История с продолжением

      – Будьте вы все прокляты, – прошептал он, открывая дверцу своей машины и садясь на водительское сиденье. Да уж, было за что “пострадать” – своя “Волга”, трёхкомнатная квартира, дача в красивом месте, хорошая, если не сказать больше, зарплата. Главный патологоанатом проекта “Сизиф”, как же… – сволочи, – добавил он. Двигатель новой “Волги” тихонько заурчал. – Как же мы все дёшево стоим, – пробормотал он.
 

* * *

      Телефонный звонок в его квартире раздался часов в девять утра. Он, ещё сонный, подошёл к беснующемуся аппарату и снял трубку. Искажённый расстоянием голос произнёс:
      – Доброе утро, Эдуард Гершелевич. Хотя доброе-то оно доброе, но вот…
      – Выкладывайте, что у вас там, – поморщился он. Ехать никуда не хотелось, хотелось спать. – Что такое?
      – Ему, кажется, стало хуже, – сказали на том конце провода. – Вы бы приехали.
      – Хорошо, – согласился он. – Раз надо, то буду.
      На месте он был через час. Давешние сержанты дожидались его на пороге комнаты. Войдя, он увидел, что они не ошиблись.
      Казалось, прошедшая ночь изменила даже черты лица лежащего перед ним человека. Он был очень бледен, а когда Эдуард Гершелевич подошёл ближе и Пятый, услышав его шаги, приоткрыл глаза, тот понял, в чём дело. Это был обречённый взгляд, в нём стояла безнадёжность. Эдуард Гершелевич потрогал Пятому лоб и понял, что температура не только не упала, нет, она поднялась ещё выше. Говорить Пятый уже не мог. Лин, лежавший на соседней койке, был пока не в силах подняться, но он слишком хорошо видел, что происходит. Он был в ужасе, и, что самое страшное, он ничем не мог помочь другу – сам был на нуле. Лин молча наблюдал за людьми.
      – Не отчаивайся, – сказал Эдуард Гершелевич. – Что-нибудь придумаем. Раз одно лекарство не помогло – другое поможет. Вот только санкции, – он сделал намерено ударение на этом слове, – я больше просить не буду. Сегодня я с вами посижу, пожалуй. А то, я смотрю, вы без меня плоховато справляетесь.
      – Что теперь колоть? – спросил сержант.
      – Ампициллин. Развести дистиллированной водой и по пять кубиков – каждые четыре часа, – распорядился Эдуард Гершелевич. – Не надо его переворачивать, коли прямо в ногу, только немного повыше… а ты умеешь, чего прибеднялся-то… вот так. Теперь подождём и посмотрим, как пойдёт дело…
      – А когда станет ясно, получилось или нет? – спросил Лин.
      – Через пару часов, дружок. Не пойдёт этот антибиотик, попробуем следующий… Да ты не волнуйся зря, всё будет в порядке. Я тебе обещаю.
      Через некоторое время Лин сполз со своей койки и на нетвёрдых ногах доковылял таки до кровати Пятого. Тот приоткрыл глаза, и Лин увидел, что Пятому легче – взгляд его посветлел, прояснился. Он с минуту посмотрел на Лина, сидящего рядом, и вдруг сказал:
      – Рыжий, как ты похудел… я только сейчас заметил…
      – А у тебя седые волосы появились, – заметил Лин. – Много. А уж про худобу я вообще молчу…
      – Ты тоже поседел, – ответил Пятый. – Я вот только не могу понять, когда это произошло…
      – Год назад, – Лин вздохнул. – И ты, кстати, тогда же, я вспомнил.
      – Просто там как-то не до волос было. Лин, а ведь мы живы до сих пор. Сколько лет прошло?… Я что-то путаюсь…
      – Я сейчас спрошу, – сказал Лин. Он слез с кровати и, подойдя к двери, принялся ожесточённо стучать в неё кулаком.
      – Лин, ты зачем шумишь? – с упрёком спросил Пятый. – Тебя и так услышат.
      – Я так ночью с ними общался, – ответил Лин, прекратив, однако, долбить несчастную дверь. – Они иначе не услышат. А ты всё проспал, жалко. Тут такая комедия была…
      Лин так и не рассказал свою “комедию” – к двери подошёл сержант.
