История с продолжением

      Валентина готова была поклясться, что он вот сейчас улыбнется, но этого не произошло, Пятый остался серьёзен, как всегда.

Кошки

Пятый

      Весенняя ночь, мартовская, холодная, стояла над Москвой. Тёмная улица была тиха, машины проезжали по ней редко, в остальное же время тишина властвовала безраздельно. Ни малейшего шума не доносилось с улицы – ни шагов, ни голосов, ни движения. Это было неправильно, ведь Лин давно уже должен был вернуться. Что-то случилось, Пятый это чувствовал, но ничего поделать не мог – просто-напросто не было сил. Оставалось одно – сидеть и ждать. Тишина. Только еле слышный шум воды, бегущей по трубам, да редкие шорохи, непонятно откуда идущие. Он ждал…
 

* * *

      На этот раз они сбежали крайне неудачно. Вышли плохо, пришлось драться не только с надсмотрщиками, что были в “тиме”, но и с охраной, что наверху. Ребята там подобрались, как на зло, на редкость крепкие, и Пятый, когда они с Лином в конце концов прорвались и вышли, сказал:
      – Нет, рыжий, уволь… это в последний раз… хватит на сегодня.
      Однако всё ещё только начиналось. До города они добирались пешком – стащить ключи от машины не удалось, поймать попутку – тоже. Когда они попытались забраться в кузов какого-то грузовика, стоявшего на обочине, их заметил водитель этого самого грузовика. Пришлось спешно сматываться – перспектива получить по многострадальным рёбрам монтировкой не прельщала. Посчастливилось им только тогда, когда они, уже совершенно вымотанные, добрались до остановки рейсового автобуса, идущего в город, пройдя километров двадцать – шли больше пяти часов. Автобус подошёл почти что сразу. Уже совсем стемнело, когда они, промёрзшие до костей, избитые и голодные, доковыляли, едва не падая с ног, до своего подвала. Лин кое-как открыл дверь, они вошли. Первым делом сели поближе к трубам, стараясь хоть немного согреться, довольно долго молчали. Затем Лин сказал:
      – Чтоб я ещё раз так вышел!… Ты есть хочешь?
      – Не знаю… хочу, наверное, – Пятый тяжело вздохнул, – а ты?
      – Если не пожру – скопычусь этой же ночью, – горько ответил Лин. – Слушай, эта фраза вызывает у меня какие-то странные реминисценции…
      – Ты повторил ту самую фразу, которую говорил в прошлый раз, – ответил Пятый. – Кто пойдёт?
      – Давай я, – вызвался Лин. – Деньги у нас есть?
      – Тридцать копеек, – Пятый вытащил из-за трубы монетки и взвесил их на ладони. – Не густо, что и говорить…
      – На батон хлеба хватит, – Лин отобрал у Пятого деньги, – пойду, пока совсем хреново не стало… Дойти бы…
      – Может, не стоит? – Пятый с трудом поднялся на ноги и вытащил из за труб телогрейку. – Не боишься?
      – Не очень, но есть… Я соскучился по воле, хоть воздухом подышу…
      Лин врал – не до воздуха ему было. Свернув за угол дома он остановился, привалился плечом к стене и опустил голову. Хреново – это очень мягко сказано. Лин даже не был уверен, что у него хватит сил дойти до булочной, но посылать за хлебом Пятого – это будет равносильно убийству, совершённому с особой жестокостью. Тот вообще на ногах не стоит. Полдороги падал, брёл, как деревянный – ноги еле переставлял, куда шёл – толком не смотрел… Нет уж, пусть сидит, отдыхает… Бог с ним.
      До булочной Лин, однако, добрался. Но в самой булочной, когда он стоял в очереди, ему стало совсем уже скверно. Сознания он не терял, просто вдруг подогнулись колени, монетки, зажатые до того в кулаке, посыпались на вниз и Лин осел, как подкошенный, на пол. От него шарахнулись в разные стороны какие-то бабы, стоящие в очереди, а кассирша завопила:
      – Надь, вызывай милицию! Пьяный!…
      Лин ничего не смог толком объяснить людям в форме, они же поняли, что Лин трезв, но отпускать его не стали, отвезли в КПЗ. Кто-то обратил внимание на ткань, из которой была сделана Линова одежда, а ещё кто-то, видимо совсем умный, решил, что Лин, видимо, смылся из какой-то части, и самоволка подзатянулась… Лин очутился в “обезьяннике”, за решёткой, не сумев толком осознать, что происходит. Прежде, чем он смог как-то поправить положение, прошло больше суток. Кто-то из временных сокамерников сказал ему, что, если долго упрашивать ментов, они могут позволить позвонить. Лин канючил телефон несколько часов подряд, потом, под вечер, ему, наконец, дал-таки позвонить какой-то молоденький милиционер. “Ну будьте дома!” – молился про себя Лин. Ему повезло – Валентина оказалась на месте.
