Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

      – Куда ты, Матахати?
      Матахати забыл о своих попутчиках.
      – Простите меня, – бормотал он. – Сказать по правде...
      Как объяснить то, что он сам еще не совсем понял? Как взять себя в руки?
      – Я решил отказаться от монашества и вернуться в мир. Я ведь не принял постриг, – на одном дыхании выпалил он.
      – Вернуться в мир? – изумился Коэцу. – Столь внезапно!
      – Я все вам объясню. Я только что увидел женщину, с которой прежде жил. У нее ребенок. Он мой.
      – Уверен?
      – Да, мне кажется...
      – Успокойся и подумай. Малыш точно твой?
      – Да. Я отец... Я не знал. Какой стыд! Я не допущу, чтобы она оставалась нищей уличной торговкой. Я буду работать и помогать растить ребенка.
      Коэцу и Гонноскэ переглянулись, сомневаясь, в своем ли уме Матахати.
      – Тебе виднее, – проговорил Коэцу.
      Матахати снял монашеское облачение, надетое поверх обычного кимоно, и передал его Коэцу вместе с четками.
      – Передайте это Гудо в Мёсиндзи. Скажите ему, пожалуйста, что я остался в Осаке. Я найду работу и стану примерным отцом.
      – Подобает ли с такой легкостью отказываться от монашества?
      – Учитель говорил мне, что я могу вернуться в мир когда захочу. Говорил, что совершенствоваться в вере не обязательно в монастыре. Гораздо труднее хранить веру во лжи и грязи мирской жизни, чем в чистоте и уединенности монастырской обители.
      – Он прав.
      – Я год провел с учителем, но он до сих пор не дал мне монашеского имени. Он зовет меня мирским именем «Матахати». Может, что-то должно произойти в моем будущем рождении, чего я пока не понимаю. Я обращусь к учителю за наставлением.
      Матахати ушел.

ВЕЧЕРНИЙ КОРАБЛЬ

      Длинное красное облако висело над горизонтом, как знамя. Мелкое, прозрачное море было спокойным. На дне среди водорослей застыл осьминог.
      В полдень в устье реки Сикама к берегу причалила лодка. Под вечер над ней заструился дымок от глиняного очага, сложенного на корме. Старая женщина ломала лучины и подкладывала их в огонь.
      – Холодно? – спросила она свою спутницу.
      – Нет, – ответила девушка, лежавшая за занавеской из плетеной соломы. Она с трудом подняла голову, чтобы посмотреть на старуху. – Не беспокойтесь, почтеннейшая. Лучше поберегите себя. У вас голос охрип.
      Осуги помешивала похлебку в горшке.
      – Со мной ничего не случится, а ты больна. Ты должна поесть и набраться сил, чтобы встретить корабль.
      Оцу, глотая слезы, смотрела на море. Там виднелось несколько лодок с рыбаками, ловившими осьминогов, и две грузовые барки. Корабль из Сакаи не появлялся.
      – Опаздывает. Мне сказали, что корабль должен проплыть здесь до захода солнца, – произнесла Осуги.
      Слух об отъезде Мусаси быстро разлетелся по округе. Узнав новость, Дзётаро из Химэдзи сообщил об этом Осуги, а та без промедления поспешила в храм Сипподзи, где нашла приют больная Оцу.
      С той памятной ночи Осуги так часто просила прощения у Оцу, что уже надоела ей. Оцу не считала, что заболела по вине Осуги. По всей видимости, это был тот же недуг, который продержал ее в постели несколько месяцев в доме Карасумару в Киото. Утром и вечером Оцу бил кашель и начинало лихорадить. Оцу похудела и сделалась еще прелестнее, но от этой прозрачной красоты сердца окружавших ее людей сжимались от жалости.
      Глаза Оцу ярко горели. Она радовалась перемене, происшедшей с Осуги. Ту словно подменили, когда она убедилась в ошибочности подозрений относительно Оцу и Мусаси. Оцу все еще не покидала надежда вскоре увидеть Мусаси.
      «Я должна искупить то зло, которое я вам причинила, – говорила Осуги. – Брошусь в ноги Мусаси, вымолю прощение и уговорю его жениться на тебе».
