Прошло уже двадцать четыре года с тех пор, как торговый корабль "Орион", удирая от случившихся рядом пиратов, отклонился от курса и разбился на территории империи. Точнее, на территории империи разбились грузовые отсеки.
      Груз в отсеках находился далеко не безобидный. Груз принадлежал, как стало ясно из последующего скандала, Агентству Галактического Надзора, и направлялся на планету Эркон, где и подлежал передаче тамошним борцам за демократию. АГН так никогда и не представило полный перечень груза, но, судя по всему, в набор средств для борьбы за демократию входило не меньше тонны плазменных гранат и ракетные установки типа "Фавилла".
      Словом, у экипажа были все основания избавиться от такого груза при первых признаках неполадок на корабле.
      Итак, грузовые отсеки разбились на территории империи - но не взорвались. Аварийная капсула пролетела еще три тысячи миль, и командир корабля, Клайд Ванвейлен, сумел посадить ее на одном из западных островов. Острова некогда входили в ойкумену, но были покинуты по приказу императора Аттаха. На свидетелей посадки она произвела сильное впечатление, но последующие рассказы о ней не отличались от других реалистических повествований о духах предках.
      Земляне соорудили нечто водоплавающее, и, переплыв море, устремились к своему кораблю. Как лосось на нерест.
      Они выдавали себя за заморских торговцев, подбирали обрывки чужих языков и все больше слышали об огромной стране на северо-востоке. Вскоре они встретились и с людьми империи, из той разновидности, что в горах называли пестрыми дрофами. Пестрая дрофа - птица лукавая и униженная, наглая, питается мертвечиной, но сама никого не убивает. Это были частные торговцы, на свой страх и риск отправившиеся за благовониями и драгоценными камнями. Они нарушали закон - торговля за пределами империи была государственной монополией. Но государство редко пользовалось монополией уже потому, что не любило напоминаний о реальности заграницы. Даже эти люди, несмотря на свое корыстолюбие и храбрость, глядели на все вокруг них, как на действительность второго сорта.
      Землянам рассказывали о Вее много и с гордостью, и смеялись, что варвары не знают простых вещей: что для всякого путешествия нужна подорожная, и для всякого человека - документ, что у храмов крыши низкие, а здания с высокими шпилями - это управы, и что вся земля принадлежит императору, потому что государственными землями он владеет как глава государства, а храмовыми - как главный бог империи.
      Земляне наконец сообразили, что им не то чтобы прямо морочат голову или видят в них безобидных правительственных шпионов. Просто слово, сказанное чужеземцу, сродни заклинанию, и стоит не в изъявительном, а в сослагательном наклонении. Притом же и отвечали им на общегосударственном языке, который лучше приспособлен для абстрактных понятий, а потому соблазняет описывать должное вместо существующего.
      Время тоже принадлежало государству, поглощенное и раздавленное его пространством. Слово "государство" употреблялось только в единственном числе. У времени же было два лика.
      В одном времени история кончилась с тех пор, как две тысячи лет назад император Иршахчан сделал так, что в империи "нет ни войн, ни мятежей, ни угнетенья, ни бедных, ни богатых; нет несчастных, увечных, калек и сирот".
      В другом времени случались войны и мятежи, мор и голод, империя распадалась и возникала вновь. Это были события плохие и потому ненастоящие. Но Боги исправляли ошибки и восстанавливали неизменность мира, - и крестьянский бунтовщик Инан, родившийся из золото яйца, или кочевник-завоеватель Кадерра становились не просто новыми императорами, а новыми воплощениями бога Иршахчана.
      Истинна была лишь та история, которая соответствовала образцу. Земные сподвижники Иршахчана превратились в служащих небесных управ; чиновники правили и на небе, и на земле. "А иначе почему небесного правосудия приходится ждать столетиями?" - заметил землянам один ушлый стряпчий.
      На территории столь любящей порядок империи падение корабля не осталось незамеченным. Однако земляне как раз явились в империю в ненастоящее время, из тех, что именуются в хрониках "состоянием, близким к недовольству", и для описания которых употребляется время "прошедшее сослагательное", время событий, которые были, но не должны были быть.
      Земляне уже имели опыт вмешательства в историю в соседней стране. Клайд Ванвейлен побывал даже в королевских советниках, и его деятельность на этом посту стала, как говорят, предметом закрытых слушаний в весьма суровых инстанциях.
