В этой комнате побывал окружной прокурор и сказал, что подобные испытания в его возрасте чреваты плохими последствиями. Он назначил вместо себя следователя Ролекса, который славился тем, что умел загонять в тупик любого подозреваемого. Ему и поручили вести допрос. От криминальной полиции был назначен лейтенант Элквист — в качестве человека, участвовавшего в аресте преступников, но без права вмешательства. От федеральной полиции прибыл агент Холлис. Его босс счел, что такой мелочевкой самому заниматься не следует, но протокол допроса должен лечь на стол к нему, а уж потом с ним могут ознакомиться остальные участники или, как их уже называли, «охотники».

Милых подружек подвергли допросу третьей степени. В этом случае беседу проводят в специальном помещении, где стены, потолок и пол сверкают ослепительной белизной. В комнате не было окон, а единственная дверь не отличалась от стен. Вместо окон здесь горели мощные прожекторы, стоящие перед столом, и направлены они были в центр комнаты, где стоял единственный табурет. Лучи накалили воздух до предела. Стоящий на столе вентилятор, который обдувал экзекуторов, плохо спасал положение.

У всех входящих в это помещение очень быстро развязывался язык, и представителям закона не приходилось прибегать к запрещенным физическим методам воздействия.

Ее ввел полицейский и, усадив на табурет, тут же вышел. Девушка находилась в десяти футах от стола, которого она не видела. Прожекторы били по глазам. Она попыталась отвернуться, но ничего вокруг себя не увидела, белый свет был везде и слепил ее. Через несколько секунд она уже взмокла от невыносимой жары.

Из красотки она превратилась в жалкую общипанную курицу, на которую не обратит внимания и горбун из трущоб.

— Итак, мисс, приступим, — раздался резкий скрипучий голос. — Ваш допрос ведут представители высших эшелонов власти штата Мичиган. От нашего решения зависит ваша дальнейшая судьба. Вас арестовали в мотеле «Атланта», и уже доказано, что вы были любовницей и соучастницей Чезаре Кастелани. Ваше имя Майра Браун. Вам грозит тюремное заключение от десяти лет и выше за укрывательство особо опасного преступника и за соучастие в его преступлениях.

— Я не участвовала ни в каких преступлениях!

— Быть любовницей такого отъявленного бандита, как Кастелани, и не участвовать в преступлениях? Побойтесь Бога, мисс Браун! Одно то, что вы все о нем знали и укрывали его от полиции, — уже преступление. Присяжные не поверят ни одному вашему слову.

— Я не знала, что он преступник! — взвизгнула Майра.

— Только шлюхам неведомы имена клиентов и род их занятий, но вы себя к ним не причисляете, насколько мне известно. Глупо утверждать, что при вас не велись разговоры о грабежах и налетах. Глупо утверждать, что вы не видели у Кастелани оружия и не знали, каким способом человек добывает себе деньги на пропитание, и не только на это! По утверждениям свидетелей, вы находились в окружении преступной группы последнюю неделю. Это очень большой срок для тесного знакомства в тех условиях, в которых вы находились.

— Я свободная белая женщина, и мне уже двадцать три года, так что я сама могу выбирать, с кем мне спать, а с кем нет.

— Хороший ответ. Думаю, что суд вам прибавит лишних пару лет за это заявление, но никак не скостит срок.

— За что?! Докажите, что я преступница! Я не совершила ничего предосудительного.

— Любопытное заявление. Суд его воспримет как заведомую ложь, а присяжные оскалят зубы. Вы же сирота, мисс Браун. Отец вас бросил еще в детстве, а мать давно умерла. Вы работаете в цветочном салоне у Тайры-сан за тридцать пять долларов в неделю. Не так ли? К тому же за последний месяц вы ни разу там не появились. Так?

— Допустим! Что из этого?

— Допустим, то, что и зарплата невелика! Как же тогда объяснить, что вы снимаете пяти-комнатную квартиру на Линкольн-стрит, в одном из самых фешенебельных районов города, и щеголяете в норковой шубке, а в вашей сумочке лежит перстень с алмазом с булыжник величиной и золотая пудреница, инкрустированная бриллиантами? И все это вы приобрели на ваше жалованье?

— Это подарки разных мужчин, но не Чеза.