      Осуги объявила перед всей деревней, что обещание Оцу выйти замуж за Матахати потеряло силу. Она без конца говорила, что Оцу должна стать женой Мусаси. Осуги ухаживала за больной Оцу, приходя утром и вечером в Сипподзи. Однажды со слезами на глазах она призналась: «Если бы не ты, Оцу, я бы погибла той ночью в пещере».
      Сначала Оцу не верила в искренность Осуги. Ей казалось, что угрызения совести недолго будут мучить старуху. Проходили дни, а Осуги все также заботливо ходила за Оцу.
      «Я не предполагала, что у нее такое доброе сердце», – удивлялась Оцу. Осуги переменилась не только к Оцу, но и ко всем деревенским. Потрясенные смиренностью грозной Осуги, они перешептывались: «Уж не спятила ли старая карга?»
      Одна из близких знакомых Осуги прямо спросила ее: «Что с тобой? Хорошеешь с каждым днем».
      Дома Осуги взглянула на себя в зеркало. «Может, она и права», – подумала Осуги. Голова у нее совершенно поседела. Она ничуть не горевала, веря, что и в душе у нее не осталось ни одного черного пятна.
      Когда Осуги сказала Оцу, что корабль, на котором отплыл Мусаси, зайдет в Сикаму за грузом, Оцу сказала:
      – Я буду ждать Мусаси там.
      – Я пойду с тобой, – заявила Осуги.
      Через час они были уже в пути. В Химэдзи они добрались к вечеру. По совету Тандзаэмона решили, что Мусаси не стоит открыто встречаться с Оцу, люди подумают, что они любовники. Во избежание сплетен Оцу должна была находиться в лодке подальше от любопытных глаз.
      Море потемнело, в небе засветились звезды. Около дома красильщика, где недавно жила Оцу, два десятка самураев из Химэдзи ждали корабль, чтобы приветствовать Мусаси.
      – Уж не перепутали ли мы день? – предположил один из встречающих.
      – Не волнуйся! В здешней конторе Кобаяси подтвердили, что корабль будет сегодня.
      – Смотри, вон он!
      – По парусу, похоже, наш!
      Самураи шумной толпой двинулись к берегу, а Дзётаро побежал к месту впадения реки в море, где находилась лодка.
      – Оцу, корабль Мусаси показался! – радостно закричал он.
      – Правда? Где он? – Оцу поднялась, но от слабости чуть не упала в воду.
      – Осторожно! – подхватила ее Осуги.
      Они стояли рядом, вглядываясь в темноту. Наконец появился отчетливый силуэт корабля.
      – Вот он! – крикнул Дзётаро.
      – Греби! Скорее к кораблю! – взволнованно произнесла Оцу.
      – Нам никуда не надо плыть. Один из наших самураев на лодке подплывет к кораблю и доставит Мусаси на берег.
      – Его окружит толпа, и Оцу не сможет с ним повидаться, – сказала Осуги. – Заморочил нам голову со своими самураями. Без толку ждем в этой лодке! Следовало ждать Мусаси в доме красильщика.
      – Успокойтесь, мы с отцом обязательно приведем Мусаси, – возразил Дзётаро. – Ждите меня здесь!
      – Приляг и отдохни, Оцу, – сказала Осуги.
      Оцу покорно легла, но от волнения у нее начался сильный кашель.
      – Успокойся, Мусаси скоро придет, – ласково приговаривала Осуги, растирая ей спину.
      Приступ прошел, и Оцу принялась поправлять волосы.
      Время шло, но Мусаси не появлялся. Осуги забеспокоилась. Оставив Оцу, она сошла на берег. Оцу свернула одеяло и вместе с подушкой накрыла его циновкой, перевязала оби и поправила кимоно. Она не представляла, как заговорит с Мусаси. Боялась, что не вымолвит и слова, как это случалось раньше. Ей не хотелось его тревожить, ведь он отправлялся на поединок, о котором говорила вся страна. Сердце Оцу неистово колотилось.
      В темноте поблескивала вода, кругом стояла тишина. Послышался топот бегущего Дзётаро.
      – Наконец-то! – с облегчением произнесла Осуги. – Где Мусаси?
      – Простите меня!
      – Что это значит?
      – Я все объясню.
      – Никаких объяснений. Где он?