      – Валентина Николаевна, заберите меня отсюда! – выпалил Лин, едва та взяла трубку.
      – Откуда? – не поняла Валентина. – Вы разве не в подвале?
      – Пятый в подвале, а я – в милиции, – сообщил Лин. – Не ел четверо суток. Пошёл в булочную, а тут…
      – Понятно, не продолжай. Номер отделения скажи… всё, записала… жди.
      Через полтора часа Лин и Валентина уже ехали к подвалу – забирать Пятого. Скандал, который закатила Валентина в злосчастном отделении, был выше всякой критики.
      – Лин, ты придурок, – говорила Валентина по дороге. – Нужно было сразу звонить мне. Сразу! А вы…
      – Имеем мы право хоть немного пожить в относительном покое? – спросил Лин.
      – Имеете! Только не таким дурацким образом.
      До подвала они добрались быстро, и Лин, войдя первым, начал озираться в поисках друга. Темнота скрывала предметы, поэтому Лин шёл фактически на ощупь, спотыкаясь, обходя почти не видимые в темноте препятствия. Валентина шла за ним следом, тихо, но очень выразительно ругаясь. Пятый оказался там, где его оставил Лин сутки назад. На том же самом месте. В той же самой позе – сидел, прислонившись к трубам. Это-то и напугало Лина. Он со страхом посмотрел на Валентину.
      – Ты что? – в голосе Валентины звучало недоумение. – Рыжий, в чём дело?
      – Он так и… он что… Пятый, что такое?… – Лин присел рядом с другом и потряс того за плечо. Пятый стал медленно заваливаться на бок, Валентина и Лин уложили его на пол.
      – Спит, что ли? – спросила Валентина.
      – Вторые сутки?… Вы что?
      – Поехали к Вадиму, – со вздохом произнесла Валентина. – Доигрались – подвал, подвал… Самостоятельные больно выискались… идиоты!…
 

* * *

      Гаяровский, на их счастье, оказался на месте. Пятого, который так и не очнулся, уложили на железную каталку и увезли в смотровую, а Валентина и Лин принялись бродить по больничному коридору. Прошло больше часа, и лишь потом Вадим Алексеевич выше к ним – выдалась минутка.
      – Вадь, ну что? – спросила Валентина. – Что с ним такое?
      – Ты дура, Валюша. Это не смешно – бросить парня на сутки одного в таком состоянии…
      – В каком? – не поняла Валентина.
      – Валя, у него двусторонняя пневмония и шок. Фактически, он в коме. Где были твои глаза? На затылке? Ты когда-нибудь в своей жизни держала в руках стетоскоп?… Или ты даже не знаешь, что это такое?
      – Да ты что…
      – Ничего. Из комы выведем, думаю, антибиотики проколем… но нельзя же запускать, ей Богу. Это же глупо – потом приходится возиться вдвое дольше обычного… Это ты понимаешь?
      – Прости, Вадим. Посидеть с ним можно?
      – Хоть всю ночь. Мы ему, конечно, поможем, но выхаживать и возиться – это чисто твоя прерогатива. Ясно?
      – Хорошо… Вадим, я только рыжего домой заброшу – и сразу вернусь. Я быстро. Ну, и для Пятого кое-что из дома привезу. Ладно?
      – Да езжай, чего отпрашиваешься, словно школьница… Валь, мы его, наверное, пока всё-таки в реанимацию сунем, а то мало ли что. Он, конечно, слабоват, да ещё сколько времени пробудет в коме – неизвестно…
      – Ты сам как думаешь, долго?
      – Обычно, если всё идёт, как положено – то очнётся быстро… Что говорить, милая моя, что сделано, то сделано, будем вытаскивать… Езжай, я пока послежу.
