Благородство поражения. Трагический герой в японской истории

Теперь пришло время воспользоваться их слабостью и обрушить на них кару небес. Это не будет трудной задачей. Все же, дабы привести пределы к покорности Вашему Величеству, потребуется и искусство, и военная сила. Если мы просто противопоставим силу силе, будет нелегко добиться победы, пусть даже воины всего вашего края пойдут на провинции Мусаси и Сагами. Однако, если наши битвы будут умело рассчитаны, восточных варваров станет легко обмануть, и нам будет нечего бояться, ибо их сила заключается лишь в умении скрещивать острые клинки и разбивать крепкие доспехи. В войне мы никогда не можем предсказать исход любой битвы, Вашему Величеству не следует придавать большого значения каждому действию. Однако, покуда вы будете знать, что Масасигэ жив, будьте уверены в том, что ваше священное дело одержит верх!»
      После этого конфиденциального разговора Масасигэ вернулся домой в Кавати.
      Эта речь, как и многое другое из того, что мы знаем о герое, является частью легенды, сочиненной в последующие годы ради прославления его образа. Есть, однако, достоверные исторические свидетельства того, что во время, когда для Годайго все уже казалось совершенно потерянным, к нему присоединился человек по имени Кусуноки Масасигэ, по той или иной причине решивший полностью посвятить себя императорскому делу. Похоже, что Годайго полностью доверился своему новому сподвижнику, усмотрев в нем человека, способного возглавить предприятие по спасению роялистов. Кто был этот таинственный боец, чья короткая жизнь сделала его величайшим героем того тревожного века? Сведения, которыми мы располагаем, весьма туманны. Действительно, ни один выдающийся персонаж японской истории не является столь же загадочным, как Кусуноки Масасигэ. Объединенные усилия поколений ученых и специалистов наших дней так и не привели к ясному выводу о его происхождении; исследования по этому вопросу полны таких осторожных формул, как «возможно, в этом и есть какая-то частица правды».
      Масасигэ, как и Ёсицунэ, скорее легендарный, нежели исторический образ; и в случае с ним мы располагаем проверенными сведениями всего лишь на протяжении пяти лет: с 1331 г., когда он впервые присоединился к Годайго, и до 1336-го, когда он совершил самоубийство. Многое из того, что известно о Масасигэ, придумано в ходе того бессознательного процесса создания легенды, который говорит о психологии почитания героя больше, чем любой исторический факт.
      Жизнь Масасигэ началась благоприятно, после того, как его матери было сообщено о его рождении во сне во время ее посещения буддийского храма. В целом считалась, что он происходит из ветви Татибана, имевшей отношение к императорскому семейству; этот клан заявлял, что их предкам является Мороэ — выдающийся государственный деятель восьмого столетия. На копии Сутры Лотоса Благого Закона, с гордостью хранимой в Храме Реки Минато, красуется надпись «Повелитель Татибана Масасигэ». Говорят, что она была сделана собственной рукой героя, и написанное вполне может быть аутентичным. В то же время этот документ ничего не доказывает, поскольку удачливые воины того времени часто заявляли о своем аристократическом происхождении для поднятия собственного престижа и подтверждения ранга и прочих почестей, которых они удостаивались при Дворе.
      О самих Кусуноки мы не располагаем никакими определенными сведениями. Поскольку о них не упоминается ни в одной из многочисленных генеалогий того времени, ясно, что они не входили в число значительных воинских фамилий, а также не могли принадлежать к киотосской аристократии. Отец Масасигэ был малоизвестным провинциалам, носившим имя «Кусуноки, Непрофессиональный Священник из Кавати», который, несмотря на намек на духовность, содержавшийся в написании имени, однажды был замечен за хулиганскими выходками, включавшими покушение на собственность соседей. Традиция предполагает, что (подобно Ёсицунэ) Масасигэ получил образование при храме.
      Считается, что до пятнадцати лет он был послушником — студентом в монастыре эзотерической школы Сингон в провинции Ямато. Здесь он стал серьезным ученым и (вновь подобно Ёсицунэ), выказывал особый интерес к боевым искусствам. Однажды к нему в руки попал редкий китайский труд по военной стратегии и, с помощью этих тридцати томов он достиг такого уровня знаний, что настоятель монастыря, в совсем не буддийском припадке страха, зависти и досады, пытался покончить с ним с помощью наемных убийц в близлежащем лесу.
