Загадки Хаирхана (Записки хроноскописта)

      - Но затоптали же...
      - Да. Но человек, несший Белого Мыслителя и прикрывший его своим телом, погиб под копытами коней, на которых мчались испанцы и марокканцы...
      - Война?-коротко спросил Березкин.
      - Вот именно. И закончилась она разгромом Сонгаи. Дженне, Тимбукту были разграблены, и никогда потом уже не достигали прежнего процветания...
      - Я готов принять твою точку зрения. Но почему все-таки начало сезона дождей?
      - Да по той простой причине, что крупные военные операции совершались в сухое время года. Чтобы захватить Дженне, нужно было дождаться, пока исчезнет вода - основное препятствие на пути к городу... Потом переходы, потом осада, штурм... Во время штурма или сразу после него и погиб человек, которому прислали из Венеции Белого Мыслителя...
      - Ты говоришь-он прикрыл Мыслителя своим телом?
      - Я не утверждаю, что он сделал это умышленно. Могло получиться случайно. Скачущая толпа сшибла его с ног, и, падая, он прикрыл Мыслителя. И он больше не поднялся, потому что иначе унес бы Мыслителя с собой. Воды реки Бани, вновь подступившие к разграбленному городу, надолго скрыли Мыслителя от человеческих глаз, погребли его в толще ила, и только поэтому он не стал добычей солдатни... А догадаться, что в момент падения Мыслителя прикрыл своим телом человек, его несший, можно было...
      - Не читая книг Дэвидсона и Сюре Каналя, у которых ты черпаешь свою премудрость,-быстро сказал Березкин.-Но-сдаюсь. Профессионально мы тут сплоховали. Попробуем исправиться.
      Мы "исправились". Хроноскоп, получивший более точное задание, подтвердил, что голова и поднятая рука Мыслителя были прикрыты чем-то упругим и мягким. И мы, увы, знали чем.
      - Насколько я понимаю,-сказал Березкин,-ты считаешь, что араб, доставивший Мыслителя в Дженне, и человек, попавший вместе с ним под копыта лошадей,разные лица?
      - Да, мы же сразу решили, что араб вез Мыслителя какому-то дженнейскому ученому. Первый наш вариант по-прежнему кажется мне наиболее вероятным, хотя он и не доказан окончательно.
      - Если не ошибаюсь, это первая смерть, которую мы более или менее определенно констатируем, - грустно сказал Березкин.
      - Хачапуридзе...
      - А! - Березкин махнул рукой. - Я говорю о Мыслителях. Что-то ждет нас?
      Я молчал, да Березкин и не нуждался в моем ответе.
      - А теперь я демонтирую хроноскоп, - сказал он. - Можешь не произносить возвышенных слов. Мыслители- главное, но хостинскую историю я распутаю.
      ...Наступил день-он пришелся на двадцатое марта,- когда Березкин заявил, что вертолет с хроноскопом готов к вылету в Адлер. Он при мне позвонил Пете.
      - Петя, - сказал Березкин,- если хотите, можете завтра же вылететь с нами в Адлер.
      - В Адлер?
      - Да. А оттуда - в Хосту.
      - Вы уверены, что мы найдем клад?
      - Я уверен, что мы не найдем его, и вы должны свыкнуться с этой мыслью. Но мне нужно проверить свою рабочую гипотезу, и, если она правильна, мы найдем то место, где был спрятан клад.
      - Я полечу.
      - Отлично, но вам придется выполнить одно непременное условие. Вы никому, ни одному человеку не скажете, что полетите с нами. Поверьте, мы вовсе не увлекаемся засекречиванием. Но у нас с Вербининым есть правило, от которого мы стараемся не отступать: до окончания расследования - никаких лишних разговоров. Как только мы проверим мою гипотезу или доведем расследование до логического конца, обет молчания будет с вас снят, и вы получите полное право рассказывать о нашем полете где угодно и кому угодно. Вероятно, вас будут с интересом слушать до тех пор, - улыбнулся Березкин, - пока Вербинин не опубликует свои записки.
