Пролог

Энтони Бриджертон всегда знал, что он умрет молодым. Нет, не ребенком. У юного Бриджертона не было причин думать о собственной смерти. Ранние годы жизни мальчика — были лучшими годами его жизни, начиная со дня его рождения.

Было истинной правдой то, что Энтони является наследником древнего и богатого рода виконтов, но не похожие на большинство аристократических пар, лорд и леди Бриджертон были влюблены в друг друга, и они считали рождение их первенца, не как появление наследника, а как рождение их первого ребенка.

И не было особенных вечеринок и празднований, отец и мать с некоторым удивлением смотрели на их первого сына. Бриджертоны были молодыми родителями — Эдмунду было двадцать, а Вайолет всего восемнадцать, но они были разумные и прочно стояли на ногах, и любили своего сына с неистовостью и преданностью, очень редкой в их кругах.

К большому ужасу своей матери, Вайолет настояла на собственном уходе за мальчиком, а Эдмунд никогда не считал, как считало большинство аристократов, что отец должен не видеть и не слышать своего ребенка. Он брал младенца с собой на долгие прогулки по полям Кента, разговаривал с ним о философии и поэзии, еще до того, как ребенок научился говорить, и каждый вечер рассказывал ему сказку на ночь.

Поскольку виконт и виконтесса были молоды и любили друг друга, никого не удивило появление Бенедикта через два года, после рождения Энтони. Эдмунд немедленно изменил свой распорядок дня, приспособив его для того, чтобы брать двух сыновей на свои прогулки. Он провел целую неделю в конюшнях, работая с кожником, и изобретая вместе с ним специальный рюкзак, чтобы держать Энтони на спине, в то время как Бенедикта он несет в руках.

Они гуляли по полям, вдоль речек, он рассказывал им о чудесах, о красивых цветах и чистых небесах, рыцарях, одетых в светлую броню, и девицах в беде. Вайолет весело смеялась, когда они возвращались с прогулок, растрепанные и расцелованные солнечными лучами, и Эдмунд говорил:

— Видите? Вот наша девица в беде. Мы просто обязаны спасти ее.

И Энтони бежал в руки к матери, хихикая, и обещая, что спасет ее от огнедышащего дракона, которого они только что видели в деревне, в двух милях вниз по дороге отсюда.

— Две мили вниз по дороге? — Вайолет часто дышала, и в голосе ее был слышан панический ужас.

— О, Боже, чтобы я делала без трех сильных мужчин, способных защитить меня?

— Бенедикт еще ребенок, — возражал Энтони.

— Но он растет, — часто говорила Вайолет, ероша волосы Энтони, — Как и ты, все еще растет. Как и ты, он скоро вырастет.

Эдмунд относился ко всем своим детям с равной привязанностью и преданностью. Но поздно ночью, когда Энтони лежал в своей постели, он часто доставал и слушал карманные часы Бриджертонов (подаренные ему отцом на его восьмой день рождения, Эдмунд также получил их на своем восьмом день рождение от своего отца). Ему нравилось думать, что отношения у него с отцом особенные, каких нет ни у кого, не потому, что Эдмунд больше всего любил его, среди своих детей, к тому времени детей у Бриджертонов было четверо (появились один за другим Колин и Дафна), и Энтони знал, что отец любит всех одинаково.

Нет, Энтони считал, что их с отцом отношения особенные потому, что он знал его дольше других детей. В конце концов, независимо от того, как долго Бенедикт знал отца, Энтони был старше его на два года, и на шесть лет старше Колина.

Что касается Дафны, помимо того факта, что она была девочкой (ужас!), она знала отца на целых восемь лет меньше, чем он, и ему всегда нравилось думать, что так всегда и будет.

Эдмунд Бриджертон был, попросту говоря, центром мира Энтони. Он был высок, широкоплечий, и ездил на лошади так, будто родился в седле. Он всегда знал ответы на математические вопросы (даже когда его учитель не знал!), и не видел причины, почему его сыновья не должны иметь домика на дереве (он сам его построил), и его веселый смех всегда согревал окружающих.

Эдмунд учил Энтони, как править экипажем. Он показывал Энтони, как стрелять. Он учил его плавать. Он сам отвез Энтони в Итон, а не отправил в экипаже со слугой, как приехали большинство будущих друзей Энтони. И когда он увидел, как Энтони нервно смотрит на школу, которая скоро станет его новым домом, Эдмунд имел откровенный разговор со своим старшим сыном, уверяя его, что все будет в порядке.

Так и было. Энтони знал, что так и будет. Его отец никогда не лгал.

Энтони любил свою мать. Проклятье, он бы, наверно, откусил свою собственную руку, если бы ей от этого стало лучше. Но, вырастая, все, что он делал, каждое свое достижение, каждая мечта и надежда — все это было лишь для его отца.

И затем, однажды, все изменилось. Как забавно, подумал он позже, как жизнь может мгновенно измениться, на предыдущей минуте было все, как обычно, а на следующей, просто…нет.

Это случилось, когда Энтони было восемнадцать, когда он был дома и готовился к своему первому году в Оксфорде. Он должен был принадлежать Колледжу Всех Душ, как и его отец до этого, и его жизнь была яркая и великолепная, так как любой восемнадцатилетний аристократ имел право полностью наслаждаться своей жизнью. Его родители все еще счастливо рождали детей, добавив Элоизу, Франческу, Грегори к семейству. И Энтони старался не закатывать глаза, пропуская перед собой в комнату мать — беременную восьмым ребенком! По мнению Энтони, было достаточно непристойно иметь детей в их возрасте, но он хранил свое мнение при себе.

Кто он такой, чтобы сомневаться в мудрости Эдмунда? Возможно, ему захочется иметь столько де детей, когда ему будет тридцать восемь.

Когда Энтони в тот день вернулся домой, был поздний вечер. Он вернулся из долгой и утомительной поездки с Бенедиктом, и как только толкнул дверь Бриджертон-хауса, наследственного дома семьи Бриджертонов, как увидел свою десятилетнюю сестру, сидящей на полу. Бенедикт все еще оставался в конюшнях, поскольку проиграл один глупый спор Энтони, и по его условиям ему предстояло протереть и почистить обеих лошадей. Энтони резко остановился, когда увидел Дафну. Достаточно странно было видеть сестру, сидящей на полу, посередине основного холла. Гораздо более странно было то, что Дафна плакала.

Дафна никогда прежде не плакала.

— Дафф, — сказал он нерешительно, слишком молодой, чтобы знать, что делать с плачущими особами женского пола, и задающийся вопросом, научится ли он когда-нибудь. — Что…

Но прежде, чем он успел закончить свой вопрос, Дафна подняла голову, и огромное горе в ее больших карих глазах, ударило в его сердце, как нож.

Он отступил назад, неожиданно поняв: что-то случилось, что-то ужасное.

— Он мертв, — прошептала Дафна, — Папа мертв.

На мгновение, Энтони был уверен, что ослышался.

Его отец не может умереть. Другие люди умирают молодыми. Как его дядя Хьюго. Но Хьюго был маленьким и слабым. Ну, по крайней мере, меньше и слабее Эдмунда.

— Ты не права, — сказал он Дафне, — Ты не можешь быть права.

Дафна покачала головой.

— Элоиза сказала мне. Он был…это было…

Энтони знал, что не должен трясти сестру, когда она в таком состоянии, но ничего не мог с собой поделать.

— Что это было, Дафна?

— Пчела, — прошептала она, — Его ужалила пчела.

Некоторое время, Энтони мог лишь пораженно смотреть на нее. Наконец, хриплым и незнакомым голосом, он сказал:

— Человек не умирает, из-за жала пчелы, Дафна.

Она ничего не сказала, лишь сидела на полу, и судорожно глотала слезы.

— Он прежде уже был ужален пчелами, — сказал Энтони, повышая голос, — Я был с ним. Мы оба были ужалены. Мы натолкнулись на пчелиное гнездо. Меня пчела ужалила в плечо, — его рука сама поднялась, чтобы коснуться места, где много лет назад его ужалили пчелы.

Шепотом он добавил:

— Его пчела ужалила в руку.

Дафна лишь уставилась на него с пугающим выражением лица.

— Он был в полном порядке, — настаивал Энтони.

Он слышал панику в своем голосе, и знал, что напуган видом сестры, но был бессилен контролировать это. — Человек не может умереть от пчелы!

Дафна покачала головой, и ее глаза внезапно постарели лет на сто.

— Эта была пчела, — сказала она безучастным тоном, — Элоиза видела. Он просто стоял, а затем он был…он…

Энтони почувствовал, как что-то странное с ним твориться, как будто его мускулы готовы вылезти из-под кожи. — Какой он был потом, Дафна?

— Он был мертв, — она выглядела изумленной, будто не верила в то, что говорила.

Энтони оставил Дафну в холле, и, прыгая сразу через три ступеньки, помчался в спальню родителей. Конечно, его отец не умер. Человек не может умереть от жала пчелы. Это не возможно. Полный бред. Его отец молодой и сильный. Он высокий и широкоплечий, достаточно мускулистый, и крошечная пчела не могла убить его.

Но когда Энтони достиг верхнего холла, он мог сказать, судя по напряженной и крайней тишине, повисшей в воздухе, и по многочисленным застывшим слугам, что ситуация была очень мрачной.

И их жалостливые лица…последующую часть своей жизни, он часто видел во сне их застывшие жалостливые лица.

Он думал ему придется проталкиваться к спальне родителей, но слуги расступились перед ним, как перед Моисеем расступилось Красное море, и когда Энтони повернул ручку, он знал.

Его мать сидела на краешке кровати, не плача, не издавая ни звука, лишь держа в своих руках руку отца, и раскачиваясь взад и вперед.

Его отец лежал неподвижно. Неподвижно как … Энтони не мог подобрать слов.

— Мама? — тихо позвал он ее.

Он уже в течение долгих лет не называл ее так; с тех пор, как он уехал в Итон, он называл ее всегда “Матерью”.

Она медленно повернулась к нему, как будто слыша его голос издалека.

— Что случилось? — прошептал он.

Она покачала головой, ее глаза были безнадежно далеко.

— Я не знаю, — ответила она.

Ее губы остались приоткрытыми, как будто она хотела что-то сказать, а затем забыла что.

Энтони сделал несколько шагов вперед, его шаги были неуклюжие и судорожные.

— Он ушел, — наконец, прошептала Вайолет, — Он ушел, а я…ох, Господи, я… — она положила руку на живот, круглый и полный из-за ребенка, — Я сказала ему — ох, Энтони, я сказала ему — она выглядела, так, как будто сейчас рассыплется на маленькие кусочки.

Энтони с трудом сдерживал слезы, которые жгли его глаза, он двинулся в ее сторону.

— Все в порядке, мама, — пытался он ее успокоить.

Но знал, что все не в порядке.

— Я сказала ему, что это должно быть наш последний ребенок, — задыхалась она, рыдая на плече Энтони. — Я сказала ему, что не смогу вынести еще одного, и мы должны быть осторожны, и … Господи, Энтони, я бы все отдала, чтобы он был сейчас здесь, и у меня была бы возможность дать ему еще одного ребенка. Я не понимаю. Я просто не понимаю…

Энтони мягко обнимал ее, пока она рыдала. Он ничего не говорил; казалось, никакими словами нельзя было ослабить боль в его сердце.

Он тоже ничего не понимал.

Доктора приехали в тот день позже вечером, и были крайне расстроены. Они слышали прежде о похожих случаях, но ни один из них не был таким молодым и сильным. В нем было столько жизни, столько силы, что никто не понимал, что произошло. Известно было, что младший брат виконта Хьюго внезапно умер в прошлом году, но такие вещи не обязательно должны повторяться в семье. И хотя Хьюго умер снаружи дома, никто не нашел на его коже жала пчелы.

Хотя, тогда никто и не искал.

Никто не может понять, в чем дело, говорил доктора снова и снова, пока Энтони не захотелось раздавить их всех. В конечно итоге, Энтони выгнал их всех из дома, и поместил свою мать в постель. Им пришлось перенести ее в запасную спальню; она не могла заснуть в кровати, которую долгие годы делила вместе с Эдмундом.

Энтони также сумел отправить в кровати всех своих шестерых братьев и сестер, сказав им, что у них будет разговор утром, и что все будет хорошо, он позаботится о них так, как хотел бы их отец.

Затем он вошел в комнату, где все еще лежало тело его отца, и посмотрел на него. Он смотрел на него, и смотрел, долгие часы, почти не мигая.

И когда он вышел из той комнаты, он ушел с новым видением своей жизни, и новым знанием о своей смерти.

Эдмунд Бриджертон умер в возрасте тридцати восьми лет. И Энтони не мог представить себе, что он в чем-то сможет превзойти своего отца, даже в прожитых годах.

Глава 1

Тема о повесах неоднократно обсуждалась в этой колонке, и Ваш автор пришел к выводу, что существуют повесы и Повесы.

Энтони Бриджертона, несомненно, можно назвать Повесой.

Представители первой группы больше смахивают на желторотых птенцов. Они пытаются щеголять своими подвигами, ведут себя с крайним идиотизмом, и воображают себя опасными для женщин.

Повеса (пишется с большой буквы) не думает, он знает, что опасен для женщин.

Он никогда не щеголяет, и совсем не нуждается в этом. Ему прекрасно известно, что о нем, при входе в зал, будут шептать не только женщины, но и мужчины, приписывая ему реальные и выдуманные подвиги. Фактически, он предпочел бы, что бы они помалкивали. Он знает, кто он и что он успел сделать; дальнейшие пересуды, по его мнению, излишни.

Он не ведет себя как идиот, по той причине, что он не идиот (хотя, по мнению автора, только это и можно ожидать от мужчин). Он терпеть не может общества и его недостатков и, откровенно говоря, ваш автор вполне понимает его.

И если дорогой читатель, ты не узнал по этому описанию Виконта Бриджертона, являющегося самым завидным холостяком этого Сезона, то Ваш автор должен немедленно выбросить перо и прекратить писать.

Остался последний вопрос: будет ли Сезон 1814 года, Сезоном, в котором его все-таки поймают в сети супружества?

Ваш автор думает… Нет…

Светская хроника Леди Уислдаун, 20 апреля 1814

— Пожалуйста, только не говори, — произнесла Кейт Шеффилд, — что она опять пишет о Виконте Бриджертоне.

Ее единокровная сестра Эдвина, будучи моложе Кейт на четыре года, взглянула на нее из-за газеты. — Как ты можешь так говорить?

— Не смейся, ты хихикаешь как сумасшедшая.

Эдвина захихикала так, что затрясся синий дамасский диван, на котором они вместе сидели.

— Вот видишь, — сказала Кейт, легонько тыча Эдвину в плечо. — Ты всякий раз ненормально себя ведешь, когда она пишет об одном мошеннике.

Тут Кейт усмехнулась. Было совсем немного вещей, которые ей нравились больше, чем подразнить свою сестру. Подразнить в добродушной манере, конечно.

Мэри Шеффилд, мать Эдвины, и мачеха Кейт в течение почти восемнадцать лет, оторвалась от вышивки и опустила очки на кончик своего носа.

— Из-за чего вы там обе хохочете?

— Кейт волнуется из-за того, что Леди Уислдаун снова пишет о том распутном виконте, — объяснила Эдвина.

— Я не волнуюсь, — сказала Кейт, хотя её никто не слушал.

— О Бриджертоне? — спросила Мэри, рассеянно.

Эдвина кивнула.

— Да, о нем.

— Она всегда пишет о нем.

— Я думаю, ей нравиться писать о повесах, — прокомментировала Эдвина.

— Конечно, еще бы ей не нравилось писать о них, — парировала Кейт, — если бы она писала о скучных людях, никто не стал бы покупать ее газету.

— Это — не правда, — возразила Эдвина. — Только на прошлой неделе она написала про нас, и все вокруг знают, что мы — не самая интересная публика в Лондоне.

Кейт улыбнулась наивности сестры. Кейт и Мэри явно не были никому интересны, но Эдвина, с её красивыми светлыми волосами и поразительными бледно-голубыми глазами, уже назвали мисс Несравненность сезона 1814 года.

Кейт, с другой стороны, с ее простыми каштановыми волосами и непримечательными глазами, обычно упоминалась как старшая сестра мисс Несравненной. Она предполагала, что были и более худшие прозвища. По крайней мере, никто пока еще не называл ее старой девой. Хотя стоит признаться, это намного ближе к истине, чем допускала любая из Шеффилдов. В двадцать (почти двадцать один, если быть точной), Кейт, была слишком взрослой, чтобы наслаждаться своим первым сезоном в Лондоне.

Но в действительности у них не было выбора. Шеффилды не были богаты, даже когда отец Кейт был жив, а с тех пор, как он отдал богу душу пятью годами ранее, они были вынуждены еще сильнее экономить. Они, конечно, не были разорены, но им приходилось считать каждый пенни и тем более каждый фунт.

С их стесненными финансами, Шеффилды могли насобирать денег лишь для одной поездки в Лондон. Аренда дома на Сезон, даже при наеме абсолютного минимума служащих стоит деньги. Дважды потратиться на это они в любом случае не смогут. Для этой одной поездки в Лондон, они копили деньги в течение долгих пяти лет. И если девушки не будут пользоваться успехом на Ярмарке невест … что ж, никто не собирается отправлять их в долговую тюрьму, но тогда им придется жить тихой жизнью в благородной бедности в одном очаровательном маленьком домике в Сомерсете.

И потому обе девушки были вынуждены дебютировать в одном и том же году. Было решено, что наиболее подходящее время будет то, когда Эдвине исполнится семнадцать, а Кейт почти двадцать один. Мэри, не прочь бы пождать, пока Эдвине не стукнет восемнадцать, и она станет немного взрослее, но в этом случае Кейт будет почти двадцать два, и Господи, но кто же тогда возьмет её замуж?

Кейт усмехнулась. Сама она даже не хотела дебютировать. Она знала с самого начала, что она не та девушка, которая привлекает всеобщее внимание. Она не достаточно симпатична, чтобы преодолеть свой недостаток отсутствия приданого, и она никогда не умела жеманничать и флиртовать, и двигаться с изяществом, и делать все те вещи, которые другие девочки, казалось, знали, как делать еще в колыбели. Даже Эдвина, не обладающая хитростью, так или иначе, знала, как двигаться и вздохнуть так, что все мужчины вокруг, посчитают за честь помочь ей перейти на другую сторону улицы.

Кейт, с другой стороны, всегда неуклюже стояла с ее большим ростом, не могла сидеть, не двигаясь, даже если ее жизнь зависела от этого, и шла так, будто она участвует в забеге — почему бы и нет? Она всегда задавалась этим вопросом. Если идешь куда-нибудь, то почему нельзя идти быстро?

Что касается ее текущего сезона в Лондоне, ей даже не очень-то и город понравился.

О, она достаточно хорошо провела время, и она встретила несколько хороших людей, но Лондонский сезон казался ей ужасной тратой денег на девушку, которая будет совершенно довольна остаться в загородном поместье и считает, что можно выйти замуж и там.

Но Мэри не хотела ничего слушать.

— Когда я вышла замуж за твоего отца, — говорила она, — я клялась любить тебя и заботиться о тебе со всей любовью и привязанностью, которую я могла бы дать и ребенку собственной крови. Кейт сумела бы жить и одной, но Мэри тут же возражала, — у меня ответственность перед твоей бедной матерью, пусть успокоится на том свете, что ты выйдешь замуж счастливо и надежно.

— Я могла быть счастлива и выйти замуж и в загородном поместье, — отвечала Кейт.

Но Мэри не хотела соглашаться: — В Лондоне гораздо больше людей, есть из кого выбрать. После, к Мэри присоединялась Эдвина, упорно утверждая, что она будет крайне несчастна без нее в Лондоне, и жизнь ее будет кончена.

И вот она сидит в несколько потускневшей гостиной в арендованном доме в районе Лондона, который можно считать почти фешенебельным, и… Характер у нее становиться все вреднее … и она собирается выхватить газету у сестры.

— Кейт! — завизжала Эдвина, и сердито взглянула на сестру над небольшим листком газеты, которая была зажата между ее пальцами.

— Я же еще не прочитала!

— Ты все время читаешь одно и тоже, — Кейт сказала коварной усмешкой.

— Кроме того, я хочу посмотреть, что она пишет сегодня о Виконте Бриджертоне.

Глаза Эдвины, которые обычно сравнивались с мирным шотландским озером Лох-Несс, дьявольски вспыхнули.

— Неужто ты ужасно заинтересована виконтом, Кейт? Наверно что-то произошло, о чем ты ужасно хочешь нам рассказать?

— Не будь глупой. Я даже близко не знаю этого человека. И если бы я увидела его, я, скорей всего, побежала бы в противоположном направлении. Он — именно тот человек, которого две из нас должны избежать любой ценой. О нем говорят, что он может совратить даже айсберг.

— Кейт! — воскликнула Мэри.

Кейт состроила гримаску. Она забыла, что ее мачеха слушала их разговор.

— Хорошо, хорошо, я извиняюсь.

— Но это правда, — быстро добавила она. — Я слышала, что он у него любовниц было больше, чем у меня было дней рождения.

Мэри долго смотрела на нее в течение нескольких секунд, как будто решая, сказать или промолчать, и затем, наконец, она произнесла:

— Это не для ваших ушей, но очень многие джентльмены содержат любовниц.

— Ох, — вспыхнула Кейт.

Ей не хотелось сильно противоречить Мэри, поэтому она решила поставить точку в этом споре.

— Тогда, у него их было в несколько раз больше, чем у любого другого джентльмена. Что бы там ни было, а он слишком неразборчив в знакомствах, чем большинство мужчин. И Эдвина не должна людям такого сорта позволять ухаживать за собой.

— А ты не забыла, что ты тоже проводишь сезон в Лондоне? — напомнила ей Мэри.

Кейт саркастически посмотрела на Мэри. Они все прекрасно знали, что, если бы виконт выбрал ухаживать за кем-нибудь из Шеффилдов, это была бы точно не Кейт.

— Я не думаю, что есть хоть что-то, что может изменить твое мнение, — сказала Эдвина, пожимая плечами и наклоняясь к Кейт, чтобы получше видеть газету.

— Фактически, она же не говорит только о нем. Это просто большая часть трактата на тему о распутниках.

— Хммпх, — произнесла Кэйт, это было ее любимое выражение презрения. — Я готова держать пари, что она права в том, что этот виконт не собирается жениться в этом году.

— Вы всегда думаете, что леди Уислдаун права, — пробормотала Мэри с улыбкой.

— Но так и есть, — ответила Кэйт. — Вы должны признать, для человека, который комментирует сплетни, она демонстрирует замечательный здравый смысл. Она была права в своей оценке всех тех людей, с которыми я уже успела встретиться в Лондоне.

— Ты должна иметь своё собственное мнение, Кейт, — сказала Мэри. — Это должно быть ниже твоего достоинства, чтобы судить о человеке по колонке светской сплетни.

Кейт знала, что ее мачеха права, но она не хотела это признавать, и потому она только издала еще один «Хммпх» и повернулась обратно к газете в своих руках.

Светская хроника Леди Уислдаун была, без сомнения, наиболее интересное чтиво во всём Лондоне. Кейт не была полностью уверенна, когда появилась эта светская хроника, возможно, в прошлом году. Но она была уверенна — кто бы ни была Леди Уислдаун (никто в действительности не знал, кто она такая), она была хорошо известный член светского общества. Она должна была быть. Посторонний человек не смог бы раскрыть все те сплетни, которые она печатала в своих колонках каждый понедельник, среду, и пятницу.

Леди Уислдаун всегда имела полный набор самых последних сплетен, и в отличие от других таких же изданий, она никогда не колебалась использовать полные имена людей, никаких лорд Ф. и леди М. Вот, к примеру, решив на прошлой неделе, что Кейт не выглядит хорошо в желтом, она написала в тот же день: «желтый цвет делает темноволосую мисс Кэтрин Шеффилд похожей на подпаленный нарцисс».

Кейт не оскорбилась. Она слышала, причем неоднократно, что нельзя считать себя принятой в обществе, без того, чтобы про тебя не написала Леди Уислдаун. Даже Эдвина, которая имела огромный успех в обществе, завидовала “оскорблению” Кейт.

И даже, притом, что Кейт не хотела проводить сезон в Лондоне, она полагала, что, если она должна участвовать в круговороте общественной жизни, не обязательно её должны преследовать одни неудачи. Получение оскорбления в колонке светских сплетен должно быть был ее единственным признаком успеха в обществе. Хорошо пусть, хотя бы так. Кейт собралась быть триумфатором, там, где только это возможно.

Теперь, когда Пенелопа Фезерингтон хвасталась об уподоблении перезрелому цитрусовому плоду в ее атласном платье цвета свежего мандарина, Кейт могла махнуть рукой и драматически вздохнуть: “Ну, а я — подпаленный нарцисс”.

— Однажды, — объявила Мэри, поправляя спадавшие очки на носу указательным пальцем, — кто-нибудь все же узнает её подлинное имя, и тогда у неё будут крупные неприятности.

Эдвина посмотрела на мать с интересом.

— Ты действительно думаешь, что когда-нибудь откроется кто она такая? Она сумела сохранить своё имя в тайне уже больше года.

— Все тайное когда-нибудь становиться явным, — ответила Мэри.

Она проткнула свою вышивку иглой, сделав длинный стежок желтой ниткой.

— Запомните мои слова. Это все равно случиться рано или поздно, и когда это случиться, скандал, подобно которому вы никогда еще не слышали, прогремит на весь город.

— Было бы просто чудесно, если бы я знал, кто она такая, произнесла Кейт, переворачивая листок газеты, — Я бы сделала её своей лучшей подругой. Она ужасно интересна. И независимо оттого, что вы там не говорили бы, она почти всегда права.

Именно в этот момент, Ньютон, несколько толстенький корги Кейт, влетел в комнату, как маленький вихрь.

(корги — порода декоративных собак — прим. переводчика)

— Неужели эта собака предполагает остаться в этой комнате? — спросила Мэри, и тут же взвизгнула: — Кэйт! Поскольку песик подбежал к ней и оперся передними лапками о колени, ожидая поцелуя.

— Ньютон, сейчас же ко мне, — приказала Кэйт.

Песик бросил на Мэри долгий пристальный взгляд, затем заковылял к Кэйт, запрыгнул на софу и лег своими передними лапками ей на колени.

— Он закрывает тебя, как небольшое меховое одеяло, — улыбнулась Эдвина.

Кэйт пожала плечами и погладила толстый, карамельного цвета мех. — Я не задумывалась об этом.

Эдвина вздохнула, наклонилась и погладила Ньютона.

— Ну что там еще она пишет, — спросила она, наклонившись к Кэйт с интересом, — Мне никогда не удается заполучить вторую страницу.

Кэйт улыбнулась сарказму своей сестры.

— Не так много. Немножко про герцога и герцогиню Гастингских, которые очевидно приехали в город ранее на этой неделе; список блюд на балу у леди Данбери, которые она называет удивительными деликатесами; и описание довольно неудачного платья миссис Фезерингтон, которое было на ней в прошлый понедельник.

Эдвина нахмурилась.

— Что-то много она пишет про семейство Фезерингтон.

— И неудивительно, — сказала Мэри, убирая вышивку и собираясь встать.

— Эта женщина совсем не умеет подобрать цвета платьев для своих девочек, такое ощущение, что она просто наугад тыкает пальцем в радугу.

— Мама, — воскликнула Эдвина.

Кэйт прикрыла рот рукой, пытаясь не рассмеяться. Мэри редко делала такие самоуверенные заявления, но если делала, то они были изумительны.

— Хорошо, хорошо, — но это же, правда. Она одевает свою младшую дочь в платье цвета мандарина. Любой, у кого есть глаза, поймет, что бедной девочке идет голубой или зеленый цвет мяты.

— Недавно ты нарядила меня в желтое платье, — напомнила ей Кэйт.

— И я очень сожалею, что так поступила. Это научит меня слушать модисток. Я не должна полагаться лишь на одно свое мнение. Мы просто переделаем то платье на Эдвину.

Так как, Эдвина была на целую голову ниже Кэйт и с более хрупкой фигурой, это не составляло большой сложности.

— Когда ты будешь переделывать платье, — Кэйт повернулась к сестре, — советую тебе убрать все рюши на рукавах. Это ужасно отвлекает и раздражает. Я чуть было не сорвала их прямо в зале на бале у Эшбурнов.

Мэри закатила глаза: — Я была приятно удивлена и благодарна тебе, что ты сумела сдержаться.

— Я была бы удивлена, но не благодарна, — сказала Эдвина с вредной усмешкой. — Только подумай, какой забавой это бы стало для леди Уилсдаун.

— Ах, да, — Кэйт усмехнулась в ответ, — Я так и вижу, как она напишет: “подпаленный нарцисс сбрасывает свои лепестки”.

— Я пошла наверх, — возвестила Мэри, качая головой, в ответ на проделки своих дочерей. — Не забудьте, мы сегодня приглашены на вечер. Вы, девочки, лучше пойдите отдохните, перед тем, как мы поедим. Скорее всего, это все закончится поздно ночью.

Кэйт и Эдвина кивнули и пробормотали обещание пойти отдохнуть. Как только Мэри собрала вышивку и вышла из комнаты, Эдвина повернулась к Кэйт и спросила:

— Ты что решила сегодня одеть?

— Зеленое газовое платье. Вообще-то я должна надеть белое, но боюсь, оно не идет мне.

— Если ты не собираешься надевать белое платье, то я тем более его не надену, — сказала Эдвина, — Я лучше надену свое голубое муслиновое платье.

Кэйт согласно кивнула, и снова уткнулась носом в газету, одновременно стараясь удержать Ньютона на коленях. Песик перевернулся на спинку и подставлял животик, чтобы его почесали.

— Только на прошлой неделе, мистер Бербрук сказал, что ты ангел в голубом. И что этот цвет очень подходит к твоим глазам.

— Мистер Бербрук сказал? Тебе? — Эдвина заморгала от удивления.

Кэйт глянула на нее. — Ну конечно мне, все твои поклонники стараются передать комплименты через меня.

— Через тебя? Почему через тебя?

Кэйт снисходительно улыбнулась.

— Эдвина, ты же сама, совсем недавно объявила перед полной аудиторией, что не выйдешь замуж без одобрения своей сестры. Сделала свое заявление на музыкальном вечере Смитти-Смит.

Щечки Эдвины покрылись розовым румянцем.

— Но это же было не перед всеми, — промямлила она.

— Может быть и так, да только такие новости разносятся быстрей, чем пожар по крышам домов. Меня даже не было в комнате в тот момент, и все же, не прошло и двух минут, как я услышала про твое заявление.

Эдвина скрестила руки и выдавила звук “хмпхх”, сильно напоминающий тот, который совсем недавно издала её старшая сестра.

— Ладно, пусть так. Но меня совсем не волнует, что все слышали мое заявление. Я знаю, от меня ожидают блестящей и грандиозной партии. Но я не хочу выйти замуж за кого-нибудь, кто будет плохо относится ко мне. Любому джентльмену, который произведет на тебя впечатление, я позволю ухаживать за мной.

— Неужели на меня так трудно произвести впечатление?

Две сестры посмотрели друг на друга, потом выдохнули в унисон: Да!

И обе засмеялись. Но хотя Кэйт и смеялась вместе с сестрой, чувство вины расцвело внутри нее. Все Шеффилды знали, что, скорее всего именно Эдвина удачно выйдет замуж. Это должна быть Эдвина, которая сможет гарантировать, что её семья не будет жить в благородной бедности.

Эдвина была олицетворением самой красоты, в то время как Кэйт…

Кэйт была Кэйт. Кэйт и не возражала. Красота Эдвины была просто фактом. Некоторые вещи Кэйт поняла уже давно. Когда Кэйт училась вальсировать, как она не старалась, она почему-то все время пыталась взять на себя инициативу в танце. Помимо этого, она всегда боялась быть в центре внимания. Не имеет значение, как часто она говорила себе, не быть глупой; не имеет значения, как она одевается и причесывается или пощипывает свои щеки; ей никогда не стать такой же хорошенькой, как Эдвина.

Хотя, Кэйт не была уверенна, что ей все равно, когда все внимание достается Эдвине. Ей хотелось бы посмаковать это чувство ответственности, хорошо выйти замуж, чтобы содержать сестру и мать.

— Эдвина, — мягко произнесла Кэйт, её глаза стали серьезными, — ты не обязана выходить замуж за того, кто тебе не нравиться. Надеюсь, ты понимаешь это.

Эдвина кивнула, у нее был такой вид, что казалось, она вот-вот расплачется.

— Если ты решишь, что в Лондоне нет человека, подходящего тебе, так тому и быть. Мы просто вернемся в Сомерсет, и будем наслаждаться нашей собственной компанией. Нет ничего, что мне нравиться больше этого.

— Мне тоже, — тихо прошептала Эдвина.

— Если же ты найдешь человека, который понравиться тебе, мы с Мэри будем только рады. Ты не должна волноваться, что покидаешь нас. Нам будут хорошо и вдвоем.

— Ты тоже должна найти человека, за которого захочешь выйти замуж, — сказала Эдвина.

Кэйт почувствовала, что начинает улыбаться. “Я должна” — решила она, зная, что это неправда. Она не хотела оставаться старой девой все свою жизнь. Но она сомневалась, что сможет найти мужа здесь в Лондоне.

— Возможно, один из твоих, томящихся от любви, поклонников поймет какая ты недосягаемая, и обратит своё внимание на меня, — подразнила Кэйт сестру.

Эдвина швырнула в нее подушкой. — Не будь глупой.

— Но я не глупая, — запротестовала Кэйт. И она не была глупой. Откровенно говоря, это казалось ей наиболее вероятной возможностью найти мужа в городе.

— Каким бы ты хотела видеть своего мужа? — спросила Эдвина, мечтательно прикрывая глаза.

— Не знаю, — потрясла головой Кэйт.

— Я бы хотела выйти замуж за ученого.

— Ученого!?

— Ученого, — твердо сказала Эдвина.

Кэйт сглотнула. — Я не уверена, что ты много найдешь таких людей в городе.

— Я знаю, — вздохнула Эдвина. — Правда в том — и ты знаешь, что это не игра на публику — я действительно обожаю читать, я могла бы весь день провести в библиотеке, чем гулять по Гайд-парку. Я думаю, я могла бы быть счастлива с человеком, который поглощен наукой.

— Н-да… Хмм… — ум Кэйт отчаянно пытался найти выход из положения. Эдвина не должна возвращаться в Сомерсет, чтобы выйти замуж там.

— Ты знаешь, Эдвина, — это довольно трудно найти настоящего ученого вдалеке от университетских городов. Ты могла бы быть счастливой с человеком, которому просто нравиться читать, как тебе.

— Было бы неплохо, — радостно сказала Эдвина, — Я бы удовлетворилась и начинающим ученым.

Кэйт перевела дух от облегчения. Безусловно, они смогут найти в Лондоне человека, которому нравиться читать.

— И знаешь что, — добавила Эдвина, — Ты не можешь судить о книге по обложке. Все люди в той или иной степени начинающие ученые. Может даже этот виконт Бриджертон, про которого пишет леди Уилсдаун, ученый глубоко внутри.

— Прикуси язычок, Эдвина. Ты не должна иметь ничего общего с виконтом Бриджертоном. Любой человек тебе скажет, что он один из самых худших распутников и повес. Фактически, он самый худший распутник и повеса. Во всем Лондоне! Во всей стране!

— Я знаю. Я использовала его как пример. К тому же, он не собирается выбирать себе невесту в этом сезоне. Леди Уилсдаун сказала так, и ты сама часто говоришь, что она почти всегда права.

Кэйт погладила сестру по руке.

— Не волнуйся, мы найдем тебе подходящего мужа. Но это будет не виконт Бриджертон!

В это время, субъект их дискуссии, расслаблялся в клубе Уайтс с двумя своими братьями, наслаждаясь поздней выпивкой. Энтони Бриджертон откинулся на спинку стула, посмотрел с вдумчивым выражением лица на свой стакан со скотчем, и затем возвестил:

— Я думаю мне пора жениться.

Бенедикт Бриджертон, имевший привычку раскачиваться на двух ножках стула, в этот момент чуть не грохнулся вверх ногами со стула.

Колин Бриджертон поперхнулся.

К счастью для Колина Бенедикт вовремя сумел восстановить равновесие и постучал брата по спине, затем швырнул зеленую оливку через стол.

Она пролетела совсем рядом с ухом Энтони.

Энтони оставил эту выходку без внимания. Он знал, что его неожиданное заявление будет небольшим сюрпризом. Ну, хорошо, более чем небольшим. Чрезвычайно, крайне, безмерно — вот те слова, который приходили на ум. Энтони знал, что он не выглядел человеком, желающим остепениться. Наоборот, он провел последнее десятилетие, как худший из распутников, получая удовольствие везде, где только можно. Поскольку он понимал, что жизнь коротка и, конечно, создана для удовольствий. Но конечно у него был свой кодекс чести. Он некогда не развлекался с молодыми беззащитными девушками.

С четырьмя младшими сестрами, Энтони имел довольно большое представление о хорошей репутации молодой леди. Не так давно, он был очень близок к дуэли за честь одной из своих сестер. И что касается остальных трех… Он просыпался ночью в холодном поту, при одной только мысли о встрече их с человеком такой же репутации, как у него. Нет, конечно, он не собирался соблазнять младшую сестру любого другого джентльмена. Но что касается женщин другого рода, вдов и актрис, которые знали что, хотят, он наслаждался их обществом, и наслаждался неплохо. С тех пор, как он окончил Оксфорд и отправился на запад, в Лондон, он ни разу не был без любовницы. Иногда даже двух.

Он бывал почти на каждых скачках; он боксировал у Джексона и выиграл в карты гораздо больше, чем мог рассчитывать (конечно, бывало он, и проигрывал, но он не принимал те игры в расчет). Он потратил десять из своих двадцати лет в погоне за удовольствиями, умеряя свои аппетиты только своим подавляющим чувством ответственности перед семьей.

Смерть Эдмунда Бриджертона была внезапна и неожиданна. Он так и не смог сказать своему старшему сыну прощальных слов, перед тем как скончался. Но если бы он их сказал, Энтони был уверен, что отец попросил бы его заботится о матери и родных братьях и сестрах, с тем усердием и привязанностью, которую всегда демонстрировал Эдмунд. Потому между своими карточными партиями и скачками, Энтони посылал братьев учиться в Итон и Оксфорд, нанимал сестрам учителя музыки, который учил их играть на фортепьяно (причем это был нелегкий труд: трем из четырех его сестер медведь на ухо наступил) и следил за семейными финансами. С семью младшими братьями и сестрами он считал, что просто обязан обеспечить их достаточными деньгами, чтобы они ни в чем не нуждались в будущем. И вот когда ему почти стукнуло тридцать, он осознал что ему все больше и больше времени нравиться проводить в кругу семьи и все меньше, гоняясь за сомнительными удовольствиями. Он открыл для себя, что ему очень нравиться так жить, проводя время вместе с семьей. Он пока еще содержал любовниц, но уже не более одной одновременно. Он почувствовал, что его уже больше не тянет на скачки и к игральным картам. Правда его старая репутация, все еще оставалась с ним. Он и не возражал против этого. Были свои выгоды в том, что его считали самым скверным повесой и распутником во всей Англии. Его боялись все.

И это было неплохо.

Но сейчас пришло время жениться. Он должен остепениться, иметь наследника. У него есть титул, в конце концов, который он обязан передать сыну. Он чувствовал сильный приступ боли, при мысли, что, скорее всего, так не увидит своего сына взрослым. Но что он мог поделать? Он был первенцем первенца первенца Бриджертона и так восемь раз. У него была обязанность перед династией жениться и иметь наследника. Кроме того, ему было спокойно: после него останутся трое умных и заботливых братьев. Они проследят, чтобы его сын рос в любви и с честью, с той, что есть у каждого

Бриджертона. Его сестры будут нянчиться с ребенком, а его мама будет портить его…

Энтони улыбнулся, он всегда улыбался, думая о своей большой и дружной семье. Его сын не будет нуждаться в отце, чтобы быть любимым.

И дети, которым он даст жизнь, скорее всего не будут его помнить, после того, как он уйдет. Они еще будут маленькими и несмышлеными.

Внезапная смерть отца, больше всего, из семейства Бриджертонов подействовала на Энтони: он был самым старшим.

Энтони сделал медленный глоток, смакуя свой скотч. Он выпрямился и расправил плечи, стараясь прогнать все эти неприятные мысли из своей головы. Он должен полностью сконцентрироваться на одном деле, а именно, на поисках жены. Будучи умным и собранным человеком, он мысленно составил список требований к ней.

Во-первых, она должна быть достаточно привлекательной, не обязательно безумно красивой (хотя это было бы неплохо). Раз он должен вместе с ней спать, то её привлекательность сделает эту обязанность более приятной.

Во-вторых, она не должна быть глупой. Это, думал Энтони, будет самым сложным требованием из всех, что он мысленно набросал. Он, отнюдь, не был впечатлен мысленным возможностям Лондонских дебютанток. Последний раз, когда он совершил глупость, поучаствовав в беседе с одной молодой леди, она не могла говорить не о чем, кроме еды (при этом она держала в руках блюдце с земляникой) и погоды (но она не смогла даже о погоде поговорить; когда Энтони спросил её, считает ли она, что погода скоро станет ненастной, она ответила: — Я не знаю. Я никогда не была в Ненастье.)

(Игра слов: to turn inclement — перейти в ненастье; to turn in Clement — повернуть в Клемент, графство в Англии — прим. переводчика)

Он мог бы вынести, если у него будет не самая красивая жена в Лондоне, но он не за что не мог вынести мысли о том, что у него будут глупые дети.

В-третьих, и это самое главное, она не должна быть той, в которую он мог бы влюбиться. Ни при каких обстоятельствах, этим пунктом нельзя пренебречь.

Он не был законченным циником; он знал, что настоящая любовь существует. Каждый, кто видел его родителей вместе, когда отец был жив, мог подтвердить это. Но для него такая любовь была бы некоторым осложнением, которого он хотел бы избежать. Он не желал, чтобы в его жизни появилось это редкое чудо. И так как Энтони привык получать, все, что он хотел, у него не было сомнений в том, что он найдет привлекательную интеллектуальную женщину, с которой он мог не опасаться пасть жертвой любви. Какое ему дело до любви? Он бы, скорее всего, и не нашел бы любовь всей своей жизни, даже если бы искал её. Ведь большинство людей, так и не нашли.

— Бог мой, Энтони, что ты так хмуришься? Это была просто маслина. Я прекрасно видел, что она даже не задела тебя.

Голос Бенедикта прервал его мечтания. Энтони несколько раз моргнул, прежде чем ответить:

— Ничего, все в порядке.

Он, конечно, не делился мыслями о собственной смерти с братьями. Это была не та вещь, о которой можно говорить. Черт, если бы кто-нибудь подошел бы к нему и сказал об этом, он бы просто посмеялся бы над чудаком.

Но никто не понимал, всей глубины его чувств к отцу. И никто не смог бы понять, что он чувствовал, Энтони просто знал, что он не сможет прожить дольше своего отца. Эдмунд Бриджертон был всем для него. Он всегда стремился быть таким же великим человеком, как его отец, зная, что это маловероятно, но все равно пытался. Фактически, достигнуть всего того, чего достиг Эдмунд, было невозможно. Отец Энтони, был самым великим человеком, которого он знал, возможно, самым великим который, когда-либо жил. Думать о том, что он сможет достигнуть больше, чем отец, казалось ему крайним тщеславием.

Что-то случилось с ним, той ночью, когда отец умер, он остался в спальне родителей с мертвым телом отца. Он сидел там, несколько часов, смотря на отца и отчаянно стараясь вспомнить каждый миг, когда они были вместе. Было так легко забыть, как отец держал Энтони за плечо, когда тот нуждался в поддержке. Или как он по памяти смог продекламировать целиком песнь Балтазара “Не вздохнуть” из “Большой суматохе не из-за чего”, не потому, что это что-то значило для него, а лишь потому, что отцу она нравилась. И когда, в конце концов, он вышел из комнаты, он увидел первые полосы рассвета розовеющего неба и понял, что дни его сосчитаны, и закончатся тогда же, когда скончался Эдмунд.

— Скажи, о чем задумался? — голос Бенедикта, вновь ворвался в его мысли. — Я не предлагаю тебе пенни, так как боюсь, что твои мысли не будут столько много стоить, но все же, о чем думаешь?

Энтони неожиданно выпрямился на стуле, решив все свои силы сосредоточить на важном деле и прогнать ненужные мысли. В конце концов, ему необходимо было выбрать невесту, и это, без сомнения было важным делом.

— Кого сейчас считают бриллиантом этого сезона? — спросил он.

Братья некоторое время размышляли, и затем один из них, Колин, ответил:

— Эдвину Шеффилд. Ты непременно должен был видеть её. Очень миниатюрная блондинка с голубыми глазами. Ты её сможешь определить по отаре толпящихся овец вокруг неё, то есть томящихся от любви поклонников.

Энтони проигнорировал попытку Колина пошутить.

— Надеюсь, у нее есть мозги?

Колин от неожиданности заморгал, он никогда не задумывался, есть ли у женщин ум.

— Да, полагаю, думать она умеет. Я как-то слышал её дискуссию о мифологии с Мидельторпом, и это звучала так, будто она разбирается в мифологии.

— Хорошо, — Энтони поставил свой скотч на стол со звоном. — Тогда я женюсь на ней!

Глава 2

На балу у Хартсайдов в среду ночью, виконт Бриджертон был замечен танцующим с более чем с одной юной леди на выданье. Это поведение можно только назвать “потрясающим”, так как обычно виконт избегает всех попыток юных леди с настойчивостью, которая возможно делает ему честь, если бы только так не расстраивала честолюбивых матерей.

Возможно ли то, что виконт прочитал недавнюю колонку вашего автора, и в склонной всем мужчинам искаженной манере, решил доказать, что ваш автор не прав?

Может, конечно, показаться, что автор приписывает себе гораздо больше важности, чем на самом деле, да только мужчины выносят свои суждения, основываясь на гораздо, гораздо более незначительных вещах.

Светская хроника Леди Уислдаун, 20 апреля 1814

В 11 часов вечера начали сбываться худшие опасения Кэйт.

Энтони Бриджертон пригласил Эдвину на танец.

Хуже того, Эдвина согласилась.

Хуже того, Мэри смотрела на парочку таким пристальным взглядом, как будто уже начала подсчитывать расходы на свадьбу.

— Прекрати сейчас же, — прошипела Кэйт.

— Что прекратить?

— Прекратит так мило выглядеть!

— Как? — Мэри непонимающе заморгала.

— Так, как будто ты уже планируешь свадебные торжества!

— Ох, — Мэри тут же сильно покраснела.

— Мэри!

— Ну, хорошо, я думала как раз об этом, — призналась Мэри. — Но что в этом такое плохое, могу я спросить? Он был бы лучшей партией для Эдвины.

— Ты слышала, о чем мы говорили сегодня в гостиной или нет? И так плохо, что вокруг Эдвины собралось столько повес и прохвостов. Ты не должна думать, будто у меня займет много времени, чтобы отличить хорошего кавалера от плохого. Но Бриджертон!!! — голос Кэйт задрожал, — Он худший повеса и распутник во всем Лондоне! Ты не можешь желать, чтобы Эдвина вышла замуж за такого человека, как он.

— Не предполагай, что можешь мне указывать, что я могу и, что я не могу, Катерина Грейс Шеффилд, — резко сказала Мэри, выпрямляясь во весь свой рост — который был все же на целую голову меньше Кэйт. — Я все еще твоя мама, хорошо, твоя мачеха. Это не имеет значения.

Кэйт немедленно почувствовала себя червяком. Мэри олицетворяла для нее мать, и она никогда, ни единого раза, не дала почувствовать, что для неё Кэйт хуже её родной дочери Эдвины. Она укладывала Кэйт в постель, читала ей сказки на ночь, целовала, обнимала и помогла ей преодолеть те трудные годы, когда девочка-подросток превращается во взрослую девушку. Только одну вещь она никогда не делала: она не просила Кэйт звать её мамой.

— Это имеет значение, — тихо сказала Кэйт, позорно опуская взгляд вниз. — Для меня это имеет огромное значение. И вы моя мама, и всегда ей были.

Мэри уставилась на неё в течение долгого промежутка времени, затем часто заморгала.

— Ох, дорогая, — пробормотала она, стараясь сдержать слезы и пытаясь достать носовой платок из ридикюля. — Ты абсолютна права. Я сейчас буду напоминать горшок для полива цветов.

— Я очень сожалею, — промямлила Кэйт, — Ох, сюда, развернись вот так. Теперь тебя никто не увидит.

Мэри, наконец, вытащила платок и начала вытирать глаза, такие же голубые как у Эдвины.

— Я люблю тебя, Кэйт. Ты, конечно, знаешь об этом?

— Ох, конечно, — воскликнула Кэйт, поражаясь, как только Мэри могла спросить об этом.

— А ты знаешь… ты знаешь… что я…

— Я знаю, — Мэри погладила её по руке, — Конечно, я знаю. Когда ты соглашаешься быть матерью чужому ребенку, ответственность вдвое больше. Ты должна даже усерднее трудиться, чтобы обеспечить ребенку счастье и благополучие.

— Ох, Мэри, я так тебя люблю. И Эдвину.

При упоминании имени Эдвины, они обе, как по команде, повернулись и посмотрели на неё, красиво танцующую в паре с виконтом. Как обычно, Эдвина была само очарование. Её белые волосы были уложены в красивую прическу, несколько выбившихся прядей обрамляли её лицо, она воплощала в себе грацию, когда двигалась в танце.

Виконт, отметила Кэйт с раздражением, был потрясающе красив. Одетый только в черный и белый цвета, он избегал резких цветов, которые были популярны среди пижонов светского общества. Он был высоким, стройным и держался гордо. У него были густые каштановые волосы, которые спадали ему на лоб и закрывали брови. Он был таким, каким наверно, в тайне, хотел бы быть каждый мужчина.

— Они очень красивая пара, ты не находишь? — проговорила Мэри.

Кэйт прикусила себе язык. Она определенно прикусила язык.

— Он довольно высок для неё, но я не вижу в этом препятствия, — ответила Кэйт.

Кэйт сжала руки так, что ногти впились в ладони, даже через перчатки.

Мэри улыбалась. Довольно хитро улыбалась, подумала Кэйт. Она подозрительно посмотрела на мачеху.

— Он неплохо танцует, как ты думаешь? — спросила Мэри.

— Он не собирается жениться на Эдвине, — взорвалась Кэйт.

Улыбка Мэри перешла в усмешку.

— Я потрясена, как долго ты смогла сдерживать себя.

— Гораздо дольше, чем хотелось бы, — парировала Кэйт.

— Да, это так.

— Мэри, ты же знаешь, что он не тот человек, которого мы могли бы считать подходящим мужем для Эдвины.

Мэри приподняла брови.

— Я думаю, что вопрос следует ставить по-другому: тот ли он человек, которого Эдвина могла бы считать подходящим мужем для Эдвины.

— Он совсем не тот человек и в этом случае, — горячо ответила Кэйт. — Только сегодня, она мне призналась, что хочет выйти за ученого. За ученого!

— Он что, похож для тебя на ученого? — Кэйт кивнула головой в сторону этого темноволосого мошенника.

— Нет, не похож. Но вот ты, не выглядишь опытной художницей по акварели, но, тем не менее, я знаю, что это так, — Мэри немного усмехнулась: она загнала Кэйт в угол и ожидала её ответной реплики.

— Я согласна, — ответила Кэйт, сквозь сжатые зубы, — людей нельзя судить только по их внешнему виду, но в этом случае ты должна согласиться со мной. Судя по тому, что мы о нем слышали, он не походит на человека, проводящего свои вечера, склоняясь над пыльной книгой в библиотеке.

— Возможно, нет, — размышляла Мэри, — но я совсем недавно мило разговаривала с его матерью.

— Его матерью, — Кэйт перестала понимать, о чем идет речь. — Причем здесь это?

Мэри пожала плечами.

— Я нахожу, что трудно поверить в то, что такая добрая и умная леди не смогла вырасти кого-либо другого, кроме лучшего из джентльменов, несмотря на его репутацию.

— Но Мэри,-

— Когда ты станешь матерью, — заносчиво сказала она, — ты поймешь, что я имела в виду.

— Но,-

— Я говорила тебе, — целеустремленный тон голоса Мэри, показывал, что пытаться прервать её бесполезно, — как чудесно ты выглядишь в этом зеленом газовом платье? Как хорошо, что мы взяли его.

Кэйт тупо посмотрела вниз на свое платье, пытаясь понять, почему Мэри сменила тему так неожиданно.

— Этот цвет очень идет тебе. Я думаю, леди Уилсдаун назовет тебя подпаленным листиком травы в своей колонке в эту пятницу.

Кэйт встревожено уставилась на Мэри. Обычно её мачеха не перегревалась. Правда сейчас она находилась в переполненной зале со спёртым воздухом.

Тут Кэйт неожиданно почувствовала, как Мэри тычет пальцем ей под лопатку.

— Мистер Бриджертон! — воскликнула Мэри, причем голос её звучал ликующе, как у маленькой девочки, которой дали конфетку.

Ужаснувшись, Кэйт дернула головой вверх и увидела поразительно красивого джентльмена, направляющегося в их сторону. Этот поразительно красивый джентльмен, поразительно напоминал виконта, танцующегося в настоящее время с Эдвиной.

Сглотнула и только тут поняла, что стоит с открытым ртом, пялясь на этого человека.

— Мистер Бриджертон, — снова сказала Мэри. — Как приятно вас видеть здесь. Позвольте представить вам мою дочь Катерину Шеффилд.

Он мягко взял её руку, легко поцеловал её пальцы через перчатку. Так легко и воздушно, что Кэйт даже засомневалась, поцеловал он её руку или нет.

— Мисс Шеффилд, — тихо проговорил он.

— Кэйт, — продолжила Мэри, — Это мистер Колин Бриджертон. Я встретила его сегодня, когда разговаривала с его матерью леди Бриджертон.

Она повернулась к Колину. — Такая чудесная леди.

Он усмехнулся: — Мы все думаем так же.

Мэри захихикала. Захихикала! Кэйт подумала, что она могла бы чем-нибудь завязать ей рот.

— Кэйт, — сказала Мэри, — Мистер Бриджертон брат виконту. Который танцует с Эдвиной, — излишне добавила она.

— Я пришла к такому же заключению, — едко ответила Кэйт.

Колин бросил на нее быстрый взгляд, и она поняла, что он не пропустил сарказма в её голосе.

— Это честь познакомиться с вами, мисс Шеффилд, — сказал он вежливо, — Я надеюсь, вы позволите потанцевать с вами этим вечером.

— Я…да, конечно, — она прочистила свое горло, — Я почту за честь потанцевать с вами.

— Кэйт, — сказала Мэри, мягко подталкивая её, — дай ему свою танцевальную карточку.

— Ох! Да, сейчас, — Кэйт завозилась со своей танцевальной карточкой, красиво привязанной к её запястью зеленой лентой.

Факт того, что она была вынуждена возиться с карточкой, был немного тревожен, но Кэйт решила списать нехватку самообладания на внезапное и неожиданное появление прежде неизвестного брата Бриджертона. Также и на то, что даже при лучших обстоятельствах, она никогда бы ни выглядела самой грациозной девушкой в зале.

Колин записал свое имя на один из вечерних танцев. Затем он спросил, не хотели ли они пройти с ним к столу с лимонадом.

— Идите, идите, — сказала Мэри прежде, чем Кэйт успела что-нибудь сказать. — Не волнуйтесь обо мне, я найду себе компанию.

— Я могла бы принести тебе стакан с лимонадом, — предложила Кэйт, стараясь бросить на Мэри пристальный взгляд так, чтобы Колин ничего не заметил.

— Нет необходимости. Я, правда, хочу вернуться к другим мамашам и компаньонкам.

Мэри отчаянно закрутила головой во все стороны, до тех пор, пока не увидела знакомое лицо.

— Ох, посмотрите, это же миссис Фезерингтон. Я должна идти. Порция! Порция!

Кэйт наблюдала, с какой поразительной скоростью ретировалась её мачеха. Она повернулась к Колину.

— Я думаю, — сказала она сухо, — что Мэри не хотела никакого лимонада.

В его зеленых изумрудных глазах вспыхнули искорки смеха.

— Почему, может быть, она решила со всех ног бежать в Испанию, чтобы собрать лимоны самой.

Вопреки самой себе, Кэйт рассмеялась. Она не хотела, чтобы ей начал нравиться Колин Бриджертон. Она совершенно не хотела, чтобы ей понравился любой Бриджертон, в конце концов, она читала о виконте в газете. Но она решила, что несправедливо судить человека, основываясь на преступлениях его брата, потому она позволила себе немного расслабиться.

— А вы мучаетесь от жажды, — спросила она, — или просто хотите выглядеть вежливым?

— Я всегда вежлив, — ответил он, улыбаясь и смотря на неё, — Но также мучаюсь от жажды.

Кэйт почувствовала на себе разрушительную комбинацию его улыбки вкупе со смертельным действием его зеленых глаз и почти застонала.

— Вы такой же повеса и распутник, — вздохнула она.

Колин задыхался от смеха, конечно, она не поняла это, но, тем не менее, он чуть было не расхохотался:

— Прощу прощения?

Лицо Кэйт тут же вспыхнуло, когда она поняла, что умудрилась ляпнуть секунду назад.

— Нет, это я должна просить прощения. Пожалуйста, простите меня. Это было непозволительно грубо.

— Нет, нет, — быстро сказал он, выглядя ужасно заинтересованным и ни чуточки не удивленным,

—Пожалуйста, продолжайте.

Кэйт сглотнула. Она зашла в тупик.

— Я просто… — она прочистила горло, — Если быть откровенной…

Он кивнул, его хитрая усмешка говорила ей, что он все прекрасно понимает.

Она снова сглотнула. Это становилось уже смешным. Она скоро начнет издавать такие же звуки, как лягушки в пруду.

— Это случилось, потому что вы очень похожи на вашего брата, вот и все.

— На моего брата?

— Виконта, — ответ ей казался очевидным.

— У меня три брата, — объяснил он.

— Ох, — сейчас она почувствовала себя идиоткой, — Я сожалею.

— Я тоже сожалею, — сказал он с большим чувством. — Большую часть времени они — ужасная неприятность.

Кэйт пришлось закашляться, чтобы скрыть свое удивление.

— Но, по крайней мере, вы не стали сравнивать меня с Грегори, — сказал он со вздохом облегчения.

Он кинул на неё плутовской взгляд. — Ему тринадцать.

Кэйт увидела улыбку в её зеленых глазах. И поняла, что все это время он вводил её в заблуждение.

Он не тот человек, который желал бы преждевременной смерти своим братьям.

— Вы очень преданы своей семье, не так ли? — спросила она.

Его глаза, смеющиеся во время разговора, стали серьезными: — Бесконечно предан.

— Как и я, — многозначительно сказала Кэйт.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, — произнесла Кэйт, зная, что лучше придержать свой острый язычок, но продолжая говорить: — что я не позволю никому, разбить сердце моей сестре.

Колин надолго замолчал и медленно повернул голову к виконту и Эдвине, которые в этот момент закончили танцевать: — Я понимаю, — сказал он.

— Понимаете?

— Да, понимаю.

Они подошли к столу с лимонадом. Он налил два стакана и одни протянул Кэйт. Этим вечером Кэйт выпила уже три стакана лимонада, и безусловно, Мэри знала об этом, когда отправляла их к столу с лимонадом.

Но в зале было жарко и душно, в танцевальных залах всегда жарко и душно, и она снова захотела попить лимонада. Колин сделал медленный неторопливый глоток, глядя на неё, поверх стакана, затем сказал:

— Мой брат решил, что он должен жениться и в этом году и остепениться.

В эту игру можно играть вдвоем, подумал Кэйт. Она сделала неторопливый глоток и тоже посмотрела на Колина: — Разве?

— Я же его брат, не так ли?

— У него репутация жуткого повесы.

Колин серьезно посмотрел на неё: — Это правда, он, действительно, решил остепениться.

— Довольно трудно поверить в то, что такой печально известный повеса остепениться, будет счастлив в браке и ему будет достаточно только своей жены.

— Вы, кажется, чересчур много думаете об этом и у вас чересчур богатое воображение, мисс Шеффилд.

Она посмотрела прямо ему в глаза: — Ваш брат, не первый человек с сомнительной репутацией, пытающийся ухаживать за моей сестрой, мистер Бриджертон. Уверяю вас, я не буду сидеть сложа руки.

— По-моему, любая девушка мечтает выти замуж за богатого и титулованного джентльмена. Разве не для этого существует Сезон в Лондоне?

— Возможно, — согласилась Кэйт, — Но я боюсь, это не решает одной проблемы.

— Какой?

— То, что муж скорее разобьет сердце девушке, чем простой поклонник, — Кэйт слегка улыбнулась, такая улыбка, как бы говорила: — Вы так не думаете?

— К сожалению, я никогда не был женат, поэтому у меня не было возможности поразмышлять на эту тему.

— Как вам не стыдно, мистер Бриджертон. По-моему, вы просто пытаетесь уйти от ответа. И у вас это плохо получается.

— Разве? Я думал, это был самый лучший способ уйти от ответа. Я начинаю терять свою хватку.

— К моему большому сожалению, вам не стоит волноваться по этому поводу.

Кэйт допила свой стакан с лимонадом. Стакан был довольно маленький. Леди Хартсайд, их хозяйка, была известной скрягой.

— Вы слишком великодушны, — произнес он.

Она тепло улыбнулась: — Меня редко обвиняют в этом, мистер Бриджертон.

Он громко рассмеялся. Прямо посреди танцевальной залы. Кэйт с дискомфортом поняла, что они внезапно стали объектами всеобщего внимания.

— Вы, — голос его звучал по-настоящему удивленным, — просто обязаны встретиться с моим братом.

— С виконтом? — недоверчиво спросила она.

— Ну, если хотите, можете наслаждаться компанией Грегори, но как я вам уже говорил, ему тринадцать, и он, скорее всего, подсунет лягушку вам под юбки.

— А виконт?

— Я думаю, что вряд ли он станет вам подсовывать лягушку, хотя не исключено, — ответил он с крайне серьезным видом.

Как Кэйт смогла удержаться от желания расхохотаться во весь голос, она сама толком не поняла.

Сдерживая улыбку, она с серьезным видом ответила: — Понятно, я вижу, он имеет немало достоинств.

Колин улыбнулся: — Он не настолько плох, как вы думаете.

— Как хорошо, вы просто убрали камень с моей души. Я сейчас же начну готовиться к свадьбе.

Челюсть Колина отвисла, он в испуге забормотал: — Я не имел в виду …Вы не должны….Это преждевременно…

Кэйт стало его жалко. — Не волнуйтесь, я шучу.

Его лицо слегка покраснело: — Да, конечно, я понял, что это шутка.

— Теперь, если вы меня извините, я должна попрощаться с вами.

— Не слишком ли рано, вы меня оставляете, мисс Шеффилд? — Колин поднял бровь.

— Нисколько, — не говорить же ему, что ей срочно необходимо в дамскую комнату. Она за вечер выпила четыре стакана лимонада, хорошо, что не пять, а то пришлось бы бегом от него убегать.

— Я пообещала встретиться с одной подругой.

— Мне было приятно общаться с вами, — он отвесил ей небольшой поклон. — Могу ли я проводить вас к подруге?

— Нет, спасибо. Я без труда доберусь сама, — с легкой улыбкой она пошла прочь от него.

Колин с задумчивым выражением лица долго смотрел ей вслед. Затем очнулся и направился к своему старшему брату, стоявшему возле стены со скрещенными на груди руками, в немного воинственной позе.

— Энтони, — позвал его Колин и, подойдя, хлопнул брата по спине рукой:

— Как там твой танец с чудесной мисс Шеффилд?

— Она подходит, — кратко ответил Энтони.

— Правда? — губы Колина странно задергались. — Ты должен непременно встретиться с её сестрой.

— Не понял?

— Её сестрой, Катериной Шеффилд, — повторил он, начиная смеяться, — Ты просто обязан с ней встретиться.

Двадцать минут спустя Энтони был уверен, что услышал всю подноготную о мисс Эдвине Шеффилд. Выходило, что путь к сердцу Эдвины, лежит прямо через её сестру.

И получалось то, что Эдвина не выйдет замуж без одобрения её старшей сестры. Эта новость была почти всем известна с тех пор, как неделю назад Эдвина заявила это на ежегодных музыкальных вечерах Смитти-Смит. Братья пропустили это важное заявление потому, что избегали этих вечеров, как чумы (как делали все, кому хоть немного нравились Бах, Моцарт или любая другая музыка).

Старшая сестра Эдвины — рассказывал дальше Колин — некая мисс Катерина Шеффилд, которую близкие люди называют просто Кэйт, тоже дебютировала в этом году, хотя ей уже исполнился двадцать один год. Такой поздний выход в свет, дал понять Энтони, что Шеффилды, представляют собой небогатых членов светского общества и, этот факт, обнадежил его. Он не нуждался в невесте с богатыми приданным, а вот невеста без приданного больше нуждалась в нем.

Энтони всегда старался использовать все свои преимущества.

Не такая, как Эдвина, старшая мисс Шеффилд не привлекала особого внимания светского общества. В соответствие с тем, что сказал Колин, она была достаточно хорошенькая, но ей не хватало ослепительной красоты Эдвины. Она была высокая, в то время как Эдвина миниатюрная; темноволосая, тогда как Эдвина — светловолосая. Ей также не доставало поразительной грации Эдвины. Опять, судя по тому, что говорил Колин (хотя он и приехал недавно в Лондон, но был уже в курсе всех последних сплетен), не один джентльмен жаловался на отдавленные ноги, после танца с мисс Катериной Шеффилд.

В целом сложившаяся ситуация казалось Энтони полным абсурдом. В конце концов, где это было видано, чтобы девушке требовала одобрение своей сестры для её будущего мужа?

Отца — да, брата — да, может даже матери, но сестры? Это уму непостижимо. Кроме того, выглядело достаточно странно то, что Эдвина позволяет руководить в этом вопросе Катерине, когда по той, прекрасно видно, что она совсем не разбирается в этих вопросах, и тем более, в высшем свете.

Энтони не хотел искать другую подходящую кандидатуру жены, а просто отметил для себя, что, по-видимому, семья очень важна для Эдвины. А так как, семья для него была важнее всего, это было одним из признаков того, что из неё выйдет отличная жена для него.

Выходило, что он должен очаровать её старшую сестру. Ну и что в этом такого сложного?

— У тебя не будет с ней трудностей, — предсказал Колин и улыбнулся. — Ничего сложного. Застенчивая старая дева. Ей, возможно, никогда не оказывал знаки внимания такой мужчина, как ты. Она даже не поймет, когда потерпит поражение.

— Я не собираюсь влюблять её в себя, — ответил Энтони, — Я лишь хочу, чтобы она рекомендовала меня своей сестре.

— Ты не можешь потерпеть неудачу, — сказал Колин, — Ты просто не сможешь этого сделать. Поверь мне. Я беседовал с ней недавно несколько минут, и она все время говорила о тебя.

— Отлично, — Энтони оторвался от стены и оглядел пристальным взглядом зал. — Ну и где же она? Представь меня ей.

Колин несколько минут искал её взглядом.

— Ах, вот где она. Она направляется в эту сторону. Какое чудесное совпадение.

Энтони пришел к выводу, что у его младшего брата часто случаются такие совпадения. Но, тем не менее, он посмотрел в ту сторону, куда уставился Колин.

— Которая из них она?

— В зеленом, — ответил Колин, еле заметно кивая в её сторону.

Она была совсем не такой, какой Энтони ожидал её увидеть. Когда он смотрел, как она пробирается через толпу, он увидел очаровательную амазонку. Мисс Шеффилд была выше Эдвины, с густыми, приятного оттенка, каштановыми волосам и темными глазами. Её кожа была светлой, губы розовыми и держала она себя с некоторой таинственностью, которую он находил очень притягательной.

Она, конечно, не была бриллиантом первой воды, как её сестра Эдвина, но Энтони подумал, что она без труда сможет найти себе мужа. После того, как он женится на Эдвине, он обеспечит её приданным. Это самое малое, что он мог для неё сделать.

Колин начал расталкивать толпу, чтобы пройти к ней. — Мисс Шеффилд, мисс Шеффилд!

Энтони шагал следом за Колином, мысленно подготавливая себя, чтобы очаровывать старшую сестру Эдвины. Ну что же застенчивая старая дева? Он готов хоть сейчас заставить её есть из его рук.

— Мисс Шеффилд, — произнес Колин, — Какое счастье видеть вас снова.

Она выглядела немного озадаченной, и Энтони её прекрасно понимал. У Колина эти слова звучали так, что всем вокруг стало ясно, что он растопчет с дюжину человек, если сейчас же не доберется до неё.

— Я вас тоже рада видеть, сэр, — криво усмехнувшись, сказала она. — И как неожиданно скоро после нашей последней встречи.

Энтони улыбнулся про себя. У неё острый язычок и она довольно остроумна, чем могло показаться на первый взгляд. Колин улыбнулся с видом победителя, и у Энтони возникло ясное и тревожное чувство, что Колин кое-что не понял.

— Не имею понятия, почему, — сказал Колин мисс Шеффилд, — Но я хотел бы представить вам моего брата.

Она резко повернула голову вправо и пристальным взглядом уставилась на Энтони. Причем, она выглядела так, будто только что проглотила горькую пилюлю. Это показалось Энтони довольно странным.

— Очень любезно с вашей стороны, — проговорила она, сквозь зубы.

— Мисс Шеффилд, — продолжая говорить, Колин повернулся в сторону Энтони. — Это мой брат Энтони, виконт Бриджертон. Энтони, это мисс Катерина Шеффилд. Я думаю, ты уже познакомился с её сестрой, мисс Эдвиной.

— Действительно, — Энтони почувствовал сильное желание, нет — огромная потребность, пристукнуть своего брата.

Мисс Шеффилд сделала короткий неуклюжий реверанс, — сказала она, — Для меня это честь, познакомиться с вами.

Колин издал звук, похожий на фырканье. Или на смех. Или на то и другое.

И Энтони неожиданно понял. Он бросил взгляд на лицо Колина, который должен был давно об этом сказать. Не было никакой застенчивой, никому не нужной старой девы. И то, что она сказала ранее сегодня вечером, были совсем не комплименты в сторону Энтони.

Братоубийство законно в Англии? Если нет, то черт подери, его следует сделать законным!

Энтони запоздало понял, что мисс Шеффилд предложила ему свою руку из вежливости. Он взял её и легонько поцеловал.

— Мисс Шеффилд, — легкомысленно проговорил он, — Вы такая же прекрасная, как и ваша сестра.

Если её поведение было неуютным до этого, то теперь оно стало просто враждебным.

И Энтони понял, что он только что совершил абсолютно глупую вещь. Он не должен был её сравнивать с сестрой.

Это был именно тот комплимент, которому она никогда не поверит.

— А вы, лорд Бриджертон, — сказала она голосом, который мог бы заморозить шампанское, — Почти такой же красивый мужчина, как и ваш брат.

Колин фыркнул снова, только в этот раз это звучало так, как будто он чем-то подавился.

— С вами все хорошо? — спросила мисс Шеффилд.

— С ним все в порядке — рявкнул Энтони.

Она проигнорировала его, все внимание, сохраняя на Колине. — С вами, действительно, все хорошо?

Колин яростно закивал. — Просто запершило в горле.

— Или, возможно, заговорила совесть? — предположил Энтони.

Колин преднамеренно отвернулся от Энтони и посмотрел на Кэйт. — Я думаю, мне необходимо выпить стакан лимонада.

— Или, может быть, — произнес Энтони, — Что-нибудь посильнее. Возможно, хемлок?

(Hemlock — ботаника: наркотик или яд из болиголова, — прим. переводчика.)

Мисс Шеффилд прикрыла рот рукой, по-видимому, стараясь сдержать приступ истерического смеха.

— Лимонада, будет вполне достаточно, — ответил Колин.

— Не хотите ли, чтобы я проводила вас к столу с лимонадом.

Энтони заметил, что она уже сделала маленький шажок, ища любой повод, чтобы удрать.

Колин затряс головой. — Нет, нет, я способен и сам дойти. Но я надеюсь, что вы сохраните за мной следующий танец, мисс Шеффилд.

— Я не стану принуждать вас, — сказала она, махнув рукой.

— Ох, нет, я не смогу жить дальше, если оставлю вас одну, без присмотра, — сказал он.

Энтони увидел, как мисс Шеффилд затрепетала, увидев дьявольские огоньки в глазах Колина. Он получил жестокое удовольствие от этого. Он подумал, что его тянет к ней, наверно из-за того, что она подходит ему по росту. Но что-то в этой мисс Катерине Шеффилд было такое, что заводило его, и он испытывал настоятельную потребность бороться с ней. И победить. Это подразумевалось.

— Энтони, — произнес Колин, так невинно и серьезно, что Энтони с трудом сдерживал себя, чтобы не прибить его на этом самом месте. — Ты вроде не занят на следующий танец.

Энтони ничего не ответил, только пристально посмотрел на него.

— Очень хорошо. Тогда ты можешь потанцевать с мисс Шеффилд.

— В этом нет никакой необходимости, — эти слова Кэйт просто выплюнула.

Энтони перевел взгляд на неё и удивленно поднял бровь. Она смотрела на него с таким ужасом, как будто он только что изнасиловал, по меньшей мере, с десяток девственниц в её присутствии.

— Ох, это просто необходимо, — драматически сказал Колин, игнорируя взгляды, которые бросали друг на друга Кэйт и Энтони. — Я не могу оставить юную даму, в час нужды. Это так, — он пожал плечами, — не по-джентльменски.

Энтони серьезно подумал о небольшом неджентльменском поступке. При котором, будут участвовать его кулак и лицо Колина.

— Я ручаюсь вам, — быстро сказала Кэйт, — Что остаться одной для меня гораздо предпочтительнее, чем танцевать с…

Хватит, подумал Энтони, достаточно. Его собственный брат делает из него идиота, он не собирается терпеть оскорбления от этой застенчивой старой девы с острым язычком. Он взял её за руку и сказал:

— Позвольте предостеречь вас от большой ошибки, мисс Шеффилд.

Он почувствовал, как она оцепенела и вся напряглась.

— Прошу прощения, — сказала она.

— Я верю, — мягко сказал он, — Вы не хотели сказать то, о чем потом бы непременно пожалели бы.

— Нет, — задумчиво ответила она, — Не было бы никаких сожалений.

— Они будут, — зловеще произнес он. Затем он грубо схватил её за руку и буквально потащил за собой на середину танцевального зала.

Глава 3

Виконт Бриджертон, так же был замечен танцующим с мисс Катериной Шеффилд, старшей сестрой прелестной Эдвины. Это может означать, только одно, что не ускользнуло от внимания вашего автора. Старшая мисс Шеффилд теперь будет пользоваться огромной популярностью с тех пор, как младшая мисс Шеффилд сделала свое причудливое и беспрецедентное заявление на музыкальном вечере Смитти-Смит на прошлой неделе.

Кто-нибудь слышал, чтобы девушке требовалось одобрение сестры в выборе мужа?

Или, что наверно важнее, кто решил, что можно использовать слова Смитти-Смит и музыка в одном и том же предложении?

Ваш автор, как-то посетил один из этих вечеров Смитти-Смит и не слышал ничего, что отдаленно напоминало бы музыку

Светская хроника Леди Уислдаун, 22 апреля 1814

Она ничего не могла поделать, абсолютно ничего, — подумала Кэйт в отчаянии. Он был виконт, а она просто мисс Никто из Сомерсета. И оба они были посередине переполненной танцевальной залы. И не имеет значения, что ей не нравилось быть на виду. Она должна с ним танцевать.

— Не было никакой необходимости так тащить меня, — прошипела она.

Он только что продемонстрировал свою истинную сущность.

Она стиснула зубы вместе и поклялась самой себе, что Эдвина никогда не станет его невестой. Его манеры были слишком бесчувственны, слишком высокомерны.

Он был, подумала она, несправедливо красив. Его бархатные коричневые глаза бесподобно подходили к цвету его волос. Он был высок, на дюйм или два выше шести футов. Его губы классически правильные (Кэйт в достаточной степени овладела искусством художника, чтобы правильно сделать такое суждение), были немного напряжены в уголках рта, так будто он не знал, как улыбаться.

— Сейчас, — произнес он, как только их ноги начали двигаться в знакомом ритме, — Вы скажете, почему так ненавидите меня.

Она наступила ему на ногу. Черт, он даже не дернулся.

— Проше прощения.

— Нет необходимости калечить меня, мисс Шеффилд.

— Это произошло случайно, уверяю вас.

И это действительно было так, хотя сейчас она уже захотела специально наступить ему на ногу.

— Почему? — он размышлял вслух, — Мне так трудно поверить вам.

— Возможно, — ответила она со злой усмешкой, — Вы прекрасно знаете, за что я могла вам наступить на ногу.

Он откинул голову назад и громко расхохотался. Это была совсем не та реакция, которую она ожидала или на которую надеялась. Подумав, она пришла к выводу, что не знает, на какую реакцию надеялась, но уж точно ничего подобно не ожидала.

— Может быть, вы прекратите, милорд, — быстро прошептала она. — Люди начинают смотреть на нас.

— Люди начали смотреть на нас еще несколько минут назад. — Нечасто увидишь, чтобы такой мужчина как я, танцевал с такой женщиной, как вы.

— Вы ошибаетесь, — небрежно ответила она. — Вы далеко не первый, из опьяненных Эдвиной идиотов, который пытается добиться её благосклонности через меня.

