Десять меченосцев (Миямото Мусаси)

      Как вел себя я? Зарубил половину из ваших людей, последовал за отступившими и был здесь у вас под носом. Слышал, как вы обсуждали планы, изнуряя ваши жалкие мозги. Я застиг вас врасплох. Я бы мог при желании прикончить всех вас. Такого человека я называю военным, а его поведение – военной наукой.
      Один из вас сказал, что Сасаки Кодзиро – простой фехтовальщик, что не его ума дело рассуждать о военной школе. Сколько вам доказывать, что вы ошибаетесь? Возможно, сегодня я покажу, что я не только великий фехтовальщик, но и непревзойденный знаток тактики.
      Ха-ха! Неплохая получилась лекция! Боюсь, что бедный Обата Кагэнори останется не у дел. На сегодня, думаю, достаточно. Эй, Дзюро, Короку! Дайте воды, горло пересохло!
      – Сию минуту, господин, – хором отозвались Дзюро и Короку, которые из-за угла храма с восторгом внимали речам Кодзиро.
      Дзюро, подавая большой глиняный горшок с водой, спросил:
      – Что вы теперь собираетесь делать, господин?
      – Спроси их, – кивнул Кодзиро на учеников школы. – Ответ написан на их тупых мордах.
      – В жизни не видел таких дурацких физиономий, – поддакнул Короку.
      – Жалкое зрелище, – добавил Дзюро. – Пойдемте, господин, они не будут сражаться с вами.
      Трое неторопливо вышли через ворота храма. Синдзо, спрятавшийся за деревьями, проговорил сквозь стиснутые зубы:
      – Ты мне за все заплатишь!
      Ученики школы были совершенно подавлены. Кодзиро победил, перехитрил, высмеял их, оставив в испуге и унижении. Мрачную тишину нарушил прибежавший ученик.
      – Мы заказывали гробы? – спросил он. – Нет? Гробовщик привез пять гробов.
      – Тела пока не привезли, – угрюмо ответил кто-то. – Понадобится еще один гроб. Сделай заказ гробовщику, а готовые сложите в амбаре.
      В эту ночь в учебном зале отпевали погибших учеников. Служба происходила тихо, чтобы не слышал Кагэнори, но он догадался о случившемся. Старик, однако, ни о чем не спросил, промолчал и Синдзо.
      На школу Обаты легло клеймо поражения. Один лишь Синдзо, которого обвиняли в трусости за его призывы к сдержанности, твердо решил расквитаться с противником. Немногие ученики различали скрытый огонь в глазах Синдзо.
      К осени здоровье Кагэнори ухудшилось. На большое дерево, росшее перед комнатой старика, повадилась прилетать сова, которая ухала даже днем. Синдзо знал, что крик совы предвещал близкую кончину учителя.
      Ёгоро прислал письмо, в котором сообщал, что знает о столкновении с Кодзиро и скоро собирается домой. Синдзо переживал, застанет ли Ёгоро отца в живых. Приезд Ёгоро снял бы с Синдзо обязанности по уходу за стариком.
      Накануне возвращения Ёгоро Синдзо, оставив в своей комнате прощальное письмо, покинул школу Обаты. Он постоял немного среди деревьев, глядя на комнату Кагэнори.
      – Простите меня, я ухожу без вашего разрешения. Спите спокойно, мой учитель. Завтра в доме будет Ёгоро. Не знаю, успею ли я до вашей кончины показать вам голову Кодзиро, но попытаюсь. Если я погибну, то душа моя встретит вас в ином мире, – тихо вымолвил Синдзо.

ЖАРЕНЫЕ ГОЛЬЦЫ

      Мусаси странствовал вдали от городов, следуя аскетической практике. Он подавлял плоть ради совершенствования духа. С небывалой силой им овладела решимость идти дорогой одиночества. Пусть его ждут голод, ночлег на холоде и под дождем, рваная одежда. В душе он лелеял мечту, несравнимую с предложениями князя Датэ, облагодетельствуй он Мусаси всеми своими владениями.
