- Вот... я... отдать... это мне господин Андарз тогда дал, в гроте....
      Девица потупилась и робко спросила:
      - А я тут при чем?
      Мальчонка совсем застеснялся:
      - Ну, - сказал он, - я подумал: если чиновник уединился в собственном гроте с девицею, и у него при себе деньги: то зачем же он взял их в грот, как не затем, чтобы отдать девице? И как только я это подумал, мне показалось, что я эти деньги украл.
      Девица недоверчиво взяла деньги и сказала:
      - Спасибо.
      Через полчаса девица совсем развеселилась. Они вместе с Шавашем съели маринованную утку, и баранину, наструганную тонкими завитками, и белобокого пузанка, и сладости, похищающие ум и развлекающие душу, и девица одна выхлестала полкувшина пальмового вина. Девица ерошила мальчишке волосы и подкладывала ему в рот кусочки. Шаваш стеснялся и трепетал.
      - Осмелюсь спросить, - осведомился Шаваш, - как же господин Андарз отличил вас? Неужели он сам, как говорится, посещает общинные луга?
      - Нет, - сказала Ная, - это получилось через его секретаря Иммани. Видишь ли, я родом из Иниссы, и у нас в городе такой обычай: когда приезжает важное лицо, цензор или инспектор, красивейшие из казенных девушек встречают его обнаженными у ворот города, представляют разные сценки и состязаются в красоте. Девицы прямо-таки дерутся за право участия в этих сценах, потому что потом им цена вдвое дороже, а наилучшей инспектор присуждает венок и две сотни монет. И вот я получила этот венок и сидела с инспектором Иммани на пиру, и я так ему понравилась после этого пира, что он велел мне ехать в столицу.
      - Если ты ему так понравилась, - спросил Шаваш, - почему он послал тебя в столицу, а не взял с собой?
      - У него, - сказала девица, - было неспокойное поручение. Он ехал из столицы в Верхнюю Аракку и вез брату господина Андарза деньги для варварского войска. Он боялся, что по пути его ограбят.
      - И что же? Ограбили?
      - Представь себе! - сказала девица, - по пути туда все сошло спокойно, а на обратной дороге его ограбили! И не где нибудь, а под самой столицей, в Козьем Лесу!
      Вздохнула и добавила:
      - Лучше бы его ограбили на пути туда.
      - Почему? - удивился Шаваш.
      - Видишь ли, варварское войско получило деньги и тут же взбунтовалось. А если бы его ограбили на пути туда, варвары бы продолжали ждать причитающейся им платы и хранили бы верность империи.
      Тут девица выпила еще вина, и глазки ее совсем разлетелись в разные стороны. Шаваш спросил:
      - Осмелюсь полюбопытствовать: сам ли Иммани показал вас своему господину?
      - Нет, - сказала девица, - это его товарищи: все они частенько проводят здесь время, а иногда - и в харчевне напротив.
      - Неужели все слуги господина Андарза, - удивился Шаваш, - настолько богаты, чтобы посещать подобное заведение?
      Ибо заведение, как Шаваш мог заметить, было из числа самых дорогостоящих.
      - Нет, - сказала девица, - но человек пять. Оба секретаря, потом эконом Дия, еще Ласида, которого вот уже месяц нет в столице, да и сын господина Андарза, даром что юноша, трижды бывал здесь.
      Шаваш вздохнул, поднял на девицу влажные глаза и пролепетал:
      - А что за человек - секретарь Иммани? - Похож он на Теннака или нет?
      - Нет, - сказала девица, - они совсем разные люди. Иммани - тот тебя зарежет из-за гроша. А Теннак - нет, этот тебя за грош не зарежет, а зарежет только за золотой.
      Спохватилась и поглядела на Шаваша:
      - А ты зачем спрашиваешь?
      - Помилуйте, сказал Шаваш, - ведь от этих людей теперь зависит мое "я" - вот и спрашиваю.
      - А, - сказала девица, - Теннак смешной человек. Варвар. Держит в сундуке наследственную секиру и рубит ей кур.
