Темень стояла беспросветная, тучи заволокли все небо. Ледяной ветер с Мичигана врезался в сосновый бор, пронизывал его насквозь и взлетал по холмам вверх.

Никто не ждет в это время милосердия от природы. Солнечных дней уже не бывает, а дожди прекращаются на час или два, но не больше.

Слим прижался к дереву и не шевелился. Он все в своей жизни делал добросовестно, и, если Крис распорядился, что этой ночью должен дежурить он, значит, он дежурил так, словно оберегал от нападок собственную жизнь. У него заледенели кости, но Слим не мог позволить себе сделать ни одного движения. Слух, зрение, осторожность — были его лучшими помощниками в жизни, и они не обманывали его. Он слышал, как минуту назад хрустнула ветка. Через двадцать секунд хруст повторился. Шум исходил справа, футах в десяти от него. Слим уже не сомневался в том, что на их территорию забрели незваные гости. Трусливые, осторожные и не слишком уверенные в себе. Но они знали, куда и зачем идут. Слим не знал, сколько их, но знал, что никого не подпустит к коттеджу.

Всю территорию пролеска вокруг коттеджа Слим выложил широкой тропой сухих веток, которую невозможно миновать. Любой нарушитель попадал в зону сушняка и не мог пройти незамеченным и неуслышанным. Чужаку придется сделать по меньшей мере четыре или пять шагов с хрустом под ногами. Это позволяло Слиму не брать с собой фонарь, и оружие, которое он не выносил.

Хрустнуло в третий раз. Совсем рядом. Слим напрягся. В воздух взметнулась крупная птица и улетела, шумно хлопая крыльями. Тело его сжалось, как пружина, готовясь к атаке. Он мог бы дотянуться до него рукой, но боялся промахнуться и выдать себя.

Ветер донес до него запах вспотевшего тела. Ветер помогал Слиму, а не противнику, это и есть справедливость.

Вдруг сверкнула молния. Вспышка на долю секунды, но она решила все. Силуэт в черном находился в двух шагах. У него не оставалось времени на раздумье, враг его также заметил. Слим рванулся вперед и выбросил правый кулак прямо перед собой. Чужак был готов к атаке. Он уклонился в сторону, и Слим лишь задел его ухо костяшками пальцев. Он сбросил плащ и встал в стойку. Черная тень сделал то же самое. Во время удара чужак что-то обронил: то ли фонарь, то ли пистолет. У него оставался один способ обороны.

В ушах Слима зашумел стадион. Он чувствовал себя на ринге. Он так истосковался по настоящему бою. Он был готов, и он пошел в атаку.

Природа сжалилась над ними, и черная туча на несколько секунд сползла с лунного диска, осветив голубым светом небольшую поляну. На траву упали длинные черные тени. Через секунду тени зашевелились.

Толпа гудела! Раздался гонг, и комментатор начал матч, брызгая слюной в микрофон.

Слим наносит второй удар! Удар в корпус, но его противник не сдается, он ловок и знает толк в своем деле. Поединок продолжается, разминка затянулась. На удар Слима противник отвечает сильным выпадом левой в корпус. У Слима сбито дыхание, но такие боксеры, как Слим Патерсон, не сдаются. Он продолжает напирать и наносит противнику свинг в голову, но удар проходит скользящей дугой и даже не лишает «черную тень» равновесия. Противник наносит хук левой и достигает цели. У Слима сломлена дыхалка. Пыл боксера затухает, Слим собирает силы в кулак и наносит прямой правый в голову. Удар достигает цели, противник падает, но тут же вновь оказывается на ногах. Толпа аплодирует. «Черная тень» идет в атаку и наносит серию ударов в голову, но Слим уходит вниз и в извороте наносит крюк левой снизу. Противник отпрянул, и кулак сминает ему нос, спасая подбородок. Опытный мастер пользуется секундой и продолжает начатую атаку, нанеся еще два коротких прямых в голову. Противник вошел в клинч и повис на Слиме, но чемпион не любит преждевременных лобзаний, он отталкивает «черную тень» и наносит свой коронный крюк правой в подбородок. Удар века! Толпа стонет!

