Бриджертоны (№2) - Виконт, который любил меня

Энтони напрягся, он знал, что Кэйт всегда называла свою мачеху по имени.

Неужели, она сейчас говорит о своей настоящей матери, которая дала ей жизнь, и которая умерла много лет тому назад?

Но пока он обдумывал этот вопрос, тело Кэйт внезапно напряглось, и она издала пронзительный высокий крик.

Крик очень маленькой девочки.

В этот момент она обернулась и прижалась к нему, сжимая его плечи в ужасном отчаянии.

— Нет, мама, — закричала она, — Нет, ты не можешь уйти! Мама! Мама! Мама! Мама! Мама!

Если бы Энтони не прижался спиной к спинке кровати, она бы свалила его с кровати, настолько сильно было ее отчаяние.

— Кэйт?! — выпалил он, с небольшой паникой в голосе. — Кэйт, все в порядке, все хорошо. Ты слышишь меня, все хорошо. Никто не собирается уходить. Все хорошо. Ты слышишь меня? Никто.

Но она больше не кричала, а горько плакала, и этот плач проникал ему глубоко в душу и терзал сердце. Энтони держал ее, затем, когда она немного успокоилась, он уложил ее в постель, и, обняв, подержал ее, пока она снова спокойно не уснула. Он иронически заметил, что гроза прошла.

Когда Кэйт утром проснулась, она сильно удивилась, увидев мужа, сидящего на кровати и смотрящего на нее странным … взглядом, со смесью беспокойства, любопытства и жалости. Он ничего не сказал, когда ее глаза открылись, хотя она видела, что он пристально вглядывается ей в лицо.

Она некоторое время смотрела на него, ожидая, что он будет делать, и затем нерешительно сказала:

— Ты выглядишь очень утомленным.

— Я почти не спал сегодня ночью, — признал он.

— Ты не спал? — удивленно спросила он.

— Нет, — он покачал головой, — Шел дождь.

— Дождь?

Он кивнул. — С громом.

Она сглотнула.

— И с молниями, я предполагаю?

— Да, с молниями, — он снова кивнул. — Это была очень сильная гроза.

Было что-то странное в его манере говорить, это короткие односложные предложения и его пристальный взгляд, от всего этого у нее зашевелились волосы на затылке.

— К-как удачно, что я все это пропустила, — нерешительно проговорила она. — Ты же знаешь, как я не переношу сильных гроз.

— Я знаю, — сказал он просто.

Но что-то стояло за этими двумя словами, почувствовала Кэйт, и ее пульс ускорился.

— Энтони, — тихо спросила она, неуверенная, что хочет знать ответ, — Что случилось ночью?

— У тебя был кошмар.

Она закрыла глаза.

— Я не знала, что продолжаю видеть во сне кошмары.

— Не думал, что ты когда-то страдала от кошмаров.

Кэйт громко выдохнула, и потянула одеяло на себя.

— Когда была маленькой. Всякий раз, когда была гроза, мне говорили, что я видела кошмары во сне. Но фактически, я сама ничего не могу сказать; я никогда не помнила их. Я думала, … я — она должна была остановиться на мгновение, слова душили ее.

Он потянулся и взял ее за руку. Это был простой жест, но так или иначе, он проник к ней в сердце, быстрее всяких слов.

— Кэйт? — спросил он спокойно, — С тобой все хорошо?

Она кивнула.

— Я думала, что перестала видеть кошмары. Вот и все.

Он ничего не говорил, и в комнате стало так тихо, что ей казалось, она слышит стук обоих их сердец. Наконец, она услышала, как Энтони с усилием вздохнул.

— Ты знаешь, что ты говоришь во сне?

Она не смотрела на него, но от таких слов, ее голова сама дернулась направо, и она встретилась с ним глазами.

— Я говорю во сне?

— Ты говорила во сне сегодня ночью.

Ее пальцы сжали покрывало.

— Что я говорила?

Он заколебался, но когда начал говорить, его голос был спокойный и уверенный.

— Ты звала свою маму.

— Мэри?

Он покачал головой.