      Вернулась Валентина через пару часов, было уже девять вечера. Пятого к тому времени определили, Валентина с ног сбилась, разыскивая нужное отделение. К счастью, Гаяровский пришёл ей на помощь, и Валентина заняла свой пост, сев на стул рядом с койкой. “В какой уж раз, – с тоской подумала она, устраиваясь поудобнее, сидеть здесь предстояло ещё ой как долго. – Когда это всё кончится?” Пятого поместили в двухместный бокс в самом конце коридора – в реанимации его не приняли, сказали, что лёгкий, не стоит.
      – Вадь, опять в палату для умирающих? – с раздражением спросила Валентина, входя. – Ну зачем? Коек, что ли, не было?
      – Что было, то и дали, – отмахнулся Гаяровский. – Зато никто мешать не будет. Всё, я пошёл. Если что – позовёшь.
      Ночь уже давно вступила в свои права, когда Пятый очнулся. Несколько минут он лежал, тихонечко приходя в себя, не открывая глаз. Плохо, очень плохо. Дышать тяжело. Знобит. Он, наконец, открыл глаза. Валентина это сразу заметила.
      – Привет, – тихонько сказала она, – ты как?
      – Не повезло, – прошептал он в ответ, – опять не повезло… а где?…
      – В больнице, у Вадима, – Валентина подвинула свой стул поближе к кровати, – пить хочешь?
      – Нет, – ответил он.
      – А что хочешь?
      – Поговорить, если можно… – Пятый попытался лечь немного поудобнее, и Валентина поправила ему подушку.
      – О чём? – спросила Валентина.
      – Просто… поговорить… очень редко хочется, но всё же… – Пятый дышал тяжело, часто. – Я понимаю, что ночь… что поздно… но…
      – Ничего, Пятый. И плевать, что ночь. Что ты хочешь сказать?
      – Подвал… – Пятый пристально посмотрел на Валентину, от этого взгляда, хоть и еле различимого в темноте, у неё по коже пробежали мурашки, – там темно… очень темно… и запах… вы там были?…
      – Да, – ответила Валентина, – мы же приехали за тобой…
      – Где рыжий?…
      – У меня дома, где ещё. Его забрали в милицию, он там просидел больше суток. А потом…
      – Я понял… – Пятый закашлялся и виновато, непонимающе посмотрел на Валентину. – Что-то я… совсем дошёл…
      – Ты болен, – объяснила Валентина. Пятый кивнул.
      – Я знаю… пневмония… вот только где?… Ведь там же тепло…
      – Где? – не поняла Валентина. Ирреальная картина – два перекрещивающихся слабых световых квадрата, один – из приоткрытой широкой двери, ведущей в коридор, второй – из окна, от стоящего на некотором расстоянии фонаря… и темнота, скрывавшая подлинное выражение живых лиц. Только слабенький ночник над кроватью вносил некое подобие ощущения реальности.
      – Около труб… в подвале… и ещё… там кошки… худые, голодные, грязные… их много, больше десятка… и они боятся. Боятся и прячутся… только глаза видно… а знаете, – на долю секунды Валентине показалось, что он ухмыльнулся, – у них такие же глаза… как у меня… я там сидел и думал… – Пятый облизнул сухие губы, – может, всем, у кого… такие глаза… место только в подвалах?… Может так быть… или нет?… Валентина Николаевна?…
      Валентина тихонько взяла его за руку, сжала худую холодную ладонь между своими… Пятый дышал часто, тяжело, Валентина слышала, как сильно он хрипел при каждом вдохе. Блуждающий, больной взгляд, вялая рука…
      – Нет, – ответила Валентина. – И не думай даже.
      – Запах… – снова сказал Пятый. – Знаете, так пахнет… смерть… кошки, они ведь не так уж и долго живут?… Верно?… – Валентина кивнула. – Так и есть… я так и думал… я там сидел, и думал… ещё давно, очень давно… – он закашлялся, и Валентина помогла ему сесть повыше, – много лет назад… я подарил… своей начальнице… там, ещё дома… подарил кошку… смешно… перевод тоже рифмуется… немного по-другому, но… похоже… – он говорил всё неразборчивей и тише.
      – Что, Пятый? Что – похоже? – Валентина наклонилась поближе, чтобы лучше слышать.