Что-то хрустнуло, и парень в черном рухнул на землю, как срубленное дерево.

Отдышавшись, победитель наклонился над поверженным противником и перекатил его на спину. Голова его резко откинулась назад. Слим понял, что у парня сломаны шейные позвонки. Он попытался нащупать пульс, но не нашел его. Соперник был мертв. Слим знал этого парня и не ошибся — он представлял из себя серьезную опасность.

В трех шагах от него неожиданно вспыхнул яркий луч карманного фонаря и ослепил Слима. Бойня не окончена. Этого и следовало ожидать. Слим провел рукой по траве и нащупал камень. Он зажал гладкую омытую волнами Мичигана гальку в кулаке и медленно поднялся на ноги.

— Не вздумайте шевелиться, стреляю без предупреждения!

Слим не шевелился. Расстояние было слишком большим, чтобы допрыгнуть до цели и не схлопотать свинца. Луч слепил глаза, и он не видел своего противника, он ничего не видел, но голос его узнал сразу.

— Стойте спокойно, Морган, и не шевелитесь. Я видел ваши способности и не подпущу вас к себе.

Фонарь на секунду соскользнул с лица Слима, осветил руку в черном плаще, в которой был зажат кольт-45, затем луч полоснул по лицу чужака и вернулся на исходную точку.

— Узнали, мистер Морган?

— Разумеется, лейтенант Мекли Мейсон. Я не сомневался, что и вы где-то здесь, когда увидел физиономию вашего помощника. Я уделил ему слишком много времени и, выиграв у него, проиграл вам.

— Это хорошая черта, — признаваться в своем поражении. Но вы не сейчас проиграли, вы давно уже проиграли. Бедняга Эдисон! Он не увидит, как вас поведут на казнь. Вы только что убили сержанта полиции Эдисона Дойла, и по законам штата Иллинойс вас ждет смертная казнь.

— Не валяйте дурака, Мейсон. Это вы его убили!

— Что?

— Вашего свидетельства недостаточно для вынесения вердикта «виновен». К тому же вы вторглись на чужую территорию, а частная собственность у нас также охраняется законом. Парня могли загрызть собаки, и я могу их спустить.

— Не лгите, Морган, у вас нет собак, и вам не отвертеться.

— Вы знали, что я убью его, и только поэтому не пришли своему коллеге на помощь? Мне казалось, что вы цените его. Во всяком случае, мне так показалось, когда вы приходили к нам с обыском. Или, точнее, в поисках мнимых преступников, мифических разбойников.

— Да, Морган. Тогда я вам не поверил. У такой женщины, как Тэй Моргай, не может быть мужа с прошлым боксера-неудачника. Я никогда не забывал о, вас. И возле дома Майры Браун я вам не поверил, что вы случайно оказались там. Вы мужественный человек. Когда слетела окровавленная простыня с трупа Чезаре Кастелани, на вашем лице не дрогнул ни один мускул, а толпа взревела. Но у вас расширились зрачки, которыми воля человека не способна управлять. Но тогда у меня не хватило доказательств против вас. Вы же приходили в этот дом через неделю. Вас описала консьержка, вы ее помните? Пухлая блондинка. В ту же ночь вы вздернули на веревку Патти Муир в клубе «Белая роза» и разыскали Майру Браун у ее полоумного любовника. Ее вы тоже повесили. Но по каким-то причинам ее смерть наступила утром.

— Долго продержалась на табуретке. Пришла в чувство и решила, что с ее грехами на этом свете делать нечего.

— Итак, вы отомстили подружкам погибших бандитов…

— Не пыхтите, Мейсон. У меня железное алиби на эти дни. Вам не с чем прийти в суд, и ни один прокурор вас не будет слушать.

