С правой стороны императорского тракта простирались виноградники, усеянные крестьянами, с левой сверкала река. Ленивые коровы, зайдя в воду по брюхо, отмахивались хвостами от слепней, и чуть поодаль, как мелкий сор на воде, виднелись рыбацкие лодки. По пыльной дороге шел сборщик налогов, волоча за собой козу. За полуразрушенной часовней дорога свернула вправо. С поросшего деревьями холма Нан увидел маленький городок, окруженные восьмиугольной стеной, и множество домиков с зелеными флагами снаружи стены. Это все были постоялые дворы, - неподалеку находился храм Золотого Художника Ияри, и паломники проводили ночь в постоялых дворах, чтобы с первыми лучами солнца отправиться к храму.
      Ияри жил во времена первой династии и был не просто художником, а волшебником, и рисовал чудовищ. Все эти чудовища когда-то существовали, но были превращены им в рисунки. А если бы их не превратили в рисунки, то они по-прежнему бы ели людей. С холма храма не было видно.
      Местный чиновник был рад угодить начальнику из столицы. Он казался немного смущен и встревожен его появлением. Дело в том, что, когда ограбленный Иммани, в одном травяном плаще, прибежал вечером во двор управы, и стал дергать за веревку для жалоб, чиновник ужинал с девицами. Он выглянул в окно, решил, что это какой-то крестьянин, и велел посадить его в тюрьму за нарушение покоя во время вечерних церемоний. Наутро жалобщик оказался секретарем императорского наставника, и судья валялся перед ним на полу и вообще пережил множество неприятных страхов.
      Нан застал местного чиновника в кабинете с кувшином вина. Чиновник походил на помесь щуки и карася, как это часто бывало с мелкими пожилыми чиновниками. Звали его Одон. На стене кабинета красовалось темное квадратное пятно: Нан догадался, что в это месте висел портрет Руша или другого казненного. Одон снял старый портрет, но не знал, какой новый следует вешать.
      Одон занавесил кувшин вина тряпочкой, отдал кое-какие распоряжения, и отправился вместе со столичным чиновником на место происшествия. Козий Лес начинался сразу за городскими воротами. Дорога была старая-старая, а лессовые почвы такие мягкие, что колея ушла глубоко в землю, так что голова коня Нана находилась ниже обочины, а голова самого Нана - выше. Отвесные края дороги были опутаны плющом и повиликой, высоко вверху шумела листва и оглушительно кричали птицы, - это было действительно опасное место, потому что путники на дороге не могли разглядеть злоумышленника вверху.
      - И много ли разбойников напало на Иммани?
      - Ба, - сказал Одон, - когда мы его выпустили утром, их было трое, к полудню их стало семь, и вечером - десять. Бьюсь об заклад, хозяину он рассказал, что бился с целым войском.
      Тут они наконец подъехали к месту происшествия, и Одон показал на дуб, нависающий над дорогой.
      - На самом деле, - сказал он, - разбойник был всего один. Он сидел на развилке этого дуба не меньше часа, а потом прыгнул сзади на лошадь Иммани и стал душить всадника. Иммани даже его не видел. Судя по следам, которые он оставил в грязи, это был очень большой и сильный человек. Потом он снял с секретаря дорожную одежду и, видимо, тут же в нее переоделся, а свой травяной плащ оставил на дороге.
      - Почему вы считаете, что он прыгнул именно с дуба?
      - Преступник ел дынные семечки и заплевал семечками дуб и дорогу. Если бы он стоял на дороге или над обочиной, он бы вряд ли заплевал дуб, а? Также понятно, что он ел семечки не после разбоя, а до. Когда человек сидит, ждет чего-то и нервничает, и имеет в кармане семечки, - он обязательно станет их есть. Я собрал все семечки с дуба и с дороги, и набралось около осьмушки. После этого я реквизировал семь осьмушек семечек и раздал их моим стражникам, имеющим эту привычку, и ни один из них не справился с этой задачей меньше, чем за час.
