История с продолжением

А так как за шкуру свою он боялся в первую очередь, слова Пятого мгновенно возымели своё действие. Пятого благодарили все обитатели палаты, да и из соседних тоже люди захаживали – их Саманов тоже порядком доводил. Но теперь мирное и спокойное существование обитателям третьей хирургии было обеспечено. Тем более, что Саманов, не выдержав такого с собой обращения, вскоре выписался. Весь персонал вздохнул с облегчением – ведь прекратился непрерывный поток анонимок, которые шли начальству в течение всего времени, пока Саманов занимал в отделение койку.
      – Слава Богу, хоть один смелый нашелся! – вздохнул тогда с облегчением заведующий отделением.
 

* * *

      Пятый с Валентиной с удобством расположились в Линовой палате. Наступил вечер. Лину стало гораздо лучше, кислородную палатку сняли. Теперь все трое заканчивали поздний ужин и оживленно беседовали. Лин, по своему обыкновению, начал травить шуточки, Валентине его, как умела, в этом поддерживала, Пятый изредка вставлял в беседу короткие едкие фразы.
      – Что за дрянь болтается у меня в стакане? – возмутился Лин, рассматривая на свет мутную больничную посуду.
      – Твой волос, – парировал Пятый, – можешь смело пить.
      – Лин, давай я тебе налью нормального чая, индийского, – встряла Валентина, – а этот выльем.
      – Он в любом чае обнаружит массу недостатков. Обойдется. А вот мне хорошего чая можно. Я в него волосы кидать не буду, не сомневайтесь.
      – Он точно волосы не будет кидать. Он туда пустит соплю. Причем чужую, – заметил Лин, – свою он на это дело пожалеет.
      – Лин, ты точно от наркоза отошел? – ехидно поинтересовался Пятый. – А то я могу дежурного психиатра позвать…
      Фразу он не закончил. Дверь в палату отворилась и на пороге возник… Юра. Вся честная компания ошарашено уставилась на него. Во-первых, Юра был трезвее трезвого, что само по себе было удивительно. Во-вторых, на Юрином лице проступало виноватое, просительное выражение, что было для него настолько не характерно, как не характерна улыбка для гиппопотама. А в-третьих в Юриных руках помещались две здоровенные переполненные сумки.
      – Ну, это, – начал он, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, – здравствуйте.
      – Здравствуй, Юрик, – осторожно начала Валентина, – ты какими судьбами-то к нам?
      – Я, это… Я извиниться приехал. За всё! – единым духом выпалил Юра.
      – За что? – спросил Пятый, слегка нахмурившись.
      – Ну, за то, что бил. За то, что гонял, как собак. За все мои скотства. Лин, Пятый! Вы же могли меня бросить к шуту, а не бросили… жизнь мне спасли, можно сказать! Я тоже человек, я тут подумал… весь день думал, как проклятый. По городу ездил и думал…
      – Сколько же ты ездил? – спросила Валентина.
      – Весь день и ездил… Я вот что понял! Если кто до вас пальцем дотронется, со мной будет иметь дело, понятно?! Чтоб над людьми такое зверство творить? Да не позволю!
      – Оставляешь прерогативу за собой? – усмехнулся Лин.
      – Да не прикалывайся ты, рыжий! Я же серьезно, – взмолился Юра, – я не хочу, чтобы вам было плохо. Я теперь вообще не хочу, чтобы кому-нибудь было плохо.
      – Юр, ты головой, часом, не ударился? – настороженно вопросил Пятый. – Ты же работу за такие речи можешь потерять.
      – Не потеряю. – Юра беспечно махнул рукой. – Я тут по дороге на рынок заскочил, кое-чего привез…
      Юра вознамерился впихнуть необъятные сумки в руки Валентине.
      – Где ты ночью рынок нашел? – поинтересовалась та.
      – Так это я ещё днем. Тут вкусные штуки всякие, я прикупил…

Решение

Пятый

      – Ты мне помоешь машину, – Андрей стоял, помахивая плёткой. – А чтобы ты не смылся, этот, – короткий взмах плётки в сторону невольно отшатнувшегося Лина, – будет стоять в девятой у стеночки. Для гарантии. Всё понял?
      Пятый кивнул. Опять! Ну сколько можно!…
      – Вот ключи. Чтоб через час всё было готово. Потом перегонишь к крыльцу, отнесёшь мне ключики. И тогда получишь своего дружка в целости и относительной сохранности… Пошёл, чего встал.
 

