Это действовало: были такие, которые отказывались от самоубийства, потому что все равно Даттам разыщет их у свояков в подземном царстве и приведет в амбар обратно.
      Только здесь Ванвейлен мог воочию оценить всю страшную мощь храма, и лично Даттама.
      Храм возрос еще лет двадцать назад на том, что в стране, лишенной частной собственности, он стал единственной внегосударственной организацией, дававшей деньги в рост и осуществлявшей, благодаря множеству местных храмов, платежи между провинциями. В стране, где скопленное подпольным богачом состояние не переходило по наследству к сыну, храм гарантировал передачу наследства, если и отец, и сын становились монахами. Бывало и так, что храм спасал имущество арестованного, записав его задним числом в монахи.
      Здесь, в Варнарайне, после того, как экзарх разрешил все, что можно было разрешить, не плюя прямо в глаза законам Иршахчана, хозяйство храма было организовано с леденящей, пугающей душу четкостью.
      Все земли на тысячи шагов вокруг были куплены шакуниками, но эта покупка была произведена столь хитро, что налоги, причитающиеся с владельцев земли, по-прежнему уплачивались старыми хозяевами. Эти-то бывшие хозяева, чтобы взять деньги на уплату налогов за землю, которая больше им не принадлежала, и нанимались работать в храмовые мастерские.
      Финансовая мощь храма была огромна. Даже здесь, в Варнарайне, самой надежной монетой были не бумажные деньги империи и не новые золотые, чеканенные Харсомой, а кожаные платежные поручительства храма. Так что храм как бы между делом выполнял роль центрального банка провинции - а теперь государства - Варнарайн.
      Здесь, в глубине Даттамова поместья, Ванвейлен видел, каким большим состоянием обладает Даттам и как мало он брезгует средствами в пополнении оного. Даттам был такой человек, и кабана съест, и про муху скажет: тоже мясо. Даттам перекупал ненадежные долговые обязательства у тех заимодавцев, которые уже не могли стребовать их с должников, - к примеру, если должник стал налоговым инспектором или получил восьмой ранг. И иногда Даттам делал из чиновника ручного зверька, а иногда выбивал деньги любыми способами, - рассказывали, что люди Даттама как-то приволокли в усадьбу чиновника девятого ранга, да и подвесили его в подвале на недельку...
      Помимо этого, существовали открытия храма и его мастерские, и ни для кого не было секретом, что человеком, сообразившим, что из открытий можно делать деньги, был Даттам. Храмовые мастерские существовали фактически в обход закона, запрещавшего изобретение новых механизмов.
      Последняя эпоха повального изобретательства как раз пришлась на начало нынешней династии.
      Государи Амар и Иршахчан ценили военные изобретения, сажали изобретателей с собой за стол и ввели математику в число экзаменационных дисциплин. Какие катапульты и баллисты строились в то время! Дробили в пыль каменные стены, за которыми укрывались бунтовщики, повышибали все каменные зубы замкам недовольных сеньоров!
      После смерти государя Иршахчана армия была распущена, а императору Меенуну подали доклад, в котором говорилось, что механизмы рождаются от войны и корысти отдельных лиц, а порождают всеобщую леность. В докладе небезосновательно утверждалось, что если крестьянину будет в два раза легче пахать, он не будет в два раза больше сеять, а станет в два раза меньше работать. Каковое обстоятельство приведет к пьянству и ничегонеделанию. Государь Меенун запретил недобросовестные изобретения. В общем и целом доклад был вдохновлен цехами, боявшимися сокращения рабочих мест и падения цен на продукцию. С тех пор государство тщательно блюло равновесие: регламентировав объемы производства каждого пустяка, а также его стоимость, исчисленную в рисовом эквиваленте, оно запрещало цехам производить больше, но в то же время защищало их от конкурентов со стороны.
      Глядя со стены усадьбы на огромное озеро со свалявшейся по краям его пеной и с бараками, где жили не то ткачихи, не то проститутки, Ванвейлен, к стыду своему, думал, что государь Меенун был не так уж и неправ.
