Бриджертоны (№2) - Виконт, который любил меня

Кэйт грустно улыбнулась.

— Ты считаешь, в этом есть какой-нибудь смысл?

Энтони кивнул.

— В этом заключено гораздо больше смысла, чем ты думаешь.

— Я думаю, потеря родителя, которого знаешь и любишь, переносится тяжелее, — добавила она. — Я знаю, я потеряла обоих.

— Мне жаль, — мягко сказал он.

— Все в порядке, — заверила она его. — Та старая пословица — время излечивает любые раны — абсолютно права.

Он пристально посмотрел на нее, и она поняла по выражению его лица, что он не согласен с ней.

— Правда, чем ты старше, тем тебя труднее примириться с потерей. Человек счастлив, когда он знает и любит своих родителей, но боль от их потери гораздо острее.

— Это было так, как будто, я, по меньшей мере, потерял руку, — прошептал Энтони.

Она серьезно кивнула, почему-то зная, что он почти ни с кем не делился своей болью. Она нервно облизнула губы, которые внезапно стали сухие. Забавно, снаружи идет ливень и влажно по всей округе, а она здесь чувствует себя, как высушенная кость.

— Возможно, для меня было даже лучше, что мать умерла, когда я была маленькая, а не позже, — мягко сказала она. — И Мэри просто замечательная. Она любит меня, как собственную дочь.

— Фактически, — она прервалась, удивляясь внезапно возникшим слезам в глазах.

Когда же, она, наконец, смогла продолжать, это был тихий шепот.

— Фактически, она ни разу не делала различий между мной и Эдвиной. Я-я не думаю, что смогла бы любить свою родную мать сильнее, чем Мэри.

Глаза Энтони пристально смотрели в ее.

— Я рад за тебя, — голос Энтони прозвучал низко и хрипло.

Кэйт сглотнула.

— Мэри иногда так забавна. Она время от времени посещает могилу моей матери и рассказывает ей, что я делаю. Вообще-то это очень мило. Когда я была маленькой, я ходила с ней, чтобы рассказать матери о Мэри.

Энтони улыбнулся.

— И часто, твое сообщение о ней, было благоприятно?

— Всегда.

Они тихо сидели в наступившей тишине, оба уставившись на пламя свечи, наблюдая, как воск маленькими капельками стекает по свече в подсвечник. После того, как несколько капелек пробежало по свече, Кэйт повернула к Энтони лицо и сказала:

— Я уверена, я звучу невыносимо оптимистично, но я думаю, у Господа Бога имеют свои планы вмешиваться в нашу жизнь.

Он повернулся к ней и вопросительно приподнял бровь.

— Нет, худа без добра, — попыталась объяснить она. — Я потеряла мать, но получила Мэри. И сестру, которую, я очень люблю. И —

Вспышка молнии осветила комнату. Кэйт прикусила губу, стараясь дышать медленно и через нос. Скоро грянет гром, но она будет готова к нему, и — Комната затряслась от громкого звука грома, и она смогла держать глаза открытыми.

Она с облегчением выдохнула и позволила себе гордо улыбнуться. Это не было так трудно. Конечно, это не было забавным, но, по крайней мере, это не невозможно. Это могло сказаться успокаивающее присутствие Энтони рядом, или гроза уже прошла мимо.

— С тобой все хорошо? — спросил Энтони.

Она посмотрела на него, и что-то внутри нее растаяло от обеспокоенного выражения на его лице. Независимо оттого, что было в прошлом, несмотря на то, что они все время спорили и боролись с друг другом, в этот момент он нежно заботился о ней.

— Да, — проговорила она, при этом, услышав удивление в своем голосе, даже притом, что она не собиралась удивляться. — Да, думаю, я в порядке.

Он сжал ее руку.

— Как долго, у тебя длится?

— Сегодня ночью или до этого в моей жизни?

— И там и там.