      – Он не придет.
      – Не придет?!
      Дзётаро, запинаясь от сознания своей вины, рассказал, что произошло.
      Самурай подплыл на лодке к кораблю, но ему сообщили, что корабль подходить к берегу не будет, потому что в Сикаме никто из пассажиров не сходит. Самураю удалось поговорить с Мусаси, и тот ему сказал, что об остановке не может быть и речи. И капитан и Мусаси хотели поскорее прибыть в Кокуру. Когда самурай вернулся к пристани, корабль уже направлялся в открытое море.
      – А почему ты не поехал в лодке? – спросила Осуги.
      – Я думал... Да что теперь толковать! Ничего не поделаешь.
      – Какая досада! Бедная Оцу! Скажи ей сам, Дзётаро. У меня не хватает духу. Только поосторожнее рассказывай.
      Дзётаро не пришлось говорить, потому что Оцу все слышала. Вода плескалась о борт лодки, словно успокаивала ее разбитое сердце. «Пусть я не встретила его сегодня, но увижу его в другой день на другом берегу», – думала она. Слезы струились по щекам. Оцу смотрела вслед невидимому парусу, который плыл на запад далеко в море.
      Неожиданно Оцу ощутила прежде неведомое чувство. Какая-то неземная сила наполняла ее существо. Она дремала под ее хрупкой телесной оболочкой. Оцу не понимала, сколь несгибаема сила ее духа, которая помогала ей преодолевать лишения и болезни. Горячая кровь прихлынула к щекам.
      – Почтеннейший! Дзётаро! – позвала она.
      – Что, Оцу? – уныло отозвался Дзётаро.
      – Я все слышала и не буду плакать. Я отправляюсь в Кокуру, чтобы увидеть поединок. Мы не знаем, победит ли Мусаси. Если он погибнет, я увезу с собой его прах.
      – Ты ведь хвораешь, Оцу.
      – Никогда не говорите мне о болезни. Я не совсем здорова, но пока я не увижу, как закончился поединок...
      «Я не умру», – едва не произнесла вслух Оцу. Она тут же начала сборы. Оцу без посторонней помощи вышла из лодки.

СОКОЛ И ЖЕНЩИНА

      Во времена битвы при Сэкигахаре крепость Кокура принадлежала Мори Кацуноби, владетелю Ики, но потом замок был перестроен и обрел нового хозяина. Его башни и белоснежные стены словно говорили о мощи дома Хосокавы, во главе которого сейчас стоял Тадатоси, принявший власть от отца, Тадаоки.
      С приездом Кодзиро стиль Ганрю, развившийся на основе техники Тоды Сэйгэна и Канэмаки Дзисая, получил громкую славу на острове Кюсю. К Кодзиро приезжали учиться даже с острова Сикоку. Ученики надеялись года через два обзавестись свидетельством и разрешением давать уроки нового стиля.
      Кодзиро упивался славой. Однажды слышали, как сам Тадатоси сказал, что нашел себе хорошего фехтовальщика. В доме Хосокавы единодушно считали, что Кодзиро – необыкновенный человек. Когда он отправлялся из дома в замок, его сопровождала свита из семи копьеносцев. Встречные наперебой выражали ему почтение.
      До Кодзиро главным наставником по фехтованию при Хосокаве был Удзииэ Магосиро, мастер стиля Синкагэ, но новичок мигом затмил его. Кодзиро проявил великодушие, заявив Тадатоси: «Не отпускайте Удлизииэ. Стиль его не броский с виду, но исполнен зрелости, которой нам, молодым, не хватает». Кодзиро предложил заниматься в крепостном дадзё по очереди с Магосиро. Слышали, как князь сказал: «Кодзиро считает стиль Магосиро не впечатляющим, но зрелым. Магосиро заявляет, что Кодзиро – гений, с которым он не может соперничать. Кто из них прав? Надо устроить им поединок».
      Оба фехтовальщика согласились сразиться на деревянных мечах в присутствии хозяина замка. При первом удобном случае Кодзиро бросил меч к ногам Магосиро.
      – Я не могу состязаться с вами. Простите мою самонадеянность.
