Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Когда цель бывала опознана — обычно на расстоянии около двадцати пяти миль — камикадзе тянул за рукоятку отделения. Его аппарат отходил от днища несущего самолета и начинал планировать с одновременным снижением, набирая скорость до двухсот тридцати миль в час. Приближаясь к вражескому кораблю — быстро растущей точке в океане, он приводил в действие ракетные двигатели, укрепленные прямо за его сидением безо всякой защиты. Они немедленно усиливали тягу, и скорость достигала шестисот миль в час (для тех времен — фантастическая цифра), что помогало сохранить драгоценный груз от вражеских истребителей и заградительного огня. Готовясь к самоубийственному «нырку», пилот увеличивал угол падения где-то до пятидесяти градусов и, предполагалось, что мчась навстречу своей жертве, он держит свои глаза открытыми вплоть до последнего мгновения, поскольку малейшая поправка к курсу могла изменить судьбу его цели.
      Первый атакующий удар с помощью «Оока» был нанесен в конце марта 1945 года, когда американский флот готовился к прорыву последней японской линии обороны — укреплений на острове Окинава. 21 числа на рассвете мощное соединение вражеских кораблей, включавшее семь авианосцев (главная цель камикадзе), было замечено в трехстах милях к юго-восток от острова Кюсю. Вице-адмирал Угаки, фанатичный командующий пятым соединением морской авиации, участвовавший во всех операциях с камикадзе с самого начала их разработок, решил, что пришло время воспользоваться новым оружием и впервые ввести в действие «Отряд Божественного Грома». Сразу же начался типичный для самурайских военных предприятий спор о том, кто поведет атаку. После горячих препирательств честь выпала на долю лейтенанта Нонака — специалиста по торпедометанию. Отряд состоял из восемнадцати двухмоторных бомбардировщиков «Мицубиси», из которых все кроме двух несли управляемые бомбы «Оока» под днищем, и были эскортируемы пятьюдесятью пятью истребителями «Зеро» (до абсурдного неадекватная защита в столь эпохальной миссии). Вскоре рокот барабанов — .звук традиционно предшествовавший отправлению героя на бой — возвестил, что самолеты готовы подняться в воздух. Экипажи бомбардировщиков поспешили на летное поле, а шестнадцать пилотов «Оока» побежали к самолетам-носителям с их маленькими подвесками. Под стандартной летной формой у каждого из них был надет белый шарф; в соответствии с самурайским обычаем, каждый, готовившийся к своему последнему вылету, завязал вокруг шлема белую повязку хатимаки —античный символ решительности и непреклонности. Над ними развевался штандарт соединения — белое знамя, на котором был вышит лозунг ХИ РИ ХО КЭН ТЭН. Эти иероглифы были взяты из знаменитого высказывания Кусуноки Масасигэ:
 
Неправда [ХИ] не пересилит Правду [РИ],
Правде не победить Закона [ХО];
Закон не пересилит Власти [КЭН];
Власти не победить Небес [ГЭН].
 
      Последнее, гибельное для Масасигэ сражение, в котором императорские силы были сокрушены вражескими войсками, — вот что, очевидно, вспоминал Нонака, готовясь ступить на борт своего несущего самолета. «Это, — сказал он с улыбкой, — моя Минатогава.» Адмирал Угаки наблюдал с командного поста, а молодые пилоты «Оока» забирались в люки, выкрикивая последние прощания и благодарности за включение их в число участников столь почетной миссии.
      В 11:30 сперва самолет Нонака, а затем и другие стали отрываться от земли. Когда взмыл последний, грохот барабанов резко оборвался.
      Почти сразу же стало ясно, что это и вправду может стать чем-то вроде битвы при реке Минато. На этой стадии войны оборудование было столь плохим, что лишь примерно половине из эскортирующих самолетов удалось остаться с отрядом. Многие из них вообще не смогли взлететь, тогда как другим пришлось отвернуть из-за неполадок с моторами. Затем, из донесений разведки выяснилось, что силы противника были гораздо более серьезными, нежели предполагалось сначала, и, таким образом, прорваться через их оборонительный заслон будет гораздо сложнее. Вице-адмирал Угаки еще мог вернуть самолеты, но он, очевидно, решил, что после стольких месяцев лихорадочных приготовлений к этому первому запуску «Оока», такой шаг будет иметь разрушительное воздействие на мораль.