      - Мы едем по этой дороге не больше часа, - сказал Нан, - и нам дважды встречались люди. - Проходили ли другие путники под деревом, в то время как на нем сидел разбойник? Видели ли они семечки на земле?
      Чиновник вздохнул.
      - Я и сам задался этим вопросом. Я расклеил объявления, призывавшие тех, кто проходил в этот день по дороге, к даче показаний. Но ни один из проезжих не явился, не желая связывать с управой. Зато я получил целую кучу доносов от разных соседей, а одна баба даже надиктовала, что не знает, ходила ли ее соседка по этой дороге или нет, но что эта соседка, когда стирает белье, вечно выливает воду со щелоком в чужой сад.
      - А плащ, который оставил разбойник? - спросил Нан.
      - Плащ сохранили, но только по нему ничего не установишь. Это обычный крестьянский плащ, такие плетут по всей провинции.
      Одон задумался и добавил:
      - Это все паломники Золотого Иери. Черт знает что за народ.
      Нан кивнул. Паломники, по его опыту, были странный народ: редко-редко это были степенные люди, а чаще мошенники и бродяги, которые стекались к храму, чтобы замолить свои грехи, а деньги в пути добывали новыми преступлениями.
      - Что, - сказал Нан, - больше стали грабить за последнее время?
      - Именно, - особенно с тех пор, как...
      Одон запнулся, не зная, как сказать незнакомому чиновнику: "с тех пор, как Нарай житья не дает людям", или "с тех пор, как советник Нарай выгнал негодяев из теплых гнезд".
      - С тех пор, как воры, выгнанные господином Нараем из лавок, перебрались на большую дорогу, - сказал Нан.
      Чиновник вздохнул с облегчением и немедленно согласился.
      Нан спешился и облазил место происшествия, влез на отвесный склон дороги, забрался на дуб. Да, это было подходящее место для нападения на Иммани, и если учесть, что преступник час просидел на дереве и пропустил множество людей, то он явно поджидал определенного человека. Если, конечно, этот преступник был. Если Иммани не сам влез на дуб, высыпал семечки, повалялся по дороге и потом, переодевшись в травяной плащ, побежал к управе. Только куда он тогда дел лошадь с сумками? Нан вспомнил зеленые флаги постоялых дворов.
      На дороге, между тем, чиновник обдумывал замечание Нана. Нан слез вниз, и чиновники поехали обратно. На выезде из леса чиновник наконец решился:
      - По правде говоря, - сказал он, - тут дело нечисто. Признаться, если бы я не посадил этого секретаря на ночь в клетку, я бы повел расследование совсем по-другому. Подумайте сами - человек едет с такими подарками и отсылает от себя всех слуг. А на границе области этот Иммани отказался от вооруженного эскорта!
      - Что вы хотите сказать?
      Одон указал на зеленые флаги гостиниц:
      - Если человек отсылает от себя слуг, значит, он боится свидетелей. Если он боится свидетелей, значит, он намеревается преступить закон. Сдается мне, что этот Иммани намеревался обделать в городке кое-какие делишки своего хозяина, встретиться на постоялом дворе с сообщником!
      - То есть вы хотите сказать, - спросил Нан, - что этот сообщник, зная о прибытии Иммани и о том, что Иммани прибывает один, подстерег его в лесу, спрыгнул сзади, и ограбил?
      Одон застыл с раскрытым ртом.
      - Великий Вей! - вскричал он, - как это раньше не пришло мне в голову! Мне и раньше казалось, что в этом деле есть что-то странное! И знаете что? Вот именно то, что преступник прыгнул на Иммани сверху, рискуя собственной шеей. Вы видели, это чертовски трудный прыжок! Почему он не выскочил из-за поворота с дубиной, не накинул на Иммани сетку, как это в обычае у других людей? Он боялся, что Иммани его узнает! С хорошенькими людьми ведет дела господин Андарз!
