Прогресса не было. Раны и нарывы всё так же мокли под повязками, они даже не подсохли. Пока она осматривала, Лин принёс лекарства. Вместе они перевернули Пятого на бок (Лин осторожно поддерживал тому сломанную руку) и Валентина принялась за перевязку. Пятый терпел всё молча, лишь учащённое, прерывистое дыхание выдавало его.
– Ещё минутку подожди, – заметив это, сказала Валентина, – я уже почти закончила… ага, всё. Лин, клади его обратно. Ну, как? Очень больно?
– Терпимо, – шепотом ответил Пятый, – только голова… как чужая…
– Это в твоём духе, – заметил Лин, усаживаясь рядом, – тебя всегда интересовали именно чужие головы, своей тебе явно мало. И от кого ты оторвал себе голову на этот раз?
– Рыжий… тебе бы всё… только шутки шутить… попить принеси…
– Ты подожди пару минут, я сейчас Лину тоже дыры в шкуре обработаю, – попросила Валентина, – а потом попьёшь. Хорошо?
– Ладно… Рыжий, что с тобой такое? – спросил Пятый.
– Андрей – патриот СССР, – кратко ответил Лин. – До такой степени патриот, что украшает звёздами всё, что находится в пределах его досягаемости.
– Понятно… на спине?
– А как же! – ухмыльнулся Лин. – Хочешь, покажу?
– Садись на стул, – приказала Валентина, – и сними этот дурацкий балахон. Как вы всё это терпите? Такое издевательство…
– Нам поделом… достаётся… – Пятый закашлялся. – Просто так подобным образом с людьми не поступают…
– Сейчас он вам начнёт задвигать, если прежде не уснёт, – пообещал Лин. – Он у нас по этой части – специалист. Ночью спать не будете.
– Буду, – ответила Валентина. – Меня речами не проймёшь.
– А чем проймёшь?… Ой! Больно же!
– Терпи, это как раз и была твоя обожаемая звезда… а я тебе не скажу, чем меня пронять можно. А то как бы не воспользовался.
– Ну вот ещё, – отмахнулся Лин. – Очень надо… не особенно и хотелось.
– Всё, свободен. Одевайся. И принеси другу чая, он же просил.
– А он уже спит. У него это очень быстро делается, – Лин понизил голос и добавил: – я не знаю, кто вы и откуда, Валентина Николаевна, но… спасибо вам, огромное. Он бы умер, если бы не вы.
– Да ладно, – махнула рукой та, – не драматизируй…
– Я серьёзно. Скажите, вы… уедете? Ну, потом, когда…
– Думаю, нет, – Валентина задумчиво покачала головой. – Мне сказали, что переводят сюда на постоянную работу. За вас двоих, кстати, обещали доплату. Да и сама я…
– Что?
– Не могу я смотреть, как кто-то мучается. Просто не могу. Я отсюда не уйду, обещаю. Только если силой поволокут…
– Спасибо вам, Валентина Николаевна. И за Пятого, и за себя… я вам очень обязан. Нет, правда. Я честно.
* * *
С этого всё и началось. Валентинина жизнь в корне изменилась, в ней появился какой-то новый смысл. Ей и невдомёк было, что встреча с подобными людьми может столь сильно повлиять на её понимание мира и сущего, что она станет по-другому видеть и себя и остальных… словно через призму чужого восприятия. Перед ней, погрязшей в каких-то мелких (хотя раньше они казались крупными) делах, типа талонов на ковёр, путёвок в престижный дом отдыха, покупок типа миксера или вафельницы, открылся совершенно другой мир. Вещам в нём не было места. Только людям. И, что самое страшное, в нём было место смерти и увечьям, место нечеловеческому напряжению и самопожертвованию, причём не ради позы, а ради чужой жизни. Такое Валентина видела впервые. Она удивлялась всему – и этой дружбе, от которой пахло смертью, и спокойствию, прямо таки ледяному спокойствию того же Пятого. Свою болезнь он переносил стоически, правда, первое время больше спал, почти не ел, говорил мало… но потом! Только когда он пошёл на поправку, Валентина, наконец, поняла, с кем она столкнулась. Любую помощь он отвергал категорически, даже Лина, рвавшегося чем-то услужить, нещадно гнал в шею, хотя сам, по мере сил и возможностей, старался как-то помогать другу.