      Вакуум сведений о жизни Масасигэ до тридцатисемилетнего возраста заполняется множеством версий. Предполагалось, что он был ученым, принадлежавшим к преуспевающему классу провинциальной аристократии, и большую часть жизни провел в Кавати, управляя своими владениями, или служа управляющим наделами, принадлежавшими другим, либо арендуя государственную собственность. По одной причудливой теории, Масасигэ имел торговые связи и путешествовал по стране, заготовляя (и это — героический самурай!) сульфид ртути или киноварь. Наиболее благопристойная подборка предположений гласит, что его юношеские увлечения военным делом привели к тому, что он стал профессиональным военным; после того, как за ним закрепилась репутация храброго и искреннего бойца, он служил вассалом — то ли Бакуфу в Камакура, то ли императорской семье в Киото, или в одном из ближайших крупных монастырей.
      Из того, что известно о темпераменте Масасигэ и о его поздних партизанских действиях, можно сделать вывод, что, если он и был профессиональный военным, то не служил вассалом какого-то господина, а действовал более или менее независимо, расположив свою ставку в каком-либо укреплении в гористом районе провинции Кавати, где его поддерживала небольшая группа сподвижников, без сомнения походивших более на вооруженных бандитов, чем на солдат. Это совпадает со многими послевоенными описаниями Масасигэ, в которых он характеризовался достаточно непочтительно, как акуто. Слово это здесь переводится, как «человек вне закона» или «головорез», и предполагает тип независимого, яростного самурая, знакомого любителям кино по ролям Мифунэ Тосиро.
      Среди первых документальных свидетельств о Масасигэ мы наводим донесение, датированное 1332 годом, в котором акутоКусуноки, лейтенант гвардии Среднего Дворца, обвиняется в том, что он ворвался в некое императорское владение, где учинил акты жестокости. При том, что этот инцидент и является важным в качестве одного из самых ранних достоверных фактов его жизни, в большинстве довоенных исследований он сознательно опускался. Хотя мы располагаем немногими деталями, есть достаточно свидетельств того, что Масасигэ и его вооруженные приспешники временами занимались набегами на частные владения, чем был известен еще его отец, «светский священник из Кавати», так что в семействе Кусуноки это стало почти традицией. «Ясное Зеркало» ( Масукагами) — известная историческая хроника тех времен рисует героя прямолинейным, независимым, воином-роялистом, обитавшим в горах Кавати:
      Был человек по имени Кусуноки Масасигэ, лейтенант охраны Среднего Дворца, на которого Его Величество положился с самого начала событий. Храбрый и стойкий по природе, он тщательно укрепил свое жилище в провинции Кавати [чтобы] в случае, если ставка Его Величества [на горе Касаги] станет слишком ненадежным местом, он мог бы проследовать туда [в безопасности].
      Вскоре после бегства императора из столицы, силы Бакуфу атаковали его укрытие на горе Касаги и захватили его без особых сложностей. Годайго бежал из осажденного монастыря и направился в Кавати, как предполагается — в надежде достичь укреплений Масасигэ у горы Конго. Его сопровождала горстка высокопоставленной знати, с которыми он обменивался грустными стихами о трудностях путешествия и своей горестной судьбе. Как водится, маленький отряд заблудился, и вскоре император был пойман и переправлен обратно в столицу в качестве пленника Бакуфу. В момент пленения волосы Годайго были в беспорядке (крайнее унижение для любого аристократа, не говоря уже об императоре), и одет он был в простую полотняную одежду. «Хроника Великого Спокойствия» следующим образом элегически описывает возвращение Годайго:
      Когда группа с императором быстро продвигалась на восток вдоль Седьмой улицы и к северу по реке на пути к Рокухара, все те, кто это видел, проливали слезы, а кто слышал чувствовали боль в сердце. Увы, как грустно! Еще вчера Его Величество восседал высоко на императорском помосте, окруженный сотнями чиновников, облаченных в церемониальные одежды; сегодня же он низвержен в грубое тростниковое жилище восточных варваров и выставлен на обозрение множества охраняющих его военных. Подобна сну [жизнь человеческая].
      Как только беспокойный император оказался полностью в их руках, военные власти поспешили отстранить его, заменив на троне представителем Старшей линии. Им был император Когон, и ему Годайго был обязан теперь передать императорские регалии. Бакуфу, которое всегда изображали в роли негодяя, на самом деле действовало в соответствии с прецедентом и правилом альтернативного наследования, которым сам Годайго столь грубо пренебрег.