      Мусаси после долгого странствия по Накасэндо провел несколько ночей в Эдо и снова отправился в путь, на этот раз в Сэндай. Деньги, оставленные Исимодой Гэки, тревожили его. Мусаси знал, что не успокоится, пока не вернет их хозяину. И вот, по прошествии полутора лет, он вышел на равнину Хотэнгахара в провинции Симоса, к востоку от Эдо. Мало что изменилось здесь с тех пор, как в десятом веке войска мятежного Тайра-но Сасакады прошли по окрестностям с огнем и мечом. Долина выглядела уныло и пустынно. Единственным ее украшением были заросли камыша, редкие деревья и бамбуковые рощицы. Низкое солнце отражалось в ржавой болотной воде, трава была бесцветной и жухлой.
      «Куда теперь?» – спросил себя Мусаси, стоя на развилке дороги. Накануне он сильно промерз на перевале Тотиги, кости ломило от простуды. В холодный сырой вечер ему бы очень пригодилось человеческое жилье. Две последние ночи он проспал под открытым небом и сейчас мечтал о тепле очага и горячей еде, пусть даже незатейливой крестьянской пище из риса и проса.
      Море, судя по соленому ветру, было недалеко. Мусаси подумал, что на берегу может быть рыбацкая деревня или небольшое портовое селение. Если не повезет, придется еще одну ночь скоротать в высокой траве под большой осенней луной.
      Мусаси с улыбкой подумал: будь он поэтом, то нашел бы очарование в суровости равнины. Сейчас ему хотелось поскорее бежать от этой дикости к людям, поесть и отдохнуть. Нудное жужжание мошкары подчеркивало безмолвие окрестностей и одиночество Мусаси.
      Проходя по мосту, покрытому поверх бревен утрамбованной глиной, Мусаси услышал всплеск воды. Выдра? Заглянув вниз, Мусаси заметил на берегу мальчика. Тот тоже разглядывал Мусаси, подняв личико, похожее на мордочку выдры.
      – Ты что там делаешь? – крикнул Мусаси.
      – Гольцов ловлю, – лаконично ответил мальчик. Он встряхнул плетеной снастью, давая стечь воде, выбрал улов и смыл набившийся ил.
      – Много поймал? – спросил Мусаси, чтобы продолжить разговор.
      – Очень, но гольцов мало.
      – Со мной поделишься?
      – Вам нужна рыба?
      – Немного. Я заплачу.
      – Нет, я ловил для отца. – Мальчик, подхватив корзину, взбежал на берег и скрылся в густых сумерках.
      – Быстрый, дьяволенок, – рассмеялся Мусаси. Он припомнил себя в этом возрасте, вспомнил и Дзётаро. «Что теперь с мальчишкой?» – подумал он. Они расстались, когда Дзётаро было четырнадцать лет. Сейчас ему уже шестнадцать.
      «Бедняга! – вздохнул Мусаси. – Он считал меня наставником, любил как учителя, помогал мне, а что я сделал для него? Ничего».
      Погруженный в думы, Мусаси забыл об усталости. Он долго стоял на месте. Взошла луна. В такие ночи Оцу любила играть на флейте. В звоне мошкары Мусаси услышал смех и голоса Оцу и Дзётаро.
      Вдали блеснул огонь, и Мусаси решительно двинулся на него.
      Заросли клевера скрывали одинокую покосившуюся хижину со стенами, оплетенными стеблями тыквы-горлянки. Цветы ее в сумерках походили на огромные капли росы. Подойдя поближе, Мусаси вдруг услышал храпение коня, привязанного с другой стороны развалюхи.
      – Кто там?
      Мусаси узнал голос мальчика-рыбака.
      – Не пустите меня переночевать? Я уйду рано утром, – попросил Мусаси.
      Мальчик внимательно осмотрел Мусаси из-за двери и нерешительно произнес:
      – Заходите.
      Мусаси в своей жизни не видел более убогого жилища. Лунный свет падал сквозь щели в потолке, по ногам гулял ветер, хотя на полу были циновки. Мусаси не нашел даже гвоздя, чтобы повесить свою накидку.
      Мальчик церемонно склонился перед Мусаси и спросил:
      – Вы просили у меня рыбу. Вы любите гольцов?
      Манеры мальчика не вязались с нищей обстановкой. Мусаси в недоумении уставился на него.
      – Почему вы так смотрите?