– Ты почему так делаешь, а? – в который уж раз спрашивала Валентина Пятого после его очередной стычки с Лином. – Он к тебе – со всей душой, а ты…
– А если его рядом не будет, как я, по вашему, должен справляться? Искать его, что ли?
– Тогда почему ты ему помогаешь?
– Потому, что я очень постараюсь быть рядом с ним, если что-нибудь произойдёт. Я за него в ответе. Это из-за меня мы здесь оказались и попали в такую… как бы это сказать?…
– Хреновую ситуацию, – подсказала Валентина.
– Совершенно верно, вы правы. К тому же мне и вправду пока помощь не требуется. Я и сам справляюсь.
– Я до сих пор не пойму, как ты выжил, – на лице Валентины появилось выражение полного замешательства, – ведь это просто невозможно было…
– Могу объяснить. Понимаете, мы с Лином можем немного помогать друг другу… чёрт, опять нет аналога. Бедный ваш русский язык, – сказал Пятый назидательно, – ищешь слово, ищешь… ну, можно попробовать так. Каждый человек обладает определённым запасом некой субстанции, назовём её пока жизненной энергией, хотя это не совсем верно, это, скорее, энергия в чистом виде, не активная… в пассиве. Вы её не ощущаете, это и не мудрено, ведь вы не обучались этому, да и вспомогательных приборов для этого у вас нет.
– А у тебя, никак, есть? – усмехнулась Валентина.
– Есть, – просто ответил Пятый.
– И где?
– А вот это вам знать не надо, опасно. Так вот, на чём я?… С помощью этого прибора и знаний, не самых сложных, впрочем, можно оперировать этой субстанцией. Таким образом Лин, к примеру, поделился жизнью со мной, для того, чтобы я мог быстрее набрать потенциал. Но это действительно далеко не всегда, в большем количестве случаев мы бессильны помочь друг другу. Это, конечно, снижает наши шансы.
– Не сгущай краски, всё не так плохо, – подбодрила его Валентина, которая не поняла и половины из того, что он говорил, – всё хорошо, что хорошо кончается. Ты только Лина зря не обижай, он расстраивается после ваших разговоров…
– Я тоже, – вздохнул Пятый. – Ну не могу я принимать от него помощь, когда сам во всём виноват!… Валентина Николаевна, вы запомните и имейте в виду, что Лин совершенно ни в чём не виноват. Ни в чём! Я лишил его всего, что у него было, наши друзья погибли…
– Давно? – спросила Валентина с сочувствием.
– Десять лет назад. А у меня до сих пор это стоит перед глазами… самому не страшно, то есть за себя. А вот за Лина… камень на душе. Всё потом было – и в меня стреляли, и били, и… вспоминать даже не охота, тяжко, тем более, что всё это ждёт и дальше… А вот за Лина страшно. Он добрый, Лин. Я – злыдень, если сравнивать нас двоих, – на лице Пятого появилось выражение горечи и боли. – Вот, к примеру, ситуация. Зал, мы таскаем ящики. Всё, как всегда. Если падаю я, Лин чаще всего становится под удар и не даёт бить меня. В результате почти всегда избивают его.
– А ты? – спросила Валентина.
– Я тоже их к нему стараюсь не подпускать, если ему плохо. Только я обычно не жду, когда они начнут меня бить.
– “Нападение – лучшая защита”, – сказала Валентина.
– Ага, – в медпункт вошёл Лин и, обратившись к Валентине, спросил: – А он вам сказал, что происходит после того, как он становится рядом со мной в оборону?
– Нет… а что?
– Прибегают остальные, ещё человек десять, и бьют его до полусмерти… хотя ещё ни разу не убили, слава Богу. Так-то вот. Он не злой, Валентина Николаевна. Он добрый. Только он про это забыл. Или решил, что злым быть легче.
