Храм Фортуны

«Вот так мы и себя обезопасим, — подумал он с удовольствием. — Не только у императрицы есть незапятнанное имя, которым следует дорожить. А теперь все сделает проходимец-Никомед, и с нас взятки гладки. Замечательно получается».

— А охраны на «Сфинксе» нет? — опасливо спросил грек. — Потому что воины из моих матросов не ахти какие — только жрать да пить умеют.

— Охрана есть, — кивнул Сеян. — Пять гладиаторов. Но вам не придется вступать в бой. Этим займутся мои люди. Возьмешь на борт десяток отчаянных парней, которые сейчас ждут моего приказа, они все и сделают. Не бойся, твоя драгоценная шкура не пострадает.

Никомед совсем успокоился. Что ж, надо попробовать. Если этот человек, не задумываясь, отвалил каждому паршивому матросу по десять ауреев, то сколько же получит он, капитан и доверенное лицо? У шкипера сладко засосало под ложечкой.

— Ладно, Никомед из Халкедона. — Сеян поднялся на ноги. — Идем. Не будем терять времени. Сейчас соберем моих людей, а потом я дам тебе последние инструкции. Надеюсь, ты не подведешь меня.

— Можешь быть спокоен, господин, — поклялся грек. — Я сделаю, как ты сказал.

— Смотри. — Сеян окинул его тяжелым взглядом. — И не забывай — у меня есть не только монеты в кошельке, но и меч в ножнах. От тебя зависит, что ты получишь.

Эта угроза напоследок слегка испортила Никомеду настроение, но он быстро успокоился, уверяя себя, что все пройдет как надо, и Фортуна преподнесет ему самый главный подарок в его жизни.

Глава XIX

Сын Ливии

Тиберий Клавдий Нерон медленным тяжелым шагом прохаживался по просторной, скромно обставленной комнате в правом крыле Палатинского дворца, где он жил по настоянию матери, хотя сам предпочел бы тихую уединенную виллу на морском берегу.

Ему уже исполнилось пятьдесят пять лет; это был высокий костистый мужчина с большими сильными руками, почти лысый. Двигался он, наклонив вперед голову и глядя в пол.

Не многим мог прийтись по душе характер Тиберия — он был угрюмым, молчаливым, нелюдимым человеком, крайне подозрительным и недоверчивым. Но не предопределение богов тому виной — жизнь сделала его таким.

Уже в младенчестве ему пришлось пережить много испытаний; хотя ребенок еще и не мог осознать их, это несомненно наложило свой отпечаток на его психику. Когда ему было два года, его родители — Ливия и ее первый муж, враг Октавиана, вынуждены были спасаться бегством от солдат будущего цезаря. Однажды в Неаполе они укрылись в какой-то подворотне, погоня была уже совсем близко, и тут маленький Тиберий громко заплакал. Чудом не среагировали преследователи на эти крики, а ведь Ливия уже решила задушить ребенка, если тот не замолчит. Иначе погибли бы все.

Затем они еле унесли ноги во время лесного пожара в Греции — на Ливии, которая держала на руках Тиберия, уже загорелась одежда.

В девять лет он пережил смерть отца, которого очень любил и уважал. Воспитанием ребенка занялась мать; именно она упорно прививала ему подозрительность и недоверчивость к окружающим. Атмосфера страха глубоко проникла в мозг и душу Тиберия.

По достижении совершеннолетия он начал обычную карьеру римского патриция, преодолевая ступеньку за ступенькой — должностную лестницу. Ну, может, не совсем обычную — ведь его отчимом был Август, повелитель Италии.

Поэтому должности квестора, претора, а затем и консула Тиберий занимал раньше установленного законом возраста. Впрочем, сенат не возражал. Во-первых, бессмысленно было бы противиться воле принцепса, а во-вторых, сам Тиберий показал себя толковым военачальником и расторопным администратором.

Воинскую службу он начал в чине трибуна в Кантабрийском походе Марка Випсания Агриппы. Затем, в двадцать два года, уже сам возглавил армию на Востоке, где одержал несколько значительных побед над парфянами.

А потом последовала бесчисленная череда войн — с ретами и винделиками, с германцами и паннонцами. Все они были успешными и снискали Тиберию славу великого полководца.

Но вот личная жизнь у него не складывалась. Почти непрерывные военные операции дали ему, правда, возможность на время вырваться из-под навязчивой опеки Ливии, но пристальный взгляд матери, казалось, преследовал его везде.

Именно она заставила его развестись с женой, дочерью Марка Агриппы Випсанией, которая уже родила ему сына, и жениться на Юлии, овдовевшей дочери Августа.