      – Чего надо? – спросил он.
      – Во-первых, Пятому лучше, – отрапортовал Лин закрытой двери, – поэтому ему можно попить принести. А во-вторых, скажите пожалуйста, какой сейчас год?
      – Как это – какой? – удивился сержант. Он приоткрыл дверь, вошёл в комнату, поставил на стол чайник. – Я вам тут чаю принёс, как чувствовал, что звать будешь… А год мы только-только семьдесят второй встретили. Три дня назад.
      Лин молча посмотрел на Пятого, тот ответил ему таким же, полным горечи и боли, взглядом. Пять лет. Они потеряли, в общей сложности, год. Вот вам и ошибки в расчётах… Как же так… А кем они стали за эти пять лет! Они смотрели друг на друга и с огромным трудом узнавали сами себя. “И это мы, – подумал Пятый. – Кошмар какой… не вериться даже… Если бы этот человек напротив меня не шутил со всеми напропалую, я бы, наверное, не узнал в нём Лина. Это и не человек вовсе, это вешалка для одежды. Неужели и я такой же?” Там, на предприятие, им было просто не до того. У них была одна цель – выжить. Не упасть. Не дать себя убить просто так, на потеху.
      – Лин, – позвал Пятый, – налей мне попить, пожалуйста. А то я сам вряд ли…
      – И думать забудь, лежи. Мы так за тебя волновались. – Лин подсел к Пятому и протянул ему чашку с чаем.
      – Спасибо, рыжий, – Пятый вздохнул. – Так и вправду лучше… А горло у меня почти что не болит, – с удивлением заметил он. – Просто здорово…
      – Это всё врач. Тот самый, между прочим, – сказал Лин.
      – Какой это “тот самый”? – спросил сержант.
      – У него спросите, – посоветовал Пятый. – Вот только расскажет ли он?… И помнит ли нас?…
      – По-моему не очень, – с сомнением в голосе сказал Лин. – Спрашивал, как меня зовут, как тебя… Да он нас тогда и не видел нормально, может так, мельком. Хороший мужик.
      – Я пойду, Гершелевичу доложу, что тебе полегчало, – сказал сержант. – А то тут наш этот был…
      – Не трави душу – попросил Лин. – Я только забывать стал.
      – Кто был? – спросил Пятый, когда сержант вышел.
      – Шеф, – ответил с отвращением Лин. – Та самая тварь. А ты не помнишь разве?
      – Я и сейчас плохо соображаю, – признался Пятый. – А уж тогда и подавно…
      – Ничего, – примирительно сказал Лин. Он снова сел рядом с Пятым и взял его за руку. Лицо его стало печальным, наигранная бравада пропала. – Я боялся, что ты умрёшь, – сказал Лин. – И ещё все эти сволочи вокруг… Мы никому не нужны, Пятый. Ты это понимаешь? Вообще никому…
      – А там, в “тиме”, страшно испугался за тебя, – признался Пятый. – Я думал – он тебя убьёт. Я не мог стоять и смотреть на это всё… поэтому я и… – он не договорил. Губы его предательски дрогнули, он на секунду прикрыл глаза. – Ты знаешь, рыжий, я был близок к тому, чтобы… я был готов убить его, Лин. И я бы убил, клянусь. За тебя…
      – Молчи, ради Бога, – попросил Лин. – Не надо. Я же знаю, ты – не такой. Ты бы не смог, ты бы остановился. Хватит. Вон, слышишь? Эдуард идёт, сейчас позабавимся… Да улыбнись ты, придурь!
      – Я не могу, – Пятый слабо пожал плечами. – По-моему, я забыл, как это делают…
      Лин посмотрел на него с недоумением и подошёл к двери. За ней всё явственнее слышались шаги человека, который был первым, кто отнёсся к ним двоим по-хорошему. Первым – в этом мире. До него они знали здесь лишь боль.
      – Хороший мужик, – повторил Лин. – Сам увидишь.
 

* * *

      – Ну, как у нас дела? – спросил Эдуард Гершелевич. Он вошёл и плотно притворил за собой дверь.
      – Нормально, – сказал Пятый. Он и вправду чувствовал себя вполне сносно.
      – Хорошо, – удовлетворённо произнёс врач. – Дай-ка я посмотрю… отлично. Я же говорил, что подействует.