— Сегодня это началось с первым ударом грома. Я всегда становлюсь взволнованной перед дождем, но пока нет грома и молнии, я в порядке. Фактически, меня расстраивает не дождь, а опасение, что он может перейти в грозу или ливень.

Она сглотнула, и облизала сухие губы, прежде чем продолжать дальше.

— Отвечая на другой вопрос, могу только сказать, что, начиная с того, как я себя помню, я всегда боялась грозы. Это — как часть меня. Весьма глупая часть, я знаю, но —

— Совсем это не глупо, — вставил он свое замечание.

— Ты очень мил, раз думаешь так, — сказала она с робкой полуулыбкой. — Но ты не прав. Ничего нет более глупого, чем бояться чего-либо без всякой причины.

— Иногда, — произнес Энтони задумчивым голосом, — Есть причины наших страхов, просто мы не можем, объяснить их, или не знаем толком этих причин.

Кэйт уставилась на него, смотря в его темные глаза в мерцающем освещении свечи. На какой-то краткий миг, ей показалось, что она увидела сильную боль в его глазах, смотрящих далеко вдаль.

Каким то образом, она поняла, что он не имеет в виду что-то смутное и далекое. Он говорит о своих опасениях и переживаниях, о чем-то определенном, что посещает его каждую минуту каждого дня.

О том, о чем, она знала, она не имеет права его спрашивать. Она сильно пожалела, что наверно она не могла быть той, кто поможет преодолеть его страхи. Но это невозможно. Он обязательно жениться на ком-нибудь, возможно, даже на Эдвине, и его жена будет иметь право разговаривать с ним на личные темы.

— Я думаю, я смогу пойти наверх к себе в комнату, — внезапно сказала Кэйт.

Неожиданно ей стало слишком больно и обидно думать о том, что он будет кому-то принадлежать.

Его губы сложились в ребяческую улыбку.

— Ты хочешь сказать, что я уже могу вылезать из-под стола?

— О, боже! — она хлопнула рукой себя по лбу. — Я сожалею. Я боюсь, я совсем забыла, где мы находимся. Ты наверно думаешь, какая же она глупая.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Ты совсем не глупая, Кэйт. Даже, когда я считал тебя самым невыносимым женским существом на планете, у меня не было сомнений в твоем интеллекте.

Кэйт, которая в этот момент пыталась выбраться из-под стола, замерла.

— Вот только я не знаю чувствовать себя польщенной или оскорбленной от такого комплимента.

— Наверно, и так и так, — допустил он. — Но ради дружбы, давайте посчитаем, что это все же был комплимент.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него, прекрасно зная, что выглядит сейчас довольно нелепо на карачках, но ей важен был этот вопрос.

— Тогда можно считать нас друзьями? — прошептала она.

Он кивнул, вставая.

— Трудно конечно в это поверить, но я думаю, что мы друзья.

Кэйт улыбнулась и протянула ему руку. Он помог ей выбраться из-под стола.

— Я рада.

— Ты…ты все же не дьявол, как я первоначально думала про тебя.

Одна из его бровей поднялась, и его лицо неожиданно приняло дьявольское выражение.

— Хорошо, — может быть ты все-таки сам дьявол, — поправила она себя, думая про себя, что он возможно законченный повеса и плут, как и было написано в сплетнях.

— Но возможно, в тебе еще есть много хорошего.

— Хороший человек кажется таким мягкотелым, — размышлял он.

— Хороший человек, — решительно сказала она, — кажется хорошим человеком. И учитывая то, что я обычно думала о тебе, ты должен быть просто восхищен этим комплиментом.

Она рассмеялся.

— Больше всего мне в тебе нравиться то, что ты никогда не бываешь скучной, Кэйт.

— Скучные люди такие мягкотелые, — язвительно заметила она.

Он улыбнулся, тепло и широко улыбнулся по-настоящему, не как обычно криво улыбался в обществе. Кэйт почувствовал себя странно.