      Удивительно было, однако, что, несмотря на весь свой ум, Даттам совершенно не обращал внимание на вред, наносимый им природе, и, сопоставляя цены, запасы и урожаи по всей империи, не умел сопоставить синюю анилиновую воду и катастрофическое вымирание рыбы в озере; все-таки смирен был еще человек и не смел подумать о масштабах затеянного им насилия над природой.
      Даттам прожил в поместье всего один день, в течение которого был осаждаем беспрестанно ходатаями всех девяти рангов, в основном просивших денег, - и на следующий день уехал в город. Ванвейлен просился с Даттамом в столицу, но тот ясно дал понять бывшему королевскому советнику, что здесь - не варварская страна, здесь люди богатые и чиновные обойдутся без чужеземных советчиков. Особенно без Ванвейлена - у того дар соваться в маслобойку.
      Перед самым отъездом Даттама в столицу Ванвейлен всадил-таки в его кабинет электронный жучок и поймал обрывок разговора Даттама с приказчиком Миусом. Поймал и ужаснулся: Даттам спешно и тайно, через подставных лиц продавал зерно, медь, все, что угодно, - чтобы получить золото.
      Как ни надежны были кожаные обязательства банка, Даттам не мог не предвидеть того, что, в случае паники эти обязательства могут быть предъявлены к оплате все разом, - и что тогда? Общая сумма выданных храмом обязательств превышала общую сумму его золотых запасов в одиннадцать раз.
      Несколько меньше, - если считать то золото, которое привезли с собой чужеземцы и которое вообще-то, пока эти люди были живы, должно было быть чужеземцам возвращено.
      Кстати - чужеземцев Даттам посоветовал держать довольными и пьяными, чтобы даже бежать не хотелось, и глаз с гостей не спускать.
      На следующий день после отъезда Даттама Ванвейлен получил с нарочным письмо от Бредшо, аккуратно распаренное и заклеенное обратно шпионами Даттама. Письмо было написано по-английски, и шпионы вряд ли в нем разобрались. Бредшо излагал свои приключения с того момента, как у него украли передатчик, (о чем Ванвейлен хорошо знал: это он пообещал контрабандисту немедленное съедение) и выражал твердую уверенность в том, что корабль цел и никем не обнаружен.
      Ванвейлен спросил, не хочет ли кто сходить к кораблю, но экипаж захныкал. Шутка ли: семьдесят километров, ночная дорога, государственный переворот.
      - Приказчиков подведем, - извиняющим тоном сказал Стависски, думая о вкусной жратве и храмовых танцовщицах в соседнем флигельке.
      Ванвейлен сказал, что он пойдет один.
      За два золотых приказчик пустил его на склад, и оттуда Ванвейлен притащил в свою комнату целый тюк всякого тряпья. За десять минут он переоделся в одежду рабочего-послушника: штаны в клеточку, рубах-косоворотка, желтые помпончики на поясе и шапке, конопляные туфли с завязками.
      Под это Ванвейлен поддел синие шелковые штаны и куртку с золотой циветой. Так часто одевались мирские люди, причастные делам храма. Взял кинжал, передатчик, в мошну, помимо золота и бумаги, положил кожаный жетон с листами внутри. Кожаные листы были ему нужны не столько как деньги, сколько как пропуск и знак власти. Крестьяне смотрели на них не как на чековую книжку, а ка на яшмовую печать. Да, колесо истории повернулось в Варнарайне: теократия на смену государственному социализму...
      Ванвейлен вышел на черный двор, смешался с толпой рабочих, ставивших отпечатки пальцев в ведомости за зарплату, и беспрепятственно был перевезен вместе с ними на другой берег. За людей рабочих не считали куда там! Различить в рабочем заморского купца? Скорее Ванвейлена могли заловить и заставить работать третью смену.
      Уже вечерело.