      – Не скромничай, – ответил Магосиро. – Это я тебе не пара. Свидетели не знали, поступил ли Кодзиро так из сострадания или по корыстным соображениям, так или иначе, его слава приумножилась. Кодзиро ровно относился к Магосиро, но как только речь заходила о растущей славе Мусаси, Кодзиро осаживал собеседника.
      – Мусаси? – брезгливо произносил он. – Ну да, он ловко создает себе репутацию. Толкует о стиле двух мечей. Конечно, он не без способностей, сейчас в Осаке и Киото ему нет соперника... – И всякий раз Кодзиро делал вид, словно чего-то не договаривает.
      Однажды к Кодзиро зашел известный фехтовальщик, который имел неосторожность заметить:
      – Я не встречал Мусаси, но его называют величайшим бойцом со времен Коидзуми и Цукахары. Исключение составляет, пожалуй, Ягю Сэкисюсай. Пусть и он не величайший среди великих, но, несомненно, истинный мастер меча.
      Кодзиро не мог скрыть досады.
      – Люди слепы. Многие считают его великим человеком или совершенным фехтовальщиком, но такие похвалы свидетельствуют лишь об упадке «Искусства Войны» в наше время. Мы живем в век, когда честолюбивый выскочка может без труда завоевать симпатии людей. Уж я-то прекрасно знаю Мусаси. Я наблюдал, как несколько лет назад Мусаси начинал карьеру в Киото в Итидзёдзи. В Итидзёдзи в сражении со школой Ёсиоки он проявил присущие ему жестокость и подлость. Согласен, ему противостоял численно превосходящий противник, и что же Мусаси предпринял? Удрал, как только подвернулась возможность. Зная его гордыню и прошлое, я бы побрезговал и плюнуть в него. Что ж, можно называть знатоком того, кто всю жизнь зубрил «Искусство Войны», но только не мастером меча.
      Кодзиро воспринимал добрые слова о Мусаси как личное оскорбление, чем удивлял окружающих. Поползли слухи о личной вражде между Кодзиро и Мусаси, которые вскоре переросли в молву о предстоящем поединке. Кодзиро по приказу князя Тадатоси направил Мусаси официальный вызов. С того дня несколько месяцев в уделе Хосокавы только и говорили о готовящемся бое.
      Ивама Какубэй заглядывал к Кодзиро утром и вечером под любым предлогом. В четвертый месяц в один из вечеров, когда начали опадать лепестки цветущей вишни, Какубэй прошел по саду Кодзиро мимо цветущих азалий, приютившихся под горной скалой из камней. Его провели в комнату на задней стороне дома, где Кодзиро кормил сокола, сидевшего у него на руке.
      – Рад тебя видеть, дядюшка Ивама, – поздоровался Кодзиро.
      – Я к тебе с новостью, – сказал Ивама. – Совет клана в присутствии хозяина вынес решение о месте поединка. Предложили несколько мест, среди них Кукинонагахаму и берег реки Мурасаки, но их отвергли. Одни недостаточно просторны для фехтовальщиков, другие слишком удобны для зевак. На берегу можно было бы поставить бамбуковый забор, но там сбежалась бы огромная толпа зрителей.
      – Вот как! – отозвался Кодзиро, не сводя глаз с сокола. Какубэй не ожидал такого равнодушного приема. Нарушив правила поведения, предписанные для гостя, он сказал:
      – Пошли во внутреннюю комнату, не могу с тобой разговаривать, когда ты занят птицей.
      – Потерпи немного. Сейчас закончу его кормить.
      – Это сокол, которого тебе подарил хозяин?
      – Да. Я назвал его Амаюми. С каждым днем я все сильнее привязываюсь к нему.
      Кодзиро выбросил остатки мяса и передал птицу слуге:
      – Посади его в клетку, Тацуноскэ.
      Слуга понес сокола через обширный сад. За горкой камней густо росли сосны, по другую сторону виднелась река Итацу, на берегах которой получали наделы самураи Хосокавы.
      – Прости, что заставил тебя ждать, – сказал Кодзиро.
      – Ничего. Я ведь не чужой. Ты мне как сын, Кодзиро.
      Появилась девушка лет двадцати с чаем. Какубэй одобрительно покачал головой.
      – Хорошеешь с каждым днем, Омицу, – улыбнулся он.