      - А зачем? - спросил Шаваш.
      - А зачем рубят кур? - изумилась девица. - Чтобы делать золото. Он завел себе целую мастерскую, а потом Иммани донес на него, и выяснилось, что на всю эту алхимию Теннак потратил больше десяти тысяч, которые украл у хозяина. Андарз приказал ему выбросить все эти горшки.
      - И что ж? Выбросил?
      - Выбросил, и три дня плакал. А теперь он нашел в Белой Слободе какого-то чародея, и ходит к нему.
      Девица вдруг сняла с себя сережку.
      - Видишь, сережка? Этот чародей сделал ему серебро, а Теннак подарил кусочек мне.
      "Гм, - подумал Шаваш, - если Теннак умеет делать серебро и золото, вряд ли он станет красть у Андарза шестьсот тысяч". А девица между тем продолжала:
      - Эти опыты пока очень дорогие. Теннак мне однажды пожаловался, что покамест это серебро обошлось ему пятеро больше против рыночной цены.
      По возвращении в управу Нан получил бумагу из канцелярии Нарая: господин Нарай посылал его инспектором в Аракку и просил явиться в свой кабинет завтра утром, в шестом часу утра.
      После этого господин Нан отправился в архив, где его уже дожидались заказанные им сведения о сыне Андарза, Астаке, и троих его секретарях.
      Астаку было шестнадцать лет, и о нем Нан нашел только то, что тот учился в лицее Белого Бужвы, но был исключен за то, что поймал и распял кошку. Кошка принадлежала учителю математики: Астак не согласился с ним во взглядах. Разумеется, сына императорского наставника никто бы не исключил за такие пустяки, но Андарз сам ужасно рассердился и настоял, чтобы все было по закону. Андарз сказал, что тот, кто повздорил с человеком, должен распять человека, а не его кошку.
      Теннак был варваром и в списках уроженцев ойкумены не значился.
      Отыскав в списках имя эконома Дии, Нан, спустя несколько страниц, с изумлением убедился, что список подложный.
      Зато дело секретаря Иммани насчитывало десять страниц.
      Секретарь Иммани трудился в верхнем Чахаре. Он подружился с некоторыми людьми, подозреваемыми в богатстве, и они устроились так: Иммани требовал с горожан налоги раньше срока, и те, чтобы уплатить налоги, продавали имущество за полцены. А друзья Иммани покупали имущество за полцены и платили ему десять процентов с каждой покупки. Также господин Иммани завел себе два размера для корзин: один, побольше, для измерения налога, собираемого с населения, а другой, поменьше, для измерения налога, отправляемого в столицу. Разницу между двумя корзинами Иммани продавал через осуйских купцов.
      Во время голода, присваивая казенное зерно, ссужал его крестьянам под десятикратные проценты; пользуясь наличием в своем районе какой-то безвредной секты, выдумал бунт и умиротворил район до полного запустения; выстроив на морском берегу виллу с башней, зажигал в башне ложный маяк и грабил разбившиеся корабли, а капитанов их ссылал в каменоломни за управление казенным кораблем в пьяном виде; и он попался на том, что ради любовницы проел имущество отлучившегося друга, а потом оклеветал его. Изо всего этого даже не очень прозорливый человек мог заключить, что Иммани был дрянь, каких мало, и совесть у него была меньше мышиного хвостика. Нан подумал, что на месте Андарза он не стал бы держать при себе такого человека. Безопаснее было бы поступить с ним так, как сын Андарза поступил с кошкой своего наставника.
      Да, что касается матери Астака, - Андарз утопил женщину шесть лет назад, застав на ней какого-то свечного чиновника. Чиновнику же лично отрезал его кукурузину, отчего тот через неделю помер.
      Вечером Шаваш, словно лисенок, скользнул в ворота усадьбы господина Андарза. Он хотел пробраться в людскую, но на садовой дорожке, рядом с беседкой, похожей на розовый бутон, его застукал секретарь Иммани.
      - Негодяй! - сказал секретарь, взяв Шаваша за ухо. - Ты куда сбежал?