      За воротами храма Ванвейлен накрутил послушничью одежду на камень и утопил ее в глубокой канаве с синюшной водой и свалявшейся пеной по краю. Через полчаса он был уже на дороге, укатанной тысячами храмовых повозок и обсаженной ровными рядами оливок, - оливки вдоль дороги сажали специально, чтобы на ягодах собиралась пыль и они быстрее зрели.
      Прошел час после ухода Ванвейлена. Земляне сидели в центральной зале. Они играли в карты, и было особенно приятно знать, что за перегородкой в мраморном бассейне, формой напоминающем цветок мальвы, плещутся в ожидании гостей несколько девушек. Да, умел Даттам заботится о гостях, ничего не скажешь, умел, и из освещенного окна было приятно глядеть на красную фабрику и синюю воду.
      Стависски как раз собирался крикнуть, чтобы подавали гуся, когда дверь комнаты приоткрылась, и в нее проскользнул испуганный управляющий Миус.
      - Что случилось? - спросил Стависски.
      Миус выразительно скосил глаза.
      Стависски вынул из кармана пяток золотых монет, потом добавил еще две, и еще две... На тридцатой монете Стависски сказал:
      - Все.
      - Даттам приказал вас арестовать, - выдохнул управляющий.
      - Из-за золота?
      - Да, - сказал маленький управляющий, - Даттам провел вчера целый вечер с соглядатаями, а потом сказал: "Право, я вовсе и не хотел съесть чужеземцев, но так уж получилось. Кто знал, что в стране будет гражданская смута! Мне нужно раздать слишком много денег, и, видимо, я не обойдусь без золота чужеземцев."
      - Это он тебе сказал?
      - Как можно, - сказал с достоинством Миус, - разве я тогда бы говорил с вами? Нет, он сказал это Шаддару, а я находился в соседней комнате по поводу лаханских списков, это знаете ли, недоимщики, которые...
      - К черту недоимщиков! Почему ты нам это говоришь?
      Миус побледнел еще больше.
      - Господин Даттам мной недоволен, - сказал он, - и я бы не хотел познакомиться с тем крюком, который для меня подготовлен. Если я сумею уберечь вас от беды, разве я не могу рассчитывать на вашу признательность?
      Через пять минут шестеро землян, во главе с Миусом, пробирались темным подземным, а вернее, подводным ходом.
      - Очень много народу не любит Даттама, - шелестел Миус, - и сдается мне, что он не купит своей свободы ни за ваше золото, ни за все остальное. Ведь он повесил брата аравана Баршарга, а у Баршарга сейчас самое большое войско в Варнарайне, и ходят такие слухи, что Баршарг сговорился за счет Даттама со всем остальным советом. А если купцы захотят поменять на золото все эти кожаные вексели, которые наподписывал Даттам - а во время смуты это очень легко может случиться, то ваше золото все равно не покроет даже сотой части векселей, потому что общая их сумма превышает имущество храма по крайней мере в одиннадцать раз...
      Миус шел впереди, освещая путь фонарем в форме пиона и прижимая к груди небольшую корзинку, где, видимо, хранилось самое первоочередное его добро. Ход оканчивался крутой лесенкой. Поднявшись по лесенке, беглецы оказались в квадратной, лишенной окон комнатке.
      - Погодите, я проверю, можно ли идти, - пробормотал Миус, оставляя свою корзинку и ужом выскальзывая за дверь. За дверью мелькнул навес с тюками тканей и бочками краски, и толстопузая лодка, качающая на волнах.
      Земляне остались одни в кромешной темноте. Комнатка вздрагивала и дурно пахла, - где-то здесь, за стеной, располагалась фабрика, где ткачи и ткачихи с воспаленными глазами шлихтовали нити и качали тяжелые колыбельки баттанов.
      - Черт, где этот проклятый... - начал Стависски и вдруг осекся, схватившись за горло. Невыносимая резь обожгла глаза, темнота завертелась волчком, и Стависски потерял сознание.
      Прошло пять минут.
      Дверь склада приоткрылась, и за ней возник все тот же кусочек неба с помостом и причалившей к нему лодкой. Управляющий Миус заглянул внутрь и посветил факелом. Миус был в маске, плотно прикрывавшей лицо, и толстый матерчатый хобот соединял маску с коробочкой, полной активированного угля.