      - Я принимаю все ваши условия!-торжественно сказал Петя.
      - Тем лучше. Вы натолкнули нас на историю с Хостинским кладом, и мы посчитали нечестным завершать расследование без вашего участия. Значит, до завтра!
      ...Я живу неподалеку от вертолетной станции и потому собирался не спеша. В последний же момент, когда у меня уже не оставалось ни одной минуты в запасе, раздался звонок, и в квартиру вошел почтальон.
      "Международная телеграмма",-прочитал я на бланке, Вот ее текст:
      "Белый Мыслитель принадлежал Дженне поэту историку астроному Умару Тоголо составителю астрономических тригонометрических таблиц убитому испанцами 1593 Подробности письмом.
      Мамаду Диоп".
      На более быстрое и точное подтверждение моих догадок я не смел и рассчитывать.
      - Поздравляю, - сказал Березкин, быстро пробежав телеграмму.- Выводы -- во время полета.
      Летели мы, естественно, значительно медленнее, чем ИЛ-18, успели обо всем поговорить по дороге, а горы Кавказа увидели не через два с половиной часа, а через двое суток, ибо еще ночевали в пути... На вершинах гор лежал снег, а склоны их были бурыми, потому что листья на деревьях еще не распустились; море, окаймленное светлыми пляжами, голубело; и голубели-но гораздо нежнее-поля, засаженные кочанной капустой, которая растет на побережье круглый год.
      Когда мы вышли из вертолета, шел мелкий теплый дождь; пахло цветами и теплой сырой землей. В ресторане к мясным блюдам нам подали гарнир - траву кинзи и редиску, но не красно-фиолетовые корнеплоды, а нежно-зеленую ботву, которая имела почти тот же вкус. Потом мы прошлись по городу. Было странно видеть его пустые пляжи, пустые улицы. В винных ларьках скучали продавцы. Эвкалипты сбрасывали старую кору. На финиковых пальмах зрели оранжевые гроздья плодов.
      А на следующий день, утром, вертолет, на борту которого находился и директор заповедника, уже повис над бывшей Хостинской крепостью.
      Сверху отчетливей проступал общий план крепости, но очертить его по остаткам стен нам все-таки не удалось.
      Тогда Березкин сделал необходимые замеры, произвел несложные для него математические расчеты и, отмечая деревья или скалы, очертил прежние границы замка.
      - Так,-сказал Березкин удовлетворенно.-Половина дела сделана.
      - Уже? - изумился ничего не понимавший Петя.
      - Уже, - машинально повторил Березкин и занялся новыми расчетами.
      Потом вертолет вновь взмыл вверх, застыл над скалами, густо заросшими лавровишней, и медленно опустился.
      - Здесь, - сказал Березкин. - Здесь или нигде. Я подметил в глазах Пети почти суеверный ужас: он смотрел на Березкина как на колдуна или мага-волшебника.
      - Откуда вы знаете? - прошептал Петя.
      - Потом, потом, - сказал Березкин. - "Здесь" - еще не значит, что под первым же камнем. Если бы тайник не был вновь замаскирован, то старичок давно бы раскопал его.
      А старичок с красноватыми склеротическими глазами оказался легок на помине - он вдруг выскочил, тяжело дыша, из-за зеленоватых стволов тиса и остановился в нерешительности в нескольких шагах от вертолета.
      - А! Тебя помню, -вскричал старичок и ткнул пальцем в сторону Пети.Других не помню, а тебя запомнил. Брильянтов захотелось? Золотишка?.. Туда же... За теми двумя! Вон сколько понаехало!
      - Вы можете остаться, - спокойно сказал ему Березкин, - но при условии, что не будете мешать нашей работе. Именно работе, потому что мы не собираемся искать клад.
      Березкин сформулировал задание-хроноскопу предстояло ответить, где завалы естественные, а где камни набросаны руками человека, и медленно пошел сквозь заросли лавровишни с "электронным глазом" в руках. Я сидел перед экраном, но через окно видел Березкина; он продвигался осторожно, боясь поскользнуться на разбухшей от
      постоянных зимних дождей глине, непрочно державшейся на скалах; Петя шел рядом с ним, чуть пониже, как бы страхуя Березкина с его сверхчувствительным прибором, и чем-то они напоминали мне саперов с миноискателем.