      – Сколько тебе лет?
      – Двенадцать.
      Мусаси поразило лицо мальчика. Грязное, как корень лотоса, вытащенный из земли, немытые волосы напоминали птичье гнездо. В лице чувствовался твердый характер, а глаза сверкали, как драгоценные камни.
      – Есть немного проса и риса, – гостеприимно предложил мальчик. – Я уже дал рыбы отцу, осталось и для вас.
      – Спасибо.
      – Вы, верно, не откажетесь от чая.
      – Если не затруднительно для тебя.
      – Подождите, пожалуйста, – сказал мальчик и ушел в соседнюю комнату, притворив за собою скрипучую дверь.
      Мусаси слышал, как мальчик ломал хворост и раздувал огонь в глинобитном очаге. Хижина вскоре наполнилась едким дымом, который выгнал наружу мошкару.
      Мальчик появился с подносом. В одно мгновение Мусаси проглотил и солоноватых жареных гольцов, и рис с просом, и суп из соевых бобов.
      – Очень вкусно, – сказал он мальчику.
      – Понравилось? – приветливо спросил тот.
      «Очень воспитанный ребенок», – подумал Мусаси и сказал вслух:
      – Я хотел бы поблагодарить хозяина дома. Он еще не спит?
      – Хозяин перед вами, – ответил мальчик.
      – Ты один?
      – Да.
      – Вот как, – протянул Мусаси. – А чем же ты живешь?
      – Сдаю внаем свою лошадь. Раньше мы выращивали рис. Лампа сейчас потухнет, кончилось масло. Вы ведь собираетесь спать, да?
      Мусаси растянулся на старой циновке у стены. Однообразное гудение мошкары усыпляло. Мусаси заснул, но во сне он вдруг сильно вспотел, вероятно, из-за усталости. Ему снился шум дождя. От шума он очнулся и сел. Слух не подвел его. Он отчетливо слышал, как кто-то точил меч или нож. Мусаси невольно потянулся за своим мечом.
      – Не спится? – спросил мальчик из соседней комнаты. Мусаси вздрогнул, удивившись, что мальчик задал этот вопрос.
      – Почему ты занимаешься этим ночью? – тревожно спросил Мусаси, словно готовясь к обороне.
      Мальчик рассмеялся.
      – Я вас напугал? Вы такой большой и сильный.
      Мусаси молчал. Может, в обличии крестьянского мальчика он встретил вездесущего дьявола?
      Шарканье оселка по лезвию возобновилось. Мусаси подошел к двери. Сквозь щелку он увидел, что там была кухня с постелью в дальнем углу. Мальчик сидел у окна возле большого кувшина с водой. Пристроившись под лунным светом, он точил тесак, каким обычно пользуются в хозяйстве крестьяне.
      – Для чего он тебе? – поинтересовался Мусаси.
      Мальчик, взглянув на дверь, не ответил. Через несколько минут он вытер тряпкой лезвие и, прищурившись, оглядел клинок. В лунном свете сталь сверкнула холодным блеском.
      – Как вы думаете, – сказал мальчик, – разрублю ли я им человека надвое?
      – Если знаешь, как это делать.
      – Об этом не беспокойтесь.
      – Кого ты собираешься убить?
      – Своего отца.
      – Отца? – ужаснулся Мусаси, распахивая дверь. – Ты шутишь?
      – Нет.
      – Не верю, что ты намерен убить собственного отца. Крысы, осы и прочие твари не убивают своих родителей.
      – Если я его не разрублю пополам, то не смогу унести его.
      – Куда унести?
      – На кладбище.
      – Он что, умер?
      – Да.
      Мусаси повнимательнее взглянул в дальний угол. Ему и в голову не приходило, что у стены лежит покойник. Теперь он увидел старого человека, покрытого кимоно, у изголовья которого стояла плошка с рисом, чашка с водой и деревянная тарелка с жареными гольцами.
      Мусаси растерялся – ведь он, ничего не ведая, попросил у мальчика гольцов, предназначенных для духа умершего. Он поразился сообразительности мальчика, который придумал разрезать покойника надвое, чтобы донести тело до кладбища. Некоторое время Мусаси молча наблюдал за мальчиком.
      – Когда он умер?