* * *

      За полтора часа Пятый вылизал Андрееву шестёрку от крыши до порогов. Он страшно замёрз, руки онемели, глаза слезились. Когда он, наконец, сел за руль, он ощутил, как же измучался за это время. А когда перегонял…
      Это получилось совершенно случайно. Просто он не заметил этого низенького бетонного столбика. То есть заметил… но слишком поздно. Крыло чисто вымытой машины было уже помято. Пятый до крови закусил губу, заглушил мотор и вышел посмотреть. Да… Всё, теперь точно – хана.
      – Боже ты мой, – потерянно прошептал он, опускаясь на корточки возле искалеченной машины. – Как же так… нет… не может быть… Лин… они теперь Лина из-за этого прибьют… что делать?…
      Делать было нечего. Он встал на ноги и медленно, словно через силу, поплёлся к зданию. Андрей уже шёл к нему навстречу и Пятый остановился, молясь про себя – только не Лина. Меня. Не его.
      – Ну, чё? – спросил Андрей. Он стоял не с той стороны, где было помятое крыло и пока ничего не заметил. – Помыл?
      – Андрей… – Пятый замялся. – Я… словом, я случайно помял крыло… Просто не увидел…
      – Ах, не увидел? – ехидно спросил Андрей. Он обошёл машину с другой стороны, присвистнул, покачал головой. – Так прям – случайно?… Иди сюда, покажи, как дело было.
      Пятый подошёл. Он превосходно знал, что будет дальше. Страха уже не было, лишь немое отчаяние и ожидание неминуемой боли. Которая не замедлила придти. Первый удар пришёлся по многострадальной спине, Пятый не устоял на ногах и свалился в снег, рядом с наезженной дорожкой.
      – Вставай, – спокойно распорядился Андрей. – Мы только начали.
      Терпеть. Что ещё остаётся? Не будь Лин привязан в девятке, Пятый, наверное, сумел бы хоть как-нибудь ответить своему мучителю. А так… Терпел. Было больно, очень больно. Особенно если ногами… на секунду он потерял сознание, но оно вернулось очень быстро, даже слишком быстро. Когда же он, наконец, остановится? Сколько можно?…
      – Так, – Андрей одёрнул форменную куртку, – теперь… выправляй давай. Поживее, мне ехать надо. И смотри, чтобы чистенько… без сколов. Я пока пойду, проведаю кое-кого… не догадался, кого именно?
      – Не надо… – прохрипел Пятый. Он сидел на снегу, держась обеими руками за грудь. – Андрей, пожалуйста, не надо… не трогай его…
      – Тебя спросить забыли, – усмехнулся тот. – Пошёл, чего расселся? Давай, давай. Подкрылок сними и выправи. За час управишься.
      – Я замёрз… руки не слушаются, я всё испорчу…
      – И ответишь за это отдельно, сука. Всё, я пошёл. Через час приду, и если ты не сделаешь – пеняй на себя.
      Пятый снова остался один во дворе. Его трясло от боли и холода, но тем не менее он нашёл в себе силы подняться на ноги и подойти к злополучной машине. Подкрылок… это опять надо на корточки садиться. Господи… надо что-то делать. Итак, подкрылок. Начнём. Он вытащил из багажника сумку с инструментами, поставил на снег. Отвёртка… почему она всё время падает?… Чёртовы саморезы, сколько же вас тут?… Не потерять бы…
      Он решил положить винтики за верхний молдинг, и, встав на ноги, машинально посмотрел наверх. И оторопел. Из окна второго этажа на него с ужасом и непониманием смотрела Ленка. Даже сквозь давно не мытое стекло он сумел рассмотреть, что она испугалась и побледнела. Где же Валентина?! Почему она разрешает Ленке смотреть?… Зачем?! Не надо, пожалуйста… перед глазами поплыли огненные круги, саморезы посыпались в снег, под ноги. Он поспешно опустил голову (не хватало ещё свалиться тут, на потеху всей честной компании) и, снова присев на корточки, принялся собирать маленькие винтики. Голова продолжала кружиться. Подкрылок он снял быстро, завёл руку в полость крыла, нащупал вмятину, осторожно надавил… Слава Богу! Крыло послушно выпрямилось и приняло прежнее положение. Пятый глубоко вздохнул, поставил на место подкрылок, и принялся привинчивать его. Совсем чуть-чуть осталось, капелька… ещё три винтика… ого, дырочек-то больше. Дырочек четыре, а винтиков три. Сейчас, поищем… Он поставил на место те винтики, что у него были и, опустившись на колени, принялся закоченевшими руками разгребать снег. Куда упал этот проклятый саморез?… Холода он уже не чувствовал, снег казался белым чистым песком… можно лечь и немножко передохнуть. Да, пожалуй… как хорошо… сейчас полежу, подожду… потом поищу винтик…
      – Ты чего разлёгся-то тут? – Андрей пнул Пятого по рёбрам, тот слабо шевельнулся. Андрей пнул ещё раз. – Я кого спрашиваю, а? Подъём, падла… и в зал. А ты смотри-ка, сделал… подъём, глухой!
      Пятый не шевелился. Он уже не чувствовал, как Андрей отпихнул его ногой с дороги, не удосужившись даже посмотреть – в чём дело. И Валентининых торопливых шагов он тоже не услышал. И шума мотора – тоже…
      – Козёл херов! – заорала Валентина, не помня себя от ярости. – Ты чего делаешь с ним, сволочь?!
      – Отвали с дороги, баба, – процедил Андрей. – Я тороплюсь.
      – Ах ты… – Валентина запнулась, не находя от возмущения слов, а Андрей просто отпихнул её, сел в машину и дал по газам.
 