      Четверо грузчиков (также нацепивших видимо непривычные для них противогазы) с ужасом глядели на неподвижно лежащих чужеземцев и корзинку, оставленную Миусом на полу. Из корзинки шел легкий дымок. Миус подхватил корзинку и зашвырнул ее в воду.
      Грузчики потащили неподвижные тела к лодке.
      - Быстрее, быстрее, - суетился у лодки Миус - он уже снял противогаз и теперь ловил бледными губами воздух, - в любую минуту сюда могут прийти...
      Один из грузчиков схватил надзирателя Миуса за рукав.
      - Где шестой?
      Миус побледнел. Что-то непоправимо обрушилось в мире.
      - Как - шестой? - выговорил он. - Их было шесть....
      Или - не было? Миус тщетно пытался вспомнить, сколько чужеземцев было в зале, когда он прибежал к ним со своей вракой... Точно! Не было! И кого - Ванвейлена! А между тем в комнатах Ванвейлена тоже не было...
      - Вспомнил, - сказал Миус, - один к девке пошел, он к отдельной девке ходит, за воротами усадьбы...
      Грузчик бросился к ближайшему чужеземцу, чтобы спросить, где пропавший товарищ, приподнял его за голову:
      - Ах, негодяй, дрыхнет, как лягушка зимой!
      Грузчик хрипло выругался. Миус трясся от страха.
      - Умоляю вас, - ведь если сюда придут...
      Грузчик махнул рукой.
      Чужеземцев сунули в мешки, кинули в лодку под тюки с тканью и поскорей отпихнулись от пристани багром. На корме рыжий грузчик совещался с надзирателем Миусом и десятком товарищей. На душе у него было погано.
      Араван Баршарг велел не просто арестовать варваров, но сделать так, чтобы господин Даттам не смог проведать, куда они делись, и следовательно, не имел бы причин ссориться с араваном Баршаргом.
      Операция была задумана блестяще: чужеземцы поймались на собственной подозрительности. Рыжий грузчик полагал, что надзиратель слупил с них за это сотню желтеньких. А уж какой там храмовой хреновиной Миус обкурил чужеземцев - об этом было лучше не думать.
      А вот один пропал. А между тем араван велел схватить всех шестерых до завтрашнего утра, до совета пяти. За это сулил: чин референдария - рыжему Шаллоку, двести ишевиков премии - остальным стражникам. И надо же было послушаться глупого начальственного распоряжения: обезразумить пленников, не расспросив их.
      - Вот что, - сказал рыжий Шаллок надзирателю. - Он не мог далеко уйти, - мы его сейчас разыщем. А ты, - обратился он к одному из товарищей, - как приедешь в город, подбери кого-нибудь поприглядней, оприходуй как чужеземца да смотри, чтобы в сознание до завтра не приходил. А завтра мы его заменим настоящим.
      Так, поздно ночью араван Баршарг получил донесение об аресте шестерых чужеземцев и мешочек со снятыми с них талисманами. Мешочек сопровождало письмо надзирателя с именами и характеристиками. "Клайд Ванвейлен у них за главного чиновника, Сайлас Бредшо - за проверяющего. Остальные - вроде податных общинников. Бредшо участливей и легковерней Ванвейлена".
      Имелась и приписка, не относящаяся к делу: "Если бы господин араван счел возможным смягчить участь моего невинного брата..."
      4
      Вечером Бредшо привезли в столицу, и, пока его тащили на шесте, он успел договориться с Драной Губой, чтоб тот сыскал Даттама, и назвал имя: Сайлас Бредшо.
      Его втолкнули в камеру. Камера была оборудована охапкой гнилой соломы и крюком на стене. На крюке висел человек, и еще три человека сидели в колодках, привинченных к полу. Для Бредшо встроенной колодки не нашлось, ему забили железкой руки и кинули так.
