– Циновка наша.
– Ваша? Как бы не так. Она ничья, я подобрал ее на земле. А ты разошелся из-за такого пустяка.
– Циновка – необходимая вещь, особенно в пути, – назидательно произнес Иори. – Она укрывает от дождя, на ней можно спать. Отдай!
– Хорошо, только прежде возьми обратно слова про вора.
– Я не обязан извиняться, вещь моя. Не отдашь, так я сам возьму.
– Попробуй. Я – Усиноскэ из Араки. Не намерен уступать такому юнцу, как ты. Я – ученик самурая!
– Хорош ученик! Смел, когда рядом взрослые. Сам не рискнешь постоять за себя.
– Я это тебе попомню!
– Встретимся попозже.
– Где?
– У пагоды.
Усиноскэ побежал за чаем. Он вернулся, когда турнир уже возобновился.
Над толпой висело желтое облако пыли. В центре окруженного толпой пространства стоял монах с копьем, длинным, как шест птицелова. Его противники один за другим или падали оземь, или взлетали в воздух, подброшенные мощным рывком копья.
– Следующий! – выкрикивал монах. Желающих не находилось.
– Кто готов сразиться? Если такового нет, объявляйте меня, Нанкобо, победителем.
Нанкобо занимался под руководством Инъэя и разработал собственный стиль. Теперь он стал основным соперником Инсуна, который отсутствовал под предлогом болезни.
– Желающих больше нет! – объявил Нанкобо, опустив копье.
– Не торопись! – раздался чей-то голос. – Я – ученик Инсуна. Вызываю тебя на поединок!
Это кричал только что подбежавший монах, который, расталкивая толпу, протискивался к месту схваток.
Обменявшись поклонами, противники отскочили в противоположные стороны. Копья, нацеленные друг в друга, застыли. Пауза затянулась так, что нетерпеливая толпа зароптала. Внезапно гомон стих: копье Нанкобо коснулось головы противника, и тот повалился на землю, как огородное пугало, опрокинутое порывом ветра. Нанкобо расправил плечи и оглядел толпу:
– Теперь, кажется, смелых больше нет.
Из толпы выступил монах-отшельник с гор. Снимая со спины дорожный меик>к, он спросил:
– В турнире участвуют только монахи Ходзоина?
– Нет! – хором прокричали зрители.
– В таком случае я попробую. Дайте мне деревянный меч. Хёго взглянул на Сукэкуро и заметил:
– Интересный оборот. Исход уже предрешен.
– Конечно, Нанкобо не проиграет.
– А я говорю о противоположном. Если Нанкобо примет вызов, он проиграет.
Сукэкуро удивился, но не возразил.
Отшельнику подали меч, он вышел в круг и, поклонившись, сделал вызов Нанкобо. Монаху было лет сорок. Глядя на его осанку, любой догадался бы, что она приобретена не в горной хижине, а на полях сражений. Этот человек привык хладнокровно смотреть в глаза смерти. Говорил он тихо и неторопливо.
Нанкобо, несмотря на свою заносчивость, был не глуп.
– Вы посторонний? – поинтересовался он, хотя это было ясно всем.
– Да, – ответил монах с поклоном.
Чутье подсказало Нанкобо, что он может потерпеть поражение. Противник, должно быть, был искушеннее в технике. После Сэкигахары по стране под видом монахов бродило немало прославленных воинов, которые скрывались от властей.
– Я не могу сражаться с чужаком, – заявил Нанкобо.
– Мне сказали, что правила турнира допускают поединки с людьми, не имеющими отношения к вашему монастырю.
– Эти правила годятся для всех, кроме меня. Я не сражаюсь с посторонними, потому что выхожу на поединок не ради смерти противника. Боевое искусство – вид служения богам. Я совершенствую дух с помощью копья.
– Понятно, – улыбнулся отшельник. Он хотел еще что-то добавить, но, передумав, отдал меч и скрылся в толпе.
Нанкобо ушел с площадки, выпятив грудь и притворяясь, что неодобрительный гул толпы его не касается.
– Ну что? – торжествующе произнес Хёго.
– Ты совершенно прав.