      – Сегодня утром.
      – До кладбища далеко?
      – Оно в горах.
      – Разве ты не можешь кого-нибудь нанять, чтобы его отнесли?
      – Денег нет.
      – Я дам тебе их.
      – Мой отец ни от кого не принимал подарков. Он и в храм не ходил. Спасибо, я все сделаю сам, – ответил мальчик, решительно встряхнув головой.
      Судя по силе характера, смелости и самостоятельности мальчика, его отец вряд ли происходил из обыкновенной крестьянской семьи. Необыкновенные качества сына подтверждали незаурядность отца.
      Из уважения к памяти покойного Мусаси не стал еще раз предлагать деньги, а вызвался донести тело до кладбища. Мальчик согласился. Они вместе погрузили покойника на коня. Когда дорога круто пошла в гору, Мусаси понес тело на себе.
      Кладбище было на небольшой поляне под старым каштаном, посреди которой лежал круглый камень. Могилу зарыли, и мальчик положил цветы, сказав, что здесь похоронены его мать, бабушка и дедушка. Сложив ладони, он застыл в молитве. Мусаси тоже помолился о покое душ усопших.
      – Камень совсем не старый. Когда вы поселились в этих краях? – спросил Мусаси.
      – Мой дедушка сюда переехал.
      – А где вы жили прежде?
      – Дедушка происходил из самурайского клана Могами. После поражения своего сюзерена дедушка сжег родовую книгу и все имущество. Ничего не осталось.
      – На камне нет ни имени дедушки, ни фамильного герба.
      – Перед смертью он приказал не делать никаких надписей. Дедушка был очень строгий. К нему приходили из владений Гамо и Датэ, предлагая службу, но он отказался. Дедушка считал, что, став крестьянином, не имеет права выбить на камне свое имя, чтобы не бросить тень на покойного сюзерена.
      – Как звали дедушку?
      – Мисава Иори. Мой отец лишился фамилии, перейдя в крестьянское сословие. Его стали звать просто по имени – Санъэмон.
      – А тебя как зовут?
      – Санноскэ.
      – А родственники у тебя есть?
      – Старшая сестра, но она давно живет отдельно. Я не знаю, где она.
      – А еще кто?
      – Никого.
      – Как будешь теперь жить?
      – Как и прежде.
      Мальчик помялся и вдруг выпалил:
      – Вы изучаете боевые искусства и странствуете повсюду. Возьмите меня с собой! Я отдам вам коня и буду прислуживать вам.
      Мусаси не торопился с ответом. Он в раздумье смотрел на расстилавшуюся перед ним равнину. Он удивлялся, почему земля здесь пустует, хотя должна быть плодородной, судя по растительности. Странно, ведь люди здесь не настолько богаты, чтобы не нуждаться в заработке. Повсюду в глаза бросались следы нищеты.
      Пока люди не отучатся бояться могучих сил природы, развития не будет. Почему здесь, в центре равнины Канто, люди бессильны и подавлены природой? В лучах восходящего солнца Мусаси видел в траве и в кустах суету бесчисленных птиц и зверюшек, которые в отличие от людей пользовались дарами природы.
      Санноскэ вывел Мусаси из задумчивости. Ребенок оставался ребенком, несмотря на недетскую самостоятельность. Взошло солнце, засверкала роса, и мальчик отвлекся от своего горя. На обратном пути он ни разу не заговорил об отце.
      – Я готов в дорогу прямо сейчас, – объявил он Мусаси. – Вы возьмете моего коня, а я буду вам слугой.
      Мусаси невнятно хмыкал в ответ. Санноскэ был бы неплохим спутником, но Мусаси не хотелось брать на себя заботу о его будущем. Дзётаро, наделенный от природы умом, немного выиграл от того, что числился в учениках Мусаси. Сейчас, когда Дзётаро бесследно пропал, мысль о нем не давала покоя Мусаси. С другой стороны, если постоянно остерегаться неприятностей, тогда в этой жизни не сделать ни шагу, а планы на будущее вообще нельзя строить. Судьбу ребенка не могут предвидеть даже его родители. «Как определить, что благо, а что зло для ребенка? – спрашивал себя Мусаси. – Санноскэ смышленый, а я смогу направить его способности. Впрочем, любой мог бы сделать это», – скромно заключил Мусаси.