      Бредшо спал, когда среди ночи его разбудил дикий вопль и отблески костра где-то во дворе.
      - Что это? - ужаснулся он.
      - А! Небесного шпиона варят, - равнодушно сказал тот, кто висел на крюке (его подвесили за буйство: нахамил стражнику). - Чтоб завтра похорон не портить.
      Бредшо вовремя сообразил, что небесный шпион - это из Небесного Города, из столицы.
      Вскоре зашумело, зачавкало: в камеру прибежал Драная Губа и пополз от двери на брюхе:
      - Господин! Извините! Господин Даттам приказал немедленно вас освободить! Ах, Великий Вей, какая вышла ошибка!
      "Как-то я объяснюсь с Даттамом", - подумал Бредшо.
      Ярыжки был в панике, потому что человек с ключами от наручников ночью ушел. Схватились было за напильник, а потом повели в кабинет к начальству, где вторые ключи.
      В кабинете стоял запах поминальных благовоний. Стены были спешно затянуты белыми траурными коврами с серебряной вышивкой. Там же стоял стол, наполовину укрытый ширмой, через всю ширму золотая гранатовая ветка.
      В западном углу боги, вызывающе роскошные: яшмовый Бужва в парчовой куртке, старец Курута о четырех головах, черепаха Шушу - золотой панцирь, рубиновые глазки.
      Навстречу Бредшо поднялся чиновник в камчатом кафтане, расшитом золотыми пчелами:
      - Прошу прощения, господин Бредшо, я не знал, что вы так дружны с Даттамом.
      Вежливость чиновника потрясла Бредшо. "Пчелы, пчелы - у кого же из чиновников провинции кафтан должен быть вышит пчелами, - зашевелилось в голове. - Постойте, неужели это сам Баршарг?
      На дворе раздался новый горестный вопль небесного шпиона, которого бросали в кипяток.
      Баршарг вежливо, до пола, кланялся Бредшо.
      - Вам все вернут. Это ваше?
      В руках Баршарга оказался подаренный Даттамом кошелек и плащ. Бредшо кивнул.
      - И это тоже ваше?
      И в руках Баршарга внезапно блеснул щербленый ствол лазерного пистолета "Алистер-М".
      "Алистеров" у землян не было. Но ящик с "Алистерами" был среди того оружия, которое Сайлас Бредшо вез на Эркон.
      Бредшо сделал несколько неверных шажков к растворенному окну, а во дворе опять варили небесных шпионов: и в следующем, заводящем мученические глаза, Бредшо узнал Хайшу Малого Кувшина.
      Если араван Баршарг добивался эффекта, то он его добился: Бредшо взмахнул было скованными руками, упал на мягкий ковер и потерял сознание.
      Баршарг ждал, пока он очнется, немного нервничая: через шесть часов, - начало дня, начало церемоний, заседание опекунов. В руках Баршарг рассеянно вертел новенькую, помаргивающую красным глазком утварь для убийства. Человек из королевства рассказал ему о гибели Кукушонка: кого-то там, да, начальника тайной стражи, прирезали солнечным мечом. Очень похоже: сначала гость с неба убил, вероятно, Кукушонка, а потом полоснул спутника, который увидел лишнее. Как раз такие и падают в обморок.
      Лицо Баршарга исказилось: он нажал на курок, - Парчовый Бужва полетел с полки, за ним - черепаха, роняя рубиновые глаза.
      Бредшо очнулся и с ужасом глядел на лазер в руках аравана.
      - Да, забавно, - сказал араван. - Это, как я понимаю, просто свет. Но ведь, как ни фокусируй линзы, свет рассеется. А здесь он не рассеивается. Почему?
      - Развяжите мне руки! - закричал Бредшо.
      Баршарг запрокинул голову и засмеялся.
      - Вы не имеете права! Я... За нами прилетят. Вы...
      Баршарг подошел к Бредшо, рывком поставил его на ноги и пихнул в мягкое кресло, лицом к окну и свету костра.