– Этот человек из тех, кто скрывается на горе Кудо. Смените его облачение отшельника на доспехи, и вам предстанет один из известнейших воинов недавнего прошлого.
Толпа стала расходиться. Сукэкуро напрасно искал глазами Усиноскэ, который в этот момент находился за пагодой, где он условился встретиться с Иори. Мальчики стояли друг против друга, готовые броситься в драку.
– Не обижайся, если погибнешь, – сказал Иори.
– Не задавайся! – ответил Усиноскэ, поднимая с земли палку потолще.
Иори с занесенным мечом пошел в атаку. Усиноскэ отскочил назад. Иори подумал, что противник испугался, и с удвоенной силой рванулся вперед, но Усиноскэ подпрыгнул и ударил Иори ногой в голову. Тот упал, но мгновенно поднялся. Забыв уроки Мусаси и Гонноскэ, он бросился на противника с зажмуренными глазами. Усиноскэ качнулся в сторону и сбил Иори с ног.
– Я победил! – объявил Усиноскэ, но тут же вздрогнул, увидев, что Иори лежит неподвижно.
– Нет, ты не победил,– произнес Гонноскэ, ударив Усиноскэ палкой по бедру.
Усиноскэ закричал от боли, упал, но тут же вскочил и бросился наутек, но натолкнулся на Сукэкуро.
– Усиноскэ, что случилось?
Мальчик ловко спрятался за спину взрослого, предоставив Сукэкуро выяснять отношения с Гонноскэ. Казалось, столкновение между ними неизбежно. Сукэкуро взялся за меч, Гонноскэ сжал свою дубинку.
– Почему ты гонишься за мальчиком, явно намереваясь убить его? – гневно спросил Сукэкуро.
– Позволь и мне прежде задать вопрос. Ты видел, как твой мальчик сбил этого? – указал Гонноскэ на лежащего Иори.
– Он ваш?
– Да. А это ваш слуга?
– Слуга, но не официальный.
Сукэкуро строго посмотрел на Усиноскэ.
– Отвечай, почему ты сбил мальчика и хотел убежать. Говори правду!
Прежде чем Усиноскэ открыл рот, вмешался Иори. Он все еще не мог подняться.
– Это был поединок! Мы сражались, и я потерпел поражение, – крикнул он.
Растерянный Усиноскэ пробормотал:
– Я не знал, что циновка его. Я просто подобрал ее.
Взрослые, переглянувшись, рассмеялись. Не прояви они выдержанности, детская забава переросла бы в кровопролитие. Выйдя из храмовых ворот, Гонноскэ и Иори повернули налево, Сукэкуро и Усиноскэ – направо.
– Эта дорога к замку Коягю? – спросил Гонноскэ.
Сукэкуро поговорил о чем-то с Гонноскэ, и они вместе подошли к Хёго.
– Дела плохи, – вздохнул Хёго. – Вот если бы вы пришли три недели назад, когда Оцу не уехала в Эдо к Мусаси.
– Его нет в Эдо, – сказал Гонноскэ.– Никто не знает, где он.
– Как же она теперь в чужом городе? – вымолвил Хёго, сожалея, что вовремя не остановил Оцу.
Иори едва сдерживал слезы. Ему хотелось уйти куда-нибудь подальше и выплакать свое горе. Когда они с Гонноскэ шли сюда, он без умолку говорил о встрече с сестрой.
Усиноскэ подошел к мальчику и положил ему руку на плечо.
– Ты плачешь?
– Нет, конечно! – покачал головой Иори, хотя лицо его было мокрым от слез.
– Знаешь, как выкапывать дикий картофель?
– Конечно.
– Вон там я приметил несколько кустов. Проверим, кто быстрее выкопает.
– Давай!
День клонился к вечеру, но надо было еще о многом поговорить, поэтому Хёго предложил Гонноскэ пожить несколько дней в замке. Гонноскэ предпочел продолжать путь. Стали искать мальчиков.
– Вон они, что-то копают, – указал Хёго.
Иори и Усиноскэ были поглощены работой, которая требовала сноровки. Хрупкие корневища дикого картофеля глубоко сидели в земле. Взрослые подошли к мальчикам и некоторое время стояли молча, наблюдая за ними. Первым их заметил Усиноскэ. Мальчики рассмеялись и с двойным усердием продолжили работу.
