По примеру Рима такие же патрули стали формировать и в других городах Италии.
Проводив презрительными взглядами охранников общественного порядка, офицеры претория задумались, что же делать дальше. Макрон предложил пойти к нему на квартиру и сыграть пару партий в кости. Все с энтузиазмом приняли это приглашение, однако Сеян отказался. Он чувствовал себя довольно утомленным, поскольку отвык уже от подобного времяпрепровождения. К тому же, интуиция подсказывала ему, что Ливия скоро опять что-нибудь придумает, и он никак не хотел прогневить императрицу, заставив ее ждать.
Попрощавшись с друзьями, Сеян направился домой; дом этот оставил ему недавно скончавшийся отец, разбогатевший в последние годы жизни благодаря покровительству влиятельного сенатора из рода Элиев. Именно его имя — в знак благодарности и по принятому обычаю — носил теперь Сеян. По отцу он назывался бы Сей Страбон — тьфу, какая плебейщина!
Интуиция не подвела Сеяна: на пороге комнаты появился старый Гедеон.
— Господин, — прошамкал он, — там какой-то человек принес тебе письмо.
— Пусть войдет, — коротко бросил Сеян, поворачиваясь и резким движением отбрасывая волосы со лба.
Вошел молодой парень в греческой хламиде. Он чуть поклонился, приветствуя хозяина дома, и протянул руку с восковыми табличками, скрепленными печатью.
Сеян узнал одного из вольноотпущенников Линю, пользовавшегося полным доверием императрицы.
— Ответ нужен? — спросил он.
— Нет, господин, — покачал головой грек.
— Хорошо, можешь идти.
Парень еще раз поклонился и исчез. Гедеон последовал за ним, шаркая ногами.
Сеян осмотрел таблички. Печать на них не была ни цезарской, ни личной печатью Ливии, которой она скрепляла свою частную корреспонденцию. На воске красовался оттиск головы Юпитера — Сеян знал, что этим перстнем императрица помечает лишь повседневные документы, касавшиеся мелких финансовых сделок.
Сеян задумчиво хмыкнул. Это могло означать одно из двух — или в письме действительно нет ничего важного, и — попади вдруг в чужие руки — оно не могло бы никак скомпрометировать ни отправителя, ни адресата, или же наоборот — тут какие-то особые сведения явно незаконного характера. В таком случае — если бы послание попало на глаза нежелательным людям, хитрая старуха могла бы с легкостью от всего отпереться: ничего я не писала, да ведь перстень мог стянуть кто угодно — любой раб, любой случайный посетитель. Он же валяется на виду и все об этом знают.
«Скорее — второе, — подумал Сеян. — Вряд ли бы она стала справляться о моем здоровье посреди ночи. А если так — меня ждет интересная работа».
Он сломал печать и раскрыл таблички. Потом придвинул светильник и погрузился в чтение.
«Приветствую тебя, мой верный Элий, — писала Ливия своим каллиграфическим почерком. — Надеюсь, ты хорошо отдохнул за эти дни и готов теперь к новым свершениям. Я же знаю, с какой страстью ты отдаешься нашему делу и очень ценю твое рвение. Хочу повторить еще раз — награда тебя не минует и будет она действительно достойной твоих заслуг».
«Хорошее начало, — удовлетворенно хмыкнул Сеян. — Но если она уже дважды вспоминает о награде, значит, от меня потребуется что-то особенное. Ладно, нам не привыкать».
Он читал дальше.
"Как ты понимаешь, положение наше сейчас довольно сложное, хотя далеко не катастрофическое. Очень жаль, что нам не удалось удержать Германика в неведении относительно Постума. Старый негодяй-сенатор сорвал наши планы.
Да, теперь я могу назвать тебе его имя, которое до сих пор держала в тайне. Это Гней Сентий Сатурнин, ты его, конечно, знаешь. Он просто ненавидит меня и, должна признаться, не без повода. Но об этом в другой раз.