Валентина в один прекрасный день поняла, что Лин и Пятый – не просто пациенты, которых ей подкинула судьба. И она вдруг осознала, что торопится на предприятие номер три не из боязни опоздать на работу, а потому, что там её ждут эти двое. И что она сама ждёт встречи с ними.
Никто не имеет права
Пятый
Это произошло случайно. Просто надсмотрщик был новый. Он ещё не знал, что можно, а что нельзя. Поэтому, когда Пятый упал, надсмотрщик решил его добить. Лина в то время в зале не было, и помешать было некому. Вместе с Пятым на пол свалилось по инерции ещё трое рабочих, двое поднялись, один остался лежать. Надсмотрщик застрелил его, а затем выстрелил Пятому в грудь. Тот мгновенно очнулся от боли, вскрикнул, попытался было отползти в сторону, но за первым выстрелом последовало ещё три, причем последний из них, контрольный, был произведен, как водится, в голову. На шум из соседнего тима прибежал Юра и в ужасе застыл на пороге.
– Мама родная… Кретин! – заорал он. – Что ты наделал!
Надсмотрщик, совсем ещё молодой парень, ничего не понимая, повернулся к Юре. Тот вылетел из тима и, не чуя под собой ног, рванул к медпункту.
– Валентина Николаевна! – крикнул он, – Пятого убили! Скорее!
– Что случилось?
– Идемте! Ну, быстрее же, пожалуйста!
В тиме они застали ещё двоих надсмотрщиков и того придурка, который стрелял. Валентина подбежала к Пятому и опустилась рядом с ним на колени. Он лежал лицом вниз на грязном полу, из-под простреленной головы медленно вытекала алая струйка, которую нехотя вбирал в себя цемент. На балахоне его проступали тут и там кровавые пятна. Валентина перевернула его к себе лицом. С правой стороны волосы были перепачканы кровью, сочившейся из раны расположенной на несколько сантиметров выше виска. Он с тихим всхлипом вздохнул и затих. Надсмотрщики подавленно молчали, всё было ясно без слов. Почти все они прошли Афган, и то, что предстало перед их глазами, говорило само за себя…
– Юра, он ещё жив, – Валентина поднялась с колен, – но я ничего не смогу одна сделать… Звони скорее шефу и проси сюда всё, что он может дать. Объясни ему, что произошло, что стреляли в голову, в грудь… и что он умирает…
Валентина сокрушенно покачала головой. Она и вправду ничем не располагала. Прямое попадание в голову с расстояния в метр… “Он не выживет, – пронеслась у неё мысль, – это просто невозможно”. Она прикрыла Пятого своей курткой и обернулась к молодому надсмотрщику.
– Как ты додумался до такого? – спросила она. – Тебе же дали все документы, велели ознакомиться… – Валентина не договорила – у Пятого начались конвульсии, на губах его выступила пена, тело скрутили судороги. Надсмотрщики помогли придержать его.
– Это агония, – с отчаянием в голосе проговорила она – Не успеют… Коля, Андрей, закройте дверь и не впускайте сюда Лина! Он свихнется…
Пока Андрей держал трещащую под ударами дверь, пока ждали бригаду скорой, вызванную Юрой, пока Валентина безуспешно пробовала что-то сделать, у неё появилась жуткая уверенность, что всё уже напрасно. Она прекрасно видела, что при каждом вдохе воздух, вместо того, чтобы идти через рот или нос, со свистом всасывается через раны в груди…
Бригада приехала очень быстро, примерно через двадцать минут. Пятого перенесли наверх и Валентина оказалась за дверью, впервые за два года работы на этом предприятие. Её не слишком вежливо оттеснили в сторону и Пятым занялись сразу трое врачей. Валентине пришлось помогать Лину, который находился в состояние аффекта. Он разбил себе руки о дверь, потом ему не дали даже подойти к Пятому и при этом поколотили, после он всё же прорвался и увиденное совершенно выбило его из колеи. Он никого к себе не подпустил, кроме Валентины, которая сумела таки обработать ему раны на руках и немного успокоить. Теперь Лин сидел на корточках, привалившись к серой стене, в углу, закрыв руками голову и иногда вздрагивая. Валентина ходила взад-вперёд по коридору. Прошло уже два часа. Ещё через час в коридор вышел один из врачей.