      Первый раз землян спасло то, что наследник престола, отдавший приказ об их аресте, был убит при попытке государственного переворота.
      Через неделю его преемник, мятежник и астролог Баршарг, арестовал нескольких членов экипажа и довольно быстро вытряс из них все существенные подробности (у Баршарга были такие методы, что от них бы и черепаха заговорила человеческим языком). На следующий день Баршарг был убит.
      А еще через две недели бывший друг Ванвейлена, советник Арфарра, присланный наводить порядок в мятежной провинции, снова отдал приказ об аресте чужеземцев. Ничего такого он о них не знал, но был просто добросовестным чиновником и полагал, что всякий иностранец может оказаться шпионом, а стало быть, подлежит аресту.
      Земляне могли попытаться убежать, - корабль был вполне готов к взлету, но их удерживало маленькое обстоятельство. Прежние власти провинции - зарезанный наследник престола и повешенный на городской площади Баршарг, - вынесли из корабля весь груз и схоронили его где-то, оформив как мешки с рисом или там детали для виноградных прессов. Какими взятками вернуть все это на корабль, земляне не представляли, зато очень хорошо понимали, что их тайна продержится до первой ревизии или до первого вороватого чиновника, который сопрет со склада "детали для виноградного пресса" мощностью в двадцати три килотонны в тротиловом эквиваленте.
      У них были высокие покровители, - но высокие покровители на Вее, это просто люди, которые требуют высокую цену за предательство тех, кому покровительствуют.
      Землян, по приказу Арфарры, взяли в Иров день прямо на пристани, посереди ликующего народа.
      Землян взяли с поличным, сиречь с баржей, груженной оружием.
      То есть Арфарра полагал, что баржа нагружена кожевенными станками и рудными машинами, и что чужеземные купцы, по просьбе своего покровителя, нарушают закон, покупая запрещенные отныне машины. Арфарра отдал приказ вскрыть контейнеры...
      И тут на пристани появился сын Ира.
      По правде говоря, что произошло дальше оставалось неясным, так как каждый из участников встречи рассказывал о ней по-разному. Ну то есть до того по-разному, что никакого сходства. Как будто эти люди сидели в шесть часов вечера у телевизора и смотрели разные программы, а потом стали выяснять, что именно они смотрели в шесть вечера. В частности, одни утверждали, что контейнеры были вскрыты и народу предстали мешки с мукой. Другие утверждали, что баржа отвязалась от причала и тут же на середине реки утонула. Что же касается пленки, имевшей быть в амулете на шее Ванвейлена, то она была засвечена.
      Было бы любопытно спросить у Арфарры, чиновника, который охотился за землянами, что именно видел он, но это было совсем уж затруднительно: через три года чиновника сослали в каменоломни, а по прибытии - удушили.
      Так что, по правде говоря, представления землян были немного точнее одного из древнейших упоминаний об Ире, принадлежавшего заезжему путешественнику V века до основания империи: (отрывок этот, составлявший часть обширного сочинения "Достопамятные обозрения натуры ближней и дальней" вошел сто двенадцатым свитком в "Книгу творения ойкумены", и больше ничего из "обозрений" не сохранилось, аминь).
      "Прибыл в Уннушинак (так тогда назывался Харайн). Места благодатнейшие. Просо и полба родят сам-восемьдесят. С этих мест, говорят, в год можно собирать шесть сот мер золота, если не слишком усердствовать с налогами. Видел также котловину, похожую на большую супницу, диаметром в треть дневного перехода. Котловина эта примечательна тем, что на западном ее склоне растет сорт дынь, необыкновенной величины и вкуса, желтых и сетчатых, называемых "кургун". Нигде я не едал подобных дынь. Еще об этой котловине можно сказать следующее.
      Время от времени на юго-западном ее склоне один из камней начинает пропадать и течь туманом. Бывает это то весной, то осенью, то раз в два года, а то через пятнадцать лет. Из тумана образуется сфера. Полагаю, что тут природное явление, вызванное вихревым растяжением эфира, сквозь которое проглядывает первоначальная материя мироздания, потому что растет этот шар, не увеличиваясь в объеме, а на манер луны, как бы высветляясь из полумесяца в сферу.