– Я первый! – воскликнул Усиноскэ, вытаскивая длинное корневище.
Иори поднялся, держась за поясницу, как старый крестьянин.
– Мой корень придется копать до ночи, – проговорил он. С сокрушенным видом Иори отряхнул землю с одежды.
– Ты уже порядочно выкопал. Давай я достану, – предложил Усиноскэ.
– Не надо, – перехватил Иори руку Усиноскэ. – Ты можешь повредить корень.– Иори осторожно засыпал клубни и примял землю.
– Тогда прощай! – произнес Усиноскэ, с гордостью перекинув через плечо длинное корневище. Кончик корня оказался отломленным.
– Проиграл! – сказал Хёго. – Ты выиграл поединок, но проиграл в сражении с картофельным корнем.
ПОДМЕТАЛЬЩИКИ И ТОРГОВЦЫ
Облетали побледневшие лепестки вишни, навевая грустные воспоминания о минувшем, когда Нара была столицей. Было жарко, но Гонноскэ и Иори бодро шагали вперед.
– Он все идет за нами. – Иори потянул за рукав Гонноскэ.
– Делай вид, будто не замечаешь, – не оглядываясь, ответил Гонноскэ.
– Мы видели его на постоялом дворе, где ночевали.
– Не волнуйся, взять грабителю у нас нечего.
– А наши жизни? Это совсем не пустяк.
– А за нее мы постоим,– ответил Гонноскэ, крепче сжимая дубинку.
Гонноскэ знал, что шедший следом человек – тот самый отшельник, который накануне вызвал на поединок Нанкобо, но не мог предположить, почему тот преследует их.
– Он исчез, – сообщил, оглянувшись, Иори.
– Устал, верно, – ответил Гонноскэ. – От этого мне, правда, не легче.
Переночевав в придорожной деревне, Гонноскэ и Иори утром следующего дня добрались до Амано Кавати. Это была деревенька, тянувшаяся вдоль прозрачного горного ручья. Гонноскэ пришел сюда, чтобы поставить в храме Конгодзи табличку в память о матери. Конгодзи еще называли «Женской горой Коя». Первым делом он хотел найти женщину по имени Оан, которую знал с детства, и попросить ее иногда возжигать благовония перед поминальной табличкой.
В деревне Гонноскэ сказали, что Оан – жена Тороку, винокура при храме. Гонноскэ недоумевал, услышав такое, потому что при входе в храм висели объявления, запрещавшие сакэ и прочие горячительные напитки на всей его территории. Могла ли там находиться винокурня?
Все выяснилось из разговора с самим Тороку, который вызвался договориться с настоятелем храма относительно объявления. Тороку рассказал, что в свое время Тоётоми Хидэёси похвалил сакэ из винокурни при храме, и монахи решили построить специальную винокурню для поставки сакэ Хидэёси и другим даймё, которые покровительствовали храму. После смерти Хидэёси производство сократилось, но до сих пор сакэ поставляли некоторым знатным семействам.
На следующее утро, когда Гонноскэ и Иори проснулись, Тороку уже не было дома. Он вернулся после полудня с сообщением, что настоятель готов их принять.
К удивлению Гонноскэ и Иори, настоятель, полноватый человек, был одет в поношенное облачение, как простой монах. Его наряд дополнили бы посох и драная тростниковая шляпа.
– Это те люди, которые заказывали молебен? – добродушно спросил настоятель.
– Да, – ответил Тороку, касаясь лбом земли в поклоне.
Они прошли зал Якуси, трапезную, одноярусную пагоду – сокровищницу, кельи монахов. Перед входом в зал Дайнити к настоятелю подошел молодой монах. Настоятель что-то сказал ему, и тот, достав огромный ключ, открыл двери.
Гонноскэ и Иори опустились на колени. Перед ними возвышалась трехметровая золоченая статуя Дайнити, верховного Будды одной из мистических сект. В алтаре появился торжественно облаченный настоятель, он начал читать сутры. Теперь он выглядел внушительно и величаво, как и подобает настоятелю храма.