      Шаваш пискнул.
      Занавесь беседки раздвинулась, из нее показалась голова эконома Дии.
      - Это что там такое, - раздался из глубины беседки голос императорского наставника.
      - Да ничего. Это два раба дерутся, - громко ответил эконом.
      Секретарь страшно побелел и выпустил ухо Шаваша. Вдруг он сжал виски руками и бросился вниз, по садовой дорожке.
      Эконом, прикрывая окошко, сказал:
      - Нельзя держать рабов просто для роскоши! Надобно извлекать из них выгоду. А то вот, этот мальчишка: кто может поручиться, что он сегодня не воровал на рынке?
      Шаваш дождался, пока эконом вышел из беседки, и нахально скользнул внутрь.
      Императорский наставник оторвался от бумаг.
      - Ах ты дрянь, - сказал Андарз, - ты куда сбежал от господина Иммани? Тот совсем заблудился, вымок в канаве!
      - Я никуда не сбежал, - сказал Шаваш, - я остался.
      - Пожалуй, - проговорил Андарз, - я все-таки пошлю тебя в мастерскую. Как можно: сбежать от чиновника, посланного утешить убитую горем вдову!
      - Не очень-то она убита горем, - возразил Шаваш.
      Андарз только молча всплеснул рукавами от такой наглости.
      - У господина Ахсая, - сказал Шаваш, - была лавка в столице, в Осуе и в Аракке. Он боялся завести себе приказчика, из скупости и из опасения, что тот донесет на него властям. Поэтому он купил себе трех жен, по одной в каждую лавку. Ведь жена не имеет права давать показаний против мужа. Сначала все шло хорошо, но потом жена из столицы спуталась с красильщиком по имени Дануш, а по прозвищу Моховик. Она влюбилась в него и стала требовать развода, а Ахсай не давал ей развода, потому что она вела все дела в его отсутствие и слишком много знала. Позавчера Дануш Моховик услышал, что Ахсай вернулся и ночует в веселом месте. Он пошел в это веселое место поговорить с Ахсаем. Сказал: "Если он не даст тебе развода, я его убью". Но сегодня, когда они ругались с женщиной, он сказал, что не видел Ахсая.
      Андарз посмотрел на мальчика внимательно и удивленно. Про лавку в столице и лавку в Осуе он, конечно, знал, а вот семейные дела покойника были для него новостью.
      - Как называется веселое место?
      - Не упоминали, господин.
      - О чем они говорили еще?
      - Дануш Моховик требовал, чтобы женщина переехала к нему, а та возражала, что если это сделать, то она потеряет обещанный вами домик и много денег, а до вас дойдет слух, что дело нечисто.
      - А как ты это выяснил, - спросил Андарз.
      Шаваш вынул из-за пазухи крупное яблоко.
      - У безутешной вдовы в саду, - сказал Шаваш, - растут дивные яблоки. Я подумал: "Все равно, когда она уедет, эти яблоки оборвут всякие негодяи. Справедливей, чтобы они достались мне, нежели чтобы послужили пищей кому-нибудь другому." Вот я полез в сад и все слышал.
      - Гм, - сказал Андарз, - и если бы тебя поймали, то оказалось бы, что ты полез за яблоками.
      Шаваш стал на колени и поцеловал мягкие сапожки хозяина.
      - Я бы, - сказал Шаваш, мечтательно поднимая голову, - еще раз сбегал бы туда за яблоками.
      Андарз взял из рук Шаваша яблоко, очистил ножичком кожуру, надкусил. Потом выудил из кармана золотой и вложил его в ручонку Шаваша.
      - Хорошее яблоко, - сказал императорский наставник. - И за каждое яблоко, которое ты мне принесешь, ты получишь по золотому. Но если ты спрячешь от меня хоть одно яблоко...
      Когда Нан вернулся в управу у Белых Ворот, был уже вечер. На его столе лежали список заведений, посещавшихся покойным Ахсаем и такой же список, касавшийся секретаря Иммани, и копия отчета об ограблении господина Иммани в Козьем лесу. Пять названий в списке были общими.