      А на экране медленно оползали известковые каменные глыбы,-очень медленно, хотя хроноскоп ускорял темп естественного сползания в несколько тысяч раз.
      Так продолжалось пять минут, десять, пятнадцать... Внезапно картина резко изменилась; камни на экране рухнули, а потом быстро замелькали в воздухе и, падая, тяжело ударялись друг о друга...
      - Стоп! - крикнул я.
      Березкин сменил меня у экрана и повторил кадры.
      - Все, - сказал он, появляясь у трапа, - Теперь придется поработать руками.
      Снова принялся моросить мелкий дождь, но мы сбросили с себя все лишние вещи.
      - Петя! - с шутливой торжественностью сказал Березкин,- Предоставляю вам право отбросить первый камень!
      По-моему, Петя находился в состоянии полной прострации. Он послушно отбросил первый камень и стал ждать дальнейших распоряжений.
      - За работу, за работу, - торопил Березкин. Чем энергичнее продвигалась работа, тем ближе подходил к нам старичок с красноватыми глазами. Раза три он доставал из кармана бутылочку и прихлебывал из нее. Когда на расчищенном участке обнаружилось темное пятно металлической двери, старичок охнул, сбросил на землю брезентовик и присоединился к нам...
      За полчаса мы удалили искусственно наваленные обломки скал и мелкозем, и перед нами оказалась массивная кованая дверь, ведущая, очевидно, в подземелье. Засовы уже были кем-то спилены, и с помощью двух рычагов нам удалось открыть дверь.
      - Будем все-таки соблюдать осторожность,- сказал Березкин.-Я думаю, что наши предшественники уже ликвидировали всякие там ловушки и прочие прелести, но осторожность никогда не помешает.
      Сильный свет фонарей озарил подземную галерею, выложенную такими же крупными плитами известняка, как и стены самой Хостинской крепости. В галерее было чисто (словно перед тем, как закрыть, ее подмели) и сухо.
      Старичок-разволновавшийся, с красными пятнами на щеках-попытался проникнуть в галерею первым, но Березкин преградил ему дорогу.
      - Я уже просил вас не мешать,- сказал он. - Пока мы не закончим исследований, никто не войдет в подземелье.
      Видите, и директор заповедника, и наши товарищи-все терпеливо ждут.
      Вопреки предположению Березкина, в подземелье не оказалось никаких ловушек. Мы обнаружили еще одну дверь со спиленными засовами и открыли ее. Следующий коридор вывел нас в большую комнату со сводчатым потолком, в которой, судя по всему, и хранились сокровища.
      Тщательно - слишком тщательно для людей, уверенных, что они ничего не найдут, - обшаривали мы фонарями комнату... Прогнившие лоскуты кожаных мешков, разбитые деревянные сундуки - вот к чему свелись наши находки.
      Мы выходили из подземелья, уже думая о своем, о хроноскопии, и словно наткнулись на пылающие жгучим любопытством глаза Пети, старичка, пилотов, директора...
      - Пусто,- сказал Березкин и, наклонив свою тяжелую голову, пошел к вертолету.
      - Только лоскуты от мешков и сломанные сундуки, - уточнил я и тоже прошел к вертолету.-Да вы еще все сами увидите!
      Березкин выбивал ногтями по капоту хроноскопа негромкую дробь.
      - С чего начнем? - спросил он и, не дожидаясь ответа, сказал: - Просто так, для самого себя, хочу посмотреть руки... Понимаешь?
      Сформулировав задание, Березкин вернулся в подземелье с "электронным глазом" (мы не хотели пока выносить вещи), а я остался у экрана. Через несколько минут на экране появились руки, принадлежавшие смутно различимой человеческой фигуре; руки держали узкий длинный предмет, похожий на напильник; потом точными сильными движениями-профессиональными, я бы сказал, движениямируки принялись перепиливать засовы...