      – Вы всегда смеетесь надо мной, – зарделась девушка.
      – Ты с каждым днем все сильнее любишь сокола. А что Омицу? Не лучше ли полюбить ее? Какие у тебя намерения? – спросил Какубэй, когда девушка ушла.
      – Она приходила к тебе?
      – Не стану скрывать. Просила совета.
      – Глупая! Мне ничего не говорила! – Кодзиро гневно посмотрел на сёдзи, за которыми скрылась Омицу.
      – Не сердись! Почему бы ей не прийти ко мне? Девушку тревожит ее будущее.
      – Она тебе все рассказала?
      – Зачем ей скрытничать! Обычное дело между мужчиной и женщиной. Тебе же надо, в конце концов, жениться. Сейчас у тебя есть и дом и слуги.
      – Что скажут люди, если я женюсь на бывшей служанке?
      – Кому какое дело? Ты ведь не можешь выбросить ее вон. Она из хорошей семьи и вполне тебе подходит. Говорят, что она племянница Оно Тадааки.
      – Верно.
      – И ты встретил ее, когда был в доме Оно.
      – Не хочу хвалиться, но тебе, как близкому человеку, расскажу. После поединка с Тадааки я отправился домой. Стемнело, и Омицу с фонарем пошла проводить меня. Я в шутку заигрывал с ней, а она восприняла все всерьез. Когда Тадааки исчез, она явилась ко мне.
      Какубэй узнал об Омицу недавно. Его поражала не только способность Кодзиро увлекать женщин, но и умение таить любовные связи.
      – Положись на меня, – сказал Какубэй. – Сейчас, конечно, не время объявлять о помолвке. Лучше после поединка.
      Какубэй, как и многие другие, не сомневался в исходе боя. Какубэй вспомнил о главной цели прихода к Кодзиро.
      – Как я уже говорил, совет определил место боя. Надо соблюсти два условия: во-первых, место должно быть в пределах владений господина Тадатоси, во-вторых, чтобы туда не смог проникнуть народ. Выбрали островок Фунасима, между Симоносэки и Модзи. Тебе полезно было бы до прибытия Мусаси ознакомиться с местностью. Это даст тебе значительные преимущества.
      Знание особенностей местности помогает фехтовальщику правильно построить бой, подсказывает, как затянуть сандалии, с какой стороны будет падать солнце, и вообще придает уверенности. Кодзиро не согласился.
      – Смысл «Искусства Войны» заключается в том, чтобы мгновенно принять решение и напасть. Противник, как правило, знает о предосторожностях, которые принимаются заранее. Ситуацию надо оценить на месте и действовать на грани риска.
      Какубэй согласился и уже не предлагал поездку на Фунасиму. Омицу подала сакэ, и мужчины засиделись до поздней ночи.
      По предложению Какубэя на время до поединка Кодзиро освободили от несения службы. Негаданный отпуск сначала понравился Кодзиро, но чем меньше дней оставалось до сражения, тем больше ему докучали посетители. Кодзиро приходилось занимать их, зачастую до утренней зари. Он не хотел избегать общества, иначе поползли бы слухи, что он теряет самообладание.
      Кодзиро находил спасение в охоте. Как только выдавался погожий день, он с соколом отправлялся в горы, где никто не надоедал ему.
      Наблюдая за соколом, высоко в небе вцепившимся в свою жертву, Кодзиро чувствовал себя птицей.
      – Молодец! – восклицал он. – Вот это удар!
      Кодзиро не просто наблюдал, а учился у хищной птицы. С каждым днем он обретал спокойствие и уверенность.
      Дома его встречали заплаканные глаза Омицу. Кодзиро не допускал мысли, что Мусаси победит, но порой невольно задумывался, что станет с Омицу, если его убьют.
      Теперь ему все чаще являлся образ покойной матери, о которой он не вспоминал годами. Засыпая, он мысленным взором видел опухшие от слез глаза Омицу, лазурное око сокола и стертые временем черты матери.