      – Кошка… на шести ножках… – Пятый поморщился, – Лин так… сказал… правильно… рыжий прав…
      – Кошка на шести ножках? – с удивлением спросила Валентина, подумав про себя: “Бредит”.
      – Да… это не сложно… изменение кода, реконструкция… правда, без права… селекции вида… иногда такие курьёзы… делают… смеха ради… только я… не для смеха, а чтобы… дать понять, каково это… я даже… заплатил сам, чтобы ей… не платить… это дорого… ведь мы же… с Лином… тоже в своём роде… курьёз… уродцы… это она нас… создала… а я – кошку… смешно, правда?…
      – Слушай, не надо, – попросила Валентина, стараясь говорить по возможности мягко, – ты устал, только-только очнулся, и прямо вот так сразу… не стоит. Отдохни, ладно?…
      – Нет… – Пятый судорожно хватал воздух, он задыхался, – вы тоже не поняли… каково это – быть… такой кошкой… всю жизнь… и она не поняла… совсем ничего… как всегда… даже наказала меня, перед всеми… это был позор… она так бесилась… я больше… никогда не видел… эту кошку… кошки долго не живут… это оказалось правдой… – в его глазах плескалась боль. – Нет места… как в том сне… А стера вису рие… нет места лжи… я – та самая ложь… это мне нет… места… бедная кошка… она ведь не понимала… что она – не такая… я сволочь…
      – Почему?
      – Я же её создал… тогда… она не понимала, а я… я понял… должен же кто-то… это понять…
      – Успокойся, – приказала Валентина, – и послушай меня. Во-первых, у тебя сейчас температура, и ты сам плохо соображаешь, что несёшь. Во-вторых, я пойду, позову Вадима. В-третьих, постарайся уснуть. И в-четвёртых, запомни, пожалуйста, одну простую вещь – никто не имеет права на то, чтобы безнаказанно калечить чужую жизнь. Так что твоей начальнице, так или иначе, рано или поздно отольётся всё то, что она тебе сделала. Понял?
      Пятый слабо кивнул и закрыл глаза. Он выглядел настолько сильно измождённым, что Валентина немного испугалась. Она спешно отправилась за Гаяровским.
      – …я тебе говорил, что выйдёт он быстро, – Валентина и Гаяровский шли к палате.
      – По-моему, у него депрессивное состояние сейчас, – Валентина замялась, – или от самочувствия, или ещё от чего… не знаю.
      – Валька, не вешай нос. Всё с ним будет хорошо, он ещё всех нас переживёт. Это не человек, а кусок легированной стали – с того света вытаскивали раз десять, а ему – хоть бы хны…
      – Это-то его и огорчает, – вздохнула Валентина, – что не человек. Он, между прочим, от этого мучается.
      – Я бы на его месте радовался.
      – Чему?… Вадим, прости за такой вопрос, это глупо, конечно, но… ты любишь кошек?
      – Я?… Пожалуй нет, – Гаяровский задумался. – Этот запах…
      Валентина остановилась, словно с размаху налетела на стену.
      – Что ты сказал? – спросила она.
      – Пахнет плохо, – пояснил Вадим Алексеевич, – ты и сама знаешь. Вы с Олегом тоже кошек не держите, как я погляжу.
      – Не по этому. Понимаешь, я не хочу ни к кому привязываться, – Валентина горько покачала головой. – Поэтому… ни кошек, ни собак, ни детей. Мы уже давно так решили… а вы?
      – Мы тоже. Слишком тяжело приходится потом, – они уже стояли на пороге палаты, Гаяровский секунду помедлил, затем спросил: – Ты ведь нарушала этот свой запрет, верно?
      – Да, – Валентина махнула рукой в сторону двери. – Правда, несколько в другой плоскости. Не знаю, что мной движет, но… результат ты сам видишь. Весьма часто. Они… они особенные, Вадим. Не знаю почему, но я как-то…
      – Довольно, Валя. Пошли, посмотрим, как там наш особенный… давно очнулся?
      – Больше часа. Мы тут с ним ещё и потрепаться малость успели. До сих пор понять не могу – это бред сивой кобылы, или что?… Такую чушь нёс – не передать.
      – Пошли, Валя, время – два часа ночи.
      Пятый не спал. Когда дверь открылась, он попытался сесть немного повыше, это ему удалось – стало чуть легче. “Откуда что берётся? – с сарказмом подумал он. – Скоро запляшу”.