      Чиновник даже затанцевал в седле от усердия. Теперь он проклинал себя за нерасторопность. В самом деле, проведи он тогда облаву в постоялых дворах, кто знает, куда привела бы ниточка? Может быть, он изобличил бы изменнические сношения Андарза с Осуей, оказал бы неоценимую услугу господину Нараю. Что тогда он именно потому и не стал возиться с этим делом, так как Андарз и Нарай были еще друзьями и задавили бы его, как телега - мышь, Одон как-то позабыл. В смятении чувств он даже не заметил, что молодой чиновник что-то ему говорит.
      - Видите ли, - донесся до него наконец голос Нана, - наверняка Иммани отпустил слуг, чтобы избавиться от свидетелей. Но и слуги, и вооруженный эскорт принадлежали, честно говоря, господину Андарзу. Иммани не было смысла их отпускать, если сделка совершалась согласно воле Андарза. Стало быть, если сделка имела место, Иммани не выполнял волю хозяина, а, наоборот, обманывал его. Разоблачение такой сделки ничуть не повредило бы господину Андарзу.
      Нан вежливо отказался от приглашений Одона и заночевал в усадьбе человека по имени Рей. Рей был давним знакомым Нана и вассальным торговцем Андарза, - он торговал с Осуей медом и коноплей. Рей и Нан долго сидели, беседуя, и в конце концов Рей принес другу кое-какие бухгалтерские книги, и Нан провел всю ночь в их изучении.
      Едва государь подписал указ о банях, господин Нарай послал Андарзу в подарок железную клетку, а в клетке - выдру, символ изменника и сластолюбца.
      Господин Андарз изломал клетку и сказал:
      - Что ж! Если на меня лезут с топором, пусть не думают, что я буду обороняться салфеткою.
      На следующий день с утра императорский наставник велел снаряжать паланкин и отправился к господину Ишнайе, которого он сделал после казни Руша первым министром. Ишнайя встретил его с распростертыми объятьями, и выразил сожаление по поводу решения государя.
      - Боюсь, - сказал Андарз, - господин Нарай не остановится, пока не погубит государство. Вскоре он попросит у государя мою голову. А когда он выпросит у государя голову его ближайшего друга, головы остальных сановников станут дешевле гусиных яиц.
      Ишнайя обещал подумать об этом, и сановники вдвоем отправились к господину Чаренике, министру финансов.
      - Сдается мне, - сказал Ишнайя Чаренике, что этот негодяй Нарай считает нас всех ворами и взяточниками! Стоило бы предпринять что-то по этому поводу!
      Чареника обещал подумать об этом, и сановники втроем отправились к столичному префекту, Никке.
      Андарз остановился полюбоваться расцветшими хризантемами, а оба сановника заговорили со столичным префектом об интересующем их деле.
      - Не стоит беспокоиться, - сказал Никка, - ведь государь расправился с первым министром Рушем не потому, что тот был вор, а потому, что тот был любовником его матери. Что же касается Андарза, то у государя к нему сложные чувства. Из этого я заключаю, что Нарай добьется казни Андарза от той половинки государя, которая ненавидит Андарза, и на этом его владычество кончится, потому что та половинка государя, которая Андарза любит, не сможет Нарая простить. Так стоит ли вступаться за человека, чья казнь принесет гибель Нараю?
      Чареника был так поражен этой мыслью, что вскричал:
      - Вы правы!
      А Ишнайя добавил:
      - К тому же, кто не знает, что стихи "О Семи Супругах" принадлежат Андарзу? А в этих стихах говорится, будто, когда я был городским головой в Чахаре, вместо виноградных кистей в судебном саду на ветвях росла одна оскомина! Самая отъявленная ложь!
      В это время к ним подошел Андарз, и спросил, что они решили.
      - Полно, страхи ваши преувеличены! - сказал Чареника.
      - Почему бы вам не помириться с господином Нараем? - сказал Ишнайя.
      - Зачем говорить о неприятном, - промолвил Никка, - почитайте нам лучше свои новые стихи.
      Андарз поклонился всем троим и поехал в трактир, где и напился выше глаз.