      – Эдуард Гершелевич, а в чём разница между этими двумя препаратами? – спросил Лин. Он сидел на своей кровати и, склонив голову к плечу, смотрел на врача. – Названия-то похожи…
      – Группа одна, – согласился тот, – но по силе действия они разные. Да и по вредности тоже.
      – Простите, – вмешался Пятый, – я немного не понял… Так это были вы или нет?… Тогда, в прошлом году?… Когда…
      – Это был я, – просто ответил врач.
      – Спасибо вам, – сказал Пятый. – Если бы не вы…
      – Не стоит, – врач вздохнул. – Я и так понял, что, оставь я те капсулки… вы понимаете, о чём я?…
      – Естественно, – прошептал Лин. Пятый кивнул.
      – …там, где я их нашёл… тогда и мне, и вам не обойтись без очень больших неприятностей. Поэтому я и решил, что разумнее будет извлечь их и уничтожить. Что я и сделал. Вот, собственно, и всё.
      – Это было более, чем разумно, – сказал Пятый. – Это было провидение. Этим вы спасли себе жизнь.
      – Я так и понял. Так вот, наши хозяева очень интересовались вашими друзьями. Мало того, они присутствовали при вскрытии…
      Лин закрыл лицо дрожащими руками. Пятый облизал пересохшие губы и после нескольких секунд молчания нашёл в себе силы спросить:
      – И что? – голос звучал хрипло, низко, как чужой.
      – Ничего, – ответил Эдуард Гершелевич. – Я успел сделать всё до того, как они там появились. Для очистки совести скажу, что ничего интересного я там не нашёл. Не потому, что не искал, я привык работать честно. Просто ваши друзья были самыми обычными людьми.
      – А Арти? – с недоумением спросил Лин. – Он же не был…
      – Я не хотел расстраивать тебя, Лин, – сказал Пятый. Лин с недоумением посмотрел на него. – Я не хотел, но… Лин, пойми, ты не прожил бы этот год, если бы знал. Ты бы не выдержал…
      – Что ты мелешь?! – возмутился Лин. – Не знал – чего?! С каких это пор ты завёл моду мне врать?!
      – Я не врал тебе, – без выражения сказал Пятый. – Просто… ты помнишь, я заходил прощаться после тебя?…
      – Ну да, – ответил Лин. – Естественно, помню…
      – Так вот. Арти, вернее его тело… оно сгорело Лин. Само. Смею тебя заверить, я тут не причём. Это произошло в какие-то секунды, я и сам ничего не понял… вернее, не успел понять. Но Арти знал, что делает. Ты можешь себе представить…
      – И ты молчал? – на лице у Лина было выражение полнейшего замешательства и растерянности. – Ты весь этот год жил с этим и… молчал? С ума сошёл, ей Богу! Точно! Теперь я понял, почему ты улыбаться перестал… Он сумасшедший, ведь так, Эдуард Гершелевич?
      – Я бы так не сказал, – подумав произнёс Эдуард Гершелевич. – Он просто пытался уберечь тебя, вот и всё. Думаю, ты должен сказать ему за это спасибо.
      – Сказать-то я могу, – медленно ответил Лин, – но не скажу. Да, Пятый, ты меня временами поражаешь. Так почему ты молчал? Объясни, будь добр.
      – Я просто не мог, – тихо произнёс Пятый. – Прости, рыжий…
      – Да, Лин, – поддержал врач. – Ты уж его прости на этот раз. Не гоже вам ссориться, не те у вас сейчас времена. А что до того, что произошло тогда… может, оно и к лучшему. Начальству волей-неволей пришлось довольствоваться тем, что осталось.
      – Не говорите так, – попросил Лин. – Мне уже и так дурно…
      – А ты приляг, – посоветовал врач. – Тебе бы вообще не вставать недельку. Кто, кстати, вас так избил?
      – Будто вы не знаете, – усмехнулся Лин.
      – Знать-то знаю, и поболе, чем вы. В самое ближайшее время надсмотрщиков должны заменить. Вот я и подумал, что у вас это, возможно, уже произошло…
      – Заменить на кого? – спросил Пятый.
      – На вольнонаёмных.