Легкое облачко затуманило взор Гонноскэ, и вдруг он увидел перевал Сиёдзири, где он сражается с Мусаси, а мать, сидя с прямой, как доска, спиной, наблюдает за ними. Он услышал ее голос, который спас его от смерти.
Когда Гонноскэ вернулся к действительности, чтение молитвы закончилось, и настоятель ушел. Рядом сидел Иори, завороженно взиравший на статую Дайнити, шедевр великого Ункэя, жившего в тринадцатом веке.
– Это моя сестра! – произнес мальчик. – Этот Будда похож на мою сестру.
Гонноскэ рассмеялся.
– Ты что выдумал? Ты ведь ее никогда не видел. Такого милосердного и отрешенного лица, как у Дайнити, не может быть ни у одного смертного.
– Я ее видел! – тряхнул головой Иори. – Даже говорил с ней. Это было в Эдо, недалеко от усадьбы князя Ягю. Я не знал тогда, что она моя сестра. Когда настоятель читал молитву, статуя вдруг обрела ее лицо и что-то мне сказала.
Они вышли из храма и сели на ступеньки, все еще переживая волнение, вызванное поминальной службой.
Невдалеке старая монахиня в шелковой белой повязке на голове и немолодой дородный человек мели дорожку. На мужчине были простое хлопчатобумажное кимоно и безрукавка. На ногах соломенные сандалии с кожаными носками, на боку – короткий меч.
– Ты устала, мама. Отдохни, я один домету, – сказал мужчина. Монахиня засмеялась.
– Я-то не устала, а у тебя с непривычки горят ладони.
– По правде, уже мозоли натер.
– Хорошая память о храме.
– Мне нравится работать. Я чувствую себя обновленным. Наш скромный труд угоден богам.
– Пора, уже темнеет.
Коэцу и Мёсю прошли мимо Гонноскэ и Иори. Мёсю, улыбнувшись, спросила:
– Осматриваете храмовые достопримечательности?
– Нет, я заказывал поминальную службу по матушке.
– Отрадно видеть людей, почитающих родителей, – сказала Мёсю, погладив Иори по голове. – Коэцу,– обратилась она к сыну, – у тебя осталось печенье?
Коэцу достал пакетик из рукава кимоно и, извиняясь, проговорил:
– Простите, что предлагаем вам остатки.
– Можно я возьму? – попросил Иори у Гонноскэ.
– Пожалуйста,– сказал Гонноскэ и поблагодарил Коэцу.
– Судя по говору, вы с востока, – заметила Мёсю. – Далеко ли держите путь?
– Наша дорога бесконечна. Я и этот мальчик избрали Путь Меча, – ответил Гонноскэ.
– Тяжкий путь. Кто ваш учитель?
– Миямото Мусаси.
– Не может быть! – воскликнула Мёсю.
– Где он сейчас? – спросил Коэцу.– Много воды утекло со дня нашей последней встречи.
Слушая рассказ Гонноскэ, Коэцу понимающе кивал, словно говоря: «Я знал, что все так и произойдет». Закончив рассказ, Гонноскэ спросил:
– Позвольте узнать ваше имя.
– Прошу прощения, что забыл представиться! – воскликнул Коэцу и назвал себя.
Гонноскэ знал имя выдающегося мастера по полировке мечей, но не предполагал, что когда-нибудь встретит его при тАких обстоятельствах. Зачем богатому горожанину подметать дорожки в храме?
– Здесь у вас могила родственника? Или вы любуетесь красотой окрестностей?
– Нет, мы не на прогулке, – возразил Коэцу. – Это святые места. Все здесь воплощает дух страны – храмы, сосны, скалы, трава. Подметая дорожки, мы с матушкой приносим дань уважения одухотворенной красоте Японии.
Взошла луна. Четверо людей медленно спускались по склону холма, отбрасывая призрачные тени.
– Мы уезжаем завтра, – сказал Коэцу. – Если увидите Мусаси, передайте ему, что мы с нетерпением ждем его.
Гонноскэ и Иори подошли к глубокому ручью, который тек вдоль внешней стены храма, служа естественным рвом. Едва они ступили на деревянный мост, как на них бросилась белая фигура, вооруженная палкой. Гонноскэ успел увернуться, но Иори полетел в ручей. Человек в белом принял боевую стойку. Его мощные ноги походили на стволы деревьев. Гонноскэ узнал преследовавшего их монаха.