      Этим вечером Шаваш тихонько пробрался в библиотеку, размещавшуюся в левом крыле дома. У господина Андарза была огромная библиотека: книги на высоких полках смотрели на мальчика своими гранатовыми глазами, по стенам были развешаны ковры, изображавшие победы Андарза, а позади огромного стола висел удивительный гобелен, изображавший карту империи. Шаваш вытаращил глаза. О том, что такие карты существуют, он знал только по рассказам: не только владеть, но и смотреть на карту империи простому смертному было запрещено. Неисчислимые бедствия могли произойти от колдовства с картой! Вот, например, в десятый год правления государыни Касии началась засуха, чума... В народа поползли слухи, что причина - в том, что иссякла государева благая сила, что страной правит женщина. Государыня приказала произвести расследование: и что же? Выяснилось, что один из высших чиновников, обманом добыв карту империи, сушит ее над огнем, колдует, злоумышляя на государство и государыню. Чиновника, разумеется, казнили: слухи прекратились совершенно.
      Но Шаваш пришел сюда не из-за карты. Он хотел найти книгу, которая ответила бы ему на вопрос: что такое лазоревое письмо? Он боялся задать этот вопрос Андарзу или его секретарю, потому что трудно было это сделать, не возбудив подозрения. Что же касается книг, - то книги никогда не предавались подозрениям по поводу заданных им вопросов, или, во всяком случае, никому эти подозрения не могли сообщить. Шаваш давно заметил эту особенность книг. Поэтому он и выучился читать.
      Через час Шаваш вынул из второго слева шкафа толстый том, называвшийся: "Книга о надлежащих бумагах". Он раскрыл книгу и погрузился в чтение. Он быстро узнал, что, составив накладную, надо верхнюю половинку бумаги класть в правый ящик, а нижнюю - в левый, и что накладная на сыр имеет вверху знак козьей головки, а накладная на сено, - увенчанный рогами кружок. Он узнал, что недопустимо подавать по начальству бумагу, которая скверно пахнет от долгого лежания, или на которую что-то пролили.
      Он узнал, что бумага о вступлении в должность наместника должна быть синяя, как камень лазурит, а подданная жалоба должна иметь красную полосу цвета оскорбленного сердца, доносы же можно писать на любой бумаге, лишь бы в словах сквозило чистосердечие и верность государю.
      А потом Шаваш перевернул страницу, касавшуюся официальных указов и нашел то, что искал: на лазоревой бумаге имел право писать только царствующий император, - свои частные письма.
      Шаваш захлопнул книгу.
      - Ты что здесь делаешь?
      Шаваш, обомлев, поднял глаза: в проходе над шкафом стоял Андарз. Щека у императорского наставника была слегка расцарапана, и от него несло дешевым вином, какое пьют в кабаках на пристани.
      - Ты что здесь делаешь?
      - Читаю, - сказал Шаваш.
      Андарз наклонился и подобрал книгу.
      - Да? И что же ты тут вычитал?
      - Ой, - сказал Шаваш, - я очень многое вычитал. Я вычитал, что накладная на сыр имеет знак козьей головки, а накладная на сено, - кружок с рогами, и что если доклад от долгого лежания приобрел дурной запах, надо поставить рядом с ним на ночь стакан с мятой и росовяником...
      - Тьфу, - сказал Андарз, - кто тебя научил читать?
      - Столб с указами, - сказал Шаваш. - Когда читают новый указ, я его запоминаю, а когда указ вешают на столб и толпа расходится, я стою у столба и сличаю буквы со звуками.
      - Прочти последний указ, - сказал Андарз.
      Шаваш прочел последний указ Нарая, в котором написание доноса приравнивалось к совершению воинского подвига. Теперь за донос можно было получить не только деньги, но и право носить оружие, чтобы защищаться от родных того, на кого донесли.
      - А я и не знал, что его уже вывесили, - сказал Андарз.
      Императорский наставник оглянулся, заметил в углу потертое кресло, и сел. Шаваш подошел к нему поближе.
      - Ты будешь поумнее иных моих учеников, - проговорил Андарз.
      Глаза его были закрыты. Он напоминал больную птицу, слегка, впрочем, пьяную.