      Решающий момент наступил в два часа пополудни, когда несущие самолеты были внезапно атакованы приблизительно в пятидесяти милях от цели пятьюдесятью истребителями «Грумман». Пытаясь набрать скорость, пилоты «отстрелили» груз «Оока», но все-таки им не хватало маневренности, а истребителей было слишком мало, чтобы обеспечить достаточное охранение. Американцы яростно набрасывались на один бомбардировщик за другим. Каждый большой самолет, когда его охватывало пламя, вываливаясь из строя салютовал своему ведущему — лейтенанту Нонака, перед тем как по спирали рухнуть в океан. Вскоре были уничтожены все бомбардировщики, на базу удалось вернуться всего нескольким истребителям «Зеро», пилоты которых и рассказали о подробностях трагедии. Бомбардировщик Нонака исчез за облаками, но один из пилотов истребителей сообщил, что видел его позже падающим в волны в объятьях пламени. Попытка атаки 21 марта явилась мрачным предсказанием будущей судьбы последнего оружия, призванного спасти Японию: ни одному из «Оока» не удалось даже приблизиться к цели, не говоря уже о том, чтобы нанести ей какой-либо урон. Когда командующий адмирал Угаки узнал новости, он, как передают, рыдал не скрываясь ни от кого.
      После того, как вооруженные силы США начали вторжение на Окинаву, с того же аэродрома были предприняты дальнейшие попытки атаковать с помощью «Оока», в отчаянной надежде, что на этот раз новая тактика оправдает все предпринятые усилия. Главная операция 12 апреля, в которой участвовали 333 самолета, было названа «Кикусуй номер 2», — характерно, что в это название входило упоминание хризантемы — эмблемы Масасигэ. Соединение, в которое входили восемь бомбардировщиков, несших «Оока» пошло на юг по направлению к Окинаве, причем самолеты летели разными курсами, чтобы приблизиться к цели с разных сторон и смутить противника. На центральном командном пункте старшие офицеры взволнованно слушали радиосообщения с самолетов-носителей. Командующий Накадзима, эксперт по операциям камикадзе, особенно интересовался судьбой некоего лейтенанта Дои, пилота «Оока», недавно окончившего среднюю школу в Осака. Дои выделился на базе, организовав активную деятельность по очистке квартир для улучшения жалких условий жизни в бараках; его немедленной реакцией на извещение о том, что его включили в число участников операции, были слова, обращенные к командующему Накадзима: «Я заказал шесть кроватей и пятнадцать соломенных матрасов. Они должны прибыть завтра. Могу ли я просить вас проследить и удостовериться, что они распределены по квартирам? » Сообщения приходили одно за другим с корабля-носителя, на котором был Дои и его зеленая летающая бомба: «Показались вражеские истребители» — за этим первым сообщением вскоре последовало многообещающее «Мы прошли вражеские истребители», затем «Готовимся к отделению „Оока“… Цель — боевые корабли» и через несколько секунд «Отделение!» «Я сам видел все происходившее, — писал командующий Накадзима, — Дои рванулся к кораблю, его скорость резко возросла от ракетной тяги; затем последовало удачное прямое попадание. » В действительности же все было несколько по-другому. Лишь одному из восьми самолетов-носителей удалось вернуться на базу. Так случилось, что это был бомбардировщик, несший лейтенанта Дои, и экипаж смог сообщить подробно о последних часах его жизни. Вскоре после взлета молодой человек заявил, что хочет вздремнуть и попросил разбудить его за полчаса лета до пункта назначения. Он вытянулся на раскладной матерчатой койке и, несмотря на шум и определенную натянутость ситуации, немедленно уснул. Когда его разбудили, он с улыбкой заметил: «Быстро летит время, правда?» Затем лейтенант Дои пожал руку командиру корабля-носителя и спустился через бомболюк в свой аппарат «Оока». При приближении к кораблю, избранному целью, он выбрал оптимальную позицию (высота двадцать тысяч футов, дистанция пятьдесят тысяч футов), а затем потянул за рукоятку отделения. В соответствии с тактикой, разработанной для «Оока», самолет-носитель был обязан немедленно удалиться от места действия, однако экипаж сообщил, что видел, как бомба-Дои неслась вниз к своей цели, где затем поднялся столб тяжелого дыма приблизительно на пятнадцать тысяч футов. 'Это не был знак успеха: из официального отчета военно-морских сил США мы знаем, что лейтенант Дои промахнулся, так как ^ ни один из крупных кораблей не был поражен пилотируемыми бомбами в тот день. Этот вылет, однако, дал по крайней мере намек на надежду, поскольку был поврежден один американский эсминец. Безусловно, эсминцы не были самыми стоящими целями для бомб-самоубийц, однако без этой крупицы удачи высшее имперское командование вполне могло оставить всю затею с «Оока».