– Кто ты? – крикнул Гонноскэ, но ответа не получил. – Объясни, почему ты нападешь на Мусо Гонноскэ? В чем причина?
Монах словно оглох. Глаза его горели ненавистью, он неотвратимо надвигался. Раздался оглушительный треск, и половина палки полетела из рук монаха в воздух, а вторую он метнул в Гонноскэ. Тот пригнулся, а монах, обнажив меч, неистово топая по настилу моста, пошел в атаку.
– Негодяй! – крикнул Иори и запустил в монаха камнем. Тот схватился за глаз и вдруг побежал прочь.
– Стой! – кричал Иори, выбираясь из ручья.
– Оставь его, – обнял мальчика за плечо Гонноскэ.
– Получил свое! – торжествующе сказал Иори, швыряя в воду горсть камней.
Вскоре после их возвращения в дом Тороку налетел ураган. Ветер ревел, грозя сорвать крышу с дома, тревожно гудел в роще. Иори размышлял о таинственном монахе. Ему казалось, что страшная, как привидение, фигура наступает на него из мрака. Закрывшись с головой одеялом, Иори провалился в тяжелое забытье.
Утром, когда Гонноскэ и Иори отправились в путь, над горами сияла радуга. Едва они вышли из деревни, как к ним присоединился человек, похожий с виду на бродячего торговца. Он возник словно из утреннего тумана. Гонноскэ сдержанно ответил на веселое приветствие незнакомца. Тот явно старался завязать разговор.
– Вы останавливались у Тороку? – болтал он. – Я его давно знаю. У него чудесная семья.
Гонноскэ неопределенно хмыкнул.
– Я изредка бываю в замке Коягю. Кимура Сукэкуро оказал мне немало добрых услуг.
Молчание собеседников не обескураживало торговца.
– Вы были на «Женской горе Коя»? Теперь вам непременно надо посетить саму гору Коя. Самая подходящая пора. Снег растаял, дороги подправлены. Можно добраться через перевалы Амами и Киими, а переночевать в Хасимото или Камуро.
Гонноскэ насторожился. Торговец пытался выведать их маршрут.
– Чем торгуешь? – поинтересовался Гонноскэ.
– Крученой веревкой. – Торговец похлопал по небольшому мешку. – Эту веревку недавно стали продавать, но на нее хороший спрос. Тороку мне помог, потому что рассказывал о моем товаре паломникам в Конгодзи. Я хотел переночевать у него, а в его доме уже было двое гостей, то есть вы. Не повезло! Когда я у него останавливаюсь, он допьяна Угощает меня превосходным сакэ.
Гонноскэ, немного успокоившись, стал расспрашивать случайного Попутчика про дорогу. Торговец прекрасно знал здешние места. Когда они достигли плато Амами, беседа их текла непринужденно.
Неожиданно появился еще один человек.
– Эй, Сугидзо! – окликнул он торговца. – Почему не подождал меня? Я неотлучно был в деревне Амано. Ты ведь обещал взять меня с собой.
– Прости, Гэнскэ! – ответил торговец. – Мы так разговорились, что я совсем забыл про тебя.
Гэнскэ оказался тоже торговцем веревками.
Когда путники подошли к узкому оврагу глубиной метров в шесть, Сугидзо остановился перед громадным бревном на опорах, заменявшим мост.
– Рискованное дело, – сказал он, внезапно посерьезнев. Овраг, скорее всего, появился после землетрясения.
– Почему? – не понял Гонноскэ.
– Опоры слабые. Щебень из-под них вымыло. Надо укрепить их камнями. Потрудимся ради других путников.
Торговцы принялись забивать камни под опоры. Гонноскэ удивился. Конечно, торговцы много путешествуют и знают тяготы пути, но они не из тех, кто задаром старается для людей.
– Готово! – сказал Гэнскэ и сделал несколько шагов по бревну, пробуя его надежность.