— Я боюсь, я не смогу проводить тебя до твоей комнаты, — произнес он. — Если кто-то наткнется на нас в такое позднее время…

Кэйт кивнула. Они сковали такую маловероятную дружбу, но она же не хочет поймать его в ловушку брака, верно? Не говоря о том, что он, конечно, не хочет жениться на ней.

Он придвинулся к ней. — Особенно, когда ты одета, как…

Кэйт посмотрела на себя вниз и задохнулась, она совсем позабыла, что она почти не одета. Ее ночная рубашка хоть и не была вызывающей или чересчур открытой, но одета все же она была лишь в ночную рубашку, если не считать халата-мантии.

— С тобой все в порядке? — мягко спросил он. — Дождь все еще идет.

Кэйт приостановилась и послушала дождь, который легонько барабанил по дому.

— Я думаю, гроза уже закончилась.

Он кивнул и выглянул в зал.

— Путь свободен, — произнес он.

— Я должна идти.

Он отступил в сторону, давая ей пройти.

Она прошла мимо него, но когда прошла дверь, остановилась и обернулась назад.

— Лорд Бриджертон?

— Энтони, — сказал он. — Ты должна называть меня Энтони. Я думаю, я уже несколько раз назвал тебя Кэйт.

— Назвал?

— Когда я нашел тебя в библиотеке под столом, — он махнул рукой. — Не думаю, что в тот момент, ты была способна что-нибудь слышать.

— Ты, наверно, прав, — она нерешительно улыбнулась. — Энтони.

Его имя на ее языке прозвучало странно и непривычно.

Он наклонился к ней, в его глазах зажглись дьявольские искорки. — Кэйт.

— Я только хотела поблагодарить тебя. За твою помощь. Я — она прочистила горло, — Без тебя мне было бы очень трудно.

— Я не сделал ничего, — грубовато сказал он.

— Нет, ты сделал все.

И затем, чтобы не захотеть остаться, она быстро повернулась, и практически побежала в свою комнату.

Глава 13

Нет смысла говорить, как много народу собралось в загородном доме Бриджертонов в Кенте. Автору остается вообразить, насколько разрастутся сплетни, когда они достигнут города.

Будет огромный скандал, просто огромный; скандалы почти всегда возникают в таких загородных домиках.

Светская хроника Леди Уислдаун, 4 мая 1814

Утро на следующий день было таким, какое обычно бывает после сильного шторма — ясным и чистым, но с небольшим влажным туманом, который охлаждал и освежал кожу.

Хотя Энтони было не до погоды, он потратил большую часть ночи, глядя в потолок и видя перед собой лицо Кэйт.

Он заснул только тогда, когда первые полосы рассвета позолотили небо. Когда он проснулся, было уже после полудня, но он не чувствовал себя отдохнувшим. Его тело было странно истощенно, и в то же время возбуждено. Веки были тяжелые, и открывать глаза не хотелось.

В конце концов, когда его желудок заурчал так громко, что он мог поклясться: затряслись окна, и посыпалась штукатурка, он с трудом поднялся и нехотя натянул свою одежду.

С широким и громким зевком он подошел к окну, не потому, что он хотел кого-либо найти, а просто, чтобы насладиться видом из окна и свежестью после дождя.

И все же за секунду до того, когда он опустил свой взгляд на лужайки, он уже знал, кого он там должен увидеть.

Кэйт. Она медленно шла поперек лужайки. Он впервые видел, чтобы она так медленно прогуливалась. Обычно она несется так, будто за ней кто-то гонится.

Она была слишком далеко, чтобы разглядеть ее лицо — он увидел лишь ее профиль и раскрасневшиеся щечки. Но он не смог отвести от нее глаз. Было что-то волшебное и волнующее в ее походке — она шла, грациозно вышагивая и покачивая в такт шагам рукой.

Внезапно он понял, что она направляется в сады его матери.