– Ну, что? – с волнением спросила Валентина.
– Живет на аппаратах, – ответил тот, – посмотрим… Мы его прооперировали, но голову пока не трогали. Если доживёт до вечера, вызовем нейрохирурга и посмотрим, что осталось от мозгов…
– Можно вас на секунду? – спросила Валентина. Врач кивнул, они отошли в сторону. – Поймите меня правильно, но вон тот парень в углу – его друг и я хотела бы попросить… – Валентина замялась, – не говорить в таком духе… пожалейте человека…
– Хорошо, о чем речь. Что ещё? Вы говорите, не стесняйтесь…
– Что ни будь успокоительное для него, если можно… И… скажите мне, ради Бога, хоть какая-то надежда есть?
– Не знаю… Когда в голову стреляют с столь малого расстояния, обычно можно с уверенностью сказать, что мозг мёртв, разрушен, это необратимо. Но он дышит, плохо, правда, давление и температура пока стабилизировались. Может и выживет. Но… скорее всего, будет… как трава.
– Почему?
– Погодите-ка. Вон, Павел Васильевич идёт, я с ним поговорю и вернусь к вам, хорошо?
Валентина кивнула и пошла обратно, к Лину.
– Ну, как ты? – спросила она. Лин посмотрел на неё полными слёз и отчаяния глазами. – Доктор сказал, что он поправиться… наверное… Сейчас дам лекарство, тебе станет полегче…
– Не надо… – Лин опустил голову, – я всё слышал…
Он снова закрыл лицо руками и отвернулся к стене.
До Валентины долетели обрывки фраз из коридора и она пошла на голоса, машинально прислушиваясь к ним.
– … и я решил, что это пока – оптимальный вариант. Мы проверим активность мозга, если хоть что-то есть, будем продолжать. Если нет – просто отключим аппараты. Вы согласны?
– Пожалуй, вы правы. Постарайтесь, конечно. Всё, что от вас зависит, что в ваших силах…
Подошедшая Валентина перебила говорившего:
– Я… простите, но это важно… Если вы решите, что он… ну… Что лечить уже бесполезно, что мозг умер… то, если можно, если он хотя бы сможет сам дышать, отдайте его мне… Я сумею обеспечить и уход и обслуживание… не ради него, ради Лина… его жалко очень, он тогда… может с собой покончить, я в этом почти уверенна. А так он хоть на что-то будет надеяться…
– Мы пока не думали об этом, хотя тут есть некий здравый смысл, – не оборачиваясь к Валентине, произнёс Павел Васильевич, – это интересно. В общем-то, спасайте то, что сможете.
Он ушел. Валентина осталась с врачом.
– Пока мы с вами одни, хоть расскажите, как там, – попросила она, – какой-нибудь шанс есть?
– Я же всё уже сказал. Остановили внутреннее кровотечение, он ведь потерял очень много крови, позашивали дыры. Дышит плохо, отказывают почки. Отвезти его в город хотели, но не получилось – он не транспортабелен. Вечером приедет сменная бригада, мы его к тому времени подготовим, они будут делать трепанацию и думать, можно ли помочь.
– Я даже толком не посмотрела, куда этот мерзавец попал, – сказала Валентина, – что там было?
– Одно – в живот, пуля засела в тканях, пришлось удалить часть кишечника. Две пробили правое лёгкое, прошли навылет, открытый пневмоторакс. Там мы ещё вытаскивали по кускам осколки рёбер. И ещё одна… Чего говорить-то? Я удивляюсь, каким образом мы вообще смогли что-то сделать. Хотя, по-моему, он как был при смерти, так и остался.
– Он крепче, чем кажется. Может, и выживет.
Врач с сомнением хмыкнул и пожал плечами. Судя по выражению его лица, он сильно сомневался, что пациент дотянет даже до вечера.