Он улыбнулся. — Не поклонники, а идиоты?

Она поймала его взгляд, и была удивлена, увидев настоящее веселье, быстро промелькнувшее в его глазах.

— Я, надеюсь, вы не специально подставляете мне свои ноги, милорд?

— И все же вы не наступили, — произнес он.

Кэйт посмотрела вниз, наверно, нужно еще раз наступить ему на ногу.

— У меня очень толстые ботинки, мисс Шеффилд, — сказал он, заметив её взгляд.

Она быстро подняла голову, удивленно посмотрев на него.

Один из уголков его рта, скривился в усмешке.

— И очень острые глаза.

— Очевидно так. Мне придется следить, чтобы не наступить вам случайно на ногу.

— Великий боже, — произнес он, растягивая слова, — Неужели я услышал комплимент в мой адрес? Я могу просто умереть от шока.

— Если вам хочется, можете считать это комплиментом. Не буду вас разубеждать, — ответила она,

— Вы вряд ли получите их много.

— Вы просто делаете мне больно, мисс Шеффилд.

— Разве кожа у вас, не такая толстая, как ваши ботинки?

— Ох, она немного тоньше.

Она почувствовала, что улыбается, прежде чем поняла это.

— Мне трудно в это поверить.

Он подождал, пока она скроет улыбку, затем резко спросил:

— Вы не ответили на мой вопрос, мисс Шеффилд. Почему вы ненавидите меня?

Воздух со свистом вырвался из её легких. Она не ожидала, что он вернется к этому вопросу. Или можно сказать, что она надеялась, что он не вернется к нему.

— Я не ненавижу вас, милорд, — ответила она, подбирая слова с большой осторожностью, — Я даже толком и не знаю вас.

— Знание, редко является предпосылкой для ненависти, — мягко заметил он, его глаза смотрели в её глаза, со смертельной неподвижностью. — Ну же, мисс Шеффилд. Вы не кажитесь, мне трусихой. Ответьте на мой вопрос.

Кэйт молчала целую минуту. Это было так, она не была изначально предрасположена к этому человеку. И не собиралась разрешать ему ухаживать за Эдвиной. Она не верила, что из бывших повес получаются лучшие мужья. Она вообще не верила, что повеса может хоть как-то измениться.

Он мог бы преодолеть её предвзятое мнение о нем. Он мог бы очаровать её, убедить в том, что все эти истории в светской хронике сплошное преувеличение, что никакой он не худший из повес с начала столетия. Он мог бы убедить её, что придерживается определенного кодекса чести, что он честный и искренний джентльмен…

Если бы он не сравнил её с Эдвиной.

Ничего не было, более очевидно, чем эта ложь. Она знала, что у неё нет противоядия; его лицо и фигура притягивали её взгляд. Но Кэйт знала, что её нельзя сравнивать с Эдвиной. Эдвина бриллиант чистой воды, в то время как, её можно назвать средненькой и непримечательной.

И если этот мужчина сказал иначе, значит, у него имелся какой-то скрытый мотив, потому что слепым он явно не был. Он мог бы сказать ей любой другой комплимент, и она бы решила, что это просто джентльменская вежливость. Возможно, ей бы даже польстили его слова.

Но сравнивать её с Эдвиной…

Кэйт обожала и любила свою сестру. Она, правда, её очень сильно любила. И она знало лучше, чем кто-либо, что сердце Эдвины такое же прекрасное и красивое, как и её лицо. Ей не нравилось думать, будто она завидует сестре, но все же… может быть немножко.

— Я не ненавижу вас, — в конце концов, ответила она. Она остановила свой взгляд на его подбородке, но, кляня себя за трусость, заставила поднять взгляд и посмотрела ему прямо в глаза.

— Но я нахожу, что вы мне не нравитесь.

Что-то в его глазах сказало ей, что он оценил её честность.

— И почему же? — мягко спросил он.

— Могу я быть откровенной?

Его губы дрогнули в улыбке: — Пожалуйста.

— Вы танцевали со мной, потому что хотите жениться на Эдвине.

— Это не беспокоит меня, — поспешила заверить она его, — Я привыкла к вниманию со стороны поклонников Эдвины.

Её внимание было сосредоточено явно не на ноги, Энтони с трудом успевал убирать ноги, чтобы она снова не наступила. Он с интересом отметил, что она говорит ‘поклонники’, а не ‘идиоты’.

— Пожалуйста, продолжайте, — проговорил он.

— Вы не тот человек, которого я бы хотела видеть мужем моей сестры, — сказала она просто.

Её манеры были искренни и прямы и её умные карие глаза, не отрываясь, смотрели ему в лицо.

— Вы повеса. Вы просто мошенник и плут. Вас можно назвать и так и так. Я не позволю приблизиться к моей сестре ближе, чем на десять футов.

— И все же, — сказал он с усмешкой, — Я вальсировал с ней ранее этим вечером.

— И это никогда больше не повторится, уверяю вас.

— А с чего это вы решили, что можете решать за Эдвину?

— Эдвина доверяет мне, — ответила она прямо.

— Понятно, — ответил он, как надеялся, в самой таинственной манере. — Это интересно. Я думал Эдвина уже взрослая.

— Эдвине всего семнадцать лет!

— А вы я смотрю, так стары в свои двадцать лет?

— Двадцать один, — отчеканила она.

— Ах, и это делает вас великим знатоком мужчин, и мужей в частности?

— А, вы наверно были непосредственно замужем, да?

— Вам прекрасно известно, что нет, — проговорила она сквозь зубы.

Энтони с трудом сдерживал улыбку. Господи, до чего же забавно травить старшую мисс Шеффилд.

— Я думаю, — сказал он, произнося свои слова медленно и намеренно неторопливо, — Вы нашли, что довольно легко управлять всеми теми людьми, которые пытаются ухаживать за Эдвиной. Не так ли?

Она хранила каменное молчание.

— Ну, так как же?

В конце концов, она легонько кивнула ему.

— Я так и думал, — проговорил он, — Вы кажетесь, именно той женщиной, которая пытается всеми управлять.

Она впилась в него пристальным взглядом. Если бы он не танцевал, он наверно, погладил бы подбородок в задумчивости. Но так как его руки были заняты, он только наклонил голову и поднял бровь.

— Но я так же думаю, — добавил он, — Что вы совершили огромную ошибку, думая, что можете управлять мной.

Губы Кэйт были упрямо сжаты, но она все же сказала:

— Я не стремлюсь управлять вами, лорд Бриджертон. Я только хочу, чтобы вы держались подальше от моей сестры.

— Который только собирается показать вам, мисс Шеффилд, как мало вы знаете о мужчинах. Особенно о повесах и плутах.

Он наклонился ближе, касаясь, своим горячим дыханием её щеки. Она задрожала. Он знал, что она задрожит. Он зло усмехнулся.

— Больше всего на свете нам нравиться принимать вызов.

Музыка закончилась, оставляя их в центре зала, прижатыми к друг другу. Энтони взял её за руку, но прежде чем отвести её к матери, он коснулся губы её ушка и прошептал:

— И вы, мисс Шеффилд, бросили мне восхитительный вызов.

Кэйт наступила ему на ногу. Сильно. Достаточно, чтобы он издал несильный, но явно нераспутный и не плутоватый писк.

Когда он сердито посмотрел на нее. Она пожала плечами и сказала: — Это всего лишь защита.

Его глаза потемнели: — Вы, мисс Шеффилд, являетесь просто угрозой.

— А вам, лорд Бриджертон, необходимы более толстые ботинки.

Он крепко схватил её за руку.

— Прежде чем я верну вас к компаньонкам и старым девам, есть одна вещь, которую необходимо прояснить.

Кэйт не нравился тон его голоса.

— Я собираюсь ухаживать за вашей сестрой. И если я решу, что она подходящая леди Бриджертон, я женюсь на ней.

— И вы думает, что сможете решить судьбу Эдвины? — глаза Кэйт вспыхнули. — Не забудьте, милорд, даже если вы решите, что она подходящая леди Бриджертон, — она в открытую глумилась над этими словами, — То она может решить иначе.

Он смотрел на неё с видом мужчины, который никогда не проигрывал в этом деле.

— Когда я спрошу Эдвину, она не скажет ‘нет’.

— Вы хотите сказать, что ни одна женщина не сможет противостоять вам?

Он не ответил, только выгнул надменно бровь и позволил ей самой делать выводы.

Кэйт высвободила руку и зашагала к своей мачехе, дрожа от ярости, негодования и немного опасения. Поскольку она почувствовала, что он не лгал. И если он действительно так неотразим…

Кэйт задрожала. Они с Эдвиной оказались в большой, большой беде.

Следующий день был такой же, как всегда после большого бала. Гостиная Шеффилдов была завалена грудой букетов различных цветов, каждый из которых сопровождался белой карточкой, указывающей имя получателя, ‘Эдвине Шеффилд’.

Просто ‘мисс Шеффилд’ было бы вполне достаточно, подумала Кэйт с гримаской. Она предполагала, что каждый поклонник Эдвины боялся, что в этом случае, цветы пойдут не к нужной мисс Шеффилд.

Большинство букетов цветов шло Эдвине. Хотя, ни о каком большинстве не могло быть и речи, каждый букет, попадающий в дом Шеффилдов, предназначался Эдвине.

Кэйт часто думала, что очень мудро изречение: смеётся тот, кто смеётся последним.

На большинство цветов у Эдвины была аллергия и она чихала. Поэтому в основном букеты отправлялись в спальню Кэйт и находили свой конец там.

— Ты очень красива, — сказала Кэйт, любовно поглаживая орхидею. — Я думаю, ты займешь место на тумбочке у кровати.

— А вы, — она наклонилась и понюхала букет прекрасных белых роз, — Будете красиво смотреться на моем столике.

— Вы всегда разговариваете с цветами?

У Кэйт закружилась голова, и участился пульс от звуков глубокого мужского голоса. Святые небеса, это же лорд Бриджертон, смотрящийся просто греховно красивым в своем синем пальто. Какого черта, он здесь делает? Не нужно спрашивать и так всё ясно.

— Какого чер… — она вовремя остановилась, она не позволит этому мужчине заставить себя ругаться вслух, хотя она часто это делала про себя.

— Что вы здесь делаете?

Он поднял бровь и вытащил из подмышки букет огромных роз. Прекрасных розовых роз, отметила Кэйт. Они были чудесны. Простые и элегантные. Именно тот сорт, который она бы выбрала для себя.

— Я думал, что поклонники и ухажеры, должны периодически наносить визиты своим молодым леди, проговорил он, — Или я ошибаюсь?

— Я имела ввиду, — почти прорычала она, — Как вы здесь очутились? Почему меня никто не предупредил о вашем приходе?

— Обычным способом, — улыбнулся он, — Я постучал в вашу переднюю дверь.

Кэйт раздраженно посмотрела на него, уловив сарказм в его голосе, но он продолжал:

— Удивительно, но ваш дворецкий открыл передо мной дверь. Затем я дал ему свою визитную карточку и он, едва взглянув на нее, тут же проводил меня в вашу гостиную. Довольно странно, я ожидал какой-нибудь жалкой отговорки, — он говорил спокойным и несколько надменным тоном, — но, фактически, мне сразу открыли дверь и проводили сюда.

— Чертов дворецкий, — пробормотала вполголоса Кэйт. — Он должен был убедиться, есть ли мы “дома” перед тем, как проводить вас сюда.

— А может быть, ему дали распоряжения, что для меня вы всегда находитесь “дома” при любых обстоятельствах.

— Я не давала ему таких распоряжений, — сразу ощетинилась Кэйт.

— Нет, — Энтони проговорил со смешком, — Я бы никогда не подумал так.

— И я знаю, что Эдвина тоже не давала таких распоряжений.

Он улыбнулся. — Возможно, ваша мать?

Ну конечно, кто же еще!

— Мэри, — простонала она, — это слово прозвучало как обвинение.

— Вы всегда называете её по имени? — вежливо поинтересовался он.

Она кивнула.

— На самом деле она моя мачеха. Хотя она мне, как родная мать. Она вышла замуж за моего отца, когда мне было только три года. Я сама не знаю, почему до сих пор, зову её по имени, — Кэйт пожала плечами. — Как сделала только что.

Его глаза неподвижно смотрели ей в лицо, она в смятении поняла, что по собственной воле, приоткрыла этому человеку, её немезиде, небольшой кусочек своей жизни.

Она уже почти почувствовала слова “Мне очень жаль”, готовыми сорваться с её губ, но поборов себя, так как ей не хотелось извиняться перед ним, она лишь сказала:

— Эдвины нет. Я боюсь, ваш визит оказался безрезультатным.

— Я так не думаю, — ответил он.

Он переложил букет цветов из одной руки в другую, и Кэйт увидела, что это был не один огромный букет, а три средних размеров букета.

— Этот, — он положил один букет на край стола, — Для Эдвины.

— Этот букет, — он сделал то же самое с другим букетом, — Для вашей матери.

У него в руках остался последний букет.

Кэйт застыла в ступоре, не способная отвести глаз от этих дивных роз. Она знала, что он должен был сделать это. Она знала, что единственная причина, по которой он дарит ей цвета, это произвести впечатление на Эдвину. Но никто не дарил ей цветы до этого, и она не знала, как ужасно ей хочется, чтобы кто-нибудь преподнес ей цветы.

— Эти цветы, — произнес он, держа в руках последний букет роз, — для вас.

— Спасибо, — произнесла она нерешительно, — Они чудесны.

Она наклонила голову понюхать розы, и вздохнула с удовольствием их тонкий аромат.

Подняв голову, она добавила: — Это было очень мудро с вашей стороны подумать о Мэри и мне.

Он любезно кивнул.

— Я сделал это с удовольствием. Хотя, должен признаться, один соискатель руки моей сестры, однажды преподнес цветы моей матери, и я никогда не думал увидеть её такой восхищенной и радостной.

— Соискатель руки вашей матери или сестры?

Он улыбнулся её дерзкому вопросу: — Обоих.

— И что же случилось с этим ухажером, — спросила Кэйт.

В тот же момент улыбка Энтони стала дьявольской: — Он женился на моей сестре.

— Хммпх. Не думайте, что история повториться. Но, — Кэйт кашлянула, не желая быть честной с ним, но её совесть не позволяла ей поступить иначе.

— Но цветы и, в правду, очень чудесны. И … и это прекрасный жест с вашей стороны

Он немного наклонился вперед, и в его глазах вспыхнули искорки смеха.

— Доброжелательное предложение, — он размышлял вслух, — И направленное в мою сторону, как ни странно. Ведь, это было не так трудно произнести, не так ли?

Кэйт мгновенно выпрямилась и зло посмотрела на него:

— У вас есть склонность говорить противные вещи в самый неподходящий момент.

— Только там, где дело касается вас, моя дорогая мисс Шеффилд. Другие женщины, я уверяю вас, ловят каждое мое слово.

— Я читала, — пробормотала она.

Его глаза зажглись пониманием.

— Это, значит там, вы составили обо мне свое мнение. Ну конечно! Почтенная леди Уилсдаун. Я должен был догадаться. Я хотел бы раздавить эту женщину, как назойливое насекомое.

— Я нахожу её довольно умной, — сказала Кэйт чопорно.

— Вы, может быть, и считаете её умной, — произнес он.

— Лорд Бриджертон, — проскрежетала Кэйт, — Я надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы оскорблять меня. Могу я передать сообщение для Эдвины от вас?

— Я думаю, нет. Мне не верится, что оно достигнет её.

Это было уже слишком.

— Я никогда бы так не сделала, — Кэйт с трудом сумела произнести слова. Сама она дрожала в гневе, и если бы она не умела себя контролировать, она давно бы уже придушила его.

— Как вы смеете подразумевать, что я способна на такую подлость.

— Я действительно не знаю вас, так хорошо, — проговорил он с раздражающим спокойствием, — Единственное, что я знаю, так это ваши пылкие клятвы о том, что я никогда не приближусь ближе, чем на десять футов к вашей сестре. Скажите, чувствовали бы вы уверенность в том, что послание дойдет до Эдвины, если бы вы были на моем месте?

— Если вы пытаетесь впасть в милость к моей сестре, через меня, — ответила Кэйт холодно, — то делаете это совсем никудышно.

— Я знаю это. Я действительно не должен провоцировать вас. Это не очень хорошо для меня, разве не так? Но я боюсь, я не могу помочь сам себе.

Он плутовато улыбнулся и развел руками в беспомощной манере.

— Что я могу сказать? Вы сильно влияете на меня, мисс Шеффилд.

Его улыбка, подумала Кэйт с тревогой, была силой, с которой стоило считаться. Она внезапно почувствовала слабость. Стул… Ей срочно необходимо сесть.

— Пожалуйста, садитесь, — сказала она, махнув в сторону синего дамасского дивана. Сама она прошла к стулу и уселась на него.

Она не хотела, чтобы он задерживался. Но не могла усесться, не предложив ему сначала, это было бы чудовищное попрание этикета. К тому же она начала чувствовать сильную слабость в коленях.

Если виконт и удивился её странному порыву вежливости, он ничем не выдал себя. Вместо этого он снял длинный черный футляр с дивана, поставил его на стол, затем сел на его место.

— Это музыкальный инструмент? — с любопытством спросил он, указав на футляр.

Кэйт кивнула: — Флейта.

— Вы играете?

Сначала она потрясла головой, потом вздохнула, и кивнула.

— Я только пытаюсь научиться. Я начала заниматься в этом году.

Он кивнул в ответ, что наверно означало конец обсуждению инструмента, поскольку он сразу спросил: — Когда вы ожидаете возвращения Эдвины.

— Не раньше, чем через час. Мистер Бербрук взял её для поездки в своем экипаже.

— Найджел Бербрук? — он буквально выплюнул это имя.

—Да, а что?

— У этого человека волос на голове больше, чем извилин. Гораздо больше.

— Но он только начал лысеть, — попыталась возразить Кэйт.

Он скривился.

— Если это не доказывает моих слов, то я не знаю каких еще доказательств вам нужно.

Кэйт пришла к такому же заключению, насчет интеллекта мистера Бербрука (или отсутствия оного),

но не могла не сказать: — Разве это не подло, оскорблять собрата-ухажера?

Энтони насмешливо фыркнул.

— Это было не оскорбление. Это была чистая правда. Он ухаживал за моей сестрой Дафной в прошлом году или, если точнее, пытался ухаживать. Он более или менее хороший человек. Но не тот, с кем бы вы хотели оказаться на необитаемом острове.

У Кэйт перед глазами возник образ виконта, выброшенного на необитаемый остров: одежда в лохмотьях, загорелая кожа, которую ласкает солнце. Теплая волна прошла по её телу, и ей стало непривычно жарко.

Энтони наклонился к ней, пристально глядя в её глаза:

— Я сказал, мисс Шеффилд, с вами все хорошо?

— Отлично, — почти выкрикнула она. — Никогда не чувствовала себя лучше. Вы что-то говорили?

— Вы сильно покраснели, — он внимательно её разглядывал.

В действительности ей было совсем не хорошо.

Кэйт стала обмахиваться: — Вы не находите, что здесь очень жарко?

Энтони медленно покачал головой: — Нисколько.

Она с тоской посмотрела в сторону двери.

— Интересно, где же Мэри?

— Вы думаете, она должна прийти сюда?

— Это совсем непохоже на неё оставить меня без сопровождения так долго, — объяснила она.

Без сопровождения? Варианты были пугающие. Энтони на миг представил себя, пойманным в сети брака с мисс Шеффилд старшей и его тут же прошиб холодный пот. Кэйт была столь непохожа на обычных дебютанток сезона, что он и думать забыл о компаньонках.

— Возможно, она не знает, что я здесь, — быстро проговорил он.

— Да, наверно вы правы, — она вскочила на ноги и подошла к звонку. Нетерпеливо позвонив, она пояснила: — Я только хочу позвать кого-нибудь, чтобы её предупредили о вас. Я уверена, она сейчас же прибежит сюда.

— Очень хорошо. Она составит нам компанию, пока мы подождем возвращения вашей сестры.

Кэйт застыла на полпути к стулу. — Вы планирует дождаться Эдвины?

Он пожал плечами, наслаждаясь её дискомфортом: — У меня нет других планов на сегодня.

— Но она может вернуться поздно!

— Я уверен, не позже чем через пару часов, и кроме того, — тут он оборвал сам себя, заметив возникшую в двери горничную.

— Вы звонили, мисс, — спросила горничная.

— Да, спасибо, Анна, — ответила Кэйт, — Передай, пожалуйста, миссис Шеффилд, что у нас гость.

Горничная сделала реверанс и вышла.

— Я уверена, Мэри появиться с минуты на минуту, — быстро сказала Кэйт, не способная остановить постукивание своей ногой по полу. — Совсем скоро. Я уверена в этом.

Он только улыбнулся ей в своей раздражающей манере, выглядя донельзя расслабленным и спокойным на диване. Наступило неловкое молчание. Кэйт натянуто улыбнулась ему. Он посмотрел на нее и вопросительно выгнул бровь.

— Я уверена, она будет здесь.

— С минуты на минуту, — закончил он за нее, наслаждаясь этим.

Она плюхнулась обратно на стул, стараясь не скорчить рожицу. Скорей всего, ей это не очень удалось.

В этот момент послышалась какая-то возня в коридоре, и раздался веселый собачий лай.

— Ньютон! Ньютон! Прекрати немедленно!

— Ньютон? — вопросительно произнес виконт.

— Мой пес, — пояснила Кэйт, вздыхая, поднимаясь на ноги, — Я боюсь его —

— НЬЮТОН!

— Нельзя оставлять с Мэри наедине, — Кэйт направилась к двери: — Мери? Мери?

Энтони вскочил на ноги, когда Кэйт вздрогнула от неожиданно раздавшегося громкого собачьего лая, и послышались несколько испуганных воплей Мэри.

— Какой он породы? — спросил он, — Мастифф?

Это непременно мастифф. Мисс Шеффилд старшая выглядит именно такой женщиной, которая держит у себя, питающегося бедными мужчинами, огромного мастиффа.

— Нет, — проговорила Кэйт, бросившись к двери, поскольку из коридора послышался еще один пронзительный вопль Мэри. — Он —

Но Энтони не обратил внимания на её слова. Это не имело уже значения, поскольку секундой позже через дверь пронесся маленький пушистый корги, с мехом карамельного окраса и с животиком, тащившимся почти по полу.

Энтони застыл от удивления. Неужели это и есть, нагонявшее страх, создание из коридора?

— Добрый день, песик, — сказал он.

Песик остановился, уселся прямо на пол и …

Улыбнулся?!

Глава 4

Ваш автор, к сожалению, был не в курсе всех деталей, но известно, что произошло немаловажное происшествие в Гайд-парке с участием виконта Бриджертона, мистера Бербрука, обоих мисс Шеффилд и неизвестного пса неизвестной породы.

Ваш автор не участвовал в данном происшествие, но все говорит о том, что победителем из него вышел неизвестный пес неизвестной породы.

Светская хроника Леди Уислдаун, 25 апреля 1814

Кэйт бросившись к двери, столкнулась в дверном проеме с Мэри, вбегавшей в комнату. А Ньютон в это время спокойно сидел посередине комнаты на сине-белом ковре и улыбался виконту.

— Я думаю, вы ему понравились, — обвиняюще произнесла Мэри.

— Ты ему тоже нравишься, Мэри, — едко ответила Кэйт, — Вся проблема в том, что он тебе не нравится.

— Он бы мне нравился гораздо больше, если бы он не прыгал на меня всякий раз, когда я иду по коридору в гостиную.

— Мне показалось, вы сказали, что Мэри и пса нельзя оставлять никогда вместе одних, — произнес Энтони.

— Их и нельзя оставлять одних, — ответила Кэйт. — Ну, хорошо, можно. Их одновременно и нельзя и можно оставлять одних.

— Такие вещи совсем одинаковы, — пробормотал он.

Кэйт проигнорировал его слова.

— Ньютон обожает Мэри, — объяснила она, — Вот только Мэри не обожает Ньютона.

— Я бы обожала его гораздо больше, — произнесла Мэри, — если бы он обожал меня немного поменьше.

— Таким образом, — решительно продолжала Кэйт, — Бедный Ньютон расценивает Мэри, как вызов. Когда он её видит…

Она беспомощно пожала плечами. — Я боюсь, он просто начинает чересчур сильно обожать её.

Словно услышав, Ньютон повернулся и увидел Мэри. Тут же вскочив, он бросился к ней и стал проситься на руки, и ласкаться к ней.

— Кэйт! — воскликнула Мэри.

Кэйт бросилась в сторону мачехи, а Ньютон, тем временем, встал на задние лапки, передними опершись о Мэри, словно пытаясь забраться к ней на руки.

— Ньютон, перестань, — сердитым голосом проговорила Кэйт. — Плохой пес! Плохой!

Песик уселся на задние лапки и заскулил.

— Кэйт, — произнесла Мэри тоном, не терпящим возражений, — Этого пса необходимо выгулять. Сию минуту.

— Я хотела его выгулять перед тем, как пришел виконт, — произнесла Кэйт, направляясь к виконту.

Это был хороший повод, чтобы обвинить его. Если бы она могла, она бы обвинила этого невыносимого мужчину во всех смертных грехах.

— Ой, — завизжала Мэри, — Я прошу прощения, милорд. Как грубо с моей стороны было не поздороваться с вами.

— Не беспокойтесь, — мягко произнес он, — Вы были сильно озабочены совсем другим.

— Да, — проворчала Мэри, — Этот чертов пес….Ох, что же я говорю. Может, вы хотите чая, или перекусить? Мы так рады, что вы навестили нас.

— Нет, спасибо, — Я только наслаждаюсь бодрящей компанией вашей дочери, пока жду возвращения Эдвины.

— Ах, да, — произнесла Мэри. — Я думаю, Эдвина катается с мистером Бербруком. Ведь, так, Кэйт?

Кэйт кивнула с каменным выражением лица, ей во все не понравилось быть названной “бодрящей компанией”.

— Вы знаете мистера Бербрука, лорд Бриджертон? — спросила Мэри.

— Да, — ответил Энтони, — Да, я знаю его.

Кэйт отметила про себя, что сказал он это безразличным тоном.

— Я не уверена, правильно ли я поступила, позволив Эдвине покататься в его двухколесном экипаже. Эти открытые коляски так сложны в управлении, вы так не думаете?

— Я верю, что мистер Бербрук умеет хорошо управлять лошадьми, — ответил Энтони.

— Ох, спасибо, — сказала Мэри, издавая облегченный вздох, — Вы меня успокоили.

Ньютон издал негромкий лай, напоминая каждому о своем присутствии.

— Я пойду, найду поводок Ньютона и выведу его на прогулку, — поспешно сказала Кэйт. Ей просто необходим глоток свежего воздуха. И это прекрасный повод избавиться от компании бессердечного виконта. — Если вы извините меня, —

— Подожди, Кэйт! — позвала её Мэри. — Ты не можешь оставить виконта одного со мной. Ему будет невыносимо скучно.

Кэйт замерла и медленно обернулась назад, боясь следующих слов Мэри.

— Что вы, мне с вами не будет скучно, миссис Шеффилд, — ответил любезным тоном виконт. Невозможный повеса, вот он кто, — с раздражением, подумала Кэйт.

— Ах, на самом деле я такая скучная, — уверила Мэри виконта, — Вы не сможете вынести со мной и часа, пока будете дожидаться Эдвины.

Кэйт уставилась на Мэри пристальным взглядом, её рот открылся от возмущения. Черт подери, что же Мэри делает?

— Почему бы вам, не пойти с Кэйт на прогулку? — предложила она.

— Ну, как я могу просить лорда Бриджертона составить мне компанию на хозяйственных работах, — быстро сказала Кэйт. — Это было бы верхом грубости, ведь, в конце концов, он наш уважаемый гость.

— Не будь глупой, — ответила Мэри прежде, чем виконт успел вставить слово, — Я уверена, что он вовсе не считает эту прогулку хозяйственными работами. Вед так, милорд?

— Конечно, нет, — ответил виконт, выглядя при этом крайне искренним. Хотя, что еще ему оставалось ответить?

— Тогда, все улажено, — сказала Мэри, выглядя чрезмерно довольной собой. — И кто знает? Может, вы наткнетесь на Эдвину во время прогулки. Это было бы очень удобно.

— Не сомневаюсь, — сухо произнесла Кэйт. Было бы чудесно избавиться от виконта. Но она не хотела видеть свою сестру в когтях этого негодяя. Ей сестра так молода и впечатлительна. Что, если она не сможет противостоять его улыбкам? Или его бойкому языку?

Если уж сама Кэйт чувствовала невыносимое очарование, исходящее от него, а он ей даже не нравился! То защиту Эдвины с её менее подозрительной натурой его очарование разобьет вдребезги.

Она повернулась к виконту:

— Вы не должны чувствовать себя обязанным сопровождать меня с Ньютоном, милорд.

— Я наоборот был бы счастлив, сопровождать вас, — ответил он со злой усмешкой. И Кэйт показалось, что он согласился пойти, лишь бы досадить ей.

— Кроме того, — продолжал он, — Ваша мать сказала, что мы могли бы встретить Эдвину. Это было бы восхитительное совпадение, вы так не думаете?

— Восхитительное, — повторила она, — Просто восхитительное совпадение.

— Отлично, — сказала Мэри, хлопнув с восторгом в ладоши. — Я видела поводок Ньютона на столе в холле. Я пойду и принесу его для вас.

Энтони подождал, пока Мэри выйдет из комнаты, затем повернулся к Кэйт и сказал:

— Чисто проделано.

— Чересчур, — пробормотала Кэйт

— А вы не думаете, — прошептал он, наклонившись к ней, — Что её свадебные планы направлены не только на Эдвину, но и на вас?

— На меня? — почти прохрипела Кэйт, — Вы конечно шутите.

Энтони задумчиво потер подбородок, глядя на дверь, через которую вышла Мэри.

— Я не уверен, но, — он замолчал, так как услышал шаги Мэри.

— Вот он, — проговорила Мэри, протягивая поводок Кэйт.

Ньютон залаял и полуприсел на задние лапки, изготовившись к атаке на Мэри, несомненно, чтобы обрушиться на неё со всей любовью, но Кэйт крепко держала его за ошейник.

— Вот, возьмите, — быстро проговорила Мэри и протянула поводок Энтони. — Отдадите его Кэйт, пожалуйста. Я не смогу подобраться к ней поближе.

Ньютон снова залаял и начал сверлить взглядом Мэри, которая, к его разочарованию, была слишком далеко от него.

— Эй, ты, — проговорил Энтони, обращаясь к псу, — Тихо! Сидеть!

К большому изумлению Кэйт, Ньютон послушался, уселся на задние лапки и замолчал почти с комической готовностью.

— Так, — произнес Энтони, казавшийся весьма довольный самим собой,

Он протянул поводок Кэйт. — Вы сами его оденете или позволите мне это сделать?

— О, наденьте на него ошейник сами, — ответила она, — Вы, кажется, так близки с собаками.

— Совершенно верно, — тихо ответил Энтони, так чтобы Мэри не услышала. — Оба вида ловят каждой мое слово.

Кэйт быстро наступила ему на руку, так как он присел на корточки, чтобы закрепить поводок Ньютона

— У-упс, мне так жаль, — сказала она довольно неискренне.

— Ваша чуткая забота обо мне, просто пугает меня, — он встал на ноги, — Так недолго и заплакать.

Мэри наклонилась в их сторону, она не могла слышать, о чем они говорили, но была просто очарована их разговором.

— Что-то не так? — спросила она.

— Все в порядке, — ответил Энтони, одновременно с Кэйт, которая ответила: — Нет.

— Хорошо, — энергично сказала Мэри, — Тогда я вас провожу к двери. К восторгу Ньютона, — добавила она. — А может, и не провожу. Я не хочу приближаться к этому псу, ближе, чем на десять футов. Я лучше помашу вам с порога.

— Чтобы я делала, — сказала Кэйт, проходя мимо Мэри, — без твоего махания рукой.

Мэри хитро улыбнулась. — Я действительно не знаю, Кэйт. Не знаю, чтобы ты делала.

Эта реплика подействовала на Кэйт тошнотворно. Неужели лорд Бриджертон был прав? Неужели Мэри играла сводницу не только для Эдвины все это время? Это была ужасная мысль.

Оставив Мэри в холле, Кэйт и Энтони вышли из дома и направились на запад по Милнер-стрит

— Я обычно иду этими маленькими улочками и поднимаюсь до Бримтон-роад, — объяснила Кэйт, думая, что он не знаком с этой частью города. — Потом сворачиваю к Гайд-парку. Но мы могли бы пойти прямо по Слоан-стрит, если вам так удобнее.

— Не имеет значения, что я хочу, — ответил он, — Я буду следовать вашим указаниям.

— Очень хорошо, — ответила Кэйт, решительно направляясь по Милнер-стрит к Ленокс-Гарден.

Возможно, если она будет быстро идти и не обращать на него внимания, ему трудно будет говорить с ней. Её ежедневные прогулки с Ньютоном всегда были временем для размышлений и личных мыслей. Она не собиралась брать его с собой.

Её стратегия хорошо работала в течение нескольких минут. Они шли в молчании всю дорогу до угла Ханс-Кренчент и Бримтон-роад, потом он неожиданно сказал: — Мой брат сделал из нас дураков прошлой ночью.

Она остановилась: — Прошу прощения?

— Вы знаете, что он мне сказал о вас, прежде чем нас представить друг другу?

Кэйт отрицательно помахала головой и споткнулась, Ньютон не остановился, а потащил её дальше.

— Он сказал мне, что вы все время говорили обо мне.

— Хмм, это почти так и было, — проговорила Кэйт.

— Он подразумевал, что вы все время говорили обо мне хорошее, — добавил Энтони.

Она скрыла улыбку: — Это неправда.

Возможно, он тоже попытался скрыть улыбку, но ему это не удалось.

— Я тогда не думал, что это не так.

Они повернули на Бримтон-роад и направились к Найтбридж и Гайд-парку.

— Почему он так сделал, — спросила Кэйт.

Он бросил на неё боковой взгляд: — У вас нет братьев?

— Нет, только Эдвина, но все же девушка.

— Он сделал это, — объяснил Энтони, — чтобы помучить меня.

— Полная ерунда, — пробормотала она, не подумав.

— Я все слышал.

— Я ожидала от вас этого.

— Я думаю, — продолжил он, — он решил помучить и вас тоже.

— Меня? — воскликнула она. — Почему? Что я такого могла сделать ему?

— Вы могли спровоцировать его, клевеща на его любимого брата — предположил он.

Её брови изогнулись в удивлении: — Любимого?

— Удивлены?

Она потрясла головой. — Нет, совсем нет.

Энтони улыбнулся. Мисс Шеффилд старшая при всем её раздражении, обладала замечательным остроумием. Они достигли Найтбриджа, он взял её за руку, поскольку они пересекали переезд, дальше по одной из маленьких троп они подошли к Южной дороге Гайд-парка. Ньютон, явно загородный пес, увеличил темп, поскольку они перешли в лесную зону. Хотя трудно представить, что такой пес, как Ньютон, может значительно увеличить темп. Однако пес весьма оживился и, казалось, интересовался каждым цветком, насекомым и прохожим, попадавшимся им на пути.

Весенний воздух был свежий, но солнце грело, и небо было удивительного чисто голубого цвета после обычных многодневных Лондонских дождей. И хотя женщина, ухватившая его за руку, не была той, на которой он планировал жениться, все же легкое чувство удовлетворения окутало его.

— Мы будем пересекать Роттен-роу? — спросил он Кэйт.

— Хмм? — был её ответ. Она подставила лицо лучам солнца и нежилась в его тепле.

И в течение одного краткого момента смущения Энтони ощутил странное… чувство.

Чувство? Он потряс головой. Это не могло быть желание. Только не к этой женщине.

— Вы что-то сказали? — пробормотала она.

Он сглотнул и сделал глубокий вздох, надеясь, что это прочистит его голову. Вместо этого, он почувствовал её опьяняющий аромат, который показался ему странной смесью экзотических лилий, чистоты и невинности.

— Вы, кажется, наслаждаетесь солнцем? — спросил он.

Она улыбнулась, поворачиваясь к нему лицо, чтобы посмотреть на него своим проницательным взглядом.

— Я знаю, что это совсем не то, что вы хотели сказать, но да, я радуюсь солнцу. Этой весной было так ужасно дождливо.

— Я думал, молодая леди, не должна позволять солнечным лучам касаться её лица, — подразнил он.

Она пожала плечами, посмотрела немного робко.

— Они и не должны. То есть, я хотела сказать, мы не должны. Но это так чудесно, — она сделала легкий вздох, и взгляд её был полон такой тоски, что Энтони почти почувствовал её меланхолию.

— Мне так жаль, что я не могу снять свою шляпку, — сказала она задумчиво.

Энтони кивнул, почувствовав то же самое по отношению к своей шляпе.

— Вы могли бы откинуть свою шляпку назад, пока никого нет, — предложил он.

— Вы так думаете? — её открытое лицо повернулось к нему, так что он снова почувствовал какое-то странное чувство внутри.

— Конечно, — проговорил он, дотронувшись до её шляпки, чтобы посмотреть, что можно сделать. Это была одна из тех причудливых женских штучек, когда казалось, что ленты и шнурки завязаны таким способом, которым бы не завязал не один разумный человек.

— Сейчас, я поправлю. Подержите голову так.

Кэйт держала голову так, как он мягко приказал, но когда его пальцы случайно погладили кожу на виске, она перестала дышать. Он был так близко, и было что-то странное в этом. Она почувствовала тепло его тело и его приятный аромат.

Она ненавидела его или, по крайней мере, он ей сильно не нравился, и она не одобряла его образ жизни, и все же у нее появилась абсурдное желание отклониться назад до тех пор, пока расстояние между их телами не исчезнет, и …

Она сглотнула, и вынудила себя отодвинуться от него. Господи, что же происходит с ней?

— Подождите еще немного. Я почти закончил.

Кэйт снова почувствовала эти ужасные пальцы на своей коже, которые поправляли её шляпку.

— Я уверенна, что и до этого было неплохо. Не нужно…не нужно волноваться об этом.

— Так удобнее? — спросил он.

Она кивнула, даже не поняв удобно ей или нет.

— Да, благодарю вас. Это чудесно. Я….Ох!

Ньютон громко залаял вдалеке и сильно дернул поводок. Очень сильно.

— Ньютон! — позвала она, дернув немного поводок. Но пес уже чем-то заинтересовался вдалеке. Кэйт понятия не имела чем или кем. Пес с энтузиазмом тянул её вперед, и Кэйт с трудом за ним поспевала.

— Ньютон! — позвала она снова, почти беспомощно. Ньютон! Стой!

Энтони посмотрел с развлечением, как пес несся вперед с такой прытью, какой нельзя было ожидать от его коротких лап.

Кэйт сделала отважную попытку потянуть за поводок. Но Ньютон теперь лаял, как безумный и несся вперед с прежней скоростью.

— Мисс Шеффилд, позвольте мне взять поводок, — Энтони неожиданно появился рядом, чтобы помочь ей. Это была не самая очаровательная манера, чтобы играть героя, но что-то надо было делать, тем более можно попробовать впечатлить сестру будущей невесты.

Но так же, как Энтони неожиданно догнал её, Ньютон неожиданно сильно рванул поводок и поводок вылетел из её рук. Кэйт издала вопль и рванула вперед, но пес уже умчался, волоча поводок по траве позади себя. Энтони не знал огорчаться или смеяться. Ньютон явно не хотел быть пойманным.

Кэйт застыла на мгновение, рукой в ужасе прикрывая рот. Потом её глаза посмотрели на Энтони, и у него появилось ужасное предчувствие о том, что она сейчас будет делать

— Мисс Шеффилд, — быстро сказал он, — Я уверен —

Но она его уже не слушала. Она помчалась вперед, крича “Ньютон!”, с явным недостатком этикета.

Энтони издал тяжелый вздох и побежал за ней. Он не мог позволить ей бежать за псом одной. Это было не по-джентльменски. И хотя он дал ей небольшую фору, он догнал её только за поворотом дороги, где она остановилась. Она дышала тяжело, руки её лежали на бёдрах, и она осматривала окрестности.

— Куда он побежал? — спросил Энтони, стараясь упустить из виду, что в этой женщине, которая сейчас задыхалась перед ним, было что-то возбуждающее.

— Я не знаю, — она замолчала, переводя дыхание. — Я думаю, он гонится за кроликом.

— О, это облегчит его поимку. Так как кролики, всегда бегут по дорожкам.

Она нахмурилась его сарказму.

— Что мы будем делать?

У Энтони чуть было не сорвался ответ: Пойдем домой, и купим нормальную собаку. Но она выглядела такой взволнованной, что он прикусил язык. Фактически, она была больше раздосадована, чем взволнована, но все же не стоило говорить ей тех слов.

Поэтому вместо этого он сказал:

— Я думаю, нам стоит подождать, пока кто-нибудь не завопит. Скорее всего, с минуты на минуту, он промчится мимо ног, какой-нибудь молодой леди и испугает её своим остроумием.

— Вы так думаете? — его слова не убедили её. — Он не самый страшный пес на вид. Он, конечно, думает так, но на самом деле он очень милый, фактически, он…

— Ааааааааах!

— Вот мы и получили ответ, — сухо сказал Энтони и побежал в направлении крика неизвестной леди.

Кэйт заспешила за ним, сокращая путь прямо через траву. Виконт бежал перед ней, и все, что она могла думать, так это о том, что он, действительно, хочет жениться на Эдвине. Несмотря, на тот факт, что он выглядел роскошным атлетом, он явно находил недостойным занятием то, что приходилось бежать через весь парк за толстым корги. Даже хуже, они бежали поперек Ротон-роу, где было наиболее интенсивное движение экипажей и прогуливалось много людей.

Любой мог увидеть, как они несутся. Менее настырный человек, давно уже прекратил бы бежать, тем более во взрослом возрасте. Кэйт бегала и когда повзрослела. Но все же отставала от него. Было неудобно бежать в юбках, тем более, когда нельзя публично поднять их выше лодыжек.

Она пересекла Роттен-роу, стараясь не встречаться взглядом с модно одетыми леди и джентльменами, надеясь, остаться неузнанной. Когда она снова достигла травы, она вынуждена была остановиться, чтобы сделать несколько глубоких вздохов. Она ужаснулась. Они почти добежали до озера Серпантин.

О, нет.

Больше всего на свете Ньютон любил прыгать в озеро. И солнце светило достаточно тепло для этого, особенно если существо, одетое в толстый мех, бежало с головокружительной скоростью в течение пяти минут. Ладно, с головокружительной скоростью для толстенького корги.

И достаточной, отметила Кэйт, с некоторым интересом, чтобы загнать до смерти высокого шестифутового виконта.

Кэйт приподняла юбки на дюйм или около того, чтобы удобнее было бежать, и снова бросилась вперед. Она, конечно, вряд ли поймает Ньютона, но может быть, она успеет добраться до виконта прежде, чем он прибьет бедного пса.

Скорее всего, сейчас на уме у него одно убийство. Человек должен быть святым, если не захочет после всего этого убить этого пса. И если хотя бы один процент, написанного о нем в светской хронике, правда, то этот человек явно не святой. Кэйт сглотнула.

— Лорд Бриджертон!

Она звала его, чтобы он остановился и прекратил гнаться за Ньютоном. Ей достаточно было немного подождать, пока Ньютон не выдохнется. А с его четырехдюймовыми лапками это произойдет довольно скоро.

— Лорд Бриджертон! Мы могли бы просто…

Кэйт внезапно остановилась. Господи, что делает здесь Эдвина? Это точно была Эдвина, грациозно стоявшая со сложенными на груди руками. А это должно быть несчастный мистер Бербрук, пытавшийся что-то сделать со своим экипажем.

Ньютон остановился буквально на секунду и увидел Эдвину, почти одновременно с Кэйт. Резко изменив направление, он бросился к своей девушке весело лая.

— Лорд Бриджертон! Смотрите! Там…

Энтони повернулся на звук её голоса, затем двинулся в сторону, куда она указывала. Эта чертова собака развернулась буквально на месте и повернула на девяносто градусов. Энтони заскользил по грязи и грохнулся на задницу, пытаясь совершить такой крутой поворот.

Сейчас он собирался прибить этого пса

Нет, скорей всего, он собирается прибить Кэйт Шеффилд.

Нет, возможно, —

Радостные мысли Энтони о страшной мести были нарушены неожиданным воплем Эдвины.

—Ньютон!

Энтони нравилось думать о себе, как о человеке действия, но когда он увидел, как пес подпрыгнул и летит к Эдвине, он просто застыл в шоке. Сам Шекспир не смог бы придумать более подходящее этому фарсу окончание, и все это происходило перед глазами Энтони, как будто в замедленном времени.

Пес намеривался прыгнуть на грудь Эдвины.

Эдвина намеривалась свалиться назад, прямо в озеро Серпантин.

— Неееееееет! — закричал он, пытаясь бежать еще быстрее, хотя знал, что это бесполезно.

Бултых!

— Господи! — воскликнул мистер Бербрук. — Она вся мокрая.

— Не стой столбом! — проорал Энтони, достигая места происшествия, и с ходу бросившись к воде.

— Делай что-нибудь!

Мистер Бербрук явно не понимал, что от него хотят, и продолжал стоять и смотреть на Эдвину.

Энтони добежал до Эдвины, схватил её за руку и выволок на берег.

— С вами все в порядке?

Она несколько раз кивнула, непрерывно чихая и брызгаясь.

— Мисс Шеффилд! — грозно проревел Энтони, увидев, как Кэйт достигла берега и остановилась.

— Нет, не вы, — добавил он, почувствовав, что Эдвина повернулась к нему. — Ваша сестра.

— Кэйт? — недоуменно спросила Эдвина, протирая глаза от воды. — Где Кэйт?

— Сухая, как песок на берегу, — пробормотал он, и крикнул в направлении Кэйт: — Привяжите, вашего проклятого пса.

Ньютон, поплескавшись, бодро вылез из озера. Теперь он сидел на берегу, высунув язык, и счастливо дышал. Кэйт догнала его и прицепила поводок к ошейнику. Он отметил про себя, что она никак не прореагировала на его дикий рев. Хорошо, подумал он злобно. По крайней мере, эта проклятая женщина держит сейчас рот на замке. Он повернулся обратно к Эдвине, которая, будучи, вся мокрой и растрепанной, все равно выглядела прекрасно.

— Позвольте мне помочь вам выбраться отсюда, — резко сказал он, и прежде чем она успела ответить, взял её на руки и понес на сухой берег.

— Я никогда не видел ничего подобного, — сказал мистер Бербрук, качая головой.

Энтони промолчал. Еще немного, и он швырнет этого идиота в воду. Что он думал, когда на Эдвину несся пес и сшиб её с ног.

— Эдвина, — позвала Кэйт, подходя поближе настолько, насколько позволил поводок Ньютона.

— С тобой все в порядке?

— Я думаю, вы сделали предостаточно, — грубо сказал Энтони, надвигаясь на неё до тех пор, пока между ними не осталось меньше фута.

— Я? — задохнулась от негодования Кэйт.

— Посмотрите на неё! — проговорил Энтони, рукой указывая в сторону Эдвины, хотя все внимание сосредоточил на Кэйт. — Только посмотрите на неё!

— Но это был несчастный случай!

— Я в порядке, — выкрикнула Эдвина, поразившись степени гнева, кипящем между сестрой и виконтом. — Немного замерзла, но в порядке.

— Видите, — произнесла Кэйт, судорожно сглотнув, поскольку она увидела, насколько растрепанна сестра. — Это был просто несчастный случай.

Он воинственно скрестил на груди руки и вопросительно выгнул бровь.

— Вы не верите мне, — вздохнула Кэйт. — Я не понимаю, почему вы мне не верите.

Энтони молчал и смотрел на нее. Это было невообразимо для него, поскольку Кэйт Шеффилд, при всем своем остроумии и интеллекте не ревновала его к сестре. И даже если она ничего не могла сделать, чтобы предотвратить это несчастье, несомненно, она получила удовольствие оттого, что она стоит сухая на берегу, в то время как Эдвина напоминает мокрую курицу. Привлекательная курица, что не говори, но все же мокрая. Но Кэйт не хотелось оставлять последнее слово за ним.

— Помимо того факта, — презрительно сказала Кэйт, — Что я никогда до этого ничем не вредила Эдвине, как, по-вашему, я могла провернуть этот несчастный случай?

— О! — она хлопнула себя по лбу, — Я знаю тайный язык корги. Я приказала, чтобы пес выдернул поводок у меня из рук. И затем, так как я обладаю ясновидением, я знала, что Эдвина находиться у озера, я приказала псу — через нашу мощную мысленную связь — ведь я была далеко от него, повернуть и столкнуть Эдвину в озеро.

— Сарказм вам не идет, мисс Шеффилд.

— Вам вообще ничего не идет, лорд Бриджертон.

Энтони наклонился вперед и бросил на неё угрожающий взгляд:

— Женщины не должны держать домашних животных, если они не могут управлять ими.

— Тогда мужчины, не должны сопровождать женщин с домашним животным на прогулке, если они не могут управиться с ним, — выстрелила она в ответ.

Энтони почувствовал, что от гнева, у него даже покраснели кончики ушей.

— Вы, мадам, являетесь просто угрозой для общества!

Она открыла рот, собираясь, что-то сказать, но вместо этого только дьявольски улыбнулась и, повернувшись к псу, приказала: — Встряхнись, Ньютон!

Ньютон посмотрел на её палец, направленный на Энтони, покорно подошел на несколько шагов и начал стряхивать воду с шерсти. Все оказались забрызганными с ног до головы.

Энтони молча пошел к ней.

— Я… просто…сейчас…придушу тебя! — проревел он.

Кэйт ловко увернулась от него и побежала в сторону сестры.

— Ну же, давайте! Что же вы, лорд Бриджертон, — насмехалась она, находясь в безопасности, позади сестры. — Покажите, свой настоящий нрав перед Эдвиной!

— Кэйт, — быстро прошептала Эдвина. — Что происходит? Почему ты так плохо относишься к нему?

— Почему он так плохо относится ко мне? — прошипела в ответ Кэйт.

— Я хочу сказать, — неожиданно сказал мистер Бербрук. — Ваш пес обрызгал меня.

— Он обрызгал нас всех, — ответила Кэйт.

Включая её. Но это стоило того. О, это стоило того, чтобы увидеть удивление и гнев на лице этого напыщенного аристократа.

— Вы, — прорычал Энтони, тыкая пальцем в Кэйт, — Замолчите!

Кэйт замолчала, она была не настолько безрассудной, чтобы провоцировать его дальше. Он выглядел так, будто готов взорваться в любой момент. И конечно, он потерял все свое достоинство, которое у него было в начале дня. Его правый рукав был весь мокрый из-за того, что он вытаскивал Эдвину, ботинки выглядели навсегда испорченными, и все остальное на нем было забрызгано, благодаря мастерству Ньютона.

— Я скажу вам, что мы сейчас будем делать, — сказал он низким, смертельно опасным голосом.

— Что я должен делать? — радостно спросил мистер Бербрук, не осознающий, что лорд Бриджертон сейчас готов убить любого, кто откроет рот.

— Необходимо попробовать отремонтировать коляску мистера Бербрука. Тогда я смогу отвезти мисс Шеффилд домой, — при этом он указал на Эдвину, чтобы не было сомнений, какую мисс Шеффилд он повезет.

— Мистер Бербрук, — обратился к нему Энтони, — вы знаете, как отремонтировать вашу коляску?

Мистер Бербрук моргнул несколько раз и удивленно посмотрел на Энтони.

— Вы хотя бы знаете, что случилось с вашей коляской?

Мистер Бербрук несколько раз открыл и закрыл рот, затем сказал:

— У меня есть несколько идей. Не так уж трудно будет решить, что же, в самом деле, случилось с коляской.

Кэйт зачарованно уставилась на Энтони. Она не так уж часто видела человека, доведенного до предела: на виске у него забилась жилка. Она благоразумно отступила еще на полшага назад, позади Эдвины. Ей не хотелось думать, будто она трусит перед ним, поэтому она списала все на инстинкт самосохранения.

Виконт, так или иначе, сдерживал себя, правда, голос его прозвучал ужасающе:

— Сейчас я собираюсь сделать следующее.

Три пары глаз уставились на него в ожидании.

— Я пойду к той группе, — он махнул в сторону небольшой группы леди и джентльменов, стоящих в ярдах двадцати от их компании и безуспешно пытавшихся на них не смотреть, — и попрошу Монтроса одолжить мне его экипаж на несколько минут.

— Я хочу сказать, — произнес мистер Бербрук, — Разве это Джефри Монтрос? Давно уже его не видно было в обществе.

На виске Энтони забилось еще несколько жилок. Кэйт с испуга схватила руку Эдвины для моральной поддержки и не отпускала её. Виконт проигнорировал мистера Бербрука, словно того здесь не было, продолжал.

— Как только он даст мне свой экипаж.

— Вы уверены в этом? — не выдержала Кэйт.

Его карие глаза заледенели.

— В чем я уверен? — отрезал он.

— Ни в чем, — промямлила она, — Пожалуйста, продолжайте.

— Как я говорил, он даст мне экипаж, — он впился взглядом в Кэйт, — Я отвезу мисс Шеффилд домой, а его экипаж обратно отвезет ему один из моих слуг.

Никому не потребовалось узнать, о какой мисс Шеффилд он говорит.

— Что же будет с Кэйт? — спросила Эдвина.

Кэйт сжала руку сестры. Милая добрая Эдвина.

Энтони посмотрел прямо в глаза Эдвине: — Мистер Бербрук отведет вашу сестру домой.

— Но я не могу, — сказал мистер Бербрук, — У меня же сломан экипаж.

— Где вы живете?

Мистер Бербрук удивленно заморгал, но все же проговорил свой адрес.

— Я заеду к вам домой, и скажу вашим слугам, чтоб забрали вашу коляску, в то время как вы отведете мисс Шеффилд домой. Понятно? — он сделал паузу и посмотрел на всех, включая пса, тяжелым взглядом. В данный момент его нервировали все, наверно, кроме Эдвины.

— Понятно? — повторил он.

Все кивнули, и его план начал осуществляться. Минутой позже Кэйт проводила взглядом, уезжающих виконта и Эдвину, хотя она клялась, что они никогда не окажутся вместе в одной комнате. Хуже всего, она осталась одна с мистером Бербруком и Ньютоном. И из них двоих, второй был более интересным собеседником.

Глава 5

До сведения вашего автора дошло, что мисс Шеффилд обиделась: её любимого питомца обозвали в прошлой колонке, как: “неизвестного пса неизвестной породы”.

Ваш автор, что и говорить, был вынужден со стыдом признаться в этой возмутительной и печальной ошибки, и просит Вас, дорогой читатель, принять это извинение и принять во внимание исправление всей этой истории в рекордные сроки.

Пес мисс Шеффилд — корги. Зовут его Ньютоном, хотя трудно представить, что великий изобретатель Англии и великий физик оценил бы, что в его честь была названа толстенький песик с короткими лапками и плохими манерами.

Светская хроника Леди Уислдаун, 25 апреля 1814

К вечеру стало ясно, что Эдвина не перенесла безвредно мокрое, хоть и краткое, испытание. Нос покраснел, глаза слезились, и с первого взгляда на её лицо, становилось ясно, что она серьезно простудилась. И хотя Эдвина лежала в постели больная, а на её столе стояла лечебная микстура, приготовленная их поварихой, Кэйт необходимо было поговорить с ней.

— Что он говорил тебе, когда вы ехала домой? — потребовала Кэйт, взгромоздясь на край постели.

— Кто? — спросила Эдвина, взяв в руки микстуру, — Посмотри, как она жутко воняет и дымит.

— Виконт, — сердито сказала Кэйт, — Кто еще с вами мог говорить по пути домой? Не притворяйся глупой! Микстура не дымит, она просто была обработана паром и выпарена.

— О, — фыркнула Эдвина и скривила лицо, — Она не выглядит выпаренной.

— Она выпарена, — прошипела Кэйт, со злости дернув за матрас. — Что он тебе говорил?

— Лорд Бриджертон? — беспечно спросила Эдвина, — О, самые обычные вещи. Ты, конечно, понимаешь, о чем я говорю. Вежливая беседа и только.

— Он вежливо беседовал, в то время как с тебя капала? — спросила Кэйт, с сомнением в голосе.

Эдвина сделала небольшой глоток и тут же скривилась.

— Что сюда добавляли?

Кэйт наклонилась и понюхала её стакан. — Пахнет немного лакрицей.

— А мне показалось, что я видела изюм на донышке.

Кэйт послышался шум дождя за окном.

— Неужели пошел дождь?

— Не знаю, — ответила Эдвина, — Возможно.

Она одарила стакан сомнительным взглядом.

— Я думаю, что если выпью это, то мне станет еще хуже, чем сейчас, — заявила Эдвина.

— Но что он еще говорил? — упорствовала Кэйт, вставая проверить окно.

Она отодвинула шторы и посмотрела в окно. Шел дождь, правда несильно, и было непонятно, будет ли он сопровождаться громом и молнией.

— Кто, виконт?

Кэйт подумала о себе, как о святой, раз она не трясет свою безмозглую сестру.

Эдвина пожала плечами, явно не заинтересованная в разговоре, как Кэйт.

— Немного. Он, конечно, спрашивал меня о моем состоянии. Оно было конечно такое, как у человека, которого макнули в воду. Кроме того, я могла добавлять, что я несчастна. Помимо холода, вода было не особо чистая.

Кэйт прочистила горло и готовилась задать наиболее скандальный вопрос, но который она, была просто обязана задать.

— Он делал какие-нибудь непристойные авансы?

Эдвина качнулась назад, глаза её расширились.

— Конечно, нет! — воскликнула она. — Он вел себя, как настоящий джентльмен. Я не понимаю, что ты так взволнована. Это была не очень интересная беседа. Я и половины не могу вспомнить.

Кэйт уставилась на сестру, та была поймана в ловушку наедине с одним видным повесой в течение добрых двадцати минут и ничего не помнит. Каждое слово, которое он сказал ей наедине, было буквально высечено у неё в памяти.

— Между прочим, — добавила Эдвина, — Как ты провела время с мистером Бербруком? Вам потребовался почти час, чтобы добраться до дому.

— Это плохо?

— Я уверена, для какой-нибудь женщины он станет хорошим мужем.

— Для той, у которой совсем не нет мозгов.

Эдвина хихикнула. — Ох, Кэйт, ты такая вредная.

Кэйт вздохнула.

— Я знаю, я знаю. У меня плохой характер. В этом бедном мужчине довольно много дружелюбия. Вот только —

— У него отсутствует интеллект, — закончила Эдвина.

Кэйт удивленно подняла брови. Это было совсем непохоже на Эдвину.

— Я знаю, — сказала Эдвина с робкой улыбкой. — Я сказала грубо. Я, действительно, не должна так говорить, вот только, я думала, я помру во время нашей поездки.

Кэйт забеспокоилась:

— Он так плохо управляет лошадьми?

— Нет, не в это дело. Это из-за беседы.

— Скучная?

Эдвина кивнула, её голубые глаза изумленно блеснули.

— Было так трудно понять, о чем он болтает, — она кашлянула и добавила, — что под конец у меня голова заболела.

— Итак, он не подходит на роль твоего мужа-ученого, — со снисходительной улыбкой произнесла Кэйт.

Эдвина закашлялась сильнее. — Боюсь, нет.

— Может тебе следует еще глотнуть этого варева, — Кэйт протянула руку за стаканом с микстурой, стоящей на ночном столике Эдвины — Повариха клянется, что её варево помогает от простуды.

Эдвина яростно затрясла головой.

— На вкус оно просто отвратительно.

Кэйт выждала некоторое время, затем как бы невзначай, спросила:

— Виконт говорил что-нибудь обо мне?

— О тебе?

— Нет, о некоторой другой мне, — почти прошипела Кэйт, — Конечно, обо мне. Сколько других людей, могу я назвать ‘мной’?

— Не надо так волноваться.

— Я не волнуюсь!

— Он не говорил ничего о тебе.

Кэйт неожиданно почувствовала себя расстроенной.

— Он очень много говорил о Ньютоне. Губы Кэйт дрогнули, не очень то лестно, что он забыл о ней, но помнил о собаке.

— Я заверила его, что Ньютон самый лучший пес, и что я несколько не рассержена на него. Он был такой очаровательный, когда расстроился, что я защищала Ньютона.

— Такой очаровательный, — пробормотала Кэйт.

Эдвина взяла носовой платок и высморкалась.

— Я же говорила, Кэйт, ты очень интересуешься этим виконтом.

— Я провела практически весь день в его компании, — сказала Кэйт так, будто это все объясняло.

— Хорошо. Тогда ты должна была убедиться, каким вежливым и очаровательным он, может быть. Кроме того, он очень богат.

Эдвина засопела и потянулась за следующим носовым платком.

— Я, конечно, не думаю, что следует выбирать мужа, основываясь на количестве его денег, но, учитывая наши финансы, отбрасывать это тоже не следует.

— Нууу, — пробормотала Кэйт, зная, что Эдвина абсолютно права, но, не желая что-либо говорить, что могло бы быть понято Эдвиной, как одобрение лорду Бриджертону.

Эдвина поднесла носовой платок к носу и совсем не по-женски высморкалась.

— Я думаю, его следует добавить в наш список, — проговорила она.

— Наш список, — эхом отозвалась Кэйт, голос её звучал сдавленно.

— Да, возможных женихов. Я думаю, он удовлетворяет всем нашим требованиям.

— Но я думала, ты хотела выйти замуж за ученого!

— Да, я хотела и хочу выйти замуж за ученого. Но ты сама указала, что почти не возможно найти настоящего ученого. А лорд Бриджертон кажется мне достаточно интеллектуальным. Мне только надо будет узнать, любит ли он читать.

— Я была бы весьма удивлена, если этот хам может вообще читать, — пробормотала Кэйт.

— Кэйт Шеффилд! — воскликнула Эдвина со смехом.

— Не ты ли сама говорила мне — думай, что говоришь.

— Нет, — прямо сказала Кэйт, из-за возможности, что виконт действительно любит читать.

Но он может быть ужасен, любой другой стороной своего характера.

— Ты говорила так, — сказала Эдвина обвиняюще. — Ты самая вредная.

Она улыбнулась.

— Но ты заставляешь меня смеяться.

Раздался отдаленный грохот грома. Кэйт чуть не вздрогнула и с трудом улыбнулась Эдвине. Она была в порядке, когда гром и молния находились далеко от нее.

— Эдвина, — произнесла Кэйт, нуждаясь в этом разговоре с сестрой, но также ей было необходимо, чтобы кто-нибудь отвлек её от приближающихся звуков грома. — Он абсолютно не тот муж, который сделает тебя счастливой. Это помимо того факта, что он худший из повес и вероятно встречался бы с дюжиной любовниц, прямо на твоих глазах.

Кэйт увидела, что Эдвина хмуриться, и не стала продолжать.

— Он — сказала она с большой драматичностью, — Разве ты не читала леди Уилсдаун или не слышала, что говорят мамаши юных леди? Те, кто долго вращаются в обществе, знают, кто есть кто. Они все говорят, что он ужасный повеса и распутник. Его единственное достоинство в том, что он хорошо обращается со своей семьей и все.

— Это выгодно отличает его, — указала Эдвина, — Ведь жена, является семьей.

Кэйт почти застонала.

— Жена, это не кровный родственник. Люди, которые бережно обращаются с матерями, плохо обходятся с их женами.

— И откуда же ты все это узнала? — потребовала Эдвина.

Кэйт в изумлении открыла рот.

Она не могла вспомнить, когда Эдвина подвергала сомнению её суждения, тем более по столь важному вопросу, все что она могла ответить, это:

— Я просто знаю и все.

Такой ответ, она сознавала, ничего не объяснял.

— Эдвина, — мягко сказала Кэйт, решая попробовать в другом направлении. — Я думаю, тебе бы не понравился виконт, если бы ты узнала его поближе.

— Он был очень приятным, когда вез меня домой.

— Но он просто сдерживал себя! — упорствовала Кэйт, — Конечно, он был хорошим и обходительным. Он хочет, чтобы ты влюбилась в него.

Эдвина заморгала.

— Ты что, думаешь, дело было только в этом?

— Именно! — воскликнула Кэйт.

— Эдвина, вчера вечером и сегодня днем, я провела довольно много времени в его компании, и я могу ручаться, он, время от времени, дурно вел себя со мной.

Эдвина задохнулась от ужаса и небольшого любопытства.

— Он поцеловал тебя?

— Нет!!! — почти прокричала Кэйт. — Конечно, нет. Почему это взбрело тебе в голову?

— Ты сама сказала, что он дурно себя вел с тобой.

— Я подразумевала, — проговорила Кэйт, что со мной он не был вежлив и безупречен. И не был добр. Фактически, он был невыносимо высокомерен, груб и оскорбителен.

— Это очень интересно, — пробормотала Эдвина.

— Это было совсем неинтересно. Это было ужасно!

— Нет, это не то, что я имела в виду, — проговорила Эдвина, задумчиво поглаживая подбородок.

— Очень странно, что он грубо себя ведет, по отношению к тебе. Он же должен был слышать о моем заявлении, как я буду выбирать мужа. Наоборот он должен быть добр и обходителен по отношению к вам.

— Почему же, — размышляла Эдвина, — Он ведет себя как грубиян.

Лицо Кэйт покраснело, когда она пробормотала.

— Он сказал, что не мог помогать себе.

Эдвина смотрела на нее с открытым ртом в течение некоторого времени. Затем она откинулась на подушки и рассмеялась.

— О, Кэйт! — она задыхалась. — Это так прелестно! О, какая путаница! Как, мне это нравиться!

Кэйт сердито посмотрела на нее.

— Это не смешно.

Эдвина вытерла слезящиеся от смеха глаза. — Это была самая смешная вещь, которую я услышала за весь последний месяц. Да, что там, за весь год! О, мой бог!

Эдвина выдала целую серию кашлей и чиханий, сильно смахивающих на смех.

— О, Кэйт, спасибо тебе. Ты помогла мне прочистить нос.

— Эдвина, это отвратительно!

Эдвина взяла платок и вытерла нос.

— Но, это действительно так, — ликующе сказала она.

— Это не продлится долго, — пробормотала она. — Скоро у тебя опять нос будет забит.

— Ты, скорей всего, права, — согласилась Эдвина, — Но как же это смешно! Он сказал, что он не может помочь себе?! Это просто забавно!

— Нет необходимости повторять это, — проворчала Кэйт.

— Ты знаешь, по-моему, это первый джентльмен за весь сезон, которым ты не смогла управлять.

Кэйт скривила губы в гримасу. Виконт говорил то же самое. И они оба правы. Она действительно провела весь сезон, управляя возможными женихами Эдвины. И она неожиданно подумала: ей не очень нравиться эта роль курицы-наседки, которую её вынудили играть.

Или она сама себя вынудила.

Эдвина заметила смену эмоций на лице сестры.

— Мне жаль, Кэйт, — примирительно пробормотала она. — Я не хотела тебя дразнить.

Кэйт выгнула бровь.

— О, я, конечно, дразнила тебя. Но не хотела задеть твои чувства. Я не знала, что лорд Бриджертон так расстроил тебя.

— Эдвина, мне просто не нравиться этот человек. И я думаю, что не следует рассматривать его, как возможного жениха. Я не опасаюсь, что он будет чересчур пылко или настойчиво ухаживать за тобой. Я боюсь, он будет тебе плохим мужем.

Эдвина замолчала на мгновение, и её великолепные глаза успокоились.

— Если ты так говоришь, наверно так и будет. Ты до этого всегда была права. И тем более, если ты говоришь, что провела много времени в его обществе, то ты его знаешь лучше меня.

Кэйт издала долгий и хорошо скрытый вздох облегчения.

— Вот и хорошо, — произнесла она. — Возможно, ты скоро присмотришь себе мужа из своих поклонников.

— Может быть, ты сама присмотришь мне мужа, — предложила Эдвина.

— Ну, конечно. Что мне еще остается делать в Лондоне, — сказала Кэйт.

Эдвина посмотрела на нее сомнительно.

— Я не думаю, что ты присматриваешь мне мужа среди моих поклонников. Ты просто постоянно критикуешь их. Почему тебе не заняться поисками мужа? Тебе нужна своя семья. Из всех моих знакомых ты больше всего подходишь на роль матери семейства.

Кэйт не хотела отвечать на эти вопросы, поскольку за прекрасными голубыми глазами и очаровательным лицом Эдвины скрывался очень проницательный ум. Эдвина была права. Она действительно не искала себе мужа. Но почему она обязана искать себе мужа? Никто из поклонников Эдвины не рассматривал её в качестве невесты.

Кэйт вздохнула, глядя в окно. Гроза вроде должна пройти мимо Лондона. Она подумала, что может радоваться хоть этому.

— Мы все уделяем тебе больше времени потому, — в конце сказала Кэйт, — Что ты быстрей получишь предложение выйти замуж, чем я, а потом можно будет задуматься о моих перспективах.

Эдвина молча пожала плечами. Кэйт поняла, что сестра не согласна с ней.

— Ладно, — сказала Кэйт, поднимаясь на ноги. — Отдыхай. Уверена, тебе необходимо отдохнуть.

Эдвина только кашлянула в ответ.

— И не забудь пить то лекарственную микстуру, — со смехом сказала Кэйт, направляясь к двери.

Поскольку она не успела закрыть дверь, она услышала бормотание Эдвины:

— Лучше умереть.

Четырьмя днями позже Эдвина покорно пила микстуру, хотя беспрестанно ворча и жалуясь.

Её здоровье улучшилось, но она еще продолжала, время от времени, кашлять и чихать и потому её удерживали в постели.

Мэри объявила, что она не сможет никого посещать, по меньшей мере, до четверга. Кэйт же приняла во внимание, что они хотя бы до четверга получили отсрочку (какой смысл было посещать балы без Эдвины?), но после того, как Кэйт провела пятницу, субботу и воскресенье ничего не делая, а, только читая и выгуливая Ньютона, Мэри внезапно заявила, что, по крайней мере, две из них пойдут на музыкальный вечер у леди Бриджертон вечером в понедельник (в этот момент Кэйт пыталась протестовать, но это было бесполезно).

Кэйт сдалась довольно быстро. Тем более после заявления Мэри развернулась на пятке и быстро вышла из комнаты. И хотя у Кэйт были некоторые возражения, трудно что-то доказывать двери.

Таким образом, в понедельник вечером, одетая в яркий голубой шелк и с веером в руке, Кэйт и Мэри катились по улицам Лондона в своем недорогом экипаже к дому Бриджертонов на Гросвенорской площади.

— Все удивятся, увидев нас без Эдвины, — сказала Кэйт, левой рукой играя с краем своего черного плаща.

— Ты тоже ищешь мужа, — ответила Мэри.

Кэйт замолчала. Она не могла спорить с этим утверждением, тем более предполагалось, что она действительно ищет мужа.

— И перестань мять свой плащ, — добавила Мэри, — Не то он будет весь мятый.

Рука Кэйт замерла. Она стала ритмично постукивать ногой, до тех пор, пока Мэри не взорвалась:

— Господи, ты можешь сидеть, не дергаясь?

— Ты же знаешь, что не могу, — с улыбкой ответила Кэйт.

Мэри только тяжело вздохнула.

После долгой паузы, прерывающей постукиванием её ноги. Кэйт добавила:

— Эдвине будет одиноко без нас.

Мэри даже не потрудилась повернуться к ней, а только ответила:

— У Эдвины есть самый новый роман, написанный той женщиной Остин. Она, небось, даже не заметила, что мы ушли.

Это могло быть правдой. Эдвина могла бы, не заметить горит ли её постель, пока она читает книгу.

Поэтому Кэйт только сказала: — Музыка наверно будет ужасной. После того вечера Смитти-Смит…

— На тех вечерах, играют дочери Смитти-Смит, — ответила Мэри, и её голос задрожал от нетерпения.

— Леди Бриджертон пригласила оперного певца из Италии. И мы должны радоваться оказанной чести.

Кэйт не сомневалась, что приглашение предназначалось Эдвине. Остальных пригласили просто из вежливости. Но Мэри уже начала сжимать зубы и Кэйт пришлось молчать оставшуюся часть поездки.

Который был не такой уж долгий: они сворачивали как раз перед домом леди Бриджертон.

Кэйт от изумления открыла рот.

— Какой огромный, — проговорила она глухо.

— Разве? — сказала Мэри, собирая вещи. — Я так понимаю, лорд Бриджертон здесь не живет. Даже притом, что дом принадлежит ему, он продолжает жить в своем холостяцком гнездышке, оставляя этот дом матери, братьям и сестрам. Это разве не показывает его с хорошей стороны?

Хороший и лорд Бриджертон противоположные понятия, подумала Кэйт, но не стала высказывать свои мысли вслух. Она была несколько испуганна размерами и изяществом этого дома, чтобы придумать какой-нибудь остроумный ответ.

Экипаж остановился и им помог спуститься лакей Бриджертонов, открывший дверцу. Дворецкий взял их приглашение, и пропуская их внутрь дома. Он повел их по длинному коридору к музыкальном залу, находящемуся в его конце. Кэйт была внутри многих богатых Лондонских домов, но она все же была поражена богатством и красотой обстановки. Даже потолки были произведением искусства, выполненные в голубом цвете

Музыкальный зал выглядел тоже прелестно, стены были покрашены в приятный лимонный цвет.

Ряды стульев стояли для посетителей, и Кэйт сразу повела мачеху к задним рядам. Не было причины, по которой они могли бы сесть в более значимое место. Лорд Бриджертон, безусловно, уверен, что всех его гостей обслужат подобающим образом — если конечно его слова о доме и семье правдивы.

И если Кэйт немного повезет, возможно, он даже её не заметит.

К несчастью для Кэйт, Энтони точно знал, когда приехала Кэйт Шеффилд и зашла в его дом. Он сидел у себя в кабинете, потягивая спиртной напиток перед началом ежегодного музыкального вечера его матери. Для секретности он не жил здесь, но все же свой кабинет размещал в этом доме.

Его положение, как главы семейства Бриджертонов подразумевало серьезные обязанности. Энтони находил эти обязанности легкими, тем более они позволяли ему часто проводить время с его семьей.

Окна его кабинета выглядывали на Гросвенорскую площадь, и он забавлялся, наблюдая за прибытием Кэйт и остальных гостей. Когда Кэйт Шеффилд вышла из экипажа, и посмотрела на фасад Бриджертон-хаус, её лицо озарилось, тем внутренним светом, которые осветил её тогда, в парке, когда она наслаждалась теплыми лучами весеннего солнца.

Свет с подсвечников, стоящих по обе стороны от передней двери падал на её кожу и придавал её какое-то волшебное мерцание. Энтони внезапно перестал дышать. Его стакан приземлился на подоконник с громким стуком. Это становилось уже смешно. Он почувствовал, как в нем нарастает желание. Ад и пламя. Она же ему даже не нравилась. Она была слишком властной, слишком самоуверенной, слишком быстро приходит к неправильному заключению. Она не была достаточно красива, по крайней мере, её нельзя сравнить с несколькими леди, блиставшими в свете, в том числе её сестрой, прекрасной Эдвиной. Лицо её было слишком продолговатым, ей подбородок был слишком острым и решительным, глаза её были слишком темные. Все в ней было слишком. Даже её рот, который непрестанно раздражал его нескончаемым потоком оскорблений, был слишком полный.

Те редкие случаи, когда она его закрывала, рассматривались им, как благословенная тишина. И если он в эти доли секунды смотрел на неё (а у нее не получалось долго молчать), то все, что он видел, это были её губы, полные и мягкие. И хотя она их почти все время сжимала, когда не произносила слов, их так сильно хотелось поцеловать.

Поцеловать?

Энтони задрожал. Мысль о том, чтобы поцеловать Кэйт была ужасна. Фактически, даже мысли об этом было достаточно, чтобы ему захотелось спрятаться куда-нибудь подальше от нее.

И даже…

Энтони качнулся на своем стуле.

И все же он мечтал о ней.

Это случилось после происшествия на озере. Он был так зол на неё, что с трудом мог тогда говорить. Это удивительно, как еще он смог поддерживать беседу с Эдвиной, когда отвозил её домой. Бессмысленная болтовня — это все на что он был способен в тот момент.

Зато он точно решил, что жениться на Эдвине. О, она еще не согласилась стать его женой. Он не спрашивал. Но она полностью соответствовала всем его требованиям к жене. Она была красива, умна и уравновешена. Привлекательна, но его пульс не повышался при виде её. Они проведут вместе приятные годы, но он не влюбиться в неё. Она именно та, которая ему нужна. И все же…

Энтони достиг дна стакана и допил спиртное одним глотком. И все же он почему-то мечтал во сне о сестре Эдвины. Он пытался не вспоминать. Не вспоминать свой сон. И вот результат — он сидит здесь и пьет, и, тем не менее, спиртной напиток не помог забыть. Но что-то было привлекательное в том, что он хотел забыть. У него не было сильной тяги к спиртным напиткам. Это было уделом совсем молодых мужчин — пытаться забыться в спиртном, он же приближался к тридцати.

Кроме того, даже если бы он решил искать временную амнезию в бутылке, это не продлилось бы слишком долго, чтобы полностью стереть её из памяти.

Память! Ха!

Это даже не была память. Только сон, напомнил себе он. Всего лишь сон.