      – Обещайте, что возьмете меня, пожалуйста! – настаивал мальчик.
      – Санноскэ, неужели ты хочешь на всю жизнь оставаться слугой?
      – Конечно нет! Я стану самураем.
      – Согласен. Но в скитаниях со мной ты настрадаешься.
      Мальчик отбросил веревку, за которую вел лошадь, и не успел Мусаси опомниться, как Санноскэ упал на колени. Склонившись в глубоком поклоне, он сказал:
      – Прошу вас, господин, сделайте из меня самурая. Это мечта моего отца, но мы не встретили никого, к кому можно было обратиться с подобной просьбой.
      Мусаси спрыгнул с лошади и, подобрав на дороге две палки, протянул одну Санноскэ.
      – Ударь меня палкой, – сказал Мусаси мальчику. – Посмотрю, как ты наносишь удар. Так я определю, есть ли в тебе задатки самурая.
      – Если я вас ударю, возьмете меня?
      – Посмотрим, – засмеялся Мусаси.
      Санноскэ крепко сжал палку и пошел в атаку. Мусаси ему не спускал, нанося удары по плечам, по лицу, по рукам. Мальчик откатывался назад, но вновь бросался на Мусаси. «Скоро расплачется», – подумал Мусаси, но Санноскэ не сдавался. Когда палка сломалась, он бросился в наступление с голыми руками.
      – Соображаешь, что делаешь, глупый мальчишка? – крикнул Мусаси и хлестнул его посильнее. Затем, ухватив мальчика за пояс, повалил его на землю.
      – Ах ты, громила! – воскликнул Санноскэ, вскакивая на ноги и кидаясь в новую атаку.
      Мусаси схватил мальчика и поднял его над головой.
      – Доволен? – спросил он.
      – Нет! – не унимался Санноскэ, беспомощно болтая в воздухе ногами и руками.
      – Сейчас швырну тебя головой в скалу, и она разлетится вдребезги. Сдаешься?
      – Нет!
      – Упрямец, ты проиграл!
      – Я не побежден, пока жив. Все равно победа будет за мной.
      – Каким образом, интересно?
      – Буду тренироваться и заниматься самодисциплиной.
      – На тренировки уйдет, скажем, лет десять. Но и я не буду сидеть без дела.
      – Но вы намного старше меня, поэтому умрете раньше.
      – Х-м...
      – И когда вас положат в гроб, я нанесу последний победный удар.
      – Дурак! – крикнул Мусаси, отталкивая мальчика.
      Санноскэ поднялся с земли. Мусаси пристально смотрел на него, затем засмеялся и хлопнул в ладоши.
      – Ладно! Будешь моим учеником.

УЧИТЕЛЬ И УЧЕНИК

      Всю дорогу до хижины Санноскэ трещал без умолку о своих мечтах. Вечером, когда Мусаси сказал, что они навсегда покидают эти места, мальчик загрустил. Они засиделись допоздна в тот вечер. Санноскэ рассказывал учителю об отце и дедушке.
      Утром Мусаси объявил Санноскэ, что отныне будет звать его Иори.
      – Ты намерен стать самураем, – объяснил мальчику Мусаси, – поэтому можешь носить имя деда.
      Мальчик еще не достиг возраста посвящения в мужчины, когда дается взрослое имя, но до той поры имя деда будет ко многому обязывать внука.
      Санноскэ замешкался в доме. Мусаси ласково, но твердо сказал:
      – Иори, поторапливайся! Этот дом ушел в прошлое. Лишние воспоминания тебе не нужны..
      Иори выскочил из лачуги в коротком кимоно, обутый в соломенные сандалии, как и подобает погонщику лошадей, с коробкой риса и проса на дорогу. Он походил на лягушонка, готового вступить в большую жизнь.
      – Привяжи коня к дереву подальше от дома! – скомандовал Мусаси.
      – Но вы могли бы сесть на него.
      – Делай что говорят!
      – Слушаюсь, господин!
      Мусаси отметил, как вежливо говорит мальчик. Мальчик действительно настраивался на образ жизни самурая, избавляясь от грубой крестьянской речи.