      Господин Нан изучил отчет, пожал плечами, и отправился в дом к господину Андарзу. Господин Андарз принял его в своем садовом кабинете. Стены кабинета, из розового дерева, были украшены золотой резьбой. На стенах висело несколько рисунков с подписью императора. Рамки их были обиты мехом горностая. Из окна кабинета до самой земли свисала веревка для жалоб: государь Иршахчан распорядился, дабы в управах и усадьбах висели такие веревки, привязанные к колокольчикам, и чтобы за них мог дернуть любой человек. Чтобы веревка не мешала Андарзу сочинять стихи, он обрезал колокольчик и поставил его на стол, а веревку приторочил к оконной решетке.
      Господин Андарз сухо поздравил Нана с утренним происшествием. Будучи человеком деликатным, он не стал напоминать чиновнику о имеющихся у него бумагах касательно налогов с храма Исии-ратуфы, каковые бумаги совершенно бы уничтожили Нана в глазах Нарая, но ему было вдвойне приятно, что он имеет эти бумаги.
      Вместо этого господин Андарз прочитал Нану свое стихотворение и со злорадством заметил, как чиновник беспокойно заворочался в кресле. Еще пять лет назад господин Андарз выделил экзаменационное стихотворение Нана, как самую блестящую имитацию хорошего стихотворения при самом полном отсутствии чувства стиха.
      - Господин Андарз, - сказал Нан, - я по-прежнему убежден, что письмо находится у кого-то из близких вам людей, и что этот человек не осмелится передать его Нараю, опасаясь погибнуть вместе с вами. Найти этого человека можно двумя способами. Можно выяснить, в какой из харчевен и с кем собирался встретиться убитый, потому что, как я уже сказал, большая часть сделок такого рода совершается в безопасных от убийства местах. Можно также попытаться выяснить, кто ограбил три месяца назад секретаря Иммани, если его кто-нибудь ограбил вообще. Признаться, то, что я слышал о господине Иммани, не внушает мне радости: верности в этом человеке не больше, чем воды в треснутом кувшине, и нет такой вещи, которой он не способен совершить. Правда ли, что во время осады Иммы он, будучи интендантом, конфисковал всех лошадей для армии, а потом сдавал их за пятикратные деньги беженцам под перевозку имущества, так что ваше собственное войско осталось без провианта и только ваш военный талант чудом предотвратил поражение?
      Андарз с грустью подумал, что штуки, которые вытворяла мелочь вроде Иммани, были просто пустяками по сравнению со штуками, которые вытворяла с войском государыня.
      - Я люблю совершать чудеса, - улыбнулся Андарз, - и Иммани мне сильно помог.
      Нан закусил губу. По кампаниям Андарза вообще было заметно, что тот в войне, как в стихах, более всего ценит парадоксы.
      - Подъезжая к столице, - терпеливо сказал Нан, - господин Иммани отпустил вперед охрану и поехал один. Это в высшей степени подозрительно. В копии отчета о разбойном акте, направленном в столицу, Иммани утверждает, что на него напал десяток разбойников, а чиновник, выехавший на место происшествия, пишет, что, судя по следам, разбойник был один. Зачем Иммани поехал один, как не затем, чтоб инсценировать это нападение? Как вы можете доверять негодяю?
      - Мало ли кто мог ограбить Иммани, - возмутился Андарз, - что вы так прицепились к этому человеку?
      - Я просмотрел в Небесной Книги документы, касающиеся ваших близких, и нашел документы только об Иммани, - пояснил Нан. - Я не знаю ничего ни об экономе Дие, ни о другом секретаре, Теннаке, кроме того, что он варвар и что тринадцать лет назад он зарезал вашего брата. Если бы я знал больше о Дие и Теннаке, возможно, я бы подозревал их, а не Иммани.
      - Господин Нан, - сказал Андарз, - вас должно интересовать лазоревое письмо, а не прошлое моих секретарей.