Он быстро заснул после возвращения к себе домой тем вечером. Он разделся донага и почти час провалялся в горячей ванне, стремясь изгнать холод из промерзших костей. Он не падал в озеро, как Эдвина, но ноги его были мокрые, так как и рукав, а встряхивание Ньютона могло гарантировать, что ни один дюйм его тела не остался теплым после быстрой поездки в открытом экипаже. После ванны, он с трудом добрался до кровати. Он устал и намеривался провалиться в сон без сновидений и спать, не просыпаясь до самого рассвета.

Однако ночью его тело жаждало женщину. И его предательское воображение нарисовало самый ужасный из образов. Он наблюдал все, как бы со стороны. Он чувствовал, как его голый торс прижимается к гибкому женскому телу, как его руки ласкают теплую бархатную кожу. Притягательная путаница рук и ног, мускусный запах двух тел: мужчины и женщины, слившихся в любовном соитии. Все это было так ярко нарисовано в его воображении.

Затем он переместился. На немного, наверно, чтобы поцеловать красивое ушко безликой женщины.

Правда, поскольку он передвинулся в её сторону, она уже не была безликой. Сначала появилась густая грива темно-каштановых волос, обвивавших и щекочущих его плечо. Затем он подвинулся еще…

И, наконец, он увидел эту женщину.

Кэйт Шеффилд.

Он тут же проснулся, напряженно сидя на кровати и дрожа от ужаса. Это был наиболее яркий эротический сон, который он когда-либо видел.

И его самый страшный кошмар.

Он в страхе ощупал рукой простыни, опасаясь, что он найдет доказательства его страсти. Великий боже, он почти извергнулся, видя во сне самую ужасную женщину из всех его знакомых. К счастью, простыни были чисты, и он с бешено бьющимся сердцем и тяжелым дыханием откинулся на подушку. Его движения были медленны и осторожны, он как будто опасался возвращения этого сна.

Он уставился в потолок, и в течение долгих часов сначала спрягал Латинские глаголы, затем досчитал до тысячи, и это лишь для того, чтобы попытаться занять свой мозг чем угодно, только не вспоминать Кэйт Шеффилд.

С трудом он прогнал её образ и заснул. Но сейчас она снова вернулась. Сюда. В его дом.

Это была ужасная мысль.

И где, черт побери, Эдвина? Почему она не сопровождает сестру и мать?

Первые звуки струнного квартета, послышались за дверью несогласованные и нечистые. Без сомнения, это была разминка музыкантов, которых наняла его мать, чтобы они аккомпанировали Марии Россо, самой лучшей сопрано, которая, можно сказать, взяла Лондон штурмом.

Энтони, конечно, не сказал матери, но он и Мария наслаждались приятным совместным времяпрепровождением, когда она последний раз была в Лондоне. Возможно, ему стоит возобновить их дружбу. Если уж знойная итальянская красота не вылечит то, что беспокоит его, то он не знал, что еще можно сделать.

Энтони встал и расправил плечи, выглядело это так, будто он подготавливал себя к тяжелой битве.

Проклятый ад, вот как это все выглядело!

Может быть, если он будет достаточно удачлив, ему удастся избежать Кэйт Шеффилд. Он подумал, что должно быть, она тоже постарается избежать встречи с ним. Вот, что он сделает. Он просто станет избегать её, вот и все. Что же в этом сложного?

Глава 6

Музыкальный вечер леди Бриджертон действительно оказался музыкальным (ваш автор ручается вам, что это совсем не обычное дело для музыкальных вечеров, как может показаться на первый взгляд). Приглашенный исполнитель, оказался не кем иным, как Марией Россо, с её известным итальянским сопрано, которая дебютировала в Лондоне два года назад и вернулась после её выступлений в Вене.

С густыми соболиными волосами и горящими темными глазами, мисс Россо была столь же прекрасной, как и её голос. И не один мужчина (вероятно, больше дюжины) отметили её формы, продолжая любоваться её уже после того, как она закончила петь.

Светская хроника Леди Уислдаун, 25 апреля 1814

Кэйт сразу же почувствовала, когда он вошел в комнату. Она попыталась сказать самой себе, что это не имело никакого отношения к тому, что ей нравиться смотреть на него. Он был мучительно красив; это факт, не домыслы. Она не могла представить себе, что какая-нибудь женщина может не заметить его.

Он прибыл поздно. Но не очень — мисс Сопрано только начали аплодировать после её выхода на сцену. Он тихо проскользнул и опустился на стул, рядом со своей семьей. Кэйт замерла неподвижно на своем месте в задних рядах, она уверилась, что он её не заметил, поскольку он спокойно устроился на стуле в ожидание дальнейшего представления. Он совсем не смотрел в её сторону, и, кроме того, несколько свечей потухли, оставляя комнату купаться в неярком романтическом свете и тенях. В тенях, которые спрятали её лицо.

Кэйт постаралась смотреть на мисс Россо во время представления. Однако самочувствие Кэйт не улучшил тот факт, что певица не смогла отвести свои глаза от виконта. Она смотрела только на него.

Сначала Кэйт подумала, что должно быть, певица почувствовала на себе обаяние виконта. Но к концу представления Кэйт поняла, что Мария Россо, без сомнения, одаривала его интимными взглядами.

Почему это так обеспокоило Кэйт, она сама не поняла. В конце концов, это было еще одним доказательством, указывающим на то, что он ужасный распутник. Она должна сейчас быть самодовольной. Она доказала свою правоту. Но все, что она сейчас чувствовала, это было сильное разочарование. Она ощутила странное неловкое чувство, и её сердце сжалось, она даже прекратила покачиваться на стуле в такт песне.

Когда представление закончилось, она не могла не заметить, что мисс Сопрано после любезного принятия аплодисментов, нагло направилась в сторону виконта, соблазнительно улыбаясь ему.

Кэйт никогда бы так не научилась улыбаться, даже если десять оперных певцов учили бы её. Кэйт не сомневалась в том, что певица хотела сказать виконту, такой улыбкой.

О боже, этому человеку даже не надо ухаживать за женщиной, они сами бросаются ему под ноги.

Это отвратительно! Правда, очень-очень отвратительно!

И все же Кэйт почему-то не могла отвести взгляд и продолжала наблюдать.

Лорд Бриджертон улыбнулся певице таинственной улыбкой. Он протянул руку и убрал завиток черных, как вороново крыло, волос ей за ухо.

Кэйт затрепетала.

Затем он наклонился вперед, и что-то зашептал певице в ухо. Кэйт почувствовала, как её уши напрягаются, пытаясь расслышать, даже понимаю, что это бесполезно на таком расстоянии.

И притом, это разве преступление быть немного любопытной?

И — О Боже, он, что поцеловал её шею? Нет, она, наверное, ошиблась, он не стал бы этого делать в доме своей матери. Ну, хорошо, вообще-то это его дом, но его мать живет здесь, так же, как его родные братья и сестры. Все же небольшое соблюдение приличий не помешало бы.

— Кэйт! Кэйт!

Это мог быть маленький поцелуй, лишь касание его губ кожи певицы, но это же поцелуй!

— Кэйт!!!

— Да. Что? — от неожиданности Кэйт подскочила почти на фут от стула, и встретилась взглядом с Мэри, которая с раздраженным видом смотрела на неё.

— Прекрати смотреть на виконта, — прошипела Мэри.

— Это, конечно, не очень хорошо, что я подсматриваю за ним. Но ты видела, что он вытворяет? — быстро прошептала в ответ Кэйт.

— Он просто бесстыдник.

Она повернулась и снова посмотрела на него. Он все еще флиртовал с Марией Россо. И он, очевидно, не беспокоился о том, что многие могут заметить их.

Мэри упрямо сжала губы и сказала: — Я уверена его поведение, это не наше с тобой дело.

— Конечно, наше дело. Он же хочет жениться на Эдвине.

— Мы не знаем этого наверняка.

Кэйт мысленно вспомнила свои беседы с лордом Бриджертоном.

— Я согласна держать пари на это.

— Хорошо, только перестань так смотреть на него. Я уверена, он не захочет ничего иметь с тобой общего, после того происшествия в Гайд-парке. И, кроме того, здесь находиться достаточное число подходящих джентльменов. Ты бы лучше прекратила думать об Эдвине все время и начала бы смотреть вокруг для себя.

Кэйт почувствовала, как плечи её поникли.

Простая мысль о попытке привлечь какого-нибудь кавалера была такой утомительной. Так или иначе, они все были заинтересованы только Эдвиной. И даже притом, что она сама не хотела ничего общего с виконтом, слова Мэри её больно ужалили, когда та сказала, что виконт не захочет ничего иметь общего с Кэйт.

Мэри властно схватила Кэйт за руку.

— Пойдем, Кэйт, — сказала она спокойно. — Пойдем, поприветствуем нашу хозяйку.

Кэйт сглотнула. Леди Бриджертон? Она должна пойти познакомится с леди Бриджертон? Мать виконта? Было трудно представить, что у такого типа, как он, есть вообще мать.

Но манеры, есть манеры, и даже если она забежит в дом и тут же выйдет; она знала, что ей необходимо поблагодарить хозяйку за организацию столь чудесного представления.

Да, оно было просто чудесно. Как не хотелось Кэйт признавать, тем более что рассматриваемая женщина в данный момент висела на виконте, Мария Россо обладала ангельским голосом.

Руководимая Мэри, Кэйт достигла начала комнаты, и ждала своей очереди, чтобы быть представленной виконтессе. Она казалась милой дамой, с красивыми волосами и ясными глазами, и довольно миниатюрной, чтобы рожать таких огромных сыновей. Предыдущий виконт, должно быть, был очень высоким человеком, решила Кэйт.

Наконец они достигли начала небольшой толпы, и виконтесса взяла за руку Мэри.

— Госпожа Шеффилд, — тепло сказала она, — Я счастлива, видеть вас здесь. Я так наслаждалась беседой с вами на балу у Хартсайдов на прошлой неделе. Я очень рада, что вы приняли моё приглашение.

— Мы и не думали провести вечер где-нибудь еще, а не у вас, ответила Мери. — И могу я вам представить свою дочь.

Она повернулась к Кэйт, и та вышла вперед и сделала небольшой реверанс.

— Я рада познакомиться с вами, мисс Шеффилд, — сказала леди Бриджертон.

— Я тоже, я рада оказанной мне чести быть представленной вам, — ответила Кэйт.

Леди Бриджертон подтолкнула молодую леди, стоящую рядом с ней.

— Это моя дочь Элоиза.

Кэйт тепло улыбнулась девушке, которая была на вид в том же возрасте, что и Эдвина. Элоиза обладала такими же красивыми каштановыми волосами, что и её братья, и дружественно улыбнулась в ответ. Кэйт она сразу понравилась.

— Как поживаете, мисс Бриджертон? — произнесла Кэйт. — Это ваш первый Сезон?

Элоиза кивнула.

— Хотя я официально должна выйти в свет в следующем году, мама разрешает мне посещать вечера и балы в нашем доме, Бриджертон-хаусе.

— Как удачно для вас, — сказала Кэйт. — Мне так понравилось посетить некоторые вечера в прошлом году. Все было для меня настолько ново и необычно, когда я приехала в Лондон в этом году. Я даже не могла запомнить всех по именам.

Элоиза улыбнулась.

— Моя сестра Дафна, вышла в свет два года тому назад, всегда описывала мне каждого человека в таких деталях, что я чувствую, будто уже давно знаю его.

— Дафна, ваша старшая дочь? — спросила Мэри у леди Бриджертон.

Виконтесса кивнула. — Она вышла замуж за герцога Гастингса в прошлом году.

— Вы должно быть счастливы, — улыбнулась Мэри.

— Конечно, он — герцог, но важнее то, что он хороший человек и любит мою дочь. Я только надеюсь, что остальные мои дети, также удачно женятся или выйдут замуж.

Леди Бриджертон немного наклонила голову и повернулась к Кэйт.

— Я так понимаю, мисс Шеффилд, ваша сестра была не в состоянии прийти на сегодняшний вечер.

Кэйт с трудом удержалась от стона.

Совершенно ясно, что леди Бриджертон намеривалась составить из Эдвины и виконта пару, когда все пойдут из комнаты.

— Я боюсь, она простудилась на прошлой неделе.

— Ничего серьезного, я надеюсь? — леди Бриджертон обратилась к Мэри в таком тоне, которым разговаривают между собой матери.

— Нет, нисколько, — ответила Мэри. — Фактически, она почти выздоровела. Но я подумала, ей следует провести в постели еще пару дней, чтобы не рисковать заболеть снова.

— Да, конечно, вы правы, — леди Бриджертон замолкла на пару секунд, затем улыбнулась. — Хотя, это так плохо. Я с нетерпением ждала встречи с ней. Её зовут Эдвина, да?

Кэйт и Мэри одновременно кивнули.

— Я слышала, что она прекрасна, — но, даже произнося эти слова, леди Бриджертон выглядела сердитой и нахмуренной, поскольку увидела своего сына, флиртующего с Марией Россо.

Кэйт почувствовала что-то неладное со своим желудком. Согласно недавнему выпуску леди Уилсдаун, леди Бриджертон намеривалась заставить своего сына жениться. И хотя виконт не выглядел человеком, беспрекословно подчинявшимся матери (или кому-нибудь другому), у Кэйт возникло ощущение, что леди Бриджертон способна оказать на своего сына давление, если она что-либо решила.

После нескольких минут вежливой болтовни. Мэри и Кэйт покинули леди Бриджертон, чтобы поприветствовать оставшуюся часть гостей. К ним уже направлялась миссис Фезерингтон, которая, будучи матерью трех, не состоявших в браке, молодых дочерей, всегда имела, что сказать Мэри на широкое разнообразие тем. Но когда тучная женщина приближалась, её глаза смотрели точно на Кэйт.

Кэйт немедленно начала оценивать возможные пути отхода.

— Кэйт! — провозгласила миссис Фезерингтон. — Какая неожиданность видеть тебя тут.

— Почему это, миссис Фезерингтон? — спросила озадаченная Кэйт.

— Безусловно, ты читала сегодня утром хронику леди Уилсдаун.

Кэйт слабо улыбнулась. Хотя, точнее сказать она вздрогнула.

— О, вы имеете в виду небольшой инцидент, в который был вовлечен мой пес?

Брови миссис Фезерингтон поднялись на полдюйма вверх.

— То, о чем я слышала, было много больше, чем просто “небольшой инцидент”.

— Были совсем небольшие последствия, — твердо сказала Кэйт, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарычать на назойливую женщину. И я должна сказать, что я обижена на леди Уилсдаун, как она назвала Ньютона, “неизвестным псом неизвестной породы”. Я должна сказать вам, что он чистокровный корги.

— Да, это так, — сказала, наконец, Мэри в защиту Кэйт. — Я была удивлена, прочитав это в колонке леди Уилсдаун.

Кэйт улыбнулась миссис Фезерингтон своей самой мягкой улыбкой, прекрасно понимая, что они с Мэри немного привирают.

Полностью мокрая Эдвина (и почти полностью мокрый лорд Бриджертон) на озере не была просто инцидентом или “небольшое происшествие”, но если леди Уилсдаун не намеривалась сообщать об этом, то Кэйт тем более.

Госпожа Фезерингтон широко открыла рот, чтобы вдохнуть побольше воздуха и, сообщая Кэйт, что она готовиться начать длинный монолог на тему о важности хорошего поведения (или хороших манер или хороша, ли была основная тема дня).

Так что Кэйт почти выкрикнула: — Принести ли мне вам два лимонада?

Эти две матроны сказали да и поблагодарили Кэйт, когда Кэйт убегала. Когда она вернулась и отдала им стаканы, она невинно улыбнулась и сказала:

— У меня только две руки, поэтому я должна вернутся взять еще себе лимонад.

И сказав это, она снова убежала.

Она остановилась непосредственно у стола с лимонадом, на всякий случай, если Мэри выглянет из комнаты в зал. Здесь она уселась на уютную скамью в десяти ярдах от музыкальной комнаты, пытаясь отдышаться. Леди Бриджертон оставила французские двери в музыкальной комнате открытыми; они выходил прямо на небольшой сад позади дома.

Она осталась там, где сидела, довольная тем, что другие гости не спешат выйти из комнаты в зал.

Она услышала громкий голос, перекрывающий шум толпы, и сопровождающий его музыкальный смех. И с ужасом осознала, что лорд Бриджертон и его возможная любовница покидают комнату и направляются в зал.

— О, нет, — простонала она, стараясь не говорить вслух.

Последнее, что она хотела, это наткнуться на виконта в зале. Она знала, что она одна, потому что так сама захотела; но виконт, несомненно, подумает, что она сбежала из комнаты, потому что никто не захотел рядом с ней находиться, и весь свет разделит его мнение — что она дерзкая и непривлекательная угроза обществу.

Угроза обществу?

Кэйт с силой сжала зубы. Потребуется очень много времени, прежде чем она простит ему то оскорбление.

Но, тем не менее, она устала и не хотела встретиться с ним, поэтому она приподняла юбки на пару дюймов, чтобы было удобнее идти, и выскочила в дверь, рядом с её скамьей. Какая ни была удача, он и его любовница пойдут в зал, а в случае непредвиденных обстоятельств она может обратно прошмыгнуть в музыкальную комнату. Кэйт быстро осмотрелась вокруг и закрыла дверь.

На столе горел зажженный фонарь, и когда глаза Кэйт привыкли к полумраку, она поняла, что это некоего рода чей-то кабинет. В шкафах у стен было много книг, правда, недостаточно, чтобы назвать это место библиотекой Бриджертонов. В комнате поражал своими размерами массивный дубовый стол. Бумаги лежали на нем аккуратными стопками, перья и чернильница находились на промокательной бумаге. Ясно, что эта комната была не для показа. Кто-то работал здесь.

Кэйт подошла к столу, её любопытство взяло над ней вверх, и она провела кончиками пальцев по столу. В воздухе еще витал запах чернил и, возможно, курительной трубки. В целом, решила она это прекрасная комната. Удобная и практичная. Человек может провести здесь долгие часы в ленивом созерцании.

Но как только Кэйт села за стол и откинулась на спинку стула, наслаждаясь тишиной и одиночеством, она услышала страшный для неё звук.

Щелчок поворачиваемой дверной ручки.

Ужаснувшись, она быстро юркнула под стол, вжимаясь в пустое пространство под столом, благодарная небесам, что стол был такой большой и солидный. Затаив дыхание, она прислушалась.

— Но я слышала, что в этом году, мы, наконец, увидим печально известного лорда Бриджертона, в церкви перед священником, который скрепит его узами брака, — послышался ритмичный женский голос.

Кэйт прикусила губу. Это был приятный женский голос с итальянским акцентом.

— И где же ты такое слышала, — раздался безошибочно узнаваемый голос лорда Бриджертона, сопровождающийся еще одним щелчком дверной ручки.

Кэйт прикрыла глаза в ужасе. Только этого не хватало. Она оказалась в ловушке в этом кабинете. Ничего не могло быть хуже этого. Хотя, может. Её того и гляди, обнаружит парочка любовников.

Это гораздо хуже. Представив себе это затруднительное положение, она почувствовала, как ей стало смешно.

— Об этом говорят во всем городе, — ответила Мария. — Все говорят, что вы в этом году решили подыскать себе жену и остепениться.

Наступила тишина, но Кэйт готова была поклясться, что он пожал плечами.

Раздались шаги, возможно любовники подошли ближе к друг другу. И затем лорд Бриджертон пробормотал: — Возможно это все в прошлом.

— Ты знаешь, что этим ты разбиваешь мне сердце?

Кэйт подумала, что её стоит завязать рот, а то она не выдержит.

— Сейчас, сейчас, моя сладкая синьорина, — послышался звук, похожий на прикасание губ к коже, — Мы оба знаем, что твое сердце неразрушимо для любых моих махинаций.

Послышался шелест юбок и, Кэйт решила, что Мэри скромно отошла от него.

— Но я не склона для легких развлечений, милорд. Я, конечно, не желаю брака, это было бы просто по-дурацки. Но когда я выбираю себе покровителя, это должно быть достаточно долгий срок.

Шаги. Возможно, лорд Бриджертон подошел поближе к столу?

Его голос был низкий и хриплый:

— Я не вижу в этом проблему.

— Зато твоя будущая жена увидит.

Бриджертон рассмеялся.

— Единственная причина дать отставку любовнице, это если любить свою жену. Но я не хочу жениться на женщине, в которую могу влюбиться. Поэтому не вижу причин, зачем мне стоит отказываться от такой прекрасной дамы, как вы?

И Вы собираетесь жениться на Эдвине?! Кэйт с трудом удержалась от крика. Действительно, если бы она не сидела на корточках, сцепив руки на коленях, она бы точно вскочила, как ангел ярости и прибила бы этого человека.

Последовало несколько неразборчивых звуков, во время которых Кэйт молила Бога, чтобы это не была бы прелюдия к кое-чему более интимному. Затем раздался голос виконта:

— Ты не хочешь чего-нибудь выпить?

Мария пробормотала свое согласие. Послышались громкие шаги виконта, все ближе и ближе, до тех пор пока…

О, нет…

Кэйт увидела графин, стоящий на подоконнике, прямо напротив её укромного местечка. Пока он будет наливать из графина, стоя лицом к окну, она избежит обнаружения, но как только он обернется по пути назад…

Она застыла. Даже прекратила дышать. Глаза широко открытые и не мигающие (веки издают звук?), она наблюдала с ужасом. Виконт подошел к окну, и она залюбовалась его атлетической фигурой. Он открыл крышку от графина и налил в оба стакана по два пальца янтарной жидкости.

Не оборачивайся. Пожалуйста, не оборачивайся.

— Все в порядке? — позвала Мэри.

— Все отлично, — ответил виконт, хотя голос его звучал с крайней задумчивостью. Он начал что-то насвистывать, поднял стаканы, двинулся с места, и начал медленно поворачиваться.

Продолжай идти. Продолжай идти.

Если он пройдет стол до того как обернется, он подойдет к Мэри, и она будет в безопасности. Но если он обернется, и затем пойдет — ей не жить.

Она была уверена, он убьет её. Она была искренне удивлена, что он не сделал попытки, тогда на озере.

Медленно, очень медленно, он повернулся. И остался стоять на месте.

Кэйт пыталась подумать о том, что умереть в возрасте двадцати одного года не так уж и плохо, некоторые умирают и раньше.

Энтони прекрасно знал, почему он оставил Марию Россо и зашел в кабинет. Ни один нормальный человек не смог бы устоять перед её обаянием. Её формы были пышные, голос опьянял. Но даже когда он проводил рукой по этим шелковым соболиным волосам, полным надутым губкам и роскошному телу, он знал, что использует её.

Он не чувствовал за собой никакой вины, что будет использовать её для получения своего собственного удовольствия. Дело в том, что и она использует его. По крайней мере, у нее будет компенсация, состоящая из подаренных украшений, ежеквартального пособия и арендной платы за фешенебельный городской дом, в фешенебельной (но не слишком) части города.

Хотя, на самом деле, он чувствовал себя неловко, он был жутко раздражен и с трудом сдерживался, пытаясь не стукнуть кулаком по стене, он хотел использовать Марию, чтобы избавиться от этого жуткого эротического кошмара с участием Кэйт Шеффилд.

Ему не хотелось снова мучаться и просыпаться в холодном поту, знаю, что причина заключается в Кэйт Шеффилд. Он хотел погрузиться в другую женщину так, чтобы этот сон полностью выскочил из его памяти и растворился в небытие.

Господь знал, что он никогда не собирался и не хотел превратить свое эротическое сновидение в явь. Ему даже не нравилась Кэйт Шеффилд. От мысли оказаться с ней вместе в постели его прошибал пот, хотя от этого все его тело ныло от желания.

Нет, единственная возможность, при которой сон может сбыться, если он будет в горячительном бреду от лихорадки и, возможно, она тоже; или они оказались вместе на необитаемом острове; или были приговорены к смертной казни…

Он остановил себя, нет, это просто не случиться и все.

Но, проклятый ад, эта женщина, должно быть, околдовала его. Не было никакого другого объяснения его мечтательному сну, нет, точнее кошмару, и, кроме того, даже сейчас ему казалось, что он чувствует её аромат. Этот раздражающий его аромат лилий и чистоты, этот околдовывающий его аромат, который он почувствовал в Гайд-парке на прошлой неделе.

Он наливал в стакан, самое лучшее виски для Марии Россо, одной из немногих знакомых ему женщин, умевших оценить и виски, и опьяняющую страсть. И все что он мог ощущать, это был проклятый аромат Кэйт Шеффилд. Он знал, что она в доме, и был почти готов за это убить мать.

— Все в порядке? — позвала его Мария.

— Все отлично, — отозвался он, и его голос даже ему показался напряженным. Он начал что-то насвистывать, он всегда так делал, чтобы успокоиться. Он взял стаканы и шагнул обратно. Но опять почувствовал этот проклятый аромат. Он мог поклясться, что это был аромат лилий. И мыла. Лилии были интригующе, но чистота и свежесть имели смысл. Практические женщины, типа Кэйт Шеффилд, наверное, очень часто принимают ванну.

Он заколебался и вместо своего обычного широкого шага, сделал небольшой шажок. Он не мог отыскать источник запаха и стал медленно оборачиваться, принюхиваясь в этот момент. Здесь не могло быть лилий, но, тем не менее, он их чувствовал.

И затем он увидел её.

Под его столом.

Это было невозможно. Это просто кошмар. Ему просто померещилось, надо закрыть и открыть глаза, и она исчезнет.

Он несколько раз мигнул. Она не исчезала.

Наиболее бесящая его, раздражающая и дьявольская женщина во всей Англии, Кэйт Шеффилд, сидела на корточках под его столом.

Было удивительно, как он не выронил виски.

Их глаза встретились, и он увидел, как её темные глаза расширяются в испуге и панике. Отлично, подумал он. Она должна быть напугана. Он собирался прибить её в её проклятом убежище под проклятым столом в проклятой комнате.

Какого черта, она здесь делает? Она не окунула его в грязную воду озера достаточно для её кровожадного духа? Разве она не рада, что его попытки ухаживать за её сестрой зашли в тупик? Она, что, собирается еще и шпионить за ним?

— Мария, — произнес он мягко, медленно идя к столу, пока не наступил на руку Кэйт Шеффилд. Он не наступил сильно. Но все же услышал её писк. Он получил огромное удовольствие, услышав его.

— Мария, — повторил он, — Я внезапно вспомнил одно срочное дело, с которым необходимо разобраться немедленно.

— Это необходимо сделать ночью? — спросила она с сомнением.

— К сожалению, да. Его нужно сделать незамедлительно. Уууф!

Мария моргнула. — Что с вами? Ты что-то проворчал?

— Нет, — солгал Энтони, стараясь нормально выговорить слово. Кэйт сняла перчатку. И схватив его за колено, запустила свои когти прямо через его бриджи в его кожу. Очень больно.

Наверное, это её ногти, но он опасался, что это могли быть её зубы.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросила Мэри.

— Все… в полном… — в этот момент когти Кэйт продвинулись выше, нет, не выше, а дальше внутрь его ноги. — Порядке!!! — последнее слово он буквально выкрикнул с каким-то завыванием, маша ногой, и пиная что-то под столом. Он подозревал что, это был живот Кэйт.

Обычно, Энтони умер бы от стыда, ударив женщину, но это, казалось ему исключением из правил.

Фактически, он получил не так уж и мало удовольствия, пнув её.

Ведь, в конце концов, она продырявила или прокусила ему ногу.

— Позвольте, я провожу вас, — сказал он Мэри, пытаясь стряхнуть Кэйт со своей лодыжки.

Но глаза Мэри засветились любопытством, и она сделала несколько шагов по направлению к нему.

— Энтони, у вас, что там какое-то животное сидит под столом?

Энтони не удержавшись, расхохотался: — Можно сказать и так.

Кэйт стукнула его кулаком по ноге.

— Это ваша собака?

Энтони хотел ответить утвердительно, но все же он не был таким жестоким. Кэйт, вероятно, оценила его такт и отпустила его ногу. Энтони тут же воспользовался этим, и быстро встал из-за стола.

— Я буду непростительно груб, — спросил он, подходя к Марии и беря её за руку, — если отведу вас в музыкальную комнату, а сам вернусь сюда?

Она рассмеялась, издав низкий хриплый смех.

— Я взрослая женщина, милорд. Я верю, я смогу держаться с вами на расстоянии.

— Вы прощаете меня?

Она пошла к двери, и, обернувшись, сказала:

— Нет, такой женщины, которая не простила бы вас за вашу улыбку.

— Вы удивительная женщина, Мария Россо.

Она снова засмеялась.

— Но, очевидно, не достаточно удивительная.

Она вышла за дверь, Энтони захлопнул дверь за ней и тут же запер её на ключ.

— Вы, — прогрохотал он, подскочив к столу. — Вылезайте! Сейчас же!

Когда Кэйт, по его мнению, не слишком быстро постаралась вылезти из-под стола. Он схватил её за плечи и поставил на ноги.

— Объясните, какого черта, вы тут делали? — прошипел он.

Ноги Кэйт подогнулись, так как она долго просидела на корточках, и она схватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Это был несчастный случай, — произнесла она.

— Забавно, с какой изумительной частотой эти слова вылетают из вашего ротика.

— Это правда! — горячо возразила она. — Я сидела в зале и — она сглотнула.

Он сделал шаг вперед и теперь находился слишком близко.

— Я сидела в зале, — снова сказала она, на этот раз хрипловатым голосом. — И увидела вас. Я только хотела избежать встречи с вами.

— Вы хотели избежать встречи со мной, вторгшись в мой личный кабинет?

— Я не знала, что это ваш кабинет. Я…— у нее перехватило дыхание.

Он переместился еще ближе, чистые лацканы его смокинга, почти касались лифа её платья. Она знала, что такая близость была преднамеренной, хотя, наверное, он стремился напугать её даже больше, чем совратить. Но ничего не могла поделать с бешеным стуком своего сердца.

— Я думаю, вы все-таки знали, что это мой кабинет, — проговорил он, подняв руку и указательным пальцем мягко проведя по её щеке.

— Возможно, даже, вы не хотели меня избегать.

Кэйт судорожно сглотнула, сердце стучало, как бешенное, и она безуспешно пыталась восстановить свое потерянное самообладание.

— Мммм? — его палец скользнул по её подбородку.

— Что вы скажете на это?

Губы Кэйт раскрылись, но она не могла сказать не слова, даже если её жизнь будет зависеть от этого.

На руках его не были надеты перчатки — он, должно быть, снял их во время свидания с Марией — и ощущение прикосновения пальцев к её коже было настолько мощным, что казалось, он полностью управлял её телом. Она дышала, когда он останавливался, прекращала дышать, когда он водил пальцем по её коже. Он не сомневалась, что её сердце, бьется в такт с его пульсом.

— Возможно, — хрипло прошептал он, наклоняясь так близко, что его дыхание касалось её губ. — Вы желали кое-что ощутить.

Кэйт попыталась потрясти головой, но её мышцы отказывались повиноваться.

— Вы уверены?

В этот момент её шея предала её и сделала небольшой кивок. Он сладко улыбнулся, и они оба поняли, что он победил.

Глава 7

Также посетили музыкальный вечер леди Бриджертон: миссис Фезерингтон и три её старшие дочери (Прюденс, Филиппа и Пенелопа, ни одна из них не была одета в цвета, которые ей бы подходили); мистер Найджел Бербрук (который как всегда говорил чересчур много, но, как не странно, Филиппа Фезерингтон выглядела заинтересованной); миссис Шеффилд, и конечно, мисс Катерина Шеффилд.

Ваш автор уверен, что приглашение Шеффилдов, включало и мисс Эдвину Шеффилд, но на вечере её не было видно.

Лорд Бриджертон казался в прекрасном настроении, несмотря на отсутствие мисс Эдвины Шеффилд, а вот его мать выглядела сильно разочарованной.

Брачные намерения леди Бриджертон поистине грандиозны. И, конечно же, у нее теперь освободились руки, после того, как её старшая дочь вышла замуж за герцога Гастингса

Светская хроника Леди Уислдаун, 27 апреля 1814

Энтони казалось, что он сошел с ума. Не было никакого другого объяснения. Он намеривался напугать её, дать ей понять, что она может и не надеяться пытаться вмешиваться в его дела, и вместо этого…

Он поцеловал её.

На уме у него сначала было одно запугивание, он придвигался к ней все ближе и ближе, видя, как паника и ужас охватывают её. Она не знала, что значит, когда от близости мужчины повышается температура тела, когда её дыхание смешивается с его дыханием. Она бы не распознала первые признаки желания. Она не поймет, почему её бросает в жар. А температура у нее и впрямь повысилась, и дыхание стало неровным и прерывистым. Он видел это по её лицу.

Но она, невинная девочка, никогда бы не увидела то, что сразу же приметил его опытный взгляд.

Все что она поняла, было то, что он стоял чересчур близко к ней, был более сильный и мощным, и то, что она совершила ужасную ошибку, пробравшись в его святое убежище.

Он собирался остановиться в дюйме от неё и оставить её взволнованной и затаившей дыхание. Но когда расстояние между ними стало столь ничтожно мало, напряжение возросло в сто крат.

Её аромат был таким соблазнительным, а её хриплое дыхание так возбуждало его.

Но острое желание, которое он надеялся, возникнет только у нее, внезапно пронзило и его, проходя теплой волной по всему его телу, от макушки до кончиков пальцев.

И неожиданно палец, которым он касался её щеки, только для того, чтобы помучить её, превратился в руку, держащую её затылок и прижимающую её губы к его губам во вспышке ярости и страсти.

Она задохнулась, и он воспользовался этим, чтобы просунуть свой язык между её губ и насладиться теплой невинностью её рта. Она была напряженна в его руках, но, почувствовав что-то еще, он прижал еще сильнее к себе мягкое женское тело, а его рука, спустившись с её спины, оказалась на нежном изгибе её ягодиц.

— Это безумие, — прошептал он, но не сделал никакой попытки отпустить её.

Она в ответ издала бессвязный перепуганный стон, и её тело обмякло в его руках, позволяя ему все сильнее её прижимать к себе. Он знал, что должен немедленно остановиться; он знал, что будет проклинать потом эти объятия; но его разгоряченная кровь бешено стучала в жилах, а она была такой … такой…Такой мягкой. Такой безумно желанной.

Он простонал, его губы оторвались от её, чтобы попробовать на вкус нежную кожу её шеи. Было что-то такое в ней, что она полностью удовлетворяла запросы его тела, как никакая другая женщина. Казалось, его тело что-то такое открыло в ней, что мозг попросту пропустил.

Что-то в ней было необходимо ему. Она чувствовалась необходимой. Её запах был необходим. Необходим её вкус. И он знал, что если он освободит её от всех этих одежд и возьмет здесь на ковре она, лёжа под ним, займет именно то необходимое и нужное место.

В голову Энтони пришло, что когда Кэйт Шеффилд не спорит с ним, то, черт подери, она самая прекрасная и желанная для него женщина во всей Англии.

Её руки, находившиеся в плену в его объятиях, медленно высвободились, и она нерешительно обняла его. Затем её губы дернулись, это было маленькое, почти незаметное, движение, но она определенно поцеловала его в ответ.

Низкое торжествующее рычание вырвалось изо рта Энтони, и он снова поцеловал её, поцеловал смело и отчаянно, продолжая целовать до тех пор, пока она не ответила на поцелуй.

— О, Кэйт, — простонал он, прижимая её к столу. — Какая ты вкусная.

— Бриджертон? — её голос был дрожащим и звучал так, будто бы она хотела спросить еще что-то.

— Не говори ничего. Независимо оттого, что мы делаем, просто молчи.

— Но…

— Ни слова, — прервал он её, отодвигаясь и проводя пальцем по её дрожащим губам. Он ни за что не хотел разрушить очарование этого момента, какими-нибудь словами.

— Но я, — она положила ему руки на грудь, оттолкнула его и вывернулась из его объятий, покидая его задыхающейся и взволнованной.

Энтони выругался.

Кэйт отбежала не особо далеко от него, но так, чтобы быть вне пределов досягаемости его рук, к высокому деревянному стулу. Она забежала за стул и, держась за спинку стула, подумала, что эта хорошая идея стоять позади стула.

Виконт, однако, не выглядел в хорошем расположении духа.

— Почему вы это сделали, — спросила она, её голос звучал так негромко, что походил на шепот.

Он пожал плечами, неожиданно став менее сердитым и раздраженным.

— Потому что я хотел этого.

Кэйт только удивленно глянула на него, неспособная поверить, что на такой сложный вопрос он ответил так просто. Не выдержав, она выпалила:

— Но вы же не могли хотеть.

Он улыбнулся. Медленно. — Но я очень сильно хотел.

— Но я же вам даже не нравлюсь!

— Да, это так, — согласился он.

— Вы ответил мне на поцелуй, — сказал он мягко, — хотя не верите, что я могу хотеть вас, и в тоже время, вы мне не нравитесь.

Щеки Кэйт окрасились позорным румянцем. Она ответила на его проклятый поцелуй, и ненавидела себя, в этот момент, за это, почти так же, как его.

Но он не должен насмехаться над ней. Так делают только хамы. Она схватилась за спинку стула так, что побелели пальцы на руках, используя стул, не только как защиту от Бриджертона, но и как некоторое препятствие, не дающее броситься вперед и нанести ему увечья.

— Я не собираюсь позволить вам жениться на Эдвине, — сказала она очень низким голосом.

— Нет, — произнес он, медленно к ней перемещаясь, до тех пор, пока между ними не остался один стул. — Я ни за что не поверил бы в это.

Её подбородок взлетел вверх. — И я не собираюсь выходить за вас замуж.

Он положил руки на подлокотники, нагнулся вперед так, что между ними осталось только пара дюймов, и произнес: — Я не помню, чтобы спрашивал вас об этом.

Кэйт отпрянула назад и воскликнула: — Но вы только что поцеловали меня!

Он рассмеялся нагло и вызывающе.

— Если бы я предлагал жениться на каждой женщине, которую поцеловал, я бы давно был бы в тюрьме за многоженство.

Кэйт, почувствовав, что задрожала, снова ухватилась за спинку стула.

— Вы сэр, — она почти выплюнула эти слова, — самый, что ни есть, бесчестный человек.

Его глаза сверкнули, и, протянув руку, он крепко схватил её за подбородок, вынуждая смотреть прямо в его глаза.

— Это, — он произнес смертельно опасным голосом, — совсем не так. И если бы вы были мужчиной, я бы вызвал вас на дуэль.

Кэйт оставалась в этом положение довольно долго, глаза её смотрели прямо в его, а кожа горела от прикосновений его пальцев. Наконец, она сделала то, что поклялась никогда не делать, она попросила его:

— Пожалуйста, — жалобно прошептала она, — позвольте мне уйти.

Его рука внезапно отпустила её подбородок.

— Примите мои извинения, — голос, казалось, звучал с небольшим … удивлением?

Нет, это невозможно. Ничто, не способно удивить этого человека.

— Я не хотел обидеть вас, — добавил он мягко.

— Не хотели?

Он сделал небольшой кивок.

— Нет. Устрашить, напугать, да. Но, не обидеть.

Кэйт шагнула немного назад на нетвердых ногах.

— Вы просто жалкий повеса, — сказала она, сильно желая, чтобы её голос был более презрительным и менее дрожащим.

— Я знаю, — сказала он, пожимая плечами; в его глазах появились искорки смеха, — Это в моем характере.

Кэйт сделала еще один шаг назад. У нее не хватало сил не отставать от резких изменений его настроения. — Я ухожу.

— Идите, — вежливо сказал он, махнув в сторону двери.

— Вы не сможете остановить меня.

Он улыбнулся. — Я не могу даже мечтать об этом.

Она начала медленно двигаться задом к двери, опасаясь, что если она отведет от него глаза даже на секунду, он схватит её. — Я ухожу, — снова сказала она.

Но когда её рука находилась в дюйме от дверной ручки, он внезапно сказал:

— Я надеюсь увидеть вас снова, когда пошлю приглашение Эдвине.

Кэйт побледнела. Она не могла видеть свое лицо, но впервые в жизни почувствовала, как от него отхлынула кровь.

— Вы говорили, что постараетесь оставить её в покое, — обвиняющее сказала она.

— Нет, — сказал он, нагло усмехаясь, — Я сказал, я не думаю, что вы “позволите” мне жениться на ней. Хотя это не имеет никакого смысла, поскольку я не позволю вам управлять моей жизнью.

Кэйт почувствовала комок в горле.

— Но вы не можете хотеть жениться на ней. После того, как вы…после того, как я…

Он сделал несколько медленных шагов в её сторону, выглядя как кот, обожравшийся сливок.

— После того, как вы поцеловали меня?

— Я не… — но слова застряли в её горле, поскольку это была очевидная ложь. Не она, конечно, первая начала целовать, но, в конце концов, она приняла в этом участие и отвечала на его поцелуи.

— Ох, перестаньте, мисс Шеффилд, — сказал он, выпрямляясь и скрещивая руки, — Давайте, выясним отношения. Мы не нравимся друг другу очень сильно, это верно. Но я уважаю вас, хотя у вас довольно извращенный ум, но, по крайней мере, я могу сказать, что вы никогда не лжете.

Она промолчала. Действительно, что можно сказать? Как реагировать на предложение, содержащее слова: “уважение” и “извращенный ум”?

— Вы поцеловали меня в ответ, — сказала он с небольшой улыбкой удовлетворения. Я готов признать, что с не очень большим энтузиазмом, но это лишь вопрос времени.

Она потрясла головой, не веря в то, что она слышит.

— Как вы можете мне говорить такие вещи и заявлять при этом, что собираетесь жениться на моей сестре?

— Это немного помешает перетянуть вас на свою сторону, но я действительно собираюсь жениться на ней, — прокомментировал он задумчивым голосом, так будто обдумывая покупку новой лошади или шейных платков, которые носил.

Возможно, это был случайный жест или привычка, но он задумчиво погладил свой подбородок.

Но что-то вспыхнуло в Кэйт, и, не раздумывая, она бросилась в его сторону, собрав ярость всего мира в своей душе. Она бросилась ему на грудь, молотя по ней кулачками.

— Вы не когда не женитесь на ней! — выкрикнула она, — Вы слышите меня? Никогда!!!

Он поднял одну руку, отражая сыпавшиеся удары в лицо.

— Я не глухой, — проговорил он.

Затем он умело схватил её руки за запястья и удерживал их неподвижно, в то время как её тело буквально тряслось от гнева.

— Я не позволю сделать вам её несчастной! Я не позволю разрушить ей жизнь! — прокричала она.

— Она сама доброта, чистота и невинность. Она заслуживает гораздо лучшего мужчину, чем вы.

Энтони в упор рассматривал её, его глаза смотрели на её лицо, он был просто восхищен её красотой и силой. Её щечки раскраснелись, её глаза сияли, он с трудом удерживалась от слёз; он почувствовал вспыхнувшее желание, и чуть было не уверился в том, что он худший из людей.

— Мисс Шеффилд, — произнес он мягко, — Я верю, что вы любите свою сестру.

— Конечно, я её люблю! — вспыхнула она, — Почему я прилагаю такие усилия, чтобы удержать вас от неё? Вы думаете, что я делаю это ради развлечения? Я уверяю вас, милорд, есть гораздо более увлекательные вещи, чем быть пленницей в вашей кабинете!

Он резко отпустил её запястья.

— Я могу подумать, — произнесла она с сопением, потирая покрасневшие запястья, — Что моя любовь к Эдвине, эта единственная черта моего характера, которую вы понимаете. Вы, кто так преданы своей семье.

Энтони ничего не сказал, только стоял и смотрел на нее. Возможно, в ней сокрыто гораздо больше, чем он первоначально оценил.

— Если бы вы были братом Эдвины, — сказала она со смертельной ясностью, — Вы бы позволили ей выйти замуж за такого человека, как вы?

Он молчал достаточно долго для того, чтобы тишина зазвенела у него в ушах.

Наконец, он ответил: — Это к делу не относиться.

Только благодаря своей выдержке, она не усмехнулась. Она не издевалась и не насмехалась над ним. Когда она заговорила, её слова были тихи и спокойны:

— Я думаю, я все же получила ответ на свой вопрос.

Она развернулась и пошла к двери.

— Моя сестра, — сказал он достаточно громко, чтобы заставить её остановиться, — Вышла замуж за герцога Гастингса. Вы знакомы с его репутацией?

Она сделала паузу, но не повернулась.

— Предполагается, что его жена знает об его репутации.

Энтони рассмеялся.

— Значит, вы не знакомы с его репутацией. По крайней мере, с той, что была до женитьбы.

Кэйт медленно обернулась к нему

— Если вы пытаетесь убедить меня, что бывшие повесы становятся лучшими мужьями, то это безуспешно. Именно в этой комнате, пятнадцать минут назад, вы сказали Марии Россо, что не видите по какой причине, не могли бы содержать любовницу, женившись.

— Я полагаю, что это возможно тогда, когда не влюблен в собственную жену.

Забавный негромкий звук раздался из её носа, не очень похожий на фырканье и совсем не похожий на выдох, но, тем не менее, ему стало ясно, что она не выказывает к нему никакого уважения.

Со смешинками в глазах она спросила:

— А вы любите мою сестру, лорд Бриджертон?

— Конечно, нет, — ответил он. — Я никогда бы не оскорбил вас, сказав иначе.

— Но, — сказал он громко, не давая себя прервать, зная, что она непременно попробует это сделать, — Я знаком с вашей сестрой всего неделю. Но у меня нет причин сомневаться в том, что я не смогу полюбить её, когда мы проживем хотя бы несколько лет в браке.

Она скрестила руки: — Почему же я не могу поверить вам?

— Я не знаю, — пожал плечами он.

Но он знал, основная причина, по которой он выбрал Эдвину себе в жены, была то, что он никогда не влюбиться в неё. Она ему нравилась. Он уважал её. Он был уверен, она будет превосходной матерью его наследникам, но он никогда не полюбит её. Проще не могло быть.

Она потрясла головой, и он заметил разочарование в её глазах. Разочарование, из-за которого он почувствовал себя отвратительным типом.

— Я не думала, что вы еще и лжец, — спокойно произнесла она, — Повеса, мошенник, возможно, много еще чего похуже, но я никогда не думала, что вы лжец.

Что-то неприятно сжалось у него в груди, и ему захотелось наброситься на неё, обидеть, ранить её чувства, чтобы, по крайней мере, показать, что она не имеет над ним власти и не может сильно ранить его.

— Мисс Шеффилд, — произнес он, медленно растягивая слова, — Вы не сможете далеко уйти без этого.

Прежде чем она что-нибудь поняла, он сунул руку в карман, достал ключ, показал его ей, и бросил ключ в её направлении, намеренно целясь ей под ноги. Не предупрежденная, она не ожидала этого от него и потому, когда попыталась поймать ключ, её руки звонко хлопнули друг о друга, поймав воздух. Раздался глухой звук падения ключа на ковер. Она некоторое время стояла, непонимающим взглядом уставившись на ключ. Он почувствовал момент, когда она поняла, что он вовсе не хотел, чтобы она поймала ключ.

Она продолжала неподвижно стоять на том же самом месте, только медленно подняла на него глаза. Они сверкали ненавистью и еще чем-то худшим.

Презрением.

Энтони почувствовал, будто его ударили в живот. Он с трудом справился со смешным желанием броситься вперед, поднять ключ, стоя на коленях вручить этот ключ ей, и долго извиняться за свое жуткое поведение и вымаливать прощение.

Но он ничего не сделал. Он не хотел исправлять этот проступок; он не хотел, чтобы она улучшила свое мнение о нем.

Поскольку та неуловимая искра, от которой может загореться костер любви, так заметно отсутствовала в отношениях с её сестрой, сейчас горела так ярко, что казалось, будто все происходит днем.

И ничто не могло его ужаснуть сильнее.

Кэйт еще долго стояла, очевидно, не желая становиться перед ним на колени, хотя ей нужен был ключ, дающий ей столь желанное спасение.

Энтони вынудил себя улыбнуться, опуская взгляд вниз на ключ и заново поднимая его, чтобы посмотреть её в лицо.

— Разве вы не хотите уйти, мисс Шеффилд, — сказал он, слишком спокойным голосом.

Он увидел, как задрожал у нее подбородок, как она судорожно сглотнула. Потом она резко присела и схватила ключ.

— Вы никогда, не женитесь на моей сестре, — поклялась она, произнося слова ледяным тоном, от которого заледенели его кости. — Слышите, никогда!

И затем с решительным щелчком замка, она открыла дверь и ушла.

Два дня спустя Кэйт все еще была в ярости. Не успокоило её и то, что на следующий после музыкального вечера день принесли большой букет для Эдвины с карточкой: С моими пожеланиями быстрого выздоровления. Прошлая ночь была тусклая и унылая без вашего светлого присутствия.

— Бриджертон.

Мэри только громко охала и ахала — как поэтически, она вздыхала, как чудесно, как очевидны слова этого милого человека. Но Кэйт знала правду. Записка являлась в большей степени оскорблением ей, чем комплементом Эдвине. Как же это мерзко, кипятилась, уставившись на записку, которая лежала на столе в гостиной, и, задаваясь вопросом, как можно представить это в виде несчастного случая, если записку найдут, порванной в клочья. Она не очень много знала об отношениях между мужчиной и женщиной, но готова держать пари на свою жизнь, то, что чувствовал виконт той ночью, у себя в кабинете, никак нельзя назвать скукой. Он, однако, еще не пригласил никуда Эдвину. Кэйт не могла понять почему, ведь, пригласить Эдвину, прокатиться в его экипаже, будет гораздо более сильным оскорблением в сторону Кэйт, чем эта записка в гостиной. В некоторые моменты, она льстила себе, думаю, это потому, что он боится столкнуться нос к носу с Кэйт, но она знала, что это очевидная ложь.

Этот человек не боится ничего. И меньше всего, плоскую, старую деву, которую он поцеловал, вероятно, из смеси любопытства, гнева и жалости. Кэйт подошла к окну, и выглянула на Милнер-стрит; не самое живописное место в Лондоне; но, по крайней мере, она прекратила пялиться на записку. Возможно, он поцеловал её из жалости, и это бесило её. Она молилась, чтобы во время того поцелую, гнев и любопытство перевесили жалость. Она подумала, что не перенесет этого, если он просто пожалел её тогда.

Но у Кэйт не оказалось много времени, чтобы обдумать, что было и чего не было в тот момент, потому что в это день — следующий день после цветов — пришло приглашение, гораздо более тревожащее её, чем любое, которое мог прислать лорд Бриджертон.

Присутствие Шеффилдов, было просто необходимо в загородном доме Бриджертонов, хотя казалось очень странно то, что леди Бриджертон устраивает два приема на одной и той же неделе.

Мать самого дьявола.

Не было никакого способа, с помощью которого Кэйт могла не ехать туда. Ничто не могло остановить появление Мэри с Эдвиной и Кэйт в загородном доме, за исключением, возможно, землетрясения, объединенного вместе ураганом и торнадо, но которые, вероятно, никогда не произойдут в Англии, но Кэйт все еще надеялась на ураган, хотя не было видно ни грозы, ни грома.

И Мэри, конечно, не собиралась оставлять Кэйт одну в Лондоне, предоставленную самой себе. Не стоит и говорить о том, что Кэйт не собиралась оставлять Эдвину один на один с виконтом.

А у виконта поразительная уверенность в себе. Он, возможно, поцеловал бы Эдвину, также как он поцеловал Кэйт, и Кэйт не сомневалась, что Эдвина не устоит перед его поцелуями. Она подумает, что это так романтично и влюбиться в него, не сходя с места.

Даже Кэйт было трудно сохранять голову в здравом уме, когда его губы прикоснулись к её. Во время этого момента, она позабыла про все. Она ничего не слышала, не видела и не чувствовала, кроме потрясающего ощущения его губ. Она хотела, нет, нуждалась в том, чтобы он заполнил пустоту, внутри неё.

Настолько, чтобы заставить леди забыть, что мужчина, поцеловавший её, ничего не стоящий хам.

Почти…но не совсем.

Глава 8

Как знает любой читатель, регулярно читающий эту колонку, в Лондоне имеются две партии, которые всегда настроены крайне враждебно к друг другу: Амбициозные Мамаши и Закоренелые Холостяки.

У Амбициозных Мамаш имеются дочери, достигшие брачного возраста. Закоренелые Холостяки не хотят выбирать себе жену.

Конфликт между ним должен быть понятен даже для тех, у кого работает половина мозгов, или другими словами, приблизительно половина читателя Вашего автора. Ваш автор не удостоился чести созерцать список гостей далекого загородного дома леди Бриджертон, но информирует дорогого читателя, что его источники указывают на то, что почти каждая приемлемая молодая леди, достигшая брачного возраста, приедет в Кент на следующей неделе. Это не удивляет никого.

Леди Бриджертон никогда не делала тайны из её желания видеть своих сыновей благоприятно женившимися. Это желание сделало её любимцем Амбициозных Мамаш, которые в отчаяние, считают, что братья Бриджертоны представляют собой худший тип Закоренелых Холостяков.

Если довериться книгам пари, то, по крайней мере, для одного из братьев Бриджертонов свадебные колокольчики зазвенят в этом году.

Хотя это и причиняет боль вашему автору, но ему придется согласиться с книгами пари (эти книги все написаны мужчинами, и таким образом безнадежно испорчены) и присоединится к предсказанию.

У леди Бриджертон скоро появиться невестка. Но кто она и за какого из братьев выйдет замуж? —

Ах, дорогой читатель, все еще только предполагают.

Светская хроника Леди Уислдаун, 27 апреля 1814

Неделю спустя Энтони был в Кенте, в своем личном кабинете, ожидая начала приема в загородном доме матери. Он посмотрел список гостей. Не было никаких сомнений в том, что его мать решила устроить этот прием с одной единственной целью, и это цель была: заставить жениться одного из её сыновей, предпочтительно его. Обри-Холл, наследственное земельное владение Бриджертонов будет заполнен до краев приемлемыми молодыми леди, брачного возраста, одна прекраснее другой, и наверно, еще более пустоголовыми, чем в прошлый раз. Для увеличения численности леди, его мать даже пригласила определенное число молодых джентльменов, но, конечно, все из них были менее богаты, менее красивы и менее знатны, чем её сыновья, и к тому же, лишь немногие из них были холостяками.

Никто, подумал Энтони с сожалением, не узнает всех этих тонкостей и хитростей его матери. Особенно тогда, когда они влияют на благополучие (в её понимании) её детей.

Он не удивился, когда увидел, что приглашение было расширено миссис Шеффилд. Его мать несколько раз последнее время упоминала, как ей понравилась миссис Шеффилд. И он был вынужден несколько раз слушать её теорию: У хороших родителей бывают только хорошие дети, и он не мог, не понимать, что это могло означать.

Он даже почувствовал некоторое удовлетворение, увидев имя Эдвины в гостевом списке. Он стремился к этому и получил это. Он почувствовал небольшое беспокойство, по поводу Кэйт, но оно казалось незначительным по сравнению с трудностью подыскивания другой подходящей невесты.

Которую Энтони не хотел выбирать. Как только Энтони принял решение — в данном случае, жениться — он не видел причин в необходимости промедления из-за ухаживания.

Промедление необходимо было тем, кто еще долго намеревался жить. Энтони умудрялся избегать свадебных колокольчиков, почти десятилетие, но теперь, когда он принял решение жениться и выбрал невесту, не было никакого смысла в этой задержке.

Жениться, завести детей и умереть. Такова жизнь благородного английского дворянина, даже того, чей отец и дядя неожиданно умерли в возрасте тридцати восьми и тридцати четырех лет соответственно.

Становилось ясно, все, что он мог сделать в данном случае — это лишь стараться избегать Кэйт Шеффилд. Также, вероятно, все же стоило принести ей свои извинения.

Это было совсем нелегко, поскольку ему не хотелось унижать перед этой женщиной, но в последнее время еле слышный шепот его совести превратился буквально в рёв, он знал, что, по крайней мере, она заслужила слова: “я сожалею”.

Она, вероятно, заслуживала гораздо большего, но ему не хотелось задумываться над этим. Не стоит и говорить о том, что если он не пойдет и не извиниться перед ней, то союз между ним и Эдвиной будет возможен, только через её труп.

Сейчас было как раз время действовать. И если на свете было бы лишь одно романтическое место, им непременно был бы Обри-Холл. Построенный в начале семнадцатого столетия из желтого теплого камня, он удобно располагался на зеленой лужайке, окруженный шестьюдесятью акрами парка, десять из которых были цветущими садами. Позже летом вырастут розы, а сейчас земля была покрыта коврами из гиацинтов и блестящих тюльпанов, которые его мать заказывала из Голландии. Энтони внимательно посмотрел в окно, где древние вязы величественно росли вокруг дома. Они закрывали дом, и ему нравилось думать, что этот дом являлся частью окружающей его природы и памятником богатству, положению и власти. Он вспомнил несколько водоемов, ручьев, бесчисленное множество холмов, каждый с его собственными воспоминаниями детства.

И его отец.

Энтони закрыл глаза и вздохнул полной грудью. Он любил приезжать в Обри-Холл, но знакомые места и запахи напоминали ему отца настолько ярко, что это было почти болезненно. Даже сейчас, когда прошло двенадцать лет после смерти Эдмунда Бриджертона, Энтони все еще ожидал увидеть его появление из-за угла с криками радости одного из младших Бриджертонов, который ехал на плечах отца.

Эта картина, появившаяся в его воображении, заставила его улыбнуться. Ребенок на плечах отца мог быть и мальчиком, и девочкой; отец не делал различий между своими детьми. Но независимо оттого, кто занимал желанное место на верху мира, их всегда преследовали крики няни, требующей прекратить это безобразие, и утверждавшей, что место ребенка в детской, а не на шее отца.

— Ох, отец, — прошептал Энтони, глядя на портрет Эдмунда Бриджертона, который висел над камином. — Как же мне хотя бы приблизиться к твоим достижениям? Отцу с легкостью удавалось управлять жизнью всего семейства с любовью и смехом, со всем тем, что так часто отсутствовало в жизни обычного аристократа.

Энтони, отвернувшись от портрета отца, подошел к окну и посмотрел, как к дому прибывают различные экипажи. В полдень поток экипажей почти не прерывался, и каждый экипаж нес новую молодую леди, глаза который счастливо сверкали, оттого что именно она получила столь желанное приглашение со стороны леди Бриджертон.

Леди Бриджертон не часто устраивала приемы в своем загородном доме. Когда же это случалось, это всегда было главное событие сезона.

Стоит сказать, что после смерти Эдмунда долгое время, никто из Бриджертонов не приезжал в Обри-Холл. Энтони предполагал, что его мать, как и он не может вынести, связанных с этим домом воспоминаний. У младших Бриджертонов было немного воспоминаний об этом месте, тем более что вскоре они переехали жить в Лондон. Они, конечно, не помнят долгих прогулок по полям, рыбалки, домика на дереве и многих других вещей.

Гиацинта, которой сейчас только одиннадцать, так и не узнала любящих рук отца. Энтони, как мог, старался заменить ей отца, но знал, что лишь он жалкое его подобие.

С тяжелым вздохом, Энтони, встав напротив окна, пытался решить хочется ли ему пить виски или нет. Он, не о чем, не думая, уставился вдаль, когда на глаза ему попался экипаж, гораздо потрепаннее, чем проезжавшие до этого. Не то, чтобы он был совсем старым и никчемным. На вид он был крепким и добротно сделанным, просто ему не хватало блеска и золоченых украшений, которые были на других экипажах. Он так же так трясся и подпрыгивал, что, вряд ли внутри там было сильно комфортно.

Это Шеффилды, понял Энтони. Все остальные в списке гостей, являлись семьями с достаточным благосостоянием.

Только Шеффилды были вынуждены нанять себе экипаж на сезон. Он убедился в этом окончательно, когда к экипажу бросился лакей Бриджертонов, одетый в черно-синюю ливрею, и из открытой дверцы появилась Эдвина Шеффилд, выглядящая прекрасным видением, в своем бледно-желтом дорожном платье и соответствующей шляпе. Энтони не был достаточно близко, чтобы разглядеть её лицо, но его было достаточно легко вообразить. Её щечки должно быть мягкие и нежные, а в изящных глазах отражается безоблачное небо. Следующей показалась миссис Шеффилд.

Когда она стала рядом с Эдвиной, он понял, как хорошо они напоминают друг друга. Они были одинаково изящны и миниатюрны, когда говорили, одинаково держали себя, одинаково склоняли голову. Энтони подумал, что красота Эдвины не должна увянуть. Это хорошая черта в жене, хотя — он бросил быстрый взгляд на портрет отца — он не сможет увидеть её постаревшей.

И, наконец, из экипажа вышла Кэйт.

Энтони осознал, что он неожиданно задержал дыхание.

Она не двигалась, как Мэри и Эдвина. Они изящно опирались на руку лакея, аристократически выгибая запястья дугой. Кэйт с другой стороны, фактически, сама спрыгнула из экипажа на землю, не дожидаясь помощи лакея. Как только она оказалась на земле, она подняла лицо и пристально посмотрела на Обри-Холл. Все в ней было прямое, и Энтони не сомневался, если бы он близко заглянул в её глаза, то увидел бы так крайнюю решительность.

Правда, когда она увидит его, они наверно заполняться презрением и ненавистью.

Это было именно то, чего он заслуживал. Джентльмен не должен обращаться с леди так, как он вел себя с Кэйт Шеффилд, и надеяться на её расположение.

Кэйт повернулась к Мэри и Эдвине, и что-то сказала им, заставив Эдвину весело рассмеяться, а Мэри снисходительно улыбнуться.

Энтони понял, что он не часто видел их троих вместе. Они выглядели настоящим семейством, теплота и любовь, были заметны на их лицах, когда они разговаривали друг с другом. Это было особенно очаровательно, учитывая тот факт, что Мэри не приходилась матерью Кэйт.

У него были некоторые желания, которые, как он понял, сильнее обязательств по крови. Хотя, им не должно быть места в его жизни.

И лицо позади вуали его жены в его воображение, почему-то не напоминало Эдвину Шеффилд.

Кэйт ожидала, что Обри-Холл произведет на нее большое впечатление. Но не ожидала, что она будет так сильно очарована этим домом.

Ох, это было гораздо больше, чем-то, что она привыкла называть домом. Это загородное поместье больше походило на какой-то средневековый замок посреди зеленого пейзажа.

Обри-Холл казался удобным. Хотя, это было неподходящее слово для дома, состоящего из пятидесяти комнат. Но его причудливые башенки и бойницы делали его похожим на дом из сказки, особенно в полдень, когда солнце придавала его желтым камням красноватый отблеск.

В Обри-Холле не было ничего строгого и внушительного, и Кэйт это сразу же понравилось.

— Разве это не прекрасно, — прошептала Эдвина.

Кэйт кивнула.

— Достаточно прекрасно, чтобы вынести целую неделю здесь в компании этого ужасного человека.

Эдвина рассмеялась, Мэри что-то проворчала, но даже Мэри снисходительно улыбнулась.

— Вы не должны говорить так, Кэйт. Никогда не знаешь, кто тебя может услышать. И тем более, плохо так говорить о нашем хозяине, — проговорила Мэри, бросив быстрый взгляд на лакея, который пошел разгружать их багаж.

— Не волнуйся, он не услышал меня, — ответила Кэйт, — И, кроме того, я думала наша хозяйка — леди Бриджертон. Она прислала приглашение.

— Виконт владеет этим домом, — возразила Мэри.

— Очень хорошо, — громко сказала Кэйт, драматическим жестом махнув рукой в сторону Обри-Холла. — Когда я войду в этот благословенный дом, я не почувствую ничего кроме сладости и легкости.

Эдвина фыркнула.

— Это будет интересно посмотреть.

Мэри посмотрела на Кэйт искоса: — понятие “сладость и легкость” должно относится также и к садам.

Кэйт улыбнулась.

— Ладно, ладно, Мэри, я буду себя хорошо вести. Я обещаю.

— Ты лучше избегай встречи с виконтом.

— Я постараюсь, — пообещала Кэйт. Она намеривалась его избегать также долго, как он будет избегать Эдвину.

Лакей возник возле них.

— Если вы пройдете внутрь, — он сделал изящный жест в сторону дома, — Леди Бриджертон сможет поприветствовать вас.

Трое Шеффилдов немедленно повернулись и направились к передней двери. Они не спеша, подходили к дому, и тут Эдвина повернулась к Кэйт с вредной усмешкой и прошептала:

— Сладость и легкость, начинаются здесь, сестра.

— Если бы мы не были на людях, — пробормотала Кэйт, — Мне бы пришлось стукнуть тебя.

Леди Бриджертон была в прихожей и встречала гостей. Кэйт успела заметить юбки, предыдущих гостей, исчезнувшие за поворотом лестницы.

— Миссис Шеффилд, — произнесла леди Бриджертон, направляясь к ним, — Как чудесно снова увидеть вас. И мисс Шеффилд, — добавила она, повернувшись к Кэйт. — Я рада, что вы смогли присоединиться к нам.

— Очень любезно с вашей стороны было пригласить нас, — ответила Кэйт, — Это удовольствие — оставить город хотя бы на неделю.

— Вы сельская девушка, верно? — улыбнулась леди Бриджертон.

— Я боюсь, именно так. Лондон, конечно захватывающий город и непременно стоит его посетить, но я предпочитаю зеленые поля и свежий воздух сельской местности.

— Мой сын почти так же думает, как вы, — произнесла леди Бриджертон, — Он, конечно, проводит в городе много времени, но как мать, я знаю своего сына.

— Виконт? — с сомнением спросила Кэйт.

Он казался законченным повесой, а естественная среда обитания повес — город и чем крупнее, тем лучше.

— Да, Энтони. Мы жили почти все время здесь, когда он был маленьким. Мы, конечно, ездили в Лондон во время Сезона, так как я люблю посещать балы и приемы, но жили в Лондоне не больше нескольких недель. Только после смерти моего мужа, мы перенесли нашу основную резиденцию отсюда в город.

— Я сожалею о вашей потере, — проговорила Кэйт.

Виконтесса повернулась к ней с задумчивым выражением лица.

— Очень приятно от вас слышать. Он ушел много лет назад, но все еще тоскую о нем почти каждый день.

Кэйт почувствовала комок в горле. Она хорошо помнила, как Мэри и отец любили друг друга, и вспомнила, что её настоящая мать, как говорили, тоже любила. Неожиданно, она почувствовала себя очень грустно. У Мэри был её умерший муж, и у виконтессы тоже, и …

И возможно, ей стало грустно, больше всего оттого, что она никогда не узнает, какое это счастье, иметь настоящую любовь.

— Я сейчас, наверно, расплачусь, — неожиданно сказала леди Бриджертон, и, улыбаясь, повернулась к Мэри.

— Я, наконец, увижу вашу вторую дочь, которую до сих пор не видела.

— Не видели? — удивленно спросила Мэри, — Я думала, вы непременно должны были видеть её на каком-нибудь приеме. К сожалению, Эдвина была не в состоянии посетить ваш музыкальный вечер.

— Я, конечно, издалека видела вас, — сказала леди Бриджертон, ослепительно улыбнувшись Эдвине.

Кэйт не могла не заметить, как леди Бриджертон отнеслась к Эдвине. Не было никаких сомнений. Она решила, что Эдвина будет прекрасным дополнением к её семейству.

После нескольких минут любезной болтовни, леди Бриджертон предложила им чай, в то время как их багаж разнесут по комнатам, но они вежливо отказались, поскольку Мэри утомилась и хотела побыстрее лечь в постель.

— Как пожелаете, — сказала леди Бриджертон, подавая сигналы горничной. — Роза отведет вас к вашим комнатам. Обед будет в восемь. Могу ли я еще что-нибудь сделать для вас, прежде чем вы пойдете в свои комнаты?

Мэри и Эдвина покачали головами, и Кэйт уже хотела последовать их примеру, но в последнюю секунду выпалила: — Можно я задам вам вопрос?

Леди Бриджертон тепло её улыбнулась: — Конечно.

— Я заметила, когда мы проезжали, обширные цветочные сады. Не могла бы я осмотреть их?

— Вы тоже садовод? — спросила леди Бриджертон.

— Не очень хороший, — ответила Кэйт, но я восхищена цветами, по которым видна рука эксперта.

Леди Бриджертон покраснела.

— Я буду только счастлива, если вы исследуете мои сады. Они — моя гордость и радость. Я сейчас совсем немного вожусь с ними, но когда Эдмунд был жи… Она замолчала и прочистила горло.

— Я хотела сказать, когда я много времени проводила с ними, у меня руки были по локоть в грязи. И это приводило мою мать в бешенство.

— И садовника тоже, я думаю, — с улыбкой сказала Кэйт.

Леди Бриджертон рассмеялась.

— Да, действительно. Он ужасно сердился. Всегда говорил, что единственная вещь, которую женщины знают о цветах, это то, что их преподносят им в подарок. Но он так много знал о цветах и растениях, чем вы можете себе вообразить, так что я училась терпеть его.

— А он учился терпеть вас?

Леди Бриджертон усмехнулась.

— Нет, он так и продолжал с трудом меня переносить. Но меня это не останавливало.

Кэйт инстинктивно тепло улыбнулась этой женщине.

— Но не стану вас больше задерживать. Позвольте Розе отвести вас в ваши комнаты и осваивайтесь там. И мисс Шеффилд, — она обратилась к Кэйт, — если вы хотите, я попозже на этой неделе покажу вам мои сады. Я боюсь, я сейчас буду слишком занята приветствием устройством своих гостей. Но позже, я буду счастлива провести свое время с вами.

— Я этого очень хочу, заранее большое спасибо, — ответила Кэйт.

Затем она вместе с Мэри и Эдвиной последовала за горничной вверх по лестнице.

Энтони появился из-за немного приоткрытой двери, и подошел к матери.

— Это Шеффилдов, ты поприветствовала? — спросил он, прекрасно зная, что это так.

Но его кабинет располагался слишком далеко, чтобы услышать разговор четырех женщин. Потому он решил, что это был простой обмен любезностей.

— Да, действительно, это были Шеффилды, — ответила Вайолет, — Какая чудесная семья, ты не думаешь? Энтони только фыркнул.

— Я так довольна, что пригласила их.

Энтони ничего не произнес, снова послышалось фырканье.

— Я добавила их к списку гостей в последний момент.

— Я и не знал, — пробормотал он.

Вайолет кивнула. — Мне пришлось позвать еще трех молодых мужчин из этого округа, чтобы набрать ровное число пар вместе с Шеффилдами.

— Так что стоит ожидать прихода священника?

— И его брата, и даже его сына.

— Разве Джону не шестнадцать?

— Я была просто в отчаянии, — пожала плечами Вайолет.

Энтони обдумал складывающиеся положение. Видно, его мать, действительно, отчаянно хотела видеть Шеффилдов на этом приеме, раз пригласила шестнадцатилетнего паренька к ужину.

Не то, что в их доме детей не приглашали на общий ужин. Бриджертоны нарушали эту аристократическую традицию и ели всегда всей семьей в одной столовой. Когда Энтони в первый раз посетил своего молодого друга, он очень сильно удивился, когда увидел, что тот обедает в детской.

Но, тем не менее, прием гостей, есть прием гостей, и даже Вайолет не должна позволять сидеть детям за общим столом.

— Я так понимаю, ты знаком с обеими мисс Шеффилд, — сказала Вайолет.

Энтони кивнул.

— Я нахожу, что они обе просто восхитительны, — продолжала она, — За ними почти нет приданного, но я считаю, что при выборе невесты или жениха, богатство не так важно, как характер, конечно, если ты только не находишься в отчаянном положении.

— Если ты, — проговорил Энтони, — собралась указывать в мою сторону, то я пас.

Вайолет фыркнула и наградила его надменным взглядом.

— Я ничего не сказала такого, что позволило бы тебе насмехаться надо мной, сын мой. Я просто сказала правду. Ты должен ползать на коленях каждый день и благодарить своего создателя за то, что тебе не надо жениться на богатой наследнице. И ты можешь жениться на той, кто тебе понравиться. Большинство людей не имеют такой роскоши, как выбор жены, независимо от её благосостояния. Ты прекрасно это знаешь.

Энтони лишь улыбнулся.

— Так я должен благодарить свою мать или все-таки Создателя?

— Ты просто животное.

Он мягко приласкал её щеку.

— Животное, которое ты вырастила.

— Это была совсем нелегкая задача, — пробормотала она. — Я могу ручаться за это.

Он наклонился вперед и поцеловал её в щеку.

— Наслаждайтесь, приветствуя ваших гостей, Мама.

Она нахмурилась на него, но это было скорее для виду, в душе она очень любила своего старшего сына, своего первенца.

— Куда ты собрался? — спросила она его, увидев, что он уходит.

— Прогуляться.

— Правда?

Он обернулся, немного изумленный её вопросом.

— Да, прогуляться. А что, что-то не так?

— Нет, ничего, — ответила она, — Просто, после того как ты повзрослел, ты больше не прогуливался в нашем загородном поместье.

— Я не был в загородном поместье, с тех пор, как повзрослел, — прокомментировал он.

— Да, действительно, — согласилась она. — В таком случае, тебе стоит отправиться к нашим цветочным садам. Когда цветы только начинают распускаться, это просто захватывающе. Подобного, ты никогда не увидишь в Лондоне.

Энтони кивнул. — Увидимся за ужином.

Вайолет улыбнулась ему и помахала рукой, глядя, как он идет в свой офис. Тот располагался в углу здания и имел большие французские двери, выходящие на веранду.

Интерес старшего сына к Шеффилдам заинтриговал её. Теперь необходимо вычислить, какой из Шеффилдов он больше всего интересуется…

Примерно четверть часа спустя, Энтони прогуливался по цветочным садам своей матери, наслаждаясь противоречием теплого солнца и холодного бриза, когда услышал чьи-то шаги на близлежащей дорожке.

Это задело его любопытство. Гости осваивались в комнатах, у садовника был выходной. Откровенно говоря, он надеялся на одиночество. Он тихо направился к источнику звука, пока не достиг конца своей дорожки. Он глянул направо, затем налево, а потом он увидел… Её.

Почему он задавался вопросом, он приятно удивлен?

Кэйт Шеффилд, одетая в бледно-лавандовое платье, очаровательно гармонировала с ирисами и гиацинтами. Она стояла перед декоративной аркой, которая будет позже покрыта цветущими розовыми и белыми розами. Он увидел, как она ласково провела пальцами по какому-то цветку, название которого он не смог вспомнить, затем она наклонилась, чтобы понюхать Голландские тюльпаны.

— Они не пахнут, — произнес он, медленно направившись к ней.

Она вздрогнула и выпрямилась, затем обернулась, чтобы посмотреть на него. Заметив, что она узнала его голос, он почувствовал себя странно удовлетворенным.

Приблизившись к ней, он подошел к прекрасному красному соцветию.

— Они прекрасны и довольно редки в Англии, но, к сожалению, здесь они не пахнут.

Она молчала гораздо дольше, чем он ожидал, затем сказала:

— Я до этого никогда не видела тюльпанов.

Что-то заставило его улыбнуться

— Никогда?

— Растущими на земле, — объяснила она. — Эдвина получает огромное количество букетов круглый год. Но я никогда, фактически, не видела, как они растут.

— Они — любимые цветы моей матери, — сказал Энтони, нагибаясь и выдергивая один. — И, конечно, гиацинты.

— Конечно? — она с любопытством улыбнулась.

— Мама назвала мою самую младшую сестру Гиацинта, — сказал он, вручая ей цветок, — Или вы не знали этого?

Она покачала головой. — Я не знала об этом.

— Нас весьма интересно назвали, — проговорил он. — От Энтони до Гиацинты в алфавитном порядке. Но, может быть, я знаю о вас гораздо больше, чем вам известно обо мне.

(Anthony, Benedict, Colin, Daphne, Eloise, Francesca, Gregory, Hyacinth — Энтони, Бенедикт, Колин, Дафна, Элоиза, Франческа, Грегори, Гиацинта — A B C D E F G H — прим. переводчика)

Глаза Кэйт удивленно расширились от такого загадочного заявления, но все, что она сказала было:

— Это слишком хорошо для правды.

Энтони приподнял бровь

— Я потрясен, мисс Шеффилд. Я ожидал от вас более достойного ответа, что-то вроде “Мне достаточно о вас известно”.

Кэйт постаралась не делать лицо, такое же, какое скривил он, когда имитировал её, но у нее ничего не вышло.

— Я обещала Мэри хорошо себя вести.

Энтони громко рассмеялся.

— Достаточно странно, — пробормотала Кэйт, — Реакция Эдвины была такая же.

Он оперся рукой о декоративную арку, стараясь избежать шипов, и спросил:

— Мне безумно любопытно, что представляет собой ваше хорошее поведение?

Она пожала плечами, играя тюльпаном, который он подарил ей.

— Я ожидала, что буду избегать вас.

— Но вы не предполагали спорить с хозяином?

Она выстрелила в него взглядом.

— Проводилась некоторая дискуссия, а следует ли вас вообще считать хозяином? В конце концов, приглашения прислала ваша мать.

— Верно, — согласился он, — Но я владелец этого дома.

— Да, — пробормотала она, — Мэри сказала про это.

— И это убивает вас, не так ли?

— А вам это так приятно?

Он кивнул с улыбкой.

— Это не самая легкая вещь, — подразнил он её.

При этом он говорил так, будто у него на уме было что-то еще.

— Но также и не самая сложная, — произнес он.

— Вы мне не нравитесь, милорд, — выпалила она.

— Нет, — сказал он с улыбкой удивления, — Я и не думал, что я вам нравлюсь.

Кэйт почувствовала себя странно, почти такое же ощущение было у нее в его кабинете, перед тем, как он поцеловал её. Она почувствовал напряжение в своем теле, ладони стали горячие, а внизу живота возникло странное ощущение. Она инстинктивно, и возможно, из чувства самосохранения, сделала несколько шагов назад.