– Можно Лину на него взглянуть? – спросила Валентина. – А то он места себе не находит, как бы рехнулся совсем…
– Давайте ещё полк солдат сюда позовем! – возмутился врач. – Для комплектации… Вы все тут с ума, что ли, посходили? – он понизил голос почти до шепота, – этот ваш шеф не то, что вы, просил, нет, он приказал пустить седьмого во время операции в комнату. И так приходиться работать в жутких условиях, при плохом свете, да ещё чтоб под локоть толкали посторонние?
– Лин – не посторонний. Просто он сможет лучше любого прибора определить, имеет ли смысл продолжать оперировать. Про телепатию слыхали?
Врач вдруг схватил Валентину за плечо и притянул к себе, да так резко, что она едва устояла на ногах.
– Молчи, дура… – прошипел он, – если ты в своём уме – молчи! Ты хоть соображаешь, что ты делаешь? С кем я только что разговаривал?… Конечно, я пущу его. Я сам этого хотел, как никак мы с ним знакомы… раньше были знакомы… Но запомни! И придерживайся для всех этой версии: пустил только из жалости. Он разбил руки, перенервничал и я его пожалел. Ни о какой другой причине не может быть и речи… Плакать умеешь?
– Попробую…
– Учти, когда ты просила меня о Лине, ты ревела. Это, в конечном счёте, и вынудило меня сдаться.
– Хорошо, – пробормотала Валентина, – значит, шизофреник и истеричка. Что ж, сыграем в эту игру, хотя я и не могу понять, зачем?
– Потом объясню. Сейчас некогда. Начинай рыдать, идиотка!… Я пошел его готовить, вы попробуйте поговорить с Лином о том, как ему нужно будет себя вести, – произнес он на тон выше. – Я всё понимаю, но присутствие посторонних… Сами знаете… Придется посадить его где-нибудь в углу и, надеюсь, у него хватит ума вести себя тихо. И не говорить под руку. Ничего не говорить, – добавил врач, глядя Валентине прямо в глаза, – молчать, как могила, – прошептал он. Валентина кивнула.
– Хорошо, – сказала она, хлюпнув носом, – спасибо вам.
– Пока что благодарить не за что.
Вечером приехала ещё одна бригада хирургов. Валентине было дозволено присутствовать при осмотре и она, едва справляясь с охватившим её страхом, вошла в комнату.
Помещение можно было узнать с большим трудом – столько там появилось новых предметов. Медпункт стал напоминать реанимационный зал в миниатюре: искусственная почка, аппарат для вентиляции лёгких, электрокардиограф, мониторы, операционный стол, установка освещения…
Лин, которого впустили несколько раньше, сидел на стуле у стены. Ему дали халат, шапочку и маску. Лин молчал. Израненные руки он спрятал в карманах, чтобы не было видно разбитого лица, низко опустил голову. Валентина кивнула ему и подошла к Пятому. Полностью раздетый, он лежал на высокой больничной кровати, и Валентина уже в который раз поразилась, до чего же он худ. Лицо его было отёкшим, с каким-то синюшным отливом, и казалось совершенно неживым. Похоже, что к нему подключили все, или почти все из привезенных приборов. Голову ему перевязывать никто не стал, волосы вокруг раны выбрили и прикрыли её салфеткой. Когда вводили трубку в горло, видимо поторопились и порвали слева верхнюю губу – на ней запеклась кровь. Руки и голову держали фиксажные ремни. На стойке капельницы она увидела бутылку с кровью.
– Это уже чёрт знает какая, – объяснил подошедший хирург, показывая на бутылку, – мы со счёта сбились…
– Ну, что говорят? – спросила Валентина.
– Что пора начинать. Я буду вводить вас в курс дела, если будет возможность.
– Поглядывайте за Лином, – попросила она, – если что – присылайте его ко мне. Я тут буду, за дверью.
– Хорошо, договорились. Сейчас замоемся и приступим. Вон, видите этого, пожилого? Говорят, светило. Хотя я его не знаю, посмотрим.
– Ладно… – Валентина вышла и тихо прикрыла за собой дверь. Оставалось только одно – ждать.