      - Почему? Потому что в прошлом каждого найдется что-нибудь, что я не должен знать? Тогда арестуйте всех троих: кто-нибудь из них да виновен.
      - Господин Нан, - улыбнулся Андарз, - кто-нибудь из троих виновен, но два - невиновны. У меня нет власти сделать так, чтобы по всей стране не хватали невинных людей, но я не потерплю, чтобы в пределах моего дома сыщик арестовывал человека потому, что так легче для сыщика.
      "Он уже не доверяет мне!" - подумал Нан.
      - Тогда расскажите мне об этих людях.
      Андарз оглядел молодого чиновника.
      - Господин Нан, - вкрадчиво спросил он, - сегодня вы получили от Нарая синий конверт назначения. Что там было?
      - Господин Нарай предложил мне отправиться инспектором в Аракку.
      Наместником Аракки был младший брат Андарза, господин Хамавн. Полномочный инспектор - это была невероятная карьера для господина Нана. "На его месте я бы почел это за счастье, - рассеянно подумал Андарз. В уме вдруг промелькнула строка из Веспшанки: "Конечно, позор вступить на путь предательства первым, но когда все вокруг следуют этим путем - глупо отставать от других" Андарз закрыл лицо руками и сказал глухо:
      - Поздравляю вас, господин Нан. У меня больше нет власти послать вас ни в Аракку, ни куда бы то ни было.
      - Я не собираюсь выполнять распоряжения господина Нарая, - сказал Нан.
      - Почему?
      - Они несут гибель стране.
      Андарз изумленно посмотрел на молодого чиновника и захихикал. Он хихикал все больше и больше. Лицо его перекосилось. С императорским наставником началась истерика.
      Секретарь Теннак, извиняясь за спешку, с поклоном проводил Нана по дорожкам ночного сада. Он хотел узнать, что так расстроило господина наставника.
      - Господин наставник думает лишь о благе государства, совсем не заботится о здоровье, - отвечал Нан. - Прошу вас беречь его!
      Нан откланялся и покинул дворец наставника через белые ворота, предназначенные для средних чиновников. Перед табличкой слоновой кости, укрепленной на воротах, пылали красные факелы, разгоняя ночной мрак.
      Чуть поодаль от ворот стоял квадратный каменный столб для государевых указов. Все четыре стороны столба были выкрашены в разные цвета. Нан подошел к столбу и задрал голову. Высоко над ним висел желтый фонарь, а между чиновником и фонарем висел новый указ господина Нарая, предписывающий всем неучтенным фокусникам, торговцам, и бродягам столицы явиться к третьей управе на предмет отправки в Иниссу для освоения целинных земель.
      Господин Нан был смертельно оскорблен. Он опять подумал о том, что императорский наставник Андарз никогда не станет читать его указов.
      В это самое время Шаваш постучался в двери плохонького заведения. Хозяйка всплеснула руками, увидев разодетого в шелк мальчишку.
      - А где Тася, - спросил Шаваш.
      - Тася уехала с гостями кататься по Левому Каналу, - ответила хозяйка.
      - Я ее подожду, - ответил Шаваш и поскакал на верхний этаж в комнатку девицы.
      - А я и не знала, что вы брат и сестра, - сказала с подозрением хозяйка, - пока она тебя не продала.
      - Нынче оно так, - согласился мальчишка, - и не знаешь, кто твой родственник, пока он тебя не продаст.
      Ему очень не понравилось, что, видно, Тася хвасталась деньгами.
      В комнате девицы Таси Шаваш затеплил свечку и вынул из корзинки дневник и документы. Шаваш боялся, что Андарз спросит о документах, и у него был готов ответ: "Разве я могу отнять такие документы у разбойника силой? Он же мне откусит голову и не заметит!" Но Андарз ничего не спросил про документы, и даже дал Шавашу золотой.
      Золотой - это, конечно, очень много: но вдруг среди документов есть лазоревое письмо, или в дневнике - указание на продавца письма? Шаваш чувствовал, что несправедливо было бы ему получить золотой за то самое дело, за которое Ахсай должен был получить шестьсот тысяч золотых.