      – А этих, которые были?…
      Врач собрал руку в кулак, отставив в сторону большой палец и медленно, выразительно, перевернул кисть так, что палец указал прямо в пол. Этот жест римлян представлялся ему самым подходящим для подобного случая. Было удивительно, но он, патологоанатом, не любил слова “смерть”. И старался его не применять. Пятый и Лин жест прекрасно поняли.
      – Вот даже как, – задумчиво протянул Лин. – Странно…
      – Ничего странного. Эти иногда бегут, а кое-кому не нравиться, что происходит утечка информации. Поэтому этот кое-кто немного усложнил систему. Её уже два года проверяют, она доказала свою эффективность.
      – Значит, убежать всё же можно? – тихо спросил Лин. В его глазах загорелись огоньки. Пятый приподнял тяжёлую голову от подушки и с удивлением посмотрел на него.
      – Можно, – так же тихо ответил врач. – Я потом объясню вам, как. Кстати, в тридцати километрах от “трёшки” находится большой и красивый город Москва, столица нашей Родины. От души советую посетить. Не пожалеете.
      – Что ж, – сказал Лин. – Мы учтём. Спасибо, что сказали.
      – Теперь – о вас, – Эдуард Гершелевич немного повысил голос. – Про тебя, Лин, я могу сказать, что ты в принципе здоров. Конечно, если вычесть побои, переутомление и голод. – Лин усмехнулся, а врач продолжил. – Единственный совет, который я могу тебе дать – лежи. Пока есть такая возможность. И ешь. Вас пока не кормили?
      – Нет, – сказал Лин. – Сказали – слишком много чести…
      – Я распоряжусь, – ответил врач. – С тобой, Пятый, дело пока что обстоит хуже, но, думаю, всё будет в порядке. Ещё четыре дня поколем тебе лекарство и посмотрим, что получится. Пока – лежать, много пить, поменьше разговаривать. Лучше всего – спи. Как ты сейчас себя чувствуешь?
      – Нормально в принципе… – Пятый на секунду прислушался к своим ощущениям и добавил: – Только вот слабость, а так…
      – Тогда – ладно, – врач поднялся со стула и направился к выходу. На пороге он задержался и сказал: – Вы пока отдыхайте, если что – зовите. Вечером поговорим… о том, что я вам обещал. Поняли? И разговаривайте немного потише, там, в коридоре – отличная слышимость.
      Он вышел. Лин поудобней улёгся, пристроил под голову подушку и сказал:
      – Слушай, а ведь это – настоящие кровати! Ты только подумай!
      – Да, – согласился Пятый. Спать ему пока что не хотелось, а вот вопросов, напротив, накопилось слишком много. – Рыжий, а что было вчера? Я так и не понял. Приезжал этот, что ли?
      – Ну да, – подтвердил Лин.
      – И что? Ты с ним говорил?
      – Гершелевич не дал, – с удовольствием констатировал Лин. – Я же тебе говорю, он классный мужик. Может, он как-то поможет нам…
      – Не особо рассчитывай, – возразил Пятый. – Он слишком много лет прожил, чтобы кому-то помогать. Он дорожит тем, что прожил.
      – Может, ты и прав, – подумав сказал Лин. – А может, и нет.
      – Узнаю Лина, – сказал Пятый. – Ты всегда оспаривал то, что я говорил.
      – А я с очень большим трудом узнаю тебя, – сказал в ответ Лин. – Будто ты – и в то же время – не ты… Чёрт возьми, да что же с тобой случилось? – с отчаянием в голосе произнёс Лин.
      – Я и сам не пойму, рыжий. Просто во мне что-то сломалось… по крайней мере, я это вижу именно так. – Пятый устало вздохнул. – Я начал всё видеть как-то по-другому… Знаешь, раньше всё это показалось бы мне диким, странным… я, может быть, испугался бы или удивился тому, что происходит. А сейчас… – он на секунду замялся. – Мне это всё кажется простым и обыденным. Даже если бы мы умерли – я бы не удивился. Теперь меня страшно удивляет Дом – мне не верится, что мы там жили, что всё это было… Временами мне начинает казаться, что мы всю свою жизнь прожили здесь, что в ней ровным счётом ничего не было. И ещё одно.
      – Что же? – спросил Лин.
      – Я понял, что они все в какой-то степени правы. Каждый для себя. Они ценят жизнь… Что ж, всё верно. Здесь жизнь коротка, поэтому она и стоит столь дорого. Вот только мы с тобой плохо вписываемся в эту картину.