— Нет, я так не думаю. Я никогда не слышал, чтобы ты называла Мэри, совсем не Мэри. Ночью ты плакала и кричала: “Мама!”. Ты говорила так… — Он сделал паузу, и его голос прозвучал хрипло и неуверенно, — Твой голос звучал, как у маленького ребенка.

Кэйт облизнула пересохшие губы, и прикусила губу.

— Я не знаю, что сказать тебе, — в конце концов, сказала она, боясь разбудить глубокие воспоминание, скрытые в ее памяти. — Я понятия не имею, почему звала свою маму.

— Я думаю, — сказал он мягко, — Ты должна спросить у Мэри.

Кэйт покачала головой.

— Я даже не знала Мэри, когда умерла моя мама. Мэри еще не встретилась с отцом. Она не может знать, почему я звала свою маму.

— Твой отец, мог что-нибудь сказать ей, — произнес он, поднося ее руку к своим губам, и успокаивающе целуя ее.

Кэйт опустила глаза. Она хотела понять, почему она так боится грозы и дождя, но проникновение в такие глубокие страхи, казалось ей таким же ужасным, как непосредственно сами страхи. Что если она обнаружить то, что не хочет знать? Что если —

— Я пойду с тобой, — сказал Энтони, врываясь в ее мысли.

Так или иначе, с ним ей будет хорошо.

Кэйт обернулась к нему и кивнула.

— Спасибо, — прошептала она со слезами в глазах, — Большое спасибо тебе.

* * *

Позже, в этот день, они вдвоем шли пешком к городскому дому Мэри.

Дворецкий провел их в гостиную, и Кэйт уселась на знакомый синий диван, в то время как Энтони подошел к окну и наклонился над подоконником, глядя из окна.

— Увидел что-то интересное? — спросила она.

Он покачал головой, немного застенчиво улыбнулся, и повернулся лицом к ней.

— Я просто люблю смотреть из окна, вот и все.

Кэйт подумала, что было что-то ужасно приятное в этом, хотя она не могла понять что. Каждый день, казалось, открывал какую-то небольшую сторону его характера, какую-то уникальную привычку, о которой она понятия не имела. Ей нравилось знать его маленькие странности, подобно тому, как он дважды переворачивал свою подушку, перед тем как уснуть, или что он терпеть не может оранжевый мармелад, но обожает лимон.

— Ты выглядишь довольно самосозерцательно.

Кэйт дернулась и пришла в себя. Энтони насмешливо уставился на нее.

— Ты о чем-то мечтала, — произнес он немного удивленным тоном. — На твоем лице была мечтательная улыбка.

Она покачала головой, покраснела и пробормотала: — Это так, пустяки.

Он фыркнул, подвергая сомнению ее ответ, и подойдя к дивану, сказал:

— Я отдал бы сотни фунтов за твои мысли.

Кэйт была спасена от необходимости отвечать, приходом Мэри.

— Кэйт! — радостно воскликнула Мэри, — Какой чудесный сюрприз. И лорд Бриджертон, приятно видеть вас обоих.

— Вы должны называть меня Энтони, — несколько грубовато сказал он.

Мэри улыбнулась, поскольку он поцеловал ей руку в качестве приветствия.

— Постараюсь не забыть, — проговорила она.

Она села напротив Кэйт, и подождала пока Энтони сядет на диване рядом с Кэйт.

— Я боюсь, Эдвины нет дома. Ее мистер Бэгвел неожиданно приехал в город. Они поехали на прогулку в парк.

— Мы должны познакомить их с Ньютоном, — сказал Энтони насмешливо, — Более способной компаньонки, я не могу себе представить.

— Вообще-то, мы пришли к тебе, Мэри, — сказала Кэйт.

Голос Кэйт прозвучал достаточно серьезно, и Мэри отозвалась незамедлительно:

— В чем дело? — ее глаза перескакивали от Энтони на Кэйт и обратно, — Все в порядке?

Кэйт кивнула, сглотнув, и лихорадочно искала подходящие слова. Забавно, она так долго репетировала утром, что скажет Мэри, а теперь молчит. Но когда она почувствовала руку Энтони, ее тяжесть и теплоту, на нее нашло странное спокойствие, и она сказала:

— Я хотела бы спросить тебя о моей матери.