Итак, давай проанализируем наше положение на сегодняшний день. Германик или уверен совершенно (уж я знаю, как умеет убеждать старая лиса Сатурнин), или склонен подозревать, что с Агриппой поступили несправедливо, лишив его законного права на наследство. Что он предпримет?
Мы уже знаем, что он предпринял. Он написал Августу письмо, где со свойственной моему внуку прямотой потребовал провести дополнительное расследование и наказать виновных. Привел также несколько доказательств — несомненно, полученных от Сатурнина — что бедняга Постум стал жертвой низкой интриги.
Что ж, интрига, конечно, была, но называть ее низкой я бы не стала — интересы государства прежде всего.
Далее, что станет делать Август? Он очень любит и ценит Германика, и слова моего внука обязательно посеяли бы в его сердце сомнения, если бы... если бы не ты, милый Элий. К счастью, тебе удалось перехватить опасное письмо.
Однако нет никакой гарантии, что Германик не напишет снова или что он не отправил одновременно двух курьеров, а ты об этом не знал — я же понимаю, ты тоже не всесилен.
Короче, мы должны считаться с вероятностью, что цезарь захочет пересмотреть свое завещание, и вернуть Постуму его права. А это оставит не у дел моего сына Тиберия. Подумать только, сколько я уже сделала для того, чтобы обеспечить его властью, и сколько еще готова сделать, и вдруг может оказаться, что это все напрасно! Мы не можем этого допустить.
Что ж, признаюсь, у меня есть уже один план, который я собираюсь осуществить в ближайшее время. Это очень эффективный, хотя и рискованный ход, но я верю, что боги помогут мне — ведь я действую в высших интересах Рима".
«Старая лицемерка, — подумал Сеян с неудовольствием. — Уж не кривлялась бы. Хотя... кто его знает? Может, она действительно видит дальше, чем я и другие? Цель оправдывает средства — вот девиз, которым всегда руководствовалась Ливия, и надо признать, что Августу в государственных делах было бы туго без помощи мудрой и предусмотрительной жены. Правда, ей пришлось отправить на тот свет нескольких потомков цезаря, но это уже детали».
Он снова вернулся к письму.
"Августа я беру на себя. Он еще достаточно верит мне, чтобы прислушиваться к моим словам больше, нежели к словам кого-то другого.
Германика нам обязательно надо удержать вдали от Рима — нельзя допустить, чтобы он сейчас появился в столице. Мой человек при штабе Рейнской армии уже получил соответствующие распоряжения и сделает все, чтобы у командующего прибавилось забот на месте и он не помышлял бы ни о каких поездках в Италию.
Немного беспокоит меня тот трибун, который помешал тебе разделаться с Кассием Хереей, но будем надеяться, что при нем не было больше никаких писем, а устному свидетельству какого-то вояки вряд ли кто поверит.
А вот кто действительно представляет для нас опасность, так это Гней Сентий Сатурнин. Я уверена, что он понимает важность момента и готов рискнуть всем в нашей игре.
Теперь читай внимательно, дорогой Элий, потому что тут начинается твое задание.
Как мне стало известно, Сатурнин собирается встретиться с цезарем и сопровождать его в поездке до Неаполя — ты знаешь, что Август отправится провожать моего сына Тиберия, который отбывает в Далмацию, чтобы принять командование Данувийскими легионами. И я очень боюсь этой их встречи — Сатурнин, поддержанный Фабием Максимом, Гатерием и некоторыми другими почтенными сенаторами, наверняка попытается воздействовать на цезаря, и на этот раз может достичь успеха. Ведь Август в последнее время стал часто размышлять о Постуме — я отлично умею отгадывать мысли мужа и ясно вижу это. И если вдруг цезарь получит сейчас какие-то, пусть даже сомнительные, доказательства того, что с его внуком обошлись несправедливо, он не устоит. И Сатурнин способен сыграть в этом ключевую роль.
Так вот, мне донесли, что хитрый сенатор — готовясь к решающему бою, хочет на всякий случай обезопасить свое семейство. О, это весьма предусмотрительный человек! В гавани Остии уже ждет корабль, который возьмет на борт его супругу — благочестивую Лепиду и внучку — красотку Корнелию, чтобы отвезти их в безопасное место. Я предполагаю, что это будет Африка — у Сатурнина есть вилла возле Карфагена.
Так вот, мой верный Элий, они не должны доплыть туда. Желательно, чтобы они и до Остии не добрались. Ты похитишь их — как это сделать — решай сам, и спрячешь в надежном месте. Таким образом мы получим мощное оружие против Сатурнина и попросту парализуем его".
«Ого! — подумал Сеян с невольным испугом. — Похитить семью сенатора? Это вам уже не нападение на какого-то трибуна».
Он указательными пальцами потер уставшие веки, снял нагар со светильника и вернулся к письму:
"Естественно, — продолжала Ливия, — ни я, ни даже ты не станем никому признаваться в этом поступке. Старый хитрец сам поймет, что к чему. И сообразит, что жизнь самых близких ему людей в наших руках. Таким образом мы заткнем ему рот, а то и заставим помогать нам. Он, конечно, человек старой закалки, принципиальный и все такое, но вряд ли устоит, если узнает, что его драгоценной внучке угрожает бесчестье или смерть.
Так что, действуй, Элий. Не мне тебя учить, как это делается, посоветую только, чтобы все выглядело, как нападение разбойников. Тогда никто не будет подозревать политических противников сенатора, а это важно. Ведь шум поднимется очень большой, будет гнев и возмущение сената и народа. Не нужно, чтобы мое незапятнанное имя каким-то образом связывали с этой историей, и я верю, что ты сумеешь все провести как надо.
Итак, не теряй времени — семья Сатурнина может отправиться в путь в любую минуту.
Удачи тебе, мой дорогой Элий. Помни о награде. Да хранят тебя боги.
Ливия".
Закончив читать, Сеян глубоко задумался.
Да, хитрую комбинацию изобрела коварная старуха. Так она действительно сможет нейтрализовать Сатурнина и овладеть ситуацией. Правда, она почти ничем не рискует, а вот Сеяну — если он попадется — грозят большие неприятности. Похищение семьи сенатора — да тут прямая дорога на Гемонии и в Тибр. И Ливия ведь ясно намекнула, что не пошевелит и пальцем, чтобы спасти его — незапятнанное имя дороже.
Однако если план удастся осуществить — а особых трудностей технического характера тут не предвидится, то императрица наверняка одержит победу в борьбе с оппозицией, Постум сгниет на своем острове, Германика поставленный в безвыходное положение Сатурнин убедит в ошибочности своих подозрений (не будет же он, в самом деле, рисковать честью и жизнью семьи ради тонкостей престолонаследия), Тиберий останется единственным преемником цезаря и после его смерти получит верховную власть, а Элий Сеян, несомненно, получит обещанную награду. Ради этого стоило постараться.
Кроме того, было еще одно. Эта Корнелия, внучка Сатурнина... Перед глазами Сеяна появилось юное личико девушки, вздрогнули густые ресницы, шевельнулись алые губы...
Он давно уже обратил внимание на эту красотку. Нет, Сеян не любил ее — он никого не любил, кроме себя, но она ему очень нравилась. Да и чего еще надо — красивая, молодая, сексуальная. А главное — патрицианка из знатнейшего римского рода. Когда Ливия сдержит свое обещание и возвысит его до какой-нибудь важной должности, он получит власть и деньги. Но не получит одного — благородного происхождения.
А если он женится на такой вот Корнелии, то сразу перейдет в разряд аристократов. Вдобавок, если Сатурнин проиграет схватку с Ливией, он навсегда сойдет со сцены — то ли в Царство теней, то ли в провинциальную глушь. И тогда Элий Сеян, всадник из Вольсиний, станет главой древнего рода Сентиев. Отличная перспектива! Дело за малым — жениться на девчонке.
Сеян довольно улыбнулся. Ну, уж если она сейчас попадет ему в руки, то он как-нибудь решит эту проблему. Ведь он в течение какого-то времени будет ее полновластным господином, хозяином ее чести, жизни и смерти. Что ж, не захочет добровольно — он возьмет ее силой. И куда ей потом деваться — опозоренной внучке опального сенатора?
Для Корнелии останется только один выход — стать женой Элия Сеяна.
«И не такой уж это плохой вариант, — самодовольно подумал Сеян, поглаживая свои черные волосы. — Красив, умен, буду богат, получу власть. Много ли таких женихов в Риме?»
Приятные мысли как старое вино согревали его душу. Однако помечтать можно потом. Сейчас надо действовать.
Сеян задумался. Так, лучше всего будет перехватить их по дороге из Остии в Рим. Там частенько пошаливают разбойники, несмотря на меры, предпринимаемые преторами, и еще одно нападение на мирных путников никого не удивит.
Сколько ему понадобится людей? Ведь наверняка Сатурнин даст своей семье приличную охрану...
— Гедеон! — крикнул Сеян, поворачиваясь к двери.
Послышались шаркающие шаги и появился старый слуга.
— Подожди.
Сеян взял восковые таблички и быстро написал:
"Возьми десять своих парней и ждите меня у Остийских ворот. Найми лошадей. Пусть кто-то из вас сбегает к дому сенатора Сатурнина на Палатине и осторожно выведает, уехала ли уже его семья. Потом сообщит мне. "
— Вот, возьми, — сказал Сеян, подавая письмо Гедеону. — Кто там у нас самый шустрый, пусть отнесет это в трактир «Мул и лисица» на Заречье. Там он найдет человека по имени Эвдем. Все понятно?
— Да, господин, — прошамкал Гедеон. — Сейчас сделаю.
Он вышел.
Эвдем был ближайшим помощником и верным слугой Сеяна, безгранично преданным ему. Да и было за что — как-то Сеян со своими преторианцами поймал его — бандита с большой дороги — на месте преступления, но не распял на кресте, на что имел полное право, а сохранил жизнь и предложил служить ему.
Эвдем с радостью согласился и пока еще не подводил хозяина. Он был неглуп, осторожен, хитер, в меру жаден и в меру честен. Ему неплохо жилось под покровительством Сеяна — риска меньше, а заработки больше. Лишенный моральных принципов, он охотно брался за всевозможные деликатные поручения и всегда успешно справлялся с работой.
В его распоряжении всегда было значительное число всяких темных личностей — бывших гладиаторов, головорезов и проходимцев — готовых за скромную оплату на любое преступление. Вот таких-то людей и должен был сейчас Эвдем привести к Остийским воротам, чтобы затем они приняли участие в похищении жены и внучки сенатора Сатурнина. Впрочем, Сеян не собирался посвящать их в подробности, а вопросов эти ребята, как правило, не задавали. Вернее, задавали только один: сколько?
Прошло немного времени, и Гедеон сообщил, что прибыл человек с сообщением.
— Впусти! — приказал хозяин.
В комнату вбежал молодой мужчина с небольшой острой бородкой и хитрыми глазами. Одет он был в грязную синюю тунику, подпоясанную веревкой.
— Ну! — резко бросил Сеян.
— Уехали, господин, — выдохнул посланец Эвдема.
— Давно?
— Часа два уже.
— О, проклятие! — выругался Сеян.
"До Остии недалеко, — подумал он с тревогой. — Можем и не догнать. А нападать в море — лишние проблемы. Ладно, надо торопиться. Вдруг успеем. "
— Гедеон, двух лошадей во двор! — крикнул он слуге и повернулся к мужчине с бородкой. — Иди, подожди меня там.
Тот кивнул и вышел.
Сеян быстро оглядел комнату, накинул на плечи темный плащ, прицепил к поясу меч. Ну, вроде все. Да, а письмо Ливии...
Он схватил дощечки и вдруг заметил короткую притеку ниже подписи, на которую ранее не обратил внимания:
«По прочтении уничтожить».
Сеян схватил бронзовый скребок, чтобы стереть текст с воска, но вдруг замер и на секунду задумался.
«Что ж, — решил он в следующий миг, — я, конечно, верю тебе, почтенная Ливия, верю, что награда меня не минует, но ты сама ведь учила, что следует предусматривать всякие возможности, даже самые, на первый взгляд, невероятные. Так что я, пожалуй, подстрахуюсь. Мало ли, как повернется дело».
Он быстро подошел к резному шкафчику у стены, взял с полки кедровую шкатулку с потайным замком, спрятал в нее письмо и снова закрыл шкафчик.
Потом стремительно выбежал из комнаты, на ходу поправляя меч и одергивая плащ.
Глава XV
Рейнский рубеж
Ночь повисла над Рейном, темная, беззвездная, густая германская ночь. Было довольно прохладно, дул ветер, вздымая на реке пенистые волны и раскачивая ветви деревьев. Угрюмо чернел на правом берегу плотный дубовый лес; где-то там, во мраке, таились варвары, алчно поглядывая на земли римских провинций.
В лагере под Могонциаком было тихо и спокойно. Тринадцатый Сдвоенный легион недавно вошел в город; он должен был находиться в резерве во время ожидаемого вскоре вторжения Рейнской армии в Германию, а остальные войска уже выдвинулись на заранее выбранные позиции между Бонной и Конфлуэнтом — там предполагалось нанести основной удар. Туда же было приказано подойти и союзным когортам — батавам и галлам, но пока они еще стояли под Могонциаком, ибо неожиданные события вынудили командующего Рейнской армией передвинуть сроки операции.
Несколько дней назад Германик получил известие, что в Лугдунской Галлии возникли какие-то волнения среди местного населения. Вроде бы были разогнаны и частью перебиты сборщики подати, участились нападения на римских купцов и чиновников.
Легат Первого Италийского легиона, который стоял в Лугдуне, столице провинции, сообщал, что положение довольно серьезное и необходимо принять какие-то меры. А какие именно — он оставлял на усмотрение Германика, который был в этих местах старшим по должности, добавлял только, что в случае необходимости его солдаты готовы силой подавить мятеж.
Но Германику меньше всего нужен был вооруженный конфликт в тылу, в то время; когда он готовился к крупномасштабному походу за Рейн. Поэтому командующий немедленно двинулся в район волнений, чтобы попытаться мирным путем навести порядок и обеспечить себе поддержку галльского населения.
Вот почему передислокация части войск Рейнской армии была приостановлена — Германик хотел сам проследить за всем и обещал вернуться как можно быстрее. Так что, пока на рейнском рубеже воцарилось затишье.
Правда, иллюзий никто не строил — там, за рекой, в густых непролазных лесах и топях скрывались неисчислимые орды злобных и жестоких варваров, которые только и ждали момента, чтобы вцепиться своими окровавленными зубами в тело Римской Империи. Поэтому гарнизоны сторожевых фортов по-прежнему находились в состоянии повышенной боевой готовности, пат рули тщательно прочесывали побережье, во многих местах были выставлены усиленные посты, а конные разъезды из союзной когорты галльских лучников осуществляли экстренную связь между различными участками.
Правда, делать это теперь в районе Могонциака было нелегко — недоставало людей, ведь основная часть армии уже ушла в другое место. Поэтому у офицеров хватало забот и проблем; лишь изредка могли они позволить себе немного расслабиться и отдохнуть. Как в этот вечер, например.
В просторной палатке легата Тринадцатого Сдвоенного легиона Сульпиция Руфа собрались несколько человек — сам командир, пара его трибунов, свободных от дежурства, заместитель Германика Публий Вителлий, который прибыл из Бонны, чтобы лично проверить обстановку на этом участке, а также Гней Домиций Агенобарб, штабной офицер, который должен был впоследствии от вести к месту назначения отряды галлов и батавов.
Лагерь располагался недалеко от города, где и находились основные силы легиона. Здесь несли службу только две когорты, готовые сменить тех, кто утром вернется из караулов и нарядов.
В палатке горели яркие светильники, на круглом походном столике возвышались длинногорлые кувшины с вином; посуду после ужина слуги уже убрали.
— Да, что-то скучно становится, — заметил Сульпиций Руф. — Как не вовремя взбунтовались лугдунцы, мы бы уже могли начать переправу за реку.
— Вряд ли, — ответил Гней Домиций. — Германик осторожничает. Хочет иметь полную уверенность в успехе. Не таким был его отец. Тот бы с ходу форсировал Рейн и уже гнал бы варваров до самого Китая.
— Германик знает, что делает, — вмешался Вителлий. — С таким противником шутки плохи — кругом же леса и болота, неизвестно откуда ждать удара. Ты что, Гней, забыл, в какую ловушку угодил Квинтилий Вар? Германик не хочет, чтобы это повторилось, и я, например, полностью с ним тут согласен.
— Да мы все согласны, конечно, — махнул рукой Агенобарб, — но ведь нельзя же бесконечно выжидать. Мы теряем доверие и солдат, и местных жителей, уставших от убийств и грабежей, которые несут им банды дикарей с того берега.
— Ну, тут ты преувеличиваешь, — сказал Руф. — Уже давно не было никаких набегов, с тех пор, как мы организовали систему постов и разъездов. Варвары боятся. Вот и пусть посидят пока в своей чащобе да подождут, когда мы как следует подготовимся. Нет, Германик прав, что не спешит.
— К тому же, — добавил Вителлий, — он говорил мне, что собирается ненадолго съездить в Рим по какому-то важному делу. Так что, он сейчас очень заинтересован в спокойствии на границе.
— По какому делу? — удивился Домиций Агенобарб. — Он хочет оставить армию?
— Он сам решит, что делать, — ответил Публий Вителлий. — А по какому делу — он мне не докладывал.
— Да, — покачал головой Сульпиций Руф. — Что ж, будем надеяться, что у нас сохранится спокойная обстановка. Тогда Германик сможет быстро уладить конфликт в Лугдуне и разобраться со своими проблемами в Риме. А уж тогда нам никто не помешает перейти Рейн и хорошенько отделать варваров, чтобы помнили силу римского оружия и носа не смели показать на нашу территорию,
— Ладно, хватит вам все о службе, — нетерпеливо сказал Домиций. — Давайте лучше в кости сыграем, что ли?
— Охотно, — откликнулся Вителлий, большой поклонник азартных игр. — Все равно делать нечего, Я готов сразиться. У меня с тобой, Гней, старые счеты.
— Публий, — обратился Сульпиций Руф к одному из своих трибунов, которые сидели у стены, потягивая вино из кружек. — Подай-ка, пожалуйста, мне вон тот ящичек. Там мы найдем все нужное для игры.
— Какая ставка? — жадно спросил Вителлий, доставая кошелек и придвигаясь ближе к столику.
— Как обычно, по денару, — ответил легат, принимая из рук офицера изящный резной ящичек. — Меньше — неинтересно, а больше — это уже слишком серьезная игра.
— А вы никогда не играли в кости с Августом? — спросил Вителлий. — Мне как-то довелось. Вот уж кому везет. Он даже специально старался проиграть, чтобы гости на него не обижались, но только загреб еще больше денег. Брат Германика, Клавдий, даже сделал на этом основании вывод, что чем больше человек хочет выиграть, тем больше проиграет.
— Ну, известно, что у Клавдия не все дома, — пренебрежительно заметил Домиций. — Вот вам парадокс природы — один отец и двое таких разных сыновей.
— Ой, друзья, оставим лучше эти разговоры, — вмешался Руф, который уже открыл свой заветный ящичек и выставил на стол стаканчик с кубиками для игры. — Займемся чем-нибудь более интересным и увлекательным.
— Ты прав, — ответил Агенобарб, — поднимаясь на ноги. — Прошу извинить, я выйду на минутку. Забыл отдать кое-какие распоряжения моим слугам, а эти бездельники сами ведь не пошевелятся,
Он откинул полог и вышел на воздух. Руф и Вителлий, тем временем, взяли свои кубки и сделали по нескольку глотков...
Домиций действительно вернулся быстро, и они уселись играть. Лицо Агенобарба было задумчивым, но тем не менее он не отвлекался от партии.
Первый круг прошел без особых достижений для кого бы то ни было. Потом удача улыбнулась Руфу.
— Венера! — торжествующе крикнул он.
Легат выбросил на четырех кубиках все разные цифры: один, два, три, четыре.
Самый лучший результат.
— Настоящий Август, — буркнул Вителлий, выкладывая деньги на стол.
— Ничего, «собака» тебе тоже придет, — заметил Агенобарб, яростно теребя свою бороду.
— Посмотрим, посмотрим, — радостно улыбнулся Сульпиций Руф и взял стаканчик с костями. — Ну, еще сыграем, или вы уже выдохлись?
Партнеры с азартом принялись по очереди трясти стаканчик и выбрасывать на стол кости. Руфу действительно выпала «собака» — самый низший расклад, и пришлось расстаться с деньгами. Вителлий довольно улыбался.
Они играли так где-то с полчаса. Больше всех везло Агенобарбу, и рядом с ним росла горка монет. Вителлий злился, горячился и — в соответствии с теорией охаянного ими Клавдия — все больше проигрывал. Руф в основном оставался при своих. Чувство азарта было ему неизвестно, и он сохранял хладнокровие и выдержку.
Стучали кости, звенели кубки с вином, улыбались или хмурились игроки — в зависимости от результата очередного броска, из рук в руки переходили деньги. Офицеры Рейнской армии предавались заслуженному отдыху.
Снаружи палатки мерно сменялся караул, чуть полязгивало оружие и доспехи легионеров. Постовые бдительно всматривались в ночь, готовые встретить врага.
Глава XVI
Провокация
Закутанная в темный плащ фигура бесшумно двигалась по берегу Рейна. Человек шел, соблюдая максимальную осторожность, неслышимый и невидимый.
Ему удалось незамеченным прокрасться мимо постов, однажды пришлось броситься ничком на землю, пропуская конный разъезд. Он, правда, знал пароль, но предпочитал не попадаться на глаза караульным. Так приказал ему хозяин.
Человека звали Каллон, он был египтянином и вольноотпущенником Гнея Домиция Агенобарба.
Наконец он добрался до нужного места, по пологому склону спустился к самой воде, отыскал в кустах легкую лодку, предварительно им же спрятанную там, и столкнул ее в Рейн. Потом сам забрался в суденышко.
Каллон подобрал со дна лодки весло и стал осторожно грести, стараясь не плескать. Ночь была темной, ветер завывал, гоняя по поверхности воды пенистые волны, поэтому он не боялся, что стража его заметит или услышит. Ведь хозяин сам расставлял здесь посты сегодня вечером и позаботился о том, чтобы это место охранялось не так уж тщательно.
Через некоторое время Каллон увидел черный контур противоположного берега и вскоре почувствовал, как нос лодки уперся в твердую землю. Он осторожно выбрался на сушу, воткнул в берег припасенный деревянный колышек, привязал к нему лодку и взобрался по склону.
Он знал, куда нужно идти, — не в первый раз египтянин проделывал этот путь по приказу хозяина.
Вот перед ним выросли высокие могучие деревья, лениво покачивавшиеся на ветру. Каллон смело вошел в лес и по известной ему тропинке двинулся вглубь чащи.
Пройдя два стадия, он стал оглядываться по сторонам, опасливо втягивая голову в плечи, и чуть не подпрыгнул, когда перед ним вдруг выросла огромная фигура, казавшаяся скорее не человеком, а каким-то мифическим существом.
— Кто здесь? — хрипло спросила фигура на диалекте херусков, германского племени, населявшего эти места.
Каллон немного знал язык варваров — последнее время он старательно учил незнакомые слова, понимая, что от этого может зависеть его жизнь.
— Я иду к вождю, — ответил египтянин. — Он ждет меня. Вот, посмотри.
Он протянул часовому массивный золотой браслет, испещренный магическими знаками и символами, — священную вещь для каждого германца.
Тот осмотрел браслет и отступил в сторону.
— Иди по тропинке.
Каллон двинулся дальше.
Вскоре его глаза различили слабый свет, а затем он вышел на небольшую полянку, где вокруг еле тлеющего костра сидело два десятка воинов.
Некоторые из них были в римских доспехах, некоторые — в кожаных нагрудниках, остальные — просто в звериных шкурах. В руках они крепко сжимали все образцы страшного оружия варваров — топоры, палицы с шипами, длинные широкие мечи и тяжелые германские копья — фрамеи.
Римское оружие херуски считали недостойным мужчин — слишком короткие, словно игрушечные мечи, легкие хрупкие пиллумы. И хотя после разгрома армии Вара у них были достаточные запасы трофейного оружия, варвары крайне редко пользовались снаряжением своих врагов. Лишь одного они не могли понять — как же такими финтифлюшками эти проклятые римляне ухитрились покорить половину мира?
Каллон подошел ближе к костру и остановился. Германцы молча подняли волосатые головы и уставились на него. Один из воинов — в доспехах римского трибуна, но с тяжелым мечом у пояса и в шлеме с турьими рогами на голове — сделал знак рукой.
— Садись, — произнес он на плохом латинском языке.
Каллон присел на место, освобожденное для него подвинувшимися германцами.
— Говори, — приказал варвар, обеими руками поднял с земли большой кожаный бурдюк, приставил его к губам и сделал несколько глотков, от которых его кадык тяжело поднимался и опускался. Запахло пивом.
Каллон поморщился.
— Приветствую тебя, храбрый Сигифрид, — начал он.
Да, это был Сигифрид, один из самых влиятельных и жестоких вождей херусков. После того, как Друз — отец Германика — покорил это племя и завоевал его земли, Сигифрид вместе с другими молодыми варварами был отправлен в Рим, где Август попытался сделать из них цивилизованных людей и верных союзников. Но свободолюбивые германцы, не знавшие, что такое рабство, плохо поддавались дрессировке, и усилия цезаря не увенчались успехом.
Впоследствии Сигифрид вернулся в родные края и возглавил свое племя. Именно он вместе с Херманом, которого римляне называли Арминием, пять лет назад сколотил мощный племенной союз из херусков, хаттов и хауков, который в страшной битве в Тевтобургском лесу стер с лица земли армию Квинтилия Вара.
— Мой хозяин, — продолжал Каллон, — посылает тебе свои поздравления и просит передать, что сегодня ты и твои воины можете завоевать себе славу и получить богатую добычу.
Германцы, сидевшие вокруг огня, зашевелились; некоторые из них грызли огромные бычьи кости, другие прихлебывали пиво, не выпуская, впрочем, из рук оружия.
— Твой хозяин, — медленно произнес Сигифрид, — много обещает, но пока мало делает. Я не верю римлянам. Почему он помогает нам против своих?
Этого Каллон и сам не знал. Он просто выполнял приказ Агенобарба. Вопросы патриотизма его не волновали — египтянин ценил только золотые монеты, которые регулярно оседали в его кошельке после того, как он выполнял очередное поручение Гнея Домиция.
Сам Гней Домиций, конечно, мог бы ответить на этот вопрос, но вряд ли он стал бы делиться с варваром своими мыслями. Он, в свою очередь, тоже выполнял приказ. Приказ Ливии.