НАКАНУНЕ ТРИНАДЦАТОГО ДНЯ

      В Симоносэки, Модзи и Кокуре в последние дни происходило большое движение народа. Понаехало множество посторонних, гостиницы переполнились, у коновязей рядами стояли лошади. Из замка для всеобщего сведения послали следующее распоряжение:
      «В тринадцатый день сего месяца в восемь утра на острове Фунасима в проливе Нагато самурай удела Будзэн Сасаки Кодзиро Ганрю сразится по поручению своего сюзерена с Миямото Мусаси Масана, ронином из провинции Мимасака. Сторонникам соперников строго запрещается помогать им или подплывать к Фунасиме. До десяти часов утра тринадцатого дня прогулочным и рыбачьим лодкам, кораблям запрещается появляться в проливе. Четвертый месяц 1612 г.»
      Извещение расклеили на перекрестках, пристанях и площадях.
      – Тринадцатого? Послезавтра?
      – А все специально приехали, чтобы посмотреть поединок!
      – Ничего не увидишь, если его проводят на острове в двух километрах от берега.
      – С горы Кадзаси видны сосны Фунасимы. Народ все равно будет толкаться, хотя бы ради того, чтобы поглазеть на лодки и приезжих.
      – Хорошо бы погода не подвела.
      Лодочники, предвкушавшие барыш, приуныли. Местные жители и приезжие сбились с ног в поисках места, откуда можно было хоть что-то увидеть. В одиннадцатый день перед харчевней у въезда в Кокуру со стороны Модзи женщина кормила грудью плачущего ребенка, уставшего от долгого пути.
      – Поплакал, а теперь поспи! – ласково приговаривала Акэми.
      На лице ее не было косметики. Она сильно изменилась, но не сокрушалась по утраченной красоте.
      Из харчевни вышел Матахати в сером кимоно. О его монашестве напоминала лишь повязка, прикрывавшая бритую голову.
      – Ай-ай, никак не успокоимся! – склонился он над ребенком. – Надо спать. Акэми, иди в харчевню. Ты должна хорошо есть, чтобы не пропало молоко.
      Взяв младенца на руки, Матахати начал баюкать его, напевая колыбельную.
      – Какая встреча! – раздалось у него за спиной. Матахати обернулся и уставился на человека, не узнавая его.
      – Я – Итиномия Гэмпати. Мы встречались в сосновой роще недалеко от улицы Годзё в Киото. Тогда ты называл себя Сасаки Кодзиро.
      – А! – вспомнил Матахати. – А ты тот самый монах с палкой!
      – Скажи, пожалуйста, где дом Кодзиро?
      – Не знаю. Я сам только что пришел сюда.
      – Дом Кодзиро у реки Итацу. Можем показать, – предложили два самурая, проходившие мимо.
      Гэмпати ушел с ними. Грязь и дорожная пыль покрывали его с головы до ног. «Надо же, пришел сюда из Кодзукэ!» – подумал Матахати. Он припомнил давнюю встречу с Гэмпати и поежился. Каким бессовестным и наглым был он в те дни! Надо же додуматься: выдавал себя за Кодзиро да еще показывал свидетельство школы Тюдзё! Матахати утешался тем, что и шалопай вроде него способен исправиться.
      Ребенок не засыпал. Вернулась Акэми, взяла малыша у Матахати, а он поправил заплечный короб, с какими обычно ходят торговцы сладостями, и они зашагали по дороге. Прохожие одобрительными взглядами провожали бедную, но, видимо, счастливую семью.
      Пожилая женщина благородного вида тоже обратила на них внимание. Некоторое время они шли рядом, а когда Матахати и Акэми повернули в боковую улицу, женщина спросила:
      – Простите, не знаете ли вы, где дом Сасаки Кодзиро?
      Матахати сказал ей то, что несколько минут назад услышал от самураев. Глядя вслед уходящей женщине, он пробормотал: «Как матушка моя поживает?» Став отцом, он начал понимать родительские чувства. Женщина была с виду ровесницей Осуги.
      В доме Кодзиро было полно гостей.
      – Бой открывает для него величайшие возможности.
      – Да, поединок раз и навсегда утвердит его славу.
      – О Кодзиро узнает вся Япония.
      – Не забывайте, с кем он сойдется на поле боя. Ганрю следует быть начеку.
      Молодой самурай ввел в комнату только что прибывшего гостя.
      – Господин прибыл из Кодзукэ, – объявил он.
      – Итиномия Гэмпати, – представился гость.