      Словно желая подчеркнуть законность процедуры, они должным образом назначили члена Младшей линии наследным принцем, которому надлежало в свое время сменить на троне императора Когон.
      Счастье Годайго ушло в надир. Попытка выступить против военных окончилась неудачей, и теперь Бакуфу решило отправить его в такое место, откуда он не сможет уже причинить никаких неприятностей. В третьем месяце 1332 года его сослали на небольшой островок вулканического происхождения в пятидесяти милях от побережья Японского моря. Говорят, что по пути в ссылку Годайго был впечатлен проявлениями дружеских чувств к себе и враждебности к своим военным пленителям. Это вполне могло укрепить его уверенность в том, что режим Бакуфу непрочен, и что через недолгое время он сможет вернуться. Несмотря на свое поражение, Годайго упорно отказывался от предложений покинуть мир и стать монахом.
      На этом этапе развития событий на сцене впервые появляется прославленный воин Кодзима Таканори, военачальник-роялист из провинции Бидзэн. Узнав о падении укреплений на горе Касаги, он был очень расстроен, и, когда до него дошли известия о ссылке Годайго, он собрал последователей, решившись в последней отчаянной попытке спасти императора на границе провинции Бидзэн. К несчастью для Кодзима, маршрут императорского кортежа был изменен, и к тому времени, когда он со своими людьми достиг верной дороги, было уже слишком поздно. Необескураженный этим, Кодзима позже проник в сад дома, где Годайго проводил ночь под сильной охраной, и на одной из сторон большого вишневого дерева выцарапал иероглифы стихотворения. Оно было основано на эрудированном упоминании пассажа из китайской истории и аллегорически заверяло императора в преданности до смерти. Невежественные восточные стражи были не в состоянии понять написанное, однако сам Годайго немедленно понял намек и был весьма доволен, узнав, что у него в стране все еще есть такие стойкие (и образованные) сподвижники. В последующих главах «Хроники Великого Спокойствия» Кодзима появляется часто, как храбрый воин, вплоть до своего последнего поражения и смерти оставшийся верным императорскому делу.
      После победы Бакуфу у горы Касаги и пленения императора, Кусуноки Масасигэ остался почти в полном одиночестве, продолжая борьбу с Камакура, однако он с честью принял вызов. Ему посчастливилось бежать из Касаги, и, дабы избежать плена, он распространил слух о своем самоубийстве. Это была уловка, к которой он неоднократно прибегал в своих военных действиях, чтобы сбить противника со следа. Исчезнув на какое-то время из поля зрения, он снова вышел на поверхность после ссылки Годайго и начал кампанию спорадических партизанских атак против сил Бакуфу в районе Кавати-Ямато к югу от столицы. Многие из его рейдов 1332 года проводились совместно с принцем Моринага, одним из младших сыновей Годайго, оказавшимся весьма искусным бойцом-партизаном, чье имя придавало кампании Масасигэ дополнительный блеск. Во время этих действий у Масасигэ было вероятно не более ста сподвижников, однако из-за удачно применяемой тактики внезапных ударов, детального знания горных районов и поддержки местных воинов, ему удавалось брать верх над тысячами организованных и хорошо вооруженных камакурских солдат.
      Из-за подавляющего численного неравенства Масасигэ приходилось избегать прямых столкновений и других общепринятых действий, используя исключительно тактику «быстрый удар — быстрое отступление» из укрепленных позиций на холмах и в горах — тип схваток, безусловно знакомый ему уже давно, с тех времен, когда он и его соратники участвовали в нападениях гораздо менее оправданного характера.
      Хотя эта партизанская кампания не нанесла каких-либо серьезных потерь силам противника, она была эффективна в том смысле, что вселяла новые надежды в тех, кто симпатизировал императору во времена, когда будущее роялистов было весьма туманным: успехи небольшого масштаба, которых добивался Масасигэ и его нерегулярные силы, показывали, что, хотя император и являлся беспомощным пленником в изгнании, дело его все еще жило. Очевидно, само Бакуфу вполне серьезно отнеслось к угрозе, поскольку в конце концов послало большую армию, чтобы та вплотную занялась Масасигэ и ускользающей бандой его последователей. Одновременно Камакура довольно неохотно объявила о вознаграждении рисовым наделом любого, независимо от ранга, кто сможет доказать, что убил Масасигэ, или принца Моринага.