      – Привет, – сказал Гаяровский, присаживаясь. – Ну, рассказывай, что и как в Датском королевстве.
      – Терпимо… голова кружится, но в общем… пока живу…
      – Ну и ладненько. Сейчас пришлю сестру, хорошо?
      – Хорошо… Вадим Алексеевич, мне можно… вставать?…
      – Только при том условии, что ты сразу же побежишь марафонскую дистанцию. Ты вообще в своём уме – вставать? Конечно, нельзя! – Гаяровский покрутил пальцем у виска. – Дурной, ей Богу… Валя, ты посиди с ним, сейчас ещё одну глюкозу зальём, лады?
      – А как же… Вадь, может снотворного ему сделать? – Валентина поправила Пятому одеяло, присела в ногах кровати. – А то он же у нас буйный, ещё понесёт его куда-нибудь, потом хлопот не оберёшься.
      – Обойдётся, сам уснёт. Уснёшь без укола? – спросил Гаяровский Пятого. Тот кивнул. – Ну и славно… Отдохнул немного, помолчал – и получше сразу стало, так?
      – Да… – Пятый глубоко медленно вздохнул, дышать было всё ещё трудно. – Молчать – это полезно… вот только…
      – Валя, я сейчас вернусь, на пост схожу, – Гаяровский поднялся со стула и направился к двери. – Не нравится мне, как ты это делаешь, дружок.
      – Что делаю? – не понял Пятый.
      – Дышишь, – ответил Гаяровский и скрылся из виду.
      – Пятый, я вот что хотела спросить, – начала Валентина, – на счёт кошек… – она замялась. – Ты правду сказал? – Пятый кивнул и Валентина продолжила: – я тут подумала, пока шла… мне кажется, что та твоя кошка жива… не знаю, почему, но всё же… вот поверь мне, ей Богу!… Просто чувствую, словами не передать… Так что не расстраивайся, ладно?
      – Не стоит… утешать меня… это всё – мелочи… – Пятый снова закашлялся. – Прав Вадим Алексеевич… дышать и впрямь плохо… вы простите, что я вообще… начал говорить… на эту тему… Это не допустимо – так… жалеть себя… глупо… не во мне… дело… Я просто устал… очень устал…
      – Ещё бы ты не устал! Как жив остался… А что с Лином было – так это вообще, как в анекдоте – ни фига себе за хлебушком сходил… Один в один, жалко, что ты смеяться не можешь, а то бы поржали… О, Вадим идёт. Да ещё и с кислородной подушкой. Ну, сейчас совсем полегчает.
      – Опять я… всех довожу… Валентина Николаевна, вы бы ехали домой… Олег Петрович…
      – Не развалится за ночь Олег Петрович. А вот кое-кого может ночью понести прогуляться, и это в мои планы вовсе не входит. Всё понял, дорогой?
      – Всё. – Пятый зевнул – разговор утомил его, спать и в самом деле хотелось изрядно. – Как тут… хорошо… кровать, одеяло… и не холодно… – прошептал он, уже засыпая.
 

* * *

      Когда он проснулся, в палате никого не было, а в окно било утреннее весеннее наглое солнце. “Часов двенадцать, – определил для себя Пятый. – Хорошо я… А где же Валентина?” Некоторое время он размышлял над этим важным вопросом, тем паче, что времени было – вагон и маленькая тележка. Дышалось ему на удивление свободно.
      Минут через пятнадцать в палату вошёл Лин, облачённый поверх одежды в белый халат, плюхнулся на стул рядом с койкой, и широко улыбнулся.
      – Как жизнь? – спросил он.
      – Ничего, – ответил Пятый. – Только спать сильно хочется… я ещё до конца не проснулся… Слушай, а куда ты Валентину дел?…
      – Дрыхнуть поехала, домой. А меня – сюда…
      – Ну что вы всё время меня пасёте, рыжий?… Я и сам могу…
      – Я уже понял, как ты можешь, – Лин горестно покачал головой, – почему ты не позвонил Валентине, пока я сидел в…
      – Рыжий, у меня не было ни сил, ни желания, куда бы то ни было уходить. К тому же… – Пятый закашлялся, – ты унёс все деньги… или ты забыл?…
      – Да всё я помню, – отмахнулся Лин. – Я просто подумал, что не просиди ты там эти сутки, ты бы не заболел пневмонией… извини, конечно, что я так…
      – По-моему, я заболел раньше… ещё когда шли… мне уже тогда было плохо, – Пятый с сомнением пожал плечами. – Ты же видел, как я… шёл…
      – Чего с тебя взять, с убогого, – проворчал Лин. – Сейчас-то как? Получше?