      - Никто за вами не прилетит, - осклабился араван. - Знали бы, куда лететь - за три месяца прилетели бы... Да и вы бы не добирались через Голубые Горы, а ждали, пока вас подберут.
      Бредшо промолчал.
      - Как вы попали на нашу планету? Сбежали от властей? Везли контрабанду? Заблудились?
      - Мои товарищи... начал Бредшо.
      - Ваши товарищи в моих руках! Неужели вы думаете, что я не принял во внимание того, что у вас могут быть средства связи друг с другом? Зачем я тогда арестовывал вас как контрабандиста, а не как человека с упавшего корабля?
      И араван с издевкой кивнул головой на освещенный кострами двор, двор, где жгли небесных шпионов.
      - Как ваша должность? - спросил Баршарг.
      Бредшо сглотнул. Свою должность он не назвал никому, даже Клайду Ванвейлену: казалось безумием называть ее этому чиновнику империи, жестокому, суеверному, и подозрительному.
      - Я ученый, - сказал Бредшо.
      Баршарг, не задумываясь, ударил связанного человека рукоятью пистолета, так, что тот повалился со стула на пол. Инисский ковер на полу был в пять пальцев толщиной, иначе арестант непременно бы расквасил себе нос.
      - Ученый, - зарычал араван, втаскивая землянина обратно в кресло, ученый? А оружие откуда?
      - Какое оружие?
      - Весь корабль набит оружием... был набит.
      - Что значит был? - ужаснулся Бредшо.
      - Неужели ты думаешь, идиот, что я оставил его в корабле?
      Бредшо застонал, - не столько от боли, сколько от ужаса. Он живо себе представил, что произойдет, если груз оружия для повстанцев Эркона попадается в руки аравана Баршарга и его армии варваров. Ну, положим, с мезонными ракетометами они без инструкторов не разберутся, но вот автоматы и шлаеры...
      - Там не все - оружие, - начал Бредшо.
      - Все! Просто в белых контейнерах - ручное оружие, а эти, такие желтенькие, с красной полосой... Я даже могу сказать, что это такое - это ракеты.
      Бредшо был поражен.
      - Как вы догадались?
      Баршарг махнул рукой.
      - Мы часто используем ракеты для фейерверков. А двенадцать лет назад, воюя с повстанцами, ваш знакомец Арфарра предложил употребить ракеты с железными наконечниками для войны. Сделали двадцать ракет и выстрелили. Ракеты упали среди вражеского лагеря, воткнулись носами в землю. Было много шуму и мало вреда.
      Баршарг помолчал и добавил:
      - Конечно, у ваших ракет носы не из железа. Я так понял, что они даже думать умеют.
      - Вам не справиться с ними без меня, - сказал Бредшо.
      - Несомненно, - усмехнулся Баршарг, - и вы мне дадите все необходимые инструкции.
      И вновь помахал лазером перед носом связанного Бредшо.
      - Так как устроена эта штука?
      - Господи! Да не знаю!
      - Ученый, а не знаешь? Хороши же у вас ученые!
      Бредшо сглотнул.
      - Я вытащу из вас каждую техническую подробность, - сказал Баршарг, изо всех семерых. По отдельности. Берегитесь, если чего-нибудь не совпадет. Вы горько пожалеете о том, что недоучили в школе физику. Так как устроена эта штука?
      К изумлению Бредшо, араван Баршарг действительно неплохо разбирался в математике. Бредшо время от времени пытался уйти в сторону, и араван сейчас же тихо и неторопливо поправлял:
      - Так вы говорите, - оператор этот - фактически полная энергия системы...
      Где-то в середине беседы Баршарг подошел к Бредшо и ослабил наручники, чтоб тот смог рисовать, - этот человек был не так опасен, как представлялось Баршаргу.
      За окном понемногу светало. "Вскоре, - думал Баршарг, - у меня будет управа и на храм... Да! - долго мы, однако, еще не полетим к звездам."