* * *

      – Вставай, ну пожалуйста, – просила Валентина. Она схватила Пятого за плечи, встряхнула, стремясь как-то растормошить его. – Ты замёрзнешь… Лена!
      – Иду! – Лена уже бежала к ним. – Что нужно?
      – Найди камфару и обогреватель, срочно!… Я его донесу, он не тяжёлый… Лена, не теряй времени, поторопись… Пятый, да очнись же ты, нельзя же так! Всё, давай, милый, пошли… нет, я лучше сама… он тебя что – ещё и побил, что ли?…
      В медпункте было тепло. Пятый немного пришёл в себя и его стала колотить крупная неприятная дрожь. Валентина помогла ему переодеться в сухие вещи и велела лечь. Пока он сидел на койке, сгорбившись, закрыв лицо ладонями, не в силах поднять взгляд на людей, страшно стыдясь только что перенесённого унижения – Валентина ещё кое-как сдерживалась и тактично молчала. Но как только ему стало чуть получше – принялась на Пятого орать и поносить его, на чём свет стоит. Пятый понял, что она не на шутку перепугалась.
      – Да как ты мог такое допустить, а? – ярилась Валентина. – Ты дурак, что ли? Или тебе деньги платят за то, чтобы ты терпел это всё? Чего ты молчишь, как партизан на допросе? Я с тобой разговариваю!
      – Я… простите… хорошо, я так больше не буду… я обещаю… – бормотал он. – Хорошо…
      – Ложись, идиот! – Валентина силой заставила его лечь на узкую койку. – На бок, а не на спину… вот так. Руки и ноги сейчас тебе разотру… так лучше?
      – Да, спасибо… хорошо… не надо больше, правда…
      – Пятый, чаю тебе налить? – спросила Лена.
      – Наливай, чего ты его спрашиваешь, – отозвалась Валентина. – Этого дурака… А ну-ка, приподними рубашку… о-го-го… чего ты морщишься? Больно?
      Пятый слабо вскрикнул, когда Валентина, на её взгляд, совсем не сильно, надавила ему на живот. Он сбросил её руку, резко сел, прижимая руки к животу, судорожно вздохнул…
      – Больно? – переспросила Валентина. Пятый через силу кивнул. – Где?
      – Там, где вы… нажали… желудок, кажется…
      – Понятно. Лена, пойди, дружок, позвони на Первое, Лукичу, скажи, что я их забираю. Потом… сейчас, напишу телефон… ага… это больница, позовёшь Гаяровского, скажешь, что мы сейчас приедем. То есть не сейчас, а через полтора часа. Поторопись, не затягивай.
      – Как получится, – Лена взяла со стола бумажку с телефонами и вышла. Валентина спросила Пятого:
      – Может, ляжешь?
      – Ладно, – ответил тот. – Что-то мне хреново…
      – Тошнит?
      – Да, причём сильно… но пока держусь… плохо…
      – Что плохо?
      – Что Лена здесь. Не стоит ей это всё… видеть…
      – Не под колпаком же её держать, – вздохнула Валентина. – Рано или поздно она всё сама узнает. Ты только постарайся до больницы дотянуть, ладно?
      – Мне не настолько плохо… – Пятый осторожно лёг. – Справлюсь, чего уж там…
      – Вот и молодец. Всё будет хорошо.
      – Наверное, – еле слышно прошептал Пятый. – Как глупо… ей Богу… случайно…
      – Закономерно, – парировала Валентина. – Я же знаю, как ты водишь, когда выспишься нормально.
      – Это да… руки до сих пор сводит… пальцы – как чужие, – пожаловался Пятый.
      – Ты мне лучше скажи, где болит-то? А то тебя вон как скрутило…
      – Да, по-моему, это несерьёзно, – ответил Пятый. Он полулежал, опираясь на подушку. – Само пройдёт… он мне просто врезал ногой по животу, а так…
      – В больницу съездим, для очистки совести, – сказала Валентина. – Боязно мне.
      Вошла Лена.
      – Ну, что? – поинтересовалась Валентина. – Дозвонилась?
      – Ага. Всё нормально, только Вадим Алексеевич… ну, этот врач… из больницы… он ругался. Не сильно, правда, но ругался.
      – Что сказал?
      – Я повторять не буду, – категорично заявила Лена.
      – Дело твоё, – пожала плечами Валентина. – Поехали?
      – Поехали, – согласился Пятый, садясь. Он немного поморщился, Валентина это заметила.
      – Больно? – с тревогой спросила она. Пятый отрицательно покачал головой.
      – Сходите за Лином, – попросил он. – А то я вряд ли…
      – Лен, проводи его к машине, – распорядилась Валентина. – Я сейчас…
 