      Комната огласилась возгласами восхищения, ведь Кодзукэ находится в тысяче километров на северо-востоке страны. Гэмпати сказал, что принес амулет с горы Хакуун для домашнего алтаря Кодзиро. Все восторженно благодарили гостя.
      – Похвально, что вы прибыли издалека и хотите прочитать молитву за победу Кодзиро. Вы с ним давно знакомы?
      – Я – вассал дома Кусанаги в Симониде. Мой покойный учитель Кусанаги Тэнки приходился племянником Канэмаки Дзисаю. Тэнки знал Кодзиро, когда тот был еще мальчиком.
      – Я слышал, будто Кодзиро учился у Дзисая.
      – Верно. Кодзиро – питомец той же школы, что и Ито Иттосай. Я неоднократно слышал слова Иттосая о том, что Кодзиро – блестящий фехтовальщик.
      Гэмпати рассказал, как Кодзиро отверг свидетельство Дзисая и создал собственный стиль, описал, каким упорством отличался Кодзиро в детстве. Гэмпати не умолкая повествовал благодарным слушателям о достоинствах Кодзиро.
      – Где учитель Ганрю? – спрашивал молодой слуга, проталкиваясь через забитую людьми комнату.
      Кодзиро был в клетке для сокола. Держа птицу на руке, он пристально'смотрел ей в глаза. Он только что покормил Амаюми. Кодзиро осторожно поглаживал перья сокбла.
      – Учитель!
      – Что еще?
      – Пришла какая-то женщина. Она из Ивакуни. Говорит, что вы ее знаете.
      – Тетка, должно быть.
      – Куда ее провести?
      – Никого не хочу видеть, но тетку должен принять. Веди ее в мою комнату. Тацуноскэ! – позвал Кодзиро.
      – Да, господин. – Тацуноскэ опустился на одно колено позади Кодзиро. Он был его учеником и неотлучно находился рядом.
      – Осталось недолго ждать, – произнес Кодзиро.
      – Да, учитель.
      – Завтра я отправляюсь в замок, чтобы засвидетельствовать почтение господину Тадатоси. Я не видел его несколько дней. Затем нужно как следует выспаться.
      – Дом полон гостей. Почему вы всех принимаете, не давая себе покоя.
      – Отдых мне необходим.
      – Ваши поклонники могут нанести вам поражение.
      – Не говори так. Многие пришли издалека. Моя победа или поражение зависят от стечения обстоятельств. Конечно, не все решает случай, но такова участь воина – порой он побеждает, порой проигрывает. Если Ганрю умрет, вы распечатаете два моих завещания, они в моей комнате. Одно отдадите Какубэю, другое – Омицу.
      – Вы подготовили завещание?
      – Да, это естественно для самурая. Да, кстати, я имею право взять с собой на место боя одного помощника. Я хочу, чтобы им был ты. Согласен?
      – Это честь, которую я не заслуживаю.
      – Возьмем и Амаюми. – Кодзиро посмотрел на сокола и добавил: – Он успокоит меня в пути.
      – Я все понял, учитель.
      – А теперь пойду к тетке.
      Кодзиро нашел тетку в комнате, освещенной свечой.
      – Спасибо, что приехали, – промолвил Кодзиро, почтительно склонившись перед пожилой женщиной.
      Тетка воспитывала Кодзиро после смерти его матери, но в отличие от покойной не баловала его. Она считала своим долгом перед старшей сестрой сделать из Кодзиро достойного наследника семьи Сасаки, чтобы он с честью носил их фамилию. Она внимательно следила за успехами племянника.
      – Кодзиро, я понимаю, что наступает решающий момент в твоей судьбе, – заговорила тетка. – У нас в Ивакуни все только и говорят о твоем поединке, поэтому я сочла необходимым навестить тебя. Я рада, что ты добился многого в жизни.
      Тетка мысленно сравнила сидящего перед ней благородного вида самурая с тем юношей, который покинул родину с одним мечом за спиной.
      – Прошло десять лет. Простите меня, что я не подавал вам вестей о себе, – ответил Кодзиро, все еще не поднимая головы. – Не знаю, как оценивают меня со стороны, но я не достиг всего, что наметил, поэтому и не писал вам.