Мэри выглядела немного озадаченной, но она ответила:

— Конечно. Но ты же знаешь, я не знала ее лично. Я знаю только то, что рассказывал о ней твоей отец.

Кэйт кивнула.

— Я знаю. Ты наверно не можешь знать ответы на мои вопросы, но я не знаю, кого еще можно спросить.

Мэри уселась поудобнее в своем кресле и чопорно сложила руки на коленях. Но Кэйт заметила, как побелели ее пальцы.

— Ладно, — сказала Мэри, — Что бы ты хотела узнать? Ты знаешь, я расскажу тебе, все, что знаю.

Кэйт кивнула, и снова сглотнула, у нее сильно пересохло во рту.

— Как она умерла, Мэри?

Мэри моргнула, затем откинулась в кресле, возможно, от облегчения.

— Но ты уже знаешь это. Это был грипп. Или, возможно, воспаление легких. Доктора не были уверенны.

— Я знаю, но… — Кэйт обернулась к Энтони, который кивнул ей в поддержку.

Она глубоко вздохнула, как перед погружением в воду и выпалила:

— Я все еще боюсь гроз, Мэри. Я хочу знать почему. Я устала так долго их бояться.

Губы Мэри раскрылись, и она молча, в течение нескольких секунд, уставилась на свою падчерицу. Ее кожа побледнела, приобрела странный прозрачный оттенок, и в ее глазах появился испуг.

— Я не осознавала, — прошептала она, — Я не знала, что ты все еще —

— Я хорошо это скрывала, — мягко сказала Кэйт.

Мэри устало потерла виски, руки ее тряслись.

— Если бы я знала, я бы…

Она закрыла глаза, вздохнула.

— Хорошо, я не знаю, чтобы я сделала. Наверно, рассказала бы тебе.

Сердце Кэйт замерло.

— Рассказала бы мне, что?

Мэри долго выдохнула, обеими руками она терла глаза. Она выглядела так, будто имела ужасную головную боль, и вся тяжесть мира обрушилась ей на голову.

— Я просто хочу, чтоб ты знала, — сказала она глухим голосом, — Я не рассказывала тебе, потому что думала, что ты ничего не помнишь. И если ты не помнила, то казалось правильным, не заставлять тебя вспоминать, — она подняла голову, слезы медленно струились у нее по лицу.

— Но очевидно, ты постепенно вспоминаешь, — прошептала она, — И может быть, ты не будешь больше так бояться гроз. Ох, Кэйт. Мне так жаль.

— Я уверен, нет ничего, о чем бы стоило так сожалеть, — сказал мягко Энтони.

Мэри посмотрела на него, на секунду ее глаза удивленно расширились, будто она совсем забыла о его присутствии в комнате.

— Ох, нет, есть, — сказала Мэри печально. — Я не знала, что Кэйт так страдает. А должна была знать. Это такая вещь, которую мать должна непременно почувствовать. Я, конечно, не дала ей жизнь, но пыталась стать ей настоящей матерью —

— Ты ей стала, — пылко сказала Кэйт. — Самой лучшей.

Мэри повернулась к ней, молча смотрела на нее в течение нескольких секунд, прежде чем сказала:

— Тебе было три года, когда умерла твоя мать. Фактически, это был твой день рождения.

Кэйт, как загипнотизированная кивала.

— Когда я вышла замуж за твоего отца, я дала три клятвы. Первую клятву я произнесла перед ним, Богом и свидетелями, быть его женой. А две другие я произнесла в своем сердце. Обе относились к тебе, Кэйт. Я лишь кинула один взгляд на тебя, ты выглядела такой потерянной и несчастной с огромными печальными карими глазами — о, они были грустные, ох, они были настолько грустные, твои глаза, ни у одного ребенка не должно быть таких глаз — и я поклялась, что буду тебя любить, как свою родную дочь, и сделаю для тебя все, что смогу.

Она сделала паузу, чтобы вытереть глаза, с благодарностью принимая носовой платок, который протянул ей Энтони. Когда она продолжила, она перешла на шепот.