Он выглядел удивленным, словно прочитал её мысли.

Она поиграла цветком в руке, затем сказала:

— Вы не должны были срывать его.

— Вам необходимо было подарить тюльпан, сказал он, будто констатируя факт, — Совсем неправильно, что Эдвина получает все цветы.

Кэйт почувствовала благодарность, но постаралась скрыть её.

— Тем не менее, — сумела выговорить она, — Думаю, вашему садовнику не понравиться, что вы уничтожаете труды его работы.

Он дьявольски улыбнулся.

— Он обвинит в этом одного из моих младших братьев.

Она не смогла скрыть улыбку.

— Я не думала, что вы способны на такую нехорошую уловку, — произнесла она.

— Не думали?

Она потрясла головой.

— Мое мнение о вас снова упало еще ниже.

— Ох, — он обвиняющее потряс пальцем в её сторону, — Предполагается, что вы должны себя хорошо вести.

Кэйт оглянулась.

— Это ведь не считается, когда меня никто не может слышать, верно?

— Я могу вас слышать.

— Вы, безусловно, не в счет.

Он склонил голову в её сторону.

— Я думал, я единственный, кого вы должны учитывать в ваших расчетах.

Кэйт промолчала, не желая встречаться с ним взглядом. Всякий раз, когда она позволяла себе погружаться в бархатную глубину его глазах, ноги у нее становились ватными, и живот начинал себя как-то странно вести.

— Мисс Шеффилд? — тихо проговорил он.

Она подняла глаза. Большая ошибка. Внизу живота снова разлилось странное тепло.

— Почему вы искали меня? — спросила она.

Энтони выпрямился.

— Я не искал вас. Я был так же удивлен, увидев вас здесь, как и вы.

Хотя, подумал он язвительно, нечему тут удивляться. Он должен был догадаться, что у матери на уме, когда она спросила его, куда он идет. Она, фактически, направила его сюда, в эти цветочные сады. Но как же она смогла устроить его встречу с неправильной мисс Шеффилд? К тому же, она бы явно предпочла не Кэйт, а Эдвину видеть в качестве своей невестки.

— Но теперь, когда я нашел вас, — произнес он, — Я бы хотел кое-что вам сказать.

— Кое-что, что вы еще не сказали? — язвительно прокомментировала она, — Я и думать не могла.

Он проигнорировал её насмешку.

— Я хотел бы принести вам свои извинения.

Это привлекло её внимание. Глаза её удивленно расширились, а губы открылись.

— Прошу прощения?!

Энтони подумал, что голос её в этот момент, похож на кваканье лягушки.

— Я должен принести мои извинения за свое поведения прошлой ночью, — сказал он, — Я вел себя с вами непозволительно грубо.

— Вы извиняетесь за свой поцелуй? — спросила она, выглядя довольно ошеломленной.

Поцелуй? Он не собирался извиняться за поцелуй. Он никогда прежде не извинялся за поцелуй и не целовал ту, перед которой собирался извиняться.

— Да, — солгал он, — за поцелуй. И за остальное тоже.

— Понимаю, — пробормотала она, — Я думала, повесы не извиняются за это.

Он непроизвольно сжал руку в кулак. Проклятье, как же раздражала его эта её дурная привычка преждевременно делать заключения о нем.

— Повеса тоже извиняется, — грубо отрезал он.

Она глубоко вздохнула, затем сделала продолжительный выдох.

— Что ж, тогда я принимаю ваши извинения.

— Превосходно, — произнес он, улыбаясь её улыбкой победителя, — Могу ли я проводить вас до дома?

Она кивнула.

— Но не думайте, что из-за этого я внезапно изменю свое мнения об отношениях между вами и Эдвиной.

— Я никогда не считал, что ваше мнение можно так легко поколебать, — ответил он, весьма честно.

Она повернулась к нему, и посмотрела ему в глаза.

— Факт, остается фактом, вы поцеловали меня! — прямо сказала она.

— И вы поцеловали меня, — он не мог не поддеть её.

Её щеки покраснели.

— Факт, остается фактом, — решительно повторила она, — Это произошло. Притом, что вы собираетесь жениться на Эдвине, я не рассматриваю сейчас вашу репутацию, хотя не считаю её несущественной.

— Нет, — перебил он её, — Я и не думал, что вы посчитаете мою репутацию несущественной.

Она пристально посмотрела на него.

— Независимо от вашей репутации, я не хочу, чтобы между нами что-то было. Однажды кое-что уже случилось, и вы не можете это исправить.

Дьявол заговорил в Энтони.

— Это? — растягивая слова, проговорил он.

Он хотел, чтобы она произнесла слово “поцелуй”. Но сжалился над ней и не стал продолжать. Кроме того, поцелуй так и останется между ними.

Даже сейчас, с её покрасневшими щеками и губами, вытянутыми в линию, он задавался вопросом, что он почувствует, если сейчас схватит её и попробует своим языком на вкус нежную мягкость её рта.

Она будет пахнуть подобно весеннему саду? Или опять этот запах невинности и чистоты с примесью лилий?

Она снова растает в его объятиях? Или оттолкнет его и побежит в дом. Был только один способ выяснить это, но его выполнение разрушит его возможность жениться на Эдвине.

Но, возможно, женитьба на Эдвине, наоборот, принесет ему лишь осложнения и трудности. Ведь совсем не дело, так желать сестру своей невесты, в конце концов.

Возможно, пришло время поискать себе другую невесту, хотя это будет так утомительно.

А может быть, стоит поцеловать Кэйт Шеффилд здесь, в совершенной красоте садов Обри-Холла, с цветами, под ногами и легким запахом сирени, висящим в воздухе.

Может быть…

Может быть…

Глава 9

Мужчины такие противоречивые создания. Их разум и сердце никогда не соглашаются друг с другом.

И женщины знают это достаточно хорошо, но их действия обычно идут от разума и сердца.

Светская хроника Леди Уислдаун, 27 апреля 1814

А может быть не стоит.

В то время, когда Энтони уже наклонялся к ней, собираясь поцеловать, он услышал ужасный голос его младшего брата.

— Энтони, — прокричал тот, — Вот вы где.

Мисс Шеффилд, блаженно не сознающая, как близка она была к поцелую, удивленно посмотрела на приближающегося Колина.

— На днях, — пробормотал Энтони себе под нос, — Я окажусь перед необходимостью прибить его.

Кэйт повернулась к нему.

— Вы что-то сказали, милорд?

Он проигнорировал её. Это, возможно, был его лучшее действие, поскольку, не игнорируя её, все, что он добился, это отчаянно желал её. А осуществление этого желание привело его прямиком в ад.

По-правде говоря, он должен был благодарить Колина за такое своевременное вмешательство. Еще секунда, и он бы поцеловал Кэйт Шеффилд, что было бы самой большой ошибкой в его жизни.

Один поцелуй с Кэйт был оправдан, особенно учитывая, как она его провоцировала тогда в кабинете. Но два… два поцелуя требовали от любого человека, имеющего хоть немного чести, немедленно прекратить ухаживать за Эдвиной Шеффилд.

А Энтони не мог просто так поступиться честью.

Он не мог поверить, как близок он был к тому, чтобы провалить свой план женитьбы на Эдвине. О чем он думал, черт побери?

Эдвина — наилучшая для него жена. Не считая, конечно, её назойливой сестры, из-за которой его мозги перестают работать.

— Энтони, — сказал Колин, когда подошел поближе, — И мисс Шеффилд.

Он уставился на них с любопытством. Он хорошо знал, что им непозволительно быть вместе вдвоем без сопровождающих. — Какой сюрприз.

— Я просто осматривала сады вашей матери, — пояснила Кэйт, — И наткнулась на вашего брата.

— Приехали Дафна и Саймон, — произнес Колин.

Энтони обернулся к Кэйт и объяснил:

— Это моя сестра и её муж.

— Герцог? — вежливо поинтересовалась Кэйт.

—Он самый, — проворчал он.

Колин рассмеялся над задетым самолюбием брата.

— Он был настроен против брака, — объяснил он Кэйт. — Его убивает, что они счастливы.

— Ох, для любви…, — Энтони поймал себя на том, что чуть не выругался перед Кэйт.

— Я очень рад, что они счастливы вместе, — сказал он, не выглядя при этом радостным. — Просто мне не хочется иметь еще одну возможность выбить дух из этого человека, перед тем, как они снова будут “счастливы”.

Кэйт задыхалась от смеха, который пыталась безуспешно скрыть.

— Понятно, — с улыбкой сказала она.

Колин улыбнулся ей, перед тем, как повернуться к брату.

— Дафф предложила сыграть в Пэлл Мэлл.

— Что ты сказал? Мы не играли в нее целую вечность. Если сейчас же сбежим, мы сумеем избежать всех этих приставучих Мамаш с их сопливыми дочерьми.

Он повернулся с улыбкой к Кэйт.

— Конечно, исключая присутствующую даму.

— Конечно, — пробормотала она.

Колин наклонился вперед, его зеленые глаза блеснули в усмешки:

— Никто не посмеет назвать вас сопливой молоденькой мисс.

— Это что, комплимент? — ядовито спросила она.

— Без сомнений.

— Тогда я принимаю его с любезностью и своим одобрением.

Колин рассмеялся и сказал Энтони: — Она мне нравиться.

Энтони только сердито нахмурился.

— Вы когда-нибудь играли в Пэлл Мэлл, мисс Шеффилд? — спросил Колин.

— Боюсь, что нет. Я даже не понимаю, о чем идет речь.

— Это игра проходит на лужайке. Очень забавная и смешная. Она гораздо популярнее во Франции, чем здесь, хотя они называют её Фэйли Мэйли.

— Как же в неё играют? — спросила она у Колина.

— Мы устанавливаем воротца в определенном порядке, — начал объяснять он, — Затем бьем молотком по деревянным шарам, так чтобы они пролетали через воротца.

— Это звучит достаточно просто, — размышляла она вслух.

— Нет, — произнес он, смеясь, — Особенно, когда играете с Бриджертонами.

— И что это означает?

— Это означает, ответил Энтони, — Что мы не видим смысла в установки воротц в нормальном порядке и на нормальных местах. Колин постоянно их устанавливает во всяких канавах и на корнях деревьев.

— А ты установил направление ворот, проходящее аккурат через озеро, — прервал его Колин, — Мы так и не смогли отыскать красный шар, после того, как Дафна утопила его.

Кэйт понимала, что не должна проводить время в компании виконта Бриджертона, но как же забавно казалась эта игра Пэлл Мэлл.

— У вас есть место для еще одного игрока? — спросила она. — Мы вроде уже исключили меня из категории сопливых молоденьких мисс?

— Конечно, — произнес Колин, — Я подозреваю, что вы с ходу приспособитесь к игре с мошенниками и интриганами.

— С кем поведешься, — со смехом проговорила Кэйт. — Я знаю, это был комплимент в мою сторону.

— О, наверняка. Честь и честность имеют своё время и место, но не во время игры Пэлл Мэлл.

— Но, — выражение лица Энтони стало самодовольным, — Мы должны пригласить также и вашу сестру.

— Эдвину? — проговорила Кэйт, задыхаясь.

Черт бы его побрал. Она играет прямо ему на руку. Она хотела, чтобы они не встречались, и вот, почти организовала их встречу днем. Не было никакого способа исключить Эдвину, а самой поучаствовать в игре.

— У вас есть другая сестра? — спросил он мягко.

Она только нахмурилась.

— Я думаю, она не захотела бы играть. Я знаю, что она сейчас отдыхает в своей комнате.

— Я проинструктирую горничную, чтобы она постучалась легонько, — сказал он очевидную ложь.

— Превосходно! — воскликнул Колин. — Мы будем равномерно распределены. Три джентльмена и три леди.

— Игра проводиться между командами? — спросила Кэйт.

— Нет, — ответил он. — Но моя мама всегда говорила, что нужно быть равномерным во всех вещах. Она будет встревожена, если мы будет играть с нечетным числом участников.

Кэйт не могла себе представить прекрасную и добрую женщину, с которой беседовала совсем недавно, расстроенной из-за игры в Пэлл Мэлл, но решила, что это не её дело.

— Я позабочусь о привлекательной мисс Шеффилд, — проговорил Энтони, выглядя невыносимо самодовольным. — Колин, почему бы тебе ни проводить эту мисс Шеффилд до поля. Я подойду туда через полчаса.

Кэйт открыла рот, чтобы возразить против прогулки Эдвины одной в компании с виконтом, но, в конце концов, промолчала.

Не было никакого разумного объяснения, которое она могла дать, чтобы предотвратить прогулку, и она знала это.

Энтони уловил, когда она открыла и закрыла рот, как рыба, и один из уголков его рта поднялся вверх в очень неприятной ухмылке.

— Я рад видеть, что вы не возражаете, мисс Шеффилд.

Она лишь презрительно фыркнула. Если бы она сказала какие-нибудь слова, они бы не были вежливые.

— Превосходно, — сказал Колин, — Тогда мы подождем тебя с Эдвиной там.

Затем он подал руку Кэйт и повел её, оставляя позади ухмыляющегося Энтони.

Кэйт с Колином отошли от дома примерно на четверть мили, когда пришли на чистую неровную площадку, расположенную на берегу озера.

— Это и есть тот расточительный дом для красного шара, я полагаю? — спросила Кэйт, двигаясь к воде.

— Жаль, поскольку мы обычно использовали набор шаров, достаточный для восьми игроков; мать настояла на таком, чтобы могли играть все её дети.

Кэйт не могла решить улыбаться ей или хмуриться.

— Вы очень дружное семейство, не так ли?

— Самое лучшее, — просто ответил Колин, идя к, видневшемуся неподалеку, сараю.

Кэйт пошла вслед за ним.

— Вы знаете, который сейчас час? — позвала она его, при этом сжав руки.

Он остановился, полез в карман за часами, с громким щелчком открыл их, и ответил:

— Десять минут четвертого.

— Спасибо, — сделав над собой усилие, ответила Кэйт.

Мыслями она была уже с Энтони и Эдвиной. Они оставили Энтони, где-то без пяти минут три. Он пообещал привести сюда Эдвину максимум через полчаса, так что они должны будут прийти сюда в двадцать пять минут.

Половина четвертого — самый крайний срок. Она должна учитывать возможные неизбежные задержки.

Колин продолжил свой путь к сараю. Она посмотрела ему вслед с интересом, так как в этот момент он открывал дверь.

— Она совсем ржавая, — прокомментировала она.

— Её не открывали с тех пор, как мы последний раз здесь играли, а было это давно, — сказал он.

— Правда? — с удивлением спросила Кэйт. — Если бы у меня был такой же дом, как Обри-Холл, я никогда бы не поехала в Лондон.

Колин обернулся к ней, стоя в дверном проеме.

— Вы знаете, что вы очень похожи на Энтони?

Кэйт задохнулась от негодования.

— Уверена, это шутка.

Колин с улыбкой потряс отрицательно головой.

— Возможно, это потому, что вы оба самые старшие. Один Бог знает, как я рад и благодарен, что не оказался на месте Энтони.

— Что вы имеете в виду?

Колин пожал плечами.

— Я просто не хочу разделить его обязанности, вот и все. Титул, семья, благосостояние — это все очень трудно выдержать.

Кэйт не хотела слышать, как хорошо Энтони принял обязанности своего титула; она не хотела слышать ничего, что могло бы изменить её мнение о нем. Хотя она должна признать, что она была очень удивлена его извинениями и их очевидной искренностью раннее этим днем.

— Что станется с Обри-Холлом? — неожиданно спросила она.

Колин уставился на нее непонимающим взглядом, словно забыл, что беседа началась с её невинного комментария о том, насколько прекрасен их загородный дом.

— Ничего не измениться, я думаю, — наконец, ответил он.

— Все останется так же. Энтони любит это место.

— Но он проводит все свое время в Лондоне, — сказала Кэйт, — Разве не так?

— Я знаю, — пожал плечами Колин. — Странно, не так ли?

Кэйт ничего не ответила, только наблюдала за ним. Он зашел в сарай.

— Вот что у нас есть, — произнес Колин, вытаскивая оттуда небольшую деревянную тележку, предназначенную для восьми молотков и восьми шаров.

— Немного покрылось паутиной, но все в полном порядке.

— За исключением красного шара, — сказала Кэйт с улыбкой.

— Я полностью обвиняю в этом Дафну, — ответил Колин, — Я во всем обвиняю Дафну. Это существенно облегчает мне жизнь.

Кэйт обратила внимание на приближающуюся очень красивую пару. Мужчина был дьявольски красив с темными волосами и светлыми глазами. Женщина была, несомненно, из семейства Бриджертон с теми же каштановыми волосами, что у Энтони и Колина. Нет сомнения, такая же особая красота и обаятельная улыбка. Кэйт слышала, что все Бриджертоны очень похожи друг на друга, но не верила этому.

— Дафна, — позвал Колин, — Ты пришла, как раз вовремя, чтобы помочь нам поставить воротца.

Она улыбнулась ему.

— Уж не думал ли ты, что я позволю тебе самому ставить воротца?

Она повернулась к мужу. — Я совсем не доверяю ему в этом вопросе. Я не уверена, что смогу перебросить шар, если он опять неправильно поставить воротца.

— Не слушайте её, — обратился Колин к Кэйт. — Она очень сильная. Я готов держать пари, что она может меня бросить прямиком в озеро.

Дафна закатила глаза и повернулась к Кэйт.

— Так как я уверена, что мой несчастный брат уже забыл обо всем, я представлюсь сама. Я Дафна, герцогиня Гастингс, а это мой муж Саймон.

Кэйт сделала изящный реверанс. — Ваша светлость. Она повернулась к Саймону и сделала то же самое: — Ваша светлость.

Колин махнул рукой в её сторону.

— Это мисс Шеффилд.

Дафна смутилась.

— Я только что пропустила Энтони в дом, и он сказал, что приведет мисс Шеффилд с собой.

— Мою сестру, — объяснила Кэйт. — Эдвину. А я Катерина. Друзья зовут меня Кэйт.

— Раз уж вы обладаете достаточной храбростью для того, чтобы играть в Пэлл Мэлл с Бриджертонами, я определенно хочу видеть вас своей подругой, — сказала Дафна с широкой улыбкой.

— Поэтому вы должны называть меня Дафной, а моего мужа — Саймоном. Саймон?

— О, конечно, — с улыбкой произнес Саймон.

Кэйт решила, что он подтвердит все, что скажет Дафна. Наверно, если она сказала, что небо оранжевое, он бы ответил: — О, конечно.

Не то, чтобы он невнимательно слушал её, просто было видно, что он безумно обожает свою жену.

Это именно то, подумала Кэйт, что она хотела бы для Эдвины.

— Дай я возьму половину из них, — проговорила Дафна, забирая воротца из рук брата.

— Мисс Шеффилд и я, … то есть я хотела сказать, Кэйт и я, — Дафна тепло улыбнулась Кэйт, — установим три из них, а вы с Саймоном установите остальные.

Прежде, чем Кэйт сообразила хоть что-нибудь, она схватила её за руку и увлекла за собой к озеру.

— Мы должны сделать так, чтобы быть абсолютно уверенными в том, что Энтони потеряет свой шар в воде, — пробормотала Дафна, — Я все еще не простила ему прошлого раза. Бенедикт и Колин надорвали животы от смеха. Энтони же поступил хуже всех. Он просто стоял и ухмылялся! Ухмылялся! — она обернулась к Кэйт с гневным выражением лица, — Никто не ухмыляется так, как ухмыляется мой старший брат.

— Я это знаю, — чуть слышно пробормотала Кэйт.

К счастью герцогиня не услышала её.

— Если бы я могла его тогда убить, то клянусь, я бы точно это сделала!

— А что вы будете делать, если все ваши шары однажды окажутся в озере? — Кэйт не могла не спросить. — Я еще не играла с вами в эту игру, но вы все выглядите увлеченными ей, и это кажется…

— Это должно быть неизбежно, — закончила за неё Дафна. Она усмехнулась: — Ты права, у нас нет чувства спортивного сострадания, когда мы собираемся играть в Пэлл Мэлл. Когда в руках у Бриджертона появляется молоток, он становиться худшим видом мошенника и обманщика. Конечно, цель игра не состоит в том, чтобы заставить всех остальных потерять шары и проиграть, но у Бриджертонов это выглядит именно так.

Кэйт не могла подобрать слов.

— Это звучит… так…

— Ужасно, — Дафна усмехнулась, — Нет, ты ошибаешься. Ты увидишь, как это чрезвычайно забавно и смешно, я тебе гарантирую. Но с такими темпами, я чувствую, скоро придется отправляться во Францию за новым набором.

Дафна остановилась и стала забивать воротца в землю.

— Это кажется ерундой, я знаю, но это стоит того, чтобы подразнить моих братьев.

Кэйт старалась не засмеяться, только у нее ничего из этого не вышло.

— У вас есть братья, мисс Шеффилд? — неожиданно спросила Дафна.

Поскольку герцогиня забыла произнести её имя, и назвала её официально, Кэйт решила, что пора переходить к официальным формам этикета.

— Ни одного, ваша светлость. Эдвина — моя единственная единоутробная сестра.

Герцогиня прикрыла глаза рукой и начала искать следующее отвратительное место для установки воротца. Когда она высмотрело одно — между корней дерева недалеко справа — она тут же направилась туда, заставляя Кэйт следовать за собой.

— Четверо братьев, — сказала Дафна, устанавливая воротца между корней дерева. — Заставляют обучаться тебя изумительным вещам.

— Вещи, которые должно быть ты хорошо изучила, — сказала Кэйт с увлечением, — А ты смогла бы дать мужчине в глаз, так чтобы он рухнул на землю?

Дафна улыбнулась злой усмешкой. — Спросите моего мужа

— Спросить меня что? — раздался голос герцога с противоположной стороны дерева. Они там с Колином тоже устанавливали воротца между корней дерева.

— Ничего, — невинно ответила Дафна.

— Я так же узнала, — доверительно прошептала она Кэйт, — Что лучше всего время от времени держать рот на замке. Мужчинами очень легко управлять, если ты знаешь основные черты их характера.

— Какие же это? — с интересом спросила Кэйт.

Дафна наклонилась вперед и прошептала Кэйт в ухо.

— Они не такие умные, как мы, и у них совсем нет нашей интуиции. Потому они понимают не больше половины того, чего мы делаем.

Она оглянулась вокруг.

— Надеюсь, он ничего не слышал.

Саймон вышел из-за дерева. — Я слышал каждое слово.

Кэйт задохнулась от смеха потому, что Дафна подпрыгнула почти на фут от земли.

— Но это правда, — сказала она лукаво.

Саймон скрестил руки на груди. — Это потому, что я позволяю тебе думать так.

Он повернулся к Кэйт.

— Я тоже узнал некоторые интересные вещи о женщинах за эти годы.

— Правда? — спросила очарованная Кэйт.

Он кивнул и наклонился с серьезным видом, будто собирается передать важную государственную тайну.

— Ими очень легко управлять, если позволять думать, будто они гораздо умнее мужчин и у них очень сильная интуиция. И, — добавил он, смотря взглядом полным превосходства на свою жену. — Нам живется гораздо спокойнее, если мы притворяемся, будто понимаем только половину, из того, что делают женщины.

К ним подошел Колин, раскачивая в руке молоток.

— У них размолвка? — с интересом спросил он Кэйт.

— Обычная дискуссия, — поправила Дафна.

— Бог пока бережет меня от таких дискуссий, — пробормотал Колин. — Давайте выбирать цвета.

Кэйт последовала за ним назад к набору игры, расположенным на тележке.

— У вас есть часы? — сжимая руки, спросила Кэйт.

— Немногим больше половины четвертого. Почему вы все спрашиваете время?

— Просто я подумала, что Энтони и Эдвина уже должны прийти сюда, — ответила она, стараясь не выглядеть слишком обеспокоенной.

Колин пожал плечами.

— Они скоро будут здесь.

Не обращая внимания на её обеспокоенность, он подошел к тележке.

— Вы здесь гостья. Выбирайте первая. Какой цвет вам больше нравиться?

Не раздумывая, Кэйт протянула руку и схватила, не глядя, какой-то молоток. Только, когда он оказался у нее в руке, она глянула, и поняла, что вытащила черный.

— Молоток Смерти, — одобрительно посмотрев на нее, сказал Колин. — Я подозреваю, что скоро вы станете опасным игроком.

— Оставьте розовый для Энтони, — произнесла Дафна с улыбкой, забирая зеленый молоток.

Герцог взял оранжевый и, повернувшись к Кэйт, сказал:

— Будьте моим свидетелем, что я не имел ничего общего с розовым молотком для Бриджертона, хорошо?

Кэйт усмехнулась.

— Я заметила, что не вы выбрали розовый молоток для него.

— Конечно, не я, — ответил он с усмешкой, — Моя жена выбрала молоток для него. Я же не мог противоречить ей, не так ли?

— Желтый для меня, — сказал Колин, — А голубой для мисс Эдвины.

— О, да, — проговорила Кэйт, — Эдвине очень нравиться голубой цвет.

Вся четверка с интересом посмотрела на два оставленных молотка: розовый и фиолетовый.

— Ему не понравиться ни тот, ни другой, — сказала Дафна.

Колин кивнул. — Но розовый, думаю, ему понравиться меньше всего.

Он взял фиолетовый молоток и убрал его в сарай, затем туда же кинул фиолетовый шар.

— Согласен, — сказал герцог, — Но где же Энтони?

— Это очень интересный вопрос, — пробормотала Кэйт.

— Я думаю, вам интересно, сколько сейчас время? — с лукавой усмешкой спросил её Колин.

Кэйт вспыхнула. Она уже дважды спрашивала его о времени.

— Со мной все в порядке, спасибо, — сказала она ему, не зная как лучше ответить.

— Очень хорошо. Я узнал, что когда вы начинаете сжимать руки, как сейчас, …

Кэйт застыла.

— То скорей всего, опять хотите спросить меня который час.

— Вы узнали весьма много обо мне за прошедший час, — сухо сказала Кэйт

Он улыбнулся. — Я очень наблюдательный человек.

— Очевидно, — пробормотала она.

— Но если все же, вы хотите знать, то сейчас без пятнадцати минут четыре.

— Они давно должны быть здесь.

Колин наклонился к ней и прошептал:

— Я сильно сомневаюсь, что в этот момент, мой брат насилует вашу сестру.

Кэйт покачнулась назад от неожиданности.

— Мистер Бриджертон! — воскликнула она.

— О чем вы там вдвоем разговариваете? — спросила Дафна.

Колин усмехнулся.

— Мисс Шеффилд волнуется, что Энтони скомпрометирует другую мисс Шеффилд.

— Колин! — воскликнула Дафна, — Это совсем не забавно!

— И конечно, неправда, — сказала Кэйт.

Хорошо, почти неправда. Она не думала, что виконт скомпрометирует Эдвину, он скорей всего сейчас её глупую обольщает. Это было опасно само по себе.

Кэйт взвесила молоток в руке и постаралась придумать, как можно побольнее стукнуть виконта, и убедить его, что это была просто случайность.

Да, действительно, Молоток Смерти.

Энтони посмотрел на часы у себя в кабинете. Почти половина четвертого. Они непременно опоздают на поле. Он улыбнулся. Очень хорошо.

Как ни странно, он сторонник точности, но когда их запаздывание будет пыткой для Кэйт Шеффилд, ему захотелось задержаться подольше.

Кэйт Шеффилд, сейчас наверно бьется в истерике, ужасаясь при мысли о том, что её драгоценная младшая сестра находиться в его развратных руках.

Он посмотрел вниз на свои развратные руки и усмехнулся. У него никогда не было занятья лучше, чем сейчас, когда он слоняется бесцельно по кабинету и представляет Кэйт Шеффилд в ярости с плотно сжатыми губами, и дымом из ушей.

Это, наверно, очень интересное и забавное зрелище.

Причем это даже не его вина. Он бы вовремя дошел до поля, если бы не пришлось ждать Эдвину. Она передала ему через горничную, что присоединится к нему через десять минут. Это было двадцать минут назад. Он не виноват в том, что Эдвина запаздывает.

У него внезапно возникло изображение их будущей жизни.

Она, что, из тех женщин, которые всегда опаздывают? Это, несомненно, будет раздражать его.

В эту минуту он услышал звук быстрых шагов, и увидел в двери кабинета Эдвину.

Она точно, подумал он беспристрастно, чудное видение. Чересчур красива, с какой стороны не посмотреть.

Её лицо было совершенным, осанка — воплощением грации, её глаза были настолько ярко-голубого цвета, что нельзя было не восхищаться ими, особенно, когда она моргала.

Энтони ждал своей реакции на неё. Никто не мог обладать иммунитетом против её красоты.

Странно, ничего. Даже не было желания поцеловать её. Это казалось преступлением против природы человека.

Хотя, возможно, это все к лучшему. В конце концов, он же не хотел иметь жену, в которую мог влюбиться. Желать её было бы, конечно, хорошо, но это могло быть опасным. Желание могло быстро перейти в любовь, чего он не хотел.

— Мне ужасно жаль, что я опоздала, милорд, — изящно сказала Эдвина.

— Никаких проблем, — ответил он.

Она была бы прекрасной женой. Нет никакой необходимости заново выбирать себе невесту.

— Мы должны идти. Другие уже ждут нас на поле.

Он взял её за руку, и они пошли.

Он вежливо упомянул о погоде, она упомянула о погоде. Он отметил вчерашнюю погоду. Она что-то сказала об этом (немного позже правда, он уже не мог вспомнить, что же она сказала).

После истощения запаса всех тем, связанных с погодой, они надолго замолчали. И затем, после нескольких минут молчания, Эдвина выпалила:

— Что вы изучали в университете?

Он удивленно посмотрел на нее. Он не мог вспомнить, чтобы такой вопрос ему задавали молодые леди.

— Обычные предметы, — ответил он.

— Но какие, — спросила она нетерпеливо, — предметы, по-вашему, обычные, вы изучали?

— В основном историю. Немного литературы.

— О, — она задумалась на мгновение, — Я обожаю читать.

— Вы? — он удивленно посмотрел на нее.

Он бы никогда, не подумал, что она любит читать.

— Что вам больше всего нравиться читать?

Она казалось, успокоилась, поскольку сразу ответила на вопрос:

— Романы, если они причудливые. Философию, если я нахожусь в настроении для самоусовершенствования.

— Философию? — засомневался Энтони. — Никогда не мог переварить материал самостоятельно.

Эдвина позволила себе очаровательно рассмеяться негромким мелодичным смехом.

— Кэйт такая же, как вы. Она все время говорит мне, что сама знает, как жить, и не нуждается инструкциях давно умершего человека.

Энтони подумал о своих попытках в университете почитать Аристотеля. Платона, Декарта. Затем он подумал о своих попытках избежать чтения этих философов.

— Я думаю, — пробормотал он, — Я согласен с вашей сестрой.

Эдвина усмехнулась.

— Вы согласны с Кэйт? Я чувствую, мне необходимо найти записную книжку и записать туда столь важное событие.

Он посмотрел на неё искоса.

— Вы оказывается, более дерзки, чем позволяете людям думать.

— И наполовину не так дерзка, как Кэйт.

— В этом нет сомнений.

Он услышал едва слышное хихиканье, но когда повернулся к ней, у неё было серьезное лицо.

Они под конец, немного срезали угол поля. А поскольку они были на холме, то увидели остальных участников игры, ожидающих их и из-за этого праздно качающих молотками туда-сюда.

— Ох, клянусь проклятым адом! — пробормотал Энтони, забывая, что не должен ругаться в присутствие своей будущей жены. — Она заполучила смертельный молоток.

Глава 10

Устраиваемый прием в загородном доме — очень опасное мероприятие. Женатых людей можно видеть, наслаждающихся компанией чужой супруги или супруга. А неженатых после таких приемов часто можно видеть, спешащими по своим делам в Лондон.

Действительно, нередко помолвки объявляются именно после таких вот приемов.

Светская хроника Леди Уислдаун, 27 апреля 1814

— Вы начнете отсюда, — сказал Колин, как только Энтони и Эдвина достигли группы. — Мы все уже готовы. Эдвина, у вас будет голубой молоток. А тебе Энтони, достался розовый.

— Я с розовым, — в ярости он тыкнул пальцем в сторону Кэйт, — А у нее Молоток Смерти?

— Я позволил ей выбирать первой, — пояснил Колин, — Она все-таки наш гость.

— Энтони обычно брал черный молоток, — объяснила Дафна, — Он даже дал молотку название Молоток Смерти.

— Вам не придется играть розовым молотком. Вот, возьмите, — Эдвина протянула Энтони свой молоток. — Почему мы не можем просто поменяться молотками.

— Не глупите, — вставил замечание Колин. — Мы уже решили, что вы будете играть голубым молотком. Он подходит под цвет ваших глаз.

Кэйт услышала, как Энтони едва слышно простонал.

— Ладно, я буду розовым игроком, — рявкнул Энтони, выхватывая из рук брата, оскорбительный для себя молоток. Я все равно обыграю всех.

— Давайте, тогда начнем игру.

Как только закончилась церемония знакомства между герцогом с герцогиней и Эдвиной, все они положили свои шары у исходной точки и приготовились играть.

— Начнем игру от самого молодого, и так по очереди до самого старого? — предложил Колин, с галантным поклоном в сторону Эдвины.

Она покачала головой.

— Я лучше пойду самой последней, чтоб иметь возможность понаблюдать за более опытными игроками.

— Умная девушка, — пробормотал Колин, — Тогда мы начнем игру от самого старого до самого молодого. Энтони, я полагаю, самый старый старший из нас.

— Какая жалость, дорогой братец, но Гастингс на несколько месяцев старше меня.

— Почему, — прошептала Эдвина на ухо Кэйт, — у меня такое чувство, что они ссорятся по-настоящему.

— Я думаю, Бриджертоны к этой игре относятся очень серьезно, — прошептала в ответ Кэйт.

У всех трех Бриджертонов на лице была написана решимость, победить любой ценой.

— Ааа, — воскликнул Колин, маша в их сторону пальцем, — Сговариваться нельзя.

— Мы даже еще не начали играть, — прокомментировала Кэйт, — Поскольку никто не удосужился объяснить нам правила игры. И как же мы можем в этом случае сговариваться?

— Просто следите за игрой других, — оживленно сказала Дафна, — Вы быстро разберетесь, что к чему.

— Я думаю, — прошептала Кэйт Эдвине, — Основная цель — утопить шары противников в озере.

— Правда? Ты так думаешь?

— Нет, конечно. Но я думаю, Бриджертоны считают именно так.

— Все еще шепчетесь, — негодующе сказал Колин, не глядя на них, а все внимание, сосредоточив на герцоге. — Герцог, да ударьте, наконец, по этому чертовому шар. Мы не можем ждать тебя целый день.

— Колин, — проговорила Дафна, — Не ругайся. Здесь присутствуют леди.

— Ты не в счет.

— Тут присутствуют две леди, помимо меня, — строго сказала она.

Колин заморгал, затем повернулся к сестрам Шеффилд.

— Вы не возражаете?

— Нисколько, — ответила очарованная Кэйт.

Эдвина лишь покачала головой.

— Очень хорошо, — Колин повернулся к герцогу. — Гастингс, да ходи уже.

Герцог несильно ударил по шару, и тот отделился от остальной кучи.

— Вы хоть осознаете, — герцог обращался ко всем и ни к кому в частности, — Что я никогда прежде не играл в эту игру.

— Просто посильнее удар по шару, чтобы он полетел в том направлении, дорогой, — сказала Дафна, указывая на первые воротца.

— Это разве не последние ворота? — спросил Энтони.

— Нет, первые.

— Они должны быть последними.

Дафна сердито глянула на него.

— Я устанавливала воротца, и эти воротца первые.

— Я думаю, сейчас раздадутся проклятья, — прошептала Эдвина в сторону Кэйт.

Герцог посмотрел на Энтони, улыбаясь ему фальшивой улыбкой.

— Я подтверждаю слова Дафны.

— Она устанавливала воротца, — громко сказала Кэйт.

Энтони, Колин, Дафна и Саймон посмотрели на неё в удивлении, как будто они не могли поверить в то, что она осмелилась влезть в их разговор.

— Она устанавливала их, — повторила Кэйт.

Дафна пожала руку Кэйт.

— Я думаю, Я уже просто обожаю вас, Кэйт Шеффилд.

— Помоги мне Бог, — пробормотал Энтони.

Герцог отвел свой молоток, как следует ударил, и его оранжевый шар стремительно полетел через лужайку.

— Хороший удар, Саймон! — радостно закричала Дафна.

Колин повернулся к Дафне и посмотрел на нее немного презрительно.

— В игре Пэлл Мэлл никогда не радуются удаче противников, — сказал он лукаво.

— Он никогда не играл в нее прежде, — сказала он, — И вряд ли победит.

— Это не имеет значения.

— Боюсь, отсутствие спортивного милосердия и сочувствия — требование игры Пэлл Мэлл, — повернувшись к Кэйт и Эдвине, — сказала Дафна.

— Я уж поняла, — сухо ответила Кэйт.

— Моя очередь, — прокричал Энтони.

Он презрительно посмотрел на розовый шар, затем сильно стукнул по нему молотком. Шар промчался по траве и стукнулся с громким звуком о дерево.

— Отлично! — воскликнул Колин, готовясь ударить по своему шару.

Энтони едва слышно что-то пробормотал, его слова были явно не для нежных ушей.

Колин послал желтый шар прямо к первым воротам. Затем он отступил в сторону, давая место Кэйт.

— Можно я попрактикуюсь немного? — спросила она.

— Нет, — это было, довольно громкое нет, вырвавшееся одновременно из трех ртов.

— Очень хорошо, — проворчала она, — Тогда отойдите все подальше. Я не отвечаю за себя, если случайно попаду по кому-нибудь из вас.

Она размахнулась молотком, и что есть силы, ударила по шару.

Шар пролетел дугой в воздухе, затем ударился о тоже дерево, что помешало Энтони, и остановился рядом с его шаром.

— Ох, дорогая, — с жалостью сказала Дафна.

Она несколько раз махнула молотком, примеряясь для удара.

— Почему, “ох, дорогая”? — встревожено спросила Кэйт.

— Увидишь.

Дафна ударила в свою очередь, затем пошла в направлении полета шара.

Кэйт посмотрела на Энтони, он выглядел очень довольный собой.

— Что вы собираетесь делать со мной? — спросила она его.

Он дьявольски улыбнулся и наклонился вперед.

— Что я собираюсь с вами делать? По-моему, вы неправильно спрашиваете.

— Я думаю, сейчас мой ход, — сказала Эдвина.

Она шагнула вперед и встала на стартовую точку. Она ударила по шару. Но удар получился несильный, и Эдвина негромко простонала, когда увидела, что её шар пролетел совсем немного и стал ближе всех от начальной точки.

— Вам нужно ударить посильнее в следующий раз, — произнес Энтони, перед тем, как пойти к своему шару.

— Надо же, — пробормотала Эдвина ему в спину, — Я и не догадывалась.

— Гастингс! — прокричал Энтони. — Твой ход!

В то время как герцог, проводил свой мяч через воротца, Энтони, скрестив руки, прислонился к дереву. Ожидая Кэйт, он несильно помахивал своим смешным розовым молотком.

— Ох, мисс Шеффилд, — не выдержав, позвал он её, — Правила игры диктуют, что каждый следует за своим шаром.

Он наблюдал, как она, с сердитым видом, затопала в его сторону.

— Вот, — проворчала она, — И что теперь?

— Вы право должны относиться ко мне с большим уважением, — сказал он, улыбаясь ей хитрой улыбкой.

— После того, как вы специально задержались с Эдвиной? — прошипела она, Что я должна сделать, по-моему, так это разорвать на вас одежду и разрезать вас на несколько частей.

— Такая кровожадная распутная девка, — с улыбкой произнес он, — Вы преуспеете в игре… в конечном счете.

Он наблюдал, с крайним развлечением, как её лицо сначала стало красным, затем побледнело.

— Что вы имеете в виду? — спросила она.

— Ради бога, — завопил Колин, — Энтони, ты сделаешь свой проклятый ход или нет?

Энтони посмотрел на траву в то место, где рядом стояли, соприкоснувшись, два деревянных шара: её черный и его ужасающе розовый.

— Право, — пробормотал он, — Не хотелось бы заставлять дорогого милого Колина ждать.

Затем он поставил ногу на свой шар, размахнулся молотком —

— Что вы делаете? — завопила Кэйт.

— и ударил. Его шар остался на месте под его ботинком, её же скатился вниз с холма, кажется, на целую милю от начальной точки.

— Вы подлец! — прорычала она.

— В любви и на войне все средства хороши, — язвительно заметил он.

— Я просто сейчас убью вас!

— Попробуйте, — насмехался он, — Вам правда сначала придется догнать меня.

Она задумчиво посмотрела на молоток, потом на его ногу.

— Даже не думайте об этом, — предупредил он.

— Но это так соблазнительно, — сердито проговорила она.

Он угрожающе наклонился вперед.

— У нас есть свидетели. И это единственная вещь, объясняющая, почему вы до сих пор в добром здравии.

Он улыбнулся.

— Полагаю, ваш шар сейчас лежит внизу холма, мисс Шеффилд. Я уверен, мы увидим вас через полчаса, когда вы догоните нас.

В этот момент, Дафна, следующая за своим шаром, который пролетел рядом с Энтони и Кэйт, проходила мимо них.

— Вот почему я тогда сказала “ох, дорогая”, — сказала она, излишне, по мнению Кэйт.

— Вы заплатите за это, — прошипела Кэйт.

Его ухмылка сказала ей больше, чем любые слова.

Затем она спустилась вниз с холма, и издала громкое проклятие, когда поняла, что её шар лежит под изгородью.

Полчаса спустя, Кэйт отставала от предпоследнего игрока на двое не пройденных ворот.

Энтони в это время побеждал, что бесило её больше всего. Единственное хорошей вещью было то, что пока она позади, она хоть не видит его злорадствующего лица.

Когда она, ожидая своей очереди, помахивала молотком (ей ничего не оставалось делать, так как остальные игроки были далеко от нее), она услышала огорченный крик Энтони.

Это тут же привлекло её внимание. Посмотрев в ту сторону, она пыталась понять, в чем дело, по не увидела желтый шар, мчащийся в её сторону.

— Упс, — от радости подпрыгивая, и бросаясь к шару.

Оглянувшись, она увидела подпрыгивающего Колина, который дико махал своим молотком и вопил:

— Йяя-хууу!

Энтони смотрел него так, будто собрался распотрошить его на месте.

Кэйт сделала небольшой танец победы — если она не сможет победить — то очень хорошо, что и он не сможет это сделать.

Правда теперь он несколько ходов будет рядом с ней. Хоть её одиночество не было ужасно интересным — это гораздо лучше, чем беседовать с ним.

Однако, было очень трудно, не выглядеть самодовольной, когда он подошел к ней, хмурясь и скривившись, как от зубной боли.

— Какая неудача, милорд, — проговорила Кэйт.

Он сердито посмотрел на нее.

Она лишь театрально вздохнула: — Я уверена, если вам повезет, вы сможете занять второе или третье место.

Он угрожающе наклонился в её сторону и издал звук, очень сильно напоминающий рычание.

— Мисс Шеффилд! — нетерпеливо прокричал Колин с холма, — Ваша очередь!

— Итак, — пробормотала Кэйт, анализируя возможные варианты удара.

Она могла нацелиться на следующие ворота, или могла еще больше сорвать Энтони игру. К сожалению, его шар не касался её, и потому она не могла использовать тот прием “нога на шаре”, который ранее проделал Энтони. Наверно, это даже к лучшему. С её-то удачей, она бы, скорее всего, упустила бы свой шар и заодно сломала бы себе ногу.

— Что же сделать? — пробормотала она.

Энтони скрестил руки.

— Если вы попытаетесь полностью разрушить мою игру, то разрушите и свою тоже.

— Да, это так, — согласилась она с ним.

— Но, — проговорила она и посмотрела на него, невинно улыбаясь, — У меня нет никаких шансов выиграть игру.

— Вы можете стать второй или третьей, — попытался переубедить её Энтони.

Она покачала головой.

— Маловероятно, вы так не думаете? Я и так далеко позади всех и мы приближаемся к концу игры.

— Вы же не хотите это делать, мисс Шеффилд, — предупредил он её.

— Ах, — сказала она с большим чувством, — Я собираюсь это сделать. Я, правда, правда, это сделаю!

И затем с самой злобной своей усмешкой, она изо всех сил размахнулась молотком и ударила по своему шару. Тот стукнулся об шар Энтони с такой ошеломляющей силой, что последний покатился далеко от холма.

Дальше…

Еще дальше…

Прямо в озеро.

Открыв от восхищения рот, Кэйт смотрела, как розовый шар, медленно погружается в озеро.

Затем какая-то странная и примитивная эмоция овладела ей. И прежде чем, она что-либо поняла, она скакала и прыгала, как сумасшедшая, вопя:

— Я победила! ДА! ДА! Я победила!

— Вы не победили, — прорычал Энтони.

— Ох, у меня такое чувство, будто я выиграла, — отозвалась она.

Колин и Дафна сбежали к ним с холма.

— Хорошо проделано, мисс Шеффилд! — воскликнул Колин. — Я знал, что вы будете достойны Молотка Смерти.

— Блестяще, — согласилась Дафна. — Просто блестяще.

У Энтони не было никакого выбора, как только стоять со скрещенными руками и хмуриться.

— Вы уверены, что вы не замаскированный Бриджертон? Вы почувствовали настоящий дух игры.

— Я не смогла бы это сделать без вас, — любезно сказала Кэйт. — Если бы вы не сбросили его шар вниз с холма…

— Я был уверен, что вы воспользуетесь этим случаем, — произнес Колин.

Наконец, подошли герцог с Эдвиной.

— Довольно ошеломляющий конец игры, — прокомментировал он.

— Но она еще не закончена, — возразила Дафна.

Муж кинул на нее удивленный взгляд.

— Продолжать игру бессмысленно, ты не находишь?

Неожиданно, даже Колин согласился. — Я не могу вспомнить ничего, лучше этого момента.

Кэйт просияла.

Герцог поглядел на небо.

— Кроме того, небо покрывается тучами. Я не хочу, чтобы Дафна промокла под дождем. Она в деликатном положении, знаете ли.

Кэйт удивленно посмотрела на покрасневшую Дафну. Она совсем не выглядела беременной.

— Очень хорошо, — сказал Колин, — Тогда мы заканчиваем игру и объявляем мисс Кэйт Шеффилд победителем.

— Но я была на двое ворот позади всех, — возразила Кэйт.

— Однако, — проговорил Колин. — Любой истинный поклонник этой игры знает, что посылка шара Энтони в озеро, гораздо более важна, чем прохождение всех ворот. Что и делает вас нашим победителем, мисс Шеффилд.

Он посмотрел на Энтони.

— Кто-нибудь не согласен?

Никто ничего не сказал, но Энтони выглядел, очень близко к совершению насилия.

— Превосходно, — произнес Колин, — В этом случаем мисс Шеффилд — наш победитель, а ты Энтони-наш проигравший.

Странный приглушенный звук раздался изо рта Кэйт, сильно напоминающий смех.

— Всегда кто-то должен проигрывать, — сказал Колин, — Это традиция.

— Это так, — согласилась Дафна, — Мы хоть и кровожадные, но всегда следуем традиции.

— Вы все немного сумасшедшие, как наверно и я, — весело сказал герцог. — И на этой ноте, Дафна и я, вынуждены проститься с вами. Я хочу отвести её в дом прежде, чем начнется дождь. Надеюсь, никто не будет возражать, если мы уедим, не помогая собрать воротца?

Никто, конечно, не возражал, и герцогская чета отправилась в дом.

Эдвина, хранившая молчание, во время последнего разговора (но смотревшая на всех Бриджертонов как на людей, сбежавших из психиатрической лечебницы), внезапно сказала:

— Может нам стоит попробовать достать шар?

Эдвина повернула голову и посмотрела вниз с холма на озеро.

Остальные участники игры тоже уставились на спокойные воды озеро с таким видом, будто они никогда прежде не видели этого озера.

— Шар же не упал в середину озера, — добавила она, — А просто закатился. Возможно, он лежит у самой кромки воды.

Колин почесал затылок. Энтони посмотрел на нее с осуждением.

— Я думаю, вы не хотите потерять еще один шар, — упорствовала Эдвина.

Когда же никто ей не ответил. Она бросила в сердцах молоток, и, взмахнув руками, высказалась:

— Отлично, я сама достану этот старый шар.

Это пробудило всех от оцепенения, и все бросились помочь ей.

— Не глупите, мисс Шеффилд, — благородно сказал Колин, поскольку начал спускаться с холма.

— Я достану его

— Ох, ради бога, — проворчал Энтони, — Я сам достану этот проклятый шар.

Он быстро зашагал вниз и догнал брата.

При всей своей ярости, он не мог ни в чем обвинить Кэйт. Он бы сделал то же самое, правда, наверно, в этом случае шар бы упал на середину озера.

Но, черт подери, как же оскорбительно проиграть женщине, особенной ей.

Он подошел к кромке воды и посмотрел в озеро. Розовый шар был так ярок, что если он лежит неглубоко, он увидит его.

— Ты видишь его? — спросил Колин, подходя к нему.

Энтони покачал головой.

— Такой дурацкий цвет. Я так понимаю, никто не хотел быть розовым игроком.

Колин кивнул ему, соглашаясь.

— Даже фиолетовый был лучше, — продолжал Энтони, сделав несколько шагов направо, чтобы лучше осмотреть дно озера.

Он внезапно остановился и посмотрел на брата.

— Что, черт возьми, случилось с фиолетовым молотком?

Колин пожал плечами.

— Понятия не имею.

— Я уверен, что завтра вечером этот молоток чудесным образом снова появится в наборе.

— Может быть, ты и прав, — сказал Колин, отходя немного от Энтони, но, не отрываясь взглядом от воды. — Если нам повезет, то, возможно, он появится даже сегодня днем.

— На днях, — угрожающе произнес Энтони, — Я собираюсь просто убить тебя.

— Ох, в этом я не сомневаюсь, — Колин посмотрел на воду, и внезапно воскликнул, показывая пальцем: — Я вижу его! Вон он!

Розовый шар лежал неглубоко на дне на расстоянии не больше двух футов от кромки озера.

Надеюсь там не больше фута глубины, — подумал Энтони со вздохом.

Он собирался снять ботинки, и достать этот чертов шар. Кажется, Кэйт Шеффилд все время вынуждает его снимать ботинки и мочить ноги.

Нет, подумал он устало, у него не было времени снимать ботинки тогда, когда он спасал Эдвину. Ботинки были навсегда испорчены. Его камердинер почти упал в обморок от ужаса.

Со стоном он присел на скамью, чтобы снять ботинки. Спасение Эдвины стоило потери ботинок. Но спасение проклятого розового шара, по его мнению, не стоило даже мокрых ног, не говоря уже о ботинках.

— Я думаю, ты сможешь достать его, — сказал Колин, — Так что я пойду помогу мисс Шеффилд собрать воротца.

Энтони молча кивнул в ответ. Сняв ботинки, он зашел в воду.

— Холодно? — послышался участливый женский голос.

О, Боже. Это опять она. Он обернулся. Кэйт Шеффилд стояла недалеко от него на берегу.

— Я думал, вы собираете воротца, — раздраженно сказал он.

— Не я, Эдвина собирает.

— Слишком много проклятых мисс Шеффилд, — пробормотал он себе под нос.

Должен быть закон, который бы запрещал выходить сестрам в свет в одном и том же Сезоне.

— Прошу прощения? — спросила она, немного наклоняя голову.

— Я говорю, вода просто ледяная, — пролаял он.

— О, правда, мне очень жаль.

Это привлекло его внимание.

— Нет, вам совсем не жаль, — наконец сказал он.

— Ну, хорошо, мне не жаль, — согласилась она. — По крайней мере, мне не жаль, что вы проиграли. Но я не хотела, чтобы вы заморозили себе пальцы ног.

Энтони внезапно был захвачен безумным желанием увидеть её ноги. Это была ужасная мысль. Он не должен хотеть её. Она ему даже не нравиться.

Он вздохнул. Он лгал самому себе. Она ему нравилась, безумно нравилась, своим странностями и парадоксами. И он подумал, было бы достаточно странно, если бы он её понравился из-за этого же.

— Вы сделали бы то же самое на моем месте, — сказала она.

Он ничего не сказал, только продолжал медленно идти в воде.

— Вы точно сделали бы также, — настаивала она.

Он наклонился вниз и достал рукой шар, из-за чего его рукав стал мокрый. Проклятье.

— Я знаю, — ответил он.

— О, — произнесла она, удивленно.

Как будто не она не ожидала, что он признает это.

Он выбрался из воды, радуясь, что земля была твердая, и он не испачкал ноги в грязи.

— Вот, — произнесла она, протягивая ему какое-то одеяло. — Это лежало в сарае. Я захватила его, когда шла сюда. Я подумала, что вам, скорее всего, нужно будет высушить ноги.

Энтони открыл рот, но никакой звук оттуда не вырвался.

— Спасибо, — наконец сказал он, беря из её рук одеяло.

— Я не такой ужасный человек, как вы думаете, — сказала она с улыбкой.

— Я так не думаю.

— Возможно, — согласилась она, — Но вы не должны были так долго задерживаться с Эдвиной. Я знаю, вы сделали это, чтобы досадить мне.

Он уселся на камень, чтобы вытереть ноги, и положил шар рядом с собой. Услышав её слова, Энтони, поднял бровь и посмотрел на неё.

— Разве вы не думаете, что, возможно, я моя задержка имеет какое-либо отношение к моему желанию провести побольше времени с женщиной, которую я считаю своей будущей женой.

Она слегка покраснела, и пробормотала:

— Это самая сконцентрированная вещь, которую я когда-либо слышала, но нет, я думаю, что вы только хотели досадить мне.

Она была права, но он не собирался сообщать ей об этом.

— А на самом деле, — сказал он, — Эдвина задержалась. Я не знаю из-за чего. Я посчитал невежливо врываться к ней в комнату, и требовать, чтобы он поспешила. Я просто ждал её в своем кабинете, пока она собиралась.

Наступила долгая тишина.

Затем она сказала: — Спасибо, что объяснили мне.

Он криво усмехнулся.

— Я не такой ужасный человек, знаете ли.

Она вздохнула. — Да, я знаю.

Что-то в её выражение лица заставило его улыбнуться.

— Но, возможно, все-таки немного ужасный? — подразнил он.

Её лицо прояснилось, очевидно, ей было удобно разговаривать с ним в легкомысленном тоне.

— Ох, наверняка.

— Хорошо. Я ненавижу быть скучным.

Кэйт улыбнулась, глядя, как он натягивает ботинки. Она наклонилась и взяла розовый шар.

— Я лучше отнесу этот шар обратно в сарай.

— Боитесь, что я потеряю над собой контроль и кину шар обратно в озеро?

Она кивнула. — Что-то вроде этого.

— Ну и ладно. Я тогда возьму одеяло.

— Справедливый обмен.

Она повернулась к холму, чтобы идти к сараю, и увидела Колина и Эдвину, исчезающих вдали.

— Ох!

— Что такое? А, я вижу. Похоже, ваша сестра и мой брат решили вернуться в дом без нас.

Кэйт нахмурилась, глядя вслед Эдвине и Колину, но потом пожала плечами и полезла на холм.

— Я думаю, что смогу вынести ваше общество в течение еще нескольких минут, если вы сможете вынести мое общество.

Он не сказал ничего, что могло бы удивить её. Это реплика походила на какой-то остроумный комментарий. Она посмотрела на него и тут же отступила назад в удивлении. Он как-то странно смотрел на нее…

— С вами все хорошо, милорд? — нерешительно спросила она.

Он кивнул. — Прекрасно.

Но голос его звучал чересчур отвлеченно, будто думал он о чем-то далеком.

Они молча дошли до сарая, и Кэйт положила розовый шар на его место в наборе. Кэйт отметила, что Эдвина с Колином собрали все воротца и аккуратно положили их в сарае. Она также заметила пропавший фиолетовый молоток и шар на своих местах. Она украдкой посмотрела на Энтони и не смогла удержаться от улыбки.

Он сердито нахмурился, когда тоже увидел фиолетовый молоток и шар.

— Одеяло лежало здесь, милорд, — с усмешкой сказала она, показывая на полку.

— Я лучше отнесу его домой. Оно нуждается в хорошей чистке.

Она кивнула, и они вышли из сарая, закрыв за собой дверь.

Глава 11

Ничто, так не проявляет худшие качества в мужчине и лучшие качества в женщине, как обычное соревнование.

Светская хроника Леди Уислдаун, 27 апреля 1814

Энтони насвистывал какой-то веселый мотивчик, когда они подходили по дорожке к дому, и украдкой бросал взгляды на Кэйт, когда они не видела. По его мнению, она действительно, была довольно привлекательной женщиной. Он не понимал, почему это удивляет его, но, тем не менее, она очень красивая девушка.

В памяти всплывало её выразительное лицо. Она всегда было в движении, всегда улыбалось, или хмурилась, или покусывала губы. У нее никогда не было спокойного безмятежного выражения лица, к которому, как считалось, стремились все юные леди.

Он попал в туже самую западню, как и остальная часть общества: размышлял он ней, сравнивая её с Эдвиной. А её сестра Эдвина была настолько ошеломляющей, так поразительно прекрасно, что любой человек на её фоне, попросту исчезал. Довольно трудно обращать внимание, подумал Энтони, на какую-нибудь другую женщину, когда Эдвина находиться в комнате.

И все же…

Он нахмурился. И все же он не обращал на Эдвину внимание, когда они играли в Пэлл Мэлл. Можно было, конечно, все списать на то, что это была игра Бриджертонов. Она будила в них самый худшие их качества, и вероятно, он бы не обратил бы внимание даже на Принца Регента, если бы тот принимал участие в игре.

Но такое объяснение совсем не подходит, поскольку его мозг заполнен множеством картинок.

Кэйт, размахивающая молотком, её лицо напряженно и сконцентрировано. Кэйт смеющаяся, когда кто-то промахнулся. Кэйт, ободряющая Эдвину, когда шар той прокатился мимо ворот. И, конечно же, Кэйт, злобно усмехающаяся в последнюю секунду перед тем, как отправить его мяч в озеро.

Ясно, что он не обращал внимание на Эдвину, но зато почему-то запомнил до мельчайших подробностей, как играла Кэйт.

Это было довольно тревожно.

Он посмотрел на нее снова. На этот раз, её лицо было поднято к небу и нахмурено.

— Что-то не так? — вежливо спросил он.

Она покачала головой. — Нет, просто волнуюсь, когда пойдет дождь.

Он поднял голову. — Я думаю, не совсем скоро.

Она медленно кивнула, соглашаясь.

— Я ненавижу дождь.

Что-то в выражение её лица, напомнило ему расстроенную трехлетнюю девочку, и он рассмеялся.

— Тогда, вы живете не в той стране, мисс Шеффилд.

Она обернулась к нему с робкой улыбкой.

— Я не возражаю против небольшого дождя. Мне не нравиться сильный дождь с грозой.

— Я всегда наслаждался грозами, — проговорил он.

Она посмотрела на него пораженно, но ничего не сказала, затем вернулась взглядом к гальке под её ногами. Она пинала эту гальку всю дорогу, иногда нарушая шаг, или отходя в сторону, пнуть эту гальку так, чтобы она летела перед ней.

Было что-то очаровательное и непонятно сладкое в том, как она пинала эту гальку, и её ножки, обутые в ботиночки, то и дело выскакивали из-под подола платья. Энтони наблюдал за ней с любопытством, иногда забывая отводить глаза, когда она встречала его взгляд.

— Вы думаете … Почему вы так на меня смотрите? — с раздражением спросила она.

— Я думаю что? — спросил он в ответ, специально игнорирую вторую часть её вопроса.

Она, нахмурившись, вытянула губы в прямую линию. Энтони с трудом удержался от улыбки.

— Вы смеетесь надо мной? — подозрительно спросила она.

Он отрицательно потряс головой.

Она остановилась. — Я думаю, вы все-таки смеетесь надо мной.

— Ручаюсь вам, — сказал он так, что даже сам услышал смех в своем голосе, — что я не смеюсь над вами.

— Вы лжете.

— Я не …, —

Он вынужден был остановиться. Если бы он продолжил говорить, он знал, что точно расхохотался бы. И самая странная вещь, была в том, что он не знал почему.

— Ох, ради Бога, — пробормотала она, — В чем дело?

Энтони не выдержал и, схватившись за ствол ближайшего вяза, зашелся в хохоте.

Кэйт опустила руки на бедра, её лицо было больше любопытным, чем разъяренным.

— Что такого смешного вы увидели?

Он с трудом справился со смехом, и пожал плечами.

— Я не знаю, — задыхался он.

— Выражения вашего лица, … оно, — он заметил, что она улыбнулась. Ему нравилось смотреть на неё, когда она улыбалась.

— Выражения вашего лица, почему-то совсем не интересны, милорд, — отметила она.

— О, я уверен в этом.

Он несколько раз вздохнул и выдохнул, и когда убедился, что вернул себе контроль над чувствами, выпрямился. Он поймал её взгляд, все еще несколько подозрительный. И внезапно осознал, он должен узнать, что она думает о нем.

Это не могло быть отложено на завтра. Это не могло быть отложено на сегодняшний вечер. Он не был уверен, в том, когда это возникло, но внезапно её мнение о нем стало очень важно для него. Конечно, её одобрение его ухаживаниям за Эдвиной было нужно ему. Но её хорошее мнение о нем стало просто жизненно необходимо ему, важнее даже этого ухаживания.

Она оскорбляла его, она почти макнула его в Змеиное озеро, она оскорбила его при игре в Пэлл Мэлл, и все же он жаждал её хорошего мнения.

Энтони не мог вспомнить, когда последний раз чье-либо отношение значило для него так много. И это было очень унизительно.

— Я думаю, вы задолжали мне одно благодеяние, — он оттолкнулся от дерева.

Его голова трещала. Он должен быть хитрым. Он должен узнать, что она думает. И все же он не хотел, чтобы она поняла, как много это значит для него. Когда сам понял, почему это так много значило для него.

— Прощу прощения?

— Благодеяние. За игру в Пэлл Мэлл.

Она издала благовоспитанное фырканье, прислонившись к дереву и скрестив руки.

— Если кто-либо и задолжал кому-либо благодеяние. Так это вы мне. Я, в конце концов, победила в игре Пэлл Мэлл.

— Но я был единственный обделенный.

— Это верно, — согласилась она.

— Вы не были бы самой собой, — сказал он довольно сухим тоном, — Если не сопротивляетесь желанию согласиться.

Кэйт бросила не него невинный взгляд.

— Леди должна быть честной во всем.

Когда она подняла глаза. Один из уголков его рта был поднят в усмешке.

— Я надеялся, что вы так скажете, — пробормотал он.

Кэйт немедленно почувствовала себя неловко.

— Почему же?

— Потому, что благодеяние, которое вы задолжали мне, состоит в том, что я задам вам один вопрос — любой вопрос по своему выбору — и вы ответите на него со всей своей честностью.

Он положил одну руку на ствол дерева, к которому она прислонилась, рядом с её головой и ухмыльнулся. Кэйт почувствовала себя пойманной, даже притом, что она могла легко высвободиться и убежать.

С легкой тревогой и дрожью волнения — она осознала, что попалась в ловушку его глаз, которые зажгли огонь в её теле.

— Сможете ли вы это сделать, мисс Шеффилд? — спросил он её.

— Ка… какой вопрос? — спросила она, не понимая, что она тихо шепчет, пока не услышала свой голос: тихий и хриплый.

Он слегка склонил голову набок.

— Вы не забыли, что должны ответить на вопрос честно?

Она кивнула. Или, по крайней мере, подумала, что кивнула. Она хотела кивнуть, только не было уверена в том, что может двигаться.

Он наклонился к ней, не так близко, чтобы заставить её чувствовать его дыхание, но достаточно, чтобы заставить её задрожать.

— Вот мой вопрос, мисс Шеффилд.

Её губы ожидающе открылись.

— Вы, — придвинулся ближе, — все еще, — он придвинулся еще на дюйм, — ненавидите меня?

Кэйт судорожно сглотнула. Независимо оттого, что она ожидала от него, она явно не ожидала этого вопроса. Она облизнула губы, готовясь, что-то сказать, хотя понятия не имела, о чем будет говорить, и у нее само по себе вырвался звук.

Его губы медленно изогнулись в самодовольную мужскую улыбку.

— Я буду считать, что это означает, нет.

И затем, с внезапностью, от которой у нее немного закружилась голова, оттолкнулся от дерева и оживленно произнес.

— Хорошо, тогда сейчас стоит пойти в дом, чтобы отдохнуть перед вечером, как вы считаете?

Кэйт, полностью обессиленная, осела под деревом.

— Не хотите остаться здесь снаружи еще на некоторое время? — он уперся руками себе в бока и посмотрел на небо.

Его поведение полностью изменилось на сто восемьдесят градусов, по сравнению с медленным ленивым соблазнителем, каким он был десять секунд назад.

— В конце концов, ничего не говорит, о том, что скоро пойдет дождь. По крайней мере, не в ближайшие несколько часов.

Она в ответ, лишь пораженно уставилась на него. Наверно, он потерял разум, или она разучилась говорить. А возможно, и то и другое.

— Очень хорошо. Я всегда восхищался женщинами, понимающими прелесть свежего воздуха. Встретимся за ужином, хорошо?

Она кивнула. Она удивилась, что сохранила хотя бы способность кивать.

— Прекрасно.

Он взял её за руку и страстно поцеловал внутреннюю сторону ее запястья в единственную полоску голой кожи между перчаткой и рукавом.

— До вечера, мисс Шеффилд.

Затем он энергично зашагал прочь, оставляя её со смутным чувством, ей показалось, что-то довольно важное произошло только что между ними.

Но она понятия не имела что.

В половине седьмого вечера, Кэйт серьезно рассматривала её возможное заболевание. Без четверти восемь она решила, что это будет апоплексический припадок. Но без пяти минут восемь, когда прозвучал звонок, предупреждающий гостей о предстоящем ужине, при этом гости должны были собраться в гостиной, она расправила плечи и вышла в холл из своей спальни, чтобы встретить Мэри.

Она не собиралась быть трусом.

Она не трус.

Она должна была появиться за ужином. Кроме того, сказала она себе, было бы невероятным, если она окажется где-нибудь неподалеку от лорда Бриджертона. Он виконт, и к тому же хозяин дома, поэтому будет сидеть во главе стола. Она же, как дочь второго сына барона, имела очень низкий статус по сравнению с другими гостями, будет сидеть где-нибудь в конце стола. И чтобы видеть его, ей наверно, придется вытягивать шею.

Эдвина, поселенная в одной комнате с Кэйт, уже ушла в комнату Мэри, помочь той выбрать ожерелье, поэтому Кэйт обнаружила, что она одна стоит в холле.

Она подумала, что могла бы пойти в спальню к Мэри и подождать их там, но не чувствовала себя предрасположенной к беседе, и Эдвина уже почувствовала её странное, раздражительное настроение.

Последнее в чем сейчас нуждалась Кэйт, это в словах Мэри, что она ведет себя неправильно.

А правда была в том, что сейчас Кэйт не знала, что правильно, а что неправильно. Все что она знала, было то, что днем что-то изменилось в отношениях между ней и виконтом. Что-то резко изменилось в их отношениях, и она поняла, что это очень пугает (её, по крайней мере, точно).

Как же должны выглядеть нормальные правильные отношения. Люди всегда боялись того, чего они не понимают. А Кэйт, определенно, не понимала виконта.

Но как только она уже начала наслаждаться своим одиночеством, одна из дверей открылась, и в холл вошла молодая леди. Кэйт тут же узнала в ней Пенелопу Физеренгтон, которая была самой младшей из трех знаменитых сестер Физеренгтон. Вообще-то, Кэйт слышала, что вроде их четыре, но последняя была еще слишком мала для выхода в свет.

К сожалению, для сестер Физеренгтон, они были как раз знамениты своими неудачами на ярмарке невест. Прюденс и Филиппа выходили в свет уже третий год, и еще не получили ни одного предложения руки и сердца. У Пенелопы шел ее второй Сезон, и она, возможно, могла избежать участи матери и сестер, которые в свете были расценены, как полные простофили.

Кэйт всегда нравилась Пенелопа. Их обеих высмеяла леди Уислдаун за ношение платья не идущего им цвета. Кэйт с грустным вздохом отметила, что текущее платье Пенелопы, сделанное из желто-лимонного цвета заставляло смотреться бедную девочку безнадежно болезненной. Это было бы еще не так плохо, но вкупе с множеством оборок и рюшей это выглядело ужасно. Пенелопа не была высокой девушкой, и это платье сильно принижало её, она смотрелась в нем низенькой толстушкой.

Это было очень жалко, поскольку она могла бы выглядеть достаточно симпатичной, если бы кто-нибудь убедил её мать, что не стоит гнаться за модой, а позволить Пенелопе выбирать платья на её вкус. У нее было довольно привлекательное лицо с бледной, бледной кожей; рыжие, даже можно сказать, темно-рыжие волосы

Независимо, оттого как можно сказать, подумала Кэйт с жалостью, но её волосам, совсем не шло желто-лимонное платье.

— Кэйт! — воскликнула Пенелопа, закрыв за собой дверь, — Какая приятная неожиданность! Я и не думала, что ты будешь здесь.

Кэйт кивнула.

— Я думаю, мы получили самое последнее приглашение. Мы познакомились с леди Бриджертон лишь на прошлой неделе.

— Ммм, я знаю, я только что сказала, что удивлена, но на самом деле, я не удивлена. По-моему, лорд Бриджертон уделял все свое внимание твоей сестре.

Кэйт вспыхнула.

— Ну, да, — Кэйт запнулась, — Он уделял чересчур много внимания.

— Именно про это и говорят сплетни, — продолжила Пенелопа, — но не всегда им можно доверять.

— Я считала, что леди Уислдаун почти не ошибается, — сказала Кэйт.

Пенелопа лишь пожала плечами, и посмотрела на свое платье с отвращением.

— Когда она писала обо мне, она была, конечно, права.

— Ох, ты ошибаешься, — быстро сказала Кэйт, но они обе знали, что Кэйт просто была вежлива.

Пенелопа утомленно покачала головой.

— Моя мама считает, что желтый — счастливый цвет, а счастливая девушка быстрее поймает в свои сети мужа.

— Ох, дорогая, — смеясь, произнесла Кэйт.

— Но она не понимает, — продолжала Пенелопа, что такой оттенок счастливого желтого цвета заставляет меня выглядеть довольно несчастной и, наоборот, отталкивает от меня джентльменов.

— Ты предлагала ей зеленый? — спросила Кэйт.

Пенелопа покачала головой.

— Она не любит зеленый цвет. Говорит, что это цвет меланхолии.

— Зеленый? — недоверчиво спросила Кэйт.

— Я даже не стараюсь понять её.

Кэйт, одетая в зеленое платье, подняла рукав около лица Пенелопы, закрывая желтый цвет.

— Твое лицо как бы освещается в этом цвете, — сказала она.

— Не говори мне об этом. Это только сделает желтый цвет еще более болезненным.

Кэйт сочувственно ей улыбнулась.

— Я бы предложила тебе одно из моих платьев, но боюсь, оно будет волочиться по полу.

— Это очень любезно с твоей стороны, но лучше я подчинюсь своей судьбе. По крайне мере в этом году гораздо лучше, чем в прошлом.

Кэйт вопросительно подняла бровь.

— Ах, да. Ты же не была в свете в прошлом году, — Пенелопа вздрогнула.

— Я весила почти на два стоуна больше, чем сейчас.

— На два стоуна? — отозвалась эхом Кэйт. Она не могла в это поверить.

Пенелопа кивнула и сделала грустное лицо.

— Детский жир. Я просила маму не вынуждать меня выходить в свет до восемнадцати лет, но она считала, чем раньше, тем лучше.

Кэйт достаточно было бросить один взгляд на лицо Пенелопы, чтобы понять, что это было не хорошо для той. Она чувствовала некоторое родство с этой девушкой, даже учитывая то, что Пенелопа была младше её на три года. Они обе знали чувство богом забытой девушки, которая жмется в углу танцевальной комнаты; обе знали выражение на лице, когда тебя никто не пригласил танцевать, но ты делаешь вид, будто тебя это совсем не заботит.

— Я хочу сказать, — произнесла Пенелопа, — Почему бы нам ни спуститься на ужин вместе? Кажется оба семейства и твое, и мое задерживаются.

У Кэйт не было стремления побыстрее пойти в гостиную и разделить общество лорда Бриджертона, но ожидание Мэри и Эдвины, лишь отсрочит пытку на несколько минут, поэтому она решила спуститься вдвоем с Пенелопой.

Они обе сунули головы в комнаты матерей, проинформировали тех, и, взявшись за руки, направились вместе в гостиную.

Достигнув гостиной, они увидели, что большая часть гостей уже спустилась в гостиную, сплетничая и беседуя обо всех и обо всем, они ждали остальных гостей. Кэйт, которая до этого ни разу не была на приеме в загородном доме, с удивлением отметила, что каждый казался более расслабленным и более радостным, чем в Лондоне. Свежий воздух на них так действует, подумала Кэйт с улыбкой. Или должно быть, расстояние от города, ослабило строгие правила поведения, которые существовали в Лондоне. Независимо от этого, Кэйт решила, что предпочла бы эту атмосферу строгому Лондонскому обеду.

Она смогла увидеть лорда Бриджертона в комнате. Или если быть точной, подумала она, она смогла почувствовать его присутствие. Как только она почувствовала его стоящим возле камина, она постаралась не смотреть в ту сторону. Но, тем не менее, она могла чувствовать его присутствие.

Она знала, должно быть, она сошла с ума, но она могла поклясться, что знала, когда он наклонил голову, когда засмеялся, когда заговорил.

И она определенно знала, что он смотрит на нее. Она, ни с того ни с сего, почувствовала странный жар.

— Я и не осознавала, как много людей пригласила леди Бриджертон, — сказала Пенелопа.

Осторожно, стараясь не смотреть в сторону камина, Кэйт оглядела комнату, чтобы увидеть, кто здесь есть.

— О, нет, — наполовину прошептала, наполовину простонала Пенелопа, — Крессида Купер здесь.

Кэйт осторожно проследила за пристальным взглядом Пенелопы.

Если кто и мог посоревноваться с красотой Эдвины в Сезоне 1814 года, так это была именно Крессида Купер.

Высокая, стройная, с блестящими светлыми волосами и сияющими глазами. Вокруг нее всегда собиралась толпа ее поклонников. Но если Эдвина была добра и щедра, то Крессида, по мнению Кэйт, была просто сосредоточенной на самой себе невоспитанной ведьмой, кто радовалась, мучая и издеваясь над другими людьми.

— Она ненавидит меня, — прошептала Пенелопа.

— Она ненавидит каждого, — проговорила Кэйт.

— Нет, она, правда, ненавидит меня.

— Почему же? — Кэйт посмотрела с любопытством на подругу, — Что такого ты ей сделала.

— Я врезалась в нее в прошлом году и заставила пролить её пунш на саму себя и герцога Эшбурна.

— И это все?!

Пенелопа закатила глаза.

— Это очень даже достаточно для Крессиды. Она убеждена, что он предложил бы ей выйти за него замуж, если б не эта её неуклюжесть.

Кэйт фыркнула, даже не стараясь выглядеть благовоспитанной.

— Эшбурн не собирается жениться в ближайшем будущем. Он почти такой же распутник и повеса, как виконт Бриджертон.

— Который, скорее всего, жениться в этом году, — напомнила ей Пенелопа.

— Это в том случае, если сплетни правдивы.

— К тому же, — насмехалась Кэйт, — Сама леди Уислдаун написала, что она не верит в его женитьбу в этом году.

— Это была несколько недель назад, — ответила Пенелопа, махнув рукой. — Леди Уислдаун все время меняет свое мнение. Кроме того, и это очевидно для всех, виконт ухаживает за твоей сестрой.

Кэйт не успела прикусить язык, и со вздохом, пробормотала:

— Ох, не напоминай мне.

Но, ее едва слышимая боль, потонула в хриплом шепоте Пенелопы.

— О, нет. Она направляется прямо сюда

Кэйт успокаивающе сжала руку подруги.

— Не волнуйся, она не лучше тебя.

Пенелопа саркастически посмотрела на Кэйт.

— Я знаю, только это не делает её от этого, менее неприятной. И она всегда находит способ уязвить меня, чтобы я знала, с кем имею дело.

— Кэйт. Пенелопа, — Крессида издала мелодичную трель, останавливаясь рядом с ними, и эффектно встряхивая своими солнечными волосами. — Какая неожиданность встретить вас здесь.

— Почему же? — спросила Кэйт.

Крессида замигала, очевидно, удивленная, что Кэйт подвергла сомнению её заявление.

— Хорошо, — произнесла она медленно, — Я полагаю, что не так уж неожиданно встретиться с вами здесь, поскольку ваша сестра в центре всеобщего внимания, и все мы знаем, что вам приходиться сопровождать её. Но присутствие здесь Пенелопы…

Она изящно пожала плечами. — Кто я такая чтобы судить? Леди Бриджертон — очень добрая женщина.

Комментарий был настолько груб, что Кэйт не могла не прозевать его. И в то время как она осуждающе уставилась на Крессиду, так продолжала издеваться.

— На тебе чудесное платье, Пенелопа, — и её улыбка была настолько сладкой, что Кэйт могла поклясться, что почувствовала сладость в воздухе. — Мне вот очень нравиться желтый цвет, — сказала она, поглаживая бледно-желтую ткань своего собственного платья. Требуется весьма специфический цвет лица, чтобы носить такой цвет, ты не думаешь?