      – Да, друг мой, ты болен, – покачал головой Лин. – И это ещё мягко сказано! Могу себе представить, до чего ты в состояние додуматься. А что будет ещё через некоторое время… м-да. Ты хоть сам-то понял, что сейчас сказал?
      – Понял, – ответил Пятый. – Ты считаешь, что я свихнулся?…
      – Можно сказать и так, – покачал головой Лин. – Дома у нас, оказывается, не было…
      – Да был он конечно, всё я знаю. Просто на меня временами находит такая безнадёга, что можно додуматься до чего угодно. И потом… когда ребята погибли… ты видел, как это было?…
      – Немного, самый конец. Ты же знаешь, я выскочил позже…
      – А я – с самого начала, – Пятый на секунду зажмурился. – Лин, налей попить, что-то голова кружится…
      – Плохо? – взволновался Лин. – Эдуарда позвать?
      – Нет, всё нормально, не беспокойся. Давай поспим немножко, Лин. Ладно? А то я так устал…
      – Хорошо, – Лин встал со своей кровати и сел рядом с Пятым. – Знаешь, что я тебе скажу? – спросил он. Пятый промолчал. – Мне всё равно, можешь ты улыбаться или нет. Мне всё равно, сошёл ты с ума или за одну ночь вдруг стал гением. Мне всё равно, что ты там говоришь о Доме. Ты только не умирай, ладно? Пока ты жив – я жив тоже. Помнишь, мы с тобой обещали Арти, что останемся вместе не смотря ни на что?
      – Помню, – тихо сказал Пятый. – Конечно, рыжий. Ты тоже постарайся. – он прикрыл глаза. – А Дом… да Бог с ним, с Домом. Какое это теперь имеет значение?…
 

* * *

      Вечер наступил незаметно, сумерки, пробравшиеся к окнам, обосновались за ними робко, словно не веря в своё право сменить рассеянный пасмурный дневной свет. Лин и Пятый даже не поняли, что свечерело – они проспали почти весь день. За этот день Эдуард Гершелевич заходил к ним ещё дважды, а они так и не узнали об этом. В последний свой приход старый врач несколько долгих минут просидел рядом с Пятым, осматривая его и сокрушенно качая головой. Пятый был жестоко избит, но сам даже не замечал этого.
      – Бедный мальчик, что они с тобой сделали, – прошептал Эдуард Гершелевич под конец. Он накинул на Пятого одеяло, встал. – А второй?… Да разве так можно?… Чего подобным образом они хотят этим двоим доказать? Что они оба – собственность, с которой можно обращаться как хочешь? Ничего они не добьются, это однозначно.
      Врач вышел и пошёл по коридору к кабинету, который ему предоставили во временное пользование – пока он вынужден помогать этим двоим. Плохой кабинет – тесный, маленький. Окно не заклеено, дует из всех щелей… Настроение у Эдуарда Гершелевича было отвратительное, утешало лишь то, что он смог помочь парню – Пятому стало лучше, антибиотик действовал. “Надо спросить, сколько им лет, – подумал врач. – Уж больно молодо выглядят… Неужели они и впрямь что-то могут знать?… Сомнительно, однако наше руководство редко ошибается, если дело касается вопросов, связанных с нужной информацией. Странно. Кто-то говорил, что они – биологи, а что такое пенициллин – не знают… Что ж это за биологи такие?”
      Лин проснулся первым. Он встал, на нетвёрдых ногах подошёл к столу, налил себе чая, залпом выпил. Какая роскошь! Спать сколько влезет и пить сладкий чай. Лин подошёл к кровати друга и посмотрел на Пятого. Тот всё ещё спал, но выглядел гораздо лучше, чем утром. Исхудавшее лицо его было спокойно, безмятежно. Тело едва просматривалось под одеялом. “Разбудить его, что ли? – подумал Лин. – Они же ужин обещали, было бы жалко, если бы он проспал”.
      – Эй, Пятый, – тихонько позвал Лин и несмело потряс друга за плечо. – Просыпайся, давай. Вечер уже.
      – Чего… – проговорил Пятый неразборчиво. Он открыл глаза и попытался было сесть, но Лин удержал его.
      – Лежи, вставать не надо, – сказал он. – Просто укол скоро, да и поесть обещали.
      – Надо… – Пятый всё ещё не проснулся до конца. – Лин, вставай… изобьют опять… – на секунду лицо его исказило отчаяние, но вместе с тем – решимость. У Лина болезненно сжалось сердце. Это всё – проклятый “тим”, будь он неладен.
      – Лежи, – умоляюще повторил Лин. – Лежи, пожалуйста! Это я, Лин, это не они… вот так… проснись немножко, ты просто забыл, где мы…
      – Рыжий, ты? – взгляд Пятого прояснился, он встряхнул головой, отгоняя сон. – Я перепутал, наверное… мы всё ещё тут?…
      – Сообразил наконец! – вздохнул Лин. – Я уже за тебя испугался…
      В дверь постучали.
      – Да, – откликнулся Лин, – Эдуард Гершелевич, это вы?
      – Я, – раздался голос из-за двери, – Лин, открой, у меня руки заняты…
      Лин бросился к двери и открыл, пропуская врача. Тот поставил кастрюльку и чайник на стол и достал из кармана лекарство и шприц.
      – Лин, – попросил он, – сходи к охране за тарелками. А я пока тут разберусь…
      – А можно? – спросил с недоверием Лин. – Они, вроде, нас боялись.
      – Я уже дал им понять, что вдвоём не сумеете справиться даже с мухой, – ответил ему врач. – Иди. Есть-то небось хочешь? – Лин кивнул. – Попроси тарелки, стаканы и ложки.
      Лин вышел.
      – Ну, как дела? – спросил Эдуард Гершелевич Пятого.
      – В порядке, – ответил тот. – Я просто не знаю, как вас благодарить.
      – Брось, это смешно, – отмахнулся врач. – Тем более, что здесь я занимаюсь не своим делом, пусть и успешно. Спина не беспокоит?
      – Не очень, – Пятый с трудом сел, поправил подушку. Врач молча наблюдал за ним. – Я, по-моему, всё ещё наполовину в “тиме”…
      – Почему?
      – Лин меня стал будить, а я решил, что надо идти в зал. Он даже немного испугался. Голова неважно работает, всё как в тумане…
      – Пройдёт, – пообещал врач. – Откинь одеяло, я сделаю… не больно было?
      – Нет, – покачал головой Пятый. – По сравнению с плёткой это пустяк.
      – Вы сколько лет на трёшке находитесь? – спросил Эдуард Гершелевич.
      – Пять. Плюс-минус три месяца, – ответил Пятый.
      – А сколько лет тебе?
      – Получается, что двадцать пять. Лину на год меньше, стало быть двадцать четыре. Вообще это как посчитать… По другой версии мне уже сорок три.
      – Это как же так получилось? – удивился Эдуард Гершелевич.
      – А нам на момент рождения было по восемнадцать.
      – Ничего не понимаю, – пожаловался врач.
      – Да я тоже, – успокоил его Пятый. – Ваше начальство совершенно справедливо полагает, что мы – не рождённые, а созданные.
      – Я про это слышал.
      – Ну вот. Живём мы по двадцать с лишним лет – это конкретно с момента появления. А казус в том, что появились мы на свет уже взрослыми. Условно этот возраст и был обозначен, как восемнадцать. Теперь понятно?
      – Но прожили-то вы по сколько? – спросил окончательно сбитый с толку врач. В это время в комнату вошёл нагруженный тарелками Лин.
      – Ты чего человеку мозги пудришь? – спросил он. Пятый промолчал. – Двадцать пять ему, – сказал Лин. – А мне – двадцать четыре. Вот и всё. И нечего создавать проблему там, где её нет.
      – Ладно, – сдался Пятый.
      – Вы ешьте, – сказал врач. – А я вам пока кое-что расскажу. Это пригодится вам в будущем. Конечно, я не в силах дать вам советы на все случаи жизни, но всё же…
      Вечер улетал прочь, а Лин с Пятым, покончив с ужином, всё ещё слушали пожилого врача. Как же они мало знали об этом мире! Его примитивное очарование пока ещё не прижилось в их душах, но одно они поняли чётко – выжить здесь можно. Оказывается, чтобы выйти на волю с того же самого предприятия, нужно прежде всего как-то нейтрализовать охрану (– Это мы сможем, – сказал Лин), а затем, добравшись до первого наземного этажа заблокировать двери остальных этажей, включив сигнализацию. Выйти за ворота сложнее, но тоже вполне реально: либо переодевшись в форму, либо на машине (Лин и Пятый переглянулись, в их взглядах появилась боль). Машиной управлять просто, объяснил врач. Можно завести её, соединив напрямую провода, что в рулевой колонке. Конечно, ещё лучше, когда есть ключ. Доехав до города, машину можно бросить, пересесть на какой-нибудь другой транспорт. В городе всегда можно найти еду и ночлег…
      – Но мы не хотим бежать, – возразил Пятый, – мы уже решили, что…
      – Зачем же оставаться в городе навсегда? – улыбнулся врач. – Никто не мешает вам потом вернуться обратно.
      Лин и Пятый снова переглянулись. В глазах Лина стояло что-то похожее на безумную надежду на невесть что. Пятый подумал, что выражение это уже навсегда покинуло эти глаза, но – надо же! – оно появилось в них снова.
      – Вот только как мы докажем там, – Пятый сделал ударение на слове “там”, – что мы уходим не на совсем? Им же не скажешь…
      – Остаётся надеется лишь на то, что они поймут через некоторое время сами. Я говорю серьёзно, дорогие мои. Если то, что с вами происходит сейчас, будет идти такими же темпами и дальше – вы долго не подержитесь. Мне почему-то кажется, что ваши… друзья… рано или поздно одумаются и вернуться за вами. Не знаю, почему, но я в этом почти уверен. И мне было бы очень жаль, если бы вы… не дождались их.
      – Мы подумаем над вашими словами, – проговорил Пятый, – но я не могу понять одного – зачем вы это делаете? Ведь всё, вами сказанное, идёт в разрез с планами ваших начальников. То, что мы понимаем, слушая вас, не вяжется с нашими представлениями о том, что от нас здесь хотят.
      – Мне всё равно, что от вас хотят, – поморщился Эдуард Гершелевич. – А свою позицию относительно вас я легко могу объяснить. Что я вижу, когда вхожу в эту комнату? – вопросил он. – Секретных агентов США? Нет. Агрессивно настроенных пришельцев? Нет. Врага рода человеческого? Нет, и ещё раз нет! Я вижу двоих измученных до крайности, больных, полумёртвых мальчишек, которые попались в западню, явно не им предназначенную. Или я не прав?
      – Отчасти правы, отчасти нет, – ответил Лин. – На счёт того, что вы видите… нас здесь держат потому, что мы и вправду учёные. Но область нашей работы столь специфична, что здесь ей невозможно найти какое-то ни было применение. Ну, сами посудите, где здесь работать инженерам биохимических и генетических процессов? Смешно, ей Богу… Да и ваши хозяева не вызывают у нас больших и тёплых чувств, скорее наоборот.
      – А что касается западни, так тут вы не правы, – добавил Пятый. – Она была приготовлена для нас – и мы в неё попали. Причём по собственной же глупости. Теперь расплачиваемся.
      – Пятый прав, – сказал Лин. – И не за что нас жалеть. Мы – большие дураки, раз уж на то пошло…
      – Не знаю, – покачал головой Эдуард Гершелевич, – вам решать… Давайте я вас ещё немного просвещу, авось пригодится.
      Лин и Пятый были готовы выслушивать то, что он говорил, хоть до утра, но врач вскорости заторопился домой, пообещав вернуться на следующий день и продолжить разговор.
      …Они узнавали. Этот мир, доселе не виданный, представал перед ними через призму взглядов и представлений этого человека, он переставал быть совсем чужим и непонятным. Странно было узнать, например, про то, что за продукты надо платить, за то, чтобы на чём-то ехать – тоже. Это было удивительно. Можно иметь только одну жену, по крайней мере, в этой стране. Нельзя не приходить на работу, если тебе этого просто не хочется. Все вычисления производятся чуть ли не в ручную (Лин и Пятый недоумённо переглядываются, Лин выразительно крутит пальцем у виска…). Люди живут очень мало – от силы восемьдесят лет. Женщины живут дольше мужчин. В стране есть правительство, которое указывает, кому, что и в какие сроки надо делать. Нет, по-своему нельзя. Могут наказать. Как? Уволят с работы с “волчьим билетом”. Что это такое? А то, что больше ты работы не найдёшь. В смысле, хорошей… Что такое плохая работа? Мыть полы… Женщины не занимают руководящих постов, считается, что они не справятся с подобным. Почему? Женщины слабее и глупее… Я тоже считаю, что это – чушь, но это же не я придумал.