— Последняя клятва была дана твоей матери. Я посетила ее могилу, ты знаешь.

Кэйт задумчиво улыбнулась.

— Да, я знаю, я ходила с тобой несколько раз.

Мэри покачала головой.

— Нет, я пришла к ней на могилу, еще до того, как вышла замуж за твоего отца. Я опустилась тогда на колени рядом с ее могилой и произнесла клятву. Она была очень хорошая мать; каждый мог тебе такое сказать, и любой человек мог видеть, как ты тосковала без нее, после ее смерти. Так что я поклялась ей, что буду тебе хорошей матерью, буду тебя холить и лелеять, и относиться к тебе, как к родной дочери.

Мэри подняла голову, и ее глаза были ясные и смотрели прямо, когда она сказала:

— И мне хотелось бы думать, что я дала ей немного успокоения. Я не думаю, что какая-либо мать сможет покоиться с миром, оставляя своего ребенка, тем более, такого маленького.

— Ох, Мэри, — прошептала Кэйт.

Мэри посмотрела на нее, печально улыбнулась, и повернулась к Энтони.

— И вот поэтому, милорд, я так сожалею. Я должна была знать, должна была почувствовать, что она страдает.

— Но, Мэри, — возразила Кэйт. — Я не хотела, чтобы ты видела. Я пряталась в своей комнате, пряталась под кроватью, в ванной комнате. Везде, где можно было это скрыть от тебя.

— Но почему, моя милая?

Кэйт фыркнула сквозь слезы.

— Я не знаю. Я не хотела беспокоить тебя. И стыдилась своей слабости.

— Ты всегда старалась быть такой сильной, — прошептала Мэри, — Даже когда была совсем крошечной.

Энтони взял за руку Кэйт, и посмотрел на Мэри.

— Она и сейчас сильная. И вы тоже.

Мэри пристально смотрела на лицо Кэйт в течение долгой минуты, ее глаза стали ностальгическими и печальными, и она сказала низким, но четким голосом:

— Когда умерла твоя мать, это было … Меня не было там в тот момент. После того, как я вышла замуж за твоего отца, он рассказал мне эту историю. Он понял, что я тебя уже полюбила, и подумал, что это могло бы мне лучше понять тебя. Смерть твоей матери была очень быстрой. Как говорил твой отец, она заболела в четверг, а умерла во вторник. И все это время шел дождь. Это была одна из тех ужасных бурь, которые долго не заканчиваются, когда дождь льет как из ведра, ветер бушует, реки выходят их берегов, и дороги становятся непроходимыми. Он сказал, что был уверен, все бы изменилось к лучшему, и твоя бы мать выздоровела, если бы буря прекратилась. Он знал, что это глупо, но каждую ночь, перед тем, как лечь спать, он молился, чтобы солнце выглянуло из-за туч. Молился, чтобы небеса дали ему хотя бы маленькую надежду.

— О, папа, — прошептала Кэйт, слова сами невольно сорвались с ее губ.

— Ты была заключена в доме, и это, очевидно, очень терзало тебя, — Мэри посмотрела на Кэйт, и улыбнулась ей.

Это была улыбка, которая говорила о милых сердцу воспоминаниях.

— Ты всегда любила быть на свежем воздухе. Твой отец рассказал мне, что твоя мать имела обыкновения выносить тебя в колыбели на свежий воздух, и качать под открытым небом.

— Я не знала это, — прошептала Кэйт.

Мэри кивнула, затем продолжила свою историю.

— Ты сначала не поняла, что твоя мать была больна. Они оградили ее от тебя, опасаясь инфекции. Но, в конечном счете, ты поняла — что-то не правильно. Дети всегда понимают. Ночь, когда умерла твоя мать, была худшей, и мне потом рассказывали, что гром и молнии были такие ужасные, прежде таких никто не видел.

Она сделал паузу, затем склонила голову, и спросила:

— Ты помнишь старое скрюченное дерево у нас в саду — то, на которое вы с Эдвиной постоянно имели обыкновение взбираться?

— То, которое расщеплено на две части? — прошептала Кэйт.

Мэри кивнула.