      – В сравнение не идёт…
      – Я вот что тебе хотел сказать. Во-первых, скоро тебе придут ставить банки. А во-вторых, что ты там такое наболтал Валентине ночью?
      – А ты откуда узнал?… – нахмурился Пятый.
      – Я от неё только и слышал всё утро: “бедный Пятый” и “какая сволочь”. Да ещё: “странно… кошка на шести ножках… бред какой-то”. Что у вас тут такое было?
      – Да ничего… – Пятый виновато отвёл взгляд, – просто поговорить хотелось… ты же знаешь, я редко… но…
      – Ты про что ей рассказал? Про свой эксперимент в области конструирования? Ошалел? Ты думаешь, она в состоянии это понять? О чём ты вообще думал, коли уж расписался в умении это делать?!
      – Мне было плохо, Лин… мне казалось, что я… в тот момент… ну…
      – Одним словом, тебя припёрло. Капитально, как я погляжу. Постарайся впредь такого не делать, а то получается сапожник без сапог – мне ты велишь не распространяться, а сам болтаешь направо и налево.
      – Я постараюсь, рыжий, – примирительно ответил Пятый. – На самом деле, меня всё это… в какой-то мере, конечно… привлекает… я словно нашёл такое место… где я – это я… Мне не нужно, для того, чтобы жить, пытаться надеть чью-то чужую маску… я имею полное право оставаться с своим собственным лицом… не притворствуя, ни подстраиваясь… это радует, по крайней мере, меня… уж не знаю, что об этом всём думаешь ты, но моё мнение ты только что услышал…
      – Эгоист, – сварливо сказал Лин. – Да ко всему ещё и придурок.
      – Рыжий, – проникновенно начал Пятый. – Ты же срываешься не в пример чаще, чем я. Помнишь, что с тобой было, когда тот парень чуть было не спровадил меня на тот свет? Кто едва не сошёл с ума? Ты или я?
      – Ну ты сравнил, – хмыкнул Лин. – В кого стреляли-то, дружок?… Уж не в тебя ли? А? Когда со мной что-то происходит, ты свихиваешься ещё почище моего.
      – Не надо, Лин… я обычно контролирую ситуацию… Ты снова ничего не понял… мне нужно было об этом… хоть кому-то сказать… очень тяжело, пойми, рыжий… до сих пор тяжело… снится… всё снится… и Дом, и Айкис, и… прости, рыжий…
      – Давай, дорогой, контролируй дальше – пришли твои банки… Нин, ты ему парочку на голову поставь, а то у него в мозгах – полный привет, – авторитетно посоветовал Лин. – А ещё лучше…
      – Привет, Нина… как ложиться? – со вздохом спросил Пятый.
      – Перевернись… помочь? А, сам… ну, ладушки… Рыжий, как твои дела?
      – Мои – хорошо. А этот без куртки ходил – вот и заболел. Воспаление лёгких заработал. Были бы мозги в голове – тоже бы воспалились, но поскольку у него их нет, то…
      – Лин, – попросил Пятый, – не мешай человеку работать… Как дела, Нинок?
      – Как сажа бела, – девушка ловко поводила в банке горящим невидимым спиртовым огнём тампоном, намотанным на пинцет, и прицепил первую банку Пятому на спину. Тот слегка поморщился. – Начальников – до фени, а денег – ни шиша. Где пневмонийку себе такую достал? Острая форма, всё честь по чести…
      – По блату, Лин притащил и перепродал… не мог я отказаться… – Пятый повёл плечами, потянулся и Нина тут же приказала:
      – Не дёргайся, дурак! И так вся спина в шрамах, банки плохо становятся, да ещё ты тут елозишь… лежи спокойно.
      – Так и быть… новости какие в городе?…
      – А, фигня… но, по сути, нормально. Стипендию вот дали…
      – И то радость. Деньги – это хорошо.
      – Так и я про что… кому говорю, лежи тихо!… Рыжий, а ты тут какими судьбами?
      – Я для количества, – ответил Лин. – И Пятого морально поддерживаю по мере надобности. Ты ставь, Нин, ставь, не отвлекайся, не надо…
      – Ещё один командир нашёлся, – со вздохом сказала Нина. – Намотай мне пока ещё тампонов, что ли. Клиентов – море.
      – И у всех – пневмония? – с восхищением спросил Лин.
      – Нет, не у всех… Ты смотри, а он уснул.
      – А как же. Разбудить?
      – Да не надо, пусть его… потом приду снимать – сам проснётся… Всё, Лин, я пошла… вечерком заходи, чайку попьём, потреплемся.
      – Сегодня не выйдет, этому пока вставать не разрешали, а куда я без него?… Потом, через пару дней…
      – Как знаешь. Ладно, потрюхала я дальше… чао, бомбино, сори…
      – Ишь, какая! Ну, давай. Жду с нетерпением.
 

* * *

      – Лин, грешно смеяться над чужой бедой.
      – А я разве над бедой? Я над спиной… Слушай, это же финиш полнейший, – Лин изнемогал. – У тебя раньше спина была в полосочку, а теперь стала ещё и в кружочек! Ну дай я йодиком ещё чего-нибудь нарисую, а?
      – Рыжий, отстань. Тебе делать больше нечего, что ли?
      – Ага. Ты ничего не понимаешь… это же эстетика, ты будешь шикарно смотреться…
      – Лин, дорогой мой, притормози немного, хорошо? – попросил Пятый. Дело было за ужином. Лин сидел на стуле у тумбочки, Пятый – на кровати, облокотившись на пару подушек. Было около шести вечера, темнота пока ещё не сошла на город. – Притащи ещё чаю, ладно?
      – Да о чём речь, легко. Может, потом партию-другую в скивет? Ты как?
      – Да можно, в принципе… Бумагу на посту прихвачу. Наелся?
      – Более чем, – Пятый поставил тарелку на тумбочку. – Отнесёшь тарелки?
      – Эксплуататор… Отнесу, куда я денусь-то. Ты точно ничего больше кроме чая не хочешь?
      – Нет, только спать.
      – Да когда же это ты выспишься?
      – А кто его знает?… Когда надо будет. Лады?
      – Лады.
 

* * *

      Корабли взрывались и проваливались в ловушки. Они полосовали друг друга из самых разных видов оружия, устраивали хитроумные засады, маскировались друг под друга, заключали пакты и тут же их нарушали… Бой длился уже третий час. Лин играл за Орин, Пятый – за Апот-ер Второй. Вначале они играли с воодушевлением, потом – всё более и более вяло и неохотно. Наконец Пятый бросил ручку на тумбочку.
      – Очередная милая ложь, – сказал он. – Всего этого нет. Нет кораблей, нет активного и вечно раздражённого зла, нет чудовищ и героев. Есть только страшно уставшие люди и время. Которое их косит, как траву…
      – Это всего лишь игра, – примирительно сказал Лин.
      – Игра? – переспросил Пятый. – Может всё, что с нами происходит – тоже игра?
      – Это – нет, – покачал головой Лин.
      – А где грань? – спросил Пятый. – Где грань между игрой и реальностью? Откуда нам знать, может всё, что происходит здесь – тоже чья-то большая игра? И все, кого мы знаем и любим – пешки. И сами мы – тоже пешки. И не более того. Почему ты решил, что это всё – не игра?
      – Жизнь… и смерть… это плохие игрушки, Пятый. Мне кажется, что никто не захочет, находясь в своём уме, брать эти игрушки в руки…
      – Так уж никто? – прищурился Пятый. – Лин, милый, в них-то как раз и играют постоянно и непрерывно во всех мирах. И этот – не исключение.
      – Я сказал – находясь в своём уме, – ответил Лин. – Если ты имеешь в виду Кинстрей, то эти вообще, по-моему, играть не умеют. Они для этого слишком тупые.
      – Или наоборот слишком умные. Им виднее. А мы… – Пятый пожал плечами. – Не всё ли равно?… Тем более нам.
      – Фаталист, – пробормотал Лин. – И трепач. Устал?
      – Да нет, пожалуй. Лин, как ты думаешь, мы в праве в этой нашей псевдоигре хоть что-то решать за себя?