      Стиль господина Ахсая, как и стиль многих, кто любит прибыль, отличался ясностью формы и бессовестностью содержания, и другому человеку хватило бы полчаса на затрепанный дневник, написанный крупным и четким почерком. Но Шаваш в науке чтения не был силен, а читать выучился так: в час, отведенный для объявления указов, он являлся к Указному Столбу и запоминал от слова до слова все, что читал чиновник, а потом, когда народ расходился, сличал запомненное с очертаниями букв на указе. При Руше указов было маловато, а при Нарая учеба пошла бойко.
      В дневник было вложено несколько неразборчивых документов. Шаваш не знал, что именно он ищет, но он очень хорошо запомнил фразу: "Разумеется, оригинал написан на лазоревой бумаге".
      Изучая бумаги, Шаваш заметил вещь, которой раньше не знал: бумаги, озаглавленные "отчет по перевозке", имели синюю полосу, а с заголовком "Подорожная" - имели зеленый трилистник. Шаваш понял, что бумага лазоревого цвета тоже обозначает какой-то определенный документ. Образованный чиновник сразу бы понял, в чем дело, а вот Шавашу это было невдомек.
      Шаваш вздохнул и попытался представить себе, что это за документ и кого он компрометирует, - Андарза или Нарая.
      Что, если письмо компрометирует Нарая? Тогда оно, скорее всего, уличает его во взятке. Это могла быть взятка от осуйского правительства, или от казненного Руша.
      Что, если письмо компрометирует Андарза? Тогда это не может быть свидетельство о взятке, потому что о желанных взятках в стихах Андарза говорилось, может быть, реже, чем о прекрасных женщинах, но гораздо чаще, чем о прекрасных мальчиках. Зато это могло быть письмо с оригиналом одного стихотворений, от которых Андарз всегда отпирался, хотя народ приписывал их ему. Например, того стихотворения, в котором чиновники собираются ко двору императора со своими женами, - Ишнайя с Госпожой Алчностью, Дават с госпожой Глупостью, Ион с госпожой Вракой, и где рассказывается, из-за какого события этим чиновникам досталась именно эта супруга. Если бы стало известно, что автор этих стихов - действительно Андарз, то многие были бы съели его живьем.
      Шаваш вздохнул, аккуратно загасил чужую свечку, забрался в резной ларь за занавеской, свернулся в клубочек и заснул.
      Он проснулся, когда ночью пришла Тася, высунулся из корзинки и сказал:
      - Тася, я днем уже три раза слыхал на рынке, что ты продала меня и получила кучу денег, и один раз мне назвали двадцать золотых, а другой раз - тридцать. Ну зачем ты всем хвастаешься, что у тебя есть деньги? Ты пойми, это нетрудное дело, заполучить деньги, трудно сделать так, чтобы их у тебя не отняли.
      Но Тася была пьяна.
      - Ба, - сказала она, - зачем деньги, как не для того, чтоб хвастаться?
      5
      Ровно в шесть часов утра господин Нан вошел в кабинет государева любимца Нарая. Нарай любил вставать рано.
      Что касается Нана, то он в эту ночь не ложился вообще. Выйдя после первой ночной стражи от Андарза, он вытащил из кармана список заведений, где бывал покойник Ахсай, обошел за ночь семь из тринадцати и не узнал ничего интересного. Восьмой в списке стояла харчевня под названием "Красная Тыква" - но в нее Нан не успел.
      Господин Нарай сидел за белым дубовым столом, похожим на алтарь. Справа от него стоял ящик для правых половинок документов, слева от него стоял ящик для левых половинок документов. За его спиной стоял старец Бужвы с лицом пунцового цвета и держал в руке молнию о трех ножках. Господин Нарай сидел и читал инвентарный список богов провинции Чахар, время от времени вымарывая строчки. При виде Нана Нарай отложил список.
      - Я слышал, - сказал господин Нарай, - что вы вчера обедали у господина Андарза. Что вы думаете о господине Андарзе и его брате Хамавне?