— А если я докажу вашу причастность к банде Дэйтлона?

— Абсурд.

Слим сжимал в руке камень и ждал удобного момента, но лейтенант не терял бдительности, и пистолет был крепко зажат в его руке.

— Так что вас привело в частные владения, лейтенант? На дворе холодная ночь…

— Двадцать пять тысяч долларов. Как вы не поймете, что вы меня не интересуете и мне плевать, посадят вас на электрический стул или нет. Не в вас дело. Взять вас я мог давно, но этим лишь спугнул бы Дэйтлона. Это за его голову предлагают деньги! Ясно, что вы его шестерка и после гибели Чичелли и Кастелани выполняли его приказ. Были бы вы боссом, то лежали бы в теплой кровати в объятиях мисс Морган, а не мерзли бы здесь! Но ее руки греют кого-то другого. Вот его я и хочу повидать.

— Вы уверены, что это Дэйтлон?

— Теперь уже не только я уверен, а вся полиция. Но этот коттедж я припас для себя. В нем спит моя премия. На нашем шоссе найден труп доктора Филла, который оперировал Дэйтлона. И на нашем шоссе обнаружен знаменитый «крайслер». Наверняка он стоит в вашем гараже.

— Что вы хотите, лейтенант?

— У меня и к вам выгодное предложение. Вы уходите. Вот так просто, берете и уходите. Я не буду вас задерживать. Вы же понимаете, что убить вас я мог десять минут назад. Но я этого не хочу.

— А Эдисона Дойла хотели?

— Конечно. Но вы умный человек и без того понимаете, что если бы не вы, то я его пришил бы сам, а свалил на вас. Двадцать пять тысяч не делится пополам. Эта сумма должна принадлежать одному человеку.

— Я был уверен, что вы пристрелите меня, но то, что отпустите… Трудно себе это представить.

— А вы попробуйте. Уходите. Я один доведу дело до конца.

— А если вы не вернетесь?

— Через час или два пойдет группа поиска. В нашем участке сидят джи-мены. Они ждут возвращения десяти групп. В том числе и меня с Дойлом. Но я знаю, что остальные коттеджи пустуют. Ребята скоро вернутся с пустыми руками, а я должен занести в протокол обнаружение. Вот вам и премия. Зачем вам губить себя, Морган? У вас полно сил и энергии. Вы свободный человек, и вас нет в полицейском досье.

— А как же сержант?

— Его закопают. Насколько я знаю, так поступают с трупами. Подумайте. Даю вам две минуты. Либо свобода, либо смерть.

Слим усмехнулся. Его охрана носила символический характер. Тэй, Крис и Шерри уехали в кино и уже не вернутся обратно, ночь они проведут в мотеле. Стив и Люк уехали утром. В коттедже остались Чико и Джо. Чико привел свою девчонку, и они втроем красят машину. Его никто ни в чем не сможет обвинить, ни у кого нет ни одной его фотографии, и парень со спокойней душой пошлет копов к черту, если те успеют приехать до их отъезда. Что касается Джо, то его описание есть в досье. Он участвовал в нападении на больницу, и его запомнила дежурная медсестра. Но что ему до Джо? Слим никогда не любил чернокожих. На одного негра больше, на одного меньше. Кому какое дело до этих мелочей. Слим думал о таких вещах не потому, что в нем томилось сомнение. Он просто пытался рассуждать по логике лейтенанта, но у Слима имелась своя логика. Крис приказал ему охранять участок, и он его охранял, а кто там в доме, не имело большого значения. Он знал, что ни один коп не перешагнет рубежи святая святых.

— Ну, что вы решили, Морган?

— Я думал о ваших ошибках.

— Ошибках?

— Конечно. Вы забыли о своем долге и погнались за деньгами. Вы не вступились за жизнь напарника и остались один на один со мной.

— О чем вы говорите?

— О том, что трупы обычно закапывают в землю. Можно одного, а почему бы не двоих?