— Назовите их имена и адресаты проверим.

— Этого еще не хватало!

— Вы и на суде так ответите?

— Жюри присяжных не доведет дело до суда. У вас нет прямых улик против меня.

— Наивное заблуждение! Вас будут судить! Мы предлагаем вам спасение за адрес Чезаре Кастелани. Если вы скажете, как его найти, то вы спасены. Если нет, то мы объявим прессе, что вы все нам рассказали, и ослабим вашу охрану. Вам перережут горло в собственной камере.

— Что вы от меня хотите?

— Где Кастелани? Если вы дадите нам конкретный и точный ответ, то мы вас отпустим сразу же после его поимки. Это для вашей же безопасности. В противном случае тюрьма неизбежна. Подумайте о себе, вам только двадцать три года, у вас вся жизнь впереди! С вашими внешними данными вы всегда найдете себе приличного парня и устроите семейный рай с детишками. Дом, семья, дети, свобода — либо решетка. Через десять лет вы же выйдете инвалидом! Не ломайте себе жизнь, мисс Браун.

Воцарилось молчание. Девушка закрыла раскрасневшиеся слезящиеся глаза. Через несколько секунд она сказала:

— У меня назначена с ним встреча. Если его арестуют в момент свидания, все поймут, что я его заложила.

— Не обязательно. Мы устроим ему несчастный случай по пути на это свидание.

— Каким образом?

— Где вы встречаетесь?

— Он придет ко мне завтра вечером. Когда он отвел нас в свой номер, он мне сказал, чтобы я его ждала дома в шесть вечера. Он придет обязательно.

— Все очень просто. Подъезжая к вашему дому, его машина столкнется лоб в лоб с самосвалом. Газетчики даже не узнают о том, кто погиб в автокатастрофе. Теперь вы можете жить со спокойной совестью.

— Вы бы, наверняка, так и жили, но я не могу.

— Не капризничайте, мисс Браун. И не вздумайте предупредить своего дружка.

— У меня нет уже никого.

— Подойдите к столу и подпишите показания.

— Я ничего не вижу. Тут нет никакого стола.

Элквист встал и помог измученной женщине подойти к столу. Она едва держалась на ногах и вряд ли соображала, что делает.

Майра подписала протокол и Ролекс вызвал конвоиров.

— Сопроводите «свободную белую женщину» в камеру, ей необходимо отдохнуть, а потом я дам на ее счет особые распоряжения.

Элквист передал эстафету полицейскому, и тот поволок несчастную к выходу.

Патти сидела на скамье в темном коридоре и ждала своей очереди. Ожидание тоже давало свой эффект. Темно-серые стены и тусклая лампочка в самом конце коридора, едва позволяющая видеть, что здесь происходит.

Патти изумилась, увидев Майру, постаревшую за день на десяток лет. Та ее даже не заметила, и вряд ли она вообще видела. Полицейский вел ее под руки, а она едва волочила ноги и стонала.

Патти посторонилась. Она была настроена агрессивно и собиралась устроить скандал на допросе. Плевать она хотела на копов. Ее никто ни в чем не мог обвинить. У этих толстолобых не было никаких доказательств.

Вскоре появился конвоир и холодно сказал:

— Идем, подружка. Сейчас ты будешь не лучше.

Патти вошла в комнату, из которой вывели Майру, и в первую секунду растерялась, прикрывая рукой глаза. Полицейский усадил ее на табурет и вышел.

Голос донесся откуда-то сверху или сбоку, она не поняла, но он просвистел, как удар хлыста.

— Патти Муир! Надеюсь, что вы умнее своей подруги. Вы будете говорить?

Девушка открыла глаза, но ничего, кроме яркой белизны, не увидела. Кто с ней говорит, она не понимала. Со всех сторон на нее бил ослепительный свет прожекторов. В помещении стояла невыносимая жарища. Воздух был горячий и спертый. С каждой минутой дышать становилось все тяжелее. У Патти было слабое сердце, и она почувствовала, что долго этого не выдержит. Однако это не означало, что она готова сдаться. Она ненавидела копов.

— Итак, вы Патти Муир, — продолжал резать слух скрипучий голос. — Вам двадцать пять лет, вы работаете в клубе «Белая роза» танцовщицей варьете и живете в том же клубе в апартаментах третьего этажа.