      Бомбы «Оока», будучи самыми драматичными образцами японской самоубийственной тактики в тихоокеанской войне, ни в коем случае не занимали главного места в эпосе камикадзе. История образования соединений смертников как основной части военной стратегии началась приблизительно за полгодадо того, когда впервые использовались бомбы «Оока». 17 октября 1944 года японские силы на Филиппинах готовились встретить мощную атаку американцев, а из Токио прибыл вице-адмирал Ониси, чтобы возглавить первое соединение морской авиации в Маниле. Два дня спустя он посетил Мабалакат — маленький город где-то в пятидесяти милях к северо-западу от столицы, командный пункт 201 авиационной группы. База в Мабалакате стала местом, где произошло одно из самых решающих совещаний времен войны на Тихом океане.
      Главное действующее лицо, Ониси Такадзиро, сделал себе имя в самом начале военных действий, когда он сотрудничал со знаменитым адмиралом Ямамото в планировании нападения на Пёрл-харбор. На императорском флоте он и Ямамото были самыми активными сторонниками авиационной тактики как ключа к японской стратегии в Тихом океане, и они работали в тесном сотрудничестве вплоть до внезапной смерти Ямамото в 1943 году. Сам Ониси летал на всех-типах воздушных аппаратов; на первом, удачном этапе войны он осуществлял личное, командование в качестве начальника штаба сил наземного базирования воздушными операциями в районе Филиппин и морским сражением у Малайского архипелага. Когда в 1944 году ситуация для Японии стала критической, он был назначен на главную должность в департамент авиации Министерства боеприпасов, и вскоре осознал безнадежную отсталость своей страны в производстве летательных аппаратов по сравнению с неограниченными возможностями противника. Подобно Ямамото, он обладал изощренным и находчивым умом и без сомнения именно в то время стал искать новую форму авиационной стратегии, которая могла бы возместить колоссальную разницу в ресурсах Японии и США.
      Относительно центральной роли, которую играл в конце войны вице-адмирал Ониси, известно чрезвычайно мало. На немногих опубликованных фотографиях изображен крупный, с добрым выражением лица мужчина, с чертам округленными и несколько отекшими. Он, безусловно, не походит на непроницаемых, мрачного вида японских офицеров, глядящих на нас с большинства фотографий того времени. На императорском флоте это была противоречивая фигура с репутацией «одиночки», как и у адмирала Ямамото. Небогатый политик, грубоватый, прямолинейный, бескомпромиссный, он был наделен той простосердечной искренностью, которая столь часто характеризовала героев-нонконформистов японской истории. Подобно Сайго Такамори и более ранним представителям традиции, он подчеркивал важность решительных действий в противовес говорильне, превосходство силы духа над умопостроениями. Опять-таки, подобно Сайго, он был известен, как мастер каллиграфии; он был умелым (хотя и не особенно одаренным) сочинителем трехстиший хайку.
      За мягкой внешностью Ониси скрывалась жесткость человека, много требовавшего от других, но еще больше — от себя. Он был отмечен за свою кипучую энергию и храбрость, граничившую с безрассудством: вице-адмирал Ониси был первым в Японии военным, прыгнувшим с парашютом; часто во время войны он подвергал себя реальной опасности. Практически во всех отношениях он был идеальным лидером для организации стратегии камикадзе.
      Хотя Ониси и был признан первым офицером в морской авиации, в коридорах власти он был далеко не столь популярен. Из-за его резкого, даже несколько нетактичного поведения, многие считали его агрессивным, грубым, даже опасным, — типичный выступающий гвоздь, требующий крепкого удара по шляпке.
      Однако, среди своих людей, особенно молодых пилотов, его, похоже, любили, а он поддерживал такое к себе отношение, утверждая их в качестве «сокровища нации», объявив своим красивым каллиграфическим стилем, что «Чистота юности возвестит приход Божественного Ветра».