И еще он понял, что просто обязан к ней присоединиться.

* * *

Погода, как всегда, оставалась в своем противоречивом состоянии большую часть дня, поделив общество на две равные части: одни настаивали, что такой солнечный денек хорош для прогулок на открытом воздухе, а другие предпочитали влажный воздух и мокрую траву теплой и уютной гостиной.

Кэйт относила себя к первой группе, хотя в данный момент она была не в настроении общаться с другими людьми. Она, почти рефлекторно избежав разговоров, вежливо что-то пробормотав, скрылась в садах леди Бриджертон. И нашла себе тихое место на скамейке, рядом с высоким деревом.

Скамейка была холодной и влажной, но она не обращала на это внимание. Но она почти всю ночь не сомкнула глаз и очень устала, и сидеть на скамейке было предпочтительнее, чем стоять возле дерева.

Это наверно — подумала она со вздохом — единственное место где, я предоставлена сама себе.

Если бы она осталась дома, ее непременно вовлекли бы в круг молодых леди, пишущих письма своим друзьям и знакомым, или еще хуже, вовлекли бы в кружок рукоделия.

Что же касается энтузиазмов прогулку, то они в свою очередь, тоже раскололись на две половины. Одни из них отправились в деревню за покупками, и осмотреть местные достопримечательности. А остальные направились к озеру.

Поскольку у Кэйт не было никакого интереса отправляться за покупками, а с озером она уже познакомилась, то она постаралась избежать и этой группы.

Так она и оказалась в одиночестве в саду.

Она сидела несколько минут на скамейке, уставившись в пространство, ее глаза сосредоточились на еще не открывшийся почке ближайшего дерева.

Хорошо быть одной, подумала она, не надо все время прикрывать рот и бороться с зевотой.

Хорошо быть одной, никто не собирается комментировать темные круги под глазами, ее молчаливость и неразговорчивость.

Хорошо быть одной, когда она может спокойно сесть, и попытаться разобраться в путанице своих мыслей о виконте.

Эту довольно сложную задачу, она бы предпочла отложить, но все же это должно быть сделано. Поскольку все, что она узнала о лорде Бриджертоне за последние несколько дней, заставило ее совесть, принять одно важное решение. Она не имеет права препятствовать его ухаживанию за Эдвиной.

За последние несколько дней он оказался чуткий, заботливый и принципиальный.

Да, — подумала она с улыбкой, — она видела признательность в глазах Пенелопы Физеренгтон, которую он героически вытащил из устных когтей Крессиды Купер.

Он очень сильно предан семейству. Он использует свое социальное положение и власть не для того, чтобы господствовать над другими, а лишь для того, чтобы защитить от оскорблений другого человека.

Он помог справиться с приступом ее фобии с таким изяществом и чуткостью, что теперь, когда она вспоминала это, она было просто ошеломлена.

Он мог быть повесой и мошенником — он все еще мог быть повесой и мошенником — но его поведение в эти дни, совсем не характеризовало его, как повесу и мошенника. И единственное возражение, которое было у Кэйт против его женитьбы на Эдвине это…

Кэйт мучительно сглотнула. Это был комок в ее горле, размером с пушечное ядро. Потому что, глубоко в ее сердце она хотела его для себя. Но это было крайне эгоистично с ее стороны. Кэйт прожила свою жизнь бескорыстно, или, стараясь быть бескорыстной, и она не за что не попросить Эдвину не выходить замуж за Энтони из-за такой причины. Если Эдвина узнает, что даже мельчайшая частица Кэйт сходит с ума по виконту, она тут же положит конец его ухаживаниям.

Это разве поможет делу? Виконт попросту найдет другую красивую и приемлемую леди в качестве своей жены. В Лондоне их можно выбирать почти бесконечно.

Он же даже не посмотрит на нее после сестры, и какую выгоду она получит, если предотвратит возможную свадьбу Эдвины и Энтони?