      Тем временем Масасигэ, воодушевленный успехами своих набегов, решил перейти к более крупномасштабным действиям. Для противостояния растущему натиску Камакура он собрался создать небольшую армию сторонников императора в районе Акасака к западу от горы Конго. Бои роялистов и войск, посланных из Камакура проходили в основном у укреплений Масасигэ в Акасака, ставшей центром сети небольших крепостей, построенных им у горы Конго.
      В этих и последовавших столкновениях силы роялистов были до абсурдного малы по сравнению с атакующими. Во время сражения за Замок Акасака (несколько претенциозное название), у Масасигэ было, вероятно, не более тысячи людей, тогда как в армии Бакуфу — более десяти тысяч.
      В соответствии со знаменитым описанием сражения за Замок Акасака в «Хронике Великого Спокойствия», приблизившись к позициям Масасигэ, атакующие из Камакура были поражены и даже разочарованы жалким видом защитников.
      Не поспев к падению укреплений у горы Касаги, они ожидали обнаружить здесь противника, стоящего на склонах Акасака, от которого можно было бы поживиться.
      Пересекши равнину у реки Исикава, солдаты впервые увидели замок [Кусуноки Масасигэ]. Сдавалось, что его строили в большой спешке. Рядом с ним не было необходимого рва; фортификационные укрепления, составлявшие в периметре около двухсот метров, включали в себя всего около двух дюжин наскоро построенных башен, и были окружены единственной деревянной стеной. Глядя на замок, солдаты подумали: «Ах, какой жалкий противник! Этот замок можно взять одной рукой и швырнуть на землю. Будем надеяться, что Масасигэ удастся как-нибудь продержаться хотя бы день, чтобы было время захватить трофеи и заслужить славу, которая принесет дальнейшие награды!»
      Затем атакующие силы приблизились к укреплениям, спешившись, спрыгнули в ров и собрались под башнями — каждый надеялся повести остальных на штурм замка.
      Это было первое для Масасигэ открытое столкновение с крупными силами Камакура. Несмотря на численное превосходство противника, он выиграл первый бой с помощью приемов, которые закрепили за ним репутацию мастера тактики того века.
      По природе своей Масасигэ был человеком, планировавшим победу над врагом, когда тот был еще в своем лагере за тысячи миль; его построения были столь же великолепны, как если бы они создавались разумом Чжэнь Пина или Чань Голяна. Итак, он расположил внутри замка около двух сотен искусных лучников, а три сотни всадников отдал своему брату Ситиро и Вада Горо Масато, ожидавшим на холме вне укреплений. Атакующие, не подозревая об этом и держа в голове лишь одно, бросились к подъемам из рва со всех четырех сторон, намереваясь взять замок одним ударом. Тогда с башен и из амбразур лучники выпустили густую тучу стрел, и в мгновение более тысячи врагов были убиты или ранены. «О, нет, — вскричали атакующие, — этот замок точно не падет за день-два. Лучше мы станем здесь ненадолго лагерем… а затем снова пойдем на приступ..» И они отошли на небольшое расстояние, расседлали коней, сняли доспехи и расположились в палатках на отдых.
      В это время Кусуноки Ситиро и Вада Горо Масато, наблюдавшие за происходившим со своего холма, решили, что время пришло и, разделив триста всадников на две группы, послали их под прикрытием деревьев на западный и восточный склоны. У каждой группы было трепещущее на ветру знамя со знаком цветущей хризантемы… Всадники незаметно пробирались сквозь горный туман, направляясь к противнику. Когда восточные воины заметили их приближение, они заколебались, решая — друзья это, или враги. И тут триста всадников атаковали их с обеих сторон «клином», испустив могучий боевой клич; они врезались в густые как облака трехсоттысячные массы воинов [Бакуфу]. Всадники пронзали линии противника со всех направлений, повергая его наземь со всех сторон, и так смешали восточных воинов, что те не могли построить свои ряды.