      - Какой-то вы грустный, господин, - испуганно сказал Шаваш.
      - Да, - сказал Андарз, - грустный. Когда государь меняется к человеку, даже собаки на его псарне начинают лаять по-другому.
      - А почему государь переменился к вам? - спросил он.
      - А ты не знаешь?
      Шаваш заморгал, не зная, что отвечать.
      Андарз вдруг сказал:
      - У государыни Касии и министра Руша был сын, Минна, мальчик десяти лет. Руш всегда надеялся, что Касия отправит государя Варназда в монастырь и укажет государем этого мальчика, Минну, но Касия умерла раньше, чем Руш добился своего. Когда я и государь арестовывали Руша, Минна прибежал в беседку на крики. Я спросил государя, что делать с Минной, и государь сказал, чтобы я забрал его в свой дом. Я увез Минну сюда: он ничего не ел и плакал. Через неделю он умер. С этой поры государь стал ко мне охладевать.
      Шавашу стало не очень-то по себе. Он подумал, что человек, убивший сводного брата государя, не очень-то задумается, если ему надо будет убить Шаваша. Ему показалось, что он попал в очень скверную историю.
      - Я, - сказал Шаваш, - ни разу про это не слышал.
      - Да, - сказал Андарз, - на рынке рассказывают все больше про то, как я дрался с королем ласов, покойником к тому же. Однако, что же ты делал эти два дня?
      - Так, - сказал Шаваш, - охотился за болтливыми языками.
      - И что же ты выяснил?
      - Например, - сказал Шаваш, - мне рассказали, откуда взялся эконом Дия.
      Андарз вздрогнул и спросил:
      - Откуда?
      - Однажды государь послал вам подарок: золото и серебро, и семь персиков, сорванных лично государевой рукой. Андарз нечаянно выронил один персик за окошко, а под окошком в этот миг пробегала свинья. Свинья сожрала государев подарок и тут же превратилась в человека: это и был эконом Дия.
      Императорский наставник заулыбался.
      - Я, конечно, не знаю, правда это или нет, - продолжал Шаваш, - а только, если Дия в прошлом был свиньей, то немудрено, что ему хочется в город Осую, где никто не спрашивает о прошлом, а спрашивают только о деньгах.
      - Откуда ты знаешь, что ему хочется в Осую?
      - Я принес ему корзинку с подарками от Айр-Незима, - сказал Шаваш, и он так обрадовался, словно получил весточку от возлюбленной, и он сказал, что Осуя - это самый прекрасный город на свете, где никому не рубят головы. А в корзинке было двенадцать слив, три персика и пять груш.
      - Ну и что, - сказал Андарз.
      - Я думаю, что двенадцать слив значит Храм Двенадцати Слив, персики значат день недели, а груши значат час.
      Андарз долго молчал.
      - Хорошо, - сказал он наконец, - иди и следи за Дией. И если тот действительно встретится с осуйцем в храме Двенадцати Слив, можешь просить у меня все, что хочешь.
      Шаваш пошел, но остановился у двери. За окном уже совсем стемнело, посвистывал ветер, и ветки дуба терлись о стену.
      - А что за город - Осуя? - спросил Шаваш. - Правда, что там никому не рубят головы?
      - Нет на свете таких городов, - сказал Андарз, - где никому не рубят головы. Иди.
      Нан выехал из городка с первыми открытыми городскими воротами.
      Проезжая предместьями, он с любопытством вертел головой, приглядываясь к домикам с белеными и стенами и зелеными флагами. Из-за беленых стен доносились звонкие голоса постояльцев, пахло свежевыпеченными лепешками. Возможно, Одон был прав, полагая, что Иммани отпустил слуг ради тайной встречи, но Нан почему-то не думал, что Иммани встречался с торговцем или сообщником. Господин Иммани любил две вещи: деньги и женщин. Нан вспомнил темный силуэт на пороге домика, свечку и ласковый голос недавней вдовы: "Иммани! Иммани!".