— И что из этого? — вызывающе спросила Патти, не зная, как спрятаться от кошмарной белизны. Она теряла ориентир, и ей казалось, что она висит в пространстве, не имеющем пределов.

— Очень хорошо. Вы выдавали себя за жену гангстера Джакобо Чичелли?

— Нет, — отрезала девушка, — я называла себя женой Дона Базена. Так этот человек мне представился и так он был зарегистрирован в мотеле.

— Базена не существует, и вы отлично знаете об этом.

— Понятия не имею. О Чичелли я слышу впервые, а его женой я зарегистрировалась, чтобы эта толстая поменьше языком болтала.

— Вы роете себе яму, мисс Муир. Ваши слова заносят в протокол, и вы будете обвинены в укрывательстве опасного преступника. От пяти до десяти лет тюремного заключения. Вы выдавали себя за жену бандита и вы будете обвинены в соучастии в преступлениях Чичелли.

— Чушь собачья! Вам не запугать меня!

— Смени тон, сука! Ты разве забыла, что твой дружок подарил тебе свой портрет, сорванный с витрины, где указывается его настоящее имя и перечень его преступлений. Этот пай-мальчик в правом верхнем углу красным карандашом оставил свой косолапый автограф: «Милой малышке Патти от любящего Джака!» Твоих куриных мозгов хватило лишь на то, чтобы этот портретик повесить над своей кроватью в апартаментах клуба. Нам ничего не стоит сличить почерк на портрете с почерком изображенного на нем лица. В тюрьмах сохранилось немало собственноручных показаний этого бандита! Советую не лгать нам, если не хочешь надолго угодить в каталажку.

— Что вам надо, — надрывно выкрикнула женщина.

— Адрес Джакобо Чичелли. Куда он ушел?

— Откуда мне знать?! Он не докладывал мне.

— Хочу вам напомнить, мисс Муир, если вы будете упрямиться, то вам придется сменить свои шикарные трехкомнатные апартаменты с персидскими коврами на более скромную квартирку, где спальня, столовая и туалет находятся на расстоянии одного шага друг от друга.

— У вас нет оснований для этого.

— Одного плаката над кроватью более чем достаточно. А суд постарается сделать так, чтобы присяжные были в числе банкиров. Вы забываете о куче свидетелей из мотеля, которые присягнут, что вы являетесь женой бандита. Хочу напомнить, что за неделю, проведенную вами в мотеле, ваш, так называемый муженек, участвовал в ограблении Первого Национального банка и унес с сообщниками шестьсот с лишним тысяч долларов. Жены всегда были сообщниками своих мужей, а фиктивные — тем более.

— Это ложь! Вы готовы все повесить на меня!

— Вешает суд и в прямом и в переносном смысле. Вас может освободить Джакобо Чичелли, если он как свидетель придет в суд и заявит, что вы не входили с ним в сговор и не участвовали в налетах. Но, как вы можете догадаться, мистер Чичелли этого не сделает, потому что ему плевать на вас и вашу судьбу. У него есть деньги, а значит, нет проблем в таких, как Патти Муир. Не забывайте, что ваш дружок на свободе, а вы у нас.

— Что вы предлагаете, черт вас подери?!

— Вы говорите, где мы сможем взять Чичелли. После его поимки мы вас освобождаем и забываем о вас. Посмотрите на себя! У ваших ног будут десятки таких, как Чичелли, и в сто крат лучше. Нашли кого защищать. Он же смертник! Не сегодня, так завтра его веселая и беззаботная песенка оборвется.

— Какие вы даете гарантии, что отпустите меня?

— Если мы его возьмем, то вы нам будете просто не нужны. Мы не собираемся ущемлять права тех, кто помогает правосудию.

Патти облизала потрескавшиеся губы кончиком языка. Она с трудом держалась и контролировала себя. Ей помогала злость. Но от болезни кружилась голова, и казалось, что она падает в пропасть без дна. Платье промокло насквозь и стало невыносимо тяжелым.

— Дайте воды! — простонала она.

— Адрес!

Она провела мокрой ладонью по лицу, убирая налипшие на глаза волосы.