      Это были молодые люди, чьи намеренные и систематические самопожертвования он предложил на совещании 19 октября. Адмирал устал и плохо себя чувствовал, когда добрался до штаба командования в Мабалакате; необычность совещания, вероятно, только добавила напряжения. Обращаясь к собравшимся офицерам он стал вновь перечислять слишком известные факты о недостатках материальных ресурсов в Японии. Поставив кажущуюся неразрешимой проблему, он предложил идею, формировавшуюся в его сознании в последние месяцы: «По моему мнению, есть лишь один способ стать уверенными, что наши недостаточные силы будут эффективными в максимальной степени. Это — образовать боевые подразделения из истребителей „Зеро“, оснащенных 250-килограммовыми бомбами, каждый из которых должен врезаться во вражеский авианосец… Что вы об этом думаете?»
      Капитан Иногути — старший офицер из присутствовавших на совещании, так описывал этот момент: «Глаза адмирала буравили нас через стол. Некоторое время никто не говорил ни слова, но слова адмирала высекли искру в душе каждого из нас.» Решение надо было принимать немедленно, поскольку время быстро истекало. Ответственность перешла к командиру Тамаи, старшему офицеру 201-го авиасоединения, который извинился и вышел из комнаты с целью оценить возможную реакцию самих пилотов. Тамаи вскоре вернулся и сообщил: «Облеченный полной ответственностью перед командованием, я целиком разделяю мнение, выраженное адмиралом; 201-е авиасоединение поддержит его предложение. Могу ли я просить вас оставить на наше усмотрение формирование таранного подразделения?» Ни у кого из присутствовавших офицеров не было возражений. Решение прибегнуть к тактике организованных самоубийств было принято в течении нескольких минут, однако его психологическая основа закладывалась на протяжении многих веков. Менее, чем через неделю первые самолеты с камикадзе поднялись с Мабалаката, чтобы атаковать американский флот. Капитан Иногути так заканчивает описание совещания: «Я хорошо помню выра жение лица адмирала Ониси, когда он молча кивнул в знак согласия. В нем читалось облегчение с некоторым налетом грусти.» Ониси действительно был «отцом» соединений камикадзе, однако в отношении своего «потомства» его обуревали смешанные чувства. Конечно, он знал, что при обычной тактике не оставалось ни малейшего шанса остановить врага. К тому же он придавал особое значение «духовному» аспекту операции, совершенно вне зависимости от того, какой практический эффект она могла принести. В речи, сказанной несколькими месяцами позже перед первым отрядом камикадзе на Тайване, он заявил: «Даже если мы будем побеждены, благородный дух атакующих групп камикадзе убережет нашу страну от разрушения. Без такого духовного настроя за поражением непременно последует разрушение. »
      Такие слова, произнесенные командующим офицером в период, когда «пораженчество» рассматривалось в качестве одного из тягчайших преступлений, могут показаться неким поразительным сантиментом, однако их, безусловно, следует отнести к японской героической традиции, ставившей искренность намерений выше практической действенности. В то же время, нам известно, что Ониси рассматривал операции с участием камикадзе скорее в качестве трагической необходимости, нежели как источник удовлетворения. Однажды утром вскоре после формирования первых подразделений, отсиживаясь в укрытии во время воздушного надета вместе с капитаном Иногути, он припомнил, что похожая тактика рассматривалась и ранее, но что тогда он отказался прибегнуть к ней. «Во время взрывов пулеметных очередей он неотрывно глядел в стенку, а затем продолжил: „Тот факт, что [сейчас] нам приходится прибегнуть [к этому методу] показывает, сколь бедна была наша стратегия с самого начала. “ Тут Ониси замолчал, а затем заметил: „А вы знаете, ведь это — отклонение от правильных методов командования“».
      Если даже Ониси — основное ответственное лицо, инициатор самоубийственной стратегии, высказывал подобные колебания, то что удивляться тому, что и у других военных руководителей не столь высокого ранга были свои сомнения. Императорская ставка хотя и дала официальное одобрение созданий подразделений камикадзе, однако относилась к этому плану с недоверием. Разумеется, дело было не в каких-то сомнениях гуманистического характера; наличествовало откровенно скептическое отношение к Ониси и недоверие к его новой тактике, однако прежде всего оно проистекало из того, что эта новая тактика шла заметно вразрез к ортодоксальным принципам и установкам, основывавшимся на положении об «огромных кораблях и гигантских пушках» (тайкан-кехо-сюги).