      Я не рискну утверждать, что узнал руки, да и нельзя было требовать высокой точности от хроноскопа: ведь следов самих рук не осталось на засовах.
      Но вскоре картина изменилась. Березкин, очевидно, прошел дальше и приступил к хроноскопии кожаных лоскутов.
      Теперь я узнал руки-те самые руки, что выпрямляли вазу, комкали бумагу; они разрывали прогнившую кожу мешков... А потом поблизости от них появились другие руки - круглые и мягкие, и тоже стали рвать мешки, хотя им это было явно не под силу.
      Экран погас. Широкая фигура Березкина заслонила светлый дверной проем.
      Просмотрев кадры, Березкин лишь удовлетворенно кивнул.
      - Переходим к общей хроноскопии, - сказал он мне и вновь исчез.
      В дверях на секунду появилась любопытствующая физиономия Пети, но тотчас скрылась, - Пете было поручено охранять вход в подземелье, и он подвижнически выполнял возложенные на него обязанности.
      Хроноскопия стен долгое время не давала ничего интересного, глаза мои начали уставать, как вдруг на экране возникла темная вытянутая тень. Еще не успев как следует разобрать, в чем дело, я выключил хроноскоп. Там, в подземелье, погас огонек на "электронном глазе", и Березкин
      тотчас вернулся.
      - Посмотри сам,- сказал я.
      Березкин повторил кадр, и теперь мы вдвоем смотрели на тонкую темную тень.
      - Наверное, отпечаток предмета, долгое время простоявшего у стены. Следи внимательно, я даю задание.
      Березкин ушел, и вскоре тень на экране приняла очертания миниатюрной человеческой фигуры. Правая опущенная рука человека держала какое-то кольцо, а левая, чуть согнутая в локте, была поднята к небу...
      Я не вскрикнул только потому, что язык не повиновался мне. Все что угодно могли предположить мы. Все что угодно... Но тень нашего Мыслителя в хостинском подземелье?!.
      Березкин вернулся, не дожидаясь, пока я выключу хроноскоп.
      Он взглянул на экран, перевел глаза на меня и побледнел.
      - Ничего не понимаю. Как зеркальное отражение,
      Этого я в первый момент не уловил. Значит, мы увидели тень не нашего Мыслителя, а второго, Черного, о существовании которого только догадывались.
      Березкину потребовалось все его самообладание, чтобы сказать:
      - Все-таки закончим хроноскопию стен.
      Не умея собраться с мыслями, я сидел перед погасшим экраном. Экран вспыхнул, но хроноскопия стен уже не дала ничего сколько-нибудь примечательного.
      В общей сложности хроноскопия заняла у нас не так уж много времени, но у Березкина, когда он вышел из подземелья, был такой вид, словно он провел там безвыходно несколько дней.
      - Теперь все можно, - сказал Березкин, обращаясь к Пете, и к пилотам, и к старичку, и к директору. - Все можете войти. Мы закончили работу.
      Выполнявший обязанности стража Петя оказался ближе всех к входу и первым юркнул в подземелье.
      И первым же вышел оттуда. Оптимист по натуре, Петя, наверное, до последнего момента не терял надежды хоть что-нибудь найти в бывшем хранилище сокровищ.
      - Все подчистую выкрали, - зло сказал он, и глаза его вспыхнули, как у старика - тогда, при первой встрече. - Подчистую! - повторил он.
      А старик вышел последним. Его отсутствующий взгляд равнодушно скользнул по мне, по Березкину и задержался на вертолете. Споткнувшись, старичок сделал несколько неверных шагов и сел на камень, уперев измазанные глиной башмаки в ствол молодого бука. Потом достал из внутреннего кармана бутылочку и посмотрел, есть ли в ней что-нибудь. Там ничего не было. Тогда старичок бросил бутылочку, сжал кулаки и беззвучно заплакал.
      Директор заповедника, принявший в свое ведение подземную галерею, плотно прикрыл дверь и для чего-то опечатал ее.