Со слезами на глазах прощался Тиберий с женщиной, которую — единственную в жизни — по-настоящему любил. Но не посмел противиться воле императрицы.

Из брака с Юлией ничего хорошего не получилось — супруги искренне ненавидели друг друга, и семейная жизнь Тиберия стала сплошным кошмаром.

Утешение находил он лишь в военных победах — как раз в то время он подавил опасное восстание в Паннонии.

Но жестокие боги нанесли ему еще один удар — неожиданно в Германии умер тридцатилетний Друз, родной брат Тиберия, которого тот очень любил. А усугубили трагедию слухи, которые приписывали эту смерть их матери Ливии, — ведь Друз был убежденным республиканцем, и открыто призывал Августа отказаться от единоличной власти. Этого бы императрица, конечно, не допустила. Терзавшийся подозрениями Тиберий делался все более замкнутым и угрюмым.

Именно этим было, наверное, продиктовано его решение удалиться от гражданской и военной деятельности, причем сделать это сейчас, когда он находился в зените славы, был консуляром и народным трибуном. А то ведь подрастали внуки цезаря — Гай и Луций, и если бы Тиберий промедлил, то его отъезд могли бы истолковать как унизительную отставку.

Местом жительства он избрал богатый и красивый остров Родос у берегов Карий в Малой Азии. Август был не в восторге от такого решения пасынка — ведь Тиберий нужен был ему как помощник в государственных делах — и долго противился его отъезду. Ливия тоже уговаривала сына остаться — она опасалась, что в его отсутствие Гай и Луций займут слишком прочное положение, и потом уже трудно будет устранить их. А ведь она твердо вознамерилась обеспечить верховной властью именно Тиберия.

Но тот проявил упорство и, в конце концов, получил от цезаря разрешение покинуть Рим, высказанное в очень холодном тоне. И вот Тиберий поселился на Родосе. Поначалу он был просто счастлив — как приятно было оказаться вдали от скандальной нимфоманки-жены, от интриг и склок дворцовой жизни. Тиберий с увлечением изучал философию и мифологию, пробовал даже писать прозу на греческом языке, занимался гимнастикой и верховой ездой.

Так прошли четыре года — может быть, самые лучшие годы его жизни. Однако истек срок его трибунских полномочий — которые делали его официальным представителем римского народа — а затем пришли известия о ссылке Юлии, его жены.

Тиберий посчитал, что самое худшее позади, и попросил позволения вернуться в Рим. Однако цезарь сухо ответил, что раз он счел возможным покинуть страну, когда, государство нуждалось в его услугах, то и теперь может не беспокоиться и продолжать свою безмятежную жизнь вдали от Италии. Тем более, что Гай и Луций подросли, и Августу есть на кого рассчитывать в будущем.

Это резко изменило положение Тиберия — он стал частным лицом, сразу утратив то уважение, которым пользовался. Враги и завистники — а друзей у него не было — открыто называли его изгнанником. Ему даже приходилось опасаться за свою жизнь — некоторые друзья молодости Гая Цезаря открыто предлагали тому устранить пусть и неопасного уже, но все же конкурента.

Тиберий перебрался в свою скромную виллу в горах и жил там затворником, забросив и гимнастику, и литературу. Эти переживания сделали его еще более подозрительным и нелюдимым.

Наконец, он не выдержал и написал письмо матери, умоляя ту замолвить за него словечко перед Августом. Ведь так дальше продолжаться не может, нужна какая-то ясность.

Ливия торжествовала — теперь сын будет прочно связан с ней навсегда и не посмеет более ни в чем перечить. А значит, когда придет время, и Тиберий получит формальную власть, именно она, императрица будет править страной.

Правда, надо было еще что-то сделать с Гаем и Луцием, но эту проблему она, в конце концов, успешно решила.

Когда умер Луций, Август, скрепя сердце и под настойчивым давлением жены, разрешил Тиберию вернуться в Рим, но только в качестве частного лица. Однако, когда вскоре скончался и Гай, стареющему цезарю не оставалось ничего другого, как лишь усыновить пасынка, чтобы обеспечить преемственность власти.

Правда, и самому Тиберию пришлось усыновить своего племянника Германика, сына Друза.

Тиберий вновь был допущен к высшим государственным должностям. Он совершил несколько победоносных походов за Рейн и в Далмацию, успешно занимался и гражданской деятельностью.

А после ссылки Агриппы Постума стал, фактически, вторым человеком в государстве, никто уже не сомневался, что именно он будет наследником Августа.

Тиберий сдержал слово — он больше не перечил матери ни в чем, послушно выполняя все ее указания. И это все сильнее развивало в нем тот тяжелый и страшный комплекс из болезненной подозрительности, чувства собственной неполноценности и плохо скрываемой жестокости, который уже вскоре вытеснил из его души все благородство, доброту и порядочность, которые еще там оставались.