       Стечением месяцев, когда атаки камикадзе стали повседневной практикой ведения военных действий, у японских руководителей все более крепла уверенность в их необходимости. Практические преимущества были очевидны. Теперь, когда имперский флот оказался искалеченным, а воздушные силы быстро сокращались, нашелся способ, позволявший пилотам с минимальным опытом, летая практически на любых воздушных аппаратах, нанести ущерб — а, может быть, даже и потопить — кажущиеся неуязвимыми авианосцы — снову американской угрозы с моря. Молодым людям следовало всего лишь подняться в воздух на том самолете, что был под рукой, следовать за своим ведущим в этом полете в один конец, а затем направить свои смертельный груз прямо в цель. Основными к ним требованиями были: молодость, быстрая реакция и, прежде всего, — решимость; в особых же способностях или тщательном обучении необходимости не было. Американцы, будучи неподготовленными к столь необычным методам, не изобрели еще противовоздушных орудий, способных уничтожать самолеты, когда они пикировали на полной скорости, поэтому им приходилось импровизировать, прибегать к маневрированию зигзагом и другой тактике, которая также была далека от совершенства. Присутствовал также и психологический элемент. Военным руководителям Японии удалось себя убедить, что враг будет устрашен силой духа камикадзе. Как оказалось, они сильно недооценили возможность американской реакции и переоценили деморализующее воздействие как «Оока», так и другого «самоубийственного» оружия. Однако в последней отчаянной фазе войны идея того, что японский дух (ямато-дамасии)явится козырной картой, которая перевесит материальную силу врага, стала элементом веры. Так, в своем обращении к войскам на Окинаве генерал Усидзима настаивал на том, что их основная сила заключается в моральном превосходстве. А та легкость, с которой молодые добровольцы камикадзе были готовы принести в жертву свои жизни, служила как бы драматическим свидетельством этого предполагаемого превосходства.
      Первоначальные сомнения руководителей на высоких постах безусловно не разделялись пилотами на Филиппинах, ответивших на призыв Ониси с немедленным энтузиазмом. Сообщали, что все до одного военнослужащие 201-го авиационного соединения вызвались вступить в новообразованный отряд камикадзе с пылким нетерпением; и, хотя аутсайдерам и позволительно задуматься над тем, что случилось бы с тем гипотетическим пилотом-отступником, который предпочел бы продолжать обычные вылеты, относительно общей реакции сомнений нет. Как только стало ясно, что кандидатов для самопожертвововаия предостаточно, следовало избрать командира первой, исторической миссии. Капитан Иногути и старший офицер 201-го соединения остановили свой выбор на отчаянном лейтенанте Сэки, который часто вызывался участвовать в опасных вылетах, — молодого человека немедленно вызвали. Описание происходившего, сделанное Иногути, проникнуто напряженностью атмосферы того времени:
      Ночь на, Филиппинах была темной и тихой. Мы сидели в шезлонгах в комнате для офицеров; звук шагов человека, поднимавшегося по ступеням, постепенно утих. Я думал о Сэки, который крепко спал, о том, что ему могло сниться. Раздались быстрые шаги по ступенькам, и в проеме дверей появилась высокая фигура лейтенанта. Он явно спешил — его куртка была не до конца застегнута. Он обратился к командующему Тамаи:
      «Вы меня вызывали?»
      Молодого человека пригласили сесть, и он опустился на стул лицом к нам. Тамаи похлопал его по плечу и сказал: «Сэки, адмирал Ониси лично посетил 201-е авиасоединение, чтобы представить план, имеющий громадное значение для Японии. План состоит в том, чтобы обрушить наши истребители „Зеро“, нагруженные 250-килограммовыми бомбами, на палубы вражеских авианосцев. Ваша кандидатура предложена в качестве командира атакующего подразделения. Что вы об этом думаете?»
      Когда командующий Тамаи закончил, на глазах его были слезы.
      Какое-то время ответа не поступало. Уперев локти в стол, зажав голову в руках, сжав губы и закрыв глаза, Сэки сидел без движения в глубокой задумчивости. Одна секунда, две секунды, три, четыре, пять… Наконец он пошевелился, медленно провел пальцами по своим длинным волосам. Затем он спокойно поднял голову и заговорил:
      «Вы обязательно должны разрешить мне это». В его голосе не было и малейшей дрожи.
      «Благодарю вас», — сказал Тамаи.