      – Простите, – сказал как-то Пятый, – я не могу понять ещё одной вещи. Зачем столько условностей? Нет, я ничего такого в виду не имею, у нас тоже существует немало дурацких правил, возведённых в ранг законов, но я не могу понять, почему, к примеру, вы не имеете права сказать вашему начальнику, что вы думаете по тому или иному вопросу? Что в этом плохого?
      – Только то, что существует правило “я – начальник, ты – дурак”, – ответил Эдуард Гершелевич. – И никак иначе. Считается, что раз он – начальник, то знает и понимает всё лучше, чем его подчинённые. Есть, конечно, подхалимы…
      – У нас тоже, – поморщился Лин, – но дело не в этом. Я, к примеру, не с состоянии понять первопричину этого сумасшествия. В чём дело?
      – Деньги, – коротко ответил врач. – Всё они, проклятые. Ответ на все вопросы.
      – Понятно. В этом плане мы от вас не сильно отличаемся ответил Пятый, – а скажите, пожалуйста…
      Прекрасные вечера и чудесные дни. Никаких допросов и побоев. Только спокойные, неспешные беседы вечерами, закаты и сон. Что ещё было нужно?…
 

* * *

      – Слишком рано, – мрачно сказал Эдуард Гершелевич. – Он всё ещё болен.
      – Он может вставать на ноги и этого вполне достаточно. Они вам так ничего и не сказали. План “откровенность за откровенность” провалился с треском. Я возвращаю их обратно. Сегодня же.
      – Может, завтра?
      – Сегодня.
      – Поймите правильно, но не долеченная ангина в девяноста девяти процентах случаев даёт осложнения на сердце. Вы его убьёте.
      – Это уже не ваша забота. Вы своё дело сделали.
      – Я не призываю вас к тому, чтобы вы жалели его, но, как я понял, он вам нужен. Если вы отправите их обратно сейчас, он просто не выдержит нагрузки. Вам нужен ещё один труп для вскрытия?
      – Повторяю, это не ваше дело. Чтобы совесть вас особо не мучила, могу сказать, что новый состав надсмотрщиков предупреждён о том, что этих двоих доводить до кончины не рекомендуется… Вы просили, чтобы я больше не ставил вас на подобную работу?
      – Да, конечно. Я – человек сентиментальный, старый, – Эдуард Гершелевич вымученно улыбнулся. – Не скрою, мне их жаль. Знаете, как бродячих собак. Идёшь иной раз по улице…
      – Не продолжайте. Я постараюсь, чтобы вас больше не привлекали к выполнению таких заданий. Возвращайтесь к своей работе и постарайтесь поскорее забыть о том, что вы здесь наблюдали. Чем скорее, тем лучше. Всего хорошего.
 

* * *

      Снова машина. Дорога обратно. Они молчали, не в силах произнести ни слова от охватившего их отчаяния. К тому же они боялись говорить, могли лишь обмениваться скупыми, короткими мыслями. Когда их вели к двери, Пятый остановился и посмотрел на небо… словно стараясь запомнить, как оно выглядит, он будто хотел впитать небо в свою душу… конвоир подтолкнул его и он покорно, опустив глаза, пошёл вперёд. Теперь он не боялся – небо вернулось к нему. “Попрощался?”, – услышал Пятый у себя в голове голос Лина. “Нет, – ответил он, – наоборот”. Двери сомкнулись за их спинами.
      Снова четвёртый подземный. Снова зал. Вот только…
      – Ты гляди, Гришук, это к тебе клиенты пожаловали! – раздался голос за их спинами, когда они шли мимо дверей “тимов”. – В восьмёрку? – спросили конвоира.
      – Туда, – подтвердил тот. – Кто принимает?
      – Гриша примет, он там за главного, – ответили откуда-то из-за спин. – Может, этих пока в “тим” сунуть, чтоб под ногами не путались?