* * *

      По дороге Пятому стало совсем плохо. В больнице его в срочном порядке потащили первым делом на рентген, а потом – в реанимационный зал. Со страху – давление сильно упало, стало рвать кровью, сердце засбоило, начались сильные боли. Гаяровский, скованный присутствием Лены, сумел выругать Валентину только тогда, когда они вдвоём пошли в зал – проведать Пятого.
      – Ну, Валя, – голос Вадима Алексеевича прямо-таки источал яд, – я это тебе припомню…
      – Вадь, я ничего не смогла сделать, – оправдывалась та. – У меня работа, в конце-то концов… ты это понимаешь?…
      – Я тебя сколько раз просил – будь внимательнее, – процедил Вадим Алексеевич.
      – Хорошо, – покорно вздохнула Валентина. – Я постараюсь.
      Пятый не спал и, когда они подошли, открыл глаза.
      – Ну, ты как? – спросил Вадим Алексеевич. Пятый в ответ сокрушенно покачал головой.
      – Не знаю, что и думать, – слабым голосом ответил он. – Вроде всё ничего было.
      – Дождёмся снимков, потом посмотрим, – успокаивающе ответил Вадим Алексеевич. – Помереть не дадим, не бойся.
      – Я как-то и не собирался, – заметил Пятый. – Просто…
      – Главное, не волнуйся пока, – попросила Валентина, – успокойся.
      – Я не волнуюсь, – Пятый прикрыл глаза и тяжко вздохнул. – Только больно…
      – До снимков потерпи, – попросил Гаяровский. – Потом обезболим, обещаю.
      – Не берите в голову, – ответил Пятый. – И не такое терпел…
      – Тут всё-таки больница, – наставительно сообщил Гаяровский. – Смысла нет терпеть. Через полчасика всё прояснится.
      – Посидеть с тобой? – спросила Валентина. Пятый отрицательно покачал головой.
      – Холодно, – вдруг сказал он. – Почему – непонятно…
      – Я сейчас скажу, чтобы одеяло тебе принесли, – сказал Гаяровский. – И сердечного укол не помешал бы…
      – Мне пить можно? – спросил Пятый.
      – Пока не надо, – ответил Вадим Алексеевич. – Лучше глюкозу покапаем, всё больше пользы будет… Ладно, Пятый, мы пошли. Попозже ещё заглянем.
      – Счастливо, – ответил Пятый. – Ленке и Лину привет от меня… и успокойте их, пожалуйста, а то они оба…
      – Оба – что? – не поняла Валентина.
      – Нервные слишком, – ответил Пятый. – Ладно… я пока посплю, что ли…
      – Спи, – ответил Гаяровский. – Мало ли что…
      Час спустя в коридоре происходил такой разговор:
      – Как я и предполагал, это желудочное кровотечение, – сказал Гаяровский, поднося свежий снимок к свету. Валентина закусила губу, Лена в мгновение ока осунулась и побледнела. – Не сильное, впрочем.
      – Вадь, и что? На стол? – спросила Валентина.
      – Не стоит. Пока не стоит. Смысла не вижу. Понаблюдаем, уколы поделаем… должен и сам нормально справиться. Оставим его в покое, а Валь? Как думаешь?
      – Ты уверен, что резать не надо? – с сомнением спросила Валентина.
      – Режут на скотобойне, – оборвал её Гаяровский. – У нас – оперируют. Патологии, которая требовала бы оперативного вмешательства, я тут не вижу. Понятно?
      – Хорошо.
      – Езжайте пока домой, что ли, – попросил Гаяровский. – От вас тут пользы – как от козла молока… утром вернётесь. Если что – я позвоню.
      – Валентина Николаевна, мне тоже домой? – спросила Лена.
      – Давай уж лучше ко мне, – со вздохом ответила та. – Я хоть за тебя волноваться не буду… а Лин куда пошёл?
      – Сказал – в машине посидит, – ответила Лена. – Он так расстроился…
      – Ещё бы, – Валентина досадливо покачала головой. – Ладно, поехали. Утро вечера мудренее…
 