      К полудню Нан добрался до столицы и отправился в дом господина Андарза. Он спросил у конюха, подбежавшего к его коню, не видел ли тот эконома Дию и, получив ответ, направился в глубину сада.
      Дия скучал в розовой беседке: каждый месяц два дня он должен был проводить в усадьбе, ожидая, не захочет ли Андарз выслушать отчет.
      - Сколько тысяч штук ламасской ткани было изготовлено на заводах господина Андарза и продано в Осую, - спросил Нан.
      Дия заколебался.
      - Ну?
      - Три тысячи, - сказал Дия.
      - А сколько штук было изготовлено согласно годовому отчету, предоставленному вами Андарзу?
      - Тысяча триста, - убитым голосом сказал Дия.
      - От кого Андарз узнал об этом?
      - От секретаря Иммани. У Иммани волчьи зубы и целое министерство финансов в голове.
      - И что случилось потом?
      - Иммани выследил все, что можно было выследить, и доложил господину Андарзу.
      - И что сделал Андарз?
      - Посмеялся, - с торжеством сказал Дий, и пригрозил Иммани, что высечет его за зловредность.
      - Значит, - спросил Нан, - господин Андарз никак вас не наказал?
      - Именно так, - сказал Дия.
      - Но с этого времени вы и Иммани ненавидите друг друга?
      - Мы и раньше не чесали друг другу пяток.
      - Скажите, секретарь Иммани - проницательный человек?
      - Да.
      - Тогда почему, будучи проницательным человеком, Иммани собирал эти документы? Разве он не знал, что Андарз швырнет их ему в лицо?
      - Иммани, - сказал эконом, - умен, как сова, и вздорен, как гусь, и гусь в нем часто побеждает сову.
      - Значит, Иммани, собирая эти документы, думал только о том, чтобы погубить вас в глазах Андарза?
      - Что вы хотите сказать? - побледнел эконом.
      - Я хочу сказать, - произнес Нан, что господин Иммани предоставил Андарзу только часть документов. Что, после того, как Андарз его прогнал, он показал вам остальные документы и пригрозил вам, что если вы не возьмете его в долю, он отошлет эти документы советнику Нараю. Он сказал, что господину Андарзу ничего не будет, так как Андарз получил от государя привилегию заводить в усадьбах станки и торговать шелком с Осуей, но что вы ни от кого не получали привилегии обворовывать своего господина. Это так?
      Дий с ужасом глядел на чиновника, потом кивнул.
      - Сколько процентов с вас потребовал Иммани?
      - Три.
      - Это сначала три, а потом?
      Дий опустил голову и прошептал:
      - Потом он потребовал пять.
      - Три месяца назад Иммани уехал в Аракку: господин Андарз посылал с ним деньги, заплатить отрядам варваров, охранявших брата. Почему вы были против этой поездки?
      - Я боялся, что он сбежит с деньгами.
      - Ложь. Если на то пошло, вы на это надеялись. Ткань, которую вы продавали, шла в Осую через Аракку. Вы боялись, что из этой поездки Иммани привезет новые документы, которые позволят ему потребовать уже не пять, а семь процентов, а то и все десять. Так или не так?
      - Так. Голос Дии упал до еле слышного шепота.
      - Но Иммани ограбили по дороге, и он не смог потребовать с вас этих семи процентов?
      - Что вы хотите сказать?
      - То, что это ограбление сэкономило вам тысячи и десятки тысяч?
      - Я не грабил Иммани!
      - Вы появились в доме Андарза сразу после смерти государыни Касии, позже Теннака и Иммани. Господин Иммани преступник, господин Теннак тоже. За пределами дома Андарза Иммани ждет обвинение в воровстве, а Теннака - обвинение в убийстве наместника Аракки. Им обоим некуда идти из дома Андарза. Андарз спас их от наказания. От какого возмездия спас Андарз вас? Какое преступление совершили вы против государыни Касии?
      - Я ни в чем не виновен, - взвизгнул Дия.