Балансируя, он перебрался на другую сторону и позвал попутчиков. Гонноскэ пошел впереди, следом за Иори. Они вдруг вскрикнули в один голос – у Гэнскэ неизвестно откуда в руках появилось копье. Иори оглянулся – Сугидзо тоже держал копье.
– Гонноскэ! – в растерянности закричал Иори.
Гонноскэ обнял мальчика за плечи и на миг закрыл глаза, поручая себя воле небес.
– Негодяй! – крикнул Гонноскэ.
– Придержи язык! – раздалось откуда-то сверху.
Гонноскэ взглянул вверх и увидел на дороге знакомого отшельника. Глаз монаха украшал огромный синяк.
– Спокойно! – шепнул Гонноскэ Иори, а потом громко прокричал: – Это ты, подлец, все подстроил! На этот раз ты дал промах.
– Я знаю, что у вас и взять нечего. Зато я скоро узнаю, почему вы шпионите.
– Ты назвал меня шпионом?
– Собака Токугавы! Брось дубинку и заложи руки за спину. Не делай глупостей!
– Послушай, ты ошибаешься. Я из Эдо, но никакой ни шпион. Я изучаю боевые искусства, зовут меня Мусо Гонноскэ.
– Не ври!
– С чего ты взял, что я шпион?
– Друзья сообщили нам, что из Эдо под видом странника, путешествующего с мальчиком, направлен шпион. Вас послал Ходзё, владелец Авы. Брось дубинку и не вздумай сопротивляться.
– Никуда я не пойду.
– Тогда умрешь.
Гэнскэ и Сугидзо сделали шаг вперед. Гонноскэ хлопнул Иори по спине, чтобы вывести его из-под копья, и тот с криком рухнул в кусты, росшие на дне оврага. Гонноскэ, рыкнув, бросился на Сугидзо. Тот сделал выпад вперед, но Гонноскэ оказался проворнее. Наконечник копья прошел мимо цели, а Гонноскэ оседлал поваленного на землю противника и припечатал кулаком его физиономию. Вскочив на ноги, Гонноскэ схватил свою дубинку.
– Жду вас, трусы! – крикнул он, а в этот же миг поверх травы, как змеи, скользнули четыре веревки: одна обвила руку Гонноскэ, вторая – его ноги, третья – шею, четвертая – дубинку. Гонноскэ дернулся, как кузнечик в паутине, пытаясь освободиться, и из леса к нему подскочило с полдюжины мужчин, которые связали его крепче снопа соломы. Все до одного были одеты как продавцы веревок.
– Достаньте коня! На гору Кудо его надо доставить в добром здравии, – распорядился монах.
ЦВЕТОК ГРУШИ
Под темными сводами криптомерии птичий хор звучал как песня мифической птицы Калавинка.
Два человека спускались с горы Коя, где посетили пагоды и внутреннее святилище. Они остановились на маленьком арочном мосту, соединявшем внутреннюю и внешнюю части храмовой территории.
– Нуиноскэ, – неторопливо проговорил человек постарше, – жизнь наша – бренный и краткий миг.
Тяжелый домотканый плащ и простые хакама делали его похожим на деревенского самурая, но при нем были превосходное оружие и_ весьма щегольского вида спутник, который вряд ли оказался бы в обществе деревенского самурая.
– Ты видел могилы,– продолжал тот, что постарше. – Ода Нобунага, Акати Мицухидэ, Исида Мицунари, Кобаякава Кинго – знаменитые военачальники, всего несколько лет назад пребывавшие в здравии. И рядом лежат замшелые камни на могилах великих мужей из кланов Минамото и Тайра.
– Друзья и враги в одной земле.
– Теперь от них остались лишь надгробные камни. Гремели ли слава Уэсуги и Такэды или их деяния пригрезились нам!
– Мною владеет странное чувство, словно мир, в котором мы живем, нереален.
– Может, нечто неземное витает над этими местами?
– Как знать...
– Недаром этот мост зовут Мостом грез.
– Выразительное название.
– По-моему, иллюзия – это истина, равно как просветление – реальность. Будь иллюзии бесплотны, мир не существовал бы. Самурай, посвятивший жизнь сюзерену, ни на минуту не должен усомниться в своем предназначении. Дзэн, которому я служу, являет собой живое учение. В нем воплощен наш грешный мир. Самурай, который дрожит при мысли о непостоянстве или презирает мир, не способен до конца исполнить свой долг. Перейдем от Моста грез в другой мир.