Слим сделал небольшой разворот, словно его кто-то позвал, и занес руку назад. Мейсон не успел среагировать. Он не понял маневра.

Слим видел цель. Полтора фута выше фонаря. И в одну секунду он швырнул камень. Мейсон уже не думал. Он стрелял. Шесть выстрелов подряд. Камень рассек ему ухо и сбил фуражку, но голова не пострадала. Но в тот момент, когда камень попал в него, он выронил фонарь на землю и уже не видел противника. В обойме не осталось ни одного патрона. Мейсон упал на колени и начал шарить по земле. Ему было страшно.

Первые две пули, выпущенные из оружия полицейского, угодили в ствол дерева, третья — в плечо Слиму, четвертая в грудь, пятая — в живот, а шестая ушла в землю.

Когда лейтенант нашел свой фонарь и осветил то место, где был противник, он увидел его, лежащего на спине с раскинутыми в стороны руками. Его грудь была залита кровью, и он не шевелился. Лейтенант выстрелил еще несколько раз, но пистолет только щелкал.

Мейсон подполз на четвереньках к Слиму и заглянул ему в лицо. Мертв!

Мейсон был сегодня не в форме, либо звезды не благоволили к нему, но он допускал ошибку за ошибкой.

Сильные руки схватили его за горло и сжали в стальные тиски. Труп, истекающий кровью, ожил. Мышцы лейтенанта онемели, он испытал такой сильный шок, что не в силах был сопротивляться. Он колотил руками по простреленной груди Слима, а ногами по земле.

Слим еще дышал, он не чувствовал боли, он знал только одно, что здесь пролегает граница, через которую никто никогда не пройдет.

Пальцы вцепились в ткань, в твердую плоть, он тянул их к себе, все сильнее сжимая руки. Теперь он уже не мог расцепить их, его свело судорогой. Он услышал страшный хрип, и теплая кровь полилась из горла лейтенанта ему на лицо. Тело Мейсона обмякло и всей тяжестью придавило Слима к земле. Полицейский уже не шевелился, замерев на груди у боксера.

Слим знал, что коп не ушел. Он не мог разжать руки, но это не имело значения. Коп уже никуда не уйдет! По лицу Слима скользнула слабая улыбка. Так он с ней и остался, упав в черную бездну смерти.

Сарай превратился в танцплощадку, пропахшую краской. Чико и Тина танцевали под мелодичное пение часов, которые Чико повесил на шею, как медальон. Джо сидел на перевернутой металлической бочке и отстукивал тонкими пальцами такт. Им было весело.

— Так ты мне не ответил, Джо, — торопливо говорила Тина. — Ваш хозяин возьмет меня с вами?

— Этого никто не знает, дорогая Тина. Хозяин — человек непредсказуемый. Все зависит от того, под какое настроение вы попадете.

— Но он не может воспрепятствовать любви. У него же у самого роман. Почему мы не можем путешествовать парами? Я невеста Чико, и он не может меня бросить и уехать один.

— Я придумал! — воскликнул Чико, кружась в вальсе на земляном полу. — Мы подговорим Шарлотту. Она сумеет убедить Криса, что Тину нужно взять. В конце концов должна быть справедливость. Шарлотта нас поймет. Это Тэй — ледяная статуя, ничего понять не может. И что он в ней мог найти?! Не женщина, а кусок льда из замерзшего яда.

— Напрасно ты так, Чико, — мягко сказал Джо. — Она очень умная женщина, и её холодный расчет не один раз остужал необузданный пыл хозяина. Сейчас она страдает, но это же понятно. Ни одна женщина в мире не сможет пережить такой потери.

— Глупости! — крикнула Тина и, уставшая, села на ящик, покрытый газетами. — Я устала! Вот я, та самая женщина, которая не сможет перенести разлуки с Чико.

— Я думаю, мы этот вопрос скоро решим! — сказал Чико и, сняв часы с шеи, взглянул на циферблат.