      Варвары, однако, построили там храм и почитают это явление как бога. В определенный день прибегает туда олень. Ему потом золотят рога, водят по провинции и называют сыном Ира. Говорят, что раньше Ир вселялся в людей. Я лично этому не верю. Ибо из-за этого оленя исцеляются люди и вырастает урожай таков, что налоги можно безбоязненно повысить еще на восемьдесят мер золота. А в том, что олень этот понимает человеческую речь, я убедился своими глазами. А от такой вещи, от которой животное делается человеком, человек, несомненно, должен сделаться богом, что противно разуму и потому невозможно.
      Дальше по большой равнине есть еще десять таких котловин, но эта самая крупная".
      Несомненно, что на землян встреча с сыном Ира произвела куда более глубокое впечатление, чем на старинного путешественника, восхитившегося в своем рассказе, прежде всего, дынями.
      Для начала они вспомнили изрядно позабытые ими за полгода обстоятельства катастрофы и теперь усмотрели в последний явный божий промысел.
      Тут же выяснилось, что каждый беседовал с богом на разные темы (причем не все признались, на какие), а запись беседы бесследно стерта. Между экипажем состоялась краткая богословская дискуссия на тему: может ли озарение засветить фотопленку?
      Единственный христианин на корабле, агент АГН Сайлас Бредшо, отнесся к дискуссии без особого восторга и пробормотал что-то насчет того, что Бог - везде, и вовсе не обязательно лететь двадцать тысяч лет, чтобы уверовать в него.
      Впоследствии членов экипажа подвергали глубокому зондированию, напрасно! С ними действительно говорили о разном, - словно по шестиканальному телефону. Имелось шесть разных восприятий действительности, - но действительность-то было одна? Или нет? Словно было шесть разных снов, кончившихся одним и тем же - звоном будильника.
      В любом случае было несомненным, что началом массовой фобии стало событие, о котором его участники даже не могли вспомнить.
      Главным возмутителем спокойствия явился бортинженер Хатчинсон.
      "Чудо - это нарушение законов природы, - говорил он, охотно делясь новоприобретенной верой с репортерами. - Оно может происходить внутри и вне души. На земле чудеса давно происходят лишь внутри души, и их нельзя зарегистрировать. На Вее же чудеса доступны опытному наблюдению. Там озарения может испытывать не только человек, но и приборы. Само физическое единство Веи и постоянство ее обычаев обязано непосредственному вмешательству Бога в жизнь людей. Империю соединяют не социальные законы, а чувство материальности Бога, утерянное Землей. Тысячелетия человечество стремилось к звездам. Теперь я знаю, почему: чтобы у звезд наука потерпела поражение от опыта."
      Девятое, от опыта, доказательства бытия Божьего стало газетной сенсацией первой величины.
      Руководители комиссии по космическим исследованиям при ООН рвали на себе волосы. Штатные психологи комиссии, как могли, оправдывались, предоставляя тесты, свидетельствовавшие об абсолютной психической уравновешенности Рональда Хатчинсона как до, так и после полета. Тесты эти попали на страницы газет, породив в ККИ новую волну выволочек и даже отставок.
      Анри Лашевр, сам бывший космонавигатор, провозгласил начало научной теологии. Лашевр открыто потребовал, чтобы Ватикан отрекся от неотомизма, продолжавшего быть официальной философской доктриной церкви, ввиду того, что свойственное Фоме Аквинскому разделение мира на познаваемое существующее и непознаваемое сущее утратило смысл в свете новейших научных данных.
      Стало ясно, - утверждал Лашевр, - что познание бытия бога из бытия мира возможно не только путем аналоги, но и путем научного знания. Опыт раскрывает не только внешние причины и поверхностные связи явлений - он способен познать конечные причины, доселе считавшиеся постигаемыми лишь разумом или откровением.
      Божественность Вещного, кощунственно провозглашаемая современной неозападной цивилизацией, - считал Лашевр - лишь предпоследняя ступень перед признание Вещности Божественного.
      Рамон Гонзалес, уроженец третьей марсианской колонии, провозгласил себя учеником Лашевра. Он утверждал, что на Вее надо надо не только доказательство бытия Божиего, но и образец социального устройства, основанного на принципе "быть", а не на принципе "иметь". Чудо суть основополагающий социальный институт блаженного общества, - считал Гонзалес. И когда ему возражали, что, коль скоро Ир появляется только на Вее, то и блаженное общество может быть только там, возражал: чтобы жить, как на Вее, нужен не сам Ир, а его избранники.