Он продолжал воевать, громя варваров и усмиряя восстания на Данувии, выполнял и другие важные обязанности. А год назад был официально провозглашен соправителем Августа и главным наследником. Сам Тиберий безразлично относился к власти, она даже тяготила его, но — послушный матери — он уверенно шел к высшей должности в государстве. И помешать ему занять ее могло бы лишь неожиданное возвращение Агриппы Постума...

* * *

Тиберий продолжал расхаживать по комнате, все время хмурясь. Он вообще почти никогда не улыбался, да и то язвительно или иронически.

Ему вдруг вспомнилось, как назвал его еще в юности ритор Феодор Гадарский, учитель красноречия: «Грязь, замешанная на крови». Тиберий злобно хмыкнул. Что ж, может, тот был и прав.

Тут он словно опять услышал и слова, сказанные Августом, когда цезарь был вынужден назначить его своим наследником: «О, несчастный римский народ, в какие медленные челюсти суждено ему попасть!»

Тиберий действительно говорил очень медленно, растягивая слоги и словно пережевывая фразы.

С каким-то противоестественным удовольствием он начал мысленно повторять все прозвища, которыми его награждали недоброжелатели, — ведь по-настоящему никто не любил угрюмого сына Ливии.

Солдаты в германских лагерях окрестили его, переиначив имя Тиберий, — Биберием, пьяницей. Что ж, действительно он очень любил вино, пил часто и много. А в Риме теперь его зовут «Старым козлом» — за тот изощренный разврат, которому он отдавался последние годы, не найдя удовлетворения в супружеской жизни.

Все эти оскорбления лишь только больше озлобляли Тиберия, делали его опасным для окружающих, уподобляя раненному дикому зверю.

Он сделал еще несколько шагов, и вдруг повернулся к человеку, который полулежал на мягкой кушетке, перебирая пальцами какое-то ожерелье из зеленых камешков.

— О, боги! — с тоской воскликнул Тиберий. — Как мне все тут уже опротивело. Скорее бы отправиться в Далмацию и хоть заняться полезным делом. Ведь ты сказал, что меня там ждет успех?

— Это не я сказал, — невозмутимо ответил тот, к кому обращался Тиберий. — Так говорят звезды. Я лишь читаю написанное.

Сын Ливии удовлетворенно крякнул и вновь заходил по комнате, волоча ноги.

Мужчину, который лежал на кушетке, звали Фрасилл; он был египетским греком, потомственным магом и астрологом и, пожалуй, единственным человеком, который испытывал к Тиберию какие-то теплые чувства. Впрочем, на взаимной основе.

Когда Август прямо запретил пасынку уезжать с Родоса, тот — ранее смеявшийся над предсказаниями и гороскопами — запаниковал до такой степени, что начал сам приглашать в свою виллу в горах всевозможных колдунов и магов, астрологов и прорицателей. Но, будучи болезненно подозрительным, не собирался никому верить на слово, а потому подвергал своих гостей испытанию.

Они должны были составить сначала гороскоп Тиберия, а потом свой собственный. А верный раб заранее получал приказ: если гадатель не завоюет доверия хозяина, на обратном пути его следует столкнуть в пропасть.

И так, один за другим, летели с крутизны астрологи, которых в народе называли «математиками», ибо были это по большей части шарлатаны, и никак не могли предвидеть будущее.

Но вот как-то в портовой забегаловке Тиберий встретил Фрасилла. Когда тот отрекомендовался магом и чародеем, он с язвительной улыбкой пригласил его в гости — продемонстрировать свое мастерство. Грек без колебаний согласился.

Расположившись в триклинии с чашей вина, Тиберий предложил Фрасиллу предсказать будущее, сначала его, а потом и собственное. Составив гороскоп Тиберия, астролог возвестил, что того ожидает скорое возвращение в Рим, а потом и цезарская власть.

Поскольку это предсказывали — в той или иной форме — и прежние прорицатели, Тиберий никак не отреагировал.

Тогда Фрасилл принялся вычислять свою собственную судьбу.

— О, боги, помогите мне! — воскликнул он, разобравшись с таинственными знаками. — Меня ожидает почти неминуемая смерть в самое ближайшее время!

Тиберий не подал вида, что слова грека произвели на него очень сильное впечатление, и вкрадчиво спросил:

— А можешь ли ты избежать смерти?

— Да, — твердо ответил маг. — Если ты подождешь еще немного.

Он встал возле окна и принялся не отрываясь смотреть на море, которое плескалось внизу. Прошло некоторое время, и Тиберий уже начал терять терпение, как вдруг Фрасилл повернулся к нему с торжествующей улыбкой на смуглом аскетичном лице и воскликнул:

— Слава богам! Я спасен!