      – Я не знаю…
      – Мне кажется, что будь мы в праве – это была бы игра. А мы – не в праве. Совсем. Так сложилось.
      – Значит, это не наша игра. Чья-то ещё. Знать бы, чья…
      – …так и набили бы рожу, – закончил Лин. – Ты как? Одобряешь?
      – Не думаю, что это – хороший выход. Я бы просто плюнул под ноги.
      – Это кому?
      – К примеру, Айкис. Тоже мне, организатор игр, тот ещё! Вот бы отвёл душу, ей Богу.
      – Да, это тот самый человек, который это всё начал, – согласился Лин. – Только тратить слюну я бы не стал. Я бы развернулся и ушёл.
      – Мы так и сделали, Лин. Семнадцать лет назад. Или ты забыл?
      – Я хорошо помню.
      – Я тоже. Ну и отлично, так и надо… Хорошо?
      – Хорошо…
      – Лин, я тут просто смеха ради стал немного обращать внимание на то, как люди меняются с возрастом. Смешно…
      – Тебе – и смешно? – изумился Лин. – Однако… ну-ка, ну-ка, что ты там такое заметил?
      – Понимаешь, мне показалось, что этот мир – правильнее, чем наш. Так, как у нас – это противоречит самой природе. Люди, которые не старятся, города, которых нет… Это не верно. В корне не верно… Рыжий, то, что понял я – это может показаться странным, но… Этот мир настолько реальнее, чем наш… он живой. Я постоянно, находясь здесь, чувствую движение, потоки сил, энергий… а там – всё статично и неподвижно. Как красивая декорация. Я не хочу сказать, что я не люблю Окист, но…
      – Я понимаю. Но, дружок, ты учёл в своих ассоциациях то, что Окист – система вне циклов? Она – фактически на один раз. Оттуда её статичность и неподвижность. Это понятно?
      – Естественно. Просто, по-моему, мир… настоящий мир… он и должен быть таким – в вечном движении, в поиске, может быть и с долей страха… Без страха нельзя, я это тоже хорошо понял. Не было бы страха – и стали бы не нужны экипажи. Причём не в каких проявлениях – ни сихес, ни сефес, ни…
      – Не продолжай утруждать себя перечислением известных тебе ипостасей и этапов, которые…
      – Ладно, это не суть, – согласился Пятый. – И всё же. Что делают экипажи, а, Лин?
      – Как – что? – спросил тот. – Охраняют, естественно… свои границы, между прочим, не чужие. Что ещё?… Контролируют обстановку в своём секторе…
      – Мы не знаем о них и десятой части. Вот скажи мне – что неподалёку от Окиста в течении трёх лет делал триста первый экипаж? Все превосходно знали, что он там мотается. Но зачем? Окист, как ты сам прекрасно знаешь, чуть ли не в самом центре безопасной зоны. И зона эта, кстати…
      – Безопасна уже не меньше семи тысяч лет, – закончил Лин. – Ты ничего нового не сказал.
      – Но всё же – зачем? – спросил Пятый. Лин не нашёл, что ответить. Пятый продолжил: – Никто не знает.
      – Да кто вообще может до конца понять Рауф? – спросил Лин. – Мы чужие…
      – Но Арти был… – начал Пятый.
      – На три четверти, Пятый! Мы – на треть… но это не меняет дела. Я не знаю, кто мы… но то, что мы – не Рауф, я знаю точно.
      – Мы – никто, – ответил Пятый. – И не Рауф, и не люди. Теперь – совсем никто. Это было смешно – мы с таким жаром старались всех убедить, что мы – такие же, что нам почти поверили… Но только почти. С людьми так не поступают, Лин. Она выслала только… нелюдей, ты заметил? Люди остались дома.
      – Замолчи, пожалуйста, – попросил Лин. – До чего же ты жестокий временами…
      – Я не хотел, – Пятый отвернулся. – Прости, Лин…
      – Ладно, проехали.
      – Лин?…
      – А?
      – Я не буду больше. Прости. Нам и вправду надо как-то жалеть друг друга.
      – Здесь иначе и нельзя, – согласился Лин. – Только так тут и можно выжить, – он потрепал Пятого по плечу, тот приподнял брови, Лин улыбнулся в ответ. – Жаль, что ты не можешь смеяться, это – второе средство, чтобы выжить здесь.