      - Что ж, - в определенных обстоятельствах - это самое непростительное преступление, а? - сказал Нан и вышел из беседки. За его спиной Дия закрыл пухлые глазки и потерял сознание.
      Из беседки господин Нан прошел в кабинет Андарза. Императорский наставник сидел в кресле на возвышении и смеялся, а перед ним на руках ходил Шаваш. Впрочем, мальчишку тут же отослали, и Нан принялся рассказывать о своей поездке в Козий Лес. Едва он кончил, в дверь послышался стук, и на пороге показался секретарь Теннак. Он сказал, что Дия потерял сознание в розовой беседке, и по этой причине просит позволения удалиться домой и не дожидаться, вызовет ли его Андарз с отчетом.
      - Великий Вей! - сказал Андарз, - что с ним?
      - Этот шпион Нарая, Нан, напугал его до смерти, - сказал Теннак.
      - Невежливо говорить о присутствующем человеке в третьем лице, сказал Андарз.
      - Ах я козел в капусте! - с насмешкой вскричал Теннак, - простите меня, глупого варвара! В нашем языке, когда о присутствующем говорят в третьем лице, это свидетельствует о величайшем почтении! Ах я невежественная скотина! Вечно путаю языки!
      Откланялся и вышел. Вейский его был безукоризнен.
      "Великий Вей, - подумал Нан, - как бы этот варвар не свернул мне шею".
      - Да что же это у вас такое случилось с Дией? - спросил Андарз.
      - Вы же знаете, господин Андарз, что почти половина ваших вассальных торговцев изготовляет ткани, а Дия продает эти ткани в Осую. Иммани собрал бумаги, уличающие Дию в воровстве, пригрозил написать на него донос, если тот не станет платить ему пять процентов с доходов. Иммани, пьяный, проговорился, что у него есть такие бумаги, и поэтому показал часть вам. Но на самом деле он собирал документы не для вас, а для того, чтобы запугать Дию настоящим арестом.
      - Мерзавец! - сказал Андарз, - я его повешу!
      - Не советую. Вы не сможете сделать это сами, вам придется передать его властям: представляете, что он сможет рассказать перед казнью? Можно избавиться от него, не прибегая к посредничеству властей, но, увы, всякий скандал в вашем доме будет на руку господину Нараю. Стоит кому-либо из ваших секретарей исчезнуть, и Нарай обвинит вас в том, что вы убили человека, решившегося свидетельствовать против вас.
      Андарз сидел молча, и руки его машинально рвали и скатывали в комочки исписанную бумагу на столе.
      - Что же касается Дии, - продолжал Нан, - то он признался, что Иммани возвращался из Аракки с новыми компрометирующими Дию документами, и, конечно, он потребовал бы новых денег. Мне представляется вполне возможным, что Дия объяснил положение одному из своих соучастников, и они согласились, что лучше отнять эти бумаги у Иммани, нежели платить ему из собственного кармана. Когда Дия увидел лазоревое письмо, он, по обыкновению, перепугался, и сообразил, что письмо надо отдать вам. Но как? Отослать его даром - не будет ли это подозрительно, и, вдобавок, убыточно? Зачем отдавать даром то, за что можно попросить шестьсот тысяч?
      - Стало быть, - сказал Андарз, - вы подозреваете, что Иммани был ограблен Дией и его осуйским сообщником?
      - Более всего, - сказал Нан, я подозреваю самого Иммани. Он мог инсценировать ограбление сам. Он мог зарыть где-нибудь свою одежду или бросить ее в реку, а ценные вещи спрятать в укромном месте. Через несколько недель он мог вернуться и выкопать укрытое, благо застава находилась в трех часах езды от столицы. Мне также известно, что он поддерживает тайную связь с одной женщиной из Осуйского квартала: он мог передать поклажу ей. Возможно, Иммани даже не знал о содержании письма, а хотел просто украсть подарки, которые наместник Хамавн переслал брату. Только через несколько недель, вернувшись за добычей, он мог обнаружить, что у него в руках. Вся эта история с отпущенными слугами и с разбойником, которого никто не видел, кажется очень подозрительной.