Ничего, кроме мучительной боли видеть его женатым на другой леди, не ее сестре. Разве это не прекратиться со временем? Она сама этой ночью правдиво сказала, что времени лечит любые раны.

Кроме того, даже хуже будет видеть его женатым на другой леди, а не на Эдвине; единственная разница будет в том, что она не сможет его видеть на праздниках, на крещениях детей и так далее…

Кэйт сделала глубокий выдох. Долгий грустный утомленный выдох, который полностью освободил ее легкие от кислорода, заставив ее плечи опуститься и сделав ее саму поникшей.

Ее сердечная боль.

И в этот момент голос прозвучал в ее ушах. Его голос низкий и плавный, как будто теплый водоворот закружился вокруг нее.

— Мое совершенство, ты издаешь печальные звуки.

Кэйт подскочила от неожиданности, не способная ничего ответить.

— Милорд, — выпалила она через некоторое время.

Его губы изогнулись в улыбке.

— Я так и думал, что смогу найти тебя здесь.

Ее глаза расширились от удивления, когда она поняла, что он преднамеренно ее искал. Ее сердце стало биться быстрее, но, по крайней мере, это она сможет скрыть от него.

Он посмотрел на нее.

— Фактически, я увидел тебя из окна. Я хотел убедиться в том, что ты чувствуешь себя лучше, — тихо сказал он.

Кэйт села, разочарование заполнило все ее существо. Он просто вежлив с ней. Конечно, он просто вежлив.

Глупо было надеяться даже на секунду, что он испытывает к ней нечто большее, а не обычное беспокойство. Он, она поняла со вздохом, хороший человек, и как любой хороший человек, хотел убедиться, что она чувствует себя лучше. Особенно после того, что выяснилось ночью.

— Я, — ответила она, — Очень. Спасибо.

Если он и подумал что-то о ее странных отрывистых предложениях, он не подал виду.

— Я рад, — сказал он, садясь рядом с ней. — Я волновался о тебя всю ночь.

Ее сердце подпрыгнуло, и перестало биться.

— Ты волновался обо мне?

— Конечно, как я мог не волноваться.

Кэйт сглотнула, опять его проклятая вежливость. О, она не сомневалась, что он действительно волновался и беспокоился о ней. Это только подтверждало: его чувства возникли из-за его доброты, а не оттого, что он что-то чувствовал к ней.

Не то, чтобы она ожидала от него что-то другого. Но, она не могла не надеяться.

— Я сожалею, что тебе пришлось всю ночь волноваться из-за меня, — сказала она спокойно, главным образом потому, что должна быть спокойной.

По правде, говоря, он была рада, что он оказался этой ночью в библиотеке.

— Не будь глупой, — сказал он, поворачиваясь и смотря на нее довольно строго. — Мне ненавистна мысль, что ты могла оказаться одной во время грозы. Я рад, что оказался там и смог успокоить тебя.

— Я обычно все время одна во время гроз и ливней, — произнесла она.

Энтони нахмурился.

— Неужели семья не успокаивает тебя во время гроз?

Она выглядела немного робко, когда произнесла:

— Они не знают, что я все еще боюсь их.

Он медленно кивнул.

— Понимаю. Но иногда стоит…, — Энтони сделал паузу, чтобы откашляться, он часто прибегал к такой тактике, когда не был уверен, что сказать, — Я думаю, тебе стоит искать утешение у матери и сестры, но знаю, — он снова прочистил горло.

Он хорошо знал, как глубока, бывает привязанность и любовь в семье, но все же часто они не могут полностью оценить и понять твои страхи.

— Знаю, — повторил Энтони, — Очень трудно разделить свои страхи с теми, кого ты любишь.

Ее карие глаза, мудрые и проницательные смотрели прямо в его глаза. В течение какой-то доли секунды, ему пришла в голову причудливая мысль, что она знает все о нем, каждый момент его жизни, начиная от рождения и заканчивая его уверенностью в собственной смерти.