Человек шел с легкостью, необыкновенной для его возраста. Уви-' дев монахов из Сэйгандзи, он хмуро проговорил:
– К чему это?
Монахи из храма, где накануне ночевал пожилой человек, выстроились шеренгой, чтобы пожелать счастливого пути, хотя гость распрощался со всеми утром, избегая формальностей этикета.
Пожилой человек вежливо простился с монахами и заспешил по дороге, вьющейся по склону горы над долиной Кудзюкутани. Ступив наконец в естественный мир природы, он успокоился. Запахи земли вдохнули силы в его подверженную мирским слабостям плоть.
– Кто вы? – раздался голос на повороте дороги.
– Кто вы? – эхом откликнулся Нуиноскэ.
– Простите, вы случайно не господин Нагаока Садо, старший вассал князя Хосокавы Тадатоси? – спросил статный самурай, стоявший посреди дороги.
– Я – Нагаока. Кто ты и как узнал, что я здесь?
– Меня зовут Дайскэ, я – единственный сын Гэссо, который живет отшельником на горе Кудо.
Видя, что названное имя не произвело впечатления на собеседника, Дайскэ добавил:
– Отец принял новое имя, но до битвы при Сэкигахаре его звали Санада Саэмонноскэ.
– Вернее, Санада Юкимура?
– Да, господин. Утром к отцу заходил монах из Сэйгандзи и сообщил, что вы совершаете паломничество на гору Коя. Вы путешествуете, не оглашая своего имени, но отец счел за честь пригласить вас на чай.
– Очень любезно, – ответил после короткого молчания Садо. – Полагаю, мы можем принять ваше приглашение.
– Вы окажете отцу честь, переночевав у нас,– сказал Дайскэ. Садо размышлял, разумно ли пользоваться гостеприимством человека, который считается врагом Токугавы.
– Ну что же, я не прочь выпить чаю с твоим отцом, а ты как думаешь, Нуиноскэ?
– Да, господин. \
От деревни на горе Кудо они взобрались еще выше, где стоял одинокий дом, окруженный стеной, увитой плющом. Дом походил на усадьбу мелкого феодала. Во всем чувствовался утонченный вкус.
– Отец вон в том домике под соломенной крышей, – сказал Дайскэ, когда они вошли в ворота.
Во дворе был небольшой огород. Главный дом стоял тыльной стороной к отвесной скале, вдоль веранды рос бамбук, а далее видны были еще два строения.
Садо провели в комнату, а Нуиноскэ опустился на колени перед входом.
– Какая здесь тишина, – заметил Садо.
Вскоре появилась молодая женщина, жена Дайскэ. Подав чай, она тИхо удалилась.
Из комнаты открывался вид на сад и долину. Внизу лежала деревня й совсем далеко – городок Камуро. Маленькие белые цветы цеплялись за мох, покрывавший соломенную крышу, в комнате пахло редкими благовониями. Поблизости журчал невидимый ручей. Изысканная обстановка напоминала о том, что дом принадлежал второму сыну Сана-ды Масаюки, владетеля замка Уэда, и что доход его составлял около четырех тысяч коку риса.
Столбы и балки казались тонкими, потолок низким. Стена за ни-шей-токонома обмазана красной глиной. Единственным украшением в нише была цветущая грушевая ветка в тонкой желто-зеленой керамической вазе. Садо вспомнил Бо Цзюйя и его «Одинокий цветок груши, омытый весенним дождем», стихи о любви китайского императора и Ян Гуйфэй. Ему даже почудились беззвучные рыдания возлюбленных.
Взгляд Садо переместился с цветка на висящий над ним свиток, на котором нетвердым детским почерком было выведено «Хококу Даймёд-зин» – имя Хидэёси, данное ему после смерти, когда его обожествили. Рядом висела маленькая табличка, которая гласила, что эта надпись сделана сыном Хидэёси, Хидэёри, в возрасте восьми лет. Садо немного подвинулся, чтобы не сидеть спиной к свитку. Он понял, что приятный аромат исходил от сёдзи и стен, пропитанных благовониями, которые здесь возжигали каждое утро в память о Хидэёси. Вероятно, ежедневно совершались и приношения сакэ, как полагается при почитании синтоистских богов.