      Мы попрощались с ним,
      Когда вертолет набирал высоту, я заметил, как старичок нагнулся, поднял бутылочку и снова спрятал ее во внутренний карман.
      Глава четырнадцатая,
      в которой, вопреки нашим собственным предположениям, не происходит никакого объяснения с Брагинцевым; в этой же главе рассказывается об удивительной встрече, а также подтверждается - не без помощи друзей правильность нашего же основного принципа жизненного поведения
      Вертолет возвращался в Адлер не напрямик, а следуя за изломанной линией побережья. Я смотрел сверху на осушенную полосу прибрежной равнины, на лесистые мыски и, вероятно, потому, что настроение у меня было посредственным, вспоминал, что более ста лет назад на мысе Адлер погиб в перестрелке с горцами сосланный на Кавказ писатель-декабрист Бестужев-Марлинский, разлученный с друзьями и родными, разруганный критикой...
      Вечером Березкин подробно ответил на Петины вопросы, но имя Брагинцева мы ни разу не упомянули. На следующий день Петя вылетел в Тбилиси, чтобы рассказать Месхишвили о последних событиях, а мы - В Москву.
      Березкин молчал, равнодушно глядя в окно, мне тоже не хотелось разговаривать.
      Собственно, занимал нас только один вопрос; кому достался Черный Мыслитель при дележе добычи - Розенбергу или Брагинцеву? Я склонялся к предположению, что Мыслитель-у Розенберга, и вот почему. Во-первых, мы теперь знали, что союз Розенберга и Брагинцева не был союзом равных. Розенберг не вызывал у нас ни малейшей симпатии, но в то время он был человеком науки, притом кабинетным ученым, и Брагинцев явно потребовался ему лишь для физического исполнения замысла... Во-вторых, его попытка похитить Белого Мыслителя-а мы уже не сомневались, что в Касабланке действовал тот же Розенберг, что и в Хосте, и в Тбилиси, - свидетельствовала о том, что, узнав по фотографиям в журналах статуэтку, он решил добыть ее и восстановить таким образом скульптурную группу...
      И все-таки сохранилась крохотная надежда, что по каким-то причинам Черный Мыслитель достался Брагинцеву.
      Вот этот единственный вопрос - у кого находится статуэтка?-мы и решили задать Брагинцеву по возвращении в Москву, оставив все остальное на его совести.
      В Москву мы прилетели днем, и я с аэродрома позвонил домой.
      - Ни в коем случае не разговаривайте с Брагинцевым до встречи с Яшей, сказала мне жена вместо приветствия.-Предупреди Березкина...
      - В таком случае свяжись с Яшей, и пусть он приезжает к нам, - ответил я, ровным счетом ничего не понимая. - Мы сейчас будем.
      Дома мы уже застали и Яшу с Евой и жену Березкина.
      - Ну-с, кто первым будет докладывать?-спросил Березкин, устало опускаясь в кресло.
      - Я, - сказал Яша. - У меня не было при себе хроноскопа, но я воспользовался удостоверением журналиста и узнал кое-что любопытное... Видите ли, серебряную вазу из Хостинского клада передал в Оружейную палату сам Брагинцев еще в тысяча девятьсот двадцать шестом году...
      Березкин приподнял тяжелую голову и, начиная прозревать, уставился на Яшу.
      - В том же году он передал в музеи страны еще около пятидесяти предметов на баснословную сумму... Короче говоря, Брагинцев был миллионером, но отдал свой миллион государству.
      Наступило долгое молчание.
      - Брагинцев передал миллион государству, - медленно произнес Березкин, - а мы только что умыкнули кругленькую сумму-пусть не миллионную. Зря прогоняли вертолет в Хосту и обратно.
      Березкин подошел к телефону и набрал номер Брагинцева.
      Много раз мысленно репетировал я этот труднейший разговор, а теперь испытывал прямо-таки восторг при мысли, что все мои репетиции пошли прахом!