— Это случилось той ночью. Твой отец сказал, что это был самый ужасный звук. Гром и молния слились вместе. И когда молния расколола дерево, земля сотрясалась от удара грома.

— Я думаю, ты не смогла заснуть, — продолжала Мэри, после небольшой паузы. — Я помню ту бурю, хотя жила в соседнем графстве. Я вообще не знаю, как можно было заснуть во время такой бури. Отец сидел с твоей матерью. Она умирала, и оба они понимали это. И в своей печали, забыли о тебе. До этого они были осторожны, и не пускали тебя к ней, но в ту ночь, они забыли обо всем. Твой отец говорил, что в тот момент сидел на постели твоей матери, и держал ее за руку. Я должна сказать, это была не легкая смерть. Воспаление легких, совсем не легкая болезнь, — Мэри подняла глаза, — Моя мать тоже умерла из-за нее. Я знаю, конец совсем не мирный, и не спокойный. Она задыхалась, задыхалась у меня на глазах, — Мэри судорожно сглотнула, и посмотрела на Кэйт, — Я могу только сказать, что ты это видела, Кэйт.

Рука Энтони сжала пальцы Кэйт.

— Но там, где мне было двадцать пять лет, когда умерла моя мать, — сказала Мэри, — Тебе было всего три года. Ребенок не должен это видеть. Они пробовали тебя остановить, но не смогли. Ты царапалась и кусалась, и кричала, кричала, кричала, а затем, — Мэри остановилась, задыхаясь.

Она поднесла платок Энтони к лицу, и прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжать.

— Твоя мать была при смерти, — сказала Мэри, ее голос звучал очень тихо, почти как шепот. — И прежде чем они смогли убрать такого дикого ребенка, как ты, в тот момент, комнату осветила вспышка молнии. Твой отец сказал, — Мэри снова остановилась, и судорожно сглотнув, продолжила, — Твой отец сказал мне, что когда это случилось, это был самый жуткий момент в его жизни. Молния осветила комнату, и в ней стало светло, как днем. И вспышка не погасла в один миг, она казалось, повисла в воздухе. Он смотрел на тебя, ты стояла застывшая. Я никогда не забуду, как он описывал тот момент. Он говорил, что ты была похожа на маленькую статую

Энтони дернулся.

— Что такое? — спросила Кэйт, поворачиваясь к нему.

Он колебался говорить, не говорить, затем сказал: — Ты так же выглядела сегодня ночью. Очень подходящие слова.

— Я … — Кэйт переводила взгляд с Энтони на Мэри.

Она не знала, что сказать.

Энтони успокаивающе сжал ее руку, затем повернулся к Мэри и попросил:

— Пожалуйста, продолжайте.

Она кивнула.

— Твои глаза, Кэйт, уставились на мать. И так как отец повернулся, чтобы посмотреть, что тебя так напугало, и он увидел …когда он увидел…

Кэйт мягко вырвала руку у Энтони и встала, чтобы обнять Мэри. Она уселась на оттоманку, которую пододвинула поближе к креслу, на котором сидела Мэри. Она взяла Мэри за руку.

— Все хорошо, Мэри, — пробормотала она, — Ты можешь сказать мне. Я должна знать.

Мэри кивнула.

— Это был момент ее смерти. Она сидела вертикально. Твой отец говорил, что она в течение нескольких дней не могла оторвать голову от подушек, а тут сидела прямо вытянувшись в струнку. Ее тело было сильно напряженно, а голова откинулась назад, и ее рот был открыт, как будто она кричала, но с ее уст не сорвалось ни звука. И в этот момент грянул гром. А ты, должно быть, подумала, что звук этот сорвался с ее уст, потому что ты в тот момент закричала так, как никогда не кричала. Ты бросилась к ней, запрыгнула на кровать, и обвила ее шею руками. Они пробовали оторвать тебя от нее, но ты не отпускала шею матери. Ты кричала, и кричала, продолжая звать ее по имени. Затем лопнуло стекло. Молния ударила в то старое дерево, и его ветвь разбила окно. Стекло валялось повсюду, дождь, ветер, гром и молния, и все это время, ты не прекращала кричать. Даже после того, как твоя мать упала на подушки, ты ее не отпускала, кричала, рыдала и просила ее остаться, а не уходить. И ты так ее и не отпустила, — прошептала Мэри. — Тебя от нее оторвали, только тогда, когда ты устала и заснула.