      Иори отвел в сторону коня, привязал его и вернулся к Мусаси, стоявшему около лачуги. «Чего он ждет?» – удивился про себя мальчик.
      Положив руку на голову Иори, Мусаси сказал:
      – Это место, где ты появился на свет и преисполнился решимости победить. 
      Мальчик кивнул в знак согласия.
      – Твой дедушка оставил военное сословие, не желая служить новому хозяину. Твой отец, выполняя волю отца, на всю жизнь остался крестьянином. Он умер, и ты остался один. Ты должен научиться крепко стоять на ногах.
      – Да, господин.
      – Ты должен стать великим человеком.
      – Я постараюсь! – На глазах мальчика выступили слезы.
      – Этот дом укрывал от дождя и стужи три поколения твоей семьи. Поблагодари его, попрощайся с ним и навсегда забудь его.
      Мусаси зашел в дом и поджег его. Иори с трудом сдерживал слезы.
      – Если оставить его, – объяснил Мусаси, – он превратится в прибежище для разбойников или бродяг. Я поджег дом, чтобы никто не осквернил памяти твоего отца и деда.
      – Спасибо!
      Охваченный пламенем домишко обрушился, быстро став кучей золы.
      – Пошли! – сказал Иори, считая, что с прошлым покончено.
      – Не торопись.
      – Нам нечего делать здесь. Мусаси засмеялся.
      – Мы построим новый дом на том же пригорке.
      – Новый дом? Зачем тогда сожгли старый?
      – Он принадлежал твоему деду и отцу? Новый будет нашим.
      – Значит, мы останемся здесь?
      – Да.
      – А как же странствия, тренировки, самодисциплина?
      – Всем этим займемся здесь.
      – Что мы будем изучать в этой глуши?
      – Науку владения мечом. Науку воспитания в себе самурая. Будем укреплять волю и неустанно работать, чтобы стать настоящими людьми. Возьми топор и следуй за мной! – Мусаси указал на сваленные в траву инструменты.
      С топором на плече Иори пошел за Мусаси к холму, поросшему каштанами, соснами, криптомериями. Мусаси разделся до пояса и принялся валить деревья. Белая щепа фонтаном летела из-под топора.
      «Может, он хочет построить додзё? – гадал Иори. – Или мы будем тренироваться на открытом воздухе?»
      С шумом падали деревья. Пот ручьями катился по лицу Мусаси, смывая тоску и одиночество последних дней.
      Мусаси решил все во время похорон на маленьком кладбище у могилы отца мальчика. «Отложу на время меч и возьмусь за мотыгу», – сказал себе Мусаси. Совершенствованию фехтовального искусства способствуют Дзэн, каллиграфия, искусство чайной церемонии, живопись и скульптура. Не может ли земледелие стать частью тренировки? Разве равнина Канто, ждущая заботливых рук, не является огромным додзё? Освоив дикие земли, Мусаси хотел тем самым внести лепту в благосостояние грядущих поколений.
      Многие годы Мусаси жил подобно странствующему буддийскому монаху. Образно говоря, он был потребителем, получая от людей кров, еду, подаяние. Теперь он в корне изменит свою жизнь, потому что давно понял, что истинную цену рису знает лишь тот, кто растит его. Все остальные похожи на монахов, забывших о поиске истины, или на фехтовальщиков, овладевших техникой, но не имеющих представления о Пути.
      Когда Мусаси был мальчиком, мать брала его с собой в поле, где он работал рядом с крестьянами. Сейчас Мусаси хотел возделывать землю не ради пропитания, а для утоления духовного голода. Он хотел прочувствовать, как люди трудом добывают пищу, не прося подаяния у других. Хотел он и местных жителей настроить на новый лад. Они уступили землю сорнякам и дикой растительности, ураганам и наводнениям, а сами веками влачили полуголодное существование, не подозревая ни о своих силах, ни о богатстве родной земли.
      – Иори! – позвал Мусаси. – Принеси веревку, свяжи бревна и щи их к реке.
      Мусаси, отложив топор, локтем вытер пот со лба. Передохнув, он принялся обтесывать бревна. С наступлением темноты они развели костер из щепок и подобрали себе подходящие чурбачки для изголовья.