      - Здравствуйте, - сказал Березкин в трубку. - Мы с Вербининым закончили расследование истории Хостинского клада. Мы узнали все или почти все. И наделали немало глупостей. Проще было сразу поговорить с вами. Я считаю своим долгом извиниться перед вами за подозрения... Но остался один вопрос, которого мы сами решить не можем. У кого находится Черный Мыслитель-у вас или у Розенберга?
      Мне казалось, что я вижу, как молчит на другом конце провода Брагинцев,молчит тяжело, недоумевая и пытаясь угадать ход наших раздумий.
      Березкин, выслушав ответ, повесил трубку:
      - Через сорок минут Брагинцев будет здесь. Березкин сел на прежнее место в кресло и отчетливо, я бы даже сказал - с выражением, произнес только одно
      слово:
      - И-ди-о-ты!
      А я машинально кивнул, соглашаясь с оценкой.
      - Нет, что вы, ребята, - возразил Яша. - Это же со всяким могло случиться. И вообще нельзя всего предвидеть. Дело же поправимое...
      - Помнишь, ты как-то рассуждал о самохроноскопии? - тихо, не поднимая глаз, сказал мне Березкин. - О том, чтоб любой день нашей жизни в любой момент можно было подвергнуть хроноскопии?.. Веселые получатся картинки, я тебе доложу: ошибка на ошибке, сомнения, неуверенность в выводах... И вот еще такое-как с Брагинцевым...
      Когда прошли полчаса, я достал из шкафа Белого Мыслителя и поставил его на письменный стол.
      Через несколько минут раздался звонок.
      Брагинцев был в легком, несмотря на холодную погоду, сером пальто. Снежинки на его открытой седой голове свернулись в серебристые капли. В руках он держал сверток.
      Брагинцев произносил обычные слова приветствия, когда взгляд его,- а дверь в мой кабинет была распахнута,- упал на Белого Мыслителя... Брагинцев вздрогнул так, словно сквозь тело его прошел электрический ток. Он не заметил протянутой ему руки, он отстранил меня и шагнул в сторону кабинета.
      - Что это? - с трудом двигая сведенными губами, спросил он.
      - Мыслитель из Дженне.
      - Тот самый... Вы говорили... Мне очень хотелось посмотреть, но я стеснялся попросить...
      Брагинцев сделал неверное движение-то ли пальто ему мешало, то ли хотел передать нам сверток,- но вдруг, заспешив, порвал веревки, развернул бумагу, и тогда... Тогда оцепенели мы.
      В руках у Брагинцева был Черный Мыслитель, угаданный хроноскопом.
      Хроноскопия не раз устраивала нам встречи с чудом, но все же до последней секунды я не верил, что свершится это чудо, что Черный Мыслитель вновь встретится с Белым...
      Что можно еще добавить?.. Не очень умелые писатели, особенно работающие в приключенческом жанре, пытаясь передать волнение, вдруг охватившее их героев, пишут либо о дрожащих руках, либо о постукивании стакана о зубы... Мне не хотелось бы следовать шаблону, но разве я забуду когда-нибудь, как дрожали обычно крепкие, сильные руки Брагинцева в тот момент, когда он соединял руки Мыслителей, вновь встретившихся через три с половиной столетия?
      Глава пятнадцатая,
      в которой говорится несколько слов о Черном Мыслителе; в этой же главе дается окончательная разгадка тайнам Хостинского клада в сообщается кое-что о молодом Брагинцеве
      После столь великолепного завершения наших расследований нам все-таки пришлось объясниться с Брагинцевым.
      Брагинцев слушал внимательно, спокойно, внешне никак не реагируя на слова Березкина. Даже когда Березкин - а разговор шел напрямую - сказал, что мы убедились в его профессиональном умении открывать запертые двери, Брагинцев ничуть не возмутился; наоборот, его интерес к рассказу как будто даже возрос.
      - Мне остается только поздравить вас с блестящими результатами, - сказал он, когда Березкин закончил свое повествование. - Не очень приятно чувствовать себя объектом хроноскопии, но жить надо так, чтобы нечего было стыдиться... Да я ничего и не стыжусь, хотя в прошлом и обладал некоторыми привычками, которые не нравятся уголовному розыску... Вы правы, эти мои навыки и потребовались Розенбергу. И мы отлично осуществили операцию, хотя в последний момент тот самый склеротический старичок - а тогда весьма энергичный и решительный мужчина - едва не повернул историю клада, да и мою собственную, совсем в ином направлении...