…Ночь тянулась очень медленно. К медпункту время от времени приходили надсмотрщики, некоторые – полюбопытствовать, некоторые – посочувствовать, а иные – просто так. Валентина ходила с ними курить, вновь прибывших вводила, если просили, в курс дела, отвечала на вопросы… Час шел за часом. Примерно в три по полуночи в коридор вышел тот самый пожилой хирург. Валентина бросилась к нему.
– Что?… – спросила она, с ужасом ощущая, как земля уходит у неё из под ног.
– Что – “что”? Зачем с таким пафосом? – спросил, улыбнувшись, хирург. – Пришел в себя во время трепанации, как только извлекли пулю. Везение прямо-таки фантастическое, повреждения гораздо менее серьёзны, чем мы думали. Правда, он не соображает ничего, но это вполне естественно – с таким-то сотрясением и ушибом мозга. Да ещё огромная гематома…
– Он выживет? – Валентине искренне хотелось обнять и расцеловать старого врача.
– Посмотрим. С аппаратов его снимать пока нельзя, дыхание угнетённое, реакции заторможены, он очень слабый. Когда спадёт отёк, и если спадёт, то, примерно через неделю, а то и больше, станет ясно, можно ли пить шампанское. Коли справимся, так и выпьем, вы не против?
– Нет.
– Вот и хорошо. При нём останутся реаниматологи, будут посменно дежурить две бригады. Вы здесь каждый день?
– Да, почти каждый…
– Вот вы и присмотрите за этим… как его, имя странное…
– Вы Лина имеете в виду?
– Точно, его. У него что-то с психикой, он явно не в себе. Возможно, это нервное, но если нет – то его нужно лечить.
– Обязательно присмотрю, – пообещала Валентина., – может, кто-нибудь сейчас пришлёт его ко мне?
– Это можно устроить, – врач подошел к двери в комнату и позвал в пространство, – Лешенька! Будь добреньким, позови сюда на минутку этого… как его?
– Лина, – подсказала Валентина.
– Да, Лина.
– Он в обморок упал, похоже, с сердцем стало плохо. Сейчас, мы его в норму приведем… – донесся голос из-за двери.
– Может, не стоит его трогать? – спросил хирург. – Уж пусть там и полежит…
– Ладно, пожалуй вы правы, – согласилась Валентина. – Если я должна завтра сюда дежурить приходить, то мне домой надо ехать, хоть посплю…
– По-моему, не должны, – с сомнением сказал врач, – тут и так море народу будет. Приезжайте послезавтра, а там посмотрим. Ну, всего хорошего.
Валентина уехала. Она и впрямь просидела весь следующий день дома, но систематически звонила на предприятие, узнавая, как дела. Дела не сдвигались с мёртвой точки, а дежурная бригада не отличалась многословием. На следующее утро Валентина поехала на работу. Смена была та же, что и в первый день.
– А у нас тут проблема, – сообщила Валентине медсестра, – этот рыжий… Мало того, что всем надоел, так он четвертые сутки уже не спит и не ест. Нам по смене передали. Сидит, как приклеенный на своём стуле, выходит только покурить. Вот как сейчас.
– И что вы предлагаете сделать? – спросила Валентина.
– Мы уже сделали, – медсестра заговорщицки подмигнула Валентине, – мы его угостили чаем. В который вместе с сахаром кинули четыре таблетки реланиума. Авось проймёт. Мы просто уже боимся, что если он не поспит, он может либо умереть от разрыва сердца, либо рехнуться окончательно…
Медсестра смолкла. Вошел Лин. Он обвел помещение мутным взглядом и заметил Валентину.
– Валентина Николаевна, – позвал он.
– Что, милый? – откликнулась та, подходя.
– У меня… Голова… что-то сильно кружится… – язык у Лина заплетался, он едва стоял на ногах, его вело.
– Ты, наверное, слишком много курил, – посочувствовала Валентина, – пойдём, я тебя на воздух выведу, может, полегчает…
Валентина твердо взяла Лина за локоть и повела вон из здания. На улице они сели на крашенную деревянную лавочку, стоявшую у залитой утренним весенним солнцем стены. Лин устало привалился к Валентининому плечу и прикрыл глаза.