      В это время открылись трое ворот замка, и из них вырвались одновременно двести всадников; они неслись тесной группой, испуская тучи стрел по мере приближения. Несмотря на свою огромную численность, войска Бакуфу были в полном замешательстве от малых сил защитников. Некоторые из них вскакивали на привязанных лошадей и пришпоривали их, другие накладывали стрелы на луки со снятой тетивой и отчаянно пытались стрелять. Двое-трое человек боролись за один набор доспехов, и каждый заявлял, что он принадлежит ему. Когда убивали господина, его слуги не обращали на это внимания; когда повергали отца, сыновья не приходили на помощь. Вместо этого все, словно пауки, мчались назад, на равнину реки Исикава. На несколько миль земля покрылась лошадьми и доспехами, брошенными в бегстве. Для обитателей деревень района Тодзё это была нежданная удача.
      Несмотря на эту первую неудачу, в ходе последующих дней силы Камакура снова и снова атаковали Акасака. Масасигэ, однако, был готов ко всему. И в первом большом сражении, и в последующих действиях он прибегал к уловкам, которые не только ослабляли противника материально, но и подрывали его дух. Масасигэ стал известен своими «изобретательными выдумками». На одной из стадий битвы за Акасака «двести тысяч» вражеских войск собрались вокруг замка, «подобно густой бамбуковой заросли», готовясь к решительному штурму. Масасигэ приказал своим лучникам прекратить стрельбу, и из замка не доносилось ни звука. Обманутые этой тишиной, атакующие полезли на стены. Они не знали, что это была особая внешняя стена, и по приказу Масасигэ оборонявшиеся перерезали удерживающие канаты, так что стена внезапно упала. Нападавшие свалились на землю, где остались лежать оглушенные, «двигались у них только глаза». Тогда защитники стали валить на них бревна и глыбы камней, убив таким образом более семисот вражеских солдат.
      Приблизительно неделю спустя силы Бакуфу решили уничтожить внутреннюю стену, вонзив в ее вершину абордажные крюки. Они как раз собирались свалить ее, когда люди Масасигэ, взяв черпаки с очень длинными рукоятками, приготовленными как раз на этот случай, стали поливать атакующих кипятком. Обжигающая жидкость проникала в отверстия шлемов, заливалась внутрь доспехов и наносила такие раны, что они уже не могли сражаться и бежали в ужасе.
      Так и продолжалось: «Когда враг подходил для атаки новым способом, [Масасигэ и его люди] защищали замок с помощью новых уловок». Тогда командующие силами Бакуфу решили сломить оборонявшихся голодом, и замкнули вокруг замка кольцо осады. Осажденные оборонялись около недели. Когда их запасы и сила духа были почти исчерпаны, Масасигэ обратился к своим людям со знаменитой речью, объяснив, почему он решил бежать, вместо того, чтобы встретить смерть в замке:
      «За последние недели мы побеждали врага в сражении за сражением и убили бесчисленное множество его солдат. Однако так велико их число, что даже такие потери ничего не значат. Мы же истратили все запасы еды, и никто не идет нам на помощь. Будучи первым воином в стране, ставшим на защиту дела Его Величества, я не хочу подвергать свою жизнь опасности, когда на карту поставлены достоинство и честь. Тем не менее, [сказано, что] пред лицом опасности храбрый человек выбирает осторожность и изобретательность. Поэтому я намерен покинуть этот замок на какое-то время и заставить противника думать, что я покончил с собой. Если они решат, что я убил себя, эти восточные солдаты без сомнения с радостью вернутся в свои провинции. Если они уйдут, я вернусь; если же они вновь придут сюда, я скроюсь глубоко в горах. После того, как я проделаю с ними это несколько раз, они безусловно устанут. Таков мой план исполнения моей [миссии] и уничтожения противника. Что вы о нем думаете?»
      Как и следовало ожидать, последователи Масасигэ согласились с его предложением, и он немедленно стал приводить в действие свой последний план, приказав вырыть в расположении замка Акасака огромную яму. Когда это было сделано, ее заполнили телами солдат, убитых в сражении, а сверху навалили угля и дров. Затем оборонявшиеся стали ждать темной, дождливой ночи, когда войска Бакуфу ослабят свое внимание. В первую же такую ночь они сбросили свои доспехи, прикинулись осаждающими и тихо покинули замок маленькими группами, пройдя прямо перед линиями противника. Когда проходил сам Масасигэ, один из охранников Бакуфу, приняв его за конокрада, выстрелил в него из лука. Стрела ударила ему прямо в грудь, однако внезапно отскочила и, повернувшись, полетела обратно, не причинив ему никакого вреда. Причина столь необычного поведения стрелы заключалась в том, что ее острие попало в амулет, заключавший отрывок сутры, который герой всегда носил с собой со дней, проведенных в монастыре. Там были начертаны следующие слова: «Всем сердцем возглашаю имя Будды». Когда осажденные, включая Масасигэ и принца Моринага, были вне опасности, специально оставленный человек зажег огонь, и вскоре пламя охватило весь замок.