— Одиннадцать вечера. Кино уже кончилось, и Крис со своими дамами уже в мотеле. Нам не пора?

— Придется еще часок переждать, — сказал Джо. — Краска должна хорошенько просохнуть. Ты видишь, какой ветер? Вся грязь с дороги налипнет на машину, и считай, труды прошли даром. В полночь поедем.

— Да. Не забыть бы Слима в лесу. Он уже, наверное, задеревенел и превратился в сосну от этого кошмарного ветра. Ну, что там делать? В коттедже даже спичек не осталось, которые можно украсть.

— Ты не прав, Чико. Слим железный человек! Хоть Слим меня и не очень любит из-за цвета кожи, но Слим не раз спасал наши шкуры. У него нюх, как у собаки. Он за милю чует беду.

— Мне его не понять. Человек-машина! Я сотни раз пытался с ним заговорить, но натыкался на стену. Он подозревает всех и вся. Вот они с Тэй и спелись. Только и слышишь: «Слим, зайди ко мне в комнату, ты мне нужен». — Чико прошелся по кругу, виляя бедрами, и все засмеялись. — И Слим идет шушукаться с ней. А еще этот грязный небритый старик с помойки, который повсюду воняет своим огрызком сигары. И где он такие находит?! Великолепная троица! Я таких не понимаю! Люди в масках. То ли дело Тони! Это был человек с открытым сердцем! Таких больше не существует! — Чико с грустью посмотрел на часы. — Или Брэд! Человек, у которого не было соперников! Ему не было равных! На такого всегда можно положиться и не оглядываться назад, когда такой парень идет за твоей спиной. А Олин? Я не встречал людей веселей и остроумней. Ему все было нипочем. Для него обчистить банк или керосиновую лавку — одно и то же. Он не жил, а скользил по жизни.

— И поскользнулся! — добавил Джо. — А ты наблюдательный паренек, Чико. Всем дал характеристику. Я, конечно, не буду тебя спрашивать о твоем идоле — Дэйтлоне-банкире, но хочу спросить о тебе. Кто ты сам? Ты имя свое помнишь?

Тина удивленно посмотрела на возлюбленного.

— Боже мой, разве тебя зовут не Чико?

— Так меня прозвал Крис, когда подобрал на дороге. Мне и рассказать о себе нечего. Я человек без биографии и собственного лица. Отца я вообще не видел и даже не знаю его имени. Я остался один в тринадцать лет. Мать у меня была добрым человеком, но не всегда. Мне иногда казалось, что она меня ненавидит. Себя она называла свободной белой женщиной. Так себя называют все, кто пасется по вечерам вдоль улиц, где полно ресторанов. Вот ее свобода в этом и заключалась, что она занималась поисками денег, чтобы сводить концы с концами, а я болтался по дворам и трамваям в поисках ротозеев, у которых бумажники торчали из разных карманов.

Мать уже не была молода, и клиенты к ней не липли. Когда она ловила какого-нибудь забулдыгу и притаскивала его домой, то мне приходилось ночевать на улице. Но в Санта-Барбаре тепло. В то время мы жили в Калифорнии. Я спал на пляжах, под лодками, а утром таскал часы у купающихся ротозеев. Как правило, меня спасали ноги, а не ловкость. Домой я возвращался голодным, но мать уже с утра успевала пропить все, что заработала за ночь. Она с трудом держалась на ногах, и тут все начиналось. Вся ее желчь выливалась на меня. То она била меня, чем ни попадя и при этом называла отпрыском грязной крысы. В эти минуты глаза ее становились красными и наполнялись гневом. Иногда мне казалось, что она может убить меня. Но нередко на нее нападала хандра и плаксивость. Она клялась, что никогда не бросит меня, что она меня любит, и когда я вырасту, то стану очень богатым и образованным человеком, как мой отец. Но его имени никогда не произносила, даже в пьяном виде. Честно говоря, меня этот вопрос не очень-то волновал. Я не понимал смысла слова «отец».