      Юные поклонники Гонзалеса быстро усвоили, что они единственные избранники Духа Божия в Галактике, а все прочие люди тотально виноваты одним своим неведением истины. "Бог не грешит, а я - его частица", заявил один из них на следствии по делу о взрыве транссолнечного пассажирского корабля номер "LF-370".
      Гонзалес и его "общество сынов Ира" немало способствовали популярности Лашевра среди людей нестандартно мыслящих, но сильно скомпрометировали философа в глазах добропорядочного обывателя, который никак не мог до конца увериться, что между научной теологией и космическим терроризмом нет и не может быть ничего общего.
      Вдоволь проплавав по бурным волнам средств массовой информации, вейская сенсация наконец ошвартовалась в мелкой и маргинальной гавани экзотических идеологий, да оборотистые фермеры принялись разводить "вейский виноград" и прочую прибыльную флору. Экологам оставалось лишь прилагать титанические усилия, чтобы на Земле размножался именно вейский виноград, а не вейская филлоксера.
      Международный комитет по космическим исследованиям наконец мог вздохнуть спокойно и оглядеться.
      Ситуация в Галактике была непростая. Что-то нехорошее завелось в галактике, и вот уже несколько десятков лет, по мере того, как расширялось количество земных колоний и населенных планет, политические отношения становились все хуже и хуже, и что-то странное и тяжелое грезилось в будущем. Может быть, космос и был виноват. Как раз перед началом космической эры Земля, наконец, приобрела радующее взор единообразие и чарующий политический покой: существенных изменений в очертаниях государств не произошло, но гигантские экономические союзы, определяли политику правительств, и, перехлестываясь друг с другом, сцепляли планету в одно целое. Диктаторские режимы вымерли, как динозавры, от экономических санкций и редких, но единодушных вторжений войск ООН, и мир, абсолютно убежденный в торжестве экономической необходимости над всеми видами человеческого фанатизма, не очень-то задумывался о том, что путешествия человечества к звездам предоставят новый шанс для глупости толпы и честолюбия лидеров.
      Земляне нашли совершенно естественным, что французская колония на планете Токава вдруг потребовала независимости от страны-основателя, мотивируя это тем, что ее "обирают". Послали комиссию, каковая установила, что Токаву не только не обирают, но, наоборот, вбухали в нее два миллиарда, из каковых один миллиард осел в карманах Директора Колонии, который и натравил колонистов на руководство компании на земле, опасаясь расследования. Директор назвал отчет ложью. Толпа поубивала членов Комиссии. Директор явочным порядком объявил планету независимой, но, будучи человеком разумным, через пять лет очень прибыльной и не очень жестокой диктатуры смылся с планеты, предварительно запродав ее обратно родной компании.
      Правительство Канады вздумало дать новый шанс недовольным жизнью людям и основало колонию на планетке Самос. Вместо того, чтобы получать пособие по безработице, недовольные жизнью люди ехали на Самос за счет правительства и там получали обширные фермы. Очень скоро им начинало казаться, что получать пособие легче, нежели работать на дикой ферме, и они просились обратно, опять-таки за счет правительства. Губернатор планеты взвыл и сказал, что дорогу обратно граждане должны оплачивать сами. Граждане сказали, что они не рабы, и в доказательство выкинули губернатора из окошка единственного на планете четырехэтажного здания.
      Была еще Анорра, куда отбыла секта приверженцев некоего Райдера Гацека, была Лея, планета "узнавших истину", и шныряли, шныряли неудержимо в космосе какие-то молью изъеденные суденышки, на которых жители Леи охотились за всем, что движется в гиперпространстве, не имея возможности ни производить, ни покупать новейшее оборудование, и полагая, что нет греха грабить тех, кто истины не знает.
      И уже совсем вздорные слухи бродили о каких-то заговорщиках, улетевших из Галактики прочь и замышляющих где-то там что-то совершенно омерзительное против погрязшей в чем-то там цивилизации.
      И хотя, конечно, всех этих планет и планетишек было в Галактике гораздо меньше, чем нормальных колоний и повзрослевших, оправившихся, и по вполне резонным рекомендациям получивших свою независимость государств, находящихся в наилучших отношениях с метрополией, нельзя было не признать, что становилось их все больше и больше, и завоевание космоса стало доказательством не только триумфа разума, но и триумфа всех разнообразных форм человеческой глупости.
      Словом, международное равновесие было слишком хрупким, чтобы рисковать им из-за одной планеты. Произнеся несколько альтруистических слов о необходимости бережного отношения к чужой цивилизации, субъекты международного права договорись, что промышленное и идеологические соперничество землян на Вее превратит их собственные мелкие дрязги в вооруженные скандалы, и кончится появлением, в обозримый срок, межпланетного соперника. И стоило прислушаться к мнению некоторых экспертов, уверявших, что соперник этот благодарности к колонизаторам испытывать не будет, а гражданской свободе предпочтет социальную справедливость.
      Решили направить на Вею наблюдателей, которые бы изучили местную цивилизацию с целью последующей оптимизации условий контакта (если таковой будет рекомендован).
      Друг друга наблюдатели не знали и ничего, изобличающего их происхождение, с собой не имели. Правило это ввели после того, как двое наблюдателей, один за другим, затеяли сеансы черной магии с полным ее разоблачением. В одной случае чиновник-веец посчитал своего молодого подчиненного из сырного ведомства сумасшедшим; в другом случае чиновник был молод и проницателен. Разобравшись, что к чему, он оценил свою проницательность в шесть тысяч золотых государей. Ему не поверили, заманили в ловушку и увезли на Землю. Там он быстро смекнул, что нужно ККИ и писал о том, что вмешательство землян в историю Страны Великого Света кончится экспроприацией иностранцев и возрождением империи уже не в рамках ойкумены, а в рамках Галактики. Он ругал чиновников, сострадал народу, а также пояснял, что нищета происходит не от материальных, а от социальных причин, - если бы разделить поровну все, украденное чиновниками, то и нищета исчезла бы.
      Меж тем, как народ империи мало кого интересовал, феномен Ира не давал спать спокойно ни ученым, ни чиновникам ККИ. Так родился проект под кодовым названием "Желтый грач", проект настолько секретный, что, узнай о нем публика и пресса, скандал разразился бы неимоверный.
      Пока земным наблюдателям перед отправкой на Вею выдирали пластиковые зубы, если таковые имелись, - дабы нельзя было предъявить зуб как доказательство своего происхождения; пока в высоких кабинетах рассуждали об опасности неконтролируемого контакта, - шесть тщательно отобранных ученых, в рваных платках и с ореховым посохом, явились в Харайн и поселились в желтом монастыре.
      Ученых не интересовала социальная структура империи. Ученых интересовал обитающий на ее территории бог.
      Немногие из наблюдателей знали об этом проекте, и Нан был одним из немногих. Именно связи Нана понадобились, когда дело зашло о доставке в Харайнский монастырь - под видом выгодной контрабанды - кое-каких товаров с тяжелого звездолета, приземлившегося за границей переполненной доносчиками империи. Дело в том, что среди всех наблюдателей ККИ, не выдерживавших местного политического климата и прозябавших преимущественно в провинциальных управах, Нан поднялся выше всех. С Нана стребовали двадцать подписок и с великим скрипом выдали деньги на первоочередные взятки.
      Планам землян способствовало то, что для самих вейцев появление Ира было чудом не большим, нежели восход Солнца. Ир ничем не отличался от других богов, хотя служители его отличались от прочих монахов безукоризненной праведностью. Это пугало народ, слегка раздражало начальство, а главное - привело к тому, что желтые монастыри порядком обезлюдели за последнее время.
      Собственно говоря, когда пятнадцать лет назад первый из землян, полковник Алджернон Ф.Келли, в травяном плаще и с подвязанной к поясу мухобойкой из ослиного хвоста, явился в Харайнский монастырь, он застал там только одного старого, как сама империя, монаха. Монах кивнул ему, сказал, что ждал преемника, чтобы помереть, и, действительно, через три дня помер. Начальство даже не заметило перемены. Народ упорно думал, что старый монах омолодился.
      Больше, собственно, ничего Нан о делах монастыря не знал. Только месяца четыре назад один чиновник из ведомства церемоний конфиденциально посетовал, что излишнее благочестие - тоже прискорбная вещь: вот в Харайнском монастыре завелось целых семь монахов, и вроде бы шибко они не ладят меж собой.
      Так или иначе - с концом зимы в столицу пришло известие, что в Харайнском желтом монастыре объявился Ир.
      Месяц он раскачивался в храме, раскачиваясь и светясь, а в ночь, которая должна была стать ночью рождения сына Ира и стала ночью смерти городского судьи - пропал. Сбежал? Или был похищен?
      2
      Полковник Келли глядел на экран и прихлебывал кофе. Кофе был из банки с пятицветной наклейкой. Экраны принадлежали системе слежения "Lychnus-28". Над центральным экраном имелись песочные часы времен Пятой династии, укрытые толстым биокомпьютером, свешивавшимся с часов наподобие большого разноцветного носового платка. Прочая обстановка в бывшем монастырском подземелье была местного происхождения, и восемнадцатилапая химера на спинке пустого кресла рядом с полковником неодобрительно взирала на экраны. Полковник сочувствовал трехглавой химере. Временами ему казалось, что когда в подземелье начинается ночь, химера и "Lychnus" начинают вести разговоры. Химера и "Lychnus" начинают обсуждать свои сравнительные технические характеристики и химера хвастается, что у нее целых тридцать шесть глаз. "Lychhus" же возражает, что глаза химеры ничего не видят, и что лучше иметь двенадцать G-мониторов, чем тридцать шесть глаз из лазурита и оникса. Но сколько Келли не подкрадывался ночами, ему никогда не удавалось подслушать спора химеры и "Лихниса" и выяснить, чьи же глаза видят лучше.
      На экране обделенного глазами "Лихниса" были видны толстые стены монастыря, голый склон и три тропы к трем воротам: тропа для чиновников, тропа для простолюдинов, тропа для монахов. Все три тропы были безлюдны. Да где же этот инспектор?
      В комнату заглянул Джек Ллевелин, психолог. Как всегда: руки в царапинах, волосы растрепаны, от одежды - легкий запах плесени.
      - Работает, сволочь, - смачно сказал Ллевелин, - когда не надо, так работает.
      И, действительно, аппаратура заработала лишь вчера, после полугодовой забастовки. То есть не то чтобы приборы не работали совсем - так, когда хотели, тогда и работали. Или когда хотел Ир... А в день убийства и бунта объявили решительный бойкот. Дольше всех держался вот этот самый "Lychhus" - успев снять и толпу, и ссору чиновников - однако и он вырубился за три часа до катастрофы.
      Следствием такой забастовки явилось то, что сразу после катастрофы полковник даже не мог известить о ней центральные власти на небе. Ему пришлось извлечь из монастырских подземелий крошечный летный модуль "Анкор", приспособленный для дальних полетов так же мало, как местная тюремная камера - для свадебного пира. Полковнику понадобилось восемь часов, чтобы добраться на этом крылатом кузнечике до пустынного острова в северных морях, где был размещен стартово-посадочный комплекс, и столько же - чтобы вернуться обратно.
      Естественно, ученые встретили полковника веселым извещением, что аппаратура уже работает. Что они тут делали, поодиночке и все вместе взятые, без его, Келли, присмотра - кто может знать?
      Полковник Келли не доверял ученым.
      - Слушайте, Ллевелин, - тоскливо сказал полковник, - почему этот настоятель увидел во сне имя господина Нана? Они что, встречались раньше?
      Психолог с размаху уселся в кресло, заслонив, наконец, от глаз Келли многоглавую химеру.
      - Не думаю, - сказал он, - что встречались. А сон Ира к сновидениям отношения не имеет. Сон Ира даже по структуре отличается он сновидения. Сновидение - это продукт индивидуальной психики человека. Деятельность его подсознания. Ближайший аналог - загадка. То есть нечто, что требует не многочисленных интерпретаций, а единственно правильного ответа. Человек видит не образы, а шарады, понимаете?
      - Но тогда Ир мог загадать своей шарадой не только имя следователя, но и имя преступников?
      - Он и не загадывал имя следователя. Этот Нан - просто инструмент расследования. Настоящий следователь, с точки зрения досточтимого первослужителя - он сам. Боюсь, что и настоящее преступление, с точки зрения вейца и монаха, началось не с убийства, а много раньше...
      И Ллевелин широким жестом обвел комнату, наполненную белым неживым светом, и пустые, как глаза покойника, экраны "Лихниса". Глаза его, черные, как спинка жука, блестели на смуглом лице, и ракушки на кистях желтой накидки весело отсвечивали перламутром.
      - А что этот чиновник не спешит с визитом, - продолжал Ллевелин, - не беспокойтесь. Я бы на месте инспектора сначала осведомился о мнении людей влиятельных, навестил бы Архадан, или поместье Айцара - что ему в каких-то паршивых монахах!
      Келли, не мигая, глядел на Ллевелина.
      - Да, - сказал он, - только у господина Нана есть и другие имя Дэвид Стрейтон.
      Ллевелин разинул рот.
      - Инспектор - землянин?
      - А что вас так удивляет, Дерек? - осведомился полковник. - Вы мне, кажется, только что объяснили, что "сон Ира" - шарада с подвохом...
      - Я... да... О боже! - Ллевелин вскочил и выбежал из кабинета.
      Полковник допил кофе и включил наружный обзор. Никого. По-прежнему никого. Было видно, как за монастырской стеной рыжая лисица трусит между кустами дрока и ошера. В зубах лисицы что-то болталось. Другая камера глядела на монастырский сад: было видно, как по песчаной дорожке двое вейцев-монахов несут кресло с первослужителем Ира. Это была еще одна неприятность - за день до убийства в монастырь прибыли трое вейцев во главе с первослужителем Ира. И хотя первослужитель сам был не очень общителен, один из землян, Меллерт, вдруг завел привычку пропадать в отведенном вейцам флигеле.
      Полковник, как мы уже упоминали, имел дело с инспектором Наном по поводу доставки в монастырь кое-какой контрабанды, и то, что он за это время узнал о Нане, вовсе не приводило его в восторг.
      Надо сказать, что полковник Келли, как человек умный, видел, что социологи-земляне умели очень хорошо объяснять, как устроена вейская империя, но что, странным образом, это не способствовало их карьере. Они прозябали в мелких управах, хранили честность, терпели нужду и года через три-четыре возвращались домой с полным пакетом соображений о том, почему контакт может быть опасен для Веи и для Земли. Бескорыстие на этом свете, как водится, с избытком приносило должности на том, - именно эти люди оказывались главными в комитетах, решающих обождать с контактом. Не то чтобы решения их были пристрастны - однако ж полковник Келли, консерватор по натуре и по профессии, чувствовал в их статьях досаду на строй, при котором авторы не смогли преуспеть. А в логических умозаключениях о том, что система отвергает все умное и талантливое - скромное самовосхваление отвергнутого.
      Да, господин Нан - исключение, - подумал Келли. Господин Нан сидит на Вее вот уже двенадцать лет. Ему тридцать четыре, он старший следователь столичной управы. А для этого надо быть человеком умным, и все пять пальцев держать в масле. Нужно быть человеком щедрым, и все полученные тобой взятки не проматывать, а вновь употреблять на подарки хорошим людям. Надо быть также человеком решительным и всех, кто тебе доверился, предавать без колебаний.
      Полковник потихоньку повел мышью, расширяя границы обзора: дрок, да трава, да известняки! Черт побери! Если этот Стрейтон сейчас действительно расточает комплименты госпоже Архизе...
      Солнце плясало на вывороченных обломках кварцевого порфира, пологие стены кратера поднимались, словно хотели вскарабкаться на небо. Господи! Почему этот кратер не затопило вообще? Ах да, Роджерс объяснял: трещиноватая зона, дуговые разломы, вода мигрирует в подстилающие формации. Монастырь стоит на разломе, однако землетрясений при нынешней династии не было, ни считая того, в Иров День. А жалко, что не было. Вот тряхнуло бы нас хорошенько, может, поняли бы, с чем играем...
      Инспектор прибыл в монастырь через двадцать минут. Полковник вышел ему навстречу и лично помог инспектору спуститься с коня.
      Он спрыгнул с коня, и оба землянина пожали друг другу руки. Потом Келли отступил шаг назад и внимательно оглядел Стрейтона. На инспекторе был серый, крытый шелком кафтан без знаков различия, юфтяные сапожки с высокими каблуками, удобными для верховой езды. Волосы его были повязаны белым шелковым платком, и карие глаза с чуточку подведенными ресницами глядели надменно и ясно.