Кэйт заскрипела зубами. Естественно, Крессида выглядела просто ослепительно в своем желтом платье. Крессида выглядела бы ослепительно и в холщовой робе.

Крессида снова улыбнулась, в этот момент, она напомнила Кэйт ядовитую змею, затем повернулась к джентльмену, пересекавшему комнату.

— О Гримстон, Гримстон! Подойдите сюда на минутку.

Кэйт посмотрела через плечо Крессиды, чтобы увидеть приближение Бэзила Гримстона, и с трудом подавила стон.

Гримстон был мужской копией Крессиды — грубый, надменный и важничающий. Почему такая чудесная леди, как виконтесса Бриджертон, пригласила сюда этого типа, Кэйт понять не могла. Возможно потому, что было приглашено чересчур много молодых леди и им не хватало кавалеров.

Гримстон скользнул взглядом по Кэйт и Пенелопе, и поднял угол рта в насмешке.

— Ваш преданный слуга, — сказал он Крессиде, после мимолетного взгляда, брошенного на Кэйт, и презрительного на Эдвину.

— Вы не находите, как очаровательно смотрится Пенелопа в своем желтом платье? — произнесла Крессида.

— Желтый — должно быть цвет Сезона, — сказал он, медленно, оскорбительно рассматривая Пенелопу с ног до головы.

Кэйт боролось с судорогой отвращения к нему, настолько сильной, что буквально почувствовала тошноту. Больше, чем когда-либо она захотела обнять Пенелопу и спасти её от этого презрительного осмотра. Но такое внимание, они могли использовать, что бы продолжать измываться и издеваться над Пенелопой.

Когда Гримстон окончил свой грубый осмотр, он повернулся к Крессиде и пожал плечами так, будто просто не может найти комплимент.

— Разве вы не должны быть где-нибудь еще? — не выдержала Кэйт.

Крессида выглядела потрясенной.

— Мисс Шеффилд, я с трудом могу вынести вашу дерзость. Мистер Гримстон и я искренне восхищаемся внешностью мисс Пенелопы. Этот оттенок желтого так подходит к цвету её лица. Я рада видеть ее такой миленькой после прошлого года.

— Действительно, я восхищен мисс Пенелопой, — медленно сказал мистер Гримстон, растягивая слова и говоря таким масленым голосом, что Кэйт себя испачканной от общения с таким типом.

Кэйт почувствовала, как Эдвина задергалась. Она надеялась, что это от гнева, а не от боли.

— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, — ледяным голосом сказала Кэйт.

— Ну, конечно, я думаю, вы понимаете, — сказал Гримстон, блестя глазами. Он наклонился и сказал громким шепотом так, чтобы было слышно вокруг: — Она была такой жирной в прошлом году.

Кэйт открыла рот, чтобы возразить, но её перебила Крессида.

— Какая жалость, в прошлом году было так много завидных холостяков. Впрочем, в этом году, большинство из нас не испытывает недостаток отсутствия партнера по танцу. Я часто вижу, как бедная Пенелопа сидит у стенки с компаньонками и вдовами.

— Вдовы, — прошипела Пенелопа, — часто являются единственными женщинами в комнате, у которых есть мозги.

Кэйт от радости захотелось подпрыгнуть и захлопать в ладоши.

Крессида произнесла долгий звук “О”, звучать так, как будто ее оскорбили без причины.

— Однако вам никто не может помочь,… — О! Лорд Бриджертон!

Кэйт отодвинулась, позволяя виконту присоединиться к их небольшому кругу, и заметила с отвращением, как резко изменились манеры Крессиды.

Её веки затрепетали, рот приоткрылся в соблазнительной улыбке, и она сделала изящный реверанс.

Это так неприятно поразило Кэйт, что она даже забыла о своем самочувствии рядом с виконтом.

Виконт мельком глянул на Крессиду и не произнес ничего. Вместо этого, он намеренно повернулся к Кэйт и Пенелопе и поприветствовал их, как добрых друзей.

Кэйт почти задохнулась от ликования. Он так ловко подрезал Крессиду.

— Мисс Шеффилд, — произнес он, — Надеюсь, вы извините нас, поскольку я сопровождаю мисс Физеренгтон на ужин.

— Но вы не можете сопровождать её! — не выдержав, выпалила Крессида.

Лорд Бриджертон окинул её ледяным взглядом.

— Мне жаль, но я разве с вами беседую?

Крессида сжалась от его взгляда и отодвинулась назад.

На виконта это было совсем непохоже. Как хозяин дома, его обязанность была сопровождать леди с самым высоким статусом. Кэйт не знала, кто на приеме обладал самым высоким рангом, но это точно была не Пенелопа, чей отец был простым мистером.

Бриджертон предлагая руку Пенелопе, повернулся спиной к Крессиде.

— Я ненавижу издевающихся хулиганов, не так ли? — пробормотал он.

Кэйт прикрыла рот рукой, чтобы удержаться от хихиканья.

Бриджертон улыбнулся ей особенной улыбкой через голову Пенелопы. И в этот момент, у Кэйт возникло странное чувство, что она полностью поняла этого человека. Неожиданно она перестала быть уверенной в том, что он такой законченный повеса, ей стало так хорошо, когда она поверила ему хоть немного.

— Ты это видела?

Кэйт, как и весь остальной народ в комнате смотрел с открытым ртом, как виконт вел Пенелопу так, будто она самая прекрасная женщина на земле; повернула голову и увидела Эдвину, стоявшую рядом с ней.

— Я видела все, — сказала Кэйт с ошеломлением в голосе, — Я слышала все.

— Что же случилось?

— Он был таким…Он такой…, — Кэйт не могла подобрать слов, чтобы описать, что он сделал.

И затем она сказала то, что не ожидала от самой себя:

— Он просто герой.

Глава 12

Человек с обаянием — довольно интересный тип. Но умный человек может заметить, что человек честью — ах, дорогой читатель — это именно тот тип, вокруг которого скапливается множество молодых леди.

Светская хроника Леди Уислдаун, 2 мая 1814

Позже, когда закончился ужин, и джентльмены ушли, чтобы выпить свои спиртные напитки, а после присоединиться к молодым леди, с выражением полного превосходства на лицах, как будто они говорили о чем-то более важном, чем спорили о том, чья лошадь победит в Королевских скачках.

После того, как вся компания играла в веселые и утомительные шарады; после того, как леди Бриджертон осторожно предложила разойтись по своим комнатам и отдохнуть; после того, как молодые леди взяли свечи, и направились в свои спальни; после того, как джентльмены сопроводили их…

Кэйт никак не могла заснуть.

Ясно, это была одна из тех её ночей, когда всю ночь ищешь трещины на потолке и никак не засыпаешь. За исключением, наверно того, что не было никаких трещин в потолке в Обри-Холле. От луны, отфильтрованной через занавески, было так ярко светло, нельзя было предположить, что даже если и были трещины, то она их не видит…

Кэйт простонала, она скинула одеяло, и встала на ноги. Перед этим она уже долго лежала в кровати и пыталась заснуть, но ничего не получалось.

Она никак не могла прекратить думать о выражении, написанном на лице Пенелопы Физеренгтон, когда виконт пришел ей на помощь. Она была уверена, что у нее самой на лице было написано изумление, ошеломление и восхищение.

Виконт Бриджертон в тот момент был великолепен. Кэйт провела целый день, наблюдая и общаясь с семейством Бриджертон. И одна вещь стала ей ясна: все, что говорил об Энтони и его преданности семейству — была чистая правда.

И в то же время, когда она была еще не готова оставить свое мнение о том, что он худший повеса в Англии, она начала понимать, что в нем было еще что-то.

Что-то хорошее.

Что-то такое, что если она будет полностью объективной, то ей придется признать, что из него выйдет неплохой муж для Эдвины.

Ох, ну почему, почему он подошел и вел себя так хорошо? Почему он не мог остаться вежливым и учтивым распутником и повесой. Теперь, когда она узнала его с другой стороны, она начала по настоящему беспокоиться.

Кэйт почувствовала, как у нее вспыхнуло лицо, даже в темноте. Она должна перестать думать об Энтони Бриджертоне. Если так будет продолжаться, она не сможет толком поспать в течение всей недели.

Возможно, ей стоит почитать какую-нибудь книгу. Она видела довольно большую и обширную библиотеку в этом доме; она надеялась, что там найдется какая-нибудь книжка, после которой она сможет заснуть.

Она накинула свой халат, и пошла осторожно на цыпочках к двери, чтобы не разбудить Эдвину. Это было не так уж и трудно. Эдвина всегда спала так, что её и пушкой не разбудишь. Мэри говорила, что Эдвина спит всю ночь, как ребенок с самого рождения.

Кэйт сунула ноги в легкие комнатные туфли, затем вышла в зал, тихо прикрыв дверь. Она настороженно огляделась. Это было её первое посещение загородного дома, и она много слышала о такого типа приемах. Ей совсем не улыбалось с кем-то встретиться, пробирающимся отнюдь не в свою комнату.

Кэйт решила, что это не ее дело, и она не хочет ничего знать, если кто-то, таким образом, посещает чужую супругу.

Единственная лампа освещала холл, давая тусклый неяркий свет. Кэйт захватила свечу по пути из комнаты, и, поднеся ее к лампе, зажгла свечу. Когда свеча начала устойчиво гореть, она двинулась к лестнице, поминутно останавливаясь и осторожно озираясь.

Через несколько минут она оказалась в библиотеке. Это была не очень большая библиотека по стандартам высшего света. Но книг здесь было очень много, шкафы стояли вровень с потолком, забитые книгами. Она не до конца закрыла дверь для того, что если кто-нибудь войдет, то щелчок закрываемой двери предупредит её. После этого она направилась к ближайшему шкафу, разглядывая названия книг.

— Хмм, — пробормотала она сама себе, выдвигая книгу и увидев на обложке: “ботаника”.

Ей нравилось само садоводство, но так или иначе, учебник по этому предмету не казался ей ужасно интересным. Ей следует найти роман, который полностью захватит её воображение, или ей стоит отыскать какой-нибудь скучный текст, который, наверно, гораздо быстрее заставит её заснуть?

Кэйт поставила книгу на место, и пошла к следующему шкафу, оставив свечу на близлежащем столе. Должно быть секция философии.

— Нет, это определенно не то, — пробормотала Кэйт.

Ботаника возможно и заставит её заснуть, а философия точно оставит её в оцепенении в течение нескольких дней. Она переместила свечу немного вправо, и наклонилась, чтобы разглядеть следующую группу книг, когда яркая и полностью неожиданная вспышка молнии, осветила комнату.

Короткий крик вырвался из её легких. Она дернулась назад и ударилась о стоящий позади нее стол.

Нет только не здесь, умоляла она, только не здесь.

Но в её мозгу сформировалось слово здесь, и в комнате послышался звук грома. Она вцепилась в стол, как в единственно надежный предмет.

Снова сверкнула молния, после нее комната погрузилась в темноту. Кэйт вцепилась в стол так, что побелели пальцы на руках. Она ненавидела это. О, как же она ненавидела все это. Она ненавидела звук грома и всполохи молний, и напряженность, висящую в воздухе. Но больше всего она ненавидела то чувство, которое у нее при этом возникало. Страх.

Она всегда пугалась грозы с молниями и громом.

Так происходило с тех самых пор, как она себя помнила. Когда она была маленькая, её успокаивал отец, или Мэри, всякий раз, когда шла гроза с молниями и громом. У нее сохранилось много воспоминаний, как отец сидит на ее кровати и успокаивает ее во время грозы. Но, став взрослой, она убедила всех, что поборола свой страх. О, все, конечно, знали, что она ненавидит грозы, но совсем не знали, как она боится их. Это было её худшей слабостью, и, к сожалению, не было никаких понятных способов лечения.

Она не слышала дождя за окном; возможно гроза идет слабенькая; возможно она пройдет мимо; возможно —

Яркая вспышка молнии осветила комнату, одновременно с криком, вырвавшимся изо рта Кэйт. Прогремел гром, почти сразу за молнией — это говорило о том, что штормовая гроза близко.

Кэйт почувствовала, как буквально растекается по полу.

Это было слишком громко. Слишком громко, слишком ярко и слишком —

БУМ!

Кэйт свернулась в клубочек и забилась под стол, в ужасе ожидая следующих молний и грома.

И затем начался дождь.

Было немногим больше полуночи, и все оставшиеся гости (еще бодрствующие к этому времени) отправились спать, но Энтони все еще сидел в своем кабинете, смотря в окно, по которому начали барабанить капли дождя. Внезапно сверкнула молния, и послышался гром, настолько громко и неожиданно, что он подскочил на стуле.

Боже, как же он обожал грозы.

Трудно сказать почему. Возможно, потому что это было доказательством превосходства и мощи природы над человеком. Возможно, ему просто нравилось сверкание молнии и громкие звуки грома. Это заставляло его чувствовать себя живым.

Он не был особенно утомлен, когда его мать предложила всем гостям разойтись по комнатам и отдохнуть. Так что глупо не воспользоваться этими минутами одиночества и не пройти в тихую библиотеку Обри-Холла, которую управляющий всегда оставлял открытой для него.

Он чувствовал, что завтра мать не отстанет от него до тех пор, пока он не познакомиться со всеми молодыми леди в доме.

Сначала он чувствовал себя бодрым, но после часовой кропотливой проверки бухгалтерских книг, наконечник пера добавлял в конце строчек цифры, которые он складывал и вычитал, умножал и делил, его веки начали неумолимо закрываться. Это был долгий день, подумал он, и решительно закрыл бухгалтерскую книгу, но, оставляя закладку, чтобы потом вернуться сюда.

Он утром провел много времени, посещая арендаторов и осматривая их здания. Одно семейство нуждалось в починке двери. У другой были проблемы со сбором урожая и выплатой ренты из-за сломанной ноги главы семейства. Энтони выслушивал и улаживал многочисленные споры, восхищался недавно родившимися младенцами, и даже помог восстановить прохудившуюся крышу.

Это были прямые обязанности крупного землевладельца, и он наслаждался ими, но иногда они были несколько утомительными. Игра Пэлл Мэлл днем была приятным перерывом после утра, но позже в доме, он должен был исполнять роль хозяина дома. Это роль утомила его сильнее, чем посещения арендаторов. Элоизе было только семнадцать, и за ней приходилось постоянно следить; эта стерва Купер мучила бедную Пенелопу Физеренгтон, и кому-то было просто необходимо вступиться за нее; и… И была еще Кэйт Шеффилд. Которая отравляла само его существование.

И в то же время объект его желаний. Какая путаница. Предполагалось, что он должен ухаживать за ее сестрой.

Эдвиной. Первой красавицей этого Сезона. Милой, щедрой, красивой и со спокойным характером.

А вместо этого, он не прекращал думать о Кэйт. Кэйт, которая постоянно приводила его в бешенство, и уважение которой, стало так жизненно необходимо ему.

Как он мог не восхищаться той, которая так стойко цеплялась за свои убеждения? Трудности у Кэйт возникли из-за её преданности своей семье — тот самый принцип, который он сам уважал больше всего.

Зевая и потягиваясь, Энтони выбрался из-за стола. Определенно ему следует идти спать. Сейчас он наверно сразу заснул бы, едва коснувшись головой подушки. Его совсем не понравилось то обстоятельство, что вчера он долго не мог заснуть, все лежал и смотрел в потолок, думая о Кэйт.

Энтони взял свечу и вышел из кабинета. Было что-то завораживающее и интригующее в тихом старом доме. Несмотря на дождь, он слышал, как стучат его ботинки по полу: носок, пятка, носок, пятка. И если не считать молнии, время от времени вспыхивающей и освещающей холл, то маленький огонек его свечи был единственной вещью в холле, дававшей свет.

Ему нравилось помахивать то и дело свечой, наблюдая игру теней на стенах и потолке. Это давало ему чувство контроля над тенями, но —

Одна из его бровей удивленно поднялась. Дверь в библиотеку, мимо которой он сейчас проходил, была немного приоткрыта, и он увидел полоску света, пробивающуюся из библиотеки. Странно, он был уверен, что все гости давно спать.

Из приоткрытой двери не донеслось ни звука. Наверно, кто-то из гостей читал здесь и забыл погасить свечу, подумал он. Энтони нахмурился. Это было очень безответственно. Огонь мог опустошить дом быстрее, чем, что бы то ни было, даже во время ливня. Тем более что библиотека, заваленная множеством книг, была идеальным местом для возникновения и распространения пожара.

Он открыл дверь и зашел в библиотеку. В библиотеке были длинные большие окна от пола почти до потолка, поэтому звук дождя здесь был слышен гораздо сильнее, чем в зале. Звуки грома сотрясали дом, а молнии, фактически, раскалывали ночь вспышками света.

Буйство природы за окном заставило его улыбнуться. Он увидел на столе забытую свечу и направился туда. Он наклонился, задул её и затем…

Он что-то услышал. Это был тихий звук дыхания. Панический хриплый, с негромкими всхлипами и хныканьем. Он оглядел комнату.

— Есть здесь кто-нибудь? — позвал он.

Он не увидел никого в комнате. Но снова услышал всхлипы. Снизу.

Удерживая свечу в руке, он присел на корточки рядом со столом.

И задохнулся от ужаса.

— Боже мой, — прохрипел он, — Кэйт!

Она свернулась в клубочек, руками обхватив колени, сильно дрожа и хныкая.

Кровь у Энтони застыла в жилах, он еще ни разу не видел, чтоб так дрожали.

— Кэйт? — тихо позвал он её, поставив свечу на пол и придвигаясь ближе к ней.

Он не мог сказать, что она услышала его. Она, похоже, полностью ушла в себя, в отчаянии стремясь избежать чего-то ужасного. Грозы? Она говорила ему, что ненавидит дождь, но выходит всё это гораздо сильнее. Энтони знал, что большинству людей грозы с молниями и громом не нравятся, но он ни разу не слышал, чтобы человек так боялся грозы. Она выглядела готовой разломаться на сотни маленьких кусочков, если он дотронется до нее.

Гром прогремел в комнате, и в этот момент, её тело затряслось еще сильнее.

— Ох, Кэйт, — прошептал он.

Ему было больно видеть её в таком состоянии. Осторожно он дотронулся до нее. Он не был уверен, осознает ли он его присутствие рядом с ней.

Мягко схватив её за руку, и тихонько сжав ее руку, он пробормотал.

— Я здесь, Кэйт. Все будет хорошо.

Молния осветила комнату, и она еще сильнее сжалась в клубочек. В его голову пришло, что она так закрывает свое лицо, прикрываясь коленями, как щитом.

Он пододвинулся ближе к ней и взял одну из ее рук в свои. Рука её была ледяной, пальцы одеревенели. Ему не удалось убрать её руки с колен, но, в конце концов, он нагнулся и прижался к её рукам своими губами, пытаясь согреть их.

— Я здесь Кэйт, — снова повторил он, не совсем уверенный, что она его слышит.

— Я здесь, Кэйт. Все будет хорошо.

В конечном счете, он сам забрался под стол, сел позади нее и обнял ее за плечи. Она казалось, расслаблялась в его объятиях, оставляя его со странным чувством гордости, что он смог помочь ей.

Так же на него нахлынуло глубокое чувство облегчения, потому что ему больно было видеть её мучения. Он шептал успокаивающие слова ей на ушко, ласкал её плечи, пробуя успокоить её простыми прикосновениями.

И медленно, очень медленно; он понятия не имел, сколько времени он провел с ней под столом — он почувствовал, как её тело начинает расслабляться. Кожа её становилась все более теплой, а дыхание спокойным.

Наконец, почувствовав, что она успокоилась, он мягко взял двумя пальцами за её подбородок, медленно поворачивая её лицо так, чтобы можно было видеть её глаза.

— Посмотри на меня Кэйт, — прошептал он нежно и властно.

— Если ты посмотришь на меня, ты почувствуешь себя в безопасности.

Крошечные мускулы вокруг ее глаз задрожали в течение добрых пятнадцати секунд, прежде чем затрепетали её веки. Она пробовала открыть глаза, но сначала ей это не удавалось. Энтони не имел до этого дела с таким ужасом, как у нее, но подумал, что это должно помочь.

После нескольких секунд, он открыла глаза и встретила его пристальный взгляд. Энтони почувствовал себя так, будто его ударили в живот. Если верно говорят, что глаза это зеркало души, что-то сломалось внутри Кэйт этой ночью. Она выглядела загнанной жертвой, немного потерянной, и немного изумленной.

— Я не помню, — едва слышно прошептала она.

Он взял ее за руку и поднес её руку к губам, легко и нежно, почти по-отечески поцеловав её.

— Не помнишь что?

Она покачала головой.

— Не знаю.

— Ты помнишь, как пришла сюда в библиотеку?

Она кивнула.

— Ты помнишь, как начался ливень?

Она закрыла глаза, выглядя так, будто открытие глаз от нее требовало изрядной доли энергии.

— Он все еще льет.

Энтони кивнул. Да, действительно. Капли дождя по-прежнему барабанили в окно, но прошло уже почти пятнадцать минут с момента последней вспышки молнии.

Она посмотрела на него с отчаянием в глазах.

— Я не могу…— Я не …

Энтони сжал ее руку.

— Ты не должна ничего говорить.

Он почувствовал, как ее тело затряслось и постепенно расслабилось, затем услышал ее шепот.

— Спасибо тебе.

— Ты хочешь, чтобы я поговорил с тобой.

Она прикрыла глаза — не так сильно, как прежде — и кивнула.

Он улыбнулся, даже зная, что она его не видит. Но, возможно, она могла услышать, что он улыбается по его голосу.

— Давай подумаем, — размышлял он, — О чем я могу тебе рассказать?

— Расскажи мне о своем доме, — прошептала она.

— Об этом доме? — удивленно спросил он.

Она кивнула.

— Хорошо, — ответил он, чувствуя себя донельзя довольным, что она захотела узнать про эту груду камней, которая так много значила для него.

— Я вырос здесь, думаю, ты знаешь об этом.

— Твоя мама рассказала мне.

Энтони почувствовал что-то разгорающееся теплое и мощное в его груди, когда она заговорила.

Он сказал ей, что она не должна говорить и она, очевидно, была благодарна за это, но сейчас, она сама захотела принять участие в разговоре. Конечно, это подразумевает то, что она чувствует себя все лучше.

Если бы она открыла глаза, и они не сидели под столом, их беседа могла выглядеть вполне нормальной. Он ошеломлен был тем, как ему захотелось утешать и защищать её, холить и лелеять.

— Я рассказывал тебе, как мой брат утопил любимую куклу моей сестры? — спросил он.

Она покачала головой, затем вздрогнула, когда усилился ветер, и капли дождя забарабанили сильнее по окну. Но она подняла подбородок и тихо сказала:

— Расскажи что-нибудь о себе.

— Хорошо, — медленно произнес Энтони, стараясь игнорировать непонятное и неудобное чувство, разгоравшееся в его груди. Ему было гораздо легче рассказать о многих своих родных братьях и сестрах, чем рассказать ей о себе.

— Лучше расскажи еще о своем отце.

Он замер. — О моем отце?

Она улыбнулась, но также поразился, когда она заметила:

— У тебя должен быть отец.

Энтони почувствовал напряжение в горле. Он не часто говорил о своем отце со своей семьей, а уж о посторонних и речи не шло. Он сказал сам себе, что много воды утекло с тех пор; Эдмунд был мертв в течении более чем десяти лет. Но правда была в том, что бывают раны, которые сильно болят, независимо от времени. А некоторые раны не заживают, даже за десять лет.

— Он…Он был великим человеком, — мягко сказал он. — Хорошим отцом. Я очень сильно любил его.

Кэйт повернулась к нему, чтобы посмотреть в его лицо, впервые с тех пор, как он сам повернул ее голову за подбородок.

— Твоя мать говорит о нем с большой привязанностью. Вот почему я спросила.

— Мы все сильно любили его, — просто сказал он.

Он повернул голову и смотрел поперек комнаты. Его глаза сосредоточились на ножке стола, но он не видел ее. Он сейчас не видел ничего, кроме воспоминаний, возникающих у него в памяти.

— Он был самым прекрасным отцом, о котором любой мальчишка мог мечтать.

— Когда он умер?

— Одиннадцать лет назад. Летом. Когда мне исполнилось восемнадцать. Перед тем, как я уехал в Оксфорд.

— Это самое трудное время для человека, чтобы потерять отца, — пробормотала она.

Он резко повернулся и посмотрел на неё.

— Любое время самое трудное, когда теряешь отца.

— Конечно, — быстро согласилась она, — Но есть некоторые моменты времени, худшие, чем другие, я думаю. И конечно время это отличается у мальчиков и у девочек. Мой отец скончался пять лет назад, и я до сих пор тоскую о нем, но не думаю, что это было бы то же самое для юноши.

Ему не надо было задавать вопрос. Он светился в его глазах.

— Мой отец был замечательным, — объяснила она, её глаза потеплели, поскольку она вспомнила его.

— Добрый и нежный, но строгий, когда в этом возникала необходимость. Но отец у мальчика — это все, он должен показать ему, как быть хорошим человеком. И потерять отца в восемнадцать, когда ты только начинаешь узнавать, что все это значит…

Она издала долгий вздох.

— Это, конечно, слишком самонадеянно для меня говорить об этом, поскольку я не мужчина, и ни когда не могла быть на твоем месте, но я думаю…

Она сделала продолжительную паузу, кривя губы, поскольку не могла подобрать слов.

— Моим братьям было шестнадцать, двенадцать и два года в тот момент, — сказал Энтони.

— Думаю, это тоже было для них тяжелый момент, — ответила она, — хотя, твой младший брат, скорее всего не помнит отца.

Энтони отрицательно покачал головой.

Кэйт улыбнулась печально и задумчиво.

— Я вот, совсем не помню свою мать. Это очень странная вещь.

— Сколько тебе было, когда она умерла?

— Недавно исполнилось три. Отец женился на Мэри несколькими месяцами позже. Он не стал соблюдать надлежащий период траура, и это потрясло многих соседей, но он думал, что мне нужна мать гораздо больше, чем ему нужен этот этикет.

Впервые Энтони задался вопросом, что было бы с ними, если бы умерла его мать, оставляя отца с большим количеством детей, многие из которых были малыши. Эдмунду было бы нелегко. Любому человеку было бы нелегко в таком случае.

В то время Вайолет было очень трудно, но, по крайней мере, у нее был Энтони, которому исполнилось восемнадцать и которому пришлось заменить отца более молодым братьям. Если бы умерла Вайолет, Бриджертоны остались бы совсем без матери. В конце концов, Дафне, старшей дочери, было лишь десять лет в момент смерти Эдмунда. И Энтони был уверен, что отец не смог бы повторно вступить в брак.

Независимо от того хотел бы или нет его отец, чтобы у них была мать, он бы не смог выбрать себе вторую жену.

— Что случилось с твоей матерью? — спросил Энтони, поражаясь глубиной своего любопытства.

— Грипп. Или, по крайней мере, все так думали. Это могло быть воспаление легких, — она задумчиво потерла подбородок рукой.

— Она умерла очень быстро. Отец потом сказал мне, что я тоже заболела, но у меня был не такой тяжелый случай.

Энтони подумал о сыне, он надеялся, что у него будут дети, это была единственная причина, из-за которой он решил жениться.

— Ты тоскуешь по матери, которую никогда не знала? — тихо спросил он.

Кэйт долгое время раздумывала. Его голос прозвучал хрипло и требовал скорого ответа. Почему-то она не могла поверить в то, что ему интересно узнать о ее детстве.

— Да, — в конце концов, ответила она, — Но не так, как ты думаешь. Я, конечно, не могу тосковать по ней, потому что толком и не знаю ее. Но есть какая-то пустота в жизни — тоскливое пустое место — и ты знаешь, что она должна занять это место, но ты ее совсем не помнишь, не помнишь, как она выглядела и что делала.

Кэйт грустно улыбнулась.

— Ты считаешь, в этом есть какой-нибудь смысл?

Энтони кивнул.

— В этом заключено гораздо больше смысла, чем ты думаешь.

— Я думаю, потеря родителя, которого знаешь и любишь, переносится тяжелее, — добавила она. — Я знаю, я потеряла обоих.

— Мне жаль, — мягко сказал он.

— Все в порядке, — заверила она его. — Та старая пословица — время излечивает любые раны — абсолютно права.

Он пристально посмотрел на нее, и она поняла по выражению его лица, что он не согласен с ней.

— Правда, чем ты старше, тем тебя труднее примириться с потерей. Человек счастлив, когда он знает и любит своих родителей, но боль от их потери гораздо острее.

— Это было так, как будто, я, по меньшей мере, потерял руку, — прошептал Энтони.

Она серьезно кивнула, почему-то зная, что он почти ни с кем не делился своей болью. Она нервно облизнула губы, которые внезапно стали сухие. Забавно, снаружи идет ливень и влажно по всей округе, а она здесь чувствует себя, как высушенная кость.

— Возможно, для меня было даже лучше, что мать умерла, когда я была маленькая, а не позже, — мягко сказала она. — И Мэри просто замечательная. Она любит меня, как собственную дочь.

— Фактически, — она прервалась, удивляясь внезапно возникшим слезам в глазах.

Когда же, она, наконец, смогла продолжать, это был тихий шепот.

— Фактически, она ни разу не делала различий между мной и Эдвиной. Я-я не думаю, что смогла бы любить свою родную мать сильнее, чем Мэри.

Глаза Энтони пристально смотрели в ее.

— Я рад за тебя, — голос Энтони прозвучал низко и хрипло.

Кэйт сглотнула.

— Мэри иногда так забавна. Она время от времени посещает могилу моей матери и рассказывает ей, что я делаю. Вообще-то это очень мило. Когда я была маленькой, я ходила с ней, чтобы рассказать матери о Мэри.

Энтони улыбнулся.

— И часто, твое сообщение о ней, было благоприятно?

— Всегда.

Они тихо сидели в наступившей тишине, оба уставившись на пламя свечи, наблюдая, как воск маленькими капельками стекает по свече в подсвечник. После того, как несколько капелек пробежало по свече, Кэйт повернула к Энтони лицо и сказала:

— Я уверена, я звучу невыносимо оптимистично, но я думаю, у Господа Бога имеют свои планы вмешиваться в нашу жизнь.

Он повернулся к ней и вопросительно приподнял бровь.

— Нет, худа без добра, — попыталась объяснить она. — Я потеряла мать, но получила Мэри. И сестру, которую, я очень люблю. И —

Вспышка молнии осветила комнату. Кэйт прикусила губу, стараясь дышать медленно и через нос. Скоро грянет гром, но она будет готова к нему, и — Комната затряслась от громкого звука грома, и она смогла держать глаза открытыми.

Она с облегчением выдохнула и позволила себе гордо улыбнуться. Это не было так трудно. Конечно, это не было забавным, но, по крайней мере, это не невозможно. Это могло сказаться успокаивающее присутствие Энтони рядом, или гроза уже прошла мимо.

— С тобой все хорошо? — спросил Энтони.

Она посмотрела на него, и что-то внутри нее растаяло от обеспокоенного выражения на его лице. Независимо оттого, что было в прошлом, несмотря на то, что они все время спорили и боролись с друг другом, в этот момент он нежно заботился о ней.

— Да, — проговорила она, при этом, услышав удивление в своем голосе, даже притом, что она не собиралась удивляться. — Да, думаю, я в порядке.

Он сжал ее руку.

— Как долго, у тебя длится?

— Сегодня ночью или до этого в моей жизни?

— И там и там.

— Сегодня это началось с первым ударом грома. Я всегда становлюсь взволнованной перед дождем, но пока нет грома и молнии, я в порядке. Фактически, меня расстраивает не дождь, а опасение, что он может перейти в грозу или ливень.

Она сглотнула, и облизала сухие губы, прежде чем продолжать дальше.

— Отвечая на другой вопрос, могу только сказать, что, начиная с того, как я себя помню, я всегда боялась грозы. Это — как часть меня. Весьма глупая часть, я знаю, но —

— Совсем это не глупо, — вставил он свое замечание.

— Ты очень мил, раз думаешь так, — сказала она с робкой полуулыбкой. — Но ты не прав. Ничего нет более глупого, чем бояться чего-либо без всякой причины.

— Иногда, — произнес Энтони задумчивым голосом, — Есть причины наших страхов, просто мы не можем, объяснить их, или не знаем толком этих причин.

Кэйт уставилась на него, смотря в его темные глаза в мерцающем освещении свечи. На какой-то краткий миг, ей показалось, что она увидела сильную боль в его глазах, смотрящих далеко вдаль.

Каким то образом, она поняла, что он не имеет в виду что-то смутное и далекое. Он говорит о своих опасениях и переживаниях, о чем-то определенном, что посещает его каждую минуту каждого дня.

О том, о чем, она знала, она не имеет права его спрашивать. Она сильно пожалела, что наверно она не могла быть той, кто поможет преодолеть его страхи. Но это невозможно. Он обязательно жениться на ком-нибудь, возможно, даже на Эдвине, и его жена будет иметь право разговаривать с ним на личные темы.

— Я думаю, я смогу пойти наверх к себе в комнату, — внезапно сказала Кэйт.

Неожиданно ей стало слишком больно и обидно думать о том, что он будет кому-то принадлежать.

Его губы сложились в ребяческую улыбку.

— Ты хочешь сказать, что я уже могу вылезать из-под стола?

— О, боже! — она хлопнула рукой себя по лбу. — Я сожалею. Я боюсь, я совсем забыла, где мы находимся. Ты наверно думаешь, какая же она глупая.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Ты совсем не глупая, Кэйт. Даже, когда я считал тебя самым невыносимым женским существом на планете, у меня не было сомнений в твоем интеллекте.

Кэйт, которая в этот момент пыталась выбраться из-под стола, замерла.

— Вот только я не знаю чувствовать себя польщенной или оскорбленной от такого комплимента.

— Наверно, и так и так, — допустил он. — Но ради дружбы, давайте посчитаем, что это все же был комплимент.

Она повернулась, чтобы посмотреть на него, прекрасно зная, что выглядит сейчас довольно нелепо на карачках, но ей важен был этот вопрос.

— Тогда можно считать нас друзьями? — прошептала она.

Он кивнул, вставая.

— Трудно конечно в это поверить, но я думаю, что мы друзья.

Кэйт улыбнулась и протянула ему руку. Он помог ей выбраться из-под стола.

— Я рада.

— Ты…ты все же не дьявол, как я первоначально думала про тебя.

Одна из его бровей поднялась, и его лицо неожиданно приняло дьявольское выражение.

— Хорошо, — может быть ты все-таки сам дьявол, — поправила она себя, думая про себя, что он возможно законченный повеса и плут, как и было написано в сплетнях.

— Но возможно, в тебе еще есть много хорошего.

— Хороший человек кажется таким мягкотелым, — размышлял он.

— Хороший человек, — решительно сказала она, — кажется хорошим человеком. И учитывая то, что я обычно думала о тебе, ты должен быть просто восхищен этим комплиментом.

Она рассмеялся.

— Больше всего мне в тебе нравиться то, что ты никогда не бываешь скучной, Кэйт.

— Скучные люди такие мягкотелые, — язвительно заметила она.

Он улыбнулся, тепло и широко улыбнулся по-настоящему, не как обычно криво улыбался в обществе. Кэйт почувствовал себя странно.

— Я боюсь, я не смогу проводить тебя до твоей комнаты, — произнес он. — Если кто-то наткнется на нас в такое позднее время…

Кэйт кивнула. Они сковали такую маловероятную дружбу, но она же не хочет поймать его в ловушку брака, верно? Не говоря о том, что он, конечно, не хочет жениться на ней.

Он придвинулся к ней. — Особенно, когда ты одета, как…

Кэйт посмотрела на себя вниз и задохнулась, она совсем позабыла, что она почти не одета. Ее ночная рубашка хоть и не была вызывающей или чересчур открытой, но одета все же она была лишь в ночную рубашку, если не считать халата-мантии.

— С тобой все в порядке? — мягко спросил он. — Дождь все еще идет.

Кэйт приостановилась и послушала дождь, который легонько барабанил по дому.

— Я думаю, гроза уже закончилась.

Он кивнул и выглянул в зал.

— Путь свободен, — произнес он.

— Я должна идти.

Он отступил в сторону, давая ей пройти.

Она прошла мимо него, но когда прошла дверь, остановилась и обернулась назад.

— Лорд Бриджертон?

— Энтони, — сказал он. — Ты должна называть меня Энтони. Я думаю, я уже несколько раз назвал тебя Кэйт.

— Назвал?

— Когда я нашел тебя в библиотеке под столом, — он махнул рукой. — Не думаю, что в тот момент, ты была способна что-нибудь слышать.

— Ты, наверно, прав, — она нерешительно улыбнулась. — Энтони.

Его имя на ее языке прозвучало странно и непривычно.

Он наклонился к ней, в его глазах зажглись дьявольские искорки. — Кэйт.

— Я только хотела поблагодарить тебя. За твою помощь. Я — она прочистила горло, — Без тебя мне было бы очень трудно.

— Я не сделал ничего, — грубовато сказал он.

— Нет, ты сделал все.

И затем, чтобы не захотеть остаться, она быстро повернулась, и практически побежала в свою комнату.

Глава 13

Нет смысла говорить, как много народу собралось в загородном доме Бриджертонов в Кенте. Автору остается вообразить, насколько разрастутся сплетни, когда они достигнут города.

Будет огромный скандал, просто огромный; скандалы почти всегда возникают в таких загородных домиках.

Светская хроника Леди Уислдаун, 4 мая 1814

Утро на следующий день было таким, какое обычно бывает после сильного шторма — ясным и чистым, но с небольшим влажным туманом, который охлаждал и освежал кожу.

Хотя Энтони было не до погоды, он потратил большую часть ночи, глядя в потолок и видя перед собой лицо Кэйт.

Он заснул только тогда, когда первые полосы рассвета позолотили небо. Когда он проснулся, было уже после полудня, но он не чувствовал себя отдохнувшим. Его тело было странно истощенно, и в то же время возбуждено. Веки были тяжелые, и открывать глаза не хотелось.

В конце концов, когда его желудок заурчал так громко, что он мог поклясться: затряслись окна, и посыпалась штукатурка, он с трудом поднялся и нехотя натянул свою одежду.

С широким и громким зевком он подошел к окну, не потому, что он хотел кого-либо найти, а просто, чтобы насладиться видом из окна и свежестью после дождя.

И все же за секунду до того, когда он опустил свой взгляд на лужайки, он уже знал, кого он там должен увидеть.

Кэйт. Она медленно шла поперек лужайки. Он впервые видел, чтобы она так медленно прогуливалась. Обычно она несется так, будто за ней кто-то гонится.

Она была слишком далеко, чтобы разглядеть ее лицо — он увидел лишь ее профиль и раскрасневшиеся щечки. Но он не смог отвести от нее глаз. Было что-то волшебное и волнующее в ее походке — она шла, грациозно вышагивая и покачивая в такт шагам рукой.

Внезапно он понял, что она направляется в сады его матери.

И еще он понял, что просто обязан к ней присоединиться.

Погода, как всегда, оставалась в своем противоречивом состоянии большую часть дня, поделив общество на две равные части: одни настаивали, что такой солнечный денек хорош для прогулок на открытом воздухе, а другие предпочитали влажный воздух и мокрую траву теплой и уютной гостиной.

Кэйт относила себя к первой группе, хотя в данный момент она была не в настроении общаться с другими людьми. Она, почти рефлекторно избежав разговоров, вежливо что-то пробормотав, скрылась в садах леди Бриджертон. И нашла себе тихое место на скамейке, рядом с высоким деревом.

Скамейка была холодной и влажной, но она не обращала на это внимание. Но она почти всю ночь не сомкнула глаз и очень устала, и сидеть на скамейке было предпочтительнее, чем стоять возле дерева.

Это наверно — подумала она со вздохом — единственное место где, я предоставлена сама себе.

Если бы она осталась дома, ее непременно вовлекли бы в круг молодых леди, пишущих письма своим друзьям и знакомым, или еще хуже, вовлекли бы в кружок рукоделия.

Что же касается энтузиазмов прогулку, то они в свою очередь, тоже раскололись на две половины. Одни из них отправились в деревню за покупками, и осмотреть местные достопримечательности. А остальные направились к озеру.

Поскольку у Кэйт не было никакого интереса отправляться за покупками, а с озером она уже познакомилась, то она постаралась избежать и этой группы.

Так она и оказалась в одиночестве в саду.

Она сидела несколько минут на скамейке, уставившись в пространство, ее глаза сосредоточились на еще не открывшийся почке ближайшего дерева.

Хорошо быть одной, подумала она, не надо все время прикрывать рот и бороться с зевотой.

Хорошо быть одной, никто не собирается комментировать темные круги под глазами, ее молчаливость и неразговорчивость.

Хорошо быть одной, когда она может спокойно сесть, и попытаться разобраться в путанице своих мыслей о виконте.

Эту довольно сложную задачу, она бы предпочла отложить, но все же это должно быть сделано. Поскольку все, что она узнала о лорде Бриджертоне за последние несколько дней, заставило ее совесть, принять одно важное решение. Она не имеет права препятствовать его ухаживанию за Эдвиной.

За последние несколько дней он оказался чуткий, заботливый и принципиальный.

Да, — подумала она с улыбкой, — она видела признательность в глазах Пенелопы Физеренгтон, которую он героически вытащил из устных когтей Крессиды Купер.

Он очень сильно предан семейству. Он использует свое социальное положение и власть не для того, чтобы господствовать над другими, а лишь для того, чтобы защитить от оскорблений другого человека.

Он помог справиться с приступом ее фобии с таким изяществом и чуткостью, что теперь, когда она вспоминала это, она было просто ошеломлена.

Он мог быть повесой и мошенником — он все еще мог быть повесой и мошенником — но его поведение в эти дни, совсем не характеризовало его, как повесу и мошенника. И единственное возражение, которое было у Кэйт против его женитьбы на Эдвине это…

Кэйт мучительно сглотнула. Это был комок в ее горле, размером с пушечное ядро. Потому что, глубоко в ее сердце она хотела его для себя. Но это было крайне эгоистично с ее стороны. Кэйт прожила свою жизнь бескорыстно, или, стараясь быть бескорыстной, и она не за что не попросить Эдвину не выходить замуж за Энтони из-за такой причины. Если Эдвина узнает, что даже мельчайшая частица Кэйт сходит с ума по виконту, она тут же положит конец его ухаживаниям.

Это разве поможет делу? Виконт попросту найдет другую красивую и приемлемую леди в качестве своей жены. В Лондоне их можно выбирать почти бесконечно.

Он же даже не посмотрит на нее после сестры, и какую выгоду она получит, если предотвратит возможную свадьбу Эдвины и Энтони?

Ничего, кроме мучительной боли видеть его женатым на другой леди, не ее сестре. Разве это не прекратиться со временем? Она сама этой ночью правдиво сказала, что времени лечит любые раны.

Кроме того, даже хуже будет видеть его женатым на другой леди, а не на Эдвине; единственная разница будет в том, что она не сможет его видеть на праздниках, на крещениях детей и так далее…

Кэйт сделала глубокий выдох. Долгий грустный утомленный выдох, который полностью освободил ее легкие от кислорода, заставив ее плечи опуститься и сделав ее саму поникшей.

Ее сердечная боль.

И в этот момент голос прозвучал в ее ушах. Его голос низкий и плавный, как будто теплый водоворот закружился вокруг нее.

— Мое совершенство, ты издаешь печальные звуки.

Кэйт подскочила от неожиданности, не способная ничего ответить.

— Милорд, — выпалила она через некоторое время.

Его губы изогнулись в улыбке.

— Я так и думал, что смогу найти тебя здесь.

Ее глаза расширились от удивления, когда она поняла, что он преднамеренно ее искал. Ее сердце стало биться быстрее, но, по крайней мере, это она сможет скрыть от него.

Он посмотрел на нее.

— Фактически, я увидел тебя из окна. Я хотел убедиться в том, что ты чувствуешь себя лучше, — тихо сказал он.

Кэйт села, разочарование заполнило все ее существо. Он просто вежлив с ней. Конечно, он просто вежлив.

Глупо было надеяться даже на секунду, что он испытывает к ней нечто большее, а не обычное беспокойство. Он, она поняла со вздохом, хороший человек, и как любой хороший человек, хотел убедиться, что она чувствует себя лучше. Особенно после того, что выяснилось ночью.

— Я, — ответила она, — Очень. Спасибо.

Если он и подумал что-то о ее странных отрывистых предложениях, он не подал виду.

— Я рад, — сказал он, садясь рядом с ней. — Я волновался о тебя всю ночь.

Ее сердце подпрыгнуло, и перестало биться.

— Ты волновался обо мне?

— Конечно, как я мог не волноваться.

Кэйт сглотнула, опять его проклятая вежливость. О, она не сомневалась, что он действительно волновался и беспокоился о ней. Это только подтверждало: его чувства возникли из-за его доброты, а не оттого, что он что-то чувствовал к ней.

Не то, чтобы она ожидала от него что-то другого. Но, она не могла не надеяться.

— Я сожалею, что тебе пришлось всю ночь волноваться из-за меня, — сказала она спокойно, главным образом потому, что должна быть спокойной.

По правде, говоря, он была рада, что он оказался этой ночью в библиотеке.

— Не будь глупой, — сказал он, поворачиваясь и смотря на нее довольно строго. — Мне ненавистна мысль, что ты могла оказаться одной во время грозы. Я рад, что оказался там и смог успокоить тебя.

— Я обычно все время одна во время гроз и ливней, — произнесла она.

Энтони нахмурился.

— Неужели семья не успокаивает тебя во время гроз?

Она выглядела немного робко, когда произнесла:

— Они не знают, что я все еще боюсь их.

Он медленно кивнул.

— Понимаю. Но иногда стоит…, — Энтони сделал паузу, чтобы откашляться, он часто прибегал к такой тактике, когда не был уверен, что сказать, — Я думаю, тебе стоит искать утешение у матери и сестры, но знаю, — он снова прочистил горло.

Он хорошо знал, как глубока, бывает привязанность и любовь в семье, но все же часто они не могут полностью оценить и понять твои страхи.

— Знаю, — повторил Энтони, — Очень трудно разделить свои страхи с теми, кого ты любишь.

Ее карие глаза, мудрые и проницательные смотрели прямо в его глаза. В течение какой-то доли секунды, ему пришла в голову причудливая мысль, что она знает все о нем, каждый момент его жизни, начиная от рождения и заканчивая его уверенностью в собственной смерти.

Ему показалось, что ее лицо наклонилось к нему и ее губы, теплые и мягкие, приоткрылись. Наверно не было никого на всей Земле, кто когда-либо смог бы понять его кроме нее.

Эта мысль была волнующа.

И она же ужасала его.

— Вы — очень мудрый человек, — прошептала она.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, о чем же, они говорили до этого. Ах да, страхи. Он в свое время испытал страхи.

Он попробовал смеяться над ее комплиментом.

— Большую часть времени — я очень глупый человек.

Она потрясла головой.

— Нет, я так не думаю. Я все же не собираюсь ничего рассказывать Мэри и Эдвине. Я не хочу беспокоить их.

Она немного пожевала губу — забавное небольшое движение ее зубками — показавшееся ему чрезвычайно соблазнительным.

— Конечно, — добавила Кэйт. — Если быть искренней перед собой, я должна признать, что некоторая часть моего нежелания говорить об этом Мэри и Эдвине, заключается в желание не выглядеть слабой.

— Это не такой ужасный грех, — пробормотал он.

— Нет, в число смертных грехов это не входит, — произнесла она с улыбкой. — Но я рисковала бы предположить, что грех этот — один из тех, от которых вы тоже страдаете.

Он ничего не сказал, только кивнул.

— Ваша сестра, — сказал он спокойно, — Возможно, на самом деле, гораздо сильнее, чем вы думаете.

Ее глаза впились ему в лицо. Он пытается сообщить ей, что влюбился в ее сестру?

Он перед этим восхищался и раздавал комплименты изяществу и красоте ее сестры, но никогда до этого не говорил про внутреннюю ее сущность: доброту, мягкость и душевное спокойствие.

Кэйт пыталась встретиться с ним глазами, так долго, как она смогла, но не нашла ничего, что открыло бы ей его истинные чувства.

— Я не хотела сказать, что она слабая, — наконец сказала она, — Но все же, я ее старшая сестра. Я всегда должна быть сильной перед сестрой. И следует принять во внимание то, что она должна быть сильной, только перед собой.

Она посмотрела в его глаза и почувствовала, что он уставился на нее со страшной силой. Ей показалось, что он смотрит прямо ей внутрь и видит ее душу.

— Вы сами, самый старший в семье, я думаю, вы понимаете, что я подразумеваю этим.

Он кивнул, его глаза были немного удивленными и спокойными в то же самое время. — Точно.

Она улыбнулась ему, как улыбаются меж собой люди, у которых имеется подобный опыт и испытания.

И поскольку она чувствовала себя все более непринужденно в его присутствии, почти как будто, она могла утонуть в нем и укрыться в теплоте его тела, она решила, что не может больше откладывать разговор по поводу его женитьбы на Эдвины.

Она должна сообщить ему, что она забирает назад все свои возражения против его ухаживания за Эдвиной. Это несправедливо по отношению к нему и Эдвине то, что она молчит об этом, только потому, что хочет его удержать его возле себя, возможно, ради таких вот чудесных моментов в садах.

Она глубоко вздохнула, расправила плечи и обратилась к нему.

Он выжидательно посмотрел на нее, это было очевидно, в конце концов, она хотела ему что-то сказать.

Губы Кэйт раскрылись. Но ничего не вышло.

— Да? — спросил он, выглядя при этом немного удивленным.

— Милорд, — выпалила она.

— Энтони, — поправил он мягко.

— Энтони, — повторила она, задаваясь вопросом, почему использование его имени делает ее задачу все более сложной.

— Я должна поговорить с вами кое о чем.

Он улыбнулся.

— Я весь во внимании.

Ее глаза остановились на ее правой ноге, выглядывающая немного из-под юбки и что-то рисовавшая возле скамейки. Прослеживался рисунок полумесяца.

— Это о …уммм…речь пойдет об Эдвине.

Брови Энтони удивленно поползли вверх. Он посмотрел на ее ногу, которая оставила полумесяц в покое и теперь рисовала волнистые линии.

— Что-то не так с вашей сестрой? — спросил он вежливо.

Она покачала головой.

— Нет, нисколько. Я полагаю, что она сейчас сидит в гостиной и пишет письмо нашему кузену в Сомерсете. Леди, вы знаете, любят писать письма.

Он моргнул.

— Писать что?

— Писать письма. Правда, я сама, не очень люблю их писать, — сказала она, и дальше слова посыпались из нее, как из рога изобилия. — Поскольку у меня редко хватает терпения сидеть за столом, долго не двигаясь, чтобы полностью написать письмо. Потому не стоит упоминать, что моя манера написания письма весьма плачевна. Но большинство леди, часто тратят большую часть дня, составляя список тех, кому следует написать письма.

Он старался не рассмеяться.

— Вы пытаетесь предупредить меня, что ваша сестра любит писать письма?

— Нет, конечно, нет, — пробормотала она. — Вы просто спросили, в порядке ли она, а я сказала, что она сидит в гостиной пишет письма, и мы полностью отошли от темы, и …

Он положил свою руку на ее изящную ручку, эффективно заставляя ее замолчать.

— Что вы все-таки хотели сообщить мне, Кэйт?

Он с интересом наблюдал, как она расправила плечи и стиснула челюсть. Она выглядела так, будто собиралась выполнить самую отвратительную задачу в ее понимании.

Потом одним большим предложением она выпалила.

— Я хочу, чтобы вы знали, я забираю назад все свои возражения по поводу вашего ухаживания за Эдвиной.

У него неожиданно стиснуло в груди.

— Я…понимаю, — сказал он медленно, не потому что, действительно понимал, а потому что, надо было что-то сказать.

— Я признаю, что, еще не зная вас, имела против вас сильное предубеждение, — быстро продолжала она, — Но я достаточно узнала вас, с момента моего приезда в Обри-Холл, и по совести, я не могу продолжать заставлять вас думать, что я по-прежнему стою у вас на пути. Это было бы…это было бы нечестно с моей стороны поступать так.

Энтони только уставился на нее, ничего не понимая. Было, понял он смутно, что-то болезненное в ее готовности выдать замуж за него свою сестру, в то время как он потратил большую часть последних двух дней с безумным желанием поцеловать ее.

Но с другой стороны ему же это и надо было? Эдвина была для него идеальной женой. Кэйт же, в его представлении совсем не идеальная жена.

Эдвина удовлетворяла всем его требованиям, которые он наметил в среду.

Кэйт не удовлетворяла не одному требованию.

И, конечно же, он не может развлекаться с Кэйт, если он хочет жениться на Эдвине.

Кэйт дала ему именно то, что он хотел, напомнил он себе; с благословением ее сестры, Эдвина вышла замуж бы за него на следующей недели, если он пожелал бы.

Тогда почему, черт подери, он хотел схватить ее за плечи и трясти, трясти, трясти, чтобы она забрала назад каждое свое проклятое слово?

Это была та искра. Та ужасная омерзительная искра, которая все время проскакивала между ними, никогда не делая их отношения между собой скучными и тусклыми.

Та ужасная искра понимания, которая вспыхивала каждый раз, когда она при нем заходила в комнату, или вздыхала, или что-то говорила. Это еле заметное чувство, если он позволит себе, в скором времени может перерасти в любовь к ней.

Это была единственная вещь, которую он боялся больше всего.

Возможно, это была единственная вещь, которую он боялся вообще.

Это было, конечно, чересчур иронично, но смерти он не боялся. Смерть не выглядела пугающей у одинокого человека. Но для него было ужасно влюбиться сейчас, когда он давно избегал таких отношений.

Истинная любовь была прекрасная священная вещь, он знал это. Он видел это каждый день своего детства, каждый миг, когда его родители смотрели друг на друга или касались друг друга.

Но любовь — это враг умирающего человека. Это была единственная вещь, которая могла сделать оставшуюся часть его жизни невыносимой — испытать счастье, и знать, что ты все это скоро потеряешь.

И поэтому, когда, наконец, Энтони прореагировал на ее слова, он не притянул ее к себе, не целовал ее до тех пор, пока она не стала задыхаться, не прижимал свои губы к ее милому ушку и нежной шее, чтобы удостовериться в том, что она поняла: он сгорает от страсти к ней, а не к ее сестре.

Не к ее сестре.

Вместо этого он посмотрел на нее, глаза его были спокойны, гораздо более спокойны, чем его сердце и произнес:

— Я очень рад.

При этом у него было ощущение, что она находиться, не здесь и наблюдает эту сцену — этот жуткий фарс — как бы со стороны, все время, задаваясь вопросом, что же, черт подери, здесь происходит.

Кэйт слабо улыбнулась и сказала:

— Я думаю, вы должны были понять еще вчера, что я не против ваших ухаживаний за Эдвиной.

— Кэйт, я-я, —

Она никогда не узнает, что он хотел сказать. По правде, говоря, он сам не был уверен в том, что собирался сказать. Он сам даже не понял, что собирается что-то сказать до тех пор, пока ее имя не сорвалось с его губ.

Но его слова навсегда остались не высказаны, потому что в этот момент он услышал это.

Низкое гудение. Похожее на слабое поскуливание. Это был такого рода звук, что большинство людей, мягко говоря, раздражались, услышав его.

Для Энтони ничего не было более ужасающего.

— Не шевелись, — прошептал он, его голос прозвучал резко и с опасением.

Глаза Кэйт сузились, и конечно, она задвигалась, стараясь повернуться во все стороны.

— Почему вы так говорите? Что случилось?

— Пожалуйста, только, не двигайся, — повторил он.

Она повернула голову налево.

— О, это — просто пчела! — ее лицо скривилось в усмешке облегчения, и она подняла руку, чтобы прогнать пчелу.

— Ради бога, Энтони, никогда не делайте так, вы напугали меня.

Энтони схватил ее за запястье почти с болезненной силой.

— Я сказал, не двигайся, — прошипел он.

— Энтони, — проговорила она сквозь смех, — Это просто пчела.

Он продолжал неподвижно держать ее руку, его хватка причиняла ей боль, его глаза неотрывно следили за навязчивым насекомым, наблюдая, как оно летало вокруг головы Кэйт.

Он был парализован страхом, яростью и чем-то еще, чем он не мог объяснить. Он много раз встречался с пчелами за последние одиннадцать лет, начиная со смерти отца, он вообще не встречал пчел. В конце концов, нельзя было жить в Англии, и ожидать, что он никогда их не встретит.

Фактически, до сих пор, он вел себя по отношению к ним, в странной фаталистической манере. Он всегда подозревал: он обречен настолько, что во всем последует за своим отцом. И если он собирался быть поверженным этим скромным насекомым, он сделал бы это твердо стоя на ногах, и не убегая от них. Он собирался скоро умереть, … хорошо не совсем скоро, но не будет бежать от этих проклятых насекомых.

И когда он видел пчел, он смеялся, дразнил, проклинал, бил их руками, заставляя их принять ответные меры.

И никогда не был ужален.

Но вид одной из пчел в опасной близости от Кэйт, рядом с ее красивыми волосами, приземляющейся на кружевной рукав ее платья — для него было настолько ужасно, что он застыл на месте.

Видение мелькали перед его внутренним взором. Он видел, как маленький монстр погружает жало в ее мягкую кожу. Он видел, как она задыхается и падает на землю. Он видел, как она лежит неподвижная, здесь в Обри-Холле, на той же самой кровати, которая послужила его отцу первым гробом.

— Только тихо, — прошептал он, — Мы сейчас встанем, очень медленно. Затем мы пойдем медленно отсюда прочь.

— Энтони, — сказала она, смотря на него испуганно и настороженно, — Что с вами такое?

Он потянул ее за руку, заставляя встать, но она сопротивлялась.

— Это просто пчела, — сказал она сердитым голосом. — Прекратите так странно вести себя. Ради бога, пчела не может меня убить.

Ее слова тяжело повисли в воздухе. Тогда, наконец, Энтони почувствовал, что его горло расслабилось, и он может говорить:

— Может, — произнес он низким и хриплым голосом.

Кэйт застыла, не потому что она решила подчиниться его приказаниям, а лишь потому, что его странное поведение и что-то демоническое в его глазах напугало ее до чертиков.

— Энтони, — позвала она его, как она надеялась властно и авторитетно, — Сейчас же отпустите мое запястье.

Она потянула руку, но он и не собирался отпускать ее, а пчела все гудела и летала вокруг нее.

— Энтони, — воскликнула она, — Перестаньте, —

Остальная часть ее предложения была потеряна, поскольку, она так или иначе сумела вырвать руку из его тисков. Из-за внезапно возникшей свободы, она потеряла равновесие, и, махнув рукой, она ударила пчелу внутренней частью локтя, посылая ее, сердито гудя и жужжа, прямо в полосу чистой кожи над лифом ее дневного платья.

— О, ради любви к, — Оой! — Кэйт взвыла, почти как пчела, которая, несомненно, приведенная в бешенство, погрузила свое жало в кожу Кэйт.

— Ох, проклятье, — выругалась она, сразу забыв о надлежащих манерах.

Это было просто укус пчелы, ее раньше неоднократно жалили пчелы, но проклятый ад, как же это болело и чесалось.

— Вот же, беспокойство, — проворчала она, наклоняя голову и увидев небольшое красное пятнышко, справа на краю лифа ее платья. — Теперь мне придется пойти в дом поставить припарку, и придется снимать платье.

С презрительным сопением, она скинула мертвую пчелу со своей юбки, бормоча:

— По крайней мере, она мертва и не будет больше досаждать. Это наверно единственная справедливая вещь в …

В этот момент она подняла голову и увидела лицо Энтони.

Оно было полностью белым. Не бледным, не бескровным, а белым, как лист бумаги.

— О, Господи, — прошептал он отчаянно, и странная вещь была в том, что его губы почти не двигались. — О, Господи.

— Энтони? — спросила она, наклоняясь вперед, и на мгновение, забыв об укусе пчелы. — Энтони, в чем дело?

Неожиданно, в каком-то трансе, он быстро шагнул вперед, одной рукой грубо схватив ее за плечо, а другой, спуская лиф платья, открывая рану и приоткрывая ее грудь.

— Милорд! — завопила Кэйт. — Остановитесь.

Он ничего не сказал, только дыхание у него было прерывистое и быстрое, он еще потянул лиф платья вниз, не так низко, чтобы полностью обнажить грудь, но достаточно, чем позволяет благопристойность.

— Энтони! — позвала она его, надеясь, что использование его имени поможет ей привлечь его внимание.

Сейчас она не знала этого человека; он не был тем, кто сидел с ней двумя минутами ранее на скамейке. Он был сумасшедшим, наводил на нее ужас и совсем не слушал ее.

— Ты, наконец, замолчишь или нет, — сердито прошипел он, на секунду поднимая свой взгляд на ее лицо.

Его глаза были полностью сосредоточены на красном набухающем кружочке на ее груди, и его пальцы с дрожью вытащили жало из ее кожи.

— Энтони, все хорошо! — продолжала она настаивать. — Вы должны —

Она задохнулась. Он слегка перемести одну руку, поскольку другой в этот момент рывком доставал из кармана носовой платок. И из-за этого довольно неделикатно обхватил ее полную грудь.

— Энтони, что вы делаете?! — она схватила его за руку, пытаясь убрать его руку с ее груди, но сил ей не хватило.

Он вцепился в нее еще сильнее, его рука стиснула ее грудь.

— Не дергайся! — пролаял он.

Затем, положив носовой платок на ее грудь, он стал надавливать вокруг покрасневшего места коже.

— Что вы делаете?! — спросила она его снова, все еще стараясь вырваться.

— Выдавливаю яд, — он даже не поднял головы.

— Разве там есть яд?

— Должен быть, — пробормотал он, — Должен быть. Что-то убивает тебя.

Ее рот открылся от удивления.

— Что-то убивает меня? Вы в своем уме? Ничто не убивает меня. Это просто жало пчелы.

Он проигнорировал ее, полностью сосредоточившись на хитрых манипуляциях с ее ранкой.

— Энтони, — произнесла она его имя, медленно и спокойно, стараясь достучаться до него. — Я высоко ценю вашу заботу и беспокойство обо мне, но меня до этого жалили пчелы, наверно, с полдюжины раз, и я… —

— Его тоже прежде жалили пчелы, — прервал он ее.

Что-то в его голосе заставило ее тело задрожать.

— Кого? — тихо прошептала она.

Она нажал сильнее на ранку, вытирая платком, жидкость, выдавливаемую из нее.

— Моего отца, — категорически заявил он, — И это убило его.

Она не могла поверить.

— Пчела? Пчела убила его?

— Да, пчела, — отрезал он, — Разве ты не слушаешь?

— Энтони, маленькая пчела не может убить человека.

Он прекратил надавливать на ее грудь, чтобы посмотреть ей лицо. Его глаза были жесткие и сердитые.

— Я ручаюсь, что может, — проговорил он сквозь зубы.

Кэйт никак не могла поверить в его слова, но она так же не думала, что он лжет. И она поняла, что он нуждался в том, чтобы удалить жало пчелы гораздо сильнее, чем она хотела убежать от его внимания.

— Это все еще распухает, — проговорил он, нажимая сильнее, — Я не думаю, что выдавил весь яд.

— Я уверена, со мной будет все в порядке, — мягко сказала она, ее ярость в ответ на его действия постепенно превратилась почти в материнское беспокойство о нем.

Он задумчиво морщил брови, и его движения все еще были полны дьявольской энергии. Он в начале схватил ее за руку и оцепенел, поняла она из-за того, что она могла упасть мертвой здесь в саду на скамейке, поверженная маленькой пчелой.

Это казалось невероятным, но было, тем не менее, правдой.

Он потряс головой.

— Этого не достаточно, — сказал он хрипло, — Я должен убрать весь яд.

— Энтони, но я — Что ты делаешь?!

Он отвел ее подбородок назад, и наклонил к ней голову, как будто намереваясь ее поцеловать.

— Я собираюсь полностью высосать яд из ранки, — проговорил он мрачно, — Только не шевелись.

— Энтони! — завопила она, — Ты не должен…Ты не можешь… — она задыхалась, полностью не способная закончить предложение, как только она почувствовала его губы на ее коже, совершающие нежные, втягивающие движения.

Кэйт не знала, что сказать; не знала, что делать; оттолкнуть его, или прижать к себе.

Но, в конце концов, она застыла. Поскольку, когда она подняла голову и посмотрела через его плечо, она увидела группу из трех женщин, уставившихся на них с равным выражением ужаса на лицах.

Мэри.

Леди Бриджертон.

Миссис Физеренгтон.

И Кэйт поняла, без тени сомнений, что ее жизнь никогда не станет прежней.

Глава 14

Действительно, если скандал все же разразиться в загородном домике леди Бриджертон, то те из нас, кто остался в Лондоне, могут быть уверены, что любые, а точнее, все щекотливые новости непременно достигнут наших чутких ушей со всей возможной поспешностью. В присутствии таких печально известных в свете сплетниц, нам гарантированно полное и детальное описание скандала.

Светская хроника Леди Уислдаун, 4 мая 1814

На долю секунды застыли все. Кэйт уставилась на этих трех матрон в шоке. Они в свою очередь, смотрели на нее с ужасом.

А Энтони продолжал сосать яд из ее груди, не обращая внимание на то, что у них появились зрители. Откуда-то Кэйт нашла в себе силы пихнуть его от себя и издать возбужденный крик.

— Остановись!

Из-за внезапности его удалось чрезвычайно легко столкнуть, и он приземлился на задницу возле скамейки с горящими глазами, все еще намериваясь спасти ее.

— Энтони?! — позвала леди Бриджертон, дрожащим голосом, как будто она не могла поверить в то, что видела своими глазами.

Он покрутил головой вокруг.

— Мама?

— Энтони, что вы тут делали с Кэйт?

— Она была ужалена пчелой, — мрачно сказал он.

— Со мной все хорошо, — проговорила Кэйт, затем дергая лиф платья вверх. — Я сказала ему, что со мной все в порядке, но он не стал слушать меня.

Глаза леди Бриджертон затуманились.

— Понимаю, — сказала она тихим грустным голосом, и Энтони знал, что она, действительно, его поняла.

Она была, наверно единственным здесь человеком, кто понял, что им двигало.

— Кэйт, — наконец, с трудом проговорила Мэри, — Его губы были на твоей… на твоей…

— На ее груди, — услужливо подсказала миссис Физеренгтон, скрещивая руки на своей необъятной груди.

Она стояла, неодобрительно нахмурившись, но было ясно, что она чрезвычайно довольна собою.

— Нет! Все было не так! — воскликнула Кэйт, пытаясь встать со скамейки, что было отнюдь не легкой задачей, поскольку Энтони сейчас как раз сидел на ее ногах после того, как она столкнула его со скамьи. — Меня ужалила сюда пчела! — она тыкала пальцем в распухшее красное пятнышко, хорошо заметное на ее бледной коже.

Три старые леди уставились на ее ужаленное место, и их лица стали принимать похожий красноватый оттенок.

— Это просто где-то недалеко от моей груди, — протестовала Кэйт, страшась направлением их беседы, и стыдясь ее анатомических подробностей.

— Довольно близко от нее, — указала миссис Физеренгтон.

— Кто-нибудь заткнет ей рот, — прорычал Энтони.

— Нда, — раздражительным тоном сказала миссис Физеренгтон, — Я и так молчу.

— Нет, — ответил Энтони, — Вы всегда говорите.

— Что он хочет этим сказать?! — возопила миссис Физеренгтон, поворачиваясь к виконтессе Бриджертон. Когда та не ответила, она повернулась к Мэри и задала тот же вопрос.

Но Мэри не отводила глаза от Кэйт.

— Кейт, — приказала она, — Сейчас же иди сюда.

Покорно, Кэйт поплелась к Мэри.

— Итак? — спросила миссис Физеренгтон, — Что же мы будем делать?

Четыре пары глаз недоверчиво уставились на нее.

— ‘Мы’? — слабо переспросила Кэйт.

— Я выйду из себя, если услышу, что вы что-то сказали по поводу увиденного, — отрезал Энтони.

В ответ на это миссис Физеренгтон издала только громкое презрительное сопение.

— Вы должны жениться на ней, — объявила она.

— Ч-что? — слово с трудом вырвалось из горла Кэйт, — Вы с ума сошли!

— На мой взгляд, я сейчас единственный разумный человек в этом саду, — сказала миссис Физеренгтон, — Да ладно, девочка, его рот находился на твоих малышках, и мы все видели это.

— Он не делал этого, — простонала Кэйт, — Я была ужалена пчелой! Пчелой!

— Порция, — вставила свое замечание леди Бриджертон, — Я не думаю, что сейчас стоит выражаться в такой манере.

— Сейчас уже поздно для деликатности, — возразила миссис Физеренгтон. — Это станет притчей во языцах. Не имеет значения, как вы опишите это дело. Наиболее стойкий холостяк был сбит пчелой. Я должна сказать, милорд, я никогда не могла себе такого вообразить.

— Тем не менее, не будет никаких сплетен, — прорычал Энтони, угрожающе, надвигаясь на нее. — Потому что никто не скажет ни слова об этом деле. Я не потерплю ничего, что может запятнать репутацию мисс Шеффилд.

Миссис Физеренгтон испуганно и с недоверием смотрела на него.

— Вы думаете, что сможете сохранить секрет, подобный этому?

— Я не собираюсь ничего говорить, и думаю, мисс Шеффилд тоже не думает об этом, — он упер руки в бока и пристально смотрел на миссис Физеренгтон.

Это был один из тех его взглядом, которые заставляют почувствовать взрослых мужчин маленькими трусливыми мальчиками.

Но миссис Физеренгтон была то ли не восприимчива к этому взгляду, то ли глупа, поэтому он продолжил:

— Что касается наших матерей, то в их интересах защищать наши репутации. Остаетесь вы, миссис Физеренгтон, как единственный член нашей маленькой группы, кто может распускать сплетни, слишком широко открывать рот, болтать по поводу и без повода и так далее.

Миссис Физеренгтон залилась краской.

— Любой человек мог видеть вас из дома, — проговорила она, явно не желая терять возможность рассказать такую сенсационную сплетню. Она была бы в центре внимание весь последний месяц, как свидетель такого происшествия, тем более единственный свидетель, пожелавший говорить.

Леди Бриджертон оглянулась на дом, и немного побледнела.

— Она права, Энтони. Вас прекрасно должно быть было видно из гостевого крыла дома.

— Это была просто пчела! — почти завопила Кэйт. — Только пчела! Мы не можем жениться из-за пчелы.

Ее вспышка была встречена напряженным молчанием. Она посмотрела на Мэри и леди Бриджертон. Они смотрели на нее с одинаковым выражением беспокойства, доброты и жалости. Затем она посмотрела на Энтони, чье лицо было замкнуто, и выражение, написанное на нем, было не понятно.

Кэйт прикрыла глаза. Это не должно было произойти. Когда она сказала ему, что он может жениться на ее сестре, ей тайно хотелось, чтобы он принадлежал только ей одной. Но она совсем не хотела, чтобы все случилось так.

Господи, только не так. Он не должен чувствовать себя пойманным. Он не должен провести всю оставшуюся жизнь с ней, глядя на нее, и мечтая, что бы на ее месте была другая.

— Энтони, — прошептала она.

Возможно, если он заговорит с ней. Возможно, если он посмотрит на нее, она, наконец, поймет, о чем он думает.

— Мы поженимся на следующей неделе, — заявил он. Его голос был ясен и спокоен, но начисто лишен любых эмоций.

— Ох! Хорошо! — леди Бриджертон издала вздох облегчения и захлопала в ладоши.

— Миссис Шеффилд и я начнем немедленно готовиться к свадьбе.

— Энтони, — прошептала Кэйт, безотлагательным тоном, требуя ответа, — Вы уверены, что хотите этого?

Она схватила его за руку, и попробовала оторвать от матрон. Она получила всего несколько дюймов, это было лучше, чем ничего.

Он пристально посмотрел на нее непримиримым взглядом.

— Мы поженимся, — его голос звучал, как голос истинного аристократа, исключающий любой протест и неповиновение. — Ничего другого не остается делать.

— Но вы же не хотите жениться на мне, — сказала она.

Это заставило его удивленно поднять бровь.

— А вы хотите выйти за меня замуж? — спросил он.

Она ничего не ответила. Не было ничего, что она могла сказать, не уронив свою гордость.

— Я думаю, мы вполне подходим к друг другу, — сказал он, и его выражение лица смягчилось. — В конце концов, мы стали в какой-то степени друзьями. Это гораздо больше, чем есть у многих мужчин и женщин в начале их союза.

— Вы не можете хотеть жениться на мне, — упорствовала она. — Вы же хотели жениться на Эдвине. Что же вы ей скажете по этому поводу?

Он скрестил руки на груди.

— Я не давал никаких обещаний Эдвине. И я думаю, нам следует сказать ей, что мы влюбились.

Кэйт почувствовала, как ее глаза закатываются помимо ее воли.

— Она никогда не поверит в это.

Он пожал плечами.

— Тогда расскажите ей правду. Расскажите, как вы были ужалены пчелой, и как я пытался помочь вам, и в итоге, мы были пойманы при компрометирующих обстоятельствах. Скажите ей то, что сами хотите. Она все-таки ваша сестра.

Кэйт вздыхая, уселась на скамью.

— Никто не поверит, что вы хотели жениться на мне, — произнесла она. — Все будут думать, будто я поймала вас в свои сети.

Энтони бросил взгляд на стоящих рядом трех женщин, которые смотрели на них с интересом.

В ответ на его — Вы не возражаете? — обе матери, и его, и Кэйт, отошли от них, и повернулись, предоставляя им больше секретности.

Когда миссис Физеренгтон не последовала за ними, леди Бриджертон вернулась, и буквально, потянула ее за собой.

Усевшись рядом с Кэйт, он сказал:

— Это необходимо было сделать, чтобы избавить нас от пересудов, особенно, когда здесь рядом миссис Физеренгтон, известная сплетница. Я не верю, что она сможет держать рот на замке.

Он наклонился назад.

— Я должен жениться в этом году.

— Почему? — прервала она его.

— Что почему?

— Почему вы должны жениться в этом году?

Он сделал паузу на мгновение. Он не мог просто ответить на этот вопрос. Тогда он сказал:

— Я решил, что мне следует жениться в этом году. Это достаточно хорошая причина для меня. Что же касается вас, вы давно должны были выйти замуж.

— Честно говоря, я не думала выходить замуж, — прервала она его снова.

Мышцы его лица напряглись, и он не сразу понял, что это гнев.

— Вы планировали жить жизнью старой девы?

Она кивнула, выглядя невинной и откровенной в одно и тоже время.

— Это казалось уже решенным делом.

Энтони с трудом сдерживал себя в течение нескольких секунд, думая, что мог бы убить всех этих людей, сравнивающих ее с Эдвиной, и отыскивал ее недостатки. Кэйт понятия не имела, какой она может быть привлекательной и желанной.

Когда миссис Физеренгтон объявила, что они должны пожениться, то его первоначальная реакция была такая же, как у Кэйт — крайний ужас. Не стоит упоминание укол его гордости. Никому не понравиться, когда его вынуждают вступить в брак, и особенно раздражало быть вынужденным вступить в брак из-за пчелы.

Но когда он стоял, наблюдая, как Кэйт взвыла в протесте (нет, он не думал, что это была ее единственная реакция, скорее всего больше ей не позволила гордость), то он неожиданно почувствовал странное чувство удовлетворения.

Он хотел ее.

Он отчаянно хотел ее.

Но даже через миллион лет, он бы не выбрал ее в качестве его жены.

Она была слишком опасна по его мнению. Но судьба неожиданно вмешалась, и вот, он вынужден жениться на ней,…хорошо, это не должно все же волновать его.

Не так уж и плохо жениться на умной интересной женщине, единственной, кого он так отчаянно жаждал круглые сутки.

Все, что еще ему оставалось сделать, это только быть уверенным, что он никогда не влюбиться в нее. Хотя любовь к ней, не была такой уж невозможной, не так ли?

Бог знает, как она сводит его с ума своими бесконечными утверждениями. Он смог бы наслаждаться ее дружбой и ее телом, и остановиться на этом. Дальше этого не должно зайти.

И он не мог просить у судьбы лучшей женщины, в качестве матери для его детей, когда он уйдет. Это была великолепная сделка с судьбой.

— Это сработает, — заявил он с большим авторитетом, — Вот увидите.

Она явно сомневалась, но все же кивнула. Это было самое меньшее, что она могла сделать. Она только что была поймана в скандальном положении, с человеком, который прижимался ртом к ее груди.

Если бы он не предложил жениться на нее, ее репутация была бы безвозвратно разрушена. А если бы она отказалась от его предложения…ну что ж, ее бы заклеймили, как падшую женщину и самую глупую женщину на свете.

Энтони внезапно встал.

— Мама! — позвал он, оставляя Кэйт на скамье и шагая к матери. — Моя невеста и я желаем немного уединиться в этом саду.

— Конечно, — пробормотала леди Бриджертон.

— Вы думаете, это мудро? — засомневалась миссис Физеренгтон.

Энтони наклонил голову к уху матери и прошептал:

— Если ты не удалишь ее отсюда в течение последующих десяти секунд, я убью ее на месте.

Леди Бриджертон задохнулась от смеха, кивнула и сумела выговорить: — Конечно, я постараюсь.

И через минуту Энтони и Кэйт остались одни в саду.

Он повернулся посмотреть на нее; она встала и сделала несколько шагов в его сторону.