      Вид огня поразил осаждавших. «Ах, так замок пал!» — кричали они, празднуя победу. «Да не ускользнет ни один из врагов! Предать каждого смерти!» Когда пламя улеглось, они вошли в крепость и увидели огромную яму, заполненную обгорелыми телами. «Ах, какая жалость! — стали они восклицать. — Значит, Масасигэ покончил с собой. Хотя он и был нашим врагом, он умер благородно, как и подобает воину». И не было среди них ни одного, кто бы не хвалил его.
      Можно было бы предположить, что теперь войска Бакуфу познакомились с его уловками. Однако они оказались слишком легковерными: думая, что их главный враг навсегда превратился в пепел, они оставили лишь номинальные силы для охраны Акасака, что, естественно, позволило Масасигэ напасть вновь.
      В Акасака и во всех последующих сражениях Масасигэ расценивал справедливость своего дела и дух своих войск в качестве вещей гораздо более важных, нежели численность. В одном из случаев он предостерег своего друга-командира, настаивавшего, чтобы атаковать небольшой отряд противника, сказав, что в сражении следует опасаться именно таких маленьких групп, сражающихся в едином порыве под руководством храброго командира, поскольку благодаря своей искренности они обретают непреодолимую силу. Масасигэ, как и Ёсицунэ, уважали за то, что он берег жизни и собственность крестьян; говорили, что он относился к своим людям с необычной справедливостью и вниманием. Слава о том, что в его характере сочетались храбрость в бою с тщательным планированием и хитроумными выдумками, быстро распространялась, и все больше и больше воинов садилось на коня, чтобы присоединиться к его отряду.
      После окончательного падения Акасака в начале 1333 года, Масасигэ расположил свою ставку в укреплении Тихая, в нескольких милях к югу. Это место стало ключевой позицией всей борьбы и Бакуфу немедленно атаковало его всеми силами. Знаменитая битва за замок Тихая являет высшую точку удачливой части жизни Масасигэ; один современный ученый даже сравнил его блестящую оборону Тихая с действиями маршала Петэна при Вердене. И вновь Масасигэ защищал маленькое, слабое укрепление, однако на этот раз силы атакующих были еще более превосходящими. Ходзё решили создать подавляющее преимущество для захвата Тихая, и из Камакура были посланы целых три дивизии. По «Хронике Великого Спокойствия», у атакующих было не менее миллиона солдат. Такая цифра, безусловно, немыслима, однако для тех времен и число сто тысяч было громадным. Против лавины самураев с востока у Масасигэ для защиты своего последнего укрепления было, похоже, около тысячи человек. За два месяца осады различными способами и уловками ему удалось провести в рядах нападавших децимацию. Когда те пытались взять Тихая, лишив ее доступа к воде, он воспользовался тайными источниками и запасами. На одной из стадий сражения его воины скатывали по склону огромные камни, убивая ежедневно «более чем по пять тысяч» врагов. Затем Масасигэ прибег к своей знаменитой уловке с куклами:
      «Давайте сыграем с противником шутку, — сказал Масасигэ, — и заставим их проснуться!» Он приказал своим людям сделать из грязи пару десятков человеческих фигур в натуральную величину, обрядить их в доспехи и шлемы, вставить в руки оружие и, под покровом ночи выставить у внешних стен замка, прикрыв щитами. Неподалеку он укрыл пятьсот своих отборных воинов, которые, как только стал рассеиваться утренний туман, издали громовой крик.
      «Ага! — закричали осаждавшие, услышав крик. — Итак, они [наконец-то] вышли из замка! Удача повернулась к ним спиной, и они впали в отчаяние.» Затем они бросились вперед, каждый стараясь повести наступление. Как и было условлено, вперед выступили [лучники Масасигэ] и выпустили тучу стрел; затем, когда густая толпа [вражеских воинов] приблизилась, все они скрылись в замке, оставив кукол под ветвями деревьев. Думая, что это настоящие воины, атакующие бросились на них.
      Масасигэ, видя, что противник завлечен к замку, как и предполагалось, приказал своим людям бросать одновременно десятки огромных камней. Камни упали, когда они собрались вокруг кукол, убив наповал более трех сотен солдат и серьезно ранив более пяти сотен.