– Ну что, рыжий? – ласково спросила она, – Получше?
– Да… Валентина Николаевна, он ведь в сознание приходил… ночью, когда… трубку меняли… он такой странный… словно и не он это вовсе… И зрачки… разные… один большой, другой… маленький… страшно…
– Приляг, Лин… Вот, молодец. Голову ко мне на колени положи… вот так… а ноги – на лавочку… Тебе хоть немножко нужно поспать. На улице тепло. Вот и посидим с тобой на солнышке, погреемся. Спи, Лин… Сейчас кто-нибудь из мужиков придет и поможет мне отнести тебя спать дальше. И не надо пугаться, из худшего выбирались. Всё будет хорошо. Спи, милый. Спи…
Спустя полчаса из дверей предприятия вышел Коля. Валентина окликнула его.
– Чего это у вас тут твориться? – поинтересовался тот, подходя.
– Да, понимаешь, рыжего снотворным накормили, и его угораздило заснуть в неподходящем месте, – объяснила Валентина, – может, его в дежурку перенести? А то у меня уже ноги затекли, у него башка-то тяжелая.
– Вам помочь, что ли?
– Да. И предупреди остальных, чтобы не трогали его до вечера, – попросила Валентина – Лады. Ну, потащили.
Лина скоренько отнесли в дежурку, Валентина устроила его на раскладушке и пошла узнавать, как дела.
– Наметился некий прогресс, мы не успели вам рассказать, – сообщила одна из дежурных медсестёр, – оживает потихоньку. И температура повыше, и давление получше. Вы проходите, вы же его два дня не видели.
– Только один день, – поправила Валентина и подошла к кровати. Она с облегчением отметила, что трепанация была сделана не полная, в черепе лишь пропилили круглое отверстие на месте входа пули. По правде сказать, ей претила мысль о том, что она может увидеть. Пятый, конечно, выглядел плохо, но всё же лучше, чем она ожидала. Кровать, на которой он лежал, отодвинули от стены, обеспечивая наилучший к ней доступ, аппараты передвинули поближе к изголовью. Его так и не одели, но это было и не нужно – в комнате было тепло, работал обогреватель. Валентина придвинула стул поближе к кровати и села рядом с Пятым.
– Ну как он? – спросила она. – В себя не приходил?
– А он и сейчас в сознание. Пятый, ты здесь? – спросила медсестра. – Эй, дорогой!… Сейчас, погодите. Он глаза открывает, иногда. Правда, думает перед этим долго… Ну вот, я же говорила… Только, по-моему, совсем ничего не понимает.
Пятый и впрямь открыл глаза. Валентина осторожно взяла его за руку, отметив про себя с радостью, что рука стала тёплой.
– А вот мы сейчас проверим, – проговорила она, – Пятый, если ты меня слышишь, попытайся сжать мою руку.
Она осторожно подвела свою ладонь под его пальцы и повторила:
– Ну хоть немного сожми.
Его пальцы слабо дрогнули, кисть на секунду напряглась.
– Молодец, – похвалила Валентина, – теперь давай поиграем в такую игру. Я задаю тебе вопрос, если ответ положительный, ты сжимаешь пальцы, если отрицательный – не сжимаешь. Понял?
Пальцы снова слегка сжали её руку.
– Ты помнишь, как тебя зовут?
Пожатие.
– Ты узнал меня?
Пожатие.
– Что с тобой произошло, можешь вспомнить?
Рука осталась лежать неподвижно.
– Посттравматическая амнезия, – сказал подошедший врач, – может, потом и вспомнит…
– У тебя болит что-нибудь?
Пожатие, причем более сильное, чем предыдущие.
– Голова? – Валентина специально прошлась по всем его ранам, чтобы удостовериться – действительно ли он понимал. На вопрос, болят ли ноги, Пятый ответил отрицательно.
– Пятый, – обратился к нему врач, – ты нас видишь?
Валентина ожидала пожатия, но его почему-то не последовало. Она переспросила:
– Видишь? – пожатия снова не было. – Не видишь?