— Я думаю, — проговорил он, беря ее за руку. — Следует убедиться, чтобы нас было не видно со стороны дома.

Он широко и целеустремленно шагал, и она с трудом поспевала за ним.

— Милорд, — сказала она, задыхаясь от спешки, — Вы думаете, это мудро?

— Вы говорите, прям как миссис Физеренгтон, — заметил он, ни на секунду не замедляя ход.

— Может быть, — проговорила она, — Но вопрос все еще остается.

— Я думаю, это очень мудро, — ответил он, потянув ее за собой в беседку.

Ее стены были открыты для воздуха, но сама она обросла кустами сирени, и выглядела как секретное убежище.

— Н-но —

Он улыбнулся. Медленное.

— Вы знаете, что вы чересчур много спорите?

— Вы притащили меня сюда, лишь для того, чтобы сообщить это?

— Нет, — медленно проговорил он, растягивая слова. — Я привел вас сюда вот для этого.

И затем, прежде чем она могла что-нибудь сказать, прежде чем она могла вздохнуть, его рот опустился вниз, и захватил ее губы в голодном, иссушающем поцелуе. Его губы жадно вели себя, беря все, что она могла дать и требуя все больше. Огонь, вспыхнувший в ее теле, был десятикратно более горячий, чем тот, который он развел ночью в своем кабинете, топя камин.

Она таяла. Господи, она просто таяла, и хотела гораздо больше.

— Ты не должна так говорить про себя, — прошептал он прямо в ее рот. — Ты не должна. Все, что говорят о тебе, абсолютно неверно. И еще…

Сам не замечая, он перешел на ты.

Кэйт задыхалась, его руки грубо схватили ее за ягодицы и крепко прижали к его телу так, что она почувствовала его возбуждение.

— Ты видишь? — неровно спросил он.

Его губы перемещались по ее щеке.

— Ты чувствуешь? — он хрипло рассмеялся. — Ты хоть понимаешь, что это значит?

Он беспощадно вжимал ее в себя, затем стал покусывать мочку ее уха.

— Конечно, ты ничего не понимаешь.

Кэйт чувствовала, как растворяется в нем. Ее кожу жгло, как в огне, а предавшие ее собственные руки обвились вокруг его шеи. Он разжег в ней огонь и еще что-то, чем она не могла управлять.

Ее заполнило примитивное желание прижаться к нему к нему еще сильнее.

Она хотела его. Ох, как же, она хотела его. Она не должна хотеть его, не должна желать этого человека, собирающегося жениться на ней из-за всех этих глупых причин.

И все же она отчаянно хотела его, так что у нее прерывалось дыхание. Это было неправильно, очень неправильно. У нее были серьезные сомнения в целесообразности этого брака, и она знала, что должна иметь ясную голову, чтобы разобраться во всем этом. Она продолжала напоминать себе об этом, но это совсем не помогало. Ее губы открывались навстречу его умелому входу, а ее язык застенчиво трогал его губы.

И острое желание внизу ее живота — несомненно, это странное теплое ощущение внизу ее живота, было желанием — продолжало становиться все сильнее и сильнее.

— Я, действительно, такой ужасный человек? — прошептала она, больше для себя, чем для него.

— Это подразумевает, что я падшая женщина.

Но он услышал ее шепот, и она почувствовала его горячее дыхание на своей щеке.

— Нет.

Он передвинулся на ее ухо, заставляя ее слушать его.

— Нет.

Он переместился на ее губы, вынуждая их замолчать.

— Нет.

Кэйт почувствовала, как ее голова откидывается назад. Его голос был хриплый и соблазнял, и это почти заставило ее почувствовать себя так, будто она была рождена лишь для этого момента.

— Ты совершенство, — прошептал он, его большие руки двигались по ее телу. Одной рукой, он держал ее за талию, а другая опустилась на нежную выпуклость ее груди.

— Здесь, сейчас, в этот момент, в этом саду, ты совершенство.

Кэйт почувствовала какую-то тревогу в его словах, как будто он хотел сообщить ей, что она не будет совершенством завтра, и вообще после этого момента.

Но его губы и руки были столь убедительны, что она выкинула эти мысли из своей головы, вместо этого, погружаясь с головой в свои ощущения.

Она почувствовала себя красивой. Она почувствовала себя … совершенством. И она поняла, что не может не обожать этого человека, который дал ей почувствовать себя такой.

Рука Энтони медленно соскользнула с ее талии на ягодицу, а другая в этот момент сжимала и мяла ее грудь прямо сквозь тонкий муслин платья. Его пальцы захватывали ее все сильнее, как будто он падал с утеса, и наконец-то нашел опору. Соски ее грудей напряглись в его руках, и стали почти видны сквозь ткань платья.

Он чувствовал, как прекрасно ее тело, и его губы встретились с ее губами в жгучем поцелуе. Он мог бы помочь ее платью соскользнуть с плеч. Тонкая ткань дразнила бы ее нежную кожу до тех пор, пока ее груди не обнажились бы полностью. Картины эти мелькали у него перед глазами в жарком калейдоскопе. Он открыл бы ее груди солнцу, и медленно, очень медленно склонил бы голову и припал бы к ее груди, лаская ее своим языком. Она стонала и извивалась бы в его руках, а он бы бесконечно долго дразнил бы ее. А потом он припал бы к ее груди, как младенец припадает к груди матери.

Великий Боже, он так этого хотел, что, невольно представив себе эти картины, чуть было не взорвался. Но сейчас было не время и не место. Не то, чтобы он чувствовал потребность в произнесении брачных клятв. Он уже объявил о женитьбе публично, и она стала его собственностью.

Но он не собирался кувыркаться с ней в беседке его матери. У него имелось достаточно гордости и уважения к ней, чтобы не делать этого.

С большим трудом и нежеланием, он медленно оторвался от нее, позволяя своим пальцам остаться на ее хрупких плечах. Он выпрямил руки, чтобы избежать искушения продолжить с того места, на котором закончил.

А искушение было. Огромное искушение.

Он сделал ошибку, посмотрев на ее лицо, и в этот момент, он готов был поклясться, что Кэйт Шеффилд, столь же красива, как и ее сестра. Но красива своей особенной красотой.

Ее губы были более полные, чем требовала нынешняя мода, но они просто просили, чтобы их поцеловали. Ее ресницы — как же он мог не заметить раньше, какие они длинные? Когда она моргала, они, казалось, опирались на ее щеки, подобно роскошному ковру. И когда ее кожа была с розовым оттенком, она вся просто светилась.

Энтони подумал, что он стал чересчур сентиментальным, но когда он смотрел ей в лицо, ему пришло в голову, что в такой цвет окрашивается небо после рассвета — в нежный бледно-розовый цвет гвоздики или сочного персика.

Они стояли, тяжело дыша, почти в течение целой минута, пока Энтони не убрал рук с ее плеч, и тогда каждый из них сделал пару шагов назад.

Кэйт в ужасе прижала руку к губам.

— Мы не должны были этого делать, — прошептала она.

Он оперся об один из столбов беседки, выглядя при этом донельзя самодовольным.

— Почему нет? Мы же все-таки обручены.

— Мы не обручены, — возразила она, — По крайней мере, не по настоящему.

Он вопросительно поднял бровь

— Не было никаких соглашений, — торопливо пояснила Кэйт. — Не было объявлений в газеты. И у меня нет приданного. Вы должны знать, что у меня совсем нет приданного.

Это заставило его улыбнуться.

— Вы пытаетесь освободиться от меня?

— Конечно, нет! — она взволновано переступала с ноги на ногу.

Он сделал несколько шагов к ней.

— Надеюсь, вы не пытаетесь снабдить меня возможностью освободиться от вас?

Кэйт вспыхнула.

—Н-нет, — проговорила она, хотя то, что она сейчас делала, очень на это походило.

Это было бы крайне глупо с ее стороны. Если бы он не сделал ей предложения, ее репутация была бы разрушена навсегда. Наверно, не только в Лондоне, но и в ее родной деревушке в Сомерсете. Новости о падших женщинах распространяются очень быстро.

Но не очень хорошо, быть вынужденной выйти замуж. И какая-то часть ее почти хотела, чтобы он подтвердил все ее подозрения — что он не хочет видеть ее в качестве своей невесты, что он всегда хотел видеть Эдвину на ее месте, что он женился на ней, только потому, что должен был.

Если бы он так сказал, она знала, это бы ужасно ранило ее, но даже такое горькое знание, все-таки лучше незнания. По крайней мере, она бы знала точно, что ей можно ожидать и на чем она стоит. А сейчас, у нее было такое ощущение, что она стоит на зыбучих песках.

— Давайте проясним одну вещь, — сказал Энтони, захватывая ее внимание своим решительным тоном.

Его глаза посмотрели в ее, горящие с такой интенсивностью, что она не могла отвести взгляд от его лица.

— Я сказал, что женюсь на вас. Я человек слова. Любые дальнейшие предположения по этому поводу я считаю оскорбительными.

Кэйт кивнула. Но она не могла не думать: Будьте осторожны в своих желаниях… будьте осторожны в своих желаниях.

Она только что согласилась выйти замуж за человека, в которого, как она боялась, уже почти влюбилась без памяти.

И все, что она могла думать в такой момент, было:

Думает ли он об Эдвине, когда целует меня?

Будьте осторожны в своих желаниях, гремело у нее в голове.

Вы рискуете тем, что ваше желание может осуществиться.

Глава 15

Уже неоднократно ваш автор оказывается прав. Довольно часто бывает, что приемы, организованные в загородных домах заканчиваются неожиданными помолвками.

Да, действительно, дорогой читатель, будьте уверены, вы узнали об этом первыми: Виконт Бриджертон должен жениться на мисс Катерине Шеффилд. Не на мисс Эдвине, как сначала ходили слухи, а на мисс Катерине.

Детали, относительно того, как возникла помолвка, оказалось, невероятно трудно получить. Ваш автор настаивает на том, что наша парочка была поймана в весьма компрометирующей ситуации, и миссис Физеренгтон была при этом свидетелем.

Но миссис Ф. была удивительно сдержана при разговоре на эту тему, что совсем нехарактерно для нее. Учитывая склонность данной миссис к сплетням, вашему автору остается только предположить, что виконт (которому не откажешь в твердости) лично угрожал физической расправой миссис Физеренгтон, если она скажет хоть слово.

Светская хроника Леди Уислдаун, 11 мая 1814

Кэйт быстро поняла, что дурная слава бежит впереди нее.

Она достаточно плохо провела оставшиеся два дня в Кенте; как только Энтони объявил об их неожиданной помолвке и скорой свадьбе и за ужином, она едва смела дышать между поздравлениями, вопросами, инсинуациями, которыми забросали ее гости леди Бриджертон.

Единственный раз ей удалось немного расслабить после разговора с Эдвиной, с которой она смогла поговорить лишь спустя несколько часов после объявления о помолвке. Эдвина радостно обняла сестру и объявила себя ‘взволнованной’, ‘в полном восторге’ и ‘совсем не удивленной’.

Кэйт же выразила свое удивление тем, что Эдвина не удивлена, но та лишь пожала плечами и сказала:

— Для меня было с самого начала, очевидно, что он сражен тобой наповал. Я не понимаю, почему никто этого не заметил.

Этот разговор сильно озадачил Кэйт, поскольку она была уверена в том, что Энтони собирался ухаживать и жениться на Эдвине.

Как только Кэйт вернулась в Лондон, стало еще хуже. Казалось, каждый член высшего общества посчитал необходимым посетить скромный дом Шеффилдов на Милнер стрит, чтобы пообщаться с будущей виконтессой. Кэйт принимала их поздравления с напускным безразличием. Никто не верил тому, что виконт мог жениться на Кэйт по собственному желанию, и никто, казалось, не понимал, насколько было грубо, говорить это ей прямо в лицо.

— Моя радость, как же вам повезло, — сказала ей леди Купер, мать вредной Крессиды Купер; которая, следует отдать ей должное, тихо сидела в углу дивана и лишь кидала взгляды-кинжалы в сторону Кэйт.

— Я понятия не имела, что он был вами заинтересован, — заливалась соловьем мисс Гертруда Найт, с выражением лица, говорившим, что она до сих пор, не может поверить в это, и втайне надеясь, что помолвка скоро окажется обманом, несмотря на объявление в Лондонской Таймс.

Леди Данбери, которая, как известно, рубила с плеча, выразилась более яснее:

— Не знаю, как вам удалось заманить виконта в ловушку, это, скорей всего, была очень хитрая уловка. В свете полно девушек, которым следует брать у вас уроки, милочка.

Кэйт каждый раз только улыбалась (или пыталась изобразить что-то похожее на улыбку; она подозревала, что ее попытки милостивых и дружелюбных ответов были, не всегда убедительны) и кивала, и тихо говорила:

— Я просто очень удачная девушка, — всякий раз, когда Мэри незаметно тыкала пальцем в ее сторону.

Что же касается Энтони, то этот удачный человек оказался способен избежать пристального внимания, которого она была вынуждена выносить. Он сказал ей, что ему необходимо остаться на несколько дней в Обри-Холле позаботиться о некоторых деталях, связанных с его материальным состоянием, перед свадьбой, которая намечена в субботу, всего через девять дней после того инцидента в саду.

Мэри опасалась, что такая поспешность, приведет к определенным ‘разговорам’, но леди Бриджертон довольно прагматично объяснила, что ‘разговоры’ все равно будут, независимо оттого, как скоро будет свадьба, и что Кэйт будет менее подвержена незавидным инсинуациям под защитой имени Энтони.

Кэйт подозревала, что виконтесса — имевшая репутацию целеустремленной мамаши и желавшая видеть все своих детей женившимися — просто хотела видеть Энтони перед епископом прежде, чем у него появиться малейший шанс передумать.

В это Кэйт соглашалась с леди Бриджертон. И хотя она нервничала насчет свадьбы и супружеской жизни, она никогда не откладывала на завтра то, что можно сделать сегодня. Поэтому, как только она приняла решение — или, точнее в этом случае, решение приняли за нее — она не видела никакой причины откладывать со свадьбой. И хотя поспешная свадьба могла увеличить количество всевозможных слухов и сплетен, Кэйт подозревала, что чем быстрее они поженятся, тем быстрее утихнет вся эта шумиха вокруг нее, и тем скорее она сможет вернуться к своей нормальной жизни.

Конечно, ее жизнь уже не будет прежней. Ей стоит начинать привыкать к этому.

Но ее жизнь уже сейчас даже отдаленно не напоминала ее прежнюю. Ее дни были полностью заполнены благодаря дикой энергии леди Бриджертон, которая таскала ее от магазина к магазину, тратя огромное количество денег Энтони на ее приданное. Очень скоро Кэйт поняла, что сопротивляться было бесполезно; если леди Бриджертон — или Вайолет, как она почти приказала Кэйт называть ее — приняла какое-то решение, то лишь небеса могут спасти идиота, решившегося перейти ей дорогу. Мэри и Эдвина как-то составили им компанию несколько раз, и быстро объявили, что чувствуют себя истощенными неутомимой энергией Вайолет, и ушли к Гунтеру пить холодные напитки.

Наконец, за два дня до свадьбы Кэйт получила записку от Энтони, просившего её быть в четыре часа дня дома, чтобы он смог оплатить все ее счета.

Кэйт немного нервничала, ожидая увидеть его снова; так или иначе их отношения, казалось, сильно изменились — стали более формальными в городе. Тем не менее, она ухватилась за эту возможность, чтобы избежать на следующий день, посещения на Оксфорд-стрит портнихи, модистки, перчаточника и кого-то еще, кого Вайолет запланировала на этот день.

Итак, в то время как Мэри и Эдвина вышли по какому-то поручению Вайолет — Кэйт ‘забыла’ упомянуть, что днем ожидается виконт — она устроилась на диване в гостиной, Ньютон спал у нее в ногах, и стала ждать его прихода.

Энтони провел большую часть недели в раздумьях. Не было ничего удивительного в том, что все его мысли были заняты Кэйт и их предстоящим союзом. Он опасался, что если забудется, то непременно влюбится в нее. Выход, казался, был в том, чтобы просто не позволять себя в нее влюбляться. Чем больше он думал об этом, тем все больше убеждал себя в том, что это не будет проблемой. В конце концов, он человек, который всегда контролирует свои действия и эмоции.

Он не был дураком; он прекрасно знал, что настоящая любовь существует.

Но еще он верил в силу разума, и гораздо больше в силу воли. Искренне, он не видел причин, по которым любовь может неожиданно завладеть его сердцем.

Если он не хотел попасть в сети любви, то и не собирается туда попадать. Это было просто, как дважды два. Это должно быть просто, как дважды два. Если это не так, он разве может называть себя настоящим мужчиной?

Он непременно должен успеть поговорить с Кэйт по этому поводу до свадьбы. Были некоторые важные стороны в их браке, которые необходимо ей разъяснить.

Не правила…точнее сказать, соглашения. Да это именно то слово для обозначения того, о чем он хотел с ней поговорить. Кэйт необходимо дать понять, что она может ждать от него, и что он ждет от нее в ответ.

Это не должно быть их любовным состязанием. И никогда не должно вырасти в него. Просто не должно быть даже малейшей возможности.

Он не думал, что она заблуждалась на этот счет, но на всякий случай, он хотел прояснить сейчас, прежде чем любое небольшое недоразумение могло перейти в настоящее бедствие.

Лучше сейчас открыть карты, чтобы потом ни его, ни ее сторона не были неприятно удивлены. Конечно, Кэйт должна согласиться. Она практичная девушка. Она хотела бы знать, на что ей можно рассчитывать. Она была не из тех людей, кому достаточно было одних предположений.

За две минуты до четырех часов Энтони дважды постучал по передней двери дома Шеффилдов, стараясь игнорировать с полдюжины членов высшего общества, которые прогуливались по Милнер-стрит в это время. Они были чересчур далеко, подумал он с гримасой, от своих обычных мест прогулок.

Но он совсем не удивился этому. Он мог бы давно вернуться в Лондон, но знал, что его внезапная помолвка с мисс Кэтрин Шеффилд была сейчас у всех на устах. В конце концов, леди Уилсдаун постаралась расписать в своей хронике их помолвку в Кенте.

Дворецкий открыл дверь, посмотрел на него, и быстро провел его в гостиную. Кэйт ждала его на диване, ее волосы были уложены в опрятную ту-или-иную прическу (Энтони никогда не мог запомнить названия всех этих разных причесок, хотя у его сестер это неплохо получалось), поверх которой была надета смешной маленький чепчик, наверно, подумал Энтони, он должен сочетаться с ее бледно-голубым дневным платьем.

Чепчик, решил он, будет первой вещью, которую она напрочь перестанет носить, после того, как они поженятся. У нее красивые волосы: длинные, блестящие и густые.

Он знал, что хорошие манеры требуют, чтобы она носила шляпку, когда выходит из дома, но прятать свои красивые волосы в уюте собственного дома, казалось преступлением.

Прежде чем он успел открыть рот, даже просто поприветствовать ее, она переместилась поближе к серебряному чайному сервизу, стоящему на столе перед ней, и сказала:

— Я взяла на себя смелость приказать принести чай. Сегодня воздух холодный, и я подумала, что вам захочется выпить горячего чаю. Если вы не хотите чай, я могу позвонить и приказать принести что-нибудь еще.

Энтони совсем не почувствовал холода в воздухе, но тем не менее, сказал:

— Это было бы чудесно, благодарю вас.

Кэйт кивнула и стала разливать чай. Она налила ему в чашку где-то на дюйм, когда, нахмурившись, проговорила: — Я даже не знаю, как вы любите пить чай.

Энтони улыбнулся уголком рта.

— Молоко. Без сахара.

Она кивнула, и долила ему молока в чашку.

— Это, кажется, та вещь, которую жена должна непременно знать.

Он сел в кресло, стоящее под прямым углом к дивану.

— Теперь вы знаете.

Кэйт сделала глубокий вздох.

— Теперь я знаю, — пробормотала она.

Энтони сглотнул, наблюдая, как она разливает чай. На ней не было перчаток, и ему понравилось смотреть за ее руками, когда она работала. Пальцы ее руки были длинными и тонкими. Ее движения были невероятно изящны и грациозны, что удивило его, поскольку он вспомнил, сколько раз она отдавила ему пальцы на ногах, когда они танцевали.

Конечно, некоторые из тех ее шагов, она сделала намеренно, но все же он был уверен, что не все.

— Вот, пожалуйста, — пробормотала он, предлагая ему чай. — Будьте осторожны, он горячий. Я никогда не делаю теплый чай.

Нет, подумал он с улыбкой. Она никогда не сделала бы теплый чай. Кэйт не из тех людей, которые делают лишь наполовину. Эта была одна из ее черт, которая ему очень нравилась в ней.

— Милорд? — позвала она его вежливо, перемещая чай на несколько дюймов в его сторону.

Энтони взял блюдце, коснувшись своими затянутыми в перчатки ладонями обнаженных рук Кэйт.

Он смотрел ей в лицо, и заметил слабый розовый румянец, в который окрасились ее щеки после касания их рук.

По каким-то непонятным причинам ему очень понравился ее румянец.

— Вы хотели о чем-то попросить меня, милорд? — спросила она, как только ее рука стала благополучно далеко от его руки, сжимая ручку собственной чашки.

— Меня зовут Энтони, если вы не помните, а поскольку я вижу, что вы вспоминаете, могу ли я навестить свою невесту просто для того, чтобы насладиться ее обществом.

Она бросила на него проницательный взгляд.

— Конечно, вы можете. Но я не думаю, что вы пришли сюда для этого.

Он приподнял бровь в ответ на ее дерзость.

— Как ни странно, вы правы.

Она что-то пробормотала. Он не уверен был в том, что точно ее расслышал, но ему показалось, что это было:

— Я обычно права.

— Я думаю, нам следует обсудить наш брак, — сказал он.

— Прошу прощения?

Он откинулся на спинку стула.

— Мы с вами практичные люди. Я думаю, мы почувствуем себя более непринужденно, если будем знать, что можем ожидать друг от друга.

— К-конечно.

— Хорошо, — он положил чайную ложку на блюдце, и поставил блюдце на стол перед ним. — Я рад, что вы чувствуете то же самое.

Кэйт медленно кивнула, ничего не говоря, при этом, пристально смотря ему в лицо, пока он прокашливался.

Он выглядел так, будто готовился к выступлению в парламенте.

— У нас с вами сначала было отнюдь не благоприятное впечатление друг о друге, — сказал он, слегка нахмурившись, когда она кивнула, соглашаясь с ним. — Но я чувствую, и надеюсь, вы тоже, мы к настоящему моменту достигли некоторого взаимопонимания и дружбы.

Она снова кивнула, думая, что она может беседовать с ним молча, только периодически кивать в ответ.

— Дружба между женой и мужем предельно важна, — продолжил он, — Даже более важна, на мой взгляд, чем любовь.

На этот раз, она не кивнула.

— Наш брак будет основан на взаимной дружбе и уважении, — произнес он, — И я очень рад этому.

— Уважении, — эхом отозвалась Кэйт, главным образом потому, что он смотрел на нее с надеждой.

— Я буду стараться быть для вас хорошим мужем, — сказал он, — И если, вы будете верны мне, я буду верен вам и нашим клятвам.

— Довольно мило с вашей стороны, — пробормотала она.

Он не говорил ничего из того, что она не ожидала от него, и все же она нашла, что говорить об этом несколько излишне.

Его глаза сузились.

— Я надеюсь, вы принимаете меня всерьез, Кэйт?

— О, очень даже всерьез.

— Хорошо, — он кинул на нее забавный взгляд, и Кэйт не была уверена, поверил ли он ей.

— В ответ, — добавил он, — Я ожидаю, что вы никогда не будете вести себя в манере, способной запятнать имя моей семьи.

Кэйт напряглась.

— Я не могла и подумать об этом.

— Я знаю. Это одна из причин, по которой, я доволен этим браком. Из вас выйдет превосходная виконтесса.

Под этими словами подразумевался комплимент. Кэйт поняла это, но комплимент вышел сухой и чересчур снисходительный. Ей гораздо приятнее было от него услышать, что из нее выйдет превосходная жена для него.

— У нас будет дружба, — возвестил он, — и взаимное уважение, и куча умных детей, благодарение богу, поскольку вы — самая умная женщина из всех моих знакомых.

От этих слов Кэйт забыла про его снисходительность и улыбнулась. Но улыбка тут же сползла с ее лица, когда она услышала от него:

— Но вы не должны ожидать от меня любви. В этом браке не будет любви.

Ужасный комок застрял в горле Кэйт. Она кивнула, хотя малейшее движение шеи, причиняло сильную боль ее сердцу.

— Есть несколько вещей, которые я не смогу дать вам, — сказал Энтони, — И любовь, я боюсь, одна из них.

— Понимаю.

— Правда?

— Конечно, — она почти отрезала, — Вы не смогли бы объяснить еще проще, даже если бы написали на моей руке.

— Я никогда не планировал жениться по любви, — произнес он.

— Когда вы ухаживали за Эдвиной, вы говорили совсем по-другому.

— Когда я ухаживал за Эдвиной, — ответил он, — Я старался произвести на вас впечатление.

Ее глаза сузились.

— Вы сейчас не производите на меня ни малейшего впечатления.

Он глубоко вздохнул, и медленно выдохнул.

— Кэйт. Я приехал сюда не для того, чтобы спорить. Я просто думал, что будет гораздо лучше, если мы будем честны с друг другом перед нашей свадьбой в субботу.

— Конечно, — вздохнула она, вынуждая себя кивнуть.

Он не намеривался оскорблять ее, она не должна была так горячиться.

Она теперь знала достаточно, для того, чтобы понять, что он просто беспокоился ней.

Он знал, что никогда не полюбит её; в его интересах сразу дать понять ей это и избавить от пустых надежд.

Но, тем не менее, это ранило. Она не знала, любит ли она его, но она была уверена, что сможет полюбить его, и ужасно боялась, что после нескольких недель брака с ним, она его полюбит.

И было бы так прекрасно, если бы он смог полюбить ее в ответ.

— Хорошо, что мы понимаем друг друга, — произнес он мягко.

Кэйт продолжала кивать в ответ, как заведенная. Тело в движении имеет тенденцию оставаться в движении, и она боялась, что если остановиться, то сотворит какую-нибудь глупость, например, закричит.

Он склонился над столом и взял ее руку в свою, от неожиданности, она вздрогнула.

— Я не хочу, чтобы вы, вступая в брак, имели какие-либо заблуждения, — сказал она, — Я не думаю, что вы хотите этого.

— Конечно, нет, милорд, — ответила она.

Он нахмурился.

— Я думал, что уже говорил вам называть меня Энтони.

— Да, говорили, — сказала она, — Милорд.

Он отпустил ее руку. Кэйт наблюдала, как он положил руки на колени, и почувствовала себя странно обделенной.

— Перед тем, как я уйду, — сказал он, — У меня есть кое-что для вас.

Не отводя взгляда от ее лица, он сунул руку в карман и вытащил оттуда маленькую, украшенную драгоценностями, шкатулку.

— Я должен принести вам свои извинения за задержку с обручальным кольцом, — пробормотал он, вручая ей шкатулку.

Кэйт погладила пальцами голубой бархат, покрывающий крышку шкатулки, и открыла шкатулку с щелчком. Внутри лежало довольно простое золотое кольцо, украшенное одним круглым алмазом.

— Это семейная реликвия Бриджертонов, — сказал он, — В коллекции имеются несколько обручальных колец. Но я подумал, что это подойдет вам лучше всего. Остальные слишком тяжелые и безвкусные.

— Оно красивое, — произнесла Кэйт, не в силах отвести взгляд от кольца.

— Разрешите? — пробормотал он, доставая кольцо из его бархатного гнезда.

Она протянула ему руку, мысленно проклиная себя, когда поняла, что не может унять дрожь в руках, не сильную, но достаточно заметную.

Он не сказал ни слова, просто подержал одной рукой ее руку, пока другой надевал ей кольцо.

— Довольно хорошо смотрится, вы не думаете? — спросил он, все еще держа ее за руку.

Кэйт снова кинула, не сводя глаз с кольца. У нее до этого не было ни одного кольца; это было первое, которое было у нее на пальцах. Ей непривычно было чувствовать на пальце кольцо: тяжелое, холодное и очень, очень твердое. Так или иначе, это сделало все случившееся с ней на прошлой недели более реальным. Более законченным. Это пришло ей в голову, когда она смотрела на кольцо, наполовину ожидая грома и молнии с небес, которая предотвратит их свадьбу.

Энтони придвинулся поближе, затем поднес ее руку, недавно украшенную кольцом, к губам.

— Возможно, нам следует запечатлеть сделку поцелуем? — проговорил он.

— Я не уверена…

Он потянул ее к себе на колени, и дьявольски улыбнулся:

— Зато я уверен.

Но когда Кэйт плюхнулась к нему на колени, она случайно, пнула ногой Ньютона, который громко, будто плача залаял, словно жалуясь, что ему не дали поспать.

Энтони приподнял бровь, переведя взгляд с Кэйт на Ньютона.

— Я и не заметил его здесь.

— Он дремал у меня в ногах, — объяснила Кэйт.

Но, будучи разбуженным, Ньютону не понравилось, что про него забыли, и он прыгнул на колени к Кэйт.

— Ньютон! — завизжала Кэйт.

— Ох, ну ради любви к … — бормотания Энтони были неожиданно прерваны мокрым поцелуем от Ньютона.

— Я думаю, вы ему нравитесь, — развлеклась Кэйт выражением дикого отвращения, возникшем на лице виконта настолько, что позабыла про свое положение на его коленях.

— Пёс, — приказал Энтони, — Сейчас же спрыгивай на пол.

Ньютон повесил голову и жалобно заскулил.

— Сейчас же!

Вздохнув, Ньютон повиновался, и шлепнулся на пол.

— Великий боже, — сказала Кэйт, глядя на Ньютона, который лежал под столом, вытянув жалобно мордашку на коврике. — Я впечатлена.

— Все зависит от тона голоса, — лукаво сказал Энтони, обвивая рукой ее талию так, чтобы она не смогла встать.

Кэйт посмотрела на его руку, потом на его лицо, и ее брови вопросительно приподнялись.

— Почему-то, — размышляла она вслух, — Мне кажется, вы считаете, что и на женщин такой тон голоса эффективно действует.

Он пожал плечами, наклонившись к ней с улыбкой.

— Обычно так и есть, — пробормотал он.

— Но не в этот раз, — Кэйт опустила руки на подлокотники кресла и попыталась вырваться из его рук.

Но он слишком крепко держал ее.

— Особенно в этот раз, — сказал он, понижая голос так, что казалось, он мурлычет, как кот.

Свободной рукой он поднял ей подбородок и повернул ее голову в свою сторону. ЕЕ губы были мягкие, но требовательные, и он обследовал ее рот с тщательностью, заставившей ее затаить дыхание.

Его рот медленно перешел от ее губ к нежной шее, слегка задержавшись, чтобы прошептать.

— Где ваша мать?

— Вышла, — задыхаясь, сказала Кэйт.

Его губы прошлись по линии ее лифа.

— Надолго?

— Не знаю.

Она взвизгнула, когда его язык попал на ее кожу, и эротично прошелся по ней, над лифом платья.

— О боже, Энтони, что вы делаете?

— Надолго? — повторил он вопрос.

— Час. Может, два.

Энтони поглядел на дверь, удостоверившись, что он закрыл ее, когда вошел в гостиную.

— Может быть, два? — пробормотал он, улыбаясь на ее коже. — Правда?

— М-может, только один.

Он просунул палец под лиф ее платья около плеча, удостоверившись, что зацепил сорочку.

— Один час, — сказал он, — Это просто роскошно.

Сделав паузу, и накрыв ее губы своими, чтобы заглушить любой протест, он резко сорвал с ее плеча платье вместе с сорочкой.

Он почувствовал, ее визг у себя во рту, но только крепче ее поцеловал, почувствовав пальцами круглую выпуклость ее груди. Она была совершенна под его пальцами, мягкими и дерзкими, полностью заполняя его руку, как будто она специально создана для него.

Когда он почувствовал, как растаяло все ее сопротивление, он принялся целовать ее ушко.

— Вам нравиться, — прошептал он.

Она несколько раз кивнула.

— Ммм. Как хорошо, — бормотал он, медленно обводя языком ее ухо. — Это делает мою задачу очень сложной, раз вы никогда этого не делали.

— П-почему?

Он с трудом удержался от радостного желания засмеяться. Сейчас абсолютно не время было смеяться, но она была так невинна. Он никогда прежде, не занимался любовью с женщиной, подобной ей; и открыл для себя, что есть нечто восхитительное в этом.

— Давайте условимся, что мне все равно, это безумно нравиться.

— О, — она ему застенчиво улыбнулась.

— Это еще не все, — прошептал он, лаская своим дыханием ей ухо.

— Я уверена в этом, — взволновано прошептала она в ответ.

— Да неужели? — немного дразня, спросил он ее, продолжая сжимать в объятиях.

— Я не настолько неопытна, чтобы не понять, то, что мы делаем, может в итоге привести к рождению ребенка.

— Я был бы счастлив, показать вам все остальное, — прошептал он.

— Нет! …Ох!

Он сжал ее снова, позволяя своим пальцам пощекотать ее кожу. Ему нравилось ее волнение, когда она не ожидала, что он прикоснется к ее груди.

— Вы что-то хотели сказать? — спросил он, лаская ее шею.

— Я-я?

Он кивнул, его небольшая щетина защекотала нежную кожу ее шеи.

— Я уверен, вы хотели что-то сказать, возможно, то, что я предпочел бы не слышать. Вы начали со слова ‘нет’. Конечно, — добавил он, одновременно резко прикасаясь языком к ее шее. — Это совсем не то слово, которое следует употреблять в нашей ситуации. Но, — его язык медленно переместился на ее обнаженную ключицу, — Я все же отступаю.

— Вы-вы, отступаете?

— Я думаю, мне просто необходимо было постараться определить то, что вам больше всего нравиться, все хорошие мужья должны так делать.

Она ничего не сказала, но дыхание ее ускорилось.

Он улыбнулся ей.

— Как насчет этого?

Он выровнял свою руку так, что она больше чашевидно, не обхватывала грудь Кэйт, а лишь легонько дразнила ее сосок.

— Энтони! — воскликнула она, задохнувшись.

— Хорошо, — он перешел на ее шею, поворачивая ее подбородок так, чтобы шея больше открылась.

— Я доволен, что мы снова вернулись к Энтони. Милорд — официальное обращение, вы не думаете? На мой взгляд, даже чересчур официальное для этой ситуации.

Затем он сделал то, о чем непрерывно фантазировал на протяжении всей последней недели. Он наклонил свою голову к ее груди, и втянул сосок в рот, дразня и лаская его. Он чувствовал ее дыхание, желание, и дрожь, время от времени пробегающую по ее телу.

Ему понравилась ее реакция на его действия, ее волнение и учащенное дыхание.

— Как хорошо, — пробормотал он, согревая своим дыханием ее кожу. — Вы такая чертовски вкусная.

— Энтони, — произнесла она тихо низким хриплым голосом, — Вы уверены, —

Он приложил, не глядя, палец к ее губам, заставляя ее замолчать.

— Я понятия не имею, о чем вы спрашивали, но независимо от этого, — он переключил свое внимание на другую ее грудь, — Да, я уверен.

Она негромко застонала. Ее тело выгнулось дугой и прижималось к нему в ответ на его действия. Он же с возобновленным пылом принялся дразнить и посасывать сосок другой груди.

— Ох, мой…! — Ох, Энтони!

Он пробежал языком вокруг красной бусинки ее соска. Она была совершенство, просто само совершенство. Ему нравился звук ее голоса, хриплый и низкий, заполненный желанием; его тело стало покалывать от желания, при мысли о ее стонах и запросах в брачную ночь.

Она бы дико извивалась бы под ним, и он бы смаковал перспективу ее взрыва. Он поднял голову, чтобы взглянуть ей в лицо. Она вспыхнула, ее глаза были ошеломленными и расширенными. Ее волосы выбились из-под ее строгого отвратительного чепчика.

— Это, — сказал он с гримасой, срывая с ее головы ненавистный ему чепчик, — Должно быть снято.

— Милорд!

— Обещайте мне, что никогда не оденете его снова.

Она закрутилась на своем месте — его коленях, прижимаясь к его паху, фактически, еще немного и он бы взорвался бы — чтобы посмотреть через край кресла.

— Я никогда не сделаю этого, — возразила она. — Мне очень нравится этот чепец.

— Вы уже не сможете ее одеть, — довольно серьезно сказал он.

— Я могу… Ньютон!

Энтони проследил за ее взглядом и расхохотался. Ньютон радостно дожевывал чепец.

— Хороший песик, — сказал он, все еще смеясь.

— Я заставлю вас купить мне такой же, — пробормотала Кэйт, дергая ее платье обратно. — Кроме того, что вы уже умудрились потратить на меня на этой неделе.

Он развеселило его.

— Я потратил? — мягко спросил он.

Она кивнула.

— Я делала покупки с вашей матерью.

— Ах. Очень хорошо, я уверен, что она бы ни за что не позволила вам выбрать что-нибудь похожее на это, — он кивнул в сторону искореженного чепчика во рту Ньютона.

Когда он оглянулся на нее, она выглядела рассерженной. Он не смог не улыбнуться. Ее эмоции так легко читались по ее лицу. Его мать бы не позволила ей купить такой непривлекательный чепец, и это убивало ее, что в ответ на его последнее утверждение, ей нечего возразить.

Он довольно вздохнул. Его жизнь с Кэйт никогда не будет скучной. Но уже прошло достаточное количество времени, и ему, наверно, следует уходить. Кэйт сказала, что ее матери не будет в течение часа, но Энтони знал, что не следует доверять женщинам в их чувстве времени. Кэйт могла ошибиться, или ее мать могла передумать и раньше вернуться домой, или еще что-нибудь могло случиться. Хотя до их свадьбы осталось всего два дня, но ему не хотелось, чтобы их застали в таком довольно компрометирующем положении.

С большим нежеланием — ничего не делание, а просто сидение в кресле, держа Кэйт на руках, рождало в нем чувство глубокого удовлетворения — он встал, сжимая ее в руках, и затем медленно усадил ее в кресло.

— Это была восхитительная интерлюдия, — пробормотал она, наклоняясь и целуя ее в лоб. — Но я опасаюсь неожиданного возвращения вашей матери. Я увижу вас в субботу утром?

Она непонимающе моргнула.

— В субботу?

— Суеверие мое матери, — сказал он с робкой улыбкой. — Она считает дурным предзнаменованием, если жених увидит невесту до свадьбы, день свадьбы.

— О, — она поднялась на ноги, застенчиво поправляя платье и приглаживая волосы. — И вы тоже верите в это?

— Нисколько, — ответил он с фырканьем.

Она кивнула.

— Очень хорошо, что вы потворствуете своей матери.

Энтони на мгновение замолчал, зная, что большинство мужчин его репутации не хотели бы, чтобы все думали, что они чересчур привязаны к семье. Но это была Кэйт, и он знал, что она высоко оценивала преданность семейству.

— Есть очень немногое, что я не стал бы делать, если это может обрадовать мою мать.

Она застенчиво улыбнулась.

— Мне в вас это больше всего нравиться.

Он сделал привычный жест, и намеривался сменить тему. Но она не дала ему произнести ни слова.

— Нет, это правда. Вы гораздо больше заботитесь о семье, чем вы бы хотели, чтобы люди знали об этом.

Так как он не был способен с ней спорить — и не стоило противоречить с женщиной, делающей тебе комплимент — он просто приложил свой палец к ее губам и сказал:

— Ш-ш-ш. Не говорите ни кому.

Затем поцеловав на прощанье ее руку, и пробормотав: “Адью”, он подошел к двери, и вышел из комнаты.

Направляясь верхом на лошади в свой небольшой городской дом, он позволил себе оценить посещение Кэйт. Оно прошло удачно, подумал он. Кэйт, казалось, поняла установленные им ограничения в их браке, и она отвечала на его любовные ласки с желанием, которое было чересчур сладкое и сильное.

В целом, подумал он с удовлетворенной улыбкой, будущее выглядело прекрасным. Его брак будет успешным. Что же касается его волнений, то ему совсем не следовало так беспокоиться.

Кэйт была взволнована. Энтони уверенно дал ей понять, что он никогда не полюбит ее. И конечно, он не хотел ее любви в ответ. Затем он ушел, перед этим поцеловав ее так, будто она самая прекрасная женщина на свете.

Она сразу призналась самой себе, что у нее очень мало опыта относительно мужчин и их желаний, но, кажется, он очень сильно желает ее.

Или может, он просто желал ее, представляя другую женщину на ее месте? Она не была его выбором жены, он жениться на ней по необходимости. Она слишком хорошо помнила этот факт.

И если она влюбиться в него, ну что ж, ей просто придется это скрывать глубоко внутри себя. Ничего другого не остается делать.

Глава 16

Внимание вашего автора привлек тот факт, что свадьба лорда Бриджертона и мисс Кэйт Шеффилд собирается быть небольшой, интимной и будет проводиться в узком кругу приглашенных лиц.

Другими словами, ваш автор на нее не приглашен.

Но, не бойся, дорогой читатель, ваш автор очень находчив в ситуациях, подобных этой, и обещает раскрыть все детали церемонии, как интересные, так и банальные.

Свадьба самого известного холостяка Лондона — это то, о чем должно непременно сообщено в этой скромной колонке, разве ты не согласен, дорогой читатель?

Светская хроника Леди Уислдаун, 11 мая 1814

В ночь перед свадьбой, Кэйт сидела на постели в своем любимом халате, ошеломленно смотря на множество дорожных сундуков, чемоданов и коробок, лежащих на полу. Каждая принадлежащая ей вещь была упакована, аккуратно свернута или сложена, и готова к транспортировке в ее новый дом.

Даже Ньютон был подготовлен к переезду. Его выкупали и высушили, новый ошейник был одет на его шею, и его любимые игрушки были упакованы в небольшой рюкзак, который стоял в прихожей, рядом с изящно сделанным небольшим деревянным сундуком, который был у Кэйт с детства.

Этот сундук был полностью забит детскими игрушками и сокровищами Кэйт, и она находила успокоение в их присутствии, здесь в Лондоне. Это было глупо и сентиментально, но делало скорый переезд Кэйт в другой дом менее страшным.

Перенос ее вещей — забавных небольших предметов, не имеющих ценности ни для кого другого, кроме Кэйт — в дом к Энтони, сделает его дом более или менее приемлемым для нее.

Мэри, которая всегда казалось, понимала то, в чем Кэйт нуждалась прежде, чем та осознавала это непосредственно сама — отправила письмо к друзьям в Сомерсет, как только Кэйт обручилась, прося их прислать этот сундук, как можно скорее в Лондон.

Кэйт встала и принялась блуждать по комнате. Она остановилась и провела пальцами по ночной рубашке, свернутой и положенной на стол. Эту ночную рубашку выбрала леди Бриджертон — Вайолет, она должна начинать думать о ней, как о Вайолет — рубашка была скромная, но сделана из почти прозрачной ткани. Кэйт была сильно смущена, когда посещала магазины женского белья с Вайолет.

В конце концов, получается, свекровь выбирала ей женское белье для свадебной ночи!

Как только Кэйт взяла одно из своих платьев и тщательно упаковала ее в дорожный чемодан, раздался стук в дверь.

Она пригласила войти стучавшего, дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Эдвины.

— Я подумала, тебе понравилось бы выпить горячего молока, — сказала Эдвина.

Кэйт улыбнулась с благодарностью.

— Звучит божественно.

Эдвина нагнулась и подняла с пола керамическую кружку с молоком, которую она поставила под дверью.

— Невозможно, одновременно держать две кружки и дергать за ручку двери, — объяснила она с улыбкой.

Войдя в комнату, она ногой закрыла дверь, и протянула одну из кружек Кэйт. Посмотрев на Кэйт, Эдвина спросила без преамбулы:

— Ты боишься?

Кэйт сделала осторожный глоток, подув на молоко, перед этим. Молоко было горячее, но не слишком, и, так или иначе, успокаивало ее. Она не пила горячего молока с детства, и вкус его заставил ее почувствовать себя в тепле и безопасности.

— Нет, не боюсь, — наконец ответила Кэйт, садясь на край кровати, — Но нервничаю. Определенно нервничаю.

— Конечно, ты нервничаешь, — сказала Эдвина, оживленно махая свободной рукой. — Только идиот не нервничал бы. Все твоя жизнь скоро измениться. Ты будешь замужняя женщина. Виконтесса. После завтра ты уже не будешь прежней, Кэйт, и после завтра ночью, —

— Достаточно, Эдвина, — прервала ее Кэйт.

— Но, —

— Ты ничего не делаешь, чтобы облегчить мое состояния.

— О, — Эдвина робко улыбнулась, — Я сожалею.

— Все в порядке, — заверила ее Кэйт.

Эдвина сумела молча просидеть целых четыре секунды, прежде чем спросила:

— Мама уже говорила с тобой?

— Еще нет.

— Она должна, разве ты не понимаешь? Завтра твоя свадьба. И я уверенна, тебе просто необходимо узнать побольше о супружеской жизни.

Эдвина сделал большой глоток молока, отчего у нее появились молочные усы на верхней губе, и взгромоздилась на кровать рядом с Кэйт.

— Я знаю, что есть много вещей, которые я не знаю и не понимаю. И если мама тебе не расскажет, я не вижу, каким способом ты узнаешь о них до свадьбы.

Кэйт задавалась вопросом, будет ли невежливо заткнуть рот младшей сестры дамским бельем, которое выбрала леди Бриджертон для нее. Такой способ казался очень даже справедливым.

— Кэйт? — спросила Эдвина, любопытно моргая, — Кэйт? Почему ты так странно на меня смотришь?

Кэйт посмотрела на дамское белье с тоской.

— Ты не захотела бы узнать.

— Хммпх. Но я —

Бормотание Эдвины было прекращено негромким стуком в дверь.

— Это мама, — пробормотала Эдвина со злой усмешкой. — Я просто не могу дождаться.

Кэйт закатила глаза. Эдвина поднялась, чтобы открыть дверь.

Довольно уверенная в себе, в коридоре стояла Мэри, держа в руках две керамические кружки.

— Я думаю, тебе понравится горячее молоко, — сказала она со слабой улыбкой.

Кэйт в ответ приподняла свою кружку.

— Эдвина думает точно так же.

— Что здесь делает Эдвина? — спросила Мэри, входя в комнату.

— С каких это пор, я нуждаюсь в веских причинах, чтобы поговорить со своей сестрой, — фыркнула Эдвина.

Мэри сердито на нее посмотрела, затем перевела взгляд на Кэйт.

— Хм-м, — размышляла она вслух, — У нас оказывается переизбыток горячего молока.

— Оно было уже теплое, так или иначе, — сказала Кэйт, ставя свою кружку на один из дорожных сундуков, и беря новую из рук Мэри.

— Эдвина сможет принести еще одну кружку молока из кухни, как только нас покинет.

— Прощу прощения? — спросила Эдвина. — О, конечно. Буду рада помочь.

Но она не поднялась на ноги с кровати, фактически, она даже не дернулась, а лишь перевела взгляд с Мэри на Кэйт.

— Я должна поговорить с Кэйт, — сказала Мэри.

Эдвина энергично закивала.

— Наедине.

Эдвина заморгала.

— Мне необходимо уйти? — спросила она.

Мэри кивнула и протянула ее пустую кружку.

— Сейчас?

Мэри снова кивнула.

Эдвина выглядела чрезвычайно удивленной и пораженной, затем заискивающе улыбнулась.

— Ты, наверное, шутишь? Я могу остаться, правильно?

— Неправильно, — ответила Мэри.

Эдвина просительно посмотрела на Кэйт.

— Не смотри на меня так, — сказала Кэйт, подавив улыбку. — Она так решила. В конце концов, это она собирается мне рассказать про супружескую жизнь, я же буду только слушать.

— И задавать вопросы, — указала Эдвина, — У меня есть вопросы по этому поводу.

Она обернулась к матери: — Много вопросов.

— Я уверена в этом, — сказала Мэри, — И я буду счастлива ответить на них в ночь, перед твоей свадьбой.

Эдвина простонала, поднимаясь на ноги.

— Это не справедливо, — проворчала она, забирая кружку из рук Мэри.

— Жизнь — несправедливая штука, — проговорила Мэри с усмешкой.

— Очень даже, — пробормотала Эдвина, пересекая комнату.

— И никакого подслушивания под дверью! — произнесла Мэри.

— Я и не мечтала об этом, — медленно проговорила Эдвина. — Я уверена, вы будете говорить достаточно тихо, чтобы я не услышала.

Мэри вздохнула с облегчением, как только Эдвина вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Ее движение все время сопровождались постоянным потоком негромкого ворчания.

— Нам придется перейти на шепот, — обратилась Мэри к Кейт.

Кэйт кивнула, но, будучи лояльна к сестре, сказала:

— Она не будет нас подслушивать.

Взгляд, которым наградила ее Мэри, был чрезвычайно сомнительным.

— Не хочешь ли ты слегка приоткрыть дверь, чтобы проверить?

Кэйт улыбнулась.

Мэри села на кровать там, где совсем недавно сидела Эдвина.

— Я уверена, ты знаешь для чего я здесь.

Кэйт кивнула.

Мэри сделала небольшой глоток из кружки, и некоторое время молчала, перед тем, как сказать:

— Когда я вышла замуж — в первый раз, не за твоего отца — я ничего не знала о супружеской постели. Это не было — Она на мгновение закрыла глаза, и на лице ее отразилась боль.

— Из-за моего незнания относительно брака, исполнение супружеских обязанностей было для меня очень тяжким бременем, — наконец, сказала она, медленно подбирая слова.

— Я понимаю, — проговорила Кэйт.

Мэри резко посмотрела на нее.

— Нет, ты не понимаешь. И я надеюсь, никогда не поймешь. Но это не относится к делу. Я поклялась, что ни одна моя дочь, не вступит в брак, не имея понятия о том, что происходит между мужем и женой в брачной постели.

— Я уже в принципе, знаю основы, — призналась Кэйт.

— Ты? — спросила Мэри, сильно удивленным голосом.

Кэйт кивнула.

— Это не может сильно отличаться от животных.

Мэри слегка покачала головой, и ее губы сложились в улыбку.

— Нет, это не так.

Кэйт обдумала, как лучше всего задать следующий вопрос. То, что она видела на соседской ферме в Сомерсете, порождение потомства совсем не выглядело так ужасно привлекательно, как все говорят.

Но когда ее поцеловал Энтони, она полностью теряла разум. Когда же он поцеловал ее во второй раз, она даже не была уверена, хотела ли она прекратить поцелуй! Все ее тело покалывало и горело в огне, и если бы их недавние встречи произошли бы в более подходящих местах, она уверена, она бы позволила ему делать с ней все, что он захочет, совсем не протестуя.

Но тогда почему, так ужасно кричала кобыла на той ферме?… Откровенно говоря, различные части загадки совсем не сходились вместе.

В конце концов, она прочистила горло и проговорила:

— Это совсем не выглядит так уж приятно.

Мэри снова закрыла глаза, ее лицо приняло такое же выражение, как перед этим — как будто она с трудом вспоминала то, что глубоко запрятала в темные глубины своего разума и предпочла бы держать там.

Когда она открыла глаза, она сказала:

— Удовольствие, которое получает женщина, целиком и полностью зависит от ее мужа.

— От мужчины?

— Акт любви, — между тем продолжала Мэри, краснея, — Может быть и должен быть очень приятным как для мужчины, так и для женщины. Но — она прокашлялась и сделала глоток молока.

— Я была бы очень небрежной, если бы забыла тебе сказать, что женщина не всегда находит удовольствие в выполнении супружеских обязанностей.

— А мужчина всегда?

Мэри кивнула.

— Это несправедливо.

Мэри криво усмехнулась.

— Я полагаю, я совсем недавно сказала Эдвине, что жизнь несправедливая штука.

Кэйт нахмурилась, глядя в стакан с молоком.

— Но это, правда, очень несправедливо.

— Это не имеет значения, — Мэри поспешно добавила, — Супружеские обязанности не всегда неприятны для женщины. И я уверена, что они не будут тебе неприятны. Я думаю, виконт уже целовал тебя?

Кэйт кивнула, не поднимая глаз.

Когда Мэри начала говорить, то по ее голосу, Кэйт поняла, что та улыбается.

— Судя по твоему румянцу, — произнесла Мэри, — Ты наслаждалась его поцелуями.

Кэйт снова кивнула, и ее румянец стал гуще.

— Если ты наслаждалась поцелуями, — сказала Мэри, — Тогда я более чем уверена, что тебе понравиться продолжение. Я уверена, он будет нежен и внимателен с тобой.

Слово “нежный” даже близко не могло описать восхитительность поцелуев Энтони, но Кэйт не думала, что об этом стоит рассказать матери. Откровенная беседа смутила бы ее еще больше их разговора.

— Мужчины и женщины сильно отличаются друг от друга, — продолжала Мэри так, будто это не было достаточно очевидно. Мужчина — даже если он полностью предан своей жене, я уверена, что виконт будет предан тебе — может получить удовольствие почти с любой женщиной.

В этом было нечто тревожное, и Кэйт не хотелось об этом слышать. Поэтому она резко спросила:

— А женщина?

— Для разных женщин это сильно отличается. Я слышала, что некоторые испорченные женщины могут получать удовольствие, почти как мужчины, в руках любого, кто сможет удовлетворить их. Но я не верю в это. Я думаю, что женщина может получить удовольствие в исполнении супружеских обязанностей, если любит своего мужа.

Кэйт замолчала на мгновение.

— Ты не любила своего первого мужа, не так ли?

Мэри покачала головой.

— В этом все дело, милая моя. В этом, и в отношении мужа к своей жене. Но я видела виконта в твоем обществе. Я понимаю, что ваша свадьба поспешна и неожиданна, но он обращается с тобой с большой заботой и уважением. Тебе нечего бояться, я уверена в этом. Виконт будет с тобой хорошо обращаться

После этого Мэри поцеловала Кэйт в лоб, пожелала спокойной ночи, и, взяв оба стакана, вышла из комнаты.

Кэйт сидела на кровати, и ничего не замечая, смотрела в течение нескольких минут на стену, уставившись в одну точку. Мэри неправа. Кэйт была просто уверена в этом. У нее было много причин для того, чтобы бояться.

Она ненавидела то, что она не была его самостоятельным выбором жены. Но она была практичной и прагматичной, и знала, что некоторые вещи в жизни, следует просто принять, как факт.

Но она утешала себя воспоминаниями о желании, которое она почувствовала — она была уверена, что Энтони тоже почувствовал ее желание — когда находилась в его руках. Теперь оказывается, это желание, не обязательно могла пробудить только она одна, оно скорее было сродни какому— то примитивному чувству, которое чувствовал любой мужчина к любой женщине.

И Кэйт никогда не узнает, когда Энтони задует свечи и возьмет ее в брачной постели, закроет глаза … и представит ли он на ее месте другую женщину…

Свадьба, которую сыграли в гостиной дома Бриджертонов, была небольшой и семейной. Если ее можно так назвать, когда на ней присутствовали все Бриджертоны, начиная от Энтони и заканчивая одиннадцатилетней Гиацинты, отнесшуюся к своей роли девочки с цветами очень серьезно. Когда ее брат Грегори, которому недавно исполнилось тринадцать, попробовал перевернуть ее корзинку с лепестками роз, она стукнула его по подбородку этой самой корзиной, задерживая брачную церемонию на десять минут и вставляя легкомысленное и смешное замечание.

Смешное для всех, кроме Грегори, весьма расстроенного предыдущим эпизодом и не смеявшегося, Гиацинта заявила, что так поступит с каждым, кто попробует прервать церемонию (а ее голос был достаточно громок, чтобы услышали все).

Кэйт видела это со своего наблюдательного пункта из холла, где она подсматривала в дверную щель. Этот эпизод вызвал у нее улыбку, даже притом, что колени у нее дрожали, не переставая, уже свыше часа. Кэйт могла только благодарить свою счастливую звезду за то, что леди Бриджертон не настояла на большой грандиозной брачной церемонии. Кэйт, прежде никогда не думавшая о себе, как о нервном человеке, могла убежать от страха с такой церемонии.

Леди Бриджертон упомянула об огромной свадебной церемонии, как о возможности пресечь слухи, которые бродили о Кэйт, Энтони и их внезапной помолвке и свадьбе.

Миссис Физеренгтон, была верна своему слову, оставалась молчаливой относительно деталей этого дела, но она уже в самом начале промахнулась со словами, и теперь каждый знал, что помолвка состоялась отнюдь, не обычным способом.

В результате, каждый болтал об их помолвке, и Кэйт знала, что это лишь вопрос времени, прежде чем миссис Физеренгтон не сможет далее сдерживать себя, и каждый узнает довольно интересную историю ее грехопадения из-за рук — ох, простите — жала пчелы.

Но, в конце концов, Вайолет решила, что скорый брак будет лучше всего. А так как нельзя было подготовиться к грандиозной свадьбе за одну неделю, то список гостей был ограничен семейством Бриджертонов.

Кэйт сопровождала Эдвина, Энтони — его брат Бенедикт. И спустя некоторое время они стали мужем и женой.

Как странно, — подумала Кэйт после полудня, глядя на золотое кольцо, присоединившиеся к алмазу на левой руке, как же быстро изменилась вся ее жизнь.

Брачная церемония пролетела быстро, одним смазанным пятном, и теперь, все ее жизнь навсегда изменилась. Эдвина была права. Все изменилось. Она теперь замужняя женщина, виконтесса.

Она пожевала свою нижнюю губу. Это звучала так, будто относилось к кому-нибудь другому, а не к ней. Сколько времени пройдет прежде, чем на слова ‘Леди Бриджертон’, она подумает, что обращаются к ней, а не к матери Энтони?

Она теперь его жена, с обязанностями жены.

Это просто ужасало ее.

Теперь, после того как сыграли свадьбу. Кэйт почувствовала слова Мэри, которые та сказала прошлой ночью, и знала, что она была права.

Во многих отношения, она была самой удачливой женщиной на свете. Энтони обращался с ней хорошо. Энтони с любой женщиной обращался хорошо. И в этом была проблема.

И вот она сидит в экипаже, едущем от Бриджертон-хаус, где была проведена брачная церемония в дом Энтони, который можно было назвать его “холостяцкий дом”.

Она бросила взгляд украдкой на своего новоявленного мужа. Он был напряжен, его лицо было странно серьезно.

— Вы планируете переехать в Бриджертон-хаус, теперь, когда вы женаты? — тихо спросила она.

— Да, — ответил Энтони, поворачивая голову, чтобы посмотреть на нее. — Но не в ближайшие несколько месяцев. Я думаю, нам не помешает немного уединенности в начале нашего брака, вы так не считаете?

— Да, конечно, — пробормотала Кэйт.

Она посмотрела на свои руки, дрожавшие на ее коленях. Она попыталась держать их неподвижно, но это было явно невозможно. Это было удивительно, что она еще не порвала своих перчаток.

Энтони проследил за ее взглядом, и положил одну из своих больших рук на обе ее руки. Дрожь в руках немедленно прекратилась.

— Вы волнуетесь?

— А вы думали, я не буду волноваться? — спросила она его, стараясь говорить сухо и иронично.

Он улыбнулся в ответ.

— Здесь нет ничего, чтобы стоило бояться.

Еще бы чуть-чуть, и Кэйт нервно бы рассмеялась. Кажется, все ей говорят одну и ту же банальность.

— Возможно, — согласилась она, — Но остается достаточно, чтобы волноваться.

Его улыбка стала шире.

— Туше, моя дорогая жена.

Кэйт судорожно сглотнула. Было очень странно ощущать себя чьей-то женой, особенно женой этого мужчины.

— А вы возбуждены? — спросила она, не подумав, подразумевая, что он нервничает.

Он наклонился к ней, его глаза потемнели и обжигали ее огнем, обещая различные вещи.

— Ох, просто отчаянно, — пробормотал он.

Он сократил оставшееся расстояние между ними, его губы нашли чувствительное место на ее ушке.

— Мое сердце бешено стучит в груди, — прошептал он.

Тело Кэйт в одно и то же время напряглось и растаяло. И затем она выпалила:

— Я думаю, нам следует подождать.

Он покусывал ее ухо.

— Подождать чего?

Она попробовала отодвинуться от него. Он не понял. Если бы он ее понял, он бы рассердился, а он не выглядел рассерженным.

И все же.

— Б-брака, — запинаясь, сказала он.

Это казалось, развлекло его, и он игриво пошевелил кольцами на ее левой руке.

— Немного поздновато, вы не думаете?

— Брачной ночи, — тихо выговорила она.

Он отодвинулся назад, его брови вытянулись в прямую, немного сердитую, линию.

— Нет, — просто сказал он.

Но он больше не сделал попытку обнять ее.

Кэйт попробовала придумать объяснение, которое он бы понял, но это было нелегко; она не была уверена, что понимала сама себя. И она была довольно уверена, он не поверит ей, если она скажет ему, что совсем не намеривалась это говорить. Это само вырвалось из нее, родилось из-за паники.

— Я не прошу навсегда, — сказала она, ненавидя дрожь, сотрясающую ее слова. — Только на неделю.

Это привлекло его внимание, и одна из бровей поднялась в ироническом вопросе.

— И что, молю вас скажите, даст вам эта отсрочка на неделю?

— Я сама не знаю, — честно ответила она.

Его глаза, сосредоточенные на ней, были жесткие, темные и сардонические.

— Вам необходимо было попросить еще большей отсрочки, — произнес он.

Кэйт не хотела смотреть на него, не хотела снова почувствовать близость, которую он вынудил почувствовать ее, когда она встретилась с ним глазами.

Было достаточно легко скрыть от него свои чувства, глядя ему на подбородок, или на плечо, но когда она вынуждена прямо смотреть ему в глаза…

Она боялась, что он видит ее насквозь.

— Для меня это была неделя очень больших изменений в моей жизни, — начала она, сама не зная, куда заведет ее этот разговор.

— Для меня тоже, — мягко прервал он ее.

— Для вас это не так, — возразила она, — Для вас не новы брачные отношения.

Один угол его рта поднялся в усмешке.

— Я ручаюсь вам, миледи, что я никогда прежде не был женат.

— Это не то, что я подразумевала, и вы знаете об этом.

Он не возразил в ответ на ее слова.

— Я просто хотела, чтобы у меня, было немного больше времени подготовиться, — сказала она, — чопорно складывая руки на коленях. Но ее большие пальцы на руках дергались сами собой, и превосходно показывали состояние ее нервов.

Энтони уставился на нее долгим взглядом, затем откинулся назад на сиденье и небрежно положил одну ногу на другую.

— Очень хорошо, — медленно произнес он.

— Правда? — она выпрямилась от удивления.

Она не ожидала, что он сдастся с такой непринужденностью и быстротой.

— При условии …, — продолжил он.

Она резко присела на сидение. Она должна была догадаться, что он непременно будет диктовать ей свои условия.

— …если вы меня научите одной вещи.

Она сглотнула.

— Какой же, милорд?

Он наклонился к ней, в его глазах замелькали дьявольские огоньки.

— Скажите, как вы собираетесь подготовиться?

Кэйт выглянула в окно, она поняла, что они даже не повернули на улицу к дому Энтони. Не было никакой возможности избежать его вопроса. Она будет находиться с ним в экипаже, по крайней мере, еще минут пять, а то и больше.

— Ну-у-у, — протянула она, — Я уверена, я не понимаю, что вы под этим подразумеваете.

Он засмеялся.

— Я тоже уверен, что вы не понимаете.

Она нахмурилась на него. Нет ничего хуже, чем быть предметом чьей-нибудь шутки, особенно в ее свадебный день.

— Сейчас вы забавляетесь надо мной, — обвинила она его.

— Нет, — произнес он с хитрым видом, — Я хотел бы забавляться с вами. Это большая разница.

— Я бы хотела, чтобы вы так не говорили, — проворчала она, — Вы же знаете, что я не понимаю, что вы под этим подразумеваете.

Его глаза сосредоточились на ее губах, во рту у него пересохло.

— Вы бы поняли, — проговорил он, — Если бы признали неизбежность случившегося, и забыли про свою глупую просьбу.

— Мне не нравится, когда ко мне снисходительно относятся, — натянуто сказала Кэйт.

Его глаза вспыхнули.

— А мне не нравится, когда отрицают мои права, — сказал он в ответ, его голос стал резко холодный, а от лица повеяло аристократической мощью.

— Я не отрицаю, ваши права вообще, — попробовала настаивать она.

— Ох, да неужели? — в его голосе не было и намека на улыбку.

— Я только попросила вас об отсрочке. Короткой, временной, короткой, — она повторила слово, в нем было чересчур много мужской гордости, чтобы он понял ее с первого раза, — отсрочке. Уверенна, вы не откажете мне в такой простой просьбе.

— Я думаю, не я один от чего-то отказываюсь, — произнес он.

Он был прав. Черт бы побрал этого мужчину. И она понятия не имела, что сказать ему в ответ.

Она знала, что не имела права настаивать на своей нелепой просьбе. У него были все права притащить ее в постель и запереть ее в спальне на неделю, если он пожелает.

Она поступила по-дурацки, попав в плен к своей ненадежности — ненадежности, о которой она и понятие не имела до тех пор, пока не встретила Энтони.

Всю свою жизнь она была той, на которую бросали взгляд после Эдвины, приветствовали после Эдвины, целовали руку после Эдвины. Как старшую дочь, все это должно быть адресовано сначала в ее сторону, но красота Эдвины была настолько совершенна и чиста, настолько совершенны и потрясающе были ее голубые глаза, что люди попросту забывали о Кэйт в присутствии Эдвины.

Приветствие Кэйт, обычно сопровождалось смущением и словами “Ох, конечно”, а затем следовало быстрое вежливое бормочущее приветствие, в то время как глаза человека не отрывались от чистого и светлого лица Эдвины.

Кэйт не брала это в голову. Если бы Эдвина была бы испорченной или со скверным характером, это было бы трудно делать. По-правде говоря, большинство мужчин, которых она встречала до этого, были мелочные и глупые, и ее совсем не волновало, что на нее обращают внимание, только после Эдвины.

До сих пор.

Она хотела, чтобы глаза Энтони загорались, когда она входит в комнату. Она хотела, чтобы Энтони в толпе всегда искал ее лицо. Она пока не нуждалась в его любви к ней — по крайней мере, она пыталась себя в этом убедить — но она отчаянно хотела быть первой в его привязанностях и первой в его желаниях.

У Кэйт возникло ужасное чувство, все это означает то, что она влюбилась в него.

Влюбиться в собственного мужа, кто бы мог подумать, что это такое мучение?

— Я так понимаю, что у вас нет никакого ответа, — спокойно сказал Энтони.

Экипаж остановился, к счастью для нее, спасая ее от необходимости ответить. Но когда ливрейный слуга подбежал к экипажу и открыл дверцу, Энтони дернул ее обратно, закрывая и не отводя своих глаз от лица Кэйт.

— Как, миледи? — повторился он.

— Как… — отозвалась она эхом. Она забыла, о чем он спрашивал.

— Как, — снова повторил он, его голос был холоден, как лед, и обжигал, как пламя. — Вы собираетесь подготовиться к нашей свадебной ночи.

— Я-я не придумала, — ответила, запинаясь Кэйт.

— Я думаю, нет, — сказал он, отпуская ручки.

Дверца открылась, показывая лица двух лакеев, которые пытались не выглядеть любопытными. Кэйт оставалась молчаливой, пока Энтони помог ей выйти из экипажа и отвел в дом.

Его маленький штат прислуги собрался во входном холле, и Кэйт проговорила свои приветствия, поскольку каждый член был представлен ей дворецким и экономкой. Штат прислуги не был велик, поскольку дом был небольшой по понятиям света, но, тем не менее, знакомство заняло добрых двадцать минут.

Двадцать минут, которые, к сожалению, совсем не успокоили ее нервы. К тому же, он положил свою руку ей на талию, и после знакомства с прислугой повел ее вверх по лестнице. Ее сердце стучало в груди так, что она впервые в жизни подумала, что оно может вывалиться наружу.

Не то, чтобы она боялась брачной постели.

Не то, чтобы она боялась не угодить своему мужу.

Даже невинная девственница вроде нее, могла сообщить, что его действия и реакции, когда они целовались, были достаточным подтверждением его желанию. Он бы показал ей, что ей надо делать, в этом она не сомневалась.

Чего она боялась, так это…

Чего она боялась, так это…

Она почувствовала удушье, и, поднеся кулак ко рту, прикусила его, чтобы успокоить ее взбунтовавшийся живот, как будто это могло чем-то помочь.

— Мой бог, — прошептал Энтони, как только они достигли верхней площадки. — Вы ужасно напуганы.

— Нет, — солгала она.

Он взял ее за плечи и повернул лицом к себе, смотря глубоко ей в глаза. Пробормотав проклятия, он схватил ее за руку, и потянул за собой в спальню, проговорив слугам:

— Нам необходимо немного уединения.

Когда они достигли его спальни — богато обставленной, мужской комнаты, изящно декорированной в оттенках красного и золотого цвета — он упер руки в бедра и потребовал:

— Ваша мать рассказала вам об этом…хм…ну об этом.

Кэйт могла бы рассмеяться над его словами, не будь она так взволнована.

— Конечно, — быстро ответила она, — Мэри мне все рассказала.

— Тогда в чем, черт возьми, проблема? — он снова выругался, потом извинился.

— Я прошу прощения, — сказал он натянуто, — Это совсем не поможет вам успокоиться.

— Я не могу сказать, — тихо прошептала она, и ее глаза опустились на пол, сосредоточившись на замысловатом узоре на ковре, пока он не поплыл перед ее глазами из-за слез.

Странный звук вырвался у Энтони.

— Кэйт? — хрипло спросил он. — Неужели кто-то…какой-то мужчина…когда-то заставил вас…силой терпеть… его нежелательное внимание.

Она подняла на него глаза, и беспокойство и ужас, написанный на его лице, почти заставил ее сердце растаять.

— Нет! — выкрикнула она. — Это не то! Ох, не смотрите вы на меня так, я не могу этого вынести!

— Я не могу этого вынести, — прошептал Энтони, сокращая расстояние между ними, поскольку он поднес ее руку ко рту и поцеловал ее.

— Вы должны сообщить мне, — сказал он, и его голос прозвучал странно задыхающимся, — Вы боитесь меня? Я вам отвратителен?

Кэйт отчаянно замотала головой, не способная понять, как он вообще мог подумать, что какая-либо женщина найдет его отталкивающим.

— Скажите мне, — прошептал он ее в ухо, — Скажите мне, как сделать это правильно. Я не думаю, что смогу предоставить вам отсрочку.

Он встал напротив нее, его сильные руки прижимали ее к его телу. Он простонал:

— Я не могу ждать неделю, Кэйт. Я просто не могу это сделать.

— Я… — Кэйт допустила ошибку, посмотрев ему в глаза, и она забыла все, что она собиралась сказать.

Он уставился на нее таким горящим взглядом, который разжег огонь внутри нее, заставляя ее стоять, затаив дыхание, голодной и отчаянно нуждающейся в чем-то, что она не совсем понимала.

И она знала, что уже не сможет заставить его ждать. Если говорить честно и без заблуждений, то она должна признаться в том, что сама не желает ждать.

Для чего было ждать? Возможно, он никогда не полюбит ее. Возможно, его желание, никогда конкретно не относилось к ней, как ее к нему.

Но она могла притвориться. И когда он сжал ее в своих руках, и прижался губами к ее коже, так легко было притвориться.

— Энтони, — прошептала она, и в его имени прозвучала ее молитва, просьба и благословение сразу.

— Все, что угодно, — неровно ответил он, опускаясь перед ней на колено.

Его губы прокладывали себе дорожку по ее телу, а его руки отчаянно работали, чтобы освободить ее от платья.

— Просите у меня все, что угодно, — простонал он, — Все, что в моей власти, я дам вам.

Кэйт почувствовала, как откидывается назад ее голова, почувствовала, как тает последнее сопротивление.

— Любите меня, — прошептала она, — Только любите.

Его единственным ответом ей было низкое хриплое рычание.

Глава 17

Дело сделано! Мисс Кэтрин Шеффилд — теперь леди Кэтрин, виконтесса Бриджертон.

Ваш автор желает всего наилучшего счастливой парочке. Благоразумных и благородных люди всегда было недостаточно в свете, и конечно, это большое удовлетворение видеть, как двое из этой редкой породы сочетаются браком.

Светская хроника Леди Уислдаун, 16 мая 1814

До этого момента, Энтони не понимал, как же ужасно он в ней нуждался, чтобы сказать да, и удовлетворить ее просьбу. Он прижал ее к себе, его щека прижалась к ее нежному животу. Даже в ее свадебном платье она пахла лилиями и мылом, и это был, тот раздражающий аромат, который посещал его все последнюю неделю.

— Ты нужна мне, — прорычал он, не уверенный, слышно ли его было за всеми этими шелками, которые все еще закрывали ее от него.

— Ты нужна мне сейчас, — он поднялся на ноги, и поднял ее на своих руках.

Сделав несколько шагов, они достигли большой кровати, доминирующей в этой спальне. Он никогда не принимал здесь женщину прежде, всегда предпочитал получать удовольствия в другом месте. И теперь был странно рад этому факту.

Кэйт была другой, особенной, его женой. Он не хотел бы, чтобы какие-нибудь воспоминания вторглись в эту, или в любую другую ночь.

Он опустил ее на постель, его глаза не покидали ее очаровательно растрепанный вид, пока он методически избавлялся от своей одежды. Сначала перчатки, одна за другой, затем пальто, уже приведенное в беспорядок его страстью.

Он поймал на себе взгляд ее темных и круглых от удивления глаз, и улыбнулся медленно и удовлетворенно.

— Ты никогда не видела обнаженного мужчину до этого, не так ли? — пробормотал он

Кэйт покачала головой.

— Хорошо, — он наклонился к ней, и стащил одну из туфель с ее ноги, — Ты никогда не увидишь другого.

Он медленно стал расстегивать рубашку, его желания увеличилось десятикратно, когда он заметил, как она высунула свой красный язычок и облизала им губы.

Она хотела его. Он знал достаточное количество женщин, чтобы быть уверенным в этом. И к тому времени, когда эта ночь пройдет, а будет уже не способна жить без него.

То, что он не способен жить без нее, он отказывался рассматривать. То, что разгоралось в спальне, и то, о чем шептало его сердце, были две различные вещи. Он смог бы не смешивать одно с другим. Он не будет смешивать одно с другим. Он не может любить свою жену, но это не значит, что они не могут наслаждаться друг другом в постели.

Его руки скользнули к пуговицам на брюках, и остались там. Она была почти полностью одета, и все еще полностью невинна, она еще не готова видеть доказательство его желания.

Он опустился на кровать, и подобно дикому коту, медленно подполз к ней, все ближе и ближе, пока не добрался до ее локтей, которые поддерживали ее. Он мягко убрал ее руки, и она упала на спину, неотрывно глядя на него, дыша часто и мелко через свои приоткрытые губы.

Нет ничего, решил он, более захватывающего дух, чем лицо Кэйт, с вспыхнувшим на нем желанием. Ее волосы темные, шелковистые и густые, уже освободились от всевозможных шпилек и булавок, державших волосы в сложную свадебную прическу.

Ее губы более полные, чем требовалось модой, были темно-розового цвета в свете конца дня. И ее кожа прежде никогда не казалась такой совершенной, такой светящейся. В бледно-розовый румянец окрасились ее щеки, оживляя вначале бескровный цвет лица. Фешенебельные дамы всегда стремились к бескровным щекам, но Энтони нашел ее румянец очаровательным.

Она была реальной, живой, и дрожала от желания. Он не мог желать большего. С благоговением он погладил ее щеку кончиками своих пальцев, затем передвинул их ниже ее шею, на чувствительную кожу, которая была чуть выше лифа ее платья.

Ее платье застегивалось бесконечным рядом застежек сзади, но он уже уничтожил большую их часть, и мог свободно сдвинуть ткань с ее груди.

Они даже выглядели еще красивее, чем двумя днями раннее. Ее соски, увенчивающие груди, были ярко-розового цвета, и так и просились в руку.

— Никакой женской сорочки? — пробормотал он благодарно, медленно проводя пальцем по нежной коже ее ключицы.

Она покачала головой, и ее голос прозвучал хрипло, когда она прошептала в ответ:

— Вырез платья не позволял одеть никакой сорочки.

Он улыбнулся чисто мужской улыбкой удовлетворения.

— Напомни мне послать премию твоей модистке.

Его рука переместилась еще ниже, и накрыла ее грудь, мягко сжимая ее, и почувствовал, как стон желания сотрясает ее, и услышал, как она тихо застонала.

— Как чудесно, — пробормотал он, поднимая руку, и позволяя глазам ласкать ее тело.

Никогда прежде не получал он такого удовольствия, просто глядя на женщину. Любовные ласки всегда были в его вкусе, и впервые он вид обнаженной женщины был столь соблазнителен.

Она была так совершенна, так красива на его взгляд, что он почувствовал странный приступ удовлетворения, что большинство мужчин были слепые, и не могли увидеть ее красоту. Это выглядело так, будто некоторая часть ее была видна только одному ему. Ему понравилось то, что ее шарм и обаяние были скрыты от остальной части света.

Это делало ее более принадлежащей лишь ему.

Внезапно, стремясь дать ей почувствовать себя, он поднял одну из ее рук, все еще затянутую в длинную атласную перчатку, и положил ее себе на грудь же. Он мог чувствовать высокую температуру ее кожи, даже сквозь ткань, но этого было не достаточно.

— Я хочу почувствовать тебя, — прошептал он, и снял с ее пальца на левой руке оба кольца.