      – Вести о тебе всегда доходили до нас.
      – Неужели и в Ивакуни?
      – Конечно! Все тебя поддерживают. Если ты проиграешь Мусаси, то пятно позора ляжет не только на нашу семью, но и на всю провинцию. Катаяма Хисаясу, владетель Хоку, который гостит сейчас в уделе Кикка-ва, намерен прибыть сюда с большой группой самураев из Ивакуни. Их огорчит запрет передвигаться на лодках в проливе. Да, совсем забыла про подарок.
      Тетка развернула небольшой сверток. В нем лежало нижнее белое кимоно с начертанными именами бога войны и богини-заступницы самураев. На рукавах женщины Ивакуни вышили золотом санскритские заклинания.
      Кодзиро свернул кимоно и приложил его ко лбу в знак признательности.
      – Вы устали, – сказал он. – Отдохните в этой комнате Кодзиро ушел к гостям, которые тоже явились с подарками. Среди них были и свиток с заклинаниями из храма Хатимана на горе Отоко, и кольчуга, и громадный морской лещ, и бочонок сакэ, и много другого. В доме собрались сторонники Кодзиро, которые искренне желали ему победы, но, по правде говоря, восемь человек из десяти, выражая восхищение Кодзиро, рассчитывали на его ответные услуги в будущем.
      «Как бы они вели себя, если бы я оставался простым ронином», – думал Кодзиро.
      Он чувствовал лицемерие многих, но его самолюбию льстило, что все эти люди не сомневаются в его победе. «Я должен, должен победить!» – твердил про себя Кодзиро. Он переживал небывалое волнение. «Победа, только победа!» – сверлила мозг неотступная мысль, и Кодзиро прекрасно понимал, почему это происходит.
      Было совсем поздно, когда среди гостей пронеслась весть о приезде Мусаси. Он сошел с корабля в Модзи, и его уже видели в Кокуре.
      – Может, сходим посмотреть на него? – предложил кто-то.

РАССВЕТ

      Мусаси прибыл в Симоносэки несколько дней назад, и поскольку его никто здесь не знал, он спокойно провел все это время один. Утром одиннадцатого он переправился через пролив Каммон в Модзи и зашел к Нагаоке Садо, чтобы подтвердить согласие с местом и временем поединка.
      Самурай, встретивший Мусаси у ворот, не сводил с него глаз. «Вот он какой, знаменитый Миямото Мусаси!» – подумал он, а вслух сказал:
      – Хозяин в замке, скоро вернется. Прошу вас пройти в дом и подождать его.
      – Спасибо, особых дел у меня к нему нет. Передайте ему мои слова.
      – Он огорчится, не увидев вас. Если вы все же настаиваете на уходе, позвольте известить наших людей о вашем визите.
      Самурай исчез во внутренних покоях, и через минуту появился Иори.
      – Учитель! – бросился он на шею Мусаси. Мусаси погладил его по голове.
      – Хорошо учишься?
      – Да, учитель.
      – Ты вырос.
      – Вы знали, что я живу здесь?
      – Садо сообщил мне в письме. Кобаяси Тародзаэмон в Сакаи рассказывал о тебе. Я рад за тебя. Воспитание в таком доме пойдет тебе на пользу.
      Иори помрачнел.
      – В чем дело? – спросил Мусаси. – Не забывай, Садо очень добр к тебе.
      – Да, учитель.
      – Ты должен изучать не только боевое искусство. Обязательно читай книги. Будь всегда готовым помочь другим и веди себя скромнее остальных мальчиков.
      – Да, учитель.
      – И никогда не жалей себя. Многие мальчики, осиротев, склонны к этому. Ты должен быть добрым и щедрым с людьми.
      – Да, учитель.
      – Ты умный мальчик, Иори, но будь осторожен. Постоянно держи себя в руках. Ты еще мал, вся жизнь у тебя впереди. Береги ее до того дня, когда сможешь отдать ее за благородное дело: за свою родину, за честь, за Путь Воина. Живи открыто и честно.
      Иори с тоской думал, что слова Мусаси звучат как прощание. Мусаси говорил о серьезных вещах, упоминая слово «жизнь». Иори, не выдержав, уткнулся в грудь Мусаси. Рыдания душили мальчика.