Ему показалось, что ее лицо наклонилось к нему и ее губы, теплые и мягкие, приоткрылись. Наверно не было никого на всей Земле, кто когда-либо смог бы понять его кроме нее.

Эта мысль была волнующа.

И она же ужасала его.

— Вы — очень мудрый человек, — прошептала она.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, о чем же, они говорили до этого. Ах да, страхи. Он в свое время испытал страхи.

Он попробовал смеяться над ее комплиментом.

— Большую часть времени — я очень глупый человек.

Она потрясла головой.

— Нет, я так не думаю. Я все же не собираюсь ничего рассказывать Мэри и Эдвине. Я не хочу беспокоить их.

Она немного пожевала губу — забавное небольшое движение ее зубками — показавшееся ему чрезвычайно соблазнительным.

— Конечно, — добавила Кэйт. — Если быть искренней перед собой, я должна признать, что некоторая часть моего нежелания говорить об этом Мэри и Эдвине, заключается в желание не выглядеть слабой.

— Это не такой ужасный грех, — пробормотал он.

— Нет, в число смертных грехов это не входит, — произнесла она с улыбкой. — Но я рисковала бы предположить, что грех этот — один из тех, от которых вы тоже страдаете.

Он ничего не сказал, только кивнул.

— Ваша сестра, — сказал он спокойно, — Возможно, на самом деле, гораздо сильнее, чем вы думаете.

Ее глаза впились ему в лицо. Он пытается сообщить ей, что влюбился в ее сестру?

Он перед этим восхищался и раздавал комплименты изяществу и красоте ее сестры, но никогда до этого не говорил про внутреннюю ее сущность: доброту, мягкость и душевное спокойствие.

Кэйт пыталась встретиться с ним глазами, так долго, как она смогла, но не нашла ничего, что открыло бы ей его истинные чувства.

— Я не хотела сказать, что она слабая, — наконец сказала она, — Но все же, я ее старшая сестра. Я всегда должна быть сильной перед сестрой. И следует принять во внимание то, что она должна быть сильной, только перед собой.

Она посмотрела в его глаза и почувствовала, что он уставился на нее со страшной силой. Ей показалось, что он смотрит прямо ей внутрь и видит ее душу.

— Вы сами, самый старший в семье, я думаю, вы понимаете, что я подразумеваю этим.

Он кивнул, его глаза были немного удивленными и спокойными в то же самое время. — Точно.

Она улыбнулась ему, как улыбаются меж собой люди, у которых имеется подобный опыт и испытания.

И поскольку она чувствовала себя все более непринужденно в его присутствии, почти как будто, она могла утонуть в нем и укрыться в теплоте его тела, она решила, что не может больше откладывать разговор по поводу его женитьбы на Эдвины.

Она должна сообщить ему, что она забирает назад все свои возражения против его ухаживания за Эдвиной. Это несправедливо по отношению к нему и Эдвине то, что она молчит об этом, только потому, что хочет его удержать его возле себя, возможно, ради таких вот чудесных моментов в садах.

Она глубоко вздохнула, расправила плечи и обратилась к нему.

Он выжидательно посмотрел на нее, это было очевидно, в конце концов, она хотела ему что-то сказать.

Губы Кэйт раскрылись. Но ничего не вышло.

— Да? — спросил он, выглядя при этом немного удивленным.

— Милорд, — выпалила она.

— Энтони, — поправил он мягко.

— Энтони, — повторила она, задаваясь вопросом, почему использование его имени делает ее задачу все более сложной.

— Я должна поговорить с вами кое о чем.

Он улыбнулся.

— Я весь во внимании.

Ее глаза остановились на ее правой ноге, выглядывающая немного из-под юбки и что-то рисовавшая возле скамейки. Прослеживался рисунок полумесяца.

— Это о …уммм…речь пойдет об Эдвине.

Брови Энтони удивленно поползли вверх. Он посмотрел на ее ногу, которая оставила полумесяц в покое и теперь рисовала волнистые линии.

— Что-то не так с вашей сестрой? — спросил он вежливо.

Она покачала головой.

— Нет, нисколько. Я полагаю, что она сейчас сидит в гостиной и пишет письмо нашему кузену в Сомерсете. Леди, вы знаете, любят писать письма.

Он моргнул.

— Писать что?

— Писать письма. Правда, я сама, не очень люблю их писать, — сказала она, и дальше слова посыпались из нее, как из рога изобилия. — Поскольку у меня редко хватает терпения сидеть за столом, долго не двигаясь, чтобы полностью написать письмо. Потому не стоит упоминать, что моя манера написания письма весьма плачевна. Но большинство леди, часто тратят большую часть дня, составляя список тех, кому следует написать письма.

Он старался не рассмеяться.

— Вы пытаетесь предупредить меня, что ваша сестра любит писать письма?

— Нет, конечно, нет, — пробормотала она. — Вы просто спросили, в порядке ли она, а я сказала, что она сидит в гостиной пишет письма, и мы полностью отошли от темы, и …

Он положил свою руку на ее изящную ручку, эффективно заставляя ее замолчать.

— Что вы все-таки хотели сообщить мне, Кэйт?

Он с интересом наблюдал, как она расправила плечи и стиснула челюсть. Она выглядела так, будто собиралась выполнить самую отвратительную задачу в ее понимании.

Потом одним большим предложением она выпалила.

— Я хочу, чтобы вы знали, я забираю назад все свои возражения по поводу вашего ухаживания за Эдвиной.

У него неожиданно стиснуло в груди.

— Я…понимаю, — сказал он медленно, не потому что, действительно понимал, а потому что, надо было что-то сказать.

— Я признаю, что, еще не зная вас, имела против вас сильное предубеждение, — быстро продолжала она, — Но я достаточно узнала вас, с момента моего приезда в Обри-Холл, и по совести, я не могу продолжать заставлять вас думать, что я по-прежнему стою у вас на пути. Это было бы…это было бы нечестно с моей стороны поступать так.

Энтони только уставился на нее, ничего не понимая. Было, понял он смутно, что-то болезненное в ее готовности выдать замуж за него свою сестру, в то время как он потратил большую часть последних двух дней с безумным желанием поцеловать ее.

Но с другой стороны ему же это и надо было? Эдвина была для него идеальной женой. Кэйт же, в его представлении совсем не идеальная жена.

Эдвина удовлетворяла всем его требованиям, которые он наметил в среду.

Кэйт не удовлетворяла не одному требованию.

И, конечно же, он не может развлекаться с Кэйт, если он хочет жениться на Эдвине.

Кэйт дала ему именно то, что он хотел, напомнил он себе; с благословением ее сестры, Эдвина вышла замуж бы за него на следующей недели, если он пожелал бы.

Тогда почему, черт подери, он хотел схватить ее за плечи и трясти, трясти, трясти, чтобы она забрала назад каждое свое проклятое слово?

Это была та искра. Та ужасная омерзительная искра, которая все время проскакивала между ними, никогда не делая их отношения между собой скучными и тусклыми.

Та ужасная искра понимания, которая вспыхивала каждый раз, когда она при нем заходила в комнату, или вздыхала, или что-то говорила. Это еле заметное чувство, если он позволит себе, в скором времени может перерасти в любовь к ней.

Это была единственная вещь, которую он боялся больше всего.

Возможно, это была единственная вещь, которую он боялся вообще.

Это было, конечно, чересчур иронично, но смерти он не боялся. Смерть не выглядела пугающей у одинокого человека. Но для него было ужасно влюбиться сейчас, когда он давно избегал таких отношений.

Истинная любовь была прекрасная священная вещь, он знал это. Он видел это каждый день своего детства, каждый миг, когда его родители смотрели друг на друга или касались друг друга.

Но любовь — это враг умирающего человека. Это была единственная вещь, которая могла сделать оставшуюся часть его жизни невыносимой — испытать счастье, и знать, что ты все это скоро потеряешь.

И поэтому, когда, наконец, Энтони прореагировал на ее слова, он не притянул ее к себе, не целовал ее до тех пор, пока она не стала задыхаться, не прижимал свои губы к ее милому ушку и нежной шее, чтобы удостовериться в том, что она поняла: он сгорает от страсти к ней, а не к ее сестре.

Не к ее сестре.

Вместо этого он посмотрел на нее, глаза его были спокойны, гораздо более спокойны, чем его сердце и произнес:

— Я очень рад.

При этом у него было ощущение, что она находиться, не здесь и наблюдает эту сцену — этот жуткий фарс — как бы со стороны, все время, задаваясь вопросом, что же, черт подери, здесь происходит.

Кэйт слабо улыбнулась и сказала:

— Я думаю, вы должны были понять еще вчера, что я не против ваших ухаживаний за Эдвиной.

— Кэйт, я-я, —

Она никогда не узнает, что он хотел сказать. По правде, говоря, он сам не был уверен в том, что собирался сказать. Он сам даже не понял, что собирается что-то сказать до тех пор, пока ее имя не сорвалось с его губ.

Но его слова навсегда остались не высказаны, потому что в этот момент он услышал это.

Низкое гудение. Похожее на слабое поскуливание. Это был такого рода звук, что большинство людей, мягко говоря, раздражались, услышав его.

Для Энтони ничего не было более ужасающего.

— Не шевелись, — прошептал он, его голос прозвучал резко и с опасением.

Глаза Кэйт сузились, и конечно, она задвигалась, стараясь повернуться во все стороны.

— Почему вы так говорите? Что случилось?

— Пожалуйста, только, не двигайся, — повторил он.

Она повернула голову налево.

— О, это — просто пчела! — ее лицо скривилось в усмешке облегчения, и она подняла руку, чтобы прогнать пчелу.

— Ради бога, Энтони, никогда не делайте так, вы напугали меня.

Энтони схватил ее за запястье почти с болезненной силой.

— Я сказал, не двигайся, — прошипел он.

— Энтони, — проговорила она сквозь смех, — Это просто пчела.

Он продолжал неподвижно держать ее руку, его хватка причиняла ей боль, его глаза неотрывно следили за навязчивым насекомым, наблюдая, как оно летало вокруг головы Кэйт.

Он был парализован страхом, яростью и чем-то еще, чем он не мог объяснить. Он много раз встречался с пчелами за последние одиннадцать лет, начиная со смерти отца, он вообще не встречал пчел. В конце концов, нельзя было жить в Англии, и ожидать, что он никогда их не встретит.

Фактически, до сих пор, он вел себя по отношению к ним, в странной фаталистической манере. Он всегда подозревал: он обречен настолько, что во всем последует за своим отцом. И если он собирался быть поверженным этим скромным насекомым, он сделал бы это твердо стоя на ногах, и не убегая от них. Он собирался скоро умереть, … хорошо не совсем скоро, но не будет бежать от этих проклятых насекомых.

И когда он видел пчел, он смеялся, дразнил, проклинал, бил их руками, заставляя их принять ответные меры.

И никогда не был ужален.

Но вид одной из пчел в опасной близости от Кэйт, рядом с ее красивыми волосами, приземляющейся на кружевной рукав ее платья — для него было настолько ужасно, что он застыл на месте.

Видение мелькали перед его внутренним взором. Он видел, как маленький монстр погружает жало в ее мягкую кожу. Он видел, как она задыхается и падает на землю. Он видел, как она лежит неподвижная, здесь в Обри-Холле, на той же самой кровати, которая послужила его отцу первым гробом.