* * *

      Всю ночь ему снились кошмары. Во сне он видел, что в кожу на его груди кто-то вживил перфорированные стальные полоски и вставил в отверстия в них множество крошечных лампочек. Этот кто-то теперь охотился за Пятым, неизвестно зачем, но вряд ли для чего-то хорошего… приходилось скрываться, прятаться… то он шёл сквозь снег, настоящую пургу… то вдруг оказался на берегу маленького заболоченного озера с прозрачной водой, на опушке хвойного леса… кто-то преследовал его, не давая толком рассмотреть окружающий мир… Страшно хотелось как-то вынуть эту дрянь из груди, он почему-то (это он точно знал) самому этого делать было ни в коем случае нельзя… пейзаж сменялся пейзажем – теперь он мчался по летней дороге под светлым июньским небом на некоем подобие мотоцикла… его обгоняли уродливые гротескные машины, которые не были похожи ни на что, виденное им ранее – ни в Доме, ни на Земле… пыльный кювет… и промчавшаяся мимо погоня… можно поискать кого-нибудь, кто поможет, наконец, избавиться от ненавистных полосок… грудь болела всё сильнее, саднила… Наконец, после долгого блуждания по пыльным полупустым улицам незнакомого города, он нашёл людей, способных ему помочь. Двое аферистов – старик и девушка. То есть, на первый взгляд они были аферистами… а потом оказалось, что они в своё время сумели скрыться от такой же погони. Лампочки вытащила девушка, причём не руками, а чем-то, напоминающим страшноватую помесь пинцета и плоскогубцев, полоски снял старик… недолгое облегчение, а затем снова – страх и неизвестность – что же делать дальше?… С этим чувством он и проснулся. Тело болело, как одна большая ссадина. Он чувствовал себя страшно усталым и разбитым, даже солнечный день за окнами большой палаты не радовал, а скорее раздражал. “Поздравляю с выигранным боем, – услышал он голос Арти. – Ты превзошёл сам себя, Пятый. Не ожидал”. “Я не понял, – признался Пятый. – О чём ты, Арти?” “Этой ночью ты вышел в астрал, – пояснил Арти. – Вышел не очень удачно, признаться. Попал… скажем, в довольно горячее место. Тебя приняли за жертву, ты вошёл в игру… неподготовленным, слабым… и справился. Я волновался, но ты столь хорошо действовал, что я не рискнул вмешаться”. “Арти, где ты? – спросил Пятый. – Там?” “Иногда, – ответил тот, подумав. – Скажем так, когда мне становится скучно, то я…” “Ладно, Арти. Не хочешь говорить – не надо. Только скажи, Бога ради, кто это был?” “Понятия не имею, – признался Арти. – Ладно, теперь коротко – по делу. Я тут посмотрел… всё с тобой обойдётся. Не беспокойся. Спи побольше, постарайся не нервничать”. “Спасибо, Арти”. Поговорили. М-да… от боли во всём теле хотелось тихонько завыть. Пятый закусил губу и прикрыл глаза. Даже спать не хочется… вернее, не получается.
      Вошла Валентина. Остановилась рядом с кроватью, погладила его по волосам… Пятый робко прижался впалой щекой к её ладони, тёплой, мягкой… Утешьте меня, кто-нибудь!… Так плохо… Пощадите…
      – Больно? – спросила Валентина. Она всё ещё держала свою руку, Пятый испугался, что начни он говорить – и эта рука исчезнет, уйдёт… он еле заметно кивнул. – Я скажу на посту, чтобы тебе сделали хотя бы анальгин…
      – Не уходите, – попросил он. – Хоть ещё немножко…
      – Да я быстро вернусь, – заверила та. – Не волнуйся.
      – Валентина Николаевна… я понять не могу… так больно… почему?…
      – О, Господи… он же тебя побил, да так, что мать родная не… прости, я не подумала… в общем, сильно побил. Или ты не помнишь?
      – Да помню я… не в этом дело… вчера так сильно не болело…
      – Это, наверное, потому, что ты уже к тому времени и ощущать-то толком ничего не мог, – объяснила Валентина. – А сейчас поспал немножко, вот и…
      – Одни кошмары снились, – признался Пятый. – Мне кажется, я от них… устал ещё больше… а теперь ещё и болит…
      – Где хоть болит-то?
      – Везде, – ответил он. – И голова… и спина… чёрт знает что…