      – Интересная работа! – проговорил Мусаси.
      – По-моему, нет, – откровенно признался Иори. – Я не для того стал вашим учеником.
      – Со временем ты ее полюбишь.
      Пришла осень. Мошкара исчезла, листья опали с деревьев. Мусаси и Иори построили дом и стали готовить землю к будущему севу.
      Однажды, бродя по окрестностям, Мусаси подумал, что земля, как зеркало, отражает все потрясения, которые пережила страна на протяжении столетий после окончания войны Онин. Картина безрадостная. Мусаси не знал, что равнину Хотэнгахара не раз засыпало пеплом от извержения Фудзиямы, что река Тонэ постоянно выходит из берегов. В сухую погоду земля превращалась в камень, в сезон дождей по ней неслись потоки воды с глиной и галькой. На равнине не было большой реки, способной поглотить избыток воды. Мелкое озеро поблизости было мало, чтобы использовать его для накопления воды. Главная задача состояла в том, чтобы справиться с водной стихией.
      День ото дня глядя на эту землю, Мусаси мучился вопросом, почему люди не возделывали ее. «Будет нелегко», – думал Мусаси, принимая вызов природы. Соединить воду и землю для того, чтобы заколосились поля, все равно что соединить мужчину и женщину во имя продолжения рода человеческого. В этой цели Мусаси находил общее с его представлениями об идеалах Искусства Меча. Путь Меча предстал ему в новом свете. Года два назад он жаждал лишь победы над соперниками, но сейчас не хотел рассматривать меч как средство для самоутверждения над другими. Рубить людей, торжествовать победу, демонстрировать силу – не более чем тщеславие. Мусаси теперь хотел победить себя, подчинить себе жизнь, заставить людей жить, а не умирать. Нельзя использовать Путь Меча исключительно ради собственного совершенствования. Путь должен служить источником энергии для управления страной ради счастья и мирной жизни ее народа.
      Мусаси знал, что его мысли останутся мечтами до тех пор, пока их не подкрепит политическая власть. Здесь же, среди дикой равнины, он не нуждался ни во власти, ни в титулах. Он с восторгом бросился навстречу новому предназначению.
      Шли дни, наполненные тяжелой работой. Мусаси и Иори корчевали пни, выбирали из земли камни, возводили дамбы. Они вставали затемно и ложились, когда на небе зажигались звезды. Соседи часто приходили поглазеть на их спорую работу.
      – Что же они задумали?
      – Неужели можно жить в таком месте?
      – Мальчик – сын Санъэмона?
      Люди посмеивались над новыми земледельцами, но некоторые искренне сочувствовали им:
      – Простите, но вы понапрасну теряете время. Надрываетесь, готовя землю под посев, но достаточно одного урагана, чтобы в мгновение ваше поле исчезло.
      Через несколько дней тот же человек предупредил их:
      – Вы ровняете поле, но в конце концов здесь будут одни промоины. – Он говорил благожелательно, но чувствовалось, что обижен, поскольку к его советам не прислушивались.
      Спустя еще несколько дней он решил, что пришлый самурай – сумасшедший. 
      – Дураки! – обозвал он Мусаси и Иори.
      На следующий день явилась группа крестьян.
      – Коли здесь что-нибудь росло, мы не ломали бы спины на наших полях! – кричали они. – Сидели бы дома и играли на флейте.
      – И голода не было бы!
      – Вы не крестьяне, а землекопы.
      – Соображения у вас, как у кучи навоза.
      Мусаси только улыбался, вгоняя мотыгу в землю. Иори не мог спокойно воспринимать издевки, хотя Мусаси строго приказал ему не обращать внимания на недоброжелателей.
      – Господин, они хором твердят одно и то же.
      – Пусть.
      – Нет сил терпеть!
      Мальчик схватил камень, чтобы запустить его в обидчиков, но тут же притих под гневным взглядом Мусаси.
      – А теперь объясни, чего ты хочешь добиться своей выходкой? – отчитывал его Мусаси. – Будешь так себя вести, откажусь от тебя.
      Иори осуждающе посмотрел на учителя и швырнул камень в большой булыжник. Камень высек искру и раскололся. Иори, бросив мотыгу, расплакался.