      Всю следующую неделю шли лихорадочные приготовления отрядов камикадзе в Мабалакате, прорабатывались мельчайшие детали их первого вылета, намеченного на 25 октября. По мере того, как новости распространялись среди других пилотов, срочно формировали другие отряды, особенно в составе Второй воздушной армии, где менее чем за неделю удалось создать несколько собственных ударных отрядов. На этом раннем этапе основная инициатива и детали планирования вырабатывались самими пилотами, а основная роль старших офицеров закдючалась в координации и наблюдении за развертыванием новой тактики. Ранним утром 25-го числа два с лишним десятка человек, отобранных для первой атаки с Мабалаката, быстро позавтракали и выстроились на летном поле, лейтенант Сэки — на шаг впереди остальных, чтобы выслушать первое и последнее наставление от вице-адмирала Описи. По описанию Иногути, адмирал был бледен; когда же он начал говорить, его голос звуча медленно и взволнованно:
      «Япония находится в большой опасности. Спасение нашей страны сейчас вовсе не в руках государственных министров, генерального штаба или командиров низшего звена вроде меня. Оно может прийти лишь от воодушевленных молоды людей, таких как вы. Поэтому, от имени сотен миллионов наших сограждан, я прошу у вас этой жертвы и молюсь за ваш успех.» Он умолк на мгновение, затем с усилием взял себя в руки и продолжил: «Вы уже — боги, безо всяких земных желаний… Я буду наблюдать за вашими стараниями до конца и сообщу о том, что вы совершите, при дворе. В этом вы все можете быть уверены.» Его глаза были полны слез, когда он закончил: «Прошу вас сделать все возможное. »
      Непосредственно перед взлетом лейтенант Сэки вытащил из кармана ком смятых банкнот и передал их стоявшему рядом офицеру, попросив отослать деньги в Японию в фонд строительства новых самолетов. Несколько минут спустя двадцать четыре пилота отправились в полет, из которого не было возврата. Самолет Сэки летел впереди, — он должен был первым поразить свою цель. Несчастной жертвой стал американский эскортный авианосец «Сент Ло», который, пораженный в летную палубу еще одним самолетом-самоубийцей, затонул после серии взрывов, произошедших внутри корпуса. В этот первый день, самый успешный во всей истории операций камикадзе, — шесть других эскортных авианосцев США были поражены самолетами-самоубийцами и получили повреждения. Сенсационные новости об этой атаке — единственном успехе Японии во времена непрестанных поражений — были немедленно переданы в Токио и доведены до сведения императора. Его реакция, судя по сообщениям Ониси и членов соединений камикадзе, была типично неопределенной. Капитан Накадзима описывал сцену в Мабалакате, когда он приказал всем своим подчиненным собраться на командном пункте:
      Когда они собрались, я увидел, сколь высок их духовный подъем, несмотря на круглосуточное напряжение всех сил. Держа в руке [телеграфное сообщение вице-адмирала Ониси], я обратился к ним: «Сообщаю вам слова Его Величества, узнавшего о результатах, достигнутых Специальным ударным соединением камикадзе.» Все вытянулись по стойке смирно, и я зачитал послание адмирала Ониси: «Узнав об этой атаке. Его Величество сказал 'НАДО ЛИ БЫЛО ПРИБЕГАТЬ К ТАКОЙ КРАЙНОСТИ? ХОТЯ, БЕЗУСЛОВНО, ОНИ СДЕЛАЛИ ХОРОШУЮ РАБОТУ'. Слова Его Величества предполагают, что он глубоко озабочен… Нам следует удвоить наши усилия, дабы лишить Его Величество подобных забот. В этом я дал торжественное обещание. »
      Очевидно, что сам Ониси интерпретировал комментарий императора, как критику этой новой тактики. Сомнения, которые он вывел из императорских слов, прозвучали эхом его собственных ранних колебаний относительно методов специальных ударных отрядов; вероятно, они предстали с болезненной яркостью перед ним, когда пришло время совершать собственное медленное и мучительное самоубийство.