      – Успокойся, – попросила Валентина. – Дело поправимое. Вот только…
      – Что?
      – Как ты снимки ещё одни сумеешь выдержать?… Ладно, я сейчас. Подождёшь?
      – Хорошо. Вы вернётесь?…
      – Сию секунду. Лина позвать?
      – Не надо, зачем… он и так расстроенный, а тут ещё… незачем ему слушать, как я ною… как же больно…
      – Я сейчас, – Валентина вышла. Пятый тяжело вздохнул, попробовал было повернуться поудобнее и тут же пожалел об этом – тело отозвалось на движение новой болью. Валентина не обманула, вернулась и впрямь быстро, принесла анальгин. Боль немного поутихла, но ненадолго. Вскоре пришлось перебираться на каталку и ехать (это просто смешно – “ехать”) в рентген кабинет. Одно обрадовало – снимки ничего плохого не показали. Ближе к вечеру в больницу приехал Гаяровский, проведать и посмотреть как дела. В палате никого из посетителей не было. Валентина повезла Лина домой, Ленка поехала на работу…
      – Оклемался? – первым делом спросил Гаяровский. Пятый кивнул. – Я так и знал. По-моему, кромсать тебя по новой на этот раз не придётся.
      – Я это ещё вчера понял, – ответил Пятый. – Вадим Алексеевич, что дальше?…
      – А ничего, – просто ответил тот. – Лежи, отдыхай. И все дела.
      – А есть можно?…
      – Пока нельзя – тромб боимся сорвать. Капельницы, и только капельницы. Терпи.
      – Не привыкать… вы завтра дежурите?
      – А то, куда ж я денусь, – вымучено вздохнул Гаяровский. – В отпуск бы… устал я, дружок… веришь, нет, а устал.
      – Верю, – примирительно ответил Пятый. – Все устают… только каждый по-разному… я тоже устал…
      – Ты скажешь – устал… Понимаешь, это же накапливается, как вода. Вроде по капельке, по капельке… и глядишь – полное ведро. Согласен?
      – Естественно… Скажите, мне ещё долго в реанимации лежать? Тут так плохо…
      – Пару дней потерпи. Ты всё-таки ещё не в том состоянии, чтобы идти в простую палату. Понял? Потерпишь?
      – Хорошо… я хотел попросить вас об одной мелочи… то есть, мне кажется, что это – мелочь, но…
      – Говори, я постараюсь помочь. Если смогу, конечно.
      – Там одна девчонка… Наташа… она как-то просила, чтобы я ей помог с курсовой… вы не узнаете, как у неё дела?…
      – Практикантка? – поинтересовался Гаяровский.
      – Да, – просто ответил Пятый.
      – В хирургии?
      – Совершенно верно, – подтвердил Пятый.
      – Спрошу, чего мне стоит-то… Ты иногда скажешь… девчонка… слушай, а сколько тебе сейчас лет? – вдруг спросил Гаяровский.
      – Тридцать восемь, – ответил Пятый неохотно. – Не люблю про это говорить…
      – Да кто же любит, – вздохнул Вадим Алексеевич. – Никто. Тогда понятно, почему “девчонка”. Сколько ей?
      – То ли девятнадцать, то ли восемнадцать… я не спрашивал…
      – Молодо выглядишь, дружок. Тебя бы ещё откормить да подлечить… красивый ты парень, девки бы пачками вешались…
      – А потом пачками бы падали. Едва увидев вблизи глаза, – с лёгким сарказмом ответил Пятый. – Бросьте, Вадим Алексеевич. Я помогаю ребятам только потому, что считаю это приемлемым… и важным для себя. Отвечать добром на добро. Как со мной, так и я…
      – Ты бы лучше с Ленкой был поласковее, – посоветовал Гаяровский. – Хорошая она, правда… Редко сейчас такие встречаются.
      – Тут вопрос решен уже давно, – вздохнул Пятый. – Юра – и всё. Не скрою, с моей подачи.
      – Но зачем?
      – Зачем ломать ей судьбу? – вопросом на вопрос ответил Пятый. Устало вздохнул, покачал головой, отвёл взгляд. – Я уже… близко… слишком близко подошёл к тому, что здесь называется словом “понимание”. Слишком, чтобы брать кого-то с собой…
      – Совсем один? – спросил Гаяровский. – А рыжий?
      – Ни в коем случае. Это – не его область, только моя. Только. Я решу эту проблему, обещаю. Решу скоро… не так скоро, как надо, но…
      – Может, не стоит? – осторожно спросил Гаяровский. – Не торопился бы ты…