— Джака ранили в плечо. Они еще до этого собирались ехать на ферму «Хот-Спринг». Это около сорока миль к югу. Там есть указатель. Старик Гровелл. Ветеринар. Он поможет Джаку…

Ее слова звучали, как бред больного. Патти покачнулась и упала с табурета на пол.

Ролекс нажал кнопку звонка, и появился конвоир.

— Заберите это с пола и унесите в камеру.

Он повернулся к стене и опустил рычаг тумблера. Прожектора погасли, на столе осталась гореть лишь настольная лампа.

Полицейский подошел к Патти и взвалил на плечо бессознательное тело. У него имелся опыт работы с теми, кто проходил через «белую комнату», как ее нежно здесь называли.

Конвоир нес Патти, как мешок соломы, нисколько не заботясь о том, что при каждом повороте ударяет женщину о каменные стены и углы.

Допрос был закончен, в потолке завертелся вентилятор.

— Ну вот, дорогие коллеги, и вся процедура. По десять минут на каждую кошечку — и все проблемы решены. Мужчины иногда выдерживают по пятнадцать минут, но потом долго не приходят в себя. Проверенные средства всегда себя оправдывают.

Следователь чувствовал себя победителем. Барк Холлис собрал протоколы в папку и сказал, вставая:

— Копии документов вам пришлют. Успехов, господа!

— Это вам нужны успехи, — усмехнулся Ролекс. — Ведь теперь ваше ведомство будет брать макаронников.

— Мы свою работу знаем не хуже вас.

Элквист еще сидел в белой комнате, когда все ушли. Он не мог понять, зачем он здесь был нужен. Он арестовал девиц, и его отодвинули в тень. Как оказалось, он для того создавал свою бригаду, чтобы дело попало в ФБР. Больше всего Элквист не хотел именно этого. Но вышло так, а не иначе.

Лейтенант встал и побрел к выходу.

Когда Кэрр вышел из дома на улицу, то заметил серый «шевроле», в котором сидел Слим. Приятель поманил его пальцем.

Кэрр осмотрелся по сторонам. Слим вел себя странно, будто прятался от кого-то, но кроме обычных прохожих, вокруг никого не было. Люди торопились на службу. Кэрр подошел к машине и сел на переднее сиденье рядом с приятелем.

— Привет, Слим. Ты куда-то запропастился!

— Приходится. — Он включил зажигание и тронул машину вперед. — Меня обвиняют в связи с Дэйтлоном.

— Скажу сразу, я к этому никакого отношения не имею. Я твоего имени не называл.

— Я знаю. Ты надежный человек, Майкл, именно поэтому я за тобой приехал.

— Куда ты меня везешь?

— Сейчас узнаешь.

— Но в десять утра я должен быть на оперативке у главного редактора.

— Я предлагаю тебе интересный материал. Фотоаппарат у тебя при себе?

Слим взглянул на репортерскую сумку Кэрра.

— Я могу забыть надеть штаны, но без камеры из дома не выхожу.

— Вот и прекрасно. Я надеюсь на твою твердость, Майкл. Мое имя нигде не произноси.

— Хорошо, а в чем проблема?

Слим затормозил у отеля «Лексингтон», одного из самых шикарных в Чикаго.

— Когда-то здесь жил Аль Капоне? — спросил Слим.

— Да. И я был здесь среди репортеров, которые осаждали отель каждое утро, чтобы поймать очередное изречение великого босса боссов.

— Сейчас здесь нет своры репортеров, но тебя ждет приятный сюрприз.

— Как всегда интригуешь?! А потом я получаю дубинкой по башке. Бедная моя голова!

— На этот раз тебе повезет, и ты получишь хороший материал. Поднимись на третий этаж в номер 315. О твоем появлении знают, и тебя никто не остановит. Иди, Майкл. Но ты должен помнить, что ни один здравый политик или законник не позволит появиться твоему материалу в виде массового тиража. Но тут все в твоих руках. Учись лавировать и ходить по канату. Нельзя переходить тонкую грань и доводить жидкость до кипения. А теперь вперед, тебя ждут!

Кэрр вышел из «шевроле», взятого напрокат Слимом, и машина тут же у ехала.