      Мусаси притворился, будто ничего не замечает, хотя в душе жалел мальчика. «Он совсем одинокий. Как и я», – подумал Мусаси.
      Словно от слез мальчика налетел сильный ветер, небо потемнело, на землю упали первые капли дождя.
      – Скорее в дом, Иори! – крикнул Мусаси. – Похоже, буря надвигается!
      Собрав инструменты, Мусаси бросился к дому. Едва он добежал, как серой стеной обрушился ливень.
      – Иори! – позвал он, беспокоясь за мальчика.
      Мусаси пристально всматривался в поле. Дождевая вода брызгала ему в лицо. Молния расколола небо, Мусаси зажмурился и закрыл уши. Удар грома потряс дом.
      Мусаси вспомнил старую криптомерию в Сипподзи и строгий голос Такуана. Мусаси знал, что всем хорошим в себе он обязан монаху. Мусаси хотел обладать мощью криптомерии и непреклонной решимостью Такуана, чтобы творить добро людям.
      Если Мусаси мог бы стать для Иори той старой криптомерией, которая дала ему новую жизнь, он отчасти вернул бы свой долг Такуану.
      – Иори!.. Иори!
      В ответ слышался шум дождя, заглушаемый раскатами грома. «Куда он подевался?» – тревожился Мусаси.
      Дождь приутих, и Мусаси вышел в поле. Иори стоял на том же месте с гневным выражением лица, похожий на пугало в промокшей до нитки одежде. Какое упрямство в детские годы!
      – Глупец! – отчитывал его Мусаси. – Марш в дом! Не думай, что купание пойдет тебе на пользу. Беги скорее, пока дорогу не залило.
      Иори сделал вид, словно только что заметил Мусаси, и со смехом ответил:
      – Вы беспокоитесь? Напрасно. Так, маленький дождик. Смотрите, небо уже светлеет.
      Мусаси не ожидал получить такой урок от ученика.
      – До вечера успеем поработать, – сказал Иори, берясь за мотыгу. Пять дней стояла ясная погода. Кричали сорокопуты, ил у корней тростника спекся и потрескался. На шестой день на горизонте появилось темное облако, которое начало стремительно приближаться, расти и скоро заволокло все небо.
      – Вот это серьезно, – тревожно сказал Иори.
      Могучие порывы ветра пронеслись над равниной, срывая листья, швыряя мелких птиц оземь, словно их сразил невидимый охотник.
      – Еще один ливень? – спросил Мусаси.
      – Нет, если судить по небу. Я побегу в деревню, а вы соберите инструменты и поспешите в дом.
      Иори сорвался с места и, прежде чем Мусаси успел что-либо спросить, скрылся в высокой траве.
      И снова чутье не обмануло Иори. Подгоняемый ураганными порывами ветра, Мусаси под дождем добежал до дома. За короткое время небо низвергло неимоверное количество воды. Дождь то стихал, то принимался с новой силой. Настала ночь, но буря не унималась. Казалось, что небеса решили обратить сушу в трясину. Мусаси опасался, как бы ветер не сорвал крышу.
      Пришло утро, мутное и серое. Иори не вернулся. Мусаси не отходил от окна, досадуя на бессилие. Равнина превратилась в бесконечное болото, из которого торчали верхушки деревьев и трава. К счастью, дом стоял на высоком месте, и вода не добралась до него. Сухой овраг за домом стал ревущим мутным потоком.
      Мучительно тянулось время. Мусаси порой чудилось, что Иори утонул в разбушевавшемся половодье. Вдруг Мусаси услышал отдаленный крик:
      – Учитель! Я здесь! – Иори ехал верхом на буйволе по другой стороне реки. Позади мальчика был привязан большой тюк.
      Иори направил буйвола в мутный поток, который, казалось, вот-вот поглотит обоих. Буйвол уверенно перешел реку. Мусаси с облегчением вздохнул.
      Когда мокрый и дрожащий от холода Иори подъехал к дому, Мусаси набросился на него с упреками:
      – Где ты пропадал всю ночь?
      – В деревне, конечно. Привез запас провизии. За эту непогоду выпадет столько дождя, сколько и за полгода не проливается. Наводнение надолго отрежет нас от мира.