Он положил их в небольшую впадину, между ее грудями. Кэйт задохнулась и задрожала от контакта холодного металла с ее кожей, затем затаив дыхание, смотрела на Энтони. Тот в этот момент начал мягко стягивать каждый палец ее перчатки, пока перчатка не стала свободна на ладони, затем начал медленно стаскивать атласную перчатку с руки. Стягивание перчатки походило на бесконечный поцелуй, заставляя еще сильнее дрожать ее тело.

После этого, с нежностью, которая почти наполнила ее глаза слезами, он надел оба кольца, одно за другим на безымянный палец руки, остановившись, лишь для того, чтобы поцеловать внутреннюю поверхность ладони.

— Дай мне твою другую руку, — мягко приказал он.

Она протянула ему руку, и повторил ту же изящную пытку, таща и двигая атлас по ее коже. На сей раз, когда он стянул перчатку, он поднес ее розовый палец к своему рту, затем провел им по губам, и начал медленно сосать его, языком обегая вокруг кончика пальца.

Кэйт почувствовала внезапный прилив желания, прошедший через ее руку, дрожащую грудь, пока это все не вылилось во что-то горячее и загадочное между ее ног.

Он пробудил что-то в ней, что-то темное, и может быть даже немного опасное, то, что бездействовало все эти годы, ожидая поцелуя от одного этого мужчины. Вся ее прежняя жизнь была лишь подготовкой к этому моменту, и она даже не знала, что ожидать дальше.

Его язык проложил влажную дорожку с внутренней стороны пальца до ладони.

— Какие прекрасные руки, — пробормотал он, перейдя на ее большой палец, и переплетая свои пальцы с ее пальцами. — Сильные, и в тоже время тонкие и изящные.

— Ты говоришь чепуху, — застенчиво пробормотала Кэйт. — Мои руки —

Но он заставил ее замолчать, поднеся палец к ее губам.

— Ш-ш, — предупредил он. — Разве ты не знаешь, что не должна противоречить мужу, когда он восхищается свое женой?

Кэйт задрожала от восхищения.

— Например, — продолжал он, своим дьявольским голосом. — Если я хочу потратить целый час, исследуя внутреннюю сторону твоего запястья, — движением, быстрым как молния, он мягко схватил зубами нежную кожу ее запястья. — Это полностью моя прерогатива, ты так не думаешь?

Кэйт промолчала, а он засмеялся, низким и обжигающим смехом.

— И не думайте, что я не хочу, — предупредил он, мягко водя пальцем, по едва видимым, синим венам на ее руке. — Я могу решить потратить два часа на исследование твоего запястья.

Кэйт наблюдала с восхищением, как его пальцы, касаясь ее так мягко, что ее покалывало от его прикосновений, проделали путь от запястья до локтя, медленно чертя круги на ее коже.

— Я не могу представить, — мягко произнес он, — Что потратив два часа на обследование вашей руки, и не найду это занятие превосходным.

Его рука сделал скачок к ее туловищу, и слегка задела кончик груди, тут же напрягшейся.

— Я буду крайне огорчен, если ты не согласишься со мной, — он наклонился к ней, и захватил ее губы в кратком, но иссушающем поцелуе.

Подняв голову всего на дюйм, и глядя ей в глаза, он проговорил:

— Обязанность жены соглашаться со своим мужем во всем, хм-м?

Его слова были настолько абсурдны, что Кэйт смогла заговорить.

— Если, — пробормотала она с улыбкой, — Его мнения приемлемы, милорд.

Одна из его бровей властно изогнулась.

— Вы спорите со мной, миледи? И это во время моей брачной ночи?

— Но это также и моя брачная ночь, — указала она.

Он издал кудахтающий звук и покачал головой.

— Мне, вероятно, придется наказать тебя, — произнес он. — Но как? Дотрагиваясь?

Его рука скользнула по одной ее груди, затем по другой.

— Или не дотрагиваясь?

Он убрал руки с ее кожи, но, наклонившись вниз, легонько подул на сосок ее груди.

— Дотрагиваясь, — задыхалась Кэйт, — Определенно, дотрагиваясь.

— Ты так думаешь? — он улыбнулся медленно и лениво, как кот, только что съевший свежие сливки. — Я никогда не думал, что я скажу такое, но в не дотрагивании есть своя привлекательность.

Кэйт уставилась на него. Он возвышался над ней на руках и коленях, и был похож на охотника, только что загнавшего оленя. Он выглядел диким, торжествующим, и безумно притягательным. Его густые каштановые волосы упали ему на лоб, заставляя выглядеть его по-ребячьи, но жаркие глаза, мерцали с очень даже взрослым желанием.

Он хотел ее. Это было волнующе. Он, несомненно, был мужчиной, и таким образом был способен найти удовлетворение с любой женщиной, но прямо сейчас, в этот момент, он хотел именно ее. Кэйт была уверенна в этом.

И это позволило ощущать себя, как самую красивую женщину на свете. Ободренная этим знанием, она обвила руками его затылок и заставила наклонить голову, когда его губы почти коснулись ее, она прошептала:

— Поцелуйте меня, — приказала она, немного удивленная властностью своего голоса, — Поцелуйте меня сейчас же.

Он улыбнулся слегка удивленной улыбкой.

— Все что пожелаете, леди Бриджертон. Все что пожелаете.

И затем, наконец, их губы встретились. Его губы жадно приникли к ее губам, дразня и пожирая, в то время как его руки поднимали ее в сидячее положение.

Его пальцы проворно работали над оставшимися застежками ее платья, и она почувствовала кожей прохладный воздух, поскольку ткань начала медленно скользить вниз, дюйм за дюймом, открывая ее живот, пупок, затем…

Затем его руки схватились за ее бедра, и он чуть приподнял ее, окончательно стягивая с нее платье. Кэйт задохнулась от интимности всего этого. Она была одета лишь в панталоны, чулки и подвязки. Она еще никогда прежде не была настолько обнажена перед мужчиной, и ежесекундно трепетала, пока его глаза жадно пробегали по ее телу.

— Подними, свою ножку, — мягко проговорил Энтони.

Она выполнила его просьбу, и с медлительностью, заставляющей ее буквально агонизировать, он скатал один из ее шелковых чулков до ее пальцев на ноге. Сняв один чулок, он перешел на другой, а затем очередь дошла до ее панталон. И вскоре, прежде чем она осознала это, она лежала полностью обнаженная перед ним.

Его рука мягко проскользнула по ее животу, и он произнес:

— Я думаю, на мне слишком много одежды, не так ли?

Глаза Кэйт расширились, поскольку он встал с кровати, и стал раздеваться. Его тело было совершенным, грудь мощной, руки и ноги сильными, а его — О, Боже мой! — она задохнулась.

Он усмехнулся.

— Я принимаю это, как комплимент.

Кэйт судорожно сглотнула. Неудивительно, что те животные на ферме не выглядели счастливыми, когда совокуплялись.

По крайней мере, женские особи точно не выглядели счастливыми. Но она не хотела выглядеть наивной и глупой, поэтому не сказала нечего, а лишь попыталась жалко улыбнуться.

Энтони успел заметить вспышку ужаса, мелькнувшего в ее глазах, и мягко улыбнулся.

— Доверься мне, — пробормотал он, ложась на кровати рядом с ней.

Он провел по ее бедру и нежно поцеловал в шею.

— Просто доверься мне.

Он почувствовал ее кивок, и, приподнявшись на локте, стал медленно водить другой рукой круги по ее животу, перемещаясь, все ниже и ниже, пока он не достиг края небольшой поросли темных волос между ее ног.

Ее мышцы задрожали, и он услышал, как она судорожно вздохнула.

— Ш-ш, — прошептал он, успокаивающе, и нагнулся, чтобы отвлечь ее поцелуем.

Последний раз он лег в постель с девственницей, когда сам был девственником. Он полагался на свой инстинкт, надеясь, что тот поможет ему с Кэйт. Он отчаянно хотел, чтобы ее первый раз был прекрасным, или если не прекрасным, то, по крайней мере, хорошим.

В то время, когда его язык исследовал ее рот, его рука опустилась ниже, и добралась до горячего и влажного сосредоточия ее женственности.

Она задохнулась снова, но он был неумолим, дразня и щекоча, и восхищаясь каждым ее вздохом и стоном.

— Что ты делаешь? — простонала она в его губы.

Он улыбнулся ей, и один из его пальцев скользнул внутрь нее.

— Ты чувствуешь себя хорошо, по-настоящему хорошо?

Она судорожно простонала очень понравившимся ему звуком. Если бы она могла внятно говорить, он бы понял, что действует не умело. Он развел пошире ее бедра, и устроился между ее ног, неожиданно сам, издав стон, когда его жезл мужественности уперся в ее бедро. Даже здесь, она была совершенством, и он почти взорвался, когда подумал о погружение внутрь нее.

Он попробовал сдерживать себя, стараясь оставаться медленным и нежным, но его потребность в ней, все усиливалась и усиливалась, и его собственное дыхание стало прерывистым и частым.

Она была готова принять его, или, по крайней мере, собиралась быть готовой. Он знал, что в этот первый раз ей будет больно, и молился, чтобы ее боль продлилась не дольше мгновения.

Он обнял ее, прошептал ее имя, и ее глаза, наполненные страстью, уставились на него.

— Я собираюсь сделать тебя, наконец, своей, — проговорил он, медленно на дюйм, входя в нее.

Ее влагалище спазматически сжалось вокруг него; чувство было настолько изумительно, что он заскрежетал зубами, стараясь сдержать себя. Было так легко забыться, погрузиться дальше, и найти свое собственное удовлетворение.

— Скажи мне, когда будет больно, — хрипло прошептал он, медленно продвигаясь внутрь нее.

Она была, конечно, возбуждена, и влажна. Но она была такой узенькой, что ей необходимо было дать время приспособиться к нему.

Она кивнула. Он с трудом остановился, почувствовав боль в груди.

— Тебе больно?

Она покачала головой.

— Нет, я подразумевала, что сообщу тебе, если мне действительно станет больно. Сейчас не больно, но это так…так странно.

Энтони улыбнулся, и наклонился к ней, поцеловать кончик ее носа.

— Меня еще не называли странным, когда я занимался любовью.

На мгновение показалось, что она хочет оскорбить его, затем ее рот сложился в улыбку.

— Возможно, — сказала она мягко, — ты занимался любовью с неправильными женщинами.

— Возможно это так, — ответил он, возобновляя свое продвижение.

— Можно я расскажу тебе секрет? — спросила она.

— Конечно, — пробормотал он,

— Когда я впервые увидела тебя… той ночью…я подумала…

— При всей моей дурной славе? — подразнил он ее, высокомерно поднимая бровь.

Она довольно очаровательно сморщила носик и нахмурилась.

— Я не думаю, что это сильно повлияло.

— А можно я тебе расскажу секрет? — произнес он в ответ.

— Конечно.

— Твой секрет, — еще один небольшой толчок, и он уперся в ее девственную плеву — вовсе не секрет.

Ее брови нахмурились. Он усмехнулся.

— Это было написано на твоем лице.

Она снова нахмурилась, и он чуть было не рассмеялся.

— А теперь, — сказал он, неотрывно глядя ей в глаза, — Я хотел бы спросить тебя.

Она пристально посмотрела на него, ожидая, что он скажет дальше.

Он наклонился к ней, поцеловал ее в ухо, и прошептал:

— Что ты думаешь сейчас?

На мгновение она замолчала, затем он почувствовал ее удивление, когда она, наконец, поняла, о чем он спрашивал.

— Мы уже сделали это? — недоверчиво спросила она.

На сей раз, он рассмеялся.

— Еще далеко до этого, моя дорогая жена, — задыхался от смеха, вытирая глаза одной рукой.

— Далеко, очень далеко до этого.

Когда его глаза стали серьезны, он добавил:

— Сейчас, будет немного больно, Кэйт. Но я обещаю, боль больше никогда не повторится.

Она кивнула, и он почувствовал, как напряглось ее тело. Зная, что так будет больнее, он попробовал успокоить ее.

— Ш-ш, — пропел он, — расслабься, милая.

Она кивнула и закрыла глаза.

— Я расслабилась.

Он был рад, что она не может видеть его улыбку.

— Ты, все еще не расслабилась.

Ее глаза удивленно открылись.

— Я расслабилась.

— Я не могу поверить в это, — Энтони сказал так, будто обращался к кому-нибудь третьему, находившемуся сейчас в спальне, — Она спорит со мной, во время моей брачной ночи

— Я-я…

Он прервал ее, приложив палец к ее губам.

— Ты боишься щекотки?

— Я? Щекотки?

Он кивнул.

— Щекотки

Ее глаза подозрительно сузились.

— К чему бы это?

— Я понял, это означает да, — проговорил он с улыбкой.

— Нет, … Охх! Ай! — она завизжала, поскольку одна из его рук нашла чувствительное местечко у нее подмышкой.

— Энтони, прекрати! — задыхалась она, корчась под ним. — Я не могу это вынести! Я-я…

Он резко рванул вперед.

— Ой! — задохнулась она.

— О, Боже! — простонал он, неспособный поверить в то, как же хорошо, полностью погрузиться в нее.

— Ох, действительно. Мы все сделали уже?

Он медленно покачал головой, поскольку его тело само стало двигаться в древнем, как мир движении.

— Нет, это только начало.

Он жадно впился поцелуем ей в губы, его рука ласкала ее грудь. Она была самой прекрасной женщиной на свете, лежа под ним, поднимая ему навстречу бедра, сначала медленно и неловко, а затем все быстрее и яростнее двигаясь инстинктивно в одном ритме с ним.

— О Боже, Кэйт, — простонал он, полностью утратив способность осмысленно думать и говорить.

— Ты так хороша, так хороша.

Она дышала все чаще и чаще, и каждый ее всхлип и стон воспламеняли его страсть все больше. Он хотел непрерывно обладать ей, заявить на нее все возможные права, и держать ее в спальне, как минимум неделю, не позволяя ей выйти оттуда. И с каждым толчком было все труднее сдерживать себя. Его разум кричал ему, что это ее первый раз, что он должен очень осторожно действовать, но его тело требовало разрядки.

Со стоном, он вынудил себя прекратить движение, и попытался поймать ее взгляд.

— Кэйт? — позвал он ее, с трудом узнавая свой голос. Он звучал хрипло, жарко, и отчаянно.

Ее глаза закрытые, в то время как ее голова моталась из стороны в сторону, медленно открылись.

— Не останавливайся, — задыхалась она, — Пожалуйста, не останавливайся. Я так близка к чему-то…, чего я совсем не понимаю.

— Бог мой, — простонал он, погружаясь в нее до упора, — Ты настолько красива, так невероятно… Кэйт?!

Она напряглась под ним, но не в кульминации. Он замедлился.

— Что случилось? — тихо прошептал он.

Он успел заметить краткую вспышку боли — эмоциональную, не физическую — промелькнувшую на ее лице, прежде чем она успела скрыть ее, и прошептать: — Ничего.

— Это неправда, — произнес он низким голосом.

Его руки напряглись и обхватили ее. Он все свое внимание сосредоточил на ее лице, которое было почти непроницаемо, и отражало боль, несмотря на все ее попытки скрыть ее.

— Ты назвал меня красивой, — еле слышно прошептала она.

В течение десяти секунд он молча уставился на нее. Он никак не мог понять, в чем дело. Он никогда толком не мог понять женский разум, особенно своих сестер.

Он подумал, что наверно ей необходимо еще раз подтвердить, что она красива. Но потом решил, что сейчас один из тех моментов, когда независимо оттого, что сказал, все равно будет совсем не то. Поэтому, решив продвигаться очень медленно, он пробормотал лишь ее имя, которое, как он чувствовал, было единственным верным словом.

— Я не красива, — прошептала она, и ее глаза встретились с его глазами.

Она выглядела разбитой и смертельно уставшей, и прежде чем он успел возразить, спросила:

— Кого ты представлял?

Он удивленно моргнул.

— Прошу прощения?

— О ком ты думал, когда занимался со мной любовью?

Энтони почувствовал, как будто его ударили в живот.

— Кэйт, — произнес он медленно, — Кэйт, ты сумасшедшая. Ты —

— Я знаю мужчина, может не чувствовать желание к определенной женщине, но получить удовольствие с ней в постели, — яростно выкрикнула она.

— Ты думаешь, я не желаю тебя, — задохнулся он от возмущения.

Бог свидетель, он тут был готов буквально взорваться внутри нее, даже не двигаясь в течение последних нескольких минут.

Ее нижняя губа задрожала, а глаза наполнились слезами.

— Т-ты…ты думаешь об Эдвине?

Энтони замер.

— Как я могу вас двоих спутать.

Кэйт почувствовала, как по ее лицу потекли слезы. Она не хотела плакать, тем более сейчас, лежа под ним, но ей было так больно, так больно и…

Его руки схватили ее за щеки с ошеломительной скоростью, вынуждая ее смотреть прямо ему в лицо.

— Слушай меня, — его голос был четкий и интенсивный, — И слушай меня внимательно, потому что я скажу лишь один раз. Я желаю тебя. Я горю из-за тебя. Я не могу спать ночью из-за желания к тебе. Даже когда ты мне не нравилась, я жаждал тебя. Это была самая раздражающая, омерзительная и в тоже время самая соблазнительная вещь. И если я еще раз услышу, что ты некрасива, я свяжу тебя в постели, и проведу с тобой в спальне столько времени, сколько потребуется, чтобы вбить в твою глупую голову, что ты — самая красивая и желанная женщина во всей Англии. И если никто этого не видит и не замечает, то они все полные идиоты.

Кэйт никогда не думала, что можно так широко открыть рот, тем более лежа, но в этот момент челюсть у нее просто упала.

Одна из его бровей сердито поднялась, и он спросил:

— Это понятно?

Кэйт уставилась на него во все глаза, не способная ничего сказать в ответ.

Он наклонился к ней, пока его лицо не стало в дюйме от нее.

— Это понятно?

Она судорожно кивнула.

— Хорошо, — проворчал он, прежде чем она успела вздохнуть, его губы захватили ее рот в таком жестоком иссушающем поцелуе, что она сжала руками постель, чтобы не закричать.

Его бедра опустились на нее, взбешенные в своей ярости, толчок, вперед, назад — до тех пор пока, она снова не почувствовала себя, горящей в огне.

Она вцепилась в него, неуверенная можно ли их будет потом вообще разнять друг от друга.

— Я не могу, я просто не могу, — простонала она, уверенная, что сейчас распадется на части.

Ее мускулы были напряженны, и становилось все труднее дышать.

Но если он и услышал ее, то не подал вида. Его лицо застыло в концентрации, пот заливал ему глаза.

— Энтони, — задохнулась она, — Я не могу —

Одна из его рук скользнула между ними и тронула ее женственность, и она закричала.

Он дернулся вперед в последний раз, и ее мир развалился. Она выгнулась дугой, напряглась, потом затряслась, и ей показалось, что она куда-то падает. Она не могла не вдохнуть, не выдохнуть. Ее голова откинулась бессильно назад, а руки схватили матрац с такой силой, которую она никогда не подозревала в себе.

Он сделал еще пару движений, вздрогнул, его рот открылся в беззвучной крике, затем он упал на нее, и его вес вдавил ее в матрац.

— О, мой Бог, — проговорил он, задыхаясь, его тело все еще тряслось. — Никогда … это никогда…так хорошо…это никогда не было так хорошо.

Кэйт, имевшая несколько секунд, чтобы прийти в себя, улыбнулась и пригладила его волосы.

Одна мысль пришла к ней в голову, совершенно замечательная мысль.

— Энтони, — позвала она его.

Он с трудом поднял голову, прилагая титанические усилия, чтобы открыть глаза и промычать что-то в ответ.

Она улыбнулась медленно и с женской соблазнительностью, которой она научилась этим вечером. Позволяя одному пальцу пробежать у него по губам, она прошептала:

— Мы все же сделали это?

В течение долгой секунды, он ничего не отвечал, потом улыбнулся такой дьявольской улыбкой, которую она не могла себе вообразить.

— Это только сейчас, — хрипло пробормотал он, скатился с нее, и вытянувшись на постели рядом с ней, притянул ее к себе, — Всего лишь сейчас.

Глава 18

Хотя сплетни все еще окружают поспешный брак лорда и леди Бриджертон (до этого мисс Кэтрин Шеффилд для тех из вас, кто находился в бездействии в течение прошлых нескольких недель), ваш автор считает, что брак их был заключен по любви. Виконт Бриджертон не сопровождает свою жену на каждую светскую вечеринку (но разве муж обязан делать это?), но когда он присутствует, ваш автор не может не обратиться внимание не то, что виконт не отходит от своей жены, и кажется, все время что-то бормочет ей в ухо, заставляя ее улыбаться и краснеть.

Кроме того, он всегда танцует только с ней, что можно рассматривать еще одним de rigueur (фр. доказательство). Рассматривая, как много мужей не любят танцевать со своими женами — то можно считать поведение виконта очень романтическим.

Светская хроника Леди Уислдаун, 10 июня 1814

Следующие несколько недель, пролетели, как одно мгновение. После краткого пребывания за городом, в Обри-Холле, новобрачные вернулись в Лондон, где Сезон был в полном разгаре.

Кэйт надеялась занять свои дни, чтобы возобновить уроки флейты, но быстро обнаружила, что на нее был очень большой спрос в свете, и дни ее были заполнены социальными запросами, хождением за покупками с семьей, и поездками в парке. А вечера были заполнены чередой балов и светских приемов.

Но ночи они проводили вдвоем с Энтони.

Брак она решила, вполне подходит ей. Она видела Энтони гораздо меньшее количество раз, чем ей хотелось бы, но она понимала и соглашалась с тем, что он был очень занятый человек. У него было много различных интересов, как дела в Парламенте, так и денежные вопросы его семьи отнимали большую часть его времени. Но когда он возвращался домой и встречал ее в спальне (никаких отдельных спален для лорда и леди Бриджертон!), он был удивительно внимателен к ней, расспрашивал ее, как она провела день, рассказывал о своих делах, и занимался с ней любовью чуть ли не до рассвета.

Он даже выделил время, чтобы слушать ее игру на флейте. Она сумела найти и нанять музыканта, который приходил дважды в неделю по утрам. Учитывая не очень высокий уровень мастерства, который Кэйт достигла в игре на флейте, то готовность Энтони сидеть и слушать ее целых полчаса в течение ее занятий, могло интерпретироваться лишь, как признак большой привязанности.

У нее было прекрасная жизнь, и брак, лучший, чем могло рассчитывать большинство женщин ее положения. Если ее муж не любит ее, и не собирается влюбляться в нее, то, по крайней мере, он хорошо заставляет ее чувствовать его заботу и привязанность. И пока Кэйт была полностью удовлетворена этим. И если он и был отдален от нее днем, то никогда не был отдален ночью.

Остальная часть общества, однако, и Эдвина в частности, вбили в свои головы, что лорд и леди Бриджертон поженились по любви. Эдвина взяла за правило посещать ее днем, и это день не был исключением.

Она и Кэйт сидели в гостиной, потягивая чай и грызя бисквиты, наслаждаясь редким моментом интимности, когда Кэйт распрощалась со своим ежедневным роем посетителей.

Каждый, казалось, хотел поглядеть, как живет новая виконтесса, и гостиная Кэйт почти никогда не пустовала днем.

Ньютон запрыгнул на диван, рядом с Эдвиной, и та погладила его, когда сказала:

— По-моему все сегодня только о тебя и говорили.

— Последнее время все обо мне и говорят, — ответила Кэйт, пожимая плечами, — Очень скоро они найдут другую тему для разговоров.

— Нет, — покачала головой Эдвина, — Пока твой муж продолжает смотреть на тебя так, как он смотрел вчера вечером, разговоры не прекратятся.

Кэйт почувствовала, что ее щеки краснеют.

— Он не делал ничего экстраординарного, — пробормотала она.

— Кэйт, он точно сгорал в огне, — Эдвина немного подвинулась, поскольку Ньютон тоже немного подвинулся, давая ей понять своим поскуливанием, что он хочет, чтобы ему почесали животик. — Я сама видела, как он толкнул лорда Хавериджа, когда он поспешно двигался в твою сторону.

— Мы прибыли раздельно, — попыталась объяснить она, в то время как ее сердце наполнилось, возможно, глупой, радостью. — Я уверена, ему было нужно просто что-то сообщить мне.

Эдвина посмотрела на нее сомнительно.

— И что же он?

— Что, что он?

— Что же он сообщил тебя, — проговорила Эдвина с раздражением, — Ты только что сказала, что уверенна, что ему было нужно что-то сообщить тебе. И разве в таком случае, он не сообщил тебе того, что он хотел? Ведь в таком случае, откуда ты узнала, что он хотел тебе что-то сообщить?

Кэйт заморгала.

— Эдвина, у меня от тебя голова закружилась.

Губы Эдвины сошлись вместе в раздраженной ухмылке.

— Ты никогда мне ничего не говоришь.

— Эдвина, там не о чем было говорить! — Кэйт в раздражение нагнулась вперед, схватила бисквит, и откусила настолько большой кусок, что не могла в этот момент говорить.

Что ей сказать своей сестре, когда в среду, за два дня до свадьбы ее муж информировал ее в прямой и сухой манере, что он никогда не полюбит ее? Это был разговор не для спокойной беседы за чаем с бисквитами.

— Хорошо, — наконец, объявила Эдвина, наблюдая, как Кэйт жует уже в течение целой минуты. — У меня, на самом деле, была другая причина для визита к тебе сегодня. Я хотела кое-что сообщить тебе.

Кэйт проглотила остатки бисквита, и кивнула с благодарностью.

— Правда?

Эдвина кивнула, затем покраснела.

— И что же это? — спросила Кэйт, потягивая свой чай.

Ее горло совсем пересохло после такого жевания.

— Я думаю, я влюбилась.

Кэйт чуть не захлебнулась чаем. — В кого?

— В мистера Бэгвела.

Напрягая свою память, Кэйт никак не могла вспомнить кто такой мистер Бэгвел.

— Он ученый, — проговорила Эдвина с мечтательным вздохом. — Я встретила его тогда на приеме в загородном доме леди Бриджертон.

— Я не помню, чтобы встречала его там, — задумчиво сказала Кэйт.

— Ты была довольно занята во время всего визита, — ответила Эдвина с ироническим тоном. — Своей помолвкой и всем этим.

Кэйт немного покраснела.

— Тогда расскажи мне об этом мистере Бэгвеле.

Глаза Эдвины потеплели и заблестели.

— Он второй сын, и я боюсь, у него совсем небольшой доход. Но сейчас, когда ты так удачно вышла замуж, я могу ни о чем не волноваться.

Кэйт неожиданно почувствовала слезы в своих глазах. Она никогда не думала, какое давление испытывала Эдвина, ранее в этот Сезон. Они с Мэри были осторожны, и ручались Эдвине, что она может выйти замуж за того, кого по-настоящему полюбит. Но они все знали, в каком состоянии их финансы, и они были виноваты в создании шутки насчет того, как легко влюбиться в богатого человека, так же, как в бедного.

Кэйт хватило одного взгляда на лицо Эдвины, чтобы понять, какое огромное бремя скатилось с ее плеч.

— Я довольна, что ты нашла того, кто тебе нравиться, — пробормотала она.

— О, он очень мне нравиться. Я знаю, у нас не будет много денег, но я совсем не нуждаюсь в шелках и драгоценных камнях.

Ее взгляд упал на большой алмаз на пальце Кэйт.

— Нет, я совсем не думала так про тебя! — быстро проговорила она, и ее лицо покрылось краской.

— Просто…

— Просто очень хорошо, когда не нужно думать о поддержке своей семьи, — закончила за нее Кэйт мягким голосом.

Эдвина издала облегченный вздох: — Точно.

Кэйт протянула руку, и сжала руку сестры.

— Ты теперь не должна волноваться, я уверенна, мы с Энтони, сможем обеспечить Мэри всем, в чем только она будет нуждаться.

Губы Эдвины изогнулись в робкую улыбку.

— Что касается тебя, — добавила Кэйт, — Я думаю, теперь самое время, подумать только себя для разнообразия. Принимать решение, основываясь на том, что желаешь ты, а не на том, в чем нуждаются другие.

Эдвина подняла руку и вытерла слезы с глаз.

— Мне, действительно, он очень нравится.

— Тогда, я уверенна, мне он тоже понравится, — твердо сказала Кэйт, — Когда я смогу встретиться с ним?

— Я боюсь, он будет в Оксфорде в течение следующих двух недель. У него там остались обязательства. Я не должна хотеть, чтобы он нарушил их из-за меня.

— Конечно, нет, — пробормотала Кэйт, — Ты не должна хотеть выйти замуж за джентльмена, который не выполняет своих обязательств.

Эдвина кивнула в знак согласия.

— Я получила письмо от него сегодня утром, в котором, он говорит, что приедет в Лондон к концу этого месяца, и надеется, что сможет навестить меня.

Кэйт улыбнулась.

— Он уже посылает тебе письма?

Эдвина кивнула и покраснела.

— Несколько раз в неделю, — призналась она.

— И в какой области он учится?

— Археология. Он довольно блестящий в этой области. Он был в Греции. Дважды!

Кэйт не думала, что ее сестра, известная всему свету красавица, могла стать ее красивее. Но когда Эдвина говорила о мистере Бэгвеле, ее лицо озарялось таким сиянием, что она становилась еще красивее.

— Я не могу дождаться своей встречи с ним, — объявила Кэйт. — Мы непременно устроим неофициальный званый ужин с ним в качестве гостя.

— Это было бы замечательно.

— И возможно, мы втроем могли бы поехать в экипаже прогуляться в парке, чтобы лучше познакомиться. Теперь, когда я — старая замужняя дама, я квалифицируюсь, как подходящая компаньонка.

Кэйт негромко засмеялась.

— Это разве не забавно?

Удивленный мужской голос раздался с дверного проема: — Что не забавно?

— Энтони! — воскликнула Кэйт, удивленная тем, что видит мужа в середине дня.

У него всегда, казалось, были дела и назначенные встречи, которые держали его вдали от дома.

— Как восхитительно видеть тебя так рано.

Он слегка улыбнулся, и кивнул Эдвине.

— У меня неожиданно оказалось много свободного времени.

— Ты присоединишься к нам за чаем?

— Я присоединюсь к вам, — пробормотал он, пересекая комнату, и поднимая кристаллический графин, стоящий на столе из красного дерева, — Но думаю, у меня будет бренди вместо чая.

Кэйт наблюдала, как он наливал себе спиртной напиток, а затем повращал стакан.

В краткие моменты, подобно такому, она находила, что очень трудно скрывать то, что у нее на сердце. Он был так красив сейчас. Она не была уверена почему: возможно, слабый намек на щетину к концу дня, или его волосы, которые успели растрепаться за день. Или возможно потому, что она очень редко видела его днем. Она как-то читала поэму, в которой говорилось, что неожиданный момент всегда самый приятный. Пристально смотря на своего мужа, Кэйт подумала, что поэт был все-таки прав.

— Итак, — проговорил Энтони, после глотка бренди, — Что обсуждают здесь две леди?

Кэйт повернулась к сестре за разрешением открыть ее новость, и когда Эдвина кивнула, она сказала:

— Эдвина встретила джентльмена своей мечты.

— Правда? — спросил Энтони, странно-отеческим тоном.

Он взгромоздился на подлокотник кресла Кэйт, мягкий предмет мебели, который не был в моде, но который всем нравился в семействе Бриджертон из-за своего необыкновенного комфорта.

— Я должен встретиться с ним, — добавил он.

— Вы должны? — отозвалась эхом Эдвина, мигая, как сова. — Вы хотели бы?

— Конечно, фактически, я настаиваю на этом.

Когда ни одна из дам, не прокомментировала это заявление, он немного нахмурился и добавил:

— В конце концов, я глава семейства. Это — то, что мы обязаны делать.

Губы Эдвины открылись от удивления.

— Я-я не понимаю, почему вы чувствуете ответственность по отношению ко мне.

Энтони посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

— Вы сестра Кэйт, — сказал он таким тоном, будто это все объясняло.

Лицо Эдвины выражало удивление несколько секунд, затем оно озарилось восхищением.

— Я всегда задавалась вопросом, каково это иметь брата, — сказала она.

— Надеюсь, я прошел проверку, — проворчал Энтони, чувствую себя не совсем комфортно от такого проявления эмоций.

Она сияла, глядя на него.

— Блестяще. Я клянусь, я не понимаю, почему Элоиза жалуется на вас так много.

Кэйт обернулась к Энтони, и проговорила:

— Твоя сестра и Эдвина стали близкими подругами с момента нашей свадьбы.

— Храни нас небеса, — пробормотал он, — И о чем же, могу ли я спросить, жаловалась Элоиза?

Эдвина невинно улыбнулась.

— О, это пустяки. Только то, что вы время от времени чересчур ее опекаете.

— Это смешно, — усмехнулся Энтони.

Кэйт чуть было не захлебнулась чаем, пытаясь скрыть смех. Она была совершенно уверенна, если у них будут дочери, то к тому времени, когда они достигнут брачного возраста, Энтони изменить законы так, чтобы отцы имели право держать своих дочерей в женском монастыре за двенадцатифутовыми стенами.

Энтони поглядел на нее сузившимися глазами.

— Над чем ты смеешься?

Кэйт быстро закрыла рот салфеткой, пробормотав из-за нее: — Ни над чем.

— Хмм.

— Элоиза говорит, что вы выходили из себя, когда Саймон ухаживал за Дафной, — проговорила Эдвина.

— О, даже так?

— Она говорит, что вы двое, чуть было не выстрелили в друг друга на дуэли.

— Элоиза говорит слишком много, — проворчал Энтони.

Эдвина улыбнулась.

— Она почти всегда все знает обо всем. Все! Даже больше, чем леди Уислдаун.

Энтони обернулся к Кэйт с выражением раздраженной иронии:

— Напомните мне купить кляп, чтобы заткнуть рот моей сестре, — пробурчал он, — И еще один для вашей сестры.

Эдвина музыкально рассмеялась.

— Я никогда не думала, что иметь брата так забавно. Я так рада, Кэйт, что ты решила выйти замуж за Энтони.

— У меня совсем не было выбора, — ответила Кэйт, сухо улыбаясь. — Но я тоже рада, что вышла замуж за Энтони.

Эдвина встала с дивана, разбудив Ньютона, который блаженно спал рядом с ней. Он оскорблено пролаял, поскулил, и, спрыгнув с дивана на пол, забрался под чайный столик, где свернулся клубочком.

Эдвина с улыбкой наблюдала за ним, затем сказала:

— Я должна идти. Нет, не надо меня провожать, — сказала она, когда Кэйт и Энтони встали, чтобы проводить ее к передней двери. — Я могу сама добраться до выхода.

— Ерунда, — сказала Кэйт, схватив Эдвину за руку, — Я сейчас вернусь.

— Я буду подсчитывать секунды, — пробормотал Энтони, затем сделал глоток из своего стакана.

Обе дамы покинул комнату, сопровождаемые Ньютоном, который радостно прыгал вокруг них и лаял, наверно, думая, что его берут на прогулку.

Как только сестры ушли, Энтони обосновался в удобном кресле, где только что сидела Кэйт. Кресло еще было теплое, от ее тела, и он смог почувствовать аромат своей жены. Больше мыла, чем лилий, подумал он, осторожно принюхавшись. Возможно, запах лилий был от духов, которые она, наверно добавляла ночью.

Он был точно не уверен, почему он вернулся сегодня так рано; он совсем не намеривался. Вопреки тому, что он говорил Кэйт, большинство его дел и обязанностей вовсе не держали его вдалеке от дома целый день; многие из его встреч, могли быть вполне проведены дома.

И хотя он действительно был довольно занятый человек — ему никогда не нравился тот ленивый образ жизни, которому следуют большинство джентльменов — он проводил много времени днем в Уайтс, читая газеты и играя в карты с друзьями.

Он считал, что так лучше всего. Было важно сохранить достаточную дистанцию между собой и женой. Жизнь — по крайней мере, его жизнь — как предполагалось, была уже вся подсчитана, и жена была нужна лишь в определенных областях, которые он мысленно определил, как “общественные дела” и “постель”.

Но когда он сегодня пришел в Уайтс, там не было никого, с кем ему хотелось бы разговаривать. Он пролистал газеты, но его не заинтересовала ни одна. Таким образом, он сидел у окна, пытаясь наслаждаться в компании с самим собой (но найдя это чересчур скучным). Его посетило странное желание вернуться домой, и посмотреть, чем там занимается Кэйт.

Один день не мог ему повредить. Он не влюбиться в свою жену, всего лишь проведя один день в ее компании. Не было вообще никакой опасности влюбиться в свою жену, напомнил он себе строго. Он был женат уже месяц, и смог сохранить свою жизнь свободной от такой путаницы. Не было никакой причины думать, что он не сможет поддерживать такой статус-кво неопределенно долгое время.

Чувствуя себя полностью удовлетворенным, он сделал небольшой глоток бренди, и поднял голову, когда услышал, как Кэйт вошла в комнату.

— Я думаю, Эдвина, действительно, влюбилась, — сказала она, ее лицо сияло.

Энтони почувствовал, как его тело напряглось в ответ. Было довольно смешно, как он реагировал на ее улыбки. Случалось это постоянно, и ему было не очень приятно осознавать это. Хотя, он не возражал против этого, когда мог контролировать себя, и отправиться с Кэйт в спальню.

Но, по-видимому, Кэйт не думала, так распутно, как он. Она села в кресло напротив него, хотя в его кресле было достаточно места, и он не возражал, если бы она села с ним в одно кресло. Его устроило, даже если бы она села на стул рядом с креслом; по крайней мере, он смог бы дотянуться до нее, и притянуть ее к себе на колени. Если он попытается выполнить этот маневр сейчас, то ему придется тянуть ее прямо по чайному столу.

Энтони сузил глаза, и попытался оценить ситуацию, подсчитывая, сколько чая он прольет на ковер, и сколько будет стоит заменить ковер, и стоит ли волноваться из-за такой пустячной суммы…

— Энтони?! Ты меня слушаешь?

Он очнулся. Кэйт сложила руки на коленях, и немного наклонилась в его сторону. Она выглядела раздраженной и немного сердитой.

— Где ты был? — сердилась она.

Он заморгал.

— Ты слушаешь меня, — упорствовала Кэйт.

— О, — он улыбнулся, — Нет.

Она вздохнула и закатила глаза, но не стала ругать его.

— Я говорила о том, что мы должны пригласить Эдвину и ее молодого человека как-то к нам на ужин. Чтобы посмотреть, подходят ли они друг другу. Я никогда не видела, чтобы она была так увлечена джентльменом. И я хочу видеть ее счастливой.

Энтони взял бисквит. Он был голоден. И к тому же обдумывал перспективу получения своей жены на колени. С другой стороны, если он уберет в сторону чашки и чайник, и потянет ее через стол, то не будет большого ущерба…

Он потихоньку сдвинул поднос с чайником к краю стола.

— Хм-м? — промычал он, жуя бисквит. — О да, конечно. Эдвина должна быть непременно счастлива.

Кэйт подозрительно на него посмотрела.

— Ты точно, не хочешь чашечку чая. Я, конечно, не поклонник бренди, но думаю, что бисквит с чаем, был бы гораздо вкуснее, чем давиться всухомятку.

Бренди, подумал Энтони, может и лучше с бисквитом, но немного чая ему не повредит. К тому же, на всякий случай, лучше уменьшить количество чая в чайнике заранее.

— Ценная идея, — проговорил он, беря чайную чашку и ставя ее перед ней. — Чай совсем неплохая вещь. Не могу понять, почему я сам не подумал об этом раньше.

— Я тоже никак не могу понять это, — пробормотала Кэйт в своей едкой манере.

Но Энтони лишь улыбнулся, и взял протянутую ему чайную чашку.

— Благодарю тебя, — он проверил, добавила ли она в чашку молоко.

Она добавила, что не удивило его, она хорошо запоминала такие вещи.

— Чай еще горячий? — вежливо поинтересовалась Кэйт.

Энтони сделал большой глоток.

— То, что надо, — ответил он, издав удовлетворенный вздох. — Могу ли я еще тебя немного побеспокоить?

— У вас, кажется, появился настоящий вкус к чаю, — сказала она сухо.

Энтони смотрел на чайник, задаваясь вопросом, сколько же там еще осталось воды, и сколько он сможет выпить, не побежав в туалет.

— Ты могла бы еще выпить чашечку чая, — предложил он, — Ты выглядишь, страдающей от жажды.

Она удивленно подняла брови.

— Разве?

Он кивнул, думая, как бы заставить ее выпить чашку чая.

— Совсем немного, конечно.

— Ну, конечно.

— Там осталось чая мне еще на одну чашечку? — спросил он так беспечно, как только мог.

— Если нет, я могла бы приказать принести еще один чайник.

— Ох, нет, я думаю, в этом совсем нет необходимости, — воскликнул он, возможно, чересчур громко.

— Я возьму, если в чайнике еще осталось.

Кэйт молча вылила остатки чая в чашку, добавила молока, и так же молча протянула ему, хотя глаза у нее были круглые от удивления.

Поскольку он медленно потягивал чай — его живот был полон, и он не мог выпить чашку быстро — Кэйт прочистила горло, и спросила:

— Ты знаешь молодого человека Эдвины?

— Я даже не знаю его имени.

— Ох, извини. Я, должно быть, забыла упомянуть его имя. Его зовут мистер Бэгвел. Я ни разу не слышала о нем, но Эдвина сказала, что он второй сын. Она встретила его в загородном доме твоей матери.

Энтони покачал головой.

— Никогда не слышал о нем. Он вероятно один из тех бедных парней, которых моя мать пригласила, чтобы было одинаковое число дам и кавалеров. Моя мать пригласила огромное количество дам. Она всегда так делает, надеясь, что я или мои братья выберут себе невесту. И при этом она приглашает непримечательных джентльменов.

— Непримечательных? — эхом отозвалась Кэйт.

— Чтобы дамы влюбились в меня и моих братьев, а не в них, — пояснил он, усмехаясь.

— Она довольно отчаянно хотела женить тебя, так?

— Все, что я знаю, — сказал Энтони, пожимая плечами, — Это то, что в тот раз, мать пригласила такое количество дам, что ей пришлось снизойти до викария и просить его шестнадцатилетнего сына прийти на ужин.

Кэйт вздрогнула. — Мне кажется, я видела его.

— Он глубоко застенчив, бедняга. Викарий сказал мне, что он заболел на следующей недели, после того, как посидел за ужином, рядом с Крессидой Купер.

— От этого заболеет кто угодно.

Энтони усмехнулся.

— Не думал, что ты такая язвительная.

— Я не язвительная! — запротестовала Кэйт.

Она хитро улыбнулась и пробормотала:

— К тому же это правда.

— Тогда не оправдывайся, — он допил вторую чашку чая.

Было довольно тяжко, но молоко сделала чай более или менее приемлемым.

Допивая чашку, он проговорил:

— Твоя язвительность — одна из твоих черт, которая больше всего мне нравиться.

— О, Боже, — пробормотала она, мне страшно подумать, что же тебе нравиться меньше всего во мне.

Энтони махнул рукой.

— Давай лучше вернемся к твоей сестре и мистеру Багвелу.

— Мистеру Бэгвелу.

— Какая жалость.

— Энтони!

(Бэгвел — Bagwell — происходит от слова bag — сумка; Багвел — Bugwell — от слова bug — жук — прим. переводчика)

Он проигнорировал ее.

— Я вообще-то подумал о том, чтобы обеспечить твою сестру приданным.

Ирония жеста была понятна только ему. В свое время, когда он собирался жениться на Эдвине, он планировал обеспечить приданным Кэйт.

Он посмотрел на Кэйт, ожидая ее реакции.

Он, конечно, не сделал это предложение, лишь затем, чтобы заслужить одобрение Кэйт. Но, будучи не совсем благороден, он подумал про себя, что ожидал нечто большее, чем эта звенящая тишина.

Внезапно, он понял, что она вот-вот заплачет.

— Кэйт? — тихо спросил он, не уверенный радоваться или волноваться.

Она шмыгнула и вытерла нос довольно неизящно ладонью.

— Это самая хорошая вещь, которую когда-либо делали по отношению ко мне, — засопела она.

— Я, вообще-то, Эдвину собрался обеспечить приданным, — пробормотал он, всегда чувствуя себя довольно неудобно рядом с плачущей женщиной.

Но глубоко внутри она заставила его почувствовать себя гигантом.

— Ох, Энтони! — почти завопила она.

И затем неожиданно для него, она вскочила на ноги, перескочила через стол в его объятия, а тяжелый низ ее платья сбил со стола на пол три чайных чашки, два блюдца и чайную ложку.

— Ты такой хороший, — пробормотала она, приземлившись у него на коленях и вытирая глаза.

— Самый хороший человек во всем Лондоне.

— Ничего такого я о себе не слышал, — ответил он, кладя руку ей на талию, — Самый опасный, да, или можно сказать красивый —

— Самый хороший, — прервала она его, кладя голову ему на плечо. — Определенно, самый хороший.

— Ну, если ты так настаиваешь, — проговорил он, совсем не расстроенный таким поворотом событий.

— Хорошо, что мы закончили пить чай, — сказала Кэйт, уставившись на чашки на полу, — Мы могли бы пролить чай на ковер.

— Ох, действительно, — улыбнулся он сам себе, поскольку притянул ее ближе.

Было так удобно обнимать теплое тело Кэйт. Ее ноги свисали с кресла, а спиной она оперлась о его грудь. Они очень хорошо подходят друг другу, подумал он. Она была женщиной именно с теми размерами, которые подходят мужчине его размеров.

Было много вещей, связанных с ней и с ним, которые ужасали его. Но сейчас, он был так счастлив, просто сидя с ней в одном кресле, что не думал о будущем.

— Ты так хорошо ко мне относишься, — пробормотала она.

Энтони подумал о тех многочисленных поводах, чтобы не оставаться дома, о тех разах, когда он намеренно оставлял ее одну. Он постарался не думать об этом. Для нее будет лучше, если он будет держатся на расстоянии от нее. Он не хотел, чтобы она влюбилась в него. Для нее тогда будет очень тяжело перенести его смерть.

И к тому же, он может в нее влюбиться…

Он даже не хотел задумываться, как же тяжело будет в этом случае для него.

— У нас есть какие-нибудь планы на вечер? — прошептал он ей в ухо.

Она кивнула, своими волосами пощекотав ему щеку.

— Бал, — сказала она, — У леди Мотрам.

Энтони не мог сопротивляться мягкой шелковистости ее волос, и накрутил прядь ее волос себе на палец.

— Ты знаешь, о чем я сейчас думаю? — пробормотал он.

Он понял, что она улыбается, когда она спросила:

— Что?

— Я думаю, что ничем не обязан это леди Мотрам. И знаешь, что я еще думаю?

Теперь он почувствовал, как она изо всех сил старается не захихикать.

— Что?

— Я думаю нам срочно надо идти наверх.

— Ты так думаешь? — спросила она, явно симулируя невежество.

— Да, действительно. Нам срочно надо туда идти.

Она пошевелила бедрами, она явно превращалась из невинной девушки в распутницу.

— Да, я вижу, — деланно серьезно сказала она.

Он слегка сжал ее бедра.

— Я думаю, ты давно должна была почувствовать.

— Ну, хорошо, это так, — милостиво признала она. — Это довольно заметно.

— Я уверен, это так, — пробормотал он.

Затем с распутной улыбкой, он повернул ее лицом к себе.

— Ты знаешь, о чем я сейчас подумал? — хрипло сказал он.

Ее глаза расширились.

— Я уверена, я не могу просто вообразить.

— Я думаю, — начал он, одной рукой забравшись ей под платье и проведя по бедру. — Если ты не собираешься идти наверх в спальню, то я буду рад остаться и здесь.

— Здесь? — со страхом пискнула она.

Его рука нащупала край ее чулка.

— Здесь, — подтвердил он.

— Прямо сейчас??

Его пальцы пощекотали мягкий пушок ее волос, затем погрузились в самое ядро ее женственности.

Она была мягкая и горячая, и немножко дрожала.

— О, определенно, прямо сейчас, — пробормотал он.

— Прямо здесь??

Он начал легонько покусывать ее губы.

— Разве я уже не ответил на этот вопрос?

Если у нее и были еще вопросы, то в течение последующего часа она их не задавала. Или, скорее всего, она была просто неспособна связно говорить.

И если судить по тому количеству всхлипов и стонов, вырывающихся из ее рта, он все делал очень умело.

Глава 19

Ежегодный бал леди Мотрам поражал, как всегда, своим великолепием. Но многие светские люди не могли, не обратить внимание на отсутствие лорда и леди Бриджертон. Леди Мотрам настаивает на том, что они обещали непременно посетить ее бал. Ваш автор может только догадываться относительно того, что же могло задержать новобрачных дома…

Светская хроника Леди Уислдаун, 13 июня 1814

Намного позже, уже ночью Энтони находился в своей кровати, обнимая жену, которая прижалась спиной к его груди, и спала, еле слышно и так мило похрапывая.

Это было довольно удачно, поскольку он понял, что скоро начнется дождь. Он попробовал укрыть ее одеялом так, чтобы она не могла услышать, как дождь барабанит в окно. Но она была так беспокойна во сне, и как только он укрывал ее одеялом с головой, она тут же его сбрасывала.

Он не был уверен, будет ли это гроза с громом и молниями, но шум дождя явно возрастал, и капли дождя сильнее забарабанили по окну. Кэйт становилась все более беспокойной, и он несколько раз шептал: — Ш-ш, и приглаживал ее волосы рукой. Гроза пока не разбудила ее, но явно стала вторгаться в ее сон. Она начала бормотать во сне, дергаться и крутиться, до тех пор, пока не повернулась к нему лицом.

— Что случилось с тобой, почему ты так ненавидишь дождь? — прошептал он, заворачивая прядь темный завиток волос ей за ухо.

Он не осуждал ее за ее боязнь дождя; он знал, что за этим страхом что-то должно стоять. Его уверенность в собственной надвигающейся смерти часто посещала его, начиная с того момента, как он мягко положил безвольную руку отца на его неподвижную грудь. Это было то, что он не мог объяснить или понять. Это было то, что он просто знал.

Он никогда не боялся смерти. Знание того, что он умрет, было с ним так долго, что, в конце концов, он принял это, как другие люди принимают обычные повседневные истины.

Весна наступает после зимы, после весны лето.

Для него смерть была такой же простой истиной.

До сих пор. Он пробовал отрицать ее, стараясь не думать об этом, но смерть начинала показывать сове страшное лицо. Его брак с Кэйт выходил за рамки, которые он наметил себе, независимо оттого, сколь долго он пытался убедить себя, что он может ограничить их брак только дружбой и постелью.

Он заботился о ней. Он заботился о ней слишком сильно для дружбы. Он жаждал ее компании, когда он был далеко от дома, и мечтал о ней ночью во сне, хотя всю ночь держал ее в своих объятиях.

Он еще не был готов назвать это любовью. Но все равно, это пугало его.

И независимо оттого, что происходило между ними, он не хотел, чтобы это закончилось. И в этом заключалась очень большая ирония.

Энтони закрыл глаза, утомленно и задумчиво вздохнул, задаваясь вопросом, что же черт подери, он собирается делать с этим осложнением, которое лежит рядом с ним в постели. Но, даже закрыв глаза, он увидел молнию, которая превратила темноту его закрытых глаз в красный цвет.

Открывая глаза, он увидел, что они оставили шторы почти открытыми, когда отправились в постель этим вечером. Но когда он приподнялся и попробовал встать с кровати, Кэйт отчаянно схватила его руку с такой силой, что побелели пальцы на руках.

— Ш-ш-ш, все хорошо, — прошептал он, — Я просто закрою шторы.

Но она не отпускала его, и жалобное хныканье, сорвавшиеся с ее губ, когда раздался удар грома, сильно поразило его в сердце.

Тонкий луч лунного света, проникший через окно, достаточно осветил напряженные линии ее лица. Энтони глянул на нее, чтобы убедиться, что она спит, затем вырвался из ее рук, и встал, чтобы закрыть шторы.

Он подозревал, что, даже задернув шторы, вспышки молний все равно будут проникать через окно. Задернув шторы, он зажег свечу и поставил ее на прикроватную тумбочку. Свеча не давала достаточно света, чтобы разбудить ее — по крайней мере, он надеялся на это — и в тоже время спасало комнату от темноты. Не было ничего более заметного, чем вспышка молнии в полной темноте.

Он забрался обратно в кровать, и посмотрел на Кэйт. Она все еще спала, но не спокойным сном. Она свернулась в клубок и тяжело дышала. Молния, вроде, ее не беспокоила, но каждый раз, как гремел гром, она сильно вздрагивала.

Он взял ее за руку, и пригладил ей волосы. В течение нескольких минут он пытался успокоить ее, обняв и лежа рядом с ней, в то время как она спала.

Но гроза все усиливалась и нарастала, все сильнее гремел гром, и сверкала молния. Кэйт становилась все более беспокойной. И затем, когда прогремел особенно сильный раскат грома, она вздрогнула, глаза открылись, а лицо превратилось в маску крайней паники.

— Кэйт? — тихо прошептал Энтони.

Она сидела, застыв, прижавшись к спинке кровати в крайнем напряжении. Она походила на статую ужаса в этот момент, ее тело было напряженным и застывшим. Ее глаза были открыты, и, мигая, осматривали комнату, но явно не видя ничего перед собой.

— Ох, Кэйт, — прошептал он.

Это было гораздо хуже, чем в тот раз в библиотеке Обри-Холла. И он чувствовал ее боль, раздирающую его сердце. Никто не должен чувствовать такой ужас. И особенно его жена. Медленно перемещаясь, чтобы еще сильнее не напугать ее, он придвинулся к ней, и положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не оттолкнула его.

— Вспомнишь ли ты все это утром? — прошептал он.

Она ничего не ответила, но он и не ждал от нее ответа.

— Здесь, здесь, — мягко шептал он, пытаясь вспомнить успокаивающие слова, которые всякий раз использовала его мать, когда один из ее детей был расстроен. — Все хорошо. Ты в безопасности.

Ее дрожь вроде бы уменьшилась, но она еще была в напряжении. И когда раздался следующий удар грома, она вздрогнула, и спрятала лицо у него на плече.

— Нет, — застонала она, — Нет, нет.

— Кэйт? — позвал ее Энтони, он несколько раз моргнул, затем взглянул на нее повнимательнее.

Она довольно связно говорила, но, тем не менее, спала.

— Нет, нет —

Ее голос звучал очень…

— Нет, нет, не уходи —

… по-детски.

— Кэйт? — он сжал ее в своих объятиях, неуверенный, что ему следует делать.

Он должен ее разбудить? Хоть ее глаза и были открыты, она явно спала, и видела сон. Часть его хотела разбудить ее, но, проснувшись, она окажется в кровати в доме, над которым бушует гроза с молниями и громом. И еще неизвестно, что лучше. Будет ли чувствовать она себя лучше? Может все-таки оставить ее во сне? Может быть, если она досмотрит кошмар, он получит стоящую идея относительно того, что вызвало у нее такой ужас.

— Кэйт? — мягко спросил он ее, как будто, она могла дать ему понять, как ему следует поступить.

— Нет, — простонала она, выглядя все более взволнованной, — Н-е-е-е-т.

Энтони прижался губами к ее виску, пытаясь успокоить ее своим присутствием.

— Нет, пожалуйста, — она начала плакать и задыхаться. — Нет, ох, нет… Мама!

Энтони напрягся, он знал, что Кэйт всегда называла свою мачеху по имени.

Неужели, она сейчас говорит о своей настоящей матери, которая дала ей жизнь, и которая умерла много лет тому назад?

Но пока он обдумывал этот вопрос, тело Кэйт внезапно напряглось, и она издала пронзительный высокий крик.

Крик очень маленькой девочки.

В этот момент она обернулась и прижалась к нему, сжимая его плечи в ужасном отчаянии.

— Нет, мама, — закричала она, — Нет, ты не можешь уйти! Мама! Мама! Мама! Мама! Мама!

Если бы Энтони не прижался спиной к спинке кровати, она бы свалила его с кровати, настолько сильно было ее отчаяние.

— Кэйт?! — выпалил он, с небольшой паникой в голосе. — Кэйт, все в порядке, все хорошо. Ты слышишь меня, все хорошо. Никто не собирается уходить. Все хорошо. Ты слышишь меня? Никто.

Но она больше не кричала, а горько плакала, и этот плач проникал ему глубоко в душу и терзал сердце. Энтони держал ее, затем, когда она немного успокоилась, он уложил ее в постель, и, обняв, подержал ее, пока она снова спокойно не уснула. Он иронически заметил, что гроза прошла.

Когда Кэйт утром проснулась, она сильно удивилась, увидев мужа, сидящего на кровати и смотрящего на нее странным … взглядом, со смесью беспокойства, любопытства и жалости. Он ничего не сказал, когда ее глаза открылись, хотя она видела, что он пристально вглядывается ей в лицо.

Она некоторое время смотрела на него, ожидая, что он будет делать, и затем нерешительно сказала:

— Ты выглядишь очень утомленным.

— Я почти не спал сегодня ночью, — признал он.

— Ты не спал? — удивленно спросила он.

— Нет, — он покачал головой, — Шел дождь.

— Дождь?

Он кивнул. — С громом.

Она сглотнула.

— И с молниями, я предполагаю?

— Да, с молниями, — он снова кивнул. — Это была очень сильная гроза.

Было что-то странное в его манере говорить, это короткие односложные предложения и его пристальный взгляд, от всего этого у нее зашевелились волосы на затылке.

— К-как удачно, что я все это пропустила, — нерешительно проговорила она. — Ты же знаешь, как я не переношу сильных гроз.

— Я знаю, — сказал он просто.

Но что-то стояло за этими двумя словами, почувствовала Кэйт, и ее пульс ускорился.

— Энтони, — тихо спросила она, неуверенная, что хочет знать ответ, — Что случилось ночью?

— У тебя был кошмар.

Она закрыла глаза.

— Я не знала, что продолжаю видеть во сне кошмары.

— Не думал, что ты когда-то страдала от кошмаров.

Кэйт громко выдохнула, и потянула одеяло на себя.

— Когда была маленькой. Всякий раз, когда была гроза, мне говорили, что я видела кошмары во сне. Но фактически, я сама ничего не могу сказать; я никогда не помнила их. Я думала, … я — она должна была остановиться на мгновение, слова душили ее.

Он потянулся и взял ее за руку. Это был простой жест, но так или иначе, он проник к ней в сердце, быстрее всяких слов.

— Кэйт? — спросил он спокойно, — С тобой все хорошо?

Она кивнула.

— Я думала, что перестала видеть кошмары. Вот и все.

Он ничего не говорил, и в комнате стало так тихо, что ей казалось, она слышит стук обоих их сердец. Наконец, она услышала, как Энтони с усилием вздохнул.

— Ты знаешь, что ты говоришь во сне?

Она не смотрела на него, но от таких слов, ее голова сама дернулась направо, и она встретилась с ним глазами.

— Я говорю во сне?

— Ты говорила во сне сегодня ночью.

Ее пальцы сжали покрывало.

— Что я говорила?

Он заколебался, но когда начал говорить, его голос был спокойный и уверенный.

— Ты звала свою маму.

— Мэри?

Он покачал головой.

— Нет, я так не думаю. Я никогда не слышал, чтобы ты называла Мэри, совсем не Мэри. Ночью ты плакала и кричала: “Мама!”. Ты говорила так… — Он сделал паузу, и его голос прозвучал хрипло и неуверенно, — Твой голос звучал, как у маленького ребенка.

Кэйт облизнула пересохшие губы, и прикусила губу.

— Я не знаю, что сказать тебе, — в конце концов, сказала она, боясь разбудить глубокие воспоминание, скрытые в ее памяти. — Я понятия не имею, почему звала свою маму.

— Я думаю, — сказал он мягко, — Ты должна спросить у Мэри.

Кэйт покачала головой.

— Я даже не знала Мэри, когда умерла моя мама. Мэри еще не встретилась с отцом. Она не может знать, почему я звала свою маму.

— Твой отец, мог что-нибудь сказать ей, — произнес он, поднося ее руку к своим губам, и успокаивающе целуя ее.

Кэйт опустила глаза. Она хотела понять, почему она так боится грозы и дождя, но проникновение в такие глубокие страхи, казалось ей таким же ужасным, как непосредственно сами страхи. Что если она обнаружить то, что не хочет знать? Что если —

— Я пойду с тобой, — сказал Энтони, врываясь в ее мысли.

Так или иначе, с ним ей будет хорошо.

Кэйт обернулась к нему и кивнула.

— Спасибо, — прошептала она со слезами в глазах, — Большое спасибо тебе.

Позже, в этот день, они вдвоем шли пешком к городскому дому Мэри.

Дворецкий провел их в гостиную, и Кэйт уселась на знакомый синий диван, в то время как Энтони подошел к окну и наклонился над подоконником, глядя из окна.

— Увидел что-то интересное? — спросила она.

Он покачал головой, немного застенчиво улыбнулся, и повернулся лицом к ней.

— Я просто люблю смотреть из окна, вот и все.

Кэйт подумала, что было что-то ужасно приятное в этом, хотя она не могла понять что. Каждый день, казалось, открывал какую-то небольшую сторону его характера, какую-то уникальную привычку, о которой она понятия не имела. Ей нравилось знать его маленькие странности, подобно тому, как он дважды переворачивал свою подушку, перед тем как уснуть, или что он терпеть не может оранжевый мармелад, но обожает лимон.

— Ты выглядишь довольно самосозерцательно.

Кэйт дернулась и пришла в себя. Энтони насмешливо уставился на нее.

— Ты о чем-то мечтала, — произнес он немного удивленным тоном. — На твоем лице была мечтательная улыбка.

Она покачала головой, покраснела и пробормотала: — Это так, пустяки.

Он фыркнул, подвергая сомнению ее ответ, и подойдя к дивану, сказал:

— Я отдал бы сотни фунтов за твои мысли.

Кэйт была спасена от необходимости отвечать, приходом Мэри.

— Кэйт! — радостно воскликнула Мэри, — Какой чудесный сюрприз. И лорд Бриджертон, приятно видеть вас обоих.

— Вы должны называть меня Энтони, — несколько грубовато сказал он.

Мэри улыбнулась, поскольку он поцеловал ей руку в качестве приветствия.

— Постараюсь не забыть, — проговорила она.

Она села напротив Кэйт, и подождала пока Энтони сядет на диване рядом с Кэйт.

— Я боюсь, Эдвины нет дома. Ее мистер Бэгвел неожиданно приехал в город. Они поехали на прогулку в парк.

— Мы должны познакомить их с Ньютоном, — сказал Энтони насмешливо, — Более способной компаньонки, я не могу себе представить.

— Вообще-то, мы пришли к тебе, Мэри, — сказала Кэйт.

Голос Кэйт прозвучал достаточно серьезно, и Мэри отозвалась незамедлительно:

— В чем дело? — ее глаза перескакивали от Энтони на Кэйт и обратно, — Все в порядке?

Кэйт кивнула, сглотнув, и лихорадочно искала подходящие слова. Забавно, она так долго репетировала утром, что скажет Мэри, а теперь молчит. Но когда она почувствовала руку Энтони, ее тяжесть и теплоту, на нее нашло странное спокойствие, и она сказала:

— Я хотела бы спросить тебя о моей матери.

Мэри выглядела немного озадаченной, но она ответила:

— Конечно. Но ты же знаешь, я не знала ее лично. Я знаю только то, что рассказывал о ней твоей отец.

Кэйт кивнула.

— Я знаю. Ты наверно не можешь знать ответы на мои вопросы, но я не знаю, кого еще можно спросить.

Мэри уселась поудобнее в своем кресле и чопорно сложила руки на коленях. Но Кэйт заметила, как побелели ее пальцы.

— Ладно, — сказала Мэри, — Что бы ты хотела узнать? Ты знаешь, я расскажу тебе, все, что знаю.

Кэйт кивнула, и снова сглотнула, у нее сильно пересохло во рту.

— Как она умерла, Мэри?

Мэри моргнула, затем откинулась в кресле, возможно, от облегчения.

— Но ты уже знаешь это. Это был грипп. Или, возможно, воспаление легких. Доктора не были уверенны.

— Я знаю, но… — Кэйт обернулась к Энтони, который кивнул ей в поддержку.

Она глубоко вздохнула, как перед погружением в воду и выпалила:

— Я все еще боюсь гроз, Мэри. Я хочу знать почему. Я устала так долго их бояться.

Губы Мэри раскрылись, и она молча, в течение нескольких секунд, уставилась на свою падчерицу. Ее кожа побледнела, приобрела странный прозрачный оттенок, и в ее глазах появился испуг.

— Я не осознавала, — прошептала она, — Я не знала, что ты все еще —

— Я хорошо это скрывала, — мягко сказала Кэйт.

Мэри устало потерла виски, руки ее тряслись.

— Если бы я знала, я бы…

Она закрыла глаза, вздохнула.

— Хорошо, я не знаю, чтобы я сделала. Наверно, рассказала бы тебе.

Сердце Кэйт замерло.

— Рассказала бы мне, что?

Мэри долго выдохнула, обеими руками она терла глаза. Она выглядела так, будто имела ужасную головную боль, и вся тяжесть мира обрушилась ей на голову.

— Я просто хочу, чтоб ты знала, — сказала она глухим голосом, — Я не рассказывала тебе, потому что думала, что ты ничего не помнишь. И если ты не помнила, то казалось правильным, не заставлять тебя вспоминать, — она подняла голову, слезы медленно струились у нее по лицу.

— Но очевидно, ты постепенно вспоминаешь, — прошептала она, — И может быть, ты не будешь больше так бояться гроз. Ох, Кэйт. Мне так жаль.

— Я уверен, нет ничего, о чем бы стоило так сожалеть, — сказал мягко Энтони.

Мэри посмотрела на него, на секунду ее глаза удивленно расширились, будто она совсем забыла о его присутствии в комнате.

— Ох, нет, есть, — сказала Мэри печально. — Я не знала, что Кэйт так страдает. А должна была знать. Это такая вещь, которую мать должна непременно почувствовать. Я, конечно, не дала ей жизнь, но пыталась стать ей настоящей матерью —

— Ты ей стала, — пылко сказала Кэйт. — Самой лучшей.

Мэри повернулась к ней, молча смотрела на нее в течение нескольких секунд, прежде чем сказала:

— Тебе было три года, когда умерла твоя мать. Фактически, это был твой день рождения.

Кэйт, как загипнотизированная кивала.

— Когда я вышла замуж за твоего отца, я дала три клятвы. Первую клятву я произнесла перед ним, Богом и свидетелями, быть его женой. А две другие я произнесла в своем сердце. Обе относились к тебе, Кэйт. Я лишь кинула один взгляд на тебя, ты выглядела такой потерянной и несчастной с огромными печальными карими глазами — о, они были грустные, ох, они были настолько грустные, твои глаза, ни у одного ребенка не должно быть таких глаз — и я поклялась, что буду тебя любить, как свою родную дочь, и сделаю для тебя все, что смогу.

Она сделала паузу, чтобы вытереть глаза, с благодарностью принимая носовой платок, который протянул ей Энтони. Когда она продолжила, она перешла на шепот.

— Последняя клятва была дана твоей матери. Я посетила ее могилу, ты знаешь.

Кэйт задумчиво улыбнулась.

— Да, я знаю, я ходила с тобой несколько раз.

Мэри покачала головой.

— Нет, я пришла к ней на могилу, еще до того, как вышла замуж за твоего отца. Я опустилась тогда на колени рядом с ее могилой и произнесла клятву. Она была очень хорошая мать; каждый мог тебе такое сказать, и любой человек мог видеть, как ты тосковала без нее, после ее смерти. Так что я поклялась ей, что буду тебе хорошей матерью, буду тебя холить и лелеять, и относиться к тебе, как к родной дочери.

Мэри подняла голову, и ее глаза были ясные и смотрели прямо, когда она сказала:

— И мне хотелось бы думать, что я дала ей немного успокоения. Я не думаю, что какая-либо мать сможет покоиться с миром, оставляя своего ребенка, тем более, такого маленького.

— Ох, Мэри, — прошептала Кэйт.

Мэри посмотрела на нее, печально улыбнулась, и повернулась к Энтони.

— И вот поэтому, милорд, я так сожалею. Я должна была знать, должна была почувствовать, что она страдает.

— Но, Мэри, — возразила Кэйт. — Я не хотела, чтобы ты видела. Я пряталась в своей комнате, пряталась под кроватью, в ванной комнате. Везде, где можно было это скрыть от тебя.

— Но почему, моя милая?

Кэйт фыркнула сквозь слезы.

— Я не знаю. Я не хотела беспокоить тебя. И стыдилась своей слабости.

— Ты всегда старалась быть такой сильной, — прошептала Мэри, — Даже когда была совсем крошечной.

Энтони взял за руку Кэйт, и посмотрел на Мэри.

— Она и сейчас сильная. И вы тоже.

Мэри пристально смотрела на лицо Кэйт в течение долгой минуты, ее глаза стали ностальгическими и печальными, и она сказала низким, но четким голосом:

— Когда умерла твоя мать, это было … Меня не было там в тот момент. После того, как я вышла замуж за твоего отца, он рассказал мне эту историю. Он понял, что я тебя уже полюбила, и подумал, что это могло бы мне лучше понять тебя. Смерть твоей матери была очень быстрой. Как говорил твой отец, она заболела в четверг, а умерла во вторник. И все это время шел дождь. Это была одна из тех ужасных бурь, которые долго не заканчиваются, когда дождь льет как из ведра, ветер бушует, реки выходят их берегов, и дороги становятся непроходимыми. Он сказал, что был уверен, все бы изменилось к лучшему, и твоя бы мать выздоровела, если бы буря прекратилась. Он знал, что это глупо, но каждую ночь, перед тем, как лечь спать, он молился, чтобы солнце выглянуло из-за туч. Молился, чтобы небеса дали ему хотя бы маленькую надежду.

— О, папа, — прошептала Кэйт, слова сами невольно сорвались с ее губ.

— Ты была заключена в доме, и это, очевидно, очень терзало тебя, — Мэри посмотрела на Кэйт, и улыбнулась ей.

Это была улыбка, которая говорила о милых сердцу воспоминаниях.

— Ты всегда любила быть на свежем воздухе. Твой отец рассказал мне, что твоя мать имела обыкновения выносить тебя в колыбели на свежий воздух, и качать под открытым небом.

— Я не знала это, — прошептала Кэйт.

Мэри кивнула, затем продолжила свою историю.

— Ты сначала не поняла, что твоя мать была больна. Они оградили ее от тебя, опасаясь инфекции. Но, в конечном счете, ты поняла — что-то не правильно. Дети всегда понимают. Ночь, когда умерла твоя мать, была худшей, и мне потом рассказывали, что гром и молнии были такие ужасные, прежде таких никто не видел.

Она сделал паузу, затем склонила голову, и спросила:

— Ты помнишь старое скрюченное дерево у нас в саду — то, на которое вы с Эдвиной постоянно имели обыкновение взбираться?

— То, которое расщеплено на две части? — прошептала Кэйт.

Мэри кивнула.

— Это случилось той ночью. Твой отец сказал, что это был самый ужасный звук. Гром и молния слились вместе. И когда молния расколола дерево, земля сотрясалась от удара грома.

— Я думаю, ты не смогла заснуть, — продолжала Мэри, после небольшой паузы. — Я помню ту бурю, хотя жила в соседнем графстве. Я вообще не знаю, как можно было заснуть во время такой бури. Отец сидел с твоей матерью. Она умирала, и оба они понимали это. И в своей печали, забыли о тебе. До этого они были осторожны, и не пускали тебя к ней, но в ту ночь, они забыли обо всем. Твой отец говорил, что в тот момент сидел на постели твоей матери, и держал ее за руку. Я должна сказать, это была не легкая смерть. Воспаление легких, совсем не легкая болезнь, — Мэри подняла глаза, — Моя мать тоже умерла из-за нее. Я знаю, конец совсем не мирный, и не спокойный. Она задыхалась, задыхалась у меня на глазах, — Мэри судорожно сглотнула, и посмотрела на Кэйт, — Я могу только сказать, что ты это видела, Кэйт.

Рука Энтони сжала пальцы Кэйт.

— Но там, где мне было двадцать пять лет, когда умерла моя мать, — сказала Мэри, — Тебе было всего три года. Ребенок не должен это видеть. Они пробовали тебя остановить, но не смогли. Ты царапалась и кусалась, и кричала, кричала, кричала, а затем, — Мэри остановилась, задыхаясь.

Она поднесла платок Энтони к лицу, и прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжать.

— Твоя мать была при смерти, — сказала Мэри, ее голос звучал очень тихо, почти как шепот. — И прежде чем они смогли убрать такого дикого ребенка, как ты, в тот момент, комнату осветила вспышка молнии. Твой отец сказал, — Мэри снова остановилась, и судорожно сглотнув, продолжила, — Твой отец сказал мне, что когда это случилось, это был самый жуткий момент в его жизни. Молния осветила комнату, и в ней стало светло, как днем. И вспышка не погасла в один миг, она казалось, повисла в воздухе. Он смотрел на тебя, ты стояла застывшая. Я никогда не забуду, как он описывал тот момент. Он говорил, что ты была похожа на маленькую статую

Энтони дернулся.

— Что такое? — спросила Кэйт, поворачиваясь к нему.

Он колебался говорить, не говорить, затем сказал: — Ты так же выглядела сегодня ночью. Очень подходящие слова.

— Я … — Кэйт переводила взгляд с Энтони на Мэри.

Она не знала, что сказать.

Энтони успокаивающе сжал ее руку, затем повернулся к Мэри и попросил:

— Пожалуйста, продолжайте.

Она кивнула.

— Твои глаза, Кэйт, уставились на мать. И так как отец повернулся, чтобы посмотреть, что тебя так напугало, и он увидел …когда он увидел…

Кэйт мягко вырвала руку у Энтони и встала, чтобы обнять Мэри. Она уселась на оттоманку, которую пододвинула поближе к креслу, на котором сидела Мэри. Она взяла Мэри за руку.

— Все хорошо, Мэри, — пробормотала она, — Ты можешь сказать мне. Я должна знать.

Мэри кивнула.

— Это был момент ее смерти. Она сидела вертикально. Твой отец говорил, что она в течение нескольких дней не могла оторвать голову от подушек, а тут сидела прямо вытянувшись в струнку. Ее тело было сильно напряженно, а голова откинулась назад, и ее рот был открыт, как будто она кричала, но с ее уст не сорвалось ни звука. И в этот момент грянул гром. А ты, должно быть, подумала, что звук этот сорвался с ее уст, потому что ты в тот момент закричала так, как никогда не кричала. Ты бросилась к ней, запрыгнула на кровать, и обвила ее шею руками. Они пробовали оторвать тебя от нее, но ты не отпускала шею матери. Ты кричала, и кричала, продолжая звать ее по имени. Затем лопнуло стекло. Молния ударила в то старое дерево, и его ветвь разбила окно. Стекло валялось повсюду, дождь, ветер, гром и молния, и все это время, ты не прекращала кричать. Даже после того, как твоя мать упала на подушки, ты ее не отпускала, кричала, рыдала и просила ее остаться, а не уходить. И ты так ее и не отпустила, — прошептала Мэри. — Тебя от нее оторвали, только тогда, когда ты устала и заснула.

В комнате повисла тягостная тишина в течение целой минуты, затем Кэйт прошептала:

— Я не знала. Я не знала, что была свидетелем смерти мамы.

— Твой отец сказал, что ты никогда не вспомнишь об этом, — сказала Мэри, — Ты спала тогда много часов, а когда, наконец, очнулась, стало ясно, что ты подхватила болезнь от своей матери. Но не так серьезно, твоя жизнь никогда не была в опасности. Но ты была больна, и совсем не в том состоянии, чтобы слушать о смерти своей матери. Когда же ты выздоровела, ты никогда не говорила об этом. Твой отец пытался заговорить с тобой, но как он говорил, всякий раз, когда он упоминал про смерть твоей матери, ты трясла головой и зажимала уши. И, в конечном счете, он прекратил пробовать.

Мэри пристально посмотрела на Кэйт.

— Он сказал, что ты выглядела счастливой, когда он прекратил пробовать. Он посчитал, что так будет лучше для тебя.

— Я знаю, — прошептала Кэйт, — И в тот момент, это было действительно лучше. Но теперь, мне надо было все вспомнить.

Она обернулась к Энтони за поддержкой, и повторила:

— Мне надо было все вспомнить.

— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил ее Энтони.

Она задумалась на мгновение.

— Точно не знаю. Наверно, лучше. Стало легче.

И затем, не осознавая, что она делает, она очень тепло улыбнулась Энтони.

— Словно тяжесть свалилась с моих плеч.

— Ты теперь все вспомнила? — спросила Мэри.

Кэйт покачала головой.

— Нет, но чувствую себя гораздо лучше. Я не могу толком объяснить. Но хорошо знать, что с тобой происходит, хотя я так ничего и не вспомнила.

Мэри всхлипнула, затем вскочила с кресла, и бросилась на оттоманку к Кэйт.

Они обе обнялись, и зарыдали странным плачем, смешанным со смехом. Текли слезы, но это были счастливые слезы, и когда Кэйт, наконец, умудрилась поднять голову и посмотреть на Энтони, она увидела, что он украдкой вытер слезы в уголках глаз. Он, конечно, думал, что никто не заметил, но Кэйт увидела это.

И в этот момент, она поняла, что любит его. Любит всем сердцем, каждой своей частичкой.