      Брагинцев умолк и повернулся к Березкину.
      - Вы говорите, что Розенберг пытался похитить Белого Мыслителя?.. По фотографиям, наверное, догадался, в чем дело... Я в общем-то не слишком скаредничал, когда мы делили клад, но из-за Мыслителя... Н-да.
      Брагинцев не договорил, махнул рукой.
      - Короче говоря, Мыслитель достался мне, и ему скорее всего я обязан своим спасением. Кстати, это единственная вещь из Хостинского клада, которую я оставил у себя. Не мог отдать его. Просто не мог. Вы только посмотрите, какое мудрое и вдохновенное лицо! Конечно, он африканец, но заметьте, что лицо у него не типично африканское, потому что венецианский мастер африканцев не видел и знал лишь, что они черные. Это, между прочим, подтверждает древнее происхождение статуэток... Да, я отвлекся... Розенберг-а он, надо отдать ему должное, был в свое время по-настоящему талантливым человеком, умницей и полиглотом, - уехал сразу после революции за границу. Помните, когда склеротический старичок наведался в лагерь археологов, он со злобой говорил, что клад вместе с нами уплыл за море?.. Старичок, к счастью, знал не все... Розенберг предлагал мне бежать за границу вместе с ним, обещал помощь в устройстве всяких дел. Я предпочел остаться. Некоторое время мы с Розенбергом даже поддерживали связь-до двадцать шестого года, примерно... Простите за нескромность, но меня Хостинский клад спас, а Розенберга погубил. Он из ученого превратился в коммерсанта, а я... Мне Хостинский клад открыл глаза на прекрасное. Понимаете?.. Почти невозможно рассказать об этом в двух словах, но в один из ничем не примечательных дней драгоценности перестали быть для меня драгоценностями. Они стали произведениями искусства... И тогда началась моя новая жизнь... Ученье, занятия историей искусств, философией, увлечение эстетическими теориями... И тогда же я понял: лишь при обостренном чувстве справедливости, лишь при абсолютной честности перед самим собой прежде всего можно разрабатывать учение о прекрасном... Или лучше не браться... Я не мог один наслаждаться прекрасным, и я отдал все, что имел... Но вспоминать о своем прошлом мне не всегда приятно, и этим объясняется "таинственность", которую вы подметили, недоговорки... Конечно, я заботился не только о Месхишвили, когда старался раскрыть загадку дома Хачапуридзе. Меня и самого интересовало происхождение клада. Дело в том, что многие предметы оказались покалеченными саблями, копьями,
      мушкетными пулями, камнями... И хроноскоп подтвердил это.
      - Вы знаете о денежных расписках, оставленных Давиду Хачапуридзе безымянными воинами?-перебил я. - Они сохранились в архиве...
      - Архив Хачапуридзе интересовал меня в семнадцатом году с несколько иной точки зрения,-улыбнулся Брагинцев. - А такие расписки есть?
      - Мы с Березкиным не только видели, но и подвергали хроноскопии бумаги с отпечатками пальцев...
      - Это подтверждает мою гипотезу. Я подозреваю, что нежно любящий отец, Давид Хачапуридзе, столь же нежно любил драгоценности, которыми торговал: раз продав их, он потом стремился вернуть их обратно. И возвращал сокровища он с помощью черкесов-наемников: они нападали в горах на караван, о котором заранее узнавали, грабили его и уходили в Хостинскую крепость... Мой талантливейший ученик Петя был прав, когда категорически утверждал, что крепость выстроена для хранения сокровищ.
