда искал ее лицо. Она пока не нуждалась в его любви к ней — по крайней мере, она пыталась себя в этом убедить — но она отчаянно хотела быть первой в его привязанностях и первой в его желаниях.

У Кэйт возникло ужасное чувство, все это означает то, что она влюбилась в него.

Влюбиться в собственного мужа, кто бы мог подумать, что это такое мучение?

— Я так понимаю, что у вас нет никакого ответа, — спокойно сказал Энтони.

Экипаж остановился, к счастью для нее, спасая ее от необходимости ответить. Но когда ливрейный слуга подбежал к экипажу и открыл дверцу, Энтони дернул ее обратно, закрывая и не отводя своих глаз от лица Кэйт.

— Как, миледи? — повторился он.

— Как… — отозвалась она эхом. Она забыла, о чем он спрашивал.

— Как, — снова повторил он, его голос был холоден, как лед, и обжигал, как пламя. — Вы собираетесь подготовиться к нашей свадебной ночи.

— Я-я не придумала, — ответила, запинаясь Кэйт.

— Я думаю, нет, — сказал он, отпуская ручки.

Дверца открылась, показывая лица двух лакеев, которые пытались не выглядеть любопытными. Кэйт оставалась молчаливой, пока Энтони помог ей выйти из экипажа и отвел в дом.

Его маленький штат прислуги собрался во входном холле, и Кэйт проговорила свои приветствия, поскольку каждый член был представлен ей дворецким и экономкой. Штат прислуги не был велик, поскольку дом был небольшой по понятиям света, но, тем не менее, знакомство заняло добрых двадцать минут.

Двадцать минут, которые, к сожалению, совсем не успокоили ее нервы. К тому же, он положил свою руку ей на талию, и после знакомства с прислугой повел ее вверх по лестнице. Ее сердце стучало в груди так, что она впервые в жизни подумала, что оно может вывалиться наружу.

Не то, чтобы она боялась брачной постели.

Не то, чтобы она боялась не угодить своему мужу.

Даже невинная девственница вроде нее, могла сообщить, что его действия и реакции, когда они целовались, были достаточным подтверждением его желанию. Он бы показал ей, что ей надо делать, в этом она не сомневалась.

Чего она боялась, так это…

Чего она боялась, так это…

Она почувствовала удушье, и, поднеся кулак ко рту, прикусила его, чтобы успокоить ее взбунтовавшийся живот, как будто это могло чем-то помочь.

— Мой бог, — прошептал Энтони, как только они достигли верхней площадки. — Вы ужасно напуганы.

— Нет, — солгала она.

Он взял ее за плечи и повернул лицом к себе, смотря глубоко ей в глаза. Пробормотав проклятия, он схватил ее за руку, и потянул за собой в спальню, проговорив слугам:

— Нам необходимо немного уединения.

Когда они достигли его спальни — богато обставленной, мужской комнаты, изящно декорированной в оттенках красного и золотого цвета — он упер руки в бедра и потребовал:

— Ваша мать рассказала вам об этом…хм…ну об этом.

Кэйт могла бы рассмеяться над его словами, не будь она так взволнована.

— Конечно, — быстро ответила она, — Мэри мне все рассказала.

— Тогда в чем, черт возьми, проблема? — он снова выругался, потом извинился.

— Я прошу прощения, — сказал он натянуто, — Это совсем не поможет вам успокоиться.

— Я не могу сказать, — тихо прошептала она, и ее глаза опустились на пол, сосредоточившись на замысловатом узоре на ковре, пока он не поплыл перед ее глазами из-за слез.

Странный звук вырвался у Энтони.

— Кэйт? — хрипло спросил он. — Неужели кто-то…какой-то мужчина…когда-то заставил вас…силой терпеть… его нежелательное внимание.

Она подняла на него глаза, и беспокойство и ужас, написанный на его лице, почти заставил ее сердце растаять.

— Нет! — выкрикнула она. — Это не то! Ох, не смотрите вы на меня так, я не могу этого вынести!

— Я не могу этого вынести, — прошептал Энтони, сокращая расстояние между ними, поскольку он поднес ее руку ко рту и поцеловал ее.

— Вы должны сообщить мне, — сказал он, и его голос прозвучал странно задыхающимся, — Вы боитесь меня? Я вам отвратителен?

Кэйт отчаянно замотала головой, не способная понять, как он вообще мог подумать, что какая-либо женщина найдет его отталкивающим.

— Скажите мне, — прошептал он ее в ухо, — Скажите мне, как сделать это правильно. Я не думаю, что смогу предоставить вам отсрочку.

Он встал напротив нее, его сильные руки прижимали ее к его телу. Он простонал:

— Я не могу ждать неделю, Кэйт. Я просто не могу это сделать.

— Я… — Кэйт допустила ошибку, посмотрев ему в глаза, и она забыла все, что она собиралась сказать.

Он уставился на нее таким горящим взглядом, который разжег огонь внутри нее, заставляя ее стоять, затаив дыхание, голодной и отчаянно нуждающейся в чем-то, что она не совсем понимала.

И она знала, что уже не сможет заставить его ждать. Если говорить честно и без заблуждений, то она должна признаться в том, что сама не желает ждать.

Для чего было ждать? Возможно, он никогда не полюбит ее. Возможно, его желание, никогда конкретно не относилось к ней, как ее к нему.

Но она могла притвориться. И когда он сжал ее в своих руках, и прижался губами к ее коже, так легко было притвориться.

— Энтони, — прошептала она, и в его имени прозвучала ее молитва, просьба и благословение сразу.

— Все, что угодно, — неровно ответил он, опускаясь перед ней на колено.