Репортер вошел в шикарный холл дорогого отеля, устланный коврами. Он прошел к лифтам и воспользовался свободной кабиной. Лифтер поклонился ему, и его палец в белой перчатке нажал на кнопку с цифрой три.

Коридор третьего этажа не отличался от других. Здесь располагались трех— и пяти-комнатные апартаменты. Рассыльные в униформе носились взад и вперед с подносами, разнося завтраки, газеты, письма и устанавливали начищенную обувь к дверям:

Кэрр подошел к номеру 315 и постучал.

Ему тут же открыл высокий широкоплечий чернокожий парень в дорогом голубом костюме и пригласил войти.

Кэрр переступил порог огромной гостиной с высокими окнами, гигантским камином и белой мебелью, обитой красным бархатом, где люстра сверкала хрусталем так, что отбрасывала зайчики На стены, обтянутые розовым шелком.

Негр указал Кэрру на кресло у камина и тихо сказал:

— Я доложу о вашем визите.

Он прошел в одну из дверей, оставив репортера одного. Кэрр достал из сумки свою «лейку», не зная, понадобится она ему или нет, и устроился в кресле. Он не знал, какой сюрприз его ожидает, но нервишки были на взводе. Жаль будет, если его опять станут испытывать на прочность и бить по голове.

Спустя пару минут двери комнаты распахнулись, и появился Кристофер Дэйтлон. Кэрр не мог ошибиться, это был он.

Хозяин прошел к камину и сел в кресло напротив Майкла.

— Рад видеть вас, Кэрр. Я обещал вам интервью, когда мы виделись с вами в Краун-Пойнте. Я всегда держу свое слово. Не знаю, почему власти до сих пор не поняли этого.

— Простите, мистер Дэйтлон, если я получу обещанное вами интервью и опубликую его, то меня привлекут к суду за сокрытие опасного преступника. Я вынужден буду сообщить о вашем местонахождении в полицию, как только выйду на улицу.

— Я знаю. И я принял меры предосторожности. Вы можете позвонить дежурному, сразу же как выйдете отсюда. Попросите его зафиксировать время звонка, чтобы к вам не придрались впоследствии.

— Я понял вас. Я был обязан вас предупредить.

— В вашей порядочности я не сомневаюсь, Кэрр. Вы честный парень и хороший профессионал. Я довольно часто читаю ваши статьи, и мне нравится угол зрения, под которым вы освещаете события. Поэтому в Краун-Пойнте я пообещал встречу вам, а не кому-то другому. К сожалению, я могу дать вам только пять минут на все ваши вопросы. Вы можете сделать три снимка и один общим планом, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что встреча проходила в этом отеле, а не на моей базе, о которой вы решили умолчать.

— Спасибо за заботу. А я об этом и не подумал.

— Думать надо быстрее, Майкл. Стоит не просчитать, не продумать или упустить мелочь, деталь — и ты проиграл. Бравада и хвастовство хороши тогда, когда они подкреплены титаническим трудом и идеальным расчетом по времени и по действиям. В моем понятии секунда — это последнее измерение. В нашей работе принято использовать доли секунд. Сотые, десятые, а иногда и тысячные.

Дэйтлон достал сигару из шкатулки, стоявшей на низком резном столике, и прикурил от зажигалки, выполненной из слоновой кости с золотом, как и сама шкатулка.

— Вы можете фотографировать.

Кэрр сделал несколько кадров и убрал аппарат в сумку, он был настолько растерян, что не знал, с чего начать. Миллион раз в своем воображении он уже проводил это интервью, а когда настал момент и его мечта превратилась в реальность, репортер растерялся, как новичок.

— Как вы встретили новость о том, что вас объявили преступником номер один и поставили вашу персону вне закона?

— Очень спокойно. Просто как несостоятельность полиции и власть имущих. Я не делю с ними барыши, и они в бешенстве. На днях в Нью-Йорке банда Датча Шульца уничтожила двадцать семь человек, которые посягнули на его рэкет в Саут-Сайде и Норт-Сайде. Однако его никто не называет преступником и не клеит ему на лоб порядковый номер. На счету моего синдиката семь полицейских, которые шли на меня с оружием в руках. Это не двадцать семь человек. Но все дело в том, что Шульц делит сферы влияния и уничтожает себе подобных. Если в перестрелке погибают прохожие и дети, это не принимается в учет. Главное заключается в том, что Шульц не посягает на капитал Моргана, Форда, Рокфеллера или других китов. В нашей стране мошенничество — это не преступление. Если ты обманул своего приятеля и разорил его — это нормально. Но если ты не уплатил двадцать центов налога государству — ты преступник. Если завтра перестреляют всех бродяг под мостом Вашингтона или под Бруклинским мостом, то этот факт не заинтересует власти. Но если у племянницы Гувера мальчишки отнимут портфель, когда она будет возвращаться из школы, то заведут уголовное дело и бросят на него лучших следователей столицы. Что значит «преступник № 1»? Ничего, кроме рекламы. Что значит «объявлен вне закона»? Только то, что полиция решила бороться со мной моими же методами, не имея при этом угрозы наказания за свои деяния. Что значит «охота без милосердия»? Это значит, джи-мены и полиция и прочие законники, имеющие право носить оружие, могут его использовать не думая. Властям известны шесть человек из моей команды, которых они безуспешно пытаются выловить в течение трех месяцев, но все впустую. Они полагают, что теперь, стреляя наугад, они попадут в кого-то из этой шестерки. Начать работать головой, делать расчеты, выводы, устраивать засады и вести прицельный огонь они не хотят. Они не видят в этом смысла. Каждый прохожий из толпы, убитый пулей полицейского, будет занесен на мой счет. Губернатор переживает лишь о том, что его популярность уступает моей. Он хочет устроить на улицах бойню, чтобы настроить людей против меня. Такая политика приведет к открытой войне. Я не испугался этого горлопана, я принимаю его вызов. Но я не хочу, чтобы ответственность за его безумные решения ложилась на мои плечи. Я признаю честный поединок, а мистер Бэйн решил действовать в жилых кварталах города, как в лесу. Меня бессмысленно обкладывать флажками, я опытный зверь. А если быть точным, то мишень. Живая мишень, которую губернатор не может увидеть, пощупать, вынюхать и уничтожить. Но я не собираюсь делать скидки и подставлять свой лоб.

— Как вы относитесь к тому, что вас сделали легендой при жизни?

— Я не заказывал этой песни, но раз вы ее выбрали сами, то я не возражаю. Наш народ обожает легенды. На этом фундаменте был построен Голливуд, и он вечен, потому что вечна вера в легенду. Ее нужно поддерживать. Подпитывать. Ухаживать, как за капризным цветком.

— Конечно. Люди не воспринимают вас как преступников, они видят вас в роли благородных пиратов. Сентиментальная романтика. Вы можете объяснить этот феномен? Почему Альфонс Капоне, Счастливчик Лучиано и все их подручные всегда выглядели бандитами? Гангстер есть гангстер, и как ни отбеливали Капоне, он сел за решетку как бандит.

— Я вам могу объяснить этот феномен очень просто. По Дикому Западу ходили бандиты и убивали друг друга. Среди первопроходцев, пионеров и завоевателей земель Запада было очень мало порядочных людей. Но их возвели в ранг героев, не без помощи Голливуда конечно. Вестерн и сегодня самый почитаемый жанр. Каким образом Голливуд и писатели сделали банду завоевателей и убийц героями? Все дело в том, что они, встречаясь на улице, выхватывали свои «кольты» и, стреляя друг в друга, смотрели один другому в лицо! В этом романтика, в этом достоинство, смелость! Честный и открытый бой! Капоне никогда не простят «Валентинов день», когда он ставил людей к стенке и стрелял в затылок. Они стреляют из-за угла, в спину, исподтишка! Я не стреляю людям в спину. Я иду на риск и не всегда уверен, что выйду победителем. Здесь все дело в том, кто первый выхватит пистолет.

— Вы сентиментальный человек?

— Конечно. Я очень часто плачу в кинозале. Я обожаю кино. Хорошее кино, которое трогает за душу. Я люблю мелодрамы и сильные чувства.

— А как вы относитесь к гангстерским фильмам? «Маленький Цезарь», «Человек со шрамом»?

— Ну, это же не кино. Это очень неуклюжая пропаганда, Если бы гангстеры были такими глупыми, то полиция с ними не воевала бы на протяжении почти пятнадцати лет во времена сухого закона. Обидно, что хорошие умные актеры изображают идиотов. Мне пытаются навязать мораль, на которую мне наплевать. Такое кино интересно детям. Там много стреляют.

— Вы ощущаете себя победителем?

— Я очень холодно отношусь к этим понятиям. Победа — это характеристика человека. Победа — это то, что ты можешь. Твои способности. Поражение — это то, чего ты стоишь.

— Зачем вы пригласили меня? Вы уверены, что ваши слова дойдут до обывателя?

— Нет. Уверенности такой у меня нет. Начнем с того, что вам может помешать цензура.

— Вы считаете, что у нас есть цензура?

— Конечно. Вспомните то же кино и кодекс Хейнса. Показывая на экране гангстера, актер обязан изобразить его тупым идиотом. Не дай Бог, зрители выйдут из кинотеатров и скажут: «Черт побери, а они симпатичны, эти ребята с „Томми“ в руках». Поэтому я предпочитаю мелодраму, самое нейтральное кино, которое любят все. Человек видит красивую жизнь и забывает о серой действительности.

— Сколько еще времени вы рассчитываете продержаться?

— Долго. Пока в полиции не появятся умные ребята, которые не будут слепо следовать приказам дилетантов, а займутся работой.

— Вы определили для себя предел?

— Мы можем закончить работу в любую минуту. Я не решаю эти вопросы самостоятельно. У меня солидная организация. Сильная организация. Банда Дэйтлона-банкира, первого преступника Америки, — это та самая легенда, которая выгодна правительству и которая войдет в учебники по криминалистике, где я буду похож на Кинг-Конга. Честно говоря, так оно и будет, и мне плевать на это. Десяток честных парней, как вы, Кэрр, не смогут изменить всей природы подачи информации, как она уже задумана. Я не отрицаю, что я на языке властей гангстер. Я бунтарь! Нас кучка таких бунтарей. У нас свое знамя и свои идолы. Мы никого не тянем в свою веру и не зовем под свои знамена. Мы выполним свою миссию до конца. И вы увидите, Майкл, что процесса над Дэйтлоном никогда не будет. Процесс над легендой невозможен.

— Вы уже…

Дэйтлон встал, открыл папку, лежащую на столике и подал гостю фотографию.

— Извините, наше время истекло. Вот вам от меня сувенир, который будет хорошо контрастировать с вашими снимками.

Репортер взглянул на снимок, и у него открылся рот.

На четкой, профессионально отпечатанной фотографии был изображен Дэйтлон, сидящий на электрическом стуле, запрокинув ногу на ногу, с сигарой во рту. Крепежные ремни и провода болтались вдоль подлокотников кресла. Он улыбался.

— Этот снимок сделан перед выходом из Краун-Пойнта. Вы можете сверить снимок с камерой смерти в тюрьме. Это не киностудия, это действительность. Прощайте, Кэрр. Удачи вам.

Дэйтлон пожал журналисту руку и ушел. Чернокожий проводил Кэрра до выхода. Выйдя на улицу, он тут же позвонил в управление полиции и доложил, что Дэйтлон-банкир находится в знаменитом отеле «Лексингтон» в номере 315.

Кэрр дождался, пока приедут копы. Пять машин, двадцать человек. К полудню они уехали с пустыми руками, прихватив двух служащих для допроса.

Кэрр приехал в редакцию, сел за свой стол и начал долбить на машинке. Курьер отнес его пленку в фотолабораторию и через час принес отпечатки, а следом пришел лаборант и с открытым ртом стал следить за Майклом.

Статья получилась очень большой, но Кэрр решил, что редактор сам ее сократит, если сочтет нужным. Собрав все материалы в конверт, он сел в лифт и поднялся на шестой этаж.

Секретарша грудью перегородила дорогу.

— Майер тебе всыплет по первое число, но не сейчас, а когда освободится. У него совещание. Ты не явился утром на оперативку!

Кэрр чмокнул секретаршу в щеку, отодвинул ее в сторону и ворвался в кабинет. В прокуренной комнате сидели шесть редакторов отделов и дежурный редактор по типографии Нил Реллер.

— Ты спятил, Кэрр! — крикнул Майер. — Убирайся, я тебя вызову.