«Юкимура по-прежнему предан Хидэёси», – подумал Садо. Он не понимал, почему Юкимура выставляет свиток на всеобщее обозрение. Об этом человеке, выжидающем момента для возвращения на государственную службу, давно должны были донести Токугаве.
Послышались легкие шаги, и в комнату вошел невысокий худой человек в безрукавке и с коротким мечом за поясом. Выглядел он самым обыкновенным человеком. Он низко поклонился гостю. Непритязательная скромность хозяина смущала Садо. Формально Юкимура отказался от своего звания, став ронином под именем Дэнсин Гэссо, но он оставался сыном Санады Масаюки, а его старший брат Нобу-юки был даймё, приближенным к Токугаве. Садо был простым вассалом, занимая более низкую ступень в обществе.
– Вы ставите меня в неловкое положение вашей учтивостью, – проговорил Садо, склоняясь в поклоне. – Ваше приглашение – неожиданная честь для меня. Рад видеть вас в добром здравии.
– Мне тоже приятно повидать вас, – ответил Юкимура, выпрямляя спину, хотя Садо все еще не поднял головы. – Я слышал, что князь Тадатоси вернулся в Будзэн.
– Да, пошел третий год со дня кончины Юсая. Тадатоси решил, что настала пора вернуться.
– Неужели третий год?
– Да. Я сам был в Будзэне, хотя не понимаю, зачем Тадатоси ветхая развалина вроде меня. Я состоял еще при его дедушке.
После формальностей, положенных по этикету, начался непринужденный разговор.
– Вы поддерживаете связь с Гудо, нашим наставником в учении Дзэн? – спросил Юкимура.
– Нет, я давно ничего о нем не слышал. Ведь я впервые встретил вас в его комнате для медитаций. Вы были тогда мальчиком, вас привел отец.
– Да, много страждущих стремилось тогда к Гудо в поисках утешения,– произнес Юкимура. – Он принимал всех, старых и молодых, даймё и ронинов. Помните, в ту пору у ног Гудо сидел молодой ронин из Мимасаки по имени Миямото...
– Миямото Мусаси?
– Да-да, Мусаси. Он поразил меня глубиной мыслей, хотя ему было всего двадцать лет. Он всегда был одет в невероятно грязное кимоно.
– Да. Недавно я слышал о нем в Эдо.
– У него большое будущее. Гудо говорил, что Мусаси проник в суть Дзэн. Потом Мусаси исчез, а года два назад до меня донеслась молва о его блестящей победе над школой Ёсиоки.
– Я встретился с ним совершенно случайно,– сказал Садо. – В провинции Симоса он научил крестьян обороняться от бандитов, а потом помог им преобразить дикую пустошь в плодородные поля.
– Да, этот ронин из тех людей, которых Гудо называл жемчужиной в бескрайнем синем море.
– Вы действительно так считаете? Я рекомендовал Мусаси Тадатоси, но отыскать его оказалось труднее, чем жемчужину. Я твердо верил, что такой самурай на государственной должности будет служить не за жалованье, а ради осуществления своих идей. Он никогда не изменит своему идеалу. Не исключено, что Мусаси предпочтет гору Кудо дому Хосокавы.
– Что?
Садо лишь засмеялся в ответ, притворившись, будто оговорился.
– Вы, конечно, шутите, – проговорил Юкимура. – В теперешних стесненных обстоятельствах я не могу нанять даже слугу, не говоря об известном ронине. Сомневаюсь, что Мусаси придет, если я его приглашу.
– Известно, что Хосокава на стороне Токугавы, а вы – главная опора Хидэёри. Увидев свиток, я восхитился вашей преданностью.
Юкимура сделал вид, что обиделся.
– Его подарил мне один человек в замке Осака в обмен на портрет Хидэёси. Я берегу этот свиток, но Хидэёси давно мертв. Времена меняются, Осака приходит в упадок, а клан Токугава набирает силу. Я не могу нарушать присягу и менять сюзерена.