      - Господин Андарз, - сказал Нан, - смеется, когда при нем говорят о благе государства. Господин Хамавн берет взятки от осуйских купцов, превратил вверенную ему провинцию в место для рынков и ярмарок.
      - Господин Хамавн, - сказал Нарай, - собирается отложиться от империи, просит войск под предлогом защиты от варваров.
      Помолчал и прибавил:
      - Я посылаю вас инспектором в Аракку. Получили ли вы подорожную?
      Нан утвердительно поклонился.
      - Хотел бы знать, что вы найдете в Аракке, до вашего отъезда. Вот вам бумага: садитесь и пишите отчет.
      Через час Нан вернулся из соседнего кабинета с отчетом.
      Нарай прочитал исписанные страницы и стал пристально глядеть на Нана. Глаза старика формой напоминали две устричные раковины.
      - И все-таки жалко, - сказал Нарай, - что вы обедали в доме господина Андарза. О чем вас попросил этот человек?
      - Этот человек, - медленно сказал Нан, - просил меня обедать у него два-три раза в неделю.
      - Почему?
      - Сын Андарза, Астак, очень замкнутый мальчик. Он смотрит только вниз и все время держится левой рукой за запястье правой. А когда он сидит за столом, он отгораживается от отца вилкой или лопаточкой для варенья. Я развеселил его, и он опустил лопаточку для варенья. Отец заметил это и просил меня бывать чаще.
      - А что с юношей? - спросил резко советник Нарай.
      - Он ненавидит отца, - сказал Нан.
      Нарай помолчал.
      - И это единственная причина, по которой Андарз решил приблизить вас?
      Нан позволил себе улыбнуться.
      - Это - главная причина для такого человека, как Андарз.
      - Есть и другая?
      - Господин Андарз, - сказал Нан, - зазвал меня в кабинет и сказал мне, что один убитый позавчера чиновник, Ахсай, имел при себе на шестьсот тысяч осуйских ассигнаций, и должен был купить на эти деньги у неизвестного Андарзу лица известное Андарзу письмо, которое сделает советника Нарая прахом и пылью в глазах государя.
      Нарай даже не шевельнулся.
      - Он сказал вам, что это за письмо?
      - Он сказал, что это письмо досталось ему в руки случайно, когда вам обоим пришлось спешно покинуть Осую. Из его намеков я понял, что письмо было написано одним из вождей противной империи партии в Осуе. Эти люди якобы посулили вам большие деньги, если вы вызовите своим поведением недовольство народа и не допустите присоединение Осуи к империи.
      Господин Нарай полуприкрыл глаза.
      - Что вы об этом думаете, господин Нан?
      Молодой чиновник почтительно поклонился:
      - Господин Андарз - мечтатель и глупец! Разве может действие, предпринятое для блага империи, уничтожить вас в глазах государя? Разве можно было допускать Осую в империю? Что такое эти горожане? Ничего не производят, все продают! Разве неясно, что они просились в империю только затем, чтобы опустошить казну и расстроить финансы? Восстание глупого осуйского народа спасло империю. Если на восстание потребовались деньги, то можно ли было придумать что-нибудь мудрее: получить деньги, нужные для возмущения народа и спасения империи, от тех, кто империю ненавидел?
      Господин Нарай слегка улыбнулся горячности молодого человека. О, как он привык в последнее время к этим горящим глазам, к этим восторженным улыбкам! Были, оказывается еще, были среди молодого поколения люди, преданные благу родины, готовые во всем оправдывать своего кумира: не чистоплюи, однако; понимающие, сколь часто благо государства велит совершать мелкие несправедливости для предотвращения великих бед!
      А господин Нан развел руками и закончил:
      - Секретарь Иммани вез это письмо три месяца назад и был ограблен в Козьем Лесу, близ столицы. Видимо, разбойники разобрались, что к чему. Господин Андарз просил меня понаблюдать вокруг покойника и поймать того разбойника, который хотел продать письмо.
      - Что же вы ответили ему?