И если он никогда не полюбит ее в ответ — ну что ж, она просто не хотела об это думать в такой момент. Возможно, она вообще не хотела об этом думать

Глава 20

Интересно, кто-нибудь, помимо Вашего автора, заметил, что мисс Эдвина Шеффилд в последнее время очень отвлечена и думает о чем-то своем? Имеется слух, что она потеряла свое сердце, хотя никто пока не знает этого удачливого джентльмена.

Судя по поведению мисс Шеффилд на вечеринках, Ваш автор может с уверенностью предположить, что мистический джентльмен не из тех, кто сейчас находится в Лондоне. Мисс Шеффилд не проявила интерес ни к одному джентльмену, и даже сидела, отказавшись танцевать, в течение всего бала леди Мотрам в прошлую пятницу.

Мог ли ее поклонник быть из тех джентльменов, кого она встретила загородом в прошлом месяце? Вашему автору придется немного поработать сыщиком, чтобы поскорее открыть эту важную тайну.

Светская хроника Леди Уислдаун, 13 июня 1814

— Ты знаешь, о чем я сейчас думаю? — спросила Кэйт поздно вечером, сидя за туалетным столиком и причесывая свои волосы.

Энтони стоял перед окном, опершись о подоконник, и задумчиво смотря из окна.

— Ммм? — ответил он, поскольку в этот момент был отвлечен своими думами, и просто не слышал Кэйт.

— Я думаю, — продолжила она радостным голосом, — Что когда в следующий раз будет гроза, я буду в полном порядке.

Он медленно обернулся.

— Правда? — спросил он.

Кэйт кивнула.

— Я не знаю, почему я так думаю. Интуиция, я предполагаю.

— Интуиция у умных людей, — произнес он, голос его звучал чересчур сухо даже для него, — Очень часто срабатывает.

— Я чувствую странный приступ оптимизма, — сказала она, махая в воздухе серебряной расческой, которой расчесывала волосы, — Всю мою жизнь, этот ужас висел у меня над головой, как дамоклов меч. Я не говорила тебе — я вообще никому не говорила — но каждый раз, когда шла гроза, я как бы раскалывалась на маленькие кусочки, я думала…хорошо…я не просто думала, я, так или иначе, знала…

— Что ты знала, Кэйт? — спросил Энтони, боясь услышать ответ.

— Так или иначе, — сказала она, глубокомысленно, — Когда я сотрясалась от дрожи и рыдала, я просто знала, что собираюсь умереть. Я просто знала это. Не было никакого способа пережить этот ужас, и хотеть увидеть следующий день.

Она склонила голову набок, и ее лицо приняло напряженное выражение, как будто, она сама не уверенна в том, что говорит, и как следует это говорить.

Но Энтони все равно понял, и это заморозило его кровь.

— Я уверенна, ты думаешь, что это самая глупая вещь, — сказала она, робко пожимая плечами, — Ты такой рациональный, такой умный, и практичный. Я не думаю, что ты поймешь что-нибудь из моего лепета.

Если бы она только знала. Энтони с усилием потер глаза, чувствуя себя, как пьяный. Он, покачиваясь, направился к креслу, надеясь, что она не заметит в каком он состоянии, и сел в него.

К счастью, ее внимание было сосредоточено на различных бутылочках и скляночка на туалетном столике. Или возможно, она просто боялась посмотреть на него, опасаясь, что он насмехается над ее ненормальными страхами.

— Всякий раз, когда заканчивалась гроза, — продолжила она говорить, продолжая сидеть за туалетным столиком. — Я понимала, как глупо и смешно я выглядела. В конце концов, я пережила столько гроз, и не одна из них не убила меня. Но, зная это, мой рациональный ум, казалось, никогда не помогал мне во время дождя. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Энтони попытался кивнуть. Он не был уверен, кивнул ли он на самом деле или нет.

— Когда бушевала гроза, — сказала она, — Для меня ничего, кроме нее, не существовало. И конечно, существовали мои страхи. Как только гроза заканчивалась, и показывалось солнце из-за туч, я понимала, какая я была глупая. Но, когда в следующий раз начиналось гроза, все оставалось по-прежнему. И еще раз, я знала, что умру. Я просто знала это и все.

Энтони почувствовал себя больным. Тело было, как чужое. И даже если бы он захотел, он не смог бы сказать не слова.

— Фактически, — произнесла она, поднимая голову, чтобы посмотреть на него, — Единственный раз, когда я могла знать и чувствовать, что буду жить на следующий день после грозы, был в библиотеке Обри-Холла.

Она встала и подошла к нему, затем прижалась лицом к его ногам, поскольку опустилась перед ним на колени. — С тобой, — прошептала она.

Он поднял руку, и провел по ее волосам. Движение было рефлекторное и неосознанное. Он понятие не имел, что у Кэйт тоже есть предчувствие своей смерти. У большинства людей его не было. Это заставляло Энтони чувствовать себя одиноким в обществе, будто он знает что-то, что другим недоступно и никогда не будет доступно. И хотя чувство Кэйт не было похоже на его — ее было связанно с дождем, громом и молнией, в то время как его чувство всегда было с ним — она, в отличие от него, победила это.

Кэйт сражалась со своими демонами, и она победила их. Энтони завидовал ей.

Это не была благородная реакция; он знал это. Заботясь о ней, оберегая ее, он был взволнован и в полном восторге, что она боролась со своими страхами и победила их. Но он жутко завидовал ей. Кэйт победила.

Принимая во внимание то, что он знал своих демонов, он отказался бороться с ними, и теперь просто оцепенел от ужаса. А все потому, что та вещь, которая как он поклялся, никогда не произойдет, все-таки случилась.

Он влюбился в свою жену.

Он влюбился в свою жену, и теперь мысль о смерти, о том, что придется покинуть ее, знать то, что их совместная жизнь очень короткая — это было больше, чем он мог вынести.

И он не знал, кто же виноват. Он мог указать на своего отца, за то, что он так рано их покинул, за то, что фактически он виноват в этом ужасном проклятие. Он хотел прижаться к Кэйт, радуясь, что она вошла в его жизнь, и может быть положит конец его страхам.

И все же правда была в том, что никто не виноват в его страхах, даже он. Это заставило его почувствовать себя немного лучше, как будто он все же нашел виноватого, и, указав на него пальцем, сказал: — Это твоя вина.

Это было по-детски, он знал, найти виноватого, но ведь любой имеет право на детские эмоции, не так ли?

— Я так счастлива с тобой, — проговорила Кэйт, все еще прижимаясь к его ногам.

И Энтони тоже хотел быть счастливым. Он хотел, будь, проклято все, совсем немного, просто быть с ней и ничего больше. Он хотел радоваться ее победам во всем, заботится о ней. Он хотел забыться, забыть о настоящем и будущем, в ее объятиях и …

Одним резким, непреднамеренным движением, он встал и поднял ее на ноги.

— Энтони? — позвала его Кэйт, — моргая от удивления.

В ответ он поцеловал ее. Их губы встретились во взрыве страсти, стирая все его горькие думы. Он не хотел думать, все, что он хотел, был этот момент слияния их губ. И он хотел, чтобы этот миг длился вечно.

Он схватил свою жену на руки и пошел к кровати. Опустив ее на постель, он тут же накрыл ее тело своим. Она была в полном ошеломлении под ним, такая мягкая и сильная, охваченная тем же пожаром, который сжигал его. Она не могла понять, что пробудило в нем такую внезапную потребность, но почувствовала ее и разделила с ним страсть.

Кэйт уже оделась для сна, и ее пеньюар упал с нее, благодаря его опытным пальцам. Он должен был дотронуться до нее, почувствовать ее, удостовериться в том, что она находиться под ним, и он, действительно, занимается с ней любовью. На ней было надета шелковистая полупрозрачная ночная рубашка бледно-голубого цвета, с завязками на плечах и опускающаяся ниже колен. Это было одеяние, предназначенное для разжигания страсти у мужчин, и Энтони не стал исключением. Было что-то отчаянно эротичное в том, чтобы чувствовать ее теплую кожу через шелк. И его руки бродили по ее телу, неустанно лаская, поглаживая, сжимая, делая все что угодно, чтобы он мог почувствовать ее.

— Энтони, — пробормотала Кэйт, задыхаясь, — С тобой все хорошо?

— Я хочу тебя, — промычал он, задирая ей платье выше бедер, — Я хочу тебя прямо сейчас.

Ее глаза расширились от удивления. Он привстал на коленях, удерживая свой вес на руках, чтобы ей было не тяжело.

— Ты так красива, — прошептал он, — Так невероятно великолепна.

Кэйт пылала от его слов, ее руки прошлись по его лицу, почувствовав его небольшую щетину на щеках. Он поймал одну из ее рук, и, повернувшись, поцеловал ее ладонь, в то время как другая ее рука обвила его шею. Его пальцы нашли тонкие ремешки на ее плечах, привязанные за небольшие петли на ее спине. Требовалось совсем немного, чтобы развязать узлы, но как только шелковистая ткань скользнула по ее груди, Энтони потерял всякое терпение, он дернул завязки, порвал их, и ночная рубашка слетела к ее ногам, оставляя ее полностью обнаженной под его пристальным взглядом.

С неровным стоном он рванул с себя рубашку, и пуговицы полетели в разные стороны, ему потребовались доли секунды, чтобы скинуть с себя брюки. И когда, наконец, они оба стали полностью обнаженными, он накрыл ее тело своим, своим мускулистым бедром раздвигая ее ноги.

— Я не могу ждать, — простонал он хрипло, — Я просто не могу ждать, пока ты будешь готова.

Кэйт лихорадочно застонала, обхватив его ногами, словно направляя его к своему входу.

— Мне хорошо, — задыхалась она, — И я не хочу, чтобы ты ждал.

В этот момент все разговоры прекратились.

Энтони издал примитивный гортанный крик, поскольку он в этот момент погрузился в нее, войдя до конца одним мощным рывком.

Глаза Кэйт широко расширились, и ее рот приоткрылся от удивления от его быстрого и резкого вторжения. Но она была готова для него — более чем готова. Что-то в его неустанном темпе любовных ласк пробуждало страсть глубоко внутри нее до тех пор, пока она не нуждалась в нем с отчаянием, которое заставляло ее стонать, всхлипывать и забывать дышать.

Их любовные ласки не были деликатными, но они всегда были нежными с друг другом. Они горячие, потные, и прижимались к друг другу с такой силой, что казалось они никогда больше не разъединяться. Когда они дошли до кульминации, она была яростной и страстной, и одновременно у обоих, их тела выгнулись, и их крики слились в ночи.

Когда все закончилось, они лежали в объятиях, и с трудом восстанавливали дыхание. Кэйт прикрыла глаза, счастливо улыбнувшись, и сдалась подавляющей усталости.

Энтони нет. Он уставился на нее, в то время как она устало прижалась к нему, и затем наблюдал за ней, как она задремала. Он смотрел, как двигаются, время от времени, глаза под закрытыми веками, смотрел, как поднимается и опускается ее грудь, измеряя темп ее дыхание. Слушал каждый ее вздох и сонное бормотание.

Были некоторые моменты, которые человек хочет навсегда запечатлеть у себя в памяти, и этот момент для него был как раз из них. Но как только он полностью уверился в том, что она заснула; она произвела забавный сонный лепет, прижавшись к нему еще сильнее, и ее глаза медленно открылись.

— Ты все еще не спишь, — пробормотала она, ее голос был сонный и мурлычущий.

Он кивнул, немного беспокоясь, не прижимает ли он ее слишком сильно. Он не хотел ее отпускать. Он никогда ее не отпустит.

— Ты должен заснуть, — проговорила она.

Он снова кивнул, но казалось, просто не мог позволить себе закрыть глаза.

Он сонно зевнула: — Это чудесно.

Он поцеловал ее в лоб и согласно что-то промычал.

Она выгнула шею и поцеловала его в ответ, затем опустила голову на подушку.

— Я надеюсь, у нас всегда будет так же, как сейчас, — пробормотала она, зевая снова и снова, поскольку сон уже настигал ее. — Всегда и навсегда.

Энтони застыл.

Всегда!

Она не могла знать, что это слово означало для него. Пять лет? Шесть? Возможно в лучшем случае семь или восемь.

Навсегда!

Это было слово, которое не имело для него смыслового значения, это было то, что он просто не мог осознать.

Внезапно он не мог нормально дышать.

Как будто его заключили в каменную клетку, и воздух стал спертым. Ему необходимо выйти отсюда. Ему нужно выйти. Ему нужно…

Он кубарем скатился с кровати, а затем, спотыкаясь и задыхаясь, он схватил свою одежду, так опрометчиво брошенную на пол, и стал пихать свои ноги в соответствующие отверстия.

— Энтони?!

Его голова дернулась. Кэйт села на кровати, позевывая. Даже в тусклом свете было видно смущение, застывшее в ее глазах. И боль.

— С тобой все хорошо?

Он кивнул.

— Тогда почему ты пытаешься просунуть свою ногу в рукав рубашки?

Он посмотрел вниз, и громко выругался, чего он никогда прежде не делал в присутствие женщины. Он смял рубашку, и швырнул ее комком на пол, энергично натянул брюки.

— Куда ты? — спросила Кэйт с тревогой.

— Я должен идти, — нечленораздельно промычал он.

— Прямо сейчас?

Он не ответил, потому что не знал, что ответить.

— Энтони? — она слезла с кровати, и подошла к нему, протягивая руку.

Но прежде чем ее рука коснулась его щеки, он дернулся как от удара, и резко отступил назад. Он увидел боль в ее глазах, боль из-за того, что он отпрянул от нее. Но он знал, если он сейчас почувствует ее нежность, он потеряет себя.

— Черт подери, — выругался он, — Проклятый ад, где мои рубашки?

— В твоей комнате в шкафу, — нервно ответила она, — Там же, где и всегда.

Он последовал туда за своей рубашкой, неспособный вынести ее голос, и боль, явно слышимую в нем. Независимо оттого, что она говорила, он продолжал слышать ее голос, произносящий слова: всегда и навсегда.

И это убивало его.

Когда он появился из своей комнаты, одетый в пальто и ботинки, Кэйт стояла возле кровати, и в тревожном волнении никак не могла завязать голубой пояс на своем пеньюаре.

— Я должен идти, — невыразительно сказал он.

Она открыла рот, но не издала не звука, он стоял и ждал, что она скажет, неспособный двинуться с места, пока не услышит ее голос.

— Когда ты вернешься? — наконец спросила она.

— Завтра.

— Это…хорошо.

Он кивнул.

— Я не могу находиться здесь, — выпалил он, — Мне необходимо выйти.

Она судорожно сглотнула.

— Да, — тихо произнесла она, — Ты и так сказал очень много.

И затем, не взглянув на нее и не взяв ключа, он ушел.

Кэйт медленно подошла к кровати, и уставилась на нее. Так или иначе, казалось неправильным лежать в этой кровати, укрывшись одеялом, одной, без него, не чувствовать его объятий и теплого дыхания. Она подумал, что должна кричать и плакать, но глаза были сухие. Она подошла к окну, и отдернула шторы, посмотрела из окна, удивляясь своей мысленной просьбе о грозе. Энтони ушел, она была уверена, что он вернется рано или поздно, только не было уверена насчет их отношений.

И она поняла, что ей необходимо что-то — ей нужна гроза — чтобы доказать себе, что она сама может быть сильной.

Она не хотела быть одной, но у нее нет выбора в этом вопросе. Энтони выглядел настроенным держать между ними дистанцию. Были ли у него свои какие-то демоны — демоны, которые, как она боялась, показывались в ее присутствие.

Но если судьбой ей предназначено быть одной, даже имея мужа, она будет одной и будет сильной. Слабостью, подумала она, прислонившись лбом к гладкому холодному стеклу, невозможно добиться кого-либо или чего-либо.

Энтони не имел, ни малейшего представления, как он выбрался из дома, но так или иначе, он оказался снаружи, легкой походкой идя через небольшой туман, который висел в воздухе. Он пересек улицу, не зная, куда он идет и зачем, лишь зная, что ему нужно быть, как можно дальше от дома. Но когда он оказался на противоположной стороне улице, какой-то дьявол, сидящий в нем, заставил его поднять голову и посмотреть в окна его спальни.

Он не должен был увидеть ее, мелькнула глупая мысль. Она должна быть в постели, шторы должны быть задернуты, а он вообще должен быть на полпути к клубу в этот момент.

Но он увидел ее и, тупая боль в его груди стала острее, злее, и неумолимее. Ему казалось, будто его сердце было разрезано ножом — и у него было тревожное ощущение, что рука, держащая нож — его собственная.

Он смотрел на нее в течение минуты — а может быть и целого часа. Он не думал, что она видела его; ничто в ее положение у окна, не дало понять, что она увидела его. Она была далеко от него, но ему показалось, что она стоит у окна с закрытыми глазами. Возможно, надеясь, что не будет грозы, подумал он, глядя на темное небо. Она наверно думает о своей неудаче. Туман конденсировался на его руках и лице, и возможно, скоро пойдет дождь.

Он знал, что должен уйти отсюда подальше, но что-то удерживало его на месте. Даже после того, как она отошла от окна, он остался на месте, наблюдая за домом. Тягу вернуться домой к ней было невозможно отрицать. Он хотел вбежать в дом, упасть перед ней на колени, и просить прощения. Он хотел подхватить ее на руки, отнести в постель, и заниматься с ней любовью до тех пор, пока первые полосы рассвета не появятся на небе. Но он знал, что он не может сделать ни одной из этих вещей.

Или может быть, это значило, что он не должен их делать. Он сам толком не знал.

Таким образом, после того, как он простоял на одном месте, почти целый час; после того, как пошел накрапывать дождь; после того, как поднялся холодный ветер, Энтони, наконец, ушел оттуда.

Он ушел, не чувствуя ни холод, ни дождь, который становился все сильнее и сильнее.

Он ушел вообще ничего не чувствую.

Глава 21

Долгое время шептали, что лорд и леди Бриджертон были вынуждены жениться, но даже если это и правда, ваш автор отказывается верить в то, что у них брак заключен не по любви.

Светская хроника Леди Уислдаун, 15 июня 1814

Это странно, думала Кэйт, глядя на утреннюю трапезу, наложенную на стол в маленькой столовой, как можно чувствовать зверский голод, и при этом вообще не иметь аппетита. Ее живот урчал и бурлил, требуя немедленно поесть, и при этом все — начиная от яиц, булочек и заканчивая бутербродами с лососем и бекон — все выглядело ужасным.

С удрученным вздохом, она взяла треугольный тост, уселась на стул, и макнула тост в свой чай.

Энтони не пришел домой вчера вечером.

Кэйт погрызла немного тост, затем положила его обратно. Она надеялась, что он, по крайней мере, вовремя явится сегодня на завтрак. Она задержала завтрак так долго, как смогла — сейчас почти одиннадцать, а она обычно ела в девять — но ее муж так и не пришел домой.

— Леди Бриджертон?

Она мигнула и подняла голову. Лакей стоял перед ней, держа конверт, цвета свежих сливок.

— Это пришло для вас, несколько минут назад, — сказал он.

Кэйт пробормотала благодарности и взяла конверт, который был хорошо запечатан бледно-розовым сургучом. Поднеся его к глазам, она увидела на нем инициалы: ЭОБ. Это от Энтони? Или, скорее всего от Элоизы, которая так любит писать?

Кэйт сломала сургуч, и вытащила из конверта одиночный листок бумаги, сложенный пополам.

Кэйт — Энтони. Он выглядит полной развалиной. Это, конечно, не мое дело, но я думаю, вам следует знать об этом.

Элоиза.

Кэйт уставилась на эту записку в течение нескольких секунд, затем отпихнула стул и встала. Ей необходимо отправиться в Бриджертон-хаус.

К удивлению Кэйт, когда она постучала в дверь Бриджертон-хауса, дверь ей распахнул не дворецкий, а Элоиза со словами:

— Как быстро!

Кэйт огляделась в прихожей, почти ожидая другого Бриджертона или двух, подбегающих к ней.

— Ты ждала меня?

Элоиза кивнула.

— Ты не должна стучать в дверь. Дом принадлежит Энтони, в конце концов. А ты — его жена.

Кэйт слабо улыбнулась. Она совсем не чувствовала себя его женой сегодня утром.

— Я надеюсь, ты не принимаешь меня за безнадежную зануду, — продолжала Элоиза, взяв Кэйт за руку и ведя внутрь дома, — Но Энтони выглядел ужасно, и у меня было подозрение, что ты не знаешь, что он был здесь.

— Почему ты так подумала? — Кэйт не могла не спросить.

— Ну-у, — протянула Элоиза, — Он ни сказал никому из нас, что был здесь.

Кэйт подозрительно посмотрела на свою невестку.

— Как же ты узнала, что он был здесь.

— Как я узнала? — щеки Элоизы покраснели в бледно розовый цвет, — Я узнала, что он здесь по одной единственной причине — я шпионила за ним. Я даже думаю, что мама не знает, что он был здесь.

Кэйт заморгала.

— Ты шпионила за нами?

— Нет, конечно, нет. Но так случилось, что этим утром я проснулась рано, и услышала, как кто-то вошел в дом. Так что я пошла, исследовать дом, и увидела свет, пробивающийся из-за двери в его кабинет.

— Как же ты тогда узнала, что он ужасно выглядит?

Элоиза пожала плечами.

— Я полагала, что, в конечном счете, ему придется выйти поесть или сходить облегчиться, и я ждала неподалеку в течение часа или около того.

— Около того? — отозвалась эхом Кэйт.

— Или три часа, — призналась Элоиза, — Это не так долго, когда ты в этом заинтересован, и, кроме того, у меня была с собой книга, чтобы скоротать время.

Кэйт покачала головой в восхищении.

— Во сколько он вошел в дом?

— В четыре или около того.

— И ты встала с кровати так рано?

Элоиза снова пожала плечами.

— Я не могла заснуть. Я часто не могу заснуть. Я встала и хотела пойти в библиотеку почитать книгу. В конце концов, в семь — точнее, я предполагаю, что это было в семь, и вот, когда я прождала почти три часа —

Кэйт почувствовала головокружение от ее размышлений.

— Он вышел из комнаты, он не направился в столовую, поэтому я решила: он вышел не позавтракать, а по другим причинам. Через минуту или две он вернулся в свой кабинет. Где, — радостно закончила Элоиза, — Он было до сих пор.

Кэйт уставилась на нее в течение долгих десяти секунд

— Ты когда-нибудь думала предложить свои услуги в Военный департамент?

Элоиза улыбнулась, почти так же, как Энтони, зазвенело в мозгу у Кэйт.

— В качестве шпиона? — спросила Элоиза.

Кэйт кивнула.

— Я была бы блестящим шпионом, ты не думаешь?

— Превосходным.

Элоиза неожиданно обняла Кэйт.

— Я очень рада, что ты вышла замуж за моего брата. Теперь иди к нему, и разберись в чем дело.

Кэйт кивнула, расправила плечи, и направилась в сторону кабинета Энтони. Обернувшись, она направила палец в сторону Элоизы, и сказала:

— И никаких подслушиваний под дверью.

— Я и не мечтала об этом, — пробормотала Элоиза.

— Я надеюсь на это, Элоиза!

Элоиза тяжко вздохнула.

— Ну, я вообще-то намеривалась пойти к себе в комнату полежать на кровати. Мне захотелось немного подремать после бессонной ночи.

Кэйт подождала, пока молодая девушка скрылась у себя в комнате, затем продолжила свой путь к кабинету Энтони. Она подошла к двери, положила руку на ручку двери, и взмолилась:

— Пожалуйста, пусть будет незаперто, — пробормотала она дважды.

К ее огромному облегчению, ручка повернулась, и дверь распахнулась.

— Энтони? — позвала она его, ее голос был умоляющий и дрожащий, и она нашла, что ей это не нравиться.

Она не привыкла говорить умоляющим и дрожащим голосом. Не было слышно никакого ответа, поэтому Кэйт прошла дальше в кабинет. Шторы были закрыты, и тяжелый бархат пропускал лишь немного света. Кэйт оглядела комнату, и ее глаза наткнулись на лежавшую, на столе фигуру мужа, который, судя по звукам, спал в кресле сидя за столом.

Она прошла через комнату к окну, и ненамного приоткрыла шторы. Она не хотела ослепить Энтони, когда он проснется, и в то же время, не хотела вести такую важную беседу в темноте. Затем она подошла к столу, и мягко потрясла его за плечо.

— Энтони? — прошептала она, — Энтони?

Его ответом был тихий храп.

Нахмурившись, она потрясла его посильнее.

— Энтони? — позвала она его громче, — Энтони —

— Яя-я-ух! — он вскочил на ноги с каким-то нечленораздельным криком.

Кэйт наблюдала, как он несколько раз моргнул, затем сосредоточил свой взгляд на ней.

— Кэйт, — произнес он, голос его был хриплый и сонный, и возможно, подумала она, его язык заплетался из-за алкоголя.

— Что ты здесь делаешь?

— А что ты здесь делаешь? — спросила она его в ответ, — Последний раз, когда я проверяла, мы жили на расстоянии не меньше мили отсюда.

— Я не хотел тревожить тебя, — пробормотал он.

Кэйт не могла поверить в то, что он говорит, но решила пока не спорить с ним. Вместо этого она прямо его спросила:

— Почему ты ушел вчера ночью?

После длительной паузы, у Энтони вырвался утомленный вздох, и затем он сказал:

— Это так сложно объяснить.

Кэйт боролась с желание скрестить руки.

— Я умная женщина, — сказала она чересчур уверено, даже для себя, — Я способна схватывать сложные понятия.

Энтони не выглядел довольный ее сарказмом.

— Я не хочу сейчас ничего объяснять.

— Когда ты захочешь мне объяснить это?

— Иди домой, Кэйт, — мягко сказал Энтони.

— Ты собираешься пойти со мной?

Энтони издал небольшой стон, и взъерошил волосы рукой.

О, Господи, она как собака, вцепившаяся в кость. Его голова болела, во рту было гадко, всё, что он хотел сейчас сделать, это почистить зубы и умыться, а его жена, по-видимому, не собирается прекращать его допрашивать…

— Энтони? — упорствовала она.

Хватит! Он вскочил из-за стола так внезапно, что кресло упало на пол с громким стуком.

— Ты сейчас же прекратишь свой допрос! — прорычал он.

Ее губы выпрямились в сердитую линию. Но ее глаза…

Энтони почувствовал, как его заполняет чувство вины. В ее глазах стояла огромная боль. И мука в его сердце усилилась десятикратно.

Он не был готов. Еще нет. Он не знал, что ему делать с ней. Он не знал, что ему делать с собой. Всю свою жизнь — или точнее со дня смерти отца — он знал, что определенные вещи были правдой, они должны были быть правдой. Но сейчас появилась Кэйт, и перевернула все его мировоззрение вверх тормашками.

Он не хотел любить ее. Проклятье, он вообще не собирался любить, кого бы то ни было. Эта была та вещь — единственная вещь — которая могла заставить его бояться своей смерти. Но что же делать с самой Кэйт? Он обещал любить и защищать ее. Как он сможет делать это, если все время будет убегать от нее? Он, конечно, не мог рассказать ей о своих странных убеждениях. Кроме того факта, что она, наверное, думала, что он сумасшедший; все, что он сможет сделать это обрушить на нее всю боль и страхи, которые одолевают его. Лучше позволить ей наслаждаться жизнью в блаженном неведение.

Или даже будет лучше, если она рассердиться на него, и разлюбит его?

Энтони не знал ответа на этот вопрос. И нуждался в большем количестве времени, чтобы разобраться в этом. Он не мог думать, когда она стоит перед ним, и ее, заполненные болью глаза, смотрят на него. И —

— Уходи, — задыхаясь, сказал он, — Только уйди.

— Нет, — сказала она тихо, но с твердостью, что заставило его любить ее еще сильнее. — Только тогда, когда ты скажешь мне, что тебя беспокоит.

Он вышел из-за стола, и взял ее за руку.

— Я не могу рассказать тебе прямо сейчас, — сказал он хрипло, избегая смотреть ей в глаза. — Завтра. Я увижусь с тобой завтра. Или послезавтра.

— Энтони —

— Мне надо время подумать.

— Над чем? — почти закричала она.

— Не делай это сложнее, чем оно уже есть —

— Как это может стать еще сложнее? — потребовала она разъяснений, — Я даже не знаю, о чем ты говоришь.

— Мне всего лишь нужно несколько дней, — сказал он.

Несколько дней, чтобы подумать. Разобраться в том, что же он собирается делать дальше, и как он собирается жить.

Но она повернулась так, чтобы видеть его лицо, протянула руку, и провела по его щеке пальцами с такой нежностью, что у него защемило сердце.

— Энтони, — прошептала она, — Пожалуйста…

Он не мог ничего сказать, мысли путались и разбегались.

Она обняла его за шею, потянула к себе ближе…ближе…, и он не мог себе ничем помочь. Проклятье, он настолько ужасно хотел ее, хотел почувствовать ее губы, ее тело, ее слегка солоноватую

кожу от страсти. Он хотел обнять ее, хотел наслаждаться ее дыханием и жалобными стонами.

Ее губы коснулись его, мягко и настойчиво, и ее язык пощекотал уголок его рта. Было так легко потерять себя в этом, опуститься на ковер, и…

— Нет! — слово, буквально вырвалось у него изо рта, и он понятия не имел, как же сумел все-таки заговорить.

— Нет, — сказал он, отодвигая ее, — Не сейчас.

— Но —

Он не заслуживал ее. Сейчас он не заслуживал ее. Еще нет. До тех пор, пока он не поймет, как же ему жить оставшуюся часть своей жизни. И если это будет означать отрицать единственную вещь, которая могла бы принести ему спасение, что ж пусть будет так.

— Уходи, — приказал он, его голос был немного резче, чем он хотел. — Уходи сейчас же. Я увижусь с тобой позже.

Поникшая и молчаливая на этот раз, она ушла. Ушла, не оглядываясь назад.

И Энтони, который недавно почувствовал, что значит, любить, понял, что значить выражение: взорваться изнутри.

На следующее утро Энтони был пьян. После полудня, он опохмелялся. В его голове стучало, в его ушах звенело, и его братья, с удивлением обнаружившие его в таком состоянии в клубе, говорили чересчур громко.

Энтони прижал руки к голове, и застонал. Все вокруг говорили чересчур громко.

— Кэйт, знает, что ты здесь делаешь? — спросил Колин, беря грецкий орех с большой оловянной тарелки, стоящей посередине стола, и раскалывая его с громким треском.

Энтони с трудом поднял голову и впился в него взглядом.

Бенедикт наблюдал за братом с приподнятыми бровями, и определенного рода ухмылкой.

— Она точно выгнала его вон, — сказал он Колину. — Надеюсь, ты дашь мне один из твоих грецких орехов?

Колин бросил один орех ему через стол.

— Ты хочешь крекеры?

Бенедикт отрицательно покачал головой, и усмехнулся, подняв над столом толстую книгу в кожаном переплете.

— Больше всего удовольствия получаешь, когда разбиваешь орехи.

— Нет! — отрезал Энтони, протянув руку, чтобы отобрать книгу, — Даже не думай об этом.

— Твои уши очень чувствительные сегодня, не так ли?

Если бы у Энтони был в руках пистолет, он бы точно пристрелил, не раздумывая, обоих, лишь бы прекратить весь этот шум.

— Могу ли я дать тебе один совет? — спросил Колин, жуя свой грецкий орех.

— Нет, ты не можешь, — ответил Энтони.

Энтони снова посмотрел на Колина. Тот жевал с открытым ртом. Поскольку их с детства отучили от этого, Энтони сделал вывод, что Колин показывает такие плохие манеры лишь для того, чтобы создать побольше шума.

— Закрой, свой проклятый рот, — пробормотал он.

Колин проглотил, облизал губы, и сделал глоток чая.

— Независимо оттого, что ты сделал, ты должен принести извинения. Я знаю тебя, и я все больше узнаю Кэйт, и я знаю то, что я знаю.

— О чем, черт возьми, он говорит? — проворчал Энтони.

— Я думаю, — сказал Бенедикт, откидываясь на спинку стула, — Он хотел сказать, что ты полная задница.

— Именно так, — воскликнул Колин.

Энтони устало покачал головой.

— Это все гораздо сложнее, чем вы себе можете вообразить.

— Так всегда, — сказал с убежденностью Бенедикт.

— Когда вы, два идиота, найдете достаточно легковерных, чтобы согласиться выйти за вас замуж, — прошипел Энтони, — Тогда вы можете давать мне свои советы. А ну а пока…просто заткнитесь.

Колин посмотрел на Бенедикта.

— Ты думаешь, он сердится?

Бенедикт посмотрел на Колина в ответ.

— Или это, или он пьян.

Колин покачал головой.

— Нет, он не пьян. Несильно, по крайней мере. Он точно опохмеляется.

— Это объясняет все, — произнес Бенедикт с философским кивком, — Почему он так зол.

Энтони скривился и потер виски руками.

— Боже, — пробормотал он, — Что требуется сделать, чтобы вы двое ушли и оставили меня в покое?

— Иди домой, Энтони, — Бенедикт, и его голос звучал удивительно мягко.

Энтони закрыл глаза, и устало вздохнул. Он хотел этого больше всего на свете, но он понятия не имел, что сказать Кэйт, и что более важнее, он не знал, как будет себя чувствовать, когда вернется домой.

— Да, — согласился Колин, — Иди домой, и скажи, что ты ее любишь. Что может быть проще?

И внезапно все встало на свои места. Он должен сказать Кэйт, как он ее любит.

Сегодня. Сейчас же. Он должен быть уверенным, что она знает, и поклялся каждую минуту его оставшейся жизни доказывать ей это.

Должно быть, слишком поздно приказывать своему сердцу измениться. Он пытался не влюбиться и потерпел в это неудачу. Так как, слишком невероятно разлюбить Кэйт, то ему остается только одно. Он собирается любить Кэйт. Разве не будет он счастлив в течение этих последних лет его жизни, если проведет их с ней, любя ее честно и открыто?

Он был довольно уверен в том, что она любит его; конечно, она будет рада слышат, что он тоже любит ее. И когда мужчина любит женщину истинной любовью, начиная от ее характера и заканчивая кончиками пальцев на ногах, не данная ли это ему Богом обязанность постараться сделать ее счастливой?

Но он не скажет ей о своих предчувствиях. Какой в этом смысл? Он должен нести знание того, что скоро его не станет, но причем здесь она? Пусть лучше ее сердце перенесет быструю и острую боль, чем будет страдать, ожидая его смерть.

Он собирается скоро умереть. Каждый рано или поздно умирает, напомнил он себе. Он просто оказался перед необходимостью проделать это несколько быстрее. Ей-богу, теперь он собирается наслаждаться каждым мигом его оставшейся жизни. Было бы конечно удобнее не влюбляться, но теперь, когда он все-таки влюбился, он не собирается скрывать свою любовь.

Все просто. Его мир — это Кэйт. Если он собирается отрицать это, то можно прямо сейчас прекращать дышать.

— Я должен идти, — выпалил он, вставая настолько внезапно, что задел за стол, и скорлупки от грецкого ореха полетели во все стороны.

— Я думаю, тебе давно пора идти, — пробормотал Колин.

Бенедикт просто улыбнулся и сказал: — Иди.

Его братья, понял Энтони, были гораздо умнее, чем показывали окружающим.

— Мы поговорим с тобой через неделю или около того? — спросил Колин.

Энтони усмехнулся. Он и его братья встречались в клубе каждый день в течение двух прошлых недель. Такой невинный вопрос Колина мог подразумевать только одну вещь — он полностью отдал сердце своей жене и собрался следующие семь дней ежеминутно доказывать ей это. И что семья, которую он создал, стала так же важна, как и та, в которой он родился.

— Через две недели, — ответил Энтони, надевая пальто, — А может быть и все три.

Его братья лишь усмехнулись.

Но когда Энтони распахнул переднюю дверь своего дома, слегка запыхавшись, он обнаружил, что Кэйт не было дома.

— Куда она пошла? — спросил он дворецкого.

Как глупо, он не мог даже вообразить, что ее не будет дома.

— Она поехала на прогулку в парк, — ответил дворецкий, — Со своей сестрой и мистером Бэгвелом.

— Поклонник Эдвины, — пробормотал Энтони себе под нос.

Проклятье. Он полагал, что должен быть счастлив за невестку, но ее выбор времени раздражал.

Он только что принял решение всей его жизни — изменить свои отношения к жене; было бы неплохо, если бы она была дома.

— Ее существо побежало с ней, — сказал дворецкий, передергиваясь.

Он до сих пор не мог прийти в себя от вторжения корги в его дом.

— Так она взяла Ньютона? — пробормотал Энтони, — Я думаю, они вернуться через час или два.

Энтони нетерпеливо постучал ботинком по мраморному полу. Он не хотел ждать целого часа. Проклятье, он не хотел ждать даже минуты.

— Я найду их сам, — сказал он нетерпеливо, — Это не должно быть слишком трудно.

Дворецкий кивнул и, двигаясь в направлении небольшой коляски, в которой приехал Энтони домой, спросил:

— Вам подготовить другой экипаж?

Энтони отрицательно покачал головой.

— Я поеду верхом. Это будет быстрее.

Дворецкий поклонился.

— Я распоряжусь, чтобы приготовили лошадь.

Энтони смотрел, как дворецкий, медленно и неторопливо идет к задней части дома, и не выдержав и двух секунд, прокричал:

— Я сам приготовлю себе лошадь, — и дальше он осознал себя, сидящим в седле и мчащимся в сторону Гайд-парка.

Энтони находился во взволнованном состоянии, когда достиг Гайд-парка. Он должен немедленно отыскать свою жену, схватить ее в объятия, и наблюдать за ее лицом, когда скажет ей, что любит ее.

Он молился, чтобы она приняла его слова, и ответила на его чувства. Он думал, что она непременно ответит на его чувства; он не раз видел любовь в ее глазах.

Возможно, она просто ждала от него слов любви. Он не мог обвинять ее в этом. Он сделал очень большую глупость, когда перед свадьбой сказал ей, что между ними не должно быть любви.

Каким же идиотом он был.

Как только он въехал в Гайд-парк, он решил повернуть к Роттен-роу. Эта дорожка казалась наиболее удобным местом встречи с его троицой; у Кэйт не было причин менять свой любимый маршрут.

Он понукал лошадь, чтобы она неслась так быстро, как только можно было в пределах Гайд-парка, стараясь игнорировать приветственные окрики и взмахи руками, которые предназначались ему от других наездников и пешеходов.

В тот момент, когда он уже было думал, что миновал общественные места, он услышал женский очень властный голос, который окликнул его по имени:

— Бриджертон! Я обращаюсь к тебе, Бриджертон! Остановитесь сейчас же! Я говорю с вами!

Он простонал и обернулся. Леди Данбери, дракон светского общества. Не было никакого способа игнорировать ее. Он понятие не имел, в каком она была возрасте. Шестьдесят? Семьдесят?

Независимо от ее возраста, она была силой природы, и никто не мог игнорировать ее.

— Леди Данбери, — сказал он, стараясь звучать не слишком нетерпеливо, — Как приятно видеть вас.

— Хорошая шутка, мой мальчик, — проговорила она, — Вы говорите так, будто только что выпили горькую микстуру. Дерзкий мальчишка!

Энтони слабо улыбнулся.

— Где ваша жена?

— Я ищу ее прямо сейчас, — ответил он, — Или, по крайней мере, искал.

Леди Данбери была слишком умны, чтобы не заметить его намек, так что он мог сделать вывод, что она решила проигнорировать его выпад, когда она сказала.

— Мне нравиться ваша жена.

— Мне она тоже нравиться.

— Никогда не могла понять, почему вы так настроены были ухаживать за ее сестрой. Приятная девочка, но явно не для вас, — она закатила глаза, и возмущенно выдохнула.

— Мир бы стал гораздо счастливее, если бы вы все научились слушать меня, перед тем как жениться, — добавила она. — У меня бы вся Брачная ярмарка совпала через неделю.

— Я уверен, вы смогли бы.

Ее глаза сузились.

— Вы вздумали покровительствовать мне?

— Я и не мечтал об этом, — ответил Энтони с предельной честностью.

— Хорошо, вы вроде всегда были разумным человеком. Я …, — ее рот открылся от изумления, — Что, черт подери, там происходит?

Энтони проследил за страшным пристальным взглядом леди Данбери, и увидел открытый экипаж, вышедший из-под контроля и, начавший крениться на двух колесах.

Было слишком далеко, чтобы увидеть лица людей, когда он услышал вопль, а затем собачий лай, кровь у него застыла в жилах.

Его жена находится в том экипаже.

Не сказав не слово леди Данбери, он пнул лошадь, и понесся галопом на полной скорости к месту происшествия. Он не был уверен, что сделает, когда доберется до экипажа. Возможно, он первым делом перехватит узды правления у незадачливого водителя. Возможно, ему удастся помочь кому-нибудь пересесть на его лошадь. Но он знал, что просто не сможет стоять на месте и смотреть, в то время, когда на его глазах транспортное средство терпит бедствие.

И надо непременно узнать, что случилось.

Энтони был на полпути к вихляющему экипажу, когда тот налетел на большой камень, потерял равновесие, и перевернулся.

И Энтони в ужасе увидел перед собой, как его жена погибает в этом экипаже.

Глава 22

Вопреки популярному мнению, ваш автор знает, что его считает чем-то вроде законченного циника.

Но, дорогой читатель, это так далеко от правды. Вашему автору ничего не нравиться больше, чем счастливый конец. И это делает ее романтической дурочкой, как бы то ни было.

Светская хроника Леди Уислдаун, 15 июня 1814

К тому времени, когда Энтони добрался до опрокинувшего экипажа, Эдвина сумела выползти из-под него, и цеплялась за искореженный кусок древесины, пытаясь открыть отверстие с другой стороны экипажа. Рукав ее платья был порван, низ порвался и был весь грязный, но она, казалось, ничего не замечая, отчаянно дергала дверцу. Ньютон прыгал и скакал у ее ног, его лай был бешеный и пронзительный.

— Что случилось? — спросил Энтони, с паническими нотками в голосе, спрыгивая с лошади.

— Я не знаю, — всхлипнула Эдвина, вытирая слезы, бегущие у нее по лицу. — Мистер Бэгвел не очень опытный водитель, я думаю, и затем Ньютон получил свободу, и потом я не знаю, что произошло. Мы ехали нормально, и буквально через минуту…

— Где мистер Бэгвел?

Она двинулась к другой стороне экипажа.

— Он выпал, и несильно ударился головой. Думаю, с ним все в порядке. Но Кэйт…

— Что с Кэйт? — Энтони присел на корточки, пытаясь оценить степень повреждений.

Экипаж опрокинулся и полностью разбил правый свой бок.

— Где она?

Эдвина судорожно сглотнула, и ее голос перешел в шепот.

— Я думаю, она попала в ловушку под экипажем.

В этот момент Энтони почувствовал смерть. Горечь чувствовалась в его горле, в тело его, будто втыкали нож, а воздух не поступал в легкие. Энтони злобно начал раскидывать сломанные части экипажа, стремясь сделать отверстие побольше.

— Кэйт! — завопил он, стараясь звучать спокойно, и не волнуясь. — Кэйт, ты меня слышишь?

Единственный звук, который он услышал, было ужасное ржание лошадей. Проклятье. Он должен освободить их, прежде чем они впадут в панику и растащат развалины экипажа.

— Эдвина? — резко позвал ее Энтони, посмотрев через плечо.

Она поспешила к нему, выламывая руки.

— Да?

— Вы знаете, как распрягать лошадей?

Она кивнула.

— Не очень быстро, но я смогу сделать это.

Он мотнул головой к появившимся зрителям.

— Посмотри, может кто-нибудь сможет помочь тебе.

Она кивнула, и быстро добралась до лошадей.

— Кэйт? — снова громко позвал он ее.

Он не мог ее увидеть, сместившееся сидение все закрывало.

— Ты меня слышишь?

Никакого ответа.

— Попробуйте с другой стороны, — послышался голос Эдвины, — Там не так все сломано.

Энтони вскочил на ноги, и быстро подбежал к другой стороне экипажа. Дверца была вырвана с корнем, и оставила достаточное отверстие, чтобы он мог просунуть верхнюю часть туловища.

— Кэйт? — позвал он ее, стараясь не обращать внимание на панику в его голосе.

Каждый вдох и выдох с его губ в замкнутом пространстве раздавался громко, и напоминал ему, что он не слышит тех же звуков от Кэйт. И затем, когда он подвинул амортизаторы, находившиеся под сиденьем у исправного экипажа, он увидел ее. Она была ужасно бледная, но шея была вроде не сломана, и он не увидел никакой крови. Это мог быть довольно хороший признак. Он не был особо силен в медицине, но держался за это, будто ожидал чуда.

— Ты не можешь умереть, Кэйт, — пробормотал он, а его пальцы дергали и крушили, стараясь расширить отверстие, чтобы можно было вытащить ее через него, — Ты слышишь меня? Ты не можешь умереть.

Он порезал руку об одну из сломанных деревянных частей экипажа, но не замечал крови, капающей с его руки.

— Тебе бы следовало дышать, — предупредил он, его голос был близок к рыданию.

— Предполагалось, что первой умрешь не ты. Сейчас не твое время. Ты хоть понимаешь меня?

Он вытащил другой кусок деревяшки, и через расширенное отверстие, взял ее за руку. Его пальцы нащупали ее пульс, который казался достаточно устойчивым ему. Но было все еще невозможно определить, идет ли у нее кровь, сломала ли она спину, или, может быть, разбила голову?

Его сердце задрожало. Было так много способов умереть. Если обычная пчела может убить мужчину, то почему дорожное происшествие не может унести жизнь одной маленькой женщины?

Энтони схватил последнюю часть древесины, которая закрывала ее от него, попытался, но не смог сдвинуть.

— Не делайте этого, — взмолился он, — Сейчас не ее время. Бог, ты слышишь меня? Это не ее время!

Он почувствовал что-то влажное на щеках, и смутно понял, что это слезы.

— Предполагалось, что умру я, — задыхался он, — Изначально предполагалось, что умру только я.

И затем, как только он подготовился снова дернуть неподдающийся кусок дерева, пальца Кэйт сжались и схватили его за запястье. Его взгляд упал на ее лицо, и он увидел, как она широко открыла свои глаза, и несколько раз моргнула.

— О чем, черт возьми? — спросила она, звуча сонной, и будто недавно проснувшейся, — Ты говорил только что.

Облегчения затопило его.

— С тобой все хорошо? — спросил он, и его голос колебался на каждом слоге.

Она скорчила гримасу, затем сказала:

— Со мной все будет прекрасно.

Энтони сделал паузу, затем спросил.

— Но все ли с тобой в порядке, прямо сейчас?

Она откашлялась, и он полагал, будто услышал, что она вздрогнула от боли.

— У меня что-то с ногой, — призналась она, — Но не думаю, что у меня идет кровь.

— Близка к обмороку? Слабость? Головокружение? — она покачала головой.

— Только боль. Что ты делаешь здесь?

Он улыбнулся сквозь слезы.

— Я искал тебя.

— Ты искал меня? — прошептала она.

Он кивнул.

— Я пришел к — то есть я хотел сказать, я понял… — он судорожно сглотнул.

Он никогда не мог представить себе, что придет день, когда он скажет эти слова женщине, но они так сильно выросли в его сердце, что он не мог промолчать.

— Я люблю тебя, Кэйт, — сказал он, задыхаясь. — Потребовалось много времени, чтобы понять это. Но я люблю тебя, и искал тебя, чтобы сказать. Сейчас. Сегодня.

Ее губы сложились в слабую улыбку.

— Ты, проклятье, выбрал достаточно хороший момент.

Удивительно, но он улыбнулся в ответ.

— Ты почти рада, что я заставил ждать тебя так долго, да? Если бы я сказал эти слова на прошлой недели, я бы не последовал за тобой в парк сегодня.

Она показала ему свой красный язычок, что, учитывая обстоятельства, заставляло его любить ее еще сильнее.

— Только вытащи меня отсюда, — попросила она.

— Тогда ты, наконец, скажешь, что любишь меня? — подразнил он.

Она улыбнулась ему задумчивой и теплой улыбкой, и кивнула.

Это было достаточное объявление своей любви к нему, учитывая, что он ползает в обломках экипажа, а Кэйт застряла в этом проклятом экипаже, и у нее может быть сломана нога. И он внезапно почувствовал огромное чувство удовлетворения и единение со всем миром.

И он понял, что не жил все эти двенадцать лет, начиная с того рокового полдня, когда он вошел в спальню родителей, и увидел отца, лежащего на диване, холодного и застывшего.

— Я собираюсь вытащить тебя отсюда, — сказал он, беря ее за талию, — Это может повредить ногу, но я боюсь, по-другому не получиться.

— Моя нога уже повреждена, — смело улыбнулась она, — Я просто хочу побыстрее выйти отсюда.

Энтони коротко кивнул ей, и, обняв за талию, начал тянуть.

— Как с тобой? — его сердце застывало, каждый раз, когда он видел, как она вздрагивает от боли.

— Прекрасно, — ответила она, задыхаясь, но он подумал, что она просто храбриться.

— Мне нужно повернуть тебя, — сказал он, увидев, выступающую сломанную деревянную конструкцию.

Будет довольно трудно вытащить ее оттуда. Он не беспокоился о ее платьях — проклятье, он купил бы ей сотню новых платьев, лишь бы она пообещала больше никогда не садиться в экипаж, управлять которым будет не он. Он не мог вынести мысль о том, что может поцарапать даже дюйм ее нежной кожи. Ей и так уже досталось.

— Я постараюсь вытянуть тебя головой вперед, — сказал он, — Ты можешь немного пошевелиться? Приподними руки так, чтобы я мог тебя схватить под руки.

Она кивнула, стиснув зубы, так она болезненно поворачивалась с его помощью дюйм за дюймом, она вытащила руки и протянула их ему.

— Я достал, — ободряюще сказал он, — Сейчас я собираюсь —

— Просто сделай это, — проговорила Кэйт, сквозь стиснутые зубы, — Не надо ничего объяснять.

— Очень хорошо, — ответил он, ногами получше упершись в землю.

На мысленный счет три, он стиснул зубы, и начал тянуть ее наружу. И остановился секундой позже, после того, как раздался душераздирающий крик Кэйт. Если бы он не был убежден в том, что ему осталось жить девять лет, он мог бы поклясться, что такой ее крик отнял у него, по меньшей мере, лет десять.

— С тобой все хорошо? — быстро спросил он.

— Все хорошо, — ответила она, но дышала с трудом, сквозь побелевшие губы, и лицо ее было напряжено от боли.

— Что случилось, — послышался взволнованный голос Эдвина, которая находилась с другой стороны экипажа, и распрягала лошадей, — Я услышала ужасный крик Кэйт.

— Эдвина? — спросила Кэйт, крутя головой во все стороны, и пытаясь увидеть ее. — С тобой все в порядке? — она в нетерпение дернула за рукав Энтони. — Что с Эдвиной? Она травмирована? Ей нужен доктор?

— С Эдвиной все в порядке, — ответил он, — А вот ты нуждаешься в докторе.

— А мистер Бэгвел?

— Как там Бэгвел? — спросил Энтони Эдвину, голос его звучал, сосредоточено, поскольку он окончательно вытаскивал Кэйт из-под обломков.

— Он ударился головой, но с ним вроде все нормально.

— Ничего. Могу ли я чем-нибудь помочь? — послышался рядом взволнованный мужской голос.

У Энтони было такое чувство, что во все виноват больше этот мелкий корги, Ньютон, чем мистер Бэгвел. Но молодой человек управлял экипажем, и Энтони сейчас был не в том настроении, чтобы почувствовать расположение к нему.

— Я дам вам знать, — ответил он кратко, и, повернувшись к Кэйт, сказал: — с Бэгвел все хорошо.

— Я не могу поверить, что сначала совсем забыла справиться о них.

— Я уверен, твоя ошибка прощается из-за обстоятельств, — сказал Энтони, таща ее назад, до тех по пока сам полностью не выбрался из экипажа, и не остался последний рывок, чтобы ее вытащить оттуда.

— Эдвина? Эдвина? — позвала Кэйт, — Ты уверена, что не ранена?

Эдвина просунула лицо в отверстие.

— Со мной все в порядке, — сказала она успокаивающе, — Мистер Бэгвел свалился с экипажа, а я оказалась…

— Стисни зубы, Кэйт, — приказал Энтони.

— Что? Аааааах!

Одним единственным рывком, он вытащил ее наружу, и оба они приземлились на землю, тяжело дыша. Но если Энтони усиленно дышал из-за напряжения, то Кэйт от сильной боли.

— О Боже! — почти завопила Эдвина, — Посмотрите на ее ногу!

Энтони поглядел на Кэйт, и почувствовал, как желудок судорожно опустился.

Одна из ее ног была изогнута и искривлена так, что становилось очевидным, что она сломана. Энтони судорожно сглотнул, стараясь не выглядеть чересчур взволнованным. Он много слышал о людях, которые потерял ноги или руки из-за инфекции и плохого медицинского обслуживания.

— Что с моей ногой? — спросила Кэйт, — Она повреждена, но… О, Боже!

— Лучше не смотри, — сказал Энтони, пробуя повернуть ее лицо в другом направлении.

Ее дыхание, частое до этого из-за попытки справиться с болью, стало паническим и беспорядочным.

— О, мой Бог! — она задыхалась, — Она сломана. Я не могла представить себе, что она сломана, пока не увидела.

— Не смотри, — приказал Энтони.

— О, Боже. О, Боже.

— Кэйт, — наклонилась над ней Эдвина, обеспокоенная ее голосом, — С тобой все в порядке?

— Посмотри на мою ногу! — почти завопила Кэйт, — Она выглядит в порядке?

— Я говорила о твоем лице. Оно зеленое.

Но Кэйт ничего не ответила. Она часто задышала. И затем, перед Энтони, Эдвиной, мистером Бэгвелом, и Ньютоном, которые глядели нее во все глаза, она провалилась в глубокий обморок.

Тремя часами позже, Кэйт была устроена в своей кровати, ей, конечно, не было удобно, но, по крайней мере, не было так больно, благодаря настойке опия, которую буквально влил в ее горло Энтони, через минуту после того, как они оказались дома. Ее нога была надежно закреплена тремя хирургами, которых вызвал Энтони (не потому что они все сказали, что необходимо больше одного человека, чтобы установить кость, а потому что Энтони скрестил руки и неумолимо смотрел на них в упор до тех пор, пока они не замолчали). Врачи оставили несколько предписаний, клятвенно заверяя, что они ускорять срастание кости.

Энтони трясся над ней, как курица-наседка, пристально наблюдая за каждым движением врачей, пока один из них, набравшись смелости, спросил его, когда он получил лицензию от Королевского медицинского колледжа.

Энтони не удивился. После многих увещеваний, когда, наконец, нога Кэйт была надежно установлена, перевязана и наложена шина, ей сказали, что полное выздоровление, она может ожидать лишь через месяц заключения в постели.

— Ожидать через месяц? — простонала она Энтони, как только ушел последний из хирургов. — Как я смогу так долго ждать?

— Ты могла бы занять себя чтением, — предложил он.

Она нетерпеливо выдохнула через нос; ей было трудно дышать сквозь сжатые зубы.

— Я не уверена, что смогу читать, лежа на спине.

Он с трудом сдержал смех.

— Возможно, ты могла бы взяться за рукоделие, — предложил он.

Она пристально посмотрела на него, как будто перспектива заняться рукоделием заставила ее почувствовать себя лучше.

Он осторожно присел на край кровати, и погладил ее по руке.

— Я составлю тебе компанию, — сказал он с ободряющей улыбкой, — Я уже решил, что сокращу время, которое я провожу в клубе.

Кэйт устало вздохнула. Она устала, ее нервы были расшатаны болью, и она с трудом посмотрела на мужа. Она повернула руку так, чтобы пальцы их рук переплелись.

— Я люблю тебя, ты знаешь, — мягко сказала она.

Он сжал ее руку и кивнул, теплота его глаз ответила на ее высказывание больше, чем могли бы любые сказанные слова.

— Ты сказал мне, что мы не должны влюбляться, — произнесла Кэйт.

— Я был задницей.

Она не спорила; изгиб его губ сказал ей, что он заметил отсутствие ее обычного противоречия.

После небольшой паузы, она заговорила вновь:

— Ты говорил странные вещи в парке.

Рука Энтони осталась в ее руке, но сам он невольно подался немного назад.

— Я не знаю, что ты под этим подразумеваешь, — ответил он.

— Я думаю, все же ты знаешь, — тихо сказала она.

Энтони закрыл глаза, и встал, его пальцы тянулись к ее руке, пока хватка не ослабла, и их руки разошлись. Так много лет он был осторожен и держал свои странные убеждения в себе. Это казалось наилучшим вариантом. Люди либо поверили бы ему и беспокоились о нем, или не поверили бы и подумали, что он сумасшедший. Ни то, ни другое ему не подходило.

Но теперь в один критический момент, он все выболтал своей жене. Он даже точно не помнил, что сказал ей. Но этого было достаточно, чтобы проснулось ее любопытство. А Кэйт была не из тех, кто отступает. Он мог попробовать отговориться от нее, но, в конце концов, она получит всю информацию из него. Не было более упрямой женщины, чем его жена.

Он подошел к окну и прислонился к подоконнику, безучастно глядя в окно, будто он мог видеть городской пейзаж сквозь тяжелые красные шторы.

— Есть кое-что, что ты должна знать обо мне, — прошептал он.

Она не сказала ничего, но он знал, что она внимательно слушает его. Возможно, он услышал, как она изменяет свое положение в кровати, возможно, это было возникшее напряжение в воздухе. Но, так или иначе, он знал, что она его слушает.

Он повернулся к ней. Ему было гораздо проще обращаться к занавескам, но она заслуживает нормального разговора. Она сидела в кровати, ее нога лежала на подушках, а ее широко открытые глаза заполнились смесью любопытства и беспокойства.

— Я не знаю, как объяснить тебе, что это и без того, звучит довольно смешно, — сказал он.

— Иногда самый легкий способ, просто сказать это, — пробормотала она.

Она погладила место на кровати рядом с собой.

— Ты не хочешь сесть рядом со мной?

Он покачал головой. Ее близость, лишь затруднит разговор.

— Что-то случилось со мной, когда мой отец умер, — медленно начал он.

— Ваши отношения были очень близки, не так ли?

Он кивнул.

— Ближе его у меня никого не было, пока я не встретил тебя.

Ее глаза заблестели.

— Что же случилось?

— Это было очень неожиданно, — сказал он.

Его голос был спокоен, будто он пересказывал прочитанные новости в газете, а не самый тревожный случай в его жизни.

— Пчела, я же говорил тебе.

Она кивнула.

— Мог ли кто-нибудь подумать, что пчела способна убить человека? — произнес Энтони, с саркастическим смехом. — Это могло выглядеть достаточно забавно, если бы не так трагически.

Она ничего не говорила, только смотрела на него с теплотой и симпатией, болезненно отзывающимися в его сердце.

— Я остался с ним один на один в течение всей ночи, — сказал он, слегка поворачиваясь так, чтобы она не могла увидеть его глаз. — Он был, конечно, уже мертв, но мне нужно было немного времени. Я лишь молча сидел рядом с ним, и смотрел в его лицо, — короткий сердитый смех сорвался с его губ, — Боже, каким же дураком я был, я ожидал, что он в любой момент откроет глаза и поднимется.

— Я не думаю, что это было глупо, — мягко сказала Кэйт, — Я тоже видела смерть. Трудно осознать, что человек уже ушел от нас, когда он выглядит нормально.

— Не знаю, когда это случилось, — проговорил Энтони, — Но уже к утру, я был полностью уверен.

— То, что он умер? — спросила она.

— Нет, — грубо ответил он, — То, что я тоже умру.

Он ждал от нее комментариев, воплей, чего-нибудь, но она просто сидела, уставившись на него, без заметного изменения выражения на лице, пока он не сказал:

— Я не такой великий человек, каким был мой отец.

— Он бы не согласился с твоим утверждением, — спокойно сказала она.

— Хорошо, но его нет здесь, чтобы он мог не согласиться, не так ли?

Снова она промолчала. Он молча проклинал все на свете, и прижал пальцы к вискам. У него заболела голова. Он почувствовал головокружение, и осознал, что не может вспомнить, когда последний раз ел.

— Это мое мнение, — произнес он низким голосом, — Ты не знала его.

Он облокотился на стену, и издал утомленный вздох.

— Позволь мне всего лишь сказать тебе кое-что. Не говори, не прерывай, и не суди раньше времени. Это достаточно сложно сделать. Ты сделаешь это ради меня?

Она кивнула.

Энтони глубоко вздохнул.

— Мой отец был самым великим человеком, из всех кого я знал. И дня не проходит, когда я понимаю, что не дотягиваю до него. Я лишь знаю, что он был всем для меня, я стремился походить на него. Я никогда не смогу быть таким же, как он. Но если бы я мог хоть немного походить на него, я был бы полностью удовлетворен самим собой. Это все, чего когда-либо я хотел, и к чему стремился. Всего лишь немного походить на него.

Он посмотрел на Кэйт. Он не был уверен почему. Может быть для заверения; может быть, чтобы увидеть у нее на лице симпатию. А может просто, чтобы увидеть ее лицо.

— Эта была единственная вещь, которую я знал и понимал, — прошептал он, ища в себе храбрость, чтобы смотреть ей в глаза. — Я никогда не смог бы его превзойти. Даже спустя годы.

— Ты пытаешься рассказать мне? — прошептала она.

Он беспомощно пожал плечами.

— Я знаю, что все это не имеет смысла. Я понимаю, что я не могу дать нормального рационального объяснения. Но, начиная с той ночи, которую я провел у постели отца, я осознал, что не смогу прожить больше, чем он.

— Понимаю, — сказала она спокойно.

— Ты?

И затем будто прорвалась дамба, и полились слова. Все вылилось из него наружу — почему он отказался жениться по любви; зависть, которую он почувствовал, когда она сражалась со своими демонами и победила их.

Он видел, как она поднесла одну из ее рук ко рту, и прикусила немного кончик большого пальца. Он видел это уже раньше, и понял — она так делает всегда, когда встревожена, или глубоко задумалась.

— Сколько лет было твоему отцу, когда он умер? — спросила она.

— Тридцать восемь.

— Сколько тебе сейчас?

Он с любопытством уставился на нее; она знала его возраст. Но он все равно сказал:

— Двадцать девять.

— Итак, по твоей оценке, нам с тобой осталось всего лишь девять лет.

— Самое большее.

— И ты искренне убежден в этом.

Он кивнул.

Она сжала губы, и выдохнула через нос. Затем через некоторое время, которое он почувствовал, как бесконечную тишину, она, прямо посмотрев на него ясными глазами, сказала:

— Ты ошибаешься.

Было достаточно странно почувствовать в тоне ее голоса глубокое убеждение в этом.

Энтони даже почувствовал, что невольно улыбается.

— Ты думаешь, я не знаю, как смехотворно все это звучит?

— Я вообще не считаю, что это звучит смехотворно. Это выглядит совсем, как нормальная реакция, особенно, учитывая насколько сильно, ты обожал и боготворил своего отца, — она задумчиво пожала плечами и склонила голову набок, — Но, при этом, ты все равно ошибаешься.

Энтони не сказал ничего.

— Смерть твоего отца была несчастным случаем, — сказала Кэйт, — Просто несчастный случай. Ужасный удар судьбы, который никто не смог бы предвидеть.

Энтони фаталистически пожал плечами.

— Я, возможно, пойду по его пути.

— Ох, ради любви к …, — Кэйт прикусила язык за секунду, прежде чем богохульство сорвалось с него. — Энтони, если подумать, я могу умереть завтра. Я могла умереть сегодня, когда тот экипаж перевернулся.

Он побледнел. — Никогда, не напоминай мне об этом.

— Моя мать умерла в моем возрасте, — резко напомнила ему Кэйт, — Ты когда-нибудь думал об этом? В соответствии с твоими законами, я должна умереть к моему следующему дню рождения.

— Не будь…, —

— Глупой? — закончила она за него.

Тишина стояла в течение минуты, а то и двух.

Наконец, Энтони прошептал: — Я не знаю, смогу ли я прекратить все это.

— Ты не должен пытаться прекратить это, — сказала Кэйт, она прикусила губу, и положила руку на пустое место рядом с собой. — Ты не мог бы присесть сюда, чтобы я могла держать тебя за руку.

Энтони ответил незамедлительно; он присел и взял ее за руку. Тепло ее тела затопляло его, просачивалось внутрь его тела, и ласкало душу.

В тот момент, он понял, что это больше, чем просто любовь. Это женщина заставляла его чувствовать себя лучшим человеком. Он и прежде был довольно хорошим, сильным и добрым человеком, но рядом с ней, он становился гораздо больше. И вместе они могли добиться чего угодно.

Это почти заставило его подумать, что сорок лет, это не такая уж невозможная мечта.

— Ты не должен пытаться прекратить это, — снова повторила она, — Честно говоря, я не вижу другого способа пройти через это, пока тебе не исполнится тридцать девять. Но сейчас, ты можешь, — она сжала его руку, и Энтони почувствовал себя гораздо сильнее и увереннее, чем прежде, — отказаться от уверенности в том, что это может управлять твоей жизнью.

— Я осознал это сегодня утром, — прошептал он, — Когда понял, что должен сказать тебе, как я люблю тебя. Но, так или иначе — теперь я знаю это.

Она кивнула, и он увидел, что ее глаза полны слез.

— Ты должен жить каждый час своей жизни так, как будто он последний, — сказала она, — И каждый день свой жизни жить так, как будто ты бессмертен. Когда мой отец заболел, он так много сожалел. Было так много вещей, которые он не сделал, сказал он мне тогда. Он всегда предполагал, что у него будет больше времени. Это то, что я поняла, и давно несла с собой. С какой стати, ты думаешь, я решила попытаться научиться играть на флейте в таком позднем возрасте? Все говорили мне, что я слишком стара для этого, что мне надо было начинать учиться в детстве. Это действительно так. Я никогда не стану очень хорошо играть на флейте. Но я могу наслаждаться этим непосредственно для себя. И я должна знать, что, по крайней мере, я попробовала сделать это.

Энтони улыбнулся. Она ужасно играла на флейте. Даже Ньютон не переносил ее игры, и убегал подальше.

— Но противоположное мнение так же верно, — мягко добавила Кэйт, — Ты не можешь избегать вызовов судьбы, или избегать любви, только потому, что ты думаешь, что ты не сможешь закончить свои начинания. В конце концов, ты сильно пожалеешь о том, что хотя бы просто не попробовал, как пожалел об этом мой отец.

— Я не хотел любить тебя, — тихо прошептал Энтони, — Это была та вещь, которую я боялся больше всего. Я вырос, довольно убежденным в моих странных взглядах. Фактически, довольно удобных. Но любовь, — он задыхался, голос его дрожал и казался немужественным, что делало его сильно уязвимым.

Но он не волновался об этом, перед ним была его Кэйт. Не имело значения, что она услышит его опасения, ведь она любила его независимо оттого, каким он был. Это заставляло его чувствовать себя возвышенно.

— Я видел настоящую любовь, — продолжал он, — Я не относился к циникам нашего, погрязшего в пороках, общества. Я знал, что такая любовь существует. Моя мать …мой отец, — он остановился, чтобы выровнять дыхание.

Этот разговор, казался, самой трудной вещь, которую он когда-либо делал. И все же он знал, что слова должны быть произнесены. Он знал, независимо оттого, как трудно было их произносить.

— Я был уверен, что это единственная вещь, которая сделает мое знание — я не знаю, как назвать это — мое знание о моей смерти…, — он взъерошил волосы, с трудом подбирая слова.

— Любовь была единственной вещью, которая могла сделать знание о моей скорой смерти невыносимым. Как я мог спокойно любить кого-нибудь, зная, что это все обреченно?

— Но это не обреченно, — произнесла Кэйт, сжимая его руку.

— Я знаю. Я влюбился в тебя, и теперь, я знаю это. Даже если я прав, и мне судьбой предопределено прожить столько, сколько прожил мой отец, я не обречен, — он наклонился вперед, и коснулся легким поцелуем ее губ.

— У меня есть ты, — прошептал он, — И я не собираюсь тратить впустую мою жизнь, когда мы вместе.

Губы Кэйт сложились в улыбку: — И что же это означает?

— Это значит, что любовь не должна опасаться, что все скоро закончиться. Любовь к человеку, который заполняет твое сердце, который делает тебя лучшим человеком, чем ты когда-либо мечтал стать. Это видно в глазах твоей жены, и знании, которое наполняет всего тебя, что она — лучший человек, которого ты когда-либо знал.

— Ох, Энтони, — прошептала Кэйт, слезы потекли по ее лицу. — Такое же чувство я испытываю к тебе.

— Когда я подумал, что ты могла умереть —

— Не произноси это, — она задыхалась, — Ты не должен переживать это вновь.

— Нет, — ответил он, — Я скажу. Я должен сказать тебе. Это был первый раз, за все эти годы ожидания смерти — когда мне по-настоящему захотелось умереть. Поскольку ты ушла…не было ничего, что могло бы заставить меня продолжать жить. Я не знаю, как моя мать пережила это.

— У нее были свои дети, — сказала Кэйт, — Она не могла оставить вас.

— Я знаю, — прошептал он, — Но боль, которую она вынесла…

— Я думаю, человеческое сердце, на самом деле, гораздо сильнее, чем мы себе можем представить.

Энтони уставился на нее, и долго не отводил своих глаз от ее лица, пока не почувствовал, что они с Кэйт две половинки одного целого.

Тогда он одной рукой притянул ее к себе, и наклонился поцеловать ее. Его губы нежно прижались к ее губам, предлагая всю любовь, преданность, почтение, которое он испытывал к ней.

— Я люблю тебя, Кэйт, — прошептал он, не отрываясь от ее губ. — Я очень люблю тебя.

Она кивнула, неспособная произнести не звука.

— И прямо сейчас, я хочу…я хочу…

И затем случилась очень странная вещь. Смех буквально пузырился в нем, прорывался из него. Он почувствовал чистую радость момента, и это все что он мог сделать, чтобы не схватить в охапку Кэйт и не подбросить ее в воздух.

— Энтони? — спросила она, немного смущенная и удивленная.

— Ты знаешь, что еще означает любовь? — спросил он, кладя руки с обеих сторон ее тела, и смотря на нее сверху вниз.

Она покачала головой.

— Я боюсь даже предположить.

— Это означает, — проворчал он, — Что я нахожу твою сломанную ногу проклятой помехой.

— И наполовину не так сильно, как я, милорд, — сказала она, бросая жалобный взгляд на свою ногу, с наложенной на ней шиной.

Энтони нахмурился.

— Никаких энергичных упражнений в течение двух месяцев, а?

— Самое меньшее, — вздохнула она.

Он улыбнулся, в этот момент он выглядел, как самый настоящий повеса, как когда-то обвинила она его.

— Ясно, — пробормотал он, — Я должен буду действовать с тобой очень, очень нежно.

— Сегодня вечером?! — хрипло прокаркала она.

Он покачал головой.

— Вряд ли я доживу до вечера.

Кэйт захихикала. Она ничего не могла поделать. Она любила этого мужчину, а он любил ее. И знает он это или нет, но она собирается прожить с ним очень долгую и счастливую жизнь. Этого достаточно, чтобы девушка — даже со сломанной ногой — сделалась по-настоящему легкомысленной.

— Ты смеешься надо мной? — он выгнул бровь, и затем улегся рядом с ней.

— Я и не мечтаю об этом.

— Хорошо. Поскольку у меня есть очень много важных вещей, который я должен сообщить тебе.

— Правда?

Он серьезно кивнул.

— Я сейчас не могу показать тебе, как сильно я люблю тебя, но я могу рассказать тебе.

— Мне никогда не надоест слушать это, — пробормотала она.

— Очень хорошо. Как я уже сказал тебе, я собираюсь рассказать тебе, как мне очень хочется показать тебе мою любовь.

— Энтони! — пискнула она.

— Я думаю, я начал бы с твоей мочки уха, — размышлял он, — Да, определенно, с нее.

— Я бы поцеловал бы ее, затем бы погрыз, как конфету, а затем…

Кэйт задыхалась. И испытывала смущение. И влюблялась в него снова и снова.

И когда он шептал ей любовные пустячки в ухо, она почувствовала странное ощущение, будто ей привиделась ее будущая жизнь. Каждый прожитый день был богаче и полнее предыдущего, и каждый день она в него влюблялась, влюблялась, влюблялась…

Возможно, ли влюбляться в одного и того же человека каждый день подряд?

Кэйт вздохнула, устраиваясь на подушках, и позволяя его распутным словам омывать ее теплой волной.

Ей-Богу, она собиралась попробовать…

Эпилог

Лорд Бриджертон праздновал свой день рождения — Ваш автор верит, что это был его тридцать девятый день рождения — в кругу своей семьи.

Хотя Ваш автор не был приглашен, тем не менее, детали празднества, как всегда, достигли внимательных ушей Вашего автора, и это звучало, как самая забавная вечеринка.

День начался с небольшого концерта: лорд Бриджертон на трубе, а леди Бриджертон на флейте. Миссис Бэгвел (сестра леди Бриджертон) предложила аккомпанировать на пианино, но от ее предложения, очевидно, отказались.

Как сказала вдова-виконтесса, мать нынешнего виконта, более несогласованного и диссонирующего, никогда еще не было слышно. И как нам сказали, в конце концов, молодой Майлс Бриджертон, не выдержав, встал на свой стул, умоляя родителей остановиться. Нам также сообщили, что никто не ругал мальчика за грубость, а лишь раздались вздохи облегчения, когда лорд и леди Бриджертон отложили свои инструменты.

Светская хроника Леди Уислдаун, 17 сентября 1823

У нее точно есть шпион в нашей семье, — раздражительно покачивая головой, сказал Энтони Кэйт.

Кэйт весело рассмеялась. Она расчесывала волосы, перед тем, как лечь спать.

— Она не знала, что твой день был рождения сегодня, а не вчера.

— Это не меняет дело, — проворчал он, — Все равно она должна иметь шпиона в нашей семье. Не может быть никакого другого объяснения.

— Она почти всегда и во всем права, — Кэйт не могла не сделать замечание, — Я должна сказать тебе, что я всегда восхищалась этой женщиной.

— Мы давно должны быть в постели, — запротестовал Энтони.

— Мы ужасно играли, — вздохнула Кэйт, расчесывая волосы щеткой, — Мы всегда ужасно играем, но, по крайней мере, мы пытаемся.

Энтони обнял сзади свою жену, и положил подбородок ей на макушку. Не было большего успокоения для него, чем просто держать ее в своих объятиях. Он не понимал, как живут другие мужчины, не имея любимой женщины.

— Сейчас почти полночь, — пробормотала Кэйт, — Твой день рождения закончился.

Энтони кивнул. Тридцать девять. Он никогда не думал, что увидит этот день. Нет, это неправда. Начиная с того момента, когда он впустил Кэйт в свое сердце, его страхи медленно таяли. Но, тем не менее, хорошо дожить до тридцати девяти лет. Освобождение. Он потратил большую часть дня в своем кабинете, стоя перед портретом своего отца, и разговаривая с ним.

Он рассказал о трех своих детях, о браках своих родных братьев и сестер, и об их детях. Он рассказал ему о своей матери, как она недавно принялась рисовать маслом, и получается у нее очень неплохо. Он рассказал ему о Кэйт, как она освободила его душу, и как он безумно ее любит. Это было то, понял Энтони, что его отец всегда хотел для него.

Часы на каминной полке начали звенеть, и ни Энтони, ни Кэйт не говорили не слово, пока не прозвенело двенадцать раз.

— Вот оно, — прошептала Кэйт.

Он кивнул. — Давай ложится спать.

Она отодвинулась, и он увидел, что она улыбается.

— Вот значит, как ты хочешь отпраздновать?

Он взял ее руку и поднес к губам.

— Я не могу придумать лучшего способа. Может, ты сама предложишь?

Кэйт покачала головой, и, рассмеявшись, подбежала к кровати.

— Ты прочитал, что еще она написала в своей колонке?

— Эта леди Уислдаун?

Кэйт кивнула.

Энтони обнял жену за талию и посмотрел в ее лицо.

— Это было о нас?

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда, я не волнуюсь.

— Это было о Колине.

Энтони вздохнул.

— Кажется, последнее время, она чересчур много пишет о Колине.

— Возможно, она имеет на него виды, — предположила Кэйт.

— Леди Уислдаун? — он закатил глаза, — Эта старая склочница?

— И вовсе она не старая.

Энтони насмешливо фыркнул.

— Она морщинистая старая карга, и ты знаешь это.

— Нет, не знаю, — сказала Кэйт, неожиданно вырвавшись из его объятий, и залезшая под одеяло. — Я думаю, она, на самом деле, молодая.

— А я думаю, — объявил Энтони, — Что больше не собираюсь говорить об леди Уислдаун.

Кэйт улыбнулась. — Правда?

Он скользнул под одеяло рядом с ней, и провел пальцами по ее обнаженному бедру.

— У меня есть, гораздо более интересные вещи, которыми можно заняться.

— У тебя есть?

— Намного, — его губы нашли ее ушко, — Намного, намного, намного лучше.

В маленькой, элегантно обставленной комнате, не так далеко от Бриджертон-хаус, женщина — потерявшая первый румянец молодости, но, конечно, не морщинистая и не старая — сидевшая за письменным столом с пером и чернильницей, положила перед собой чистый лист бумаги.

Склонив голову, и водя пером по бумаге, она вывела:

Светская хроника Леди Уислдаун, 19 сентября 1823

Ах, дорогой читатель, внимание Вашего автора было привлечено …