      Бредшо, запрокинув горло, жадно пил воду прямо из горлышка кувшина, капая на чертежи. Баршарг отодвинул чертежи и грустно заметил:
      - Если бы боги позволили мне родиться в вашем мире, я бы не мог позволить себе быть столь нелюбопытным к мирозданию. Впрочем, вы, может быть, притворяетесь, - или врете...
      - Я не вру! Мне кажется, у вас есть все основания быть довольным...
      - Врете... Жаль, что вы не пробыли подольше в империи. Вы бы знали о моей репутации и врали гораздо меньше.
      - Я знаю о вашей репутации, - неожиданно сказал Бредшо. - Я знаю, что вы роздали государственные земли и защитили права частного собственника, и я знаю, что вы уничтожили в Варнарайне систему самодержавного правления.
      Баршарг улыбнулся, как змея улыбается кролику.
      - Уважаемый чужестранец, - сказал он, - я пригласил вас сюда не в качестве советника по будущей политике Варнарайна.
      - И все-таки вам придется выслушать именно политические советы. Рано или поздно за нами прилетят, и вам, может быть, небезынтересно, как вам надо вести себя в Варнарайне, чтобы получить поддержку свободного и демократического государства.
      - Свободного и демократического государства? - повторил Баршарг с непередаваемой издевкой. - Как вы это докажете?
      - Вы никогда не задумывались, араван, что, если бы вы были свободным государством, вы бы узнали о квантовой механике не от меня, а от учителя в школе?
      Брови императорского чиновника изумленно выгнулись.
      - Я плохо знаю историю вашей техники, - сказал Бредшо, - но кое-что я знаю, потому что мне то и дело хвастались вашими достижениями... Пятьсот лет назад ученые преподнесли государю Анаю замечательную игрушку, которая вертелась силою пара. Если бы эти ученые думали не о том, как услужить государю, а о том, как увеличить производительность промышленности, они бы сделали вместо красивой игрушки двигатель, работающий от силы пара. Но вам не нужно было двигателя, потому что, насколько я понимаю, общее количество и списки вещей, производимых в цехах, строго регламентированы, и превысить производительность означает впасть в непозволительную роскошь и насмеяться над властью регламентирующего чиновника.
      Баршарг сидел неподвижно, как кошка перед прыжком.
      - Триста лет назад, - продолжал Бредшо, - ученые из императорской академии получили от Золотого Государя приказ построить необыкновенный корабль, и построили корабль с сорока рядами весел вместо обычных пяти, с бассейном, библиотекой и садом. Если бы ученые получили этот заказ не от государя, у которого несчетное количество гребцов, а от купцов, они бы построили не корабль с сорока рядами весел, а корабль, движимый тем самым двигателем, работающим от пара.
      Двадцать лет назад храм Шакуника начал, одно за другим, совершать открытия, в основном в области химии. Если бы в стране существовал слой частных собственников, эти открытия немедленно были бы использованы для производства новых красителей, новых тканей и новых удобрений. Но так как в стране существовали только законы, запрещающие вводить новые механизмы и разрушать сложившуюся структуру цехов, эти открытия остались в тайне. Храм использовал их, чтобы морочить головы людям, вплоть до самых высокопоставленных чиновников, чтобы набить себе цену, для того, чтобы добыть власть, наконец... Я понятно выражаюсь?
      - Вполне, - проговорил чиновник империи. - Вы хотите сказать, что запрет на частную собственность уничтожил и науку.
      Бредшо кивнул.
      - Рано или поздно - нас найдут. И встанет вопрос, что делать с планетой? Наш мир устроен не так, как ваш. В нем множество свободных государств. Международное законодательство запрещает вмешиваться во внутренние дела другого государства, независимо от того, нравится вам его строй или нет. Но международный совет вправе запретить торговлю со страной, нарушающей права человека. Это значит, что наши правительства не будут поддерживать империю, а будут поддерживать Варнарайн, как прообраз национального государства, основанного на частной собственности и представительном образе правления. И поддерживать, - подчеркнул Бредшо, ровно настолько, насколько Варнарайн и в самом деле будет уважать неприкосновенность собственности и права человека. Я не себя имею в виду, - насмешливо сказал Бредшо. - Я Хайшу Малого Кувшина, например, имею в виду, который, конечно, контрабандист и даже сволочь большая, однако не шпион. И вообще - варить людей - знаете ли, не всякое принуждение есть закон.