В комнате повисла тягостная тишина в течение целой минуты, затем Кэйт прошептала:

— Я не знала. Я не знала, что была свидетелем смерти мамы.

— Твой отец сказал, что ты никогда не вспомнишь об этом, — сказала Мэри, — Ты спала тогда много часов, а когда, наконец, очнулась, стало ясно, что ты подхватила болезнь от своей матери. Но не так серьезно, твоя жизнь никогда не была в опасности. Но ты была больна, и совсем не в том состоянии, чтобы слушать о смерти своей матери. Когда же ты выздоровела, ты никогда не говорила об этом. Твой отец пытался заговорить с тобой, но как он говорил, всякий раз, когда он упоминал про смерть твоей матери, ты трясла головой и зажимала уши. И, в конечном счете, он прекратил пробовать.

Мэри пристально посмотрела на Кэйт.

— Он сказал, что ты выглядела счастливой, когда он прекратил пробовать. Он посчитал, что так будет лучше для тебя.

— Я знаю, — прошептала Кэйт, — И в тот момент, это было действительно лучше. Но теперь, мне надо было все вспомнить.

Она обернулась к Энтони за поддержкой, и повторила:

— Мне надо было все вспомнить.

— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил ее Энтони.

Она задумалась на мгновение.

— Точно не знаю. Наверно, лучше. Стало легче.

И затем, не осознавая, что она делает, она очень тепло улыбнулась Энтони.

— Словно тяжесть свалилась с моих плеч.

— Ты теперь все вспомнила? — спросила Мэри.

Кэйт покачала головой.

— Нет, но чувствую себя гораздо лучше. Я не могу толком объяснить. Но хорошо знать, что с тобой происходит, хотя я так ничего и не вспомнила.

Мэри всхлипнула, затем вскочила с кресла, и бросилась на оттоманку к Кэйт.

Они обе обнялись, и зарыдали странным плачем, смешанным со смехом. Текли слезы, но это были счастливые слезы, и когда Кэйт, наконец, умудрилась поднять голову и посмотреть на Энтони, она увидела, что он украдкой вытер слезы в уголках глаз. Он, конечно, думал, что никто не заметил, но Кэйт увидела это.

И в этот момент, она поняла, что любит его. Любит всем сердцем, каждой своей частичкой.

И если он никогда не полюбит ее в ответ — ну что ж, она просто не хотела об это думать в такой момент. Возможно, она вообще не хотела об этом думать

Глава 20

Интересно, кто-нибудь, помимо Вашего автора, заметил, что мисс Эдвина Шеффилд в последнее время очень отвлечена и думает о чем-то своем? Имеется слух, что она потеряла свое сердце, хотя никто пока не знает этого удачливого джентльмена.

Судя по поведению мисс Шеффилд на вечеринках, Ваш автор может с уверенностью предположить, что мистический джентльмен не из тех, кто сейчас находится в Лондоне. Мисс Шеффилд не проявила интерес ни к одному джентльмену, и даже сидела, отказавшись танцевать, в течение всего бала леди Мотрам в прошлую пятницу.

Мог ли ее поклонник быть из тех джентльменов, кого она встретила загородом в прошлом месяце? Вашему автору придется немного поработать сыщиком, чтобы поскорее открыть эту важную тайну.

Светская хроника Леди Уислдаун, 13 июня 1814

— Ты знаешь, о чем я сейчас думаю? — спросила Кэйт поздно вечером, сидя за туалетным столиком и причесывая свои волосы.

Энтони стоял перед окном, опершись о подоконник, и задумчиво смотря из окна.

— Ммм? — ответил он, поскольку в этот момент был отвлечен своими думами, и просто не слышал Кэйт.

— Я думаю, — продолжила она радостным голосом, — Что когда в следующий раз будет гроза, я буду в полном порядке.