      – Я слишком долго ждал, – ответил Пятый. – Слишком долго, чтобы ждать ещё. Я – уже и не я вовсе, а кто-то совершенно другой. Оболочка, змеиная шкурка…
      – Сколько лет вы… тут находитесь? – по наитию спросил Гаяровский.
      – Почти семнадцать, – подумав, сказал Пятый. – Не очень-то и долго… а что такое время?… Всё относительно, и время тоже… пока всё относительно – всё хорошо…
      – А если нет?
      – Тогда-то и начинаются проблемы… с атомными станциями и прочей ерундой…
      – Я пока в той области никаких проблем не видел.
      – Так это пока, – успокоил его Пятый. – Потом посмотрим…
      – Хорошо… что хоть сказал, – вздохнул Гаяровский. – Ты это вообще-то серьёзно? О том, что возможны какие-то проблемы?
      – Более чем, – ответил Пятый. – Я вообще шутить не умею. Вы меня, вероятно, с кем-то перепутали.
      Гаяровский улыбнулся.
      – Да, Лина тут явно нет, – заметил он. – Скучно без него, правда?
      – Я бы так не сказал. От постоянного и неистощимого чувства юмора устаёшь. Хотя… Без него и впрямь тоскливо, – Пятый вздохнул, осторожно лёг поудобнее.
      – Соскучился? – спросил Гаяровский.
      – По Лину – да. По его хохмам – нет. Увольте, благодарю покорно…
      – Они завтра приедут, – сообщил Гаяровский. – Думаю, что тебя к тому времени можно будет перевести в общую палату. Не против?
      – Только за. Ненавижу реанимацию, – признался Пятый. – Вообще ненавижу болеть. И когда кто-то болеет рядом со мной – тоже терпеть не могу.
      – Почему? – удивился Гаяровский.
      – Я устал волноваться, – объяснил Пятый. – Я не могу спать, не могу есть, не могу жить, когда кому-то рядом плохо. Волнуюсь. Вы не подумайте, я не такой эгоист, каким могу казаться, просто…
      – Слишком сильно переживаешь, – Гаяровский кивнул каким-то своим мыслям. – Я такое видел, причём не раз. Кстати, излишняя эмоциональная реакция в подобных ситуациях – признак невроза. Ты в курсе?
      Пятый кивнул.
      – Я знаю, – ответил он. – Но я не могу иначе. Просто не могу. Я так устроен. И ничего с этим не поделаешь.
      – Лечится нужно, – наставительно сказал Гаяровский.
      – От чего? – Пятый удивлённо приподнял брови. – От любви? От привязанности? От самого себя? Я не сумею… хотя это, конечно, скорее наказание, чем благо – уметь столь сильно любить…
      – Потом расскажешь, – Гаяровский покосился на дверь в палату, в которой уже некоторое время маячила медсестра, ждущая, когда же врач, наконец, освободится. – Я пойду. Попозже я ещё загляну к тебе, проведаю. Ладно?
      – Ладно. Вадим Алексеевич, вас затруднит позвонить Валентине Николаевне и попросить её сказать Лину, что всё в порядке?
      – Да нет, в принципе… Вот только зачем?
      – Лин такой же, как я. А я бы очень хотел, чтобы этой ночью он спал, а не метался из угла в угол. И ещё… попросите сказать Лину, что когда я шёл через Эстен, мне было гораздо тяжелее, чем сейчас. Это должно его успокоить.
      – Эстен? – с недоумением спросил Гаяровский. – А что такое Эстен?
      – Это такие горы, – объяснил Пятый. – Как-то в молодости я попал там в небольшую заварушку… сейчас всё это кажется смешным, милым и далёким… но тогда… передадите?
      – Передам, – кивнул Гаяровский. – Не так это сложно. Я пошёл. Не скучай, лады?
      – Я пока посплю, – ответил Пятый. – А то я устал… эти снимки меня доконали.
      – Больше не потребуются, – Гаяровский махнул рукой и вышел из палаты.
      Пятый некоторое время смотрел на дверь, затем и вправду, по честному, попытался уснуть… хотя, признаться, это довольно долго ему не удавалось. Покой… Это бывает только в сказках. В реальной жизни ему всегда что-то мешает. Так бывает всегда, исключений нет. Может, это и правильно. Ведь по сути дела статика может перерасти в энтропию. “Ладно, – подумал Пятый. – Не буду я на ночь задаваться этим вопросом. Спать тоже когда-то надо”.
 