      - Я ответил ему, что письмо не может быть в руках разбойника, так как тот не стал бы делиться с посредником, а потребовал бы денег у самого Андарза. Из чего следует, что письмо - в руках одного из членов дома Андарза.
      - Почему вы это сказали?
      - Я сказал это по двум причинам, - поклонился Нан, - во-первых, господин Андарз теперь будет подозревать всех ближайших к нему: от этого можно сойти с ума! Во-вторых, я надеялся, что господин Андарз позволит мне бывать в его доме, и, едва его подозрения смутят экономов и секретарей, они расскажут, чтобы спасти свою шкуру, о мерзких проделках их хозяина.
      Господин Нарай помолчал и промолвил:
      - Господин Андарз, - человек с хромой душой, сердцем привязан к греху, как дверной молоток к ручке двери. Внутри дворца этот человек обманывает государя, вне дворца - обирает народ.
      Покачал головой и добавил:
      - Полагаю, что нет надобности посылать вас инспектором в Аракку. Здесь, в столице, вы принесете больше пользы. Идите же, господин Нан.
      Отчет, написанный Наном, однако, оставил у себя.
      Молодой чиновник раскланялся и ушел. Советник Нарай долго сидел неподвижно. Потом он встал и прошел во внутренние покои. Нашарил потайную дощечку в алтаре: дощечка отскочила: за ней, перевязанная золотой ленточкой, лежала сандаловый валик. На валик были навиты письма на необычайно плотной, лазоревого цвета бумаге. Каждое письмо старик аккуратно пометил номером: семнадцатого письма не хватало. Нарай опустился перед алтарем на колени и заплакал.
      Так он плакал довольно долго, а потом запер потайную дощечку и отправился во дворец.
      Вот так кухня была в доме господина Андарза! Кухня, где встречались продукты со всех пяти сторон света! Были там и козы, висевшие рядком на закопченных балках, и копченые индейки с нежным мясом цвета хурмы, и утки с янтарной корочкой; были финики из Иниссы и орехи из Чахара, павлины из Аракки и рябчики из Верхнего Варнарайна; были бочки с морскими желудями и пурпурными улитками, и, конечно, были мешки с рисом и просом, круглые кадушки с вином и квадратные - с маслом, длинной чередой тянулись к кухне подводы с капустой и рисом, бежали посыльные с подарками, и дышали жаром устья печей с налепленными внутри лепешками. Так много было всего этого добра, что после того, как треть разворовывали, а треть раздавали бедным, оставалось целая прорва на трапезы и подарки: этим подаркам эконом Дия вел строгий учет и записывал в особую книгу.
      Когда утром Шаваш явился в кухню, эконом Дия дал Шавашу корзинку и подзатыльник и велел отнести корзинку в осуйский квартал господину Айр-Незиму.
      Шаваш отправился в путь. У синих ворот, через которые ходили слуги, была будка, а в будке сидел привратник, проверял входящих и вырезал на головках сыра изображения Исии-ратуфы. Такой сыр охотно покупали перед праздниками, и стоил он в пять раз дороже. Привратник был старый человек, с лицом, сморщенным, как скорлупа грецкого ореха, и в глазах его было много черных воспоминаний и мало светлых.
      Шаваш поставил корзинку на землю, вытащил из-за пазухи недоеденную лепешку и угостил старика.
      - А что, спросил Шаваш немного погодя, - разве господин Иммани тоже раб?
      - Господин Иммани не любит, когда об этом говорят, - сказал старик, а только лет десять назад он сделал покражу в казне, и когда все дело открылось, ему угрожала веревка и топор. Но он отдался под покровительство брата Андарза, Савара, и государыня Касия махнула рукой и сказала: "Пусть Савар его берет и делает с ним что хочет. Для такого человека рабство будет хуже смерти." А после смерти Савара Андарз его унаследовал.
      - То-то он такой злой, - сказал Шаваш.
      - Да, - сказал старик, - злой - это правда. Все-таки у чиновников, говорят, пять душ, а у простолюдинов - только три. Легко ли человеку с пятью душами стать рабом?