Он медленно обернулся.

— Правда? — спросил он.

Кэйт кивнула.

— Я не знаю, почему я так думаю. Интуиция, я предполагаю.

— Интуиция у умных людей, — произнес он, голос его звучал чересчур сухо даже для него, — Очень часто срабатывает.

— Я чувствую странный приступ оптимизма, — сказала она, махая в воздухе серебряной расческой, которой расчесывала волосы, — Всю мою жизнь, этот ужас висел у меня над головой, как дамоклов меч. Я не говорила тебе — я вообще никому не говорила — но каждый раз, когда шла гроза, я как бы раскалывалась на маленькие кусочки, я думала…хорошо…я не просто думала, я, так или иначе, знала…

— Что ты знала, Кэйт? — спросил Энтони, боясь услышать ответ.

— Так или иначе, — сказала она, глубокомысленно, — Когда я сотрясалась от дрожи и рыдала, я просто знала, что собираюсь умереть. Я просто знала это. Не было никакого способа пережить этот ужас, и хотеть увидеть следующий день.

Она склонила голову набок, и ее лицо приняло напряженное выражение, как будто, она сама не уверенна в том, что говорит, и как следует это говорить.

Но Энтони все равно понял, и это заморозило его кровь.

— Я уверенна, ты думаешь, что это самая глупая вещь, — сказала она, робко пожимая плечами, — Ты такой рациональный, такой умный, и практичный. Я не думаю, что ты поймешь что-нибудь из моего лепета.

Если бы она только знала. Энтони с усилием потер глаза, чувствуя себя, как пьяный. Он, покачиваясь, направился к креслу, надеясь, что она не заметит в каком он состоянии, и сел в него.

К счастью, ее внимание было сосредоточено на различных бутылочках и скляночка на туалетном столике. Или возможно, она просто боялась посмотреть на него, опасаясь, что он насмехается над ее ненормальными страхами.

— Всякий раз, когда заканчивалась гроза, — продолжила она говорить, продолжая сидеть за туалетным столиком. — Я понимала, как глупо и смешно я выглядела. В конце концов, я пережила столько гроз, и не одна из них не убила меня. Но, зная это, мой рациональный ум, казалось, никогда не помогал мне во время дождя. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Энтони попытался кивнуть. Он не был уверен, кивнул ли он на самом деле или нет.

— Когда бушевала гроза, — сказала она, — Для меня ничего, кроме нее, не существовало. И конечно, существовали мои страхи. Как только гроза заканчивалась, и показывалось солнце из-за туч, я понимала, какая я была глупая. Но, когда в следующий раз начиналось гроза, все оставалось по-прежнему. И еще раз, я знала, что умру. Я просто знала это и все.

Энтони почувствовал себя больным. Тело было, как чужое. И даже если бы он захотел, он не смог бы сказать не слова.

— Фактически, — произнесла она, поднимая голову, чтобы посмотреть на него, — Единственный раз, когда я могла знать и чувствовать, что буду жить на следующий день после грозы, был в библиотеке Обри-Холла.

Она встала и подошла к нему, затем прижалась лицом к его ногам, поскольку опустилась перед ним на колени. — С тобой, — прошептала она.

Он поднял руку, и провел по ее волосам. Движение было рефлекторное и неосознанное. Он понятие не имел, что у Кэйт тоже есть предчувствие своей смерти. У большинства людей его не было. Это заставляло Энтони чувствовать себя одиноким в обществе, будто он знает что-то, что другим недоступно и никогда не будет доступно. И хотя чувство Кэйт не было похоже на его — ее было связанно с дождем, громом и молнией, в то время как его чувство всегда было с ним — она, в отличие от него, победила это.

Кэйт сражалась со своими демонами, и она победила их. Энтони завидовал ей.

Это не была благородная реакция; он знал это. Заботясь о ней, оберегая ее, он был взволнован и в полном восторге, что она боролась со своими страхами и победила их. Но он жутко завидовал ей. Кэйт победила.

Принимая во внимание то, что он знал своих демонов, он отказался бороться с ними, и теперь просто оцепенел от ужаса. А все потому, что та вещь, которая как он поклялся, никогда не произойдет, все-таки случилась.