      - Вот, по-моему, окончательная разгадка тайны Хостинского клада, - сказал Березкин. - Мне кажется, мы тоже пришли бы к такому же заключению, если бы продолжили хроноскопию. И теперь я догадываюсь, почему Хачапуридзе так плачевно закончил свои дни. Наверное, он увлекся, пожадничал, и наемный отряд его напал на караван, принадлежавший царскому дому. Ведь почему-то бумаги Хачапуридзе попали в архив Вахтанга Шестого... Вероятно, предки Вахтанга и расправились с Хачапуридзе; они же разрушили крепость, но не сумели найти тайник... А сын... Сын Давида Хачапуридзе либо погиб при кораблекрушении, либо так и не узнал тайны зарытых сокровищ...
      - Вот видите, сколько загадок мы сразу разгадали, - невесело улыбнулся Брагинцев. - Но осталась одна, видимо, самая сложная. Почему Белый Мыслитель очутился в Дженне, а Черный-в Хосте? И кому принадлежали они в Венеции? И почему начали свои непонятные путешествия в разные части света?.. Или вы все уже знаете, и я напрасно
      гадаю?
      Я назвал Брагинцеву имя Умара Тоголо, африканца из Дженне, и дословно пересказал текст телеграммы.
      - Вот пока все, что мы знаем. Надеюсь, что письмо Мамаду Диопа прояснит историю Мыслителей до конца.
      А Березкин подошел тем временем к письменному столу и принялся внимательно разглядывать Черного Мыслителя.
      Если вы помните, при общей хроноскопии стен хостинской сокровищницы мы увидели на экране тень, державшую в опущенной руке кольцо; хроноскоп по каким-то причинам оказался неточен: в руке у Черного Мыслителя была золотисто-черная восьмерка, как бы опущенная до земли.
      - Неужели-эмблема торгового дома...-не очень уверенно начал было Березкин.
      - Едва ли,- тотчас возразил Брагинцев.-Такие детали, как черта, надвое рассекающая восьмерку, - не мелочь! Кроме того, клеймо Хачапуридзе вырезано на нижней плоскости постамента...
      - Цепь тогда...
      - По-моему, это единственно правдоподобное толкование, - кивнул Брагинцев. - Цепь или цепи, которые приковывают мыслителей к земле, не дают им взлететь к небу... Наверное, Белый Мыслитель держал такую же восьмерку в левой руке.
      Я достал из ящика письменного стола пакетик с металлическими обломками и протянул его Брагинцеву. Он извлек из верхнего кармашка тонкий пинцет, плоскую лупу в обычной черной оправе и склонился над пакетом.
      - Обломков недостаточно, чтобы восстановить восьмерку, - сказал Брагинцев. - Но обратите внимание, что обе восьмерки были совершенно одинаковыми, обе комбинация черного и золотого цвета...
      - Одни и те же цепи связывают мыслителей и в Африке, и в Европе, высказал я предположение. - Всюду одно и то же, и всюду мыслители рвутся к небу.
      - Я согласен с вашей догадкой, - сказал Брагинцев. - Но кто же автор этой отчаянно смелой по тем временам идеи?.. Вы знаете, методом исключения можно выделить пять-шесть ученых-гуманистов, мысливших таким образом..,
      - Вероятно, но мы с Вербининым склонны дождаться письма Мамаду Диопа, сказал за меня Березкин. - Не будем запутывать и без того запутанную историю.
      Глава шестнадцатая
      и последняя, в которой проясняются все неясные вопросы этого сложного затянувшегося расследования и бросается общий взгляд на затронутые проблемы с высоты африканской мечети в городе Дженне
      Березкин был по-своему прав. Раз письмо уже послано, то проще дождаться письма, а потом, если потребуется, начинать какие-либо дополнительные изыскания.
      Но рассуждать так, как мы, могли только люди, уже давно приобщившиеся к расследованию загадки Мыслителей и-что тоже немаловажно-уже успевшие устать.
      Иное дело - Брагинцев, впервые увидевший проблему во всем объеме. Отнюдь не понуждая нас к этому, сам он, великолепно зная историческую литературу и приняв к сведению результаты хроноскопии, произвел кое-какие сопоставления и быстро пришел к выводу, поразительному по своей простоте и логичности (позднее он подтвердился).