Обстановка изменилась, когда мы переехали в Иллинойс. Спустя месяц у матери появились деньги. И это были немалые деньги. В доме перестали появляться мужчины, появился ледник, и в нем лежали продукты. Мать даже делала мне подарки на Рождество и День Благодарения. На стол стелили белую скатерть и ставили праздничный яблочный пирог. Конечно, она выпивала, но значительно реже и не дома. Я знал, что она заглядывала в бар на соседней улице. У нее были там приятели, с которыми она могла поговорить по душам за рюмкой. Но это все мелочи по сравнению с тем, что происходило раньше. Главное, я почувствовал заботу о себе.

Нормальная человеческая жизнь длилась недолго. Я уже тогда чувствовал, что мне на роду написано быть бродягой и изгоем. Нервное напряжение меня не покидало ни на один день. И этот день пришел. Мать сбила машина. Насмерть. Меня не пустили даже в морг, и хоронили ее в закрытом гробу. На похоронах присутствовал только Джерри, родной брат матери. В это время он вышел из тюрьмы в очередной раз и в очередной раз провертывал аферу. Мелкая сошка. Он всю жизнь ходил в шестерках у крупных боссов и радовался любой подачке. Скользкий тип. Он забрал меня обратно в Калифорнию. Мы прожили в Санта-Барбаре один месяц, и его нашли на шоссе возле Лос-Анджелеса у перевернутой машины с проломленным черепом. Это рок! Он преследует нашу семью. Через месяц меня схватили за руку, когда я вытягивал бумажник у одного простофили из заднего кармана. Так я очутился в колонии для несовершеннолетних. Год назад с четвертой попытки мне удалось бежать. Там было несладко. Многие взрослые говорили, что в детстве им приходилось сидеть в колониях для несовершеннолетних, и, когда они попали в тюрьму, они попали на курорт.

Я вернулся в Иллинойс, но светиться мне нигде не хотелось. Я ехал, не зная куда, сменял одну попутку другой. Мне всегда нужно было туда, куда ехала машина. Так, в один из сумрачных дней я застрял на бензоколонке. Хозяин заболел. Его свалила лихорадка. Он попросил меня обслужить машины за еду. Я проторчал у него неделю, пока он не встал на ноги. Старик оказался неплохим человеком и предложил мне жалованье и стол. Я работал по ночам, а он днем.

Спустя год на заправке остановился Крис, и моя жизнь изменилась. Могу признаться, дамы и господа, я считаю, что фортуна повернулась ко мне лицом, и мне, наконец, повезло в жизни.

— Это потому, что ты встретил меня, — сказала Тина и обняла его за плечо. — Но как же тебя зовут?

— Дурацкое длинное имя Арчибальд. Коротко Арчи. Арчи Уэйн. Уэйн по матери.

— А мне Арчи больше нравится, чем Чико.

— Я уже успел забыть о своем имени. Крис сказал, что придет время, когда мне придется забыть о Чико и выйти на улицу без оглядки под своим настоящим именем. Он так и не захотел узнать, как меня зовут. Никто меня об, этом не спрашивал. Даже Тони — человек, который спас мою, глупую жизнь.

— Спасибо тебе, Тони! — произнесла Тина. — Да будет земля тебе пухом. Ты спас для меня Арчи, и мы будем всю жизнь молиться о тебе.

— Молитва не поможет. У Тони осталась дочь. Ей четырнадцать лет. Мы должны взять ее под свое крыло.

— Удочерить? — удивилась Тина. — Но она моложе меня лишь на четыре года. Через пять лет я начну тебя ревновать к ней.

— Глупости! Она дочь великого человека, который любил ее больше жизни. Мы должны заменить ей отца.

— Ты прав, малыш, — сказал Джо. — Все мы здесь стали одной семьей. Мы не привыкли показывать своих чувств, но каждый из нас готов отдать жизнь за другого.