      Баршарг усмехнулся. Чужеземец все-таки не выучился говорить по-вейски. Законодательство - не может быть международным. Государство не может быть национальным. Варнарайн не может быть - государством. Есть право государства, нет прав человека: есть лишь долг подданных и обязанности чиновников. Что касается свободы... Слово "свобода" вообще-то имеет два различных значения. В отрицательном своем значении оно употребляется любым бунтовщиком, как лозунг против любой власти, которую тот намеревается свергнуть. Положительное значение этого слова состоит в том, что свободный человек - не раб, не вольноотпущенник, не серв, не наемный работник, и он не зависит никоим образом от частного лица, а зависит непосредственно от государства.
      Человек, несомненно, говорил то, что, как он считал, будет приятно услышать Баршаргу. И по этому, и по тому, с какой легкостью он выдавал секреты своей страны, и по тому, как радел о свободе его друг в королевстве, и по жуткому предложению о совете пятисот Малых Кувшинов...
      - О да, - громко сказал Баршарг. - Такая мощь, как ваша, это, несомненно, под силу лишь свободному государству.
      Араван подошел к окну. Светало. Костер во дворе потух, котел унесли. Монашек поливал маслом пяточки ворот, закрытых на ночь от духов и злоумышленников. Солнце всходило: огромное, дивное. Мир и город внизу лежали у ног, плоские крыши складывались в рисунок и имя Великого Света. Скоро исчезнут ложные имена. Баршарг повернулся к чужеземцу.
      - Насколько я понял, в вашем корабле почти нет книг, но есть устройства, до определенной степени способные к рассуждению и обладающие запасом знаний на вашем языке. Можете отоспаться, а потом приметесь за словарь вашего языка. - Баршарг неожиданно усмехнулся. - Как на вашем языке сейчас называется Варнарайн?
      Бредшо подумал:
      - Respublica. Или лучше - Commonwealth.
      Кончились кирпичные амбары и склады, кончилась дорога от храма, замерцали под луной рисовые чеки, тополя вытянулись во фрунт вдоль государственного тракта. Соответствуя имени, солнечный путь был пустынен по ночам вообще, а перед похоронами экзарха в особенности.
      Даже упыри и щекотунчики смылись с него в канун революции: через каждый иршахчанов шаг стояли, сцепив ручки, яйцевидные каменные Шаги, в прошлом - межевые камни, с красным глазом, порядковым номером и полезным предписанием. Через десять шагов - постоялый двор. Шаги и охранники при дворе следили за трактом: плохо следили, никто не останавливал Ванвейлена.
      Он намеревался уйти подальше от храмовых земель, а на рассвете, после разрешенного часа, явиться на постоялый двор, предъявить кожаный жетон и сотню розовеньких, получить лошадь и уже к полудню быть в мерениковом посаде.
      Утром, когда в густом тумане потерялись даже верхушки тополей, Ванвейлен осторожно хрупнул передатчиком, поставив его сперва на "прием". Стависски один и спит, - но осторожность никогда не мешает.
      Передатчик пискнул в такт лягушке из соседнего канала и отозвался почему-то голосом Бредшо. "Рано или поздно - нас найдут" - настаивал Бредшо.
      Ванвейлен сошел с дороги, сел на поваленный каменный пенек и в молчании дослушал все до конца.
      "Он с ума сошел, - думал Ванвейлен. - Он говорит с этой сволочью, будто он на Земле! Баршарг не может уразуметь значения его слов! Как будто он может представить себе, чтоб государства жили друг с другом в мире! Да у них война - единственная форма внешней политики! Как будто он печется о процветании Варнарайна! Голову даю на отсечение - он ничего не скажет остальным членам совета. Он спит и видит, как стереть их в порошок - с нашей помощью, и народ Варнарайна заодно".