Рука сжалась.
– Это, вероятно, вследствие отёка, – констатировал врач, – отёк спадёт и зрение вернётся. Не стоит переживать. Только нужно быть поосторожней на язык, мы ведь и не думали, что он понимает…
Пятый вдруг снова сжал Валентине пальцы.
– Что, милый? – спросила она, – Ты что-то хочешь?
Пожатие.
– Пить? – догадалась Валентина. Она поглядела на врача, но тот отрицательно покачал головой.
– Пока нельзя. Он же дышать сам не может. Так что пусть потерпит, хоть до вечера. Часиков в десять попробуем.
– А почему так поздно? – спросила Валентина.
– Трубку будем менять. И повязки. Кстати, можно вас на пару минут? Хотел кое-что спросить…
Они вышли в коридор. Врач отвёл Валентину подальше от двери и только тогда сказал:
– Это всё, конечно, хорошо, но всё же я бы пока воздержался от положительных прогнозов.
– Почему? – удивилась Валентина. – По-моему, всё очень ничего. Я думала, ему хуже…
– Ему и есть хуже, – сказал врач, – это улучшение, скорее всего, временное. Во-первых, заживление идёт медленно. Обычно на этих сроках картина другая. Во-вторых, проблемы с дыханием. В-третьих, в таких случаях никогда ничего нельзя сказать наверняка. Что угодно происходило – и тромбы, и заражения, и развитие отёка вместо его спада… Так что пока всё висит на волоске и я хотел бы заранее подготовить вас к худшему. В девяноста девяти процентах случаев из ста такие больные погибали.
– Вы просто мало знаете Пятого. Не думаю, чтобы вы были правы. Он гораздо крепче, чем может показаться. И я уверенна, что всё будет хорошо. Вполне можно дать ему воды вечерком. Кстати, вскипятить же надо заранее, чтобы остыть успела… И Лину чаю бы тоже дать, он не откажется…
– Зачем кипятить? Вы же ещё не видели, каких продуктов они для него прислали! Целая коробка. И минералка импортная, и питание детское, протертое, гэдээровское, и ещё тридцать три удовольствия. Только пока всё это не нужно было. Я как увидел – так сразу подумал: они же весь арсенал продуктов из “Берёзки” приволокли, хороша кормёжка…
– Теперь понадобиться, – заверила Валентина. Ей самой хотелось в это верить, очень хотелось.
– И что он за птица такая? – удивился врач. – Вообще странно. Вначале в человека палят из пистолета, а потом вызывают кучу докторов, и начинают спасать… Раз он нужен живым, зачем же было так калечить?
– Это просто недоразумение, – сказала Валентина, – ошибка. А кто он такой? Да я и сама не знаю. Я же просто фельдшер, у меня совсем другая работа. Меня попросили иногда присматривать за ними, сообщать о самочувствии. А так… медпункт-то для надсмотрщиков, я тут больше при них… зарплата тут очень хорошая, и квартиру дали трёхкомнатную, и машину без очереди. Путевки тоже дают… А за пятьсот рублей в месяц, не считая премии, я хоть за слоном присмотрю. Такого, как сейчас, у нас никогда не случалось… и, думаю, больше не произойдёт. Я уж об этом позабочусь. Дальше я свою зарплату буду отрабатывать на все сто.
– Дай-то Бог, – врач покачал головой, – это была бы большая победа – вытянуть такого больного. Вы не поверите, когда нам его буквально впихнули в руки, я ошалел. Он же агонизировал, кожа серая, изо рта пена, не дышал. Я думал – так и умрёт у меня на руках. В моей практике с пулевыми ранениями и ушибами мозга дел как-то иметь не приходится. Наши аппаратчики всё больше геморроем страдают.
– Я с ним была до того времени, как вы приехали. И думала примерно о том же. Когда ещё и помочь нечем… Кстати, а кто ему губу-то поранил?
– Я. – честно признался врач. – Очень спешил, надо сказать. У меня камень с души свалился, когда мы его подключили… Я всё ждал, что сердце встанет. Он молодец, не подвёл нас…