— Поздно ты заговорил об этом, Джо! Никого не осталось. Как говорит Крис: «Смерть не сверяет свои шаги с календарем». Наша порода изгоев не доживает до старости. Мы живем сегодняшним днем. Стив и Люк не наши люди, и я не хочу идти с ними в одной упряжке.

— Но хозяин сказал всем, что опасной работы больше не будет.

— Ты наивный мечтатель, Джо. Такой большой, такой взрослый, а рассуждаешь, как ребенок. Ты можешь себе представить Криса, лежащим на диване с сигарой в одной руке и газетой в другой, рассуждающего о биржевых сводках?

— Трудно такое представить, но если Крис заинтересуется биржей или игорным бизнесом или чем-нибудь таким, что может приносить хорошие доходы, я поверю, что он поставит автомат в угол и накроет его чехлом. Крис пылкая натура, его легко зажечь стоящей идеей. Ведь в банковском деле он уже все сказал. Ему не кого и нечем удивлять. А если так, то он непременно сменит свой профиль.

— Ладно, согласен! Но мы ему всегда будем нужны!

— С этим трудно не согласиться.

Джо спрыгнул с бочки, подошел к свежевыкрашенному фургону с красными крестами на дверцах и ощупал металл.

— Ну вот, высохло. Теперь можно ехать.

— Можно. А ты не хочешь сходить за Слимом? Не оставлять же его в лесу сторожить сосны.

— Ты прав.

Джо открыл дверцу кабины и включил фары, которые осветили гравийную дорожку, ведущую к воротам.

— Ладно, я его приведу, а ты. Арчи, убери оружие из кабины. Нам не нужны неприятности в дороге. Ночью могут остановить из любопытства.

— Зачем? Я сяду за руль в белом халате, рядом сядет медсестра. Кому придет в голову нас останавливать? А если и так, то в машине есть носилки, и вы со Слимом сойдете за санитаров. Нас никто не знает, Джо. Все, что нам могут пришить, — это угон фургона. Но и это еще нужно доказать! Он другого цвета, и у него новые номера. Это же больничная машина. Фокус себя оправдал и не раз. Крис уже использовал этот вариант. На этом шарабане мы доедем до Мексики без единой остановки и проверки.

— Ладно. Но береженого Бог бережет!

Джо достал из отделения для перчаток фонарик и направился к выходу.

— Ну вот, с коттеджем все, — мечтательно сказал Чико. — Сколько здесь было интересного! Теперь мы с тобой отправимся на юг и станем богатыми и уважаемыми людьми. Поживем пару лет в тихом городишке, а лотом я выдвину свою кандидатуру в мэры. Пройдет еще пара лет, и я стану губернатором Техаса!

— А потом президентом Соединенных Штатов?! Болтун! Ты сам такой же мечтатель, как и Джо. Надо ставить перед собой задачи-минимумы. Первая задача — это добиться разрешения Криса на мою поездку.

— Нет, моя красавица! Ты не умеешь мыслить глобально. Люди без фантазии становятся кухарками и таксистами. Мы рождены для большего, для лучшего.

— А меня бы устроил маленький домик, работа сестрой милосердия и куча ребятишек с курчавыми, как у тебя, чубами. А кем ты будешь, почтальоном или портным, мне все равно. Счастье — это родной дом, уют, тепло и любовь.

Они слышали, как скрипнули ворота, и Джо успел приоткрыть одну створку. Но дальше произошло непонятное. На территорию ворвалась машина, на подножках которой сидели люди с автоматами. Бампером сбило Джо. Он отлетел назад и упал на землю. Машина мчалась вперед. Джо уже был под колесами, и его смяло.

Тина закричала во весь голос, и автоматные очереди прополосовали санитарную машину. Одна фара погасла. Тину отбросило в сторону, словно ее подхватил ураган. Девушку разорвало на куски. Чико продолжал стоять, ничего не понимая. Ни одна пуля не задела его.

Внезапно он заревел, как раненый зверь. Он рванулся к кабине, схватил с сиденья автомат и, отскочив за стальную створку ворот, открыл огонь. Ветровое стекло черной машины превратилось в песок, машина свернула с дорожки и уткнулась в розовые кусты.

Люди соскочили с подножек и бросились на землю. Из машины вышел только один человек, но простоял на ногах он меньше секунды. Качнувшись, он упал лицом в ухоженный куст чайных роз.

Чико перекатился в дальний угол сарая и выскочил из него с обратной стороны. Сейчас у него была возможность пронырнуть через кустарник и юркнуть в лазейку, через которую он ходил к Тине на свидание. За забором была только одна тропа, которую нужно знать, иначе упрешься в сосновый забор и свалишься в овраг. У Чико была возможность уйти.

Трудно понять парня в этом возрасте. Он обогнул сарай и, пригибаясь, перебежал к коттеджу. Обойдя его с тыльной стороны, он влез в окно кухни, перебежал в гостиную и влетел на второй этаж.

Самой лучшее обозрение округи открывалось из бывшей комнаты Брэда. Чико подкрался к окну, сорвал занавеску и выбил стекло прикладом. Легавые все еще продолжали обстреливать сарай. Сейчас он видел почти всех, исключая двух-трех, которых загораживала машина.

Чико вскинул автомат и открыл прицельный огонь. Двое в форме так и застыли с оружием в руках, уронив простреленные головы на землю.

Чико ликовал:

— Ну что, ублюдки? Получили, сучьи дети?!

Он продолжал поливать из автомата. Еще один тип в штатском перестал стрелять и замер.

— Ну что, вонючка, уткнулся в землю? Нюхаешь, чем смерть пахнет?!

Из-за машины выбросили гранату. На первом этаже раздался взрыв. Из окон рвануло пламя. Коттедж загорелся. Дым потянуло вверх, и Чико уже не видел перед собой цель. Он перебежал через две комнаты и оказался в апартаментах Криса. Но и здесь висела дымовая завеса. Чико не стал суетиться, выбив окно, он открыл огонь наугад.

Через пять секунд у него кончились патроны. Он отбросил автомат в сторону и выхватил из-за пояса пистолет. В этот момент он услышал шаги по коридору. Их было двое или трое. Чико отошел к стене и встал за шкаф. В комнате слишком темно, и его не заметят в первую же секунду, а это главное. Он взвел курок и направил оружие на дверь.

Тишина. Противник пытался разгадать, где он. Но Чико не собирался себя выдавать. Все получилось не так, как он хотел. Дверь скрипнула и открылась, Чико выстрелил, но никто не вошел, и пуля улетела в коридор. Дверь приоткрылась во второй раз. Чико не стрелял, но никто и не входил. Просто в комнату бросили гранату. Вспышка, и все полетело к чертовой матери.

Вечерний сеанс в кинотеатре «Байограф» заканчивался в десять вечера. Мокрый асфальт отражал яркие неоновые рекламы развлекательных заведений на Линкольн-авеню.

Здание кинотеатра было угловым и одной стороной выходило на Тридцать седьмую улицу. Это создавало определенные сложности для «охотников». До конца сеанса оставалось еще десять минут, но район и улицы уже были блокированы.

После обхода Чинар вернулся в машину и сел на заднее сиденье. За рулем сидел сам комиссар. Сегодня они были наблюдателями. По соглашению с ФБР, Легерт забирал женщину в красном, имени которой в федеральной полиции не знали. Но это не имело значения, они получали главный кусок пирога, и такие мелочи их не интересовали.

Машинка комиссара стояла в двадцати ярдах слева от входа, там, где было условлено. Переднее место рядом с водителем оставалось свободным.

Легерт спросил:

— Что там творится?

— Чехарда. Джи-менов больше, чем зрителей в зале. Но я обратил внимание, шеф, что из зала имеется четыре выхода. Мы пасемся с вами у главного, но он не единственный.