* * *

      Проснувшись утром, он почувствовал себя гораздо лучше. Отдохнул, выспался, отлежался. Дежурный врач во время утреннего обхода сказал:
      – Можно в общую. Один снимочек, для очистки совести…
      – Слава Богу, – ответил Пятый. – Когда?
      – Как только, так сразу… Через пару часов.
      – Вот и хорошо. А вставать?
      – Попозже, Вадима Алексеевича дождёмся. Для гарантии. Ладушки?
      – Как скажите, – ответил Пятый. – Курить хочется – сил нет…
      – Потерпишь, – ответил врач.
      Гаяровский прибыл через полтора часа и подтвердил то, что говорил утром дежурный врач – перевод в общую палату. Примерно через полчаса Пятый, слегка пошатываясь от долгого лежания, отправился с выпрошенной у Гаяровского сигаретой на лестницу. Какая благодать! И покормили, и покурить дали, и позвонить разрешили из ординаторской, двушку клянчить не пришлось. Правда студентам Гаяровский сделал втык на тему того, что не следует терзать зазря человека. Так что есть вероятность, что пару-тройку ночей получится выспаться. Хорошо!… Пятый провёл рукой по глазам, тряхнул головой, глубоко вздохнул. Что ещё нужно сделать? Лину звонил, с Валентиной парой слов перекинулся, с Леной поговорил о том, о сём… что забыл, скажите на милость? Не оставляло чувство, что что-то не сделано, что-то прошло мимо. “Ладно, потом, – подумал он, – само вспомнится”.
      День прошёл незаметно, спокойно. Под вечер в больницу нагрянула вся честная компания, с неутомимым Лином во главе; была привезена куча продуктов, кое-какая одежда, даже деньги. Пятый старательно отказывался от всего, скорее по привычке – он превосходно знал, что это бесполезно. Да и Валентина на этот раз расстаралась не на шутку. Непонятно, почему – то ли испытывала нечто похожее на вину перед ним (странно), то ли пыталась показать Лене и Лину, что он, Пятый, не безразличен ей, что её заботит его судьба (странно вдвойне)… “Словно с цепи сорвалась, – подумал Пятый. – С чего бы это?”