      Когда бой был окончен, атаковавшие увидели к своему негодованию, что то, что они приняли за сильных, бесстрашных воинов, было просто куклами. Какую славу могли стяжать те, кого покалечило или раздавило до смерти, когда они пытались напасть на эти фигуры? И каким позором покрылись те, кто испугался напасть на такого противника!
      Считается, что одной из причин успеха Масасигэ при Тихая, была низкая мораль атакующих. По мере того, как затягивалась осада, среди войск Бакуфу усиливался разброд и недовольство. Из столицы были присланы мастера рэнга(цепочек стихов) для организации поэтических собраний, которыми намеревались отвлечь воинов; среди других развлечений были конкурсы чайной церемонии, сугороку(игра типа трик-трака) и чемпионаты го. Однако, большинство самураев, очевидно предпочитали душевный подъем от яростной схватки элегантному сочинению поэм о красотах сезона; вскоре они стали обнаруживать признаки усталости, что Масасигэ предсказывал еще в Акасака; появлялось много дезертиров. Масасигэ же, напротив, удавалось поднимать дух защитников собственным энтузиазмом. Несмотря на огромные силы осаждавших, Тихая до конца оставалась непобежденной. Без сомнений, для реставрации власти Годайго это сыграло главную роль. Как заметил известный историк эпохи Токугава Араи Хакусэки, если бы Масасигэ не продержался в Тихая, дело императора было бы безусловно обречено на провал; именно комбинация этого блестящего успеха и полного поражения в финале и делает Масасигэ совершенным японским героем. Его упорная оборона последнего укрепления в горах оттянула на себя большую часть армии Бакуфу, в результате чего во многих провинциях не стало войск. Это воодушевило партизан — сторонников императора на нападения на силы Ходзё в различных частях страны, включая Кюсю, северную часть главного острова и саму столицу. И хотя все атаки были отбиты, они произвели свой психологический эффект, подорвав веру в непобедимость Бакуфу.
      Во втором месяце 1333 года, когда Тихая находилась еще в осаде, Масасигэ убедил императора бежать из ссылки. Император согласился и благополучно достиг берега, где воспользовался убежищем, предоставленным местным военачальником-роялистом. Этот «побег с Эльбы» весьма сильно разозлил Бакуфу, и они направили из Камакура новые экспедиционные силы, чтобы воспрепятствовать возможной попытке взять Киото. Еще две дивизии были посланы, чтобы подавить беспорядки на западе и атаковать расположение Годайго на побережье Японского моря. Одной из этих дивизий командовал молодой генерал из Камакура Асикага Такаудзи; вскоре после того, как войска подошли к родным местам, его коллега-командир был атакован и убит в бою, так что Такаудзи оказался единственным командующим основных сил Бакуфу на западе.
      Род Асикага, главой которого был Такаудзи, восходил непосредственно к клану Минамото. Породненные многочисленными браками с Ходзё, они более ста лет наслаждались престижем и широким влиянием в качестве одной из основных военных фамилий на востоке. У Асикага была репутация чрезвычайно честолюбивых людей, говорили, что какое-то время они даже старались выжить Ходзё, считая их стоящими ниже себя на социальной лестнице. Такаудзи, которому во время побега Годайго было двадцать восемь лет, был особо энергичным и ярким членом семьи, и Ходзё поставили его во главе экспедиционных сил, дабы выправить положение на западе. Все же, они, вероятно, не слишком доверяли молодому амбициозному генералу, поскольку настояли на том, чтобы, покидая Камакура, тот оставил заложников.
      У них были серьезные причины для беспокойства. Две недели спустя прибытие в столицу, Такаудзи, который имел тайные сношения с императорской ставкой и получил от Годайго предписание «строго наказать» Бакуфу, внезапно объявил, что меняет стороны и теперь будет сражаться за императора. Он выгнал из Киото гарнизон Ходзё, а затем послал по всей стране гонцов набирать союзников для решительного наступления на своих недавних повелителей. Хотя Такаудзи облекал свои заявления в роялистскую терминологию, подтекстом его отступничества была уверенность, что пришло время сбросить Ходзё и установить контроль своего рода, как законных наследников Минамото. А ради того, чтобы сделать это более привлекательным и получить широкую поддержку, он представлял себя в качестве убежденного сторонника императора.