      Каковыми бы ни были те мысленные оговорки в сознании императора относительно камикадзе, на этой стадии развития не могло быть и речи об отмене столь многообещающего предприятия. В первые недели после той атаки пилоты на Филиппинах установили постоянную процедуру формирования отрядов камикадзе. Именно в это время были зафиксированы номенклатурные названия новых типов оружия. Многие из принятых наименований заслуживают рассмотрения из-за своих символических соотнесенностей. Предыдущие атаки самоубийственного характера в ходе войны проводились по личной инициативе, спонтанно, и обозначались довольно буквальными, даже грубыми терминами типа «попадание телом», «снаряды из плоти» и «взрывание себя ». Однако, теперь, когда намеренное самоуничтожение стало официально признанным в качестве части общей японской стратегии, почувствовалась необходимость в чем-то более впечатляющем и высоком. В одну из ночей после исторического совещания в Мабалакате двое офицеров, подчиненных вице-адмирала Ониси пришли к нему в комнату. Одним из них был капитан Иногути, который и описал эту сцену:
      Я поднялся наверх, где отдыхал адмирал Ониси, чтобы доложить об окончании формирования соединения. Я постучался и открыл дверь.
      Электричество в комнате было выключено, однако свет от звезд проникал в окно, и я мог видеть очертания застеленной кровати, стоявшей у двери. На протяжении нескольких часов, прошедших после совещания, адмирал Ониси оставался в неосвещенной комнате наедине со своими мыслями и тревогами.
      Когда я начал доклад, он встал: «Для специальной миссии отобраны 23 человека, их командиром назначен лейтенант Сэки из Академии. Поскольку это — особая операция, мы хотели бы, чтобы вы [дали название] отряду. Командующий Тамаи и я предлагаем назвать его Отряд „Симпу“».
      Слово симпу(«божественных ветер») относилось к тайфунам, внезапно, налетевшим в 1274 и 1281 годах, которые (в соответствии с традицией) спасли' Японию от монгольского вторжения. Попытка нападения в ХШ веке была самой серьезной угрозой, которой страна подвергалась в прошлом. В 1944 году возникла новая и еще более серьезная опасность, и точно так же, как японцы когда-то молились о божественном вмешательстве и были спасены штормом, уничтожившим вражеский флот, так и теперь, шесть с половиной веков спустя, они вновь искали помощи небес, проявляя себя в жертвенной искренности молодых людей, готовых пасть вместе со своими самолетами на вражеские корабли, дабы охранить свою осажденную родину от вражеских орд. Признав это наименование воодушевляющим и исторически допустимым. Ониси немедленно его принял. Вначале термин симпуотносился исключительно к воздушным ударным силам под его командованием на Филиппинах, однако, по мере распространения новой тактики, его стали употреблять шире. В то время пилотов-самоубийц ни разу не назвали «камикадзе». Это слово, ставшее столь популярным на Западе, а также достаточно ходовым в Японии, употребляясь в отношении горнолыжников, водителей такси и тому подобных сорвиголов, представляет собой иное прочтение двух иероглифов, в «китайском» произношении звучащих как «симпу». В слове «камикадзе» не было той серьезности и достоинства, которые содержались в его «китайском» эквиваленте, поэтому для героических времен 1944 и 1945 годов оно было совершенно неприемлемо.
      Новое название было впервые официально употреблено в приказе от 20 октября: «201 воздушное соединение образует специальную ударную группу и уничтожит, либо, по возможности, выведет из строя 25 октября авианосные силы противника в водах к востоку от Филиппин. Группа будет называться Ударные силы „Симпу“… » Полное название звучало «Особый Ударный Отряд Божественного Ветра» [Симпу токубэцу когэкитай], обычно сокращавшийся до «Особые Ударные Силы» [Токкотай]. Слово «особые» в данном случае служило эвфемизмом, заменявшим более точное — «самоубийственные».
      Названия первых четырех воздушных атак также содержали символические ассоциации, подобно слову симпу,подчеркивая эмоциональную и культурологическую связь с прошлым в которым начали применяться столь неортодоксальные методы ведения военных действий. «Ударные силы, — говорилось в приказе от 20 октября, — должны быть разделены на четыре отряда, обозначенных следующим образом: Сикисима, Ямато, Асахи и Ямадзакура. » «Сикисима» (отряд под предводительством лейтенанта Сэки, который потопил «Сент Ло») — старое поэтическое название Японии; «Ямато» — еще одно традиционное название страны с сильными патриотическими ассоциациями (отраженными, к примеру, в прототипическом имени героя Ямато Такэру), «Асахи» — восходящее Солнце; «Ямадзакура» — цветы дикой вишни, столь важные в самурайской символике. Эти четыре слова составляют костяк стихотворения знаменитого поэта-националиста ХУШ века: