Вейская империя (Том 1-5)

      Господин Иммани попетлял портовыми задами и прошел в служебные ворота дома осуйского консула, над которыми развевался красивый, синий с золотыми хвостами флаг.
      Шаваш остался на своем тополе. Ах, если бы его глаза могли снять с Рай-Аданова дома крышу! Но увы, Шаваш, конечно, не мог разглядеть, что делается под крышей и к кому в этом огромном доме явился Иммани. Зато что-то подсказывало Шавашу, что, буде Иммани явился к самому консулу, консул немедленно постарается спровадить гостя, чей высокий, рыжий с белой попоной конь стоял в дворе у резного столба.
      Не прошло и четверти стражи: Шаваш вздрогнул и вытянул шею. С широкого крыльца консульского дома спускались двое: Айр-Незим в черном с серебром платье, и король Аннар Сорочье Гнездо. За королем несли подарки. Айр-Незим поклонился гостю у ворот и поспешно вернулся внутрь.
      Прошла еще половинка стражи - Шаваш убедился, что Иммани не собирается покидать дом осуйского консула. Он осторожно слез с тополя, раздвинул доски в заборе, и подкрался к пустому и запертому складу. Шаваш пошнырял глазками туда и сюда, вытащил из-за пазухи инструмент из числа тех, изготовление которых карается двумя годами тюрьмы, и стал ковыряться в замке. Через пять минут Шаваш убедился, что имперская отмычка не подходит к осуйскому замку. Шаваш решил попробовать в другом месте.
      Он обошел четыре двери, и у пятой, с противоположного конца, ему повезло: осуйский замок в двери сломался, - поверх него прибили ушки и вдели в ушки обыкновенный висячий замок. Шаваш поколупался немного и вошел в склад.
      По стенам громоздились тюки с шерстью: посередине качались, доставая до пола, огромные весы, на которых можно было взвешивать по десять тюков сразу. Шаваш осторожно оглянулся: склад был совершенно пуст.
      Шаваш пошел между тюками к противоположной двери, той, в которую входил Иммани. Вдруг он замер: дверь была опять открыта, потревоженная пыль танцевала в луче заходящего солнца. В то же мгновение кто-то потянул Шаваша за воротник. Шаваш обернулся: за его спиной, ухмыляясь, стоял Иммани и держал в руке круглый, хорошо наточенный нож-кочедык. Синяк над бровью Иммани распускался на глазах, через всю щеку шла ветвистая царапина от женского ногтя.
      В представлении Шаваша Иммани всегда был человеком, который ворует персики из корзинок и золото из отчетов: и Шаваш впервые сообразил, что убить для Иммани - так же легко, как украсть персик.
      Иммани помахал перед Шавашем ножом, а потом снял с мальчишки пояс, которым тот был подпоясан, и стянул ему этим поясом руки. Потом он пихнул Шаваша так, что тот упал между тюками, наступил на него ногой и спросил:
      - Значит, эта конфета выпала из моего кармана? - спросил Иммани.
      В следующую секунду лучик света, пробивавшийся из полуоткрытой двери, превратился в целый сноп, и Шаваш увидел на пороге Нана: чиновник, любопытствуя, оглядывал склад.
      - Нан, - заорал Шаваш, брыкаясь.
      Чиновник всплеснул руками и побежал к тюкам.
      - Тише, Нан! Или я убью мальчишку!
      Нан остановился. Иммани стоял у подножия лестницы, ведущей на башню. Он ухватился за веревку, которой были стянуты руки Шаваша, и протащил его несколько ступенек вверх. Шаваш ужасно напоминал упирающуюся мангусту на поводке.
      - На колени!
      Чиновник медленно опустился на колени. Иммани поискал глазами и бросил Нану ключ.
      - Справа от вас люк, - видите кольцо? Откройте и достаньте оттуда вещи. Попробуете вскочить с колен, я зарежу мальчишку.
      Нан подполз к люку, откинул крышку и стал доставать тюки. Он напоминал утку, ныряющую за едой. Через две минуты оба тючка стояли на полу.
      - А теперь лезьте туда сами, - сказал Иммани. - Ну!
      Нан поднял голову и стал смотреть на Иммани и Шаваша. Внезапно взгляд его скользнул чуть вбок и наверх, туда, где лестница над Иммани уходила в башню. Торжествующая улыбка на миг мелькнула на его лице. Шаваш понял, что на лестнице кто-то стоит. Иммани тоже это понял, и в отчаянии оглянулся. Наверху никого не было. В тот же миг Нан подхватил один из тюков и швырнул им в секретаря. Иммани вскрикнул и выпустил Шаваша, Шаваш всунул голову в плечи и покатился с лестницы, как колобок. Нан вскочил на ноги и бросился на секретаря. Иммани поднял ногу и ударил его в ложечку, но чиновник уклонился, схватил ногу и сдернул Иммани со ступенек. Иммани выставил вперед нож и полетел прямо в объятия Нана. Шаваш закрыл глаза. Нан схватил Иммани за запястье, но было поздно: нож разорвал кружева плоеного воротника и ушел глубоко в плечо. Нан вскрикнул и разжал пальцы. Иммани выдернул нож и бросился наверх. Нан остался стоять на середине лестницы. Кружево на кафтане краснело, словно рак, если его бросить в кипяток. Нан пошатнулся, ухватил здоровой рукой перила, и побежал вслед за Иммани. Шаваш пустился следом.
      Когда Шаваш взбежал наверх, он увидел, что башня кончается квадратной площадкой, окаймленной этаким деревянным бортиком. Посереди площадки стояла палка, в которой торчал городской флаг Осуи. По четырем сторонам площадки стояли, блестя на закате стеклами, четыре разноцветных фонаря. Кирпичный пол был покрыт толстым слоем пыли и листьев. Нан стоял, загораживая Иммани выход с площадки. Лицо его было бледно, как воск, он сжимал правой рукой левую, и разевал рот, словно карась без воды.
      - Голубчик! - засмеялся Иммани, - да ты сейчас сдохнешь.
      Чиновник зашатался и опустился на одно колено. Рука его заскребла по полу. Иммани засмеялся еще громче. В следующий миг Нан подобрал с пола горсть пыли и швырнул ее Иммани в глаза. Секретарь замотал головой. Нан вскочил с колен и перехватил правой рукой запястье Иммани. Тот пискнул и выронил нож. Нан согнулся, подставляя спину, - Иммани, подброшенный в воздух, вдруг перепорхнул через эту спину, ударился о деревянный бортик, бортик подался, Иммани с диким воплем полетел вниз.
      Шаваш подбежал к краю площадки и осторожно заглянул в дырку. Иммани, вполне мертвый, лежал внизу во дворе. Шаваш оглянулся. Нан подошел к проломленному бортику и наставительно сказал:
      - Кто высоко взбирается, тому долго падать.
      Нан разрезал пояс, стягивавший руки мальчишки, и Шаваш свел его вниз. Лицо чиновника побелело и заострилось, и Шаваш увидел на нем капли холодного пота. Нан на пол у тюков и велел Шавашу разрезать рукав. Потом Шаваш распорол один из тюков с тканями и перевязал Нану плечо. Шавашу попалась зеленая ткань с красными и черными павлинами, но все равно было видно, что она быстро намокла от крови. Шаваш вспомнил, что раненый Нан еще перебросил Иммани через себя, и в изумлении сунул в рот палец. Шаваш еще не видал, чтобы людей кидали, как кокосы.
      По просьбе Нана Шаваш сбегал наверх за ножом. Нан обтер нож, попросил пододвинуть к нему тюки, и стал их потрошить.
      В тюках была большею частью женская одежда, дорожные прибор, и коробочки с женскими украшениями. Шаваш раскрыл одну из коробочек, - и из нее выпрыгнула маленькая золотая птичка, с рубиновыми глазками и крыльями, усыпанными топазами. Это была та самая птичка, которая качалась в волосах госпожи Лины, когда Шаваш увидел ее в первый раз. Шаваш заплакал.
      Нан распорол последний тюк и вынул из него шкатулку с документами. Вытащил документы, просмотрел их и сунул в рукав, который был цел.
      Снаружи зазвенели голоса: кто-то, видно, заметил разбившегося Иммани, и это естественно возбудило в людях любопытство. Шаваш сказал:
      - Я сидел на тополе и заметил, как Иммани прошел в дом Айр-Незима. Кроме этого, я видел там короля Аннара.
      - А пирожника ты в переулке не заметил? - спросил Нан.
      - Нет, - сказал Шаваш, - я на короля глядел.
      - В следующий раз, - сказал Нан, - гляди не только на королей. Это был мой сыщик. А то откуда бы я узнал, в какую сторону побежал Иммани?
      Весь этот день сын господина Андарза, Астак, провел в библиотеке. Стены библиотеки были украшены гобеленами с рисунками из жизни империи, подаренными Андарзу государыней Касией. На одном из гобеленов был изображен круглый город, опоясанный рвом. Рядом с городом стоял Андарз с мечом в руке, а перед ним на коленях стоял мятежник Идайя. Мятежника Идайю было легко узнать по черной туче над головой.
      Астак сидел, подобрав ноги, и смотрел на мятежника и на тучу. К вечеру это занятие ему надоело. Он вышел в сад, а оттуда - за ворота. Никому не было до него дела: слуги плели языками о Линне. Вот также, семь лет назад, они судачили о его матери. Кто-то сказал, что Иммани сбежал в Осую, и что Нан арестовал его в тот самый миг, когда тот садился на корабль.
      Ноги сами привели Астака к гостинице, где произошло убийство: у входа стояли желтые, как сердечко ромашки, стражники в парчовых куртках, а вокруг них собралась разноцветная толпа, интересующаяся несчастиями высокопоставленных лиц.
      Толпа густела; прошел слух, что гостиницу будут разорять, как гнездо разврата, и представители многих городских шаек явились поглядеть, нельзя ли будет принять участие в разорении. Через час вывели на поводке содержательницу гостиницы, а за ней несколько гостей, связанных попарно.
      И вдруг из толпы зевак вылетела женщина в пуховой юбке, вцепилась в одного из гостей и заорала:
      - Люди добрые! Ведь это же мой муж! Ах ты негодяй, а сам сказал, что в храм поехал! Теперь вижу, куда деньги деваются!
      И полезла в глаза привязанной к мужу девице. Стражники отпихнули ее и заверили:
      - Ничего, мы его тебе отдадим! Накажем да отдадим!
      Тут баба насторожилась:
      - Накажете? А как?
      - По новому закону каждому преступнику рубят ту часть тела, которой он грешит: клеветнику - язык, мятежнику - голову, вору - руку, а прелюбодею сама знаешь что.
      Надо сказать, что стражники шутили, но откуда неграмотной бабе знать новые законы! Она опешила и заверещала:
      - Да что что же он мне без этой штуковины!
      Толпа вокруг заволновалась. Многие сочувствовали горю женщины: а у многих прямо-таки зашевелились штаны, когда им сказали, что они каждую ночь совершают мятежный акт против правительства. В этот-то миг один из лавочников, пришедший посмотреть бесплатный спектакль, сунул руку за пазуху и обнаружил, что зрелище вышло не такое уж бесплатное, так как у него срезали кошелек:
      - Воры! - заорал лавочник.
      - Воры, - подхватила толпа, отнеся возглас на счет властей.
      Женщина бросилась на стражников, выдирая у них своего мужа, лавочник стал пихаться, в одно мгновение строй стражников был прорван, а глупая толпа заметалась, разевая глотку:
      - Долой Нарая!
      Свиной Зуб, и некоторые другие охотники за чужим имуществом, бывшие в толпе, пользуясь случаем, бросились отнимать у стражников узелки, которые те вынесли из опечатанного дома. Астак чувствовал себя очень неудобно. В этот миг раздался крик:
      - Лицеисты! Лицеисты! Стражники!
      Астак полетел вместе с толпой к набережной, запнулся о корень и упал в кусты.
      - Астак, ты чего здесь делаешь! Уходи, заметят!
      Астак выдрался из куста: над ним стоял один из его старых лицейских товарищей, сын министра Мнадеса, с большими от изумления глазами и с золотой повязкой на правой руке.
      Астак повернулся, чтобы бежать, но было уже поздно: из-за угла показались трое лицеистов в сопровождении конного стражника.
      - Это кто такой? - обалдел стражник, глядя на нарядного юношу.
      - Это сын взяточника Андарза! - заявил предводитель лицеистов. Он-то и мутил народ!
      - Вовсе я не мутил народа, - сказал Астак.
      - Что ты врешь! - Разве народ сам может взбунтоваться против справедливого чиновника? Ты и устроил беспорядки!
      Сыщики в беспокойстве завертели головой. Это были простые представители народа, добродушные в меру своей профессии; и, как и многим, им казалось, что все эти лицеисты с их повязками и знаменами выдуманы Нараем из сора и мелкой пыли, и что господин Андарз обратит их обратно в пыль, когда захочет.
      Не таков был предводитель лицеистов: его звали Лахар, это был мальчик из бедной чиновничьей семьи. Раньше он немного заискивал перед Астаком, и ему было тяжело вспоминать об этом. Он был очень беден, и никак не мог забыть, как однажды зимой мальчики из высоких семей затеяли кидать фруктами в зимних птиц, - по реке неслись пластины льда, похожие на осколки мрамора, и на стылую землю шлепались красивые крутобокие персики и крупные, цвета свиной печенки сливы. Лахар глядел на эти персики, Астак повернулся и сказал: "Смотрите, он хочет съесть наши сливы!"
      - Арестуйте его! - заявил Лахар, - он устраивал беспорядки, раздавал народу золото, радея о своем отце!
      - Лахар! - с тоской сказал Астак, - я не сын Андарза! Я сын человека по имени Идайя, которого Андарз оклеветал и убил! Я всю жизнь хотел отомстить за отца!
      - Вы слышали? - заявил Лахар, - он признался, что он не сын взяточника Андарза, а сын казненного мятежника! Арестуйте его!
      "Ой, в какую плохую историю я влип", - с тоской подумал сыщик.
      Через полчаса изумленного и перепуганного Астака втолкнули в камеру главной городской тюрьмы, страшного места, населенного изможденными узниками и упитанными крысами. Астак плакал и метался, как мышь в кувшине. "Это все проделки Лахара, - думал он, - Лахар даже на экзаменах передергивал, - стоит только Нараю или Нану узнать о происшедшем, как они тотчас же выпустят меня, а Лахара сурово накажут!
      Спустя час узкая, как крышка гроба, дверь растворилась, и на пороге показался господин Нан. Он был немножко бледен, и левая рука его была замотана в кокон, напоминая личинку шелкопряда.
      - Господин Нан! - бросился к нему Астак, - я ни в чем не виноват! Это все проделки Лахара! Он сердит на меня за то, что я не дал ему персика!
      Изумление и негодование изобразились на лице Нана. Он схватил здоровой рукой юношу за ворот и закричал:
      - Да как ты смеешь так говорить о любимце советника Нарая! Людей не арестовывают за то, что они кому-то не дали персик!
      И с этими словами Нан швырнул растерявшегося Астака на лежанку. Тот вскочил:
      - Вы не имеете права!
      И тут же получил новый страшный удар по губам: на этот раз юноша полетел на пол.
      - Вы не имеете права так обращаться...
      - С сыном изменника?
      - Я... я...
      - Вы сами везде хвастаете, что вы - сын Идайи.
      - Идайя не изменник!
      Нан вынул из-под мышки папку:
      - Полюбуйтесь!
      - Что это?
      - Переписка Идайи и Харсомы. Манифесты Идайи. Да вот, хотя бы...
      Нан развернул бумагу и прочел: "Всем известно, что Касия, публичная девка, грешила с мужчинами всеми тремя отверстиями, пользуясь гнусным колдовством, отвела глаза государю, зачала своего щенка от барсука-оборотня: неужто народ допустит сына шлюхи и барсука до управления ойкуменой?"
      Мальчишка в ужасе зажал уши.
      - Это подделка! Мой отец не писал таких мерзостей.
      Нан расхохотался и бросил ему папку. Мальчишка стал копаться в документах, читал их один за другим. Старая бумага ломалась в его руках. Он еще не встречался с политической пропагандой мятежников. Великий Вей! Неужто отец его писал, что у государыни Касии - козлиные ноги? Мальчишка стал плакать.
      - Господин Андарз, - сказал Нан, - совершил преступление, спасши жизнь сыну мятежника, но закон, слава богам, еще не отменен! Господин Нарай казнит и Андарза и тебя...
      Мальчишка поднял голову, и лицо его побледнело, словно ткань, на которую плеснули уксуса.
      - Казнить, меня? За что?
      - Ты сын Идайи. Уже забыл?
      Мальчишка побледнел еще больше.
      - Но это несправедливо, - сказал он, - нечестно казнить человека за то, что произошло до его рождения!
      - Господин Андарз так и думал. За это ему придется поплатиться головой. Стремясь сделать последнее одолжение другу, он взял замуж женщину, подстрекнувшую того к мятежу, признал ее сына за своего, был готов простить ему то, за что наказал бы родного сына!
      Астак забился в угол.
      - Где письмо?
      - Какое письмо?
      - Лазоревое письмо. Отвечай!
      - У меня его нет.
      - Знаю, что нет. У кого оно?
      - Я не знаю, клянусь, не знаю!
      - Врешь! Это ты предупредил людей Айр-Незима, что Ахсай будет в "Красной Тыкве" и купит письмо! У кого он должен был его купить?
      - Не знаю. Клянусь вам, господин Нан!
      - Откуда же ты знал о "Красной Тыкве?"
      - Я встретился там с Ахсаем, накануне. Он заказывал ужин, сначала на сегодня, а потом на завтра. Вскоре он напился выше глаз, стал нести какую-то чепуху. Вдруг сказал: "завтра, в этой харчевне, я куплю гибель советника Нарая". Я спросил: "для кого?" Он ответил: "Дурачок, для твоего отца!" Я спросил: "А что это?" Он "Лазоревое письмо!" Я спросил: "А кто продавец?" Он расхохотался и говорит: "Ах, если бы Андарз знал, кто продавец!" Он упал под стол, а я убежал в ужасе. Я думал, что делать, а потом вспомнил, как Иммани рассказывал о том, что за Ахсаем охотится осуйский консул, и написал письмо Айр-Незиму.
      Нан побарабанил по столу пальцами.
      - А почему, - спросил он, - Айр-Незиму? Почему не Нараю?
      - Я как раз читал "Книгу наставлений" - пробормотал мальчишка. Там написано, что если у тебя два врага, то надо покончить с первым врагом руками второго, а второго арестовать за убийство. И вот я решил, что Айр-Незим убьет Ахсая, а потом Айр-Незима арестуют за это убийство. Это нечестно, что вы его не арестовали!
      Нан, не говоря не слова, повернулся и пошел к выходу. Мальчик пополз за ним. Дверь открылась: на пороге возник стражник.
      - Кормите заключенного три раза в день, - брезгливо сказал Нан. - И смотрите, чтоб не убился: господин Нарай будет недоволен. Книгочей!
      Астак глядел на дверь остановившимся зрачками: Боже мой! Неужели его порочный отчим спас ему жизнь, рискуя собственной, а справедливый советник Нарай готов казнить его из-за шутки о раздавленном персике?
      Через два часа господин Нан снова появился в доме осуйского консула, в паланкине и в сопровождении пяти сыщиков. Айр-Незим, с хмурым выражением лица, велел попотчевать сыщиков на кухне, а гостя повел вверх.
      Когда они остались одни, Нан вынул здоровой рукой из-за пазухи два удостоверения личности: одно, на имя мужа своей племянницы Амая, консул выдал сам. Другое было выдано на имя какого-то Шии, морского писаря: отпечатки пальцев на обоих удостоверениях были, однако, одинаковые.
      - Это, - сказал Нан, - я нашел при покойнике и забрал, чтобы не было лишних пересудов. Иммани таскал с собой оба документа и предъявлял бы их по мере надобности.
      Айр-Незим запихал обе бумаги в карман, буркнул, что второй документы делали умельцы империи.
      Нан промолчал.
      Консул порылся в шкатулке, вытащил десять билетов осуйского банка, каждый по пять тысяч, и шлепнул деньги на стол перед Наном:
      - Хватит?
      Нан покосился на бумажки.
      - Господин Айр-Незим, - сказал он, - честь вашей семьи бесценна, да и дружба ваша с Андарзом не поддается исчислению. Я бы не хотел разорять вас: эти два документа - скромный подарок молодого чиновника.
      Айр-Незим так же молча взял билеты и сунул обратно в шкатулку.
      - Однако, - сказал Нан, - чтобы оправдаться от подозрений в близости к партии Нарая, я принес также некоторые вещи, которые хотел бы продать.
      - Хороши подозрения! - взвизгнул консул, - это вы писали указ об отмене государственного долга!
      - До сих пор, - спокойно продолжал Нан, - не обращая особого внимания на критический выпад собеседника, - вы находились в прекрасных отношениях с господином Андарзом. Советник Нарай пытался испортить эти отношения, распуская слухи, будто это город Осуя, и даже лично вы, господин банкир, натравили варваров на провинцию Аракку, опасаясь конкуренции от ремесел, заведенных наместником, и что, таким образом, ответственность за завоевание провинции и смерть Андарзова брата лежит на Осуе.
      - Вздор и чушь! - с сердцем воскликнул Айр-Незим.
      Господин Нан вынул из рукава пачку писем, перевязанных розовой ленточкой.
      - И вот, - сказал господин Нан, я стал собирать материалы, опровергающие эти слухи...
      Нан развязал ленточку.
      - Ваше письмо, - сказал он, - писанное в качестве секретаря республики северному королю: республика продаст ему арбалеты и копья, только если он нападет на Аракку. Отчет некоего Галатты, купца, бывшего в Аракке, о состоянии городских укреплений, имена чиновников, которые, будучи дружны с Осуей, сдадут королю город: начальник сырного ведомства Аден, смотритель над церемониями Атоя, глава над семью видами складов Варан...
      Нан говорил и перебирал своим тонкими пальцами жуткие бумаги.
      - Как это к вам попало, - взвизгнул посланник.
      - Водный инспектор Кигира в городе Май, - он очень кстати рассказывает, как забраться в город по разрушенному акведуку.
      Посланник вскочил из кресла и схватил бумаги. В здоровой руке Нана сверкнул кинжал: миг, - и узкий рукав посланника был пришпилен к лакированному столику. Горожанин зашипел.
      - Тише, - сказал Нан, - а то прибежит моя стража.
      И убрал бумаги в рукав.
      - Сколько вы стоите, - сказал посланник.
      Чиновник, не спеша, рассматривал свои пальцы. Пальцы были длинные и узкие, кончики их были выкрашены хной и присыпаны ароматной пылью. На среднем пальце сиял перстень в виде золотого угря, обвившегося вокруг пальца и держащего в своей пасти рубин.
      - Я дорого стою, - задумчиво сказал Нан.
      Вдруг поднял глаза на посланника.
      - А может, это только начало? Может, вы натравите короля на столицу, как натравили на провинцию, и тоже попросите себе четверть земель и доходов бывшей империи. Может, здесь, в столице, вы так же ходите, покупаете недовольных чиновников, разыскиваете старые акведуки...
      - Империя, - сказал осторожно посланник, - большой тигр, а мы маленький хвост.
      - Нынче такие времена, что хвосты вертят тиграми.
      - Вы опасный человек, господин Нан, - огорчился посланник.
      Нан, казалось, встревожился.
      - Я не хочу сказать, что эти письма не продаются. Просто они очень дорого стоят. Вот я и хочу подчеркнуть, как дорого они стоят.
      Посланник засмеялся.
      - Вот я и говорю, что вы опасный человек, господин Нан. Опасный человек - это не тот, кто не берет взяток и не тот, кто берет их по любому поводу. Опасный человек - это тот, кто продается, соблюдая свою выгоду, и умеет взять деньги за то, что он сделал бы и так.
      Господин Нан улыбнулся, откинулся в кресле.
      - Вот господин Нарай, - продолжал посланник, - он опасный человек. Но разве он не брал взяток? Когда десять лет назад он был в послан в Осую, он сумел убедить дома Кадуни и Рашков дать ему целую кадушку золота за то, чтобы он помешал присоединить город к империи.
      Посланник развел руками.
      - Спрашивается, - ведь советник Нарай скорее умер бы, чем позволил совершиться такому объединению! Но он сумел получить за свои убеждения еще и кадушку золота, и что же он с нею сделал? Он раздал ее черни, та подняла бунт, и вырезала Кадуни и Рашков!
      Господин Нан чуть повернул голову, прислушиваясь к шуму внизу: как там, накормили его сыщиков или нет? Если накормили, так нечего им трепать языками...
      - Сколько вам надо, - спросил посланник.
      - Деньги, - сказал Нан, - опасная вещь, и недаром говорится, что деньги, не отданные государству и богу, навлекают только несчастья. Вот, например, управляющий Андарза, Дия. Сегодня он уехал из столицы в Иниссу, и что-то подсказывает мне, что он уехал с осуйским паспортом.
      Айр-Незим нетерпеливо фыркнул.
      - Последний месяц, - сказал Нан, - вы четырежды встречались с управляющим Андарза. Этот человек передал вам один документ, в обмен на право бежать в Осую: я меняю эти бумаги на этот документ.
      - Господин Нан, - сказал посланник вкрадчиво, - если вы знаете, что Дия передал нам этот документ, то уж, наверное, вы догадываетесь, что это произошло не иначе как с ведома господина Андарза. А если это произошло с ведома господина Андарза, то дело зашло уже слишком далеко, чтобы вы, сторонник Андарза, могли что-то сделать, не погубив себя.
      - Документ, - сказал Нан.
      Посланник некоторое время сидел неподвижно.
      - Господин Нан, - сказал он, - вы потеряете голову совершенно без толку. Вам не жалко потерять такую голову?
      Нан усмехнулся.
      Тогда, к изумлению Нана, посланник раскрыл бывшую при нем черную книгу, вынул из ее листов синий конверт и протянул его Нану.
      12
      Нан раскрыл синий конверт, и вытащил бывшую там бумагу. С первого взгляда чиновника понял, что это не письмо, и тем более не лазоревое письмо. Нан чуть не закрыл глаза и не застонал с досады. Он вгляделся:
      - Да, - сказал он, как ни в чем ни бывало. Тайные ходы Небесного Города! И вы утверждаете, что Дия передал вам это с позволения Андарза?
      - Конечно, - ответил посланник.
      Нан засунул план за пазуху и встал, чтобы откланяться. Но, видимо, разочарование подкосило его, или поклон оказался слишком резок для человека, которого давеча пырнули ножом: выпрямляясь, Нан побледнел, заскреб было по спинке кресла, - и грохнулся навзничь.
      На лестнице послышался топот, и в гостиную ворвались два сыщика. Айр-Незим, подскочивший было к чиновнику, чтобы забрать драгоценный план, отпрыгнул от Нана, как волк от костра, и заплясал перед сыщиками:
      - Боже мой! Какое несчастье!
      Захворавшего чиновника перенесли наверх, приготовили удобную кровать. Айр-Незим и слышать не хотел о перевозке больного. Сыщики согласились. Прилежный лекарь уже возился над больным в широкой и солнечной спальне, когда Айр-Незим сцапал с со спинки стула кафтан Нана, указал на кровяное пятно на рукаве:
      - Кафтан надо почистить!
      С кафтаном Айр-Незим побежал на второй этаж, в свой кабинет, где лучи заходящего солнца бешено плясали на черных с серебряными накладками шкафах, в которых хранились наиболее ценные образцы продукции и отчетные книги, и балки, изображающие дракона, били в воздухе красными лаковыми крыльями. К одному из этих шкафов и кинулся Айр-Незим. Изнутри шкаф был укреплен длинными стальными балками, и всю нижнюю его половину занимал стальной, крашеный синим лаком сейф. Вокруг круглого глаза сейфа торчала кожаная бахрома, закрывавшая ряды цифр и букв. Айр-Незим покопался в бахроме, и дверь сейфа отошла в сторону. План из конверта мигом перекочевал в сейф, а в конверт Айр-Незим засунул несколько бумаг розового цвета, очаровательных для взгляда всякого чиновника.
      Запер шкаф и полетел вниз по лестнице, совершенно пренебрегши чисткой кафтана.
      Нан, лежа на постели, растерянно лупал глазами, и прилежный лекарь бинтовал Нану плечо. Лекарь ушел. Айр-Незим вежливо подал Нану кафтан. Нан поспешно сунулся в рукав. Там, вместо плана дворца, лежала розовая книжечка из пять страниц, и каждая страница этой книжечки стоила десять тысяч, ибо представляла собой облигацию осуйского банка, что было впятеро выше его ежемесячного жалованья и вдвое - ежемесячных взяток.
      - Господин Нан, - вкрадчиво сказал Айр-Незим. - Ну что делать, если случилась такая беда? Бедняжка Дия хотел уехать в Осую, прямо-таки ходил на бровях, чтобы оказать услугу городу. Судите сами, каково было мое изумление, когда он заявил, что его зовут Амасса, и прибежал с этой бумагой! Черт меня попутал ее взять! Однако я не жалею, - оказывается, имеется подземный ход, ведущий из императорского дворца в наш квартал! Хорошо, что об этом ходе не вспомнили на прошлой неделе, и не послали по нему стражников: а сегодня я этот ход замурую! Согласитесь, что я не могу пренебрегать безопасностью вверенных мне людей, и что мои доводы убедительны.
      Нан хмуро перелистал облигации и сказал:
      - Если бы в этой книжке было шесть листов, ваши доводы были бы убедительней ровно на десять тысяч.
      Айр-Незим рассмеялся и выдал Нану шестую страницу книжечки.
      У ворот осуйского квартала Нан слегка пришел в себя: начиналась ночь; рыночная площадь, по которой, бывало, не пройдешь днем, не изорвав платья, была совершенно пуста: конь Нана едва не поскользнулся на рыбьих очистках. Вдалеке, у круглой часовни, маялись три всадника. При виде судебной шапки Нана они пришпорили коней и разъехались в разные стороны. Нан узнал того, что поехал навстречу: это был Теннак.
      - Эй, - сказал Теннак, - молодой господин куда-то делся, не видали?
      - Нет, - сказал Нан.
      Чиновники нашли на берегу реки, в двадцати шагах от квартала, приятный кабачок, поднялись на второй этаж узорной башенки и уселись за столик. Прямо напротив них, в открытом окне, струились ветви высокой ивы, и за близкими деревьями мелькала наполненная звездами река, и по ту сторону реки стояла черная, как кусок сланца, тюрьма, в которой сейчас плакал несчастный Астак, и многие, более его виновные люди.
      Хозяин принес им кувшин вина, две чашки с соломинками, продетыми в крышку и большое блюдо речных крабов, посыпанных солью и политых лимоном.
      - Так почему вы бросились сегодня утром на Иммани? - спросил Нан.
      - Этот мальчишка, Шаваш, сидел и ел конфету, выпавшую из кармана Иммани. Конфеты были подарком императора, и я знал, что господин отдал их Лине. Я понял, что Лина опять путается с Иммани.
      С реки дул мягкий ветерок. Нан, потягивал вино и, казалось, любовался игрой листьев в лунном свете. Теннак жадно разламывал крабов и запивал их вином. Когда перед Теннак образовалась изрядная горка крабьих огрызков, он поднял голову, поглядел на Нана и спросил:
      - Ну? Вы еще чего-то хотите узнать.
      - Только одно, - сказал Нан, - куда вы дели вещи, которые отняли у Иммани в Козьем Лесу?
      Теннак ошеломленно глянул на чиновника.
      - Я не был в Козьем лесу.
      - Бросьте, Теннак. Ведь теперь это уже не имеет значения. Если вы сами не хотите рассказывать, что случилось в козьем лесу, то могу рассказать я.
      Двадцать восьмого числа госпожа Линна уехала в храм Исии-ратуфы. Вы, будучи преданы ей, решили ее проводить, а когда она отказалась, проследовали за ней тайком, мечтая оказать ей услугу. Каково было ваше удивление, когда госпожа Линна, вместо того, чтобы отправиться в храм Исии-ратуфы, на Запад, обогнула столицу и поехала на восток! Вы вспомнили, что завтра с востока возвращается секретарь Иммани. Вы вспомнили, что он почему-то отпустил вперед слуг: и когда вы увидели, что госпожа Линна остановилась в белом храме, известном, как дом свиданий, ваши подозрения переросли в уверенность.