Он влюбился в свою жену.

Он влюбился в свою жену, и теперь мысль о смерти, о том, что придется покинуть ее, знать то, что их совместная жизнь очень короткая — это было больше, чем он мог вынести.

И он не знал, кто же виноват. Он мог указать на своего отца, за то, что он так рано их покинул, за то, что фактически он виноват в этом ужасном проклятие. Он хотел прижаться к Кэйт, радуясь, что она вошла в его жизнь, и может быть положит конец его страхам.

И все же правда была в том, что никто не виноват в его страхах, даже он. Это заставило его почувствовать себя немного лучше, как будто он все же нашел виноватого, и, указав на него пальцем, сказал: — Это твоя вина.

Это было по-детски, он знал, найти виноватого, но ведь любой имеет право на детские эмоции, не так ли?

— Я так счастлива с тобой, — проговорила Кэйт, все еще прижимаясь к его ногам.

И Энтони тоже хотел быть счастливым. Он хотел, будь, проклято все, совсем немного, просто быть с ней и ничего больше. Он хотел радоваться ее победам во всем, заботится о ней. Он хотел забыться, забыть о настоящем и будущем, в ее объятиях и …

Одним резким, непреднамеренным движением, он встал и поднял ее на ноги.

— Энтони? — позвала его Кэйт, — моргая от удивления.

В ответ он поцеловал ее. Их губы встретились во взрыве страсти, стирая все его горькие думы. Он не хотел думать, все, что он хотел, был этот момент слияния их губ. И он хотел, чтобы этот миг длился вечно.

Он схватил свою жену на руки и пошел к кровати. Опустив ее на постель, он тут же накрыл ее тело своим. Она была в полном ошеломлении под ним, такая мягкая и сильная, охваченная тем же пожаром, который сжигал его. Она не могла понять, что пробудило в нем такую внезапную потребность, но почувствовала ее и разделила с ним страсть.

Кэйт уже оделась для сна, и ее пеньюар упал с нее, благодаря его опытным пальцам. Он должен был дотронуться до нее, почувствовать ее, удостовериться в том, что она находиться под ним, и он, действительно, занимается с ней любовью. На ней было надета шелковистая полупрозрачная ночная рубашка бледно-голубого цвета, с завязками на плечах и опускающаяся ниже колен. Это было одеяние, предназначенное для разжигания страсти у мужчин, и Энтони не стал исключением. Было что-то отчаянно эротичное в том, чтобы чувствовать ее теплую кожу через шелк. И его руки бродили по ее телу, неустанно лаская, поглаживая, сжимая, делая все что угодно, чтобы он мог почувствовать ее.

— Энтони, — пробормотала Кэйт, задыхаясь, — С тобой все хорошо?

— Я хочу тебя, — промычал он, задирая ей платье выше бедер, — Я хочу тебя прямо сейчас.

Ее глаза расширились от удивления. Он привстал на коленях, удерживая свой вес на руках, чтобы ей было не тяжело.

— Ты так красива, — прошептал он, — Так невероятно великолепна.

Кэйт пылала от его слов, ее руки прошлись по его лицу, почувствовав его небольшую щетину на щеках. Он поймал одну из ее рук, и, повернувшись, поцеловал ее ладонь, в то время как другая ее рука обвила его шею. Его пальцы нашли тонкие ремешки на ее плечах, привязанные за небольшие петли на ее спине. Требовалось совсем немного, чтобы развязать узлы, но как только шелковистая ткань скользнула по ее груди, Энтони потерял всякое терпение, он дернул завязки, порвал их, и ночная рубашка слетела к ее ногам, оставляя ее полностью обнаженной под его пристальным взглядом.

С неровным стоном он рванул с себя рубашку, и пуговицы полетели в разные стороны, ему потребовались доли секунды, чтобы скинуть с себя брюки. И когда, наконец, они оба стали полностью обнаженными, он накрыл ее тело своим, своим мускулистым бедром раздвигая ее ноги.

— Я не могу ждать, — простонал он хрипло, — Я просто не могу ждать, пока ты будешь готова.