      С другой стороны, если разбойник приложил усилия, чтобы Иммани его не видел, - это могло быть оттого, что Иммани разбойника знал. Так, например, Теннак, варвар по происхождению и человек неимоверной физической силы, предан вам, но терпеть не может Иммани. После того, как слуги известили о скором приезде Теннака, варвару ничего не стоило проскакать эти три часа до Козьей дороги, залезть на дерево, подкараулить Иммани, и ограбить его. Наверняка он просто хотел проучить Иммани за донос касательно алхимии, но потом увидел меж строчек письма шестьсот тысяч, и эти шестьсот тысяч встали между ним и его верностью.
      - Да, - сказал Андарз, - удивительные вещи происходят с людьми, когда шестьсот тысяч встают между ими и их верностью...
      - Что касается эконома Дии, продолжал Нан, то он весит столько, сколько Андарз, Иммани и Теннак, вместе взятые, и если бы он спрыгнул с того сука, он бы сломал себе шею, - если бы сук еще до этого не обломился под ним. Поэтому-то я говорю, что у него должен был быть сообщник из осуйских купцов.
      В усадьбе господина Андарза жил слепой солдат: глаза ему вынули варвары, чтобы заставить его сучить шерсть, и он сучил шерсть десять лет, пока Андарз его не отвоевал. Этот старик хорошо знал обычаи варваров и любил поговорить, и он рассказал Шавашу, как Теннак убил брата Андарза, Савара.
      Отвоевав столицу Аракки, Андарз сделал своего брата Савара наместником Аракки, и они принялись воевать вместе: Савар воевал в западной Аракке, а Андарз - в восточной, он воевал хорошо и в битве у Бараньего Лога убил в поединке брата короля ласов. В это время у ласов было в обычае посвящать молодых людей в воины. Новому воину подстригали волосы, и ему вручали оружие самого знатного человека из тех, кого он убил. Чтобы в в воины не посвящали людей недостойных, пиры, на которых посвящали в воины, устраивались родственниками тех, кого воин убил.
      Через месяц после битвы у Бараньего Лога король ласов пригласил Савара на пир. На этом пире ему подстригли волосы, посвящая в воины, и подарили шлем и меч брата короля ласов. Им казалось непорядочным, чтобы такой сильный боец не был посвящен в воины.
      А через месяц Савар пригласил на пир всех вождей варваров, и обещал подарить каждому меч и шлем. Всем хотелось получить меч из рук такого богатого человека и доблестного воина. Савар разбил в садах перед столицей шатры, и воинов-ласов по очереди вводили в шатры и убивали. Он убил всех, кто пришли на пир, числом восемьдесят четыре вождя, а потом приказал надеть на каждого берестяной шлем и дать в руки каждому деревянный меч, и отправил трупы домой.
      Теннаку не было двенадцати лет, и ему еще не делали прически воина, и поэтому его не взяли на этот пир. Теннак, оскорбившись, переоделся в крестьянскую одежду и тайком проследовал за отцом и тремя старшими братьями. Он спрятался в садах и видел, какой пир задал наместник своим друзьям-варварам. На следующий день наместник выехал с войском в поход, чтобы доесть остатки племени ласов, и перед городскими воротами к его коню подбежал крестьянский мальчишка в шапке с красной лентой, на которой было написано: "прошу справедливости". Наместник наклонился, чтобы выслушать жалобу, а мальчишка воткнул ему в горло железный прут. Наместник свалился с коня, мальчишка вскочил на коня и ускакал. У наместника был лучший конь в войске, и догнать коня не смогли. От этого железного прута наместник захворал и через десять дней умер на руках рыдающего Андарза.
      После этого Андарз повел войска в земли ласов, и те, видя, что у них не осталось ни одного взрослого вождя, запросили мира. Андарз потребовал выдать убийцу брата, и женщины племени привели Теннака в шатер Андарза со связанными руками. Мальчишка был длинный, как угорь, и грязный, и когда Андарз положил ему руку на плечо, он немедленно тяпнул Андарза за палец.