— Это почему? — удивился хозяин, который как раз собирался отдать рабу традиционный приказ насчет пропасти.

— Посмотри сам. Иди сюда.

Тиберий слез с ложа и подошел к окну.

— Видишь вон там парус? — спросил астролог. — Это плывет корабль, который везет тебе разрешение вернуться в Рим.

— Проверим, — буркнул Тиберий. — А как обстоят дела с цезарской властью?

— Все в порядке, — утешил его Фрасилл. — Сейчас ты увидишь вещий знак.

Не прошло и минуты, как на крышу виллы опустился обессилевший от долгого перелета орел — птица, которую никогда ранее не видели на Родосе.

— Вот! — с триумфом провозгласил астролог. — Может ли быть более ясное предзнаменование?

Тиберий покачал головой. Действительно... Орел всегда ассоциировался у римлян с верховной властью и почестями. Что ж, похоже, этот чародей знает свое дело.

Так Фрасилл стал самым близким Тиберию человеком, поехал с ним в столицу и больше они не расставались до самой смерти. И теперь сын Ливии — скептик и атеист — не предпринимал ничего, не посоветовавшись со своим «математиком».

— Вчера я видел на небе комету, — сказал вдруг Фрасилл. — Это предвещает какие-то великие потрясения в государстве.

— Интересно, какие? — буркнул Тиберий. — Надеюсь, хоть меня они минуют?

— Вряд ли, — задумчиво ответил астролог. — Я еще не выяснил точно, чего следует ожидать, но тебя эти события коснутся непосредственно. Ведь созвездие Малой Медведицы, под которым ты родился...

Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появился раб-номенклатор из дворцовой службы.

— Приветствую тебя, господин, — обратился он к Тиберию. — Там прибыл курьер из Пьомбино. Он привез тебе письмо от твоего отца, цезаря Августа.

— Ну, так где оно? — проворчал Тиберий, неприязненно глядя на раба. — Или я сам должен за ним идти?

— Нет, господин, — испугался номенклатор, который знал крутой нрав Тиберия. — Но курьер говорит, что у него строгий приказ принцепса — передать послание лично из рук в руки.

Тиберий хмыкнул и уселся на табурет посреди комнаты.

— Ну, пусть войдет, — протянул он после некоторого раздумья, а когда раб исчез, повернулся к Фрасиллу. — Надеюсь, Август не передумал отправлять меня в Далмацию.

— Нет, — ответил астролог. — Но будь осторожен, это письмо наверняка связано с кометой, которая появилась на небе.

Тиберий вздохнул. В коридоре послышались шаги, и на пороге появился молодой мужчина в форме военного трибуна. В руке он держал восковые таблички.

— Трибун Гай Валерий Сабин из Первого Италийского легиона приветствует тебя, достойный Тиберий Клавдий, — отрапортовал он по уставу.

— Давай письмо, — буркнул Тиберий и протянул руку.

Глава XX

Неожиданный союзник

Сабин сделал несколько шагов и протянул дощечки. Тиберий взял их, внимательно осмотрел печать, сломал и принялся читать письмо, махнув трибуну рукой, приказывая удалиться.

Сабин отступил на шаг и остановился.

— Чего ты ждешь? — удивленно спросил Тиберий, поднимая голову. — Благодарю за службу. Можешь идти отдыхать. Если будет ответ, я сообщу тебе.

Трибун вытянулся по стойке «смирно».

— Мне приказано выслушать твой предварительный ответ в устной форме, благородный Тиберий, — отчеканил он. — И как можно скорее сообщить его цезарю.

Тиберий пожал плечами.

— Что за спешка? Ладно, присядь вон там, — он указал на стул в углу.

Потом вернулся к письму.

Он прочел его, несколько секунд думал о чем-то, уставившись взглядом в пол, потом перечитал еще раз. И, наконец, повернулся к Фрасиллу, который все так же невозмутимо возлежал на кушетке, играя своим ожерельем.

— Ну, вот она, твоя комета, — сказал Тиберий, хлопнув ладонью по навощенным дощечкам. — Да, потрясение будет ого-го какое. Ты снова оказался прав.

Фрасилл скромно улыбнулся с видом человека, который часто бывает прав, и молча ждал объяснений.

Тиберий посмотрел на Сабина, который с некоторым беспокойством следил за реакцией сына Ливии. К его облегчению, он не увидел на лице Тиберия признаков гнева или отчаяния, скорее там было чистой воды удовлетворение.

— Благодарю, трибун, — еще раз сказал Тиберий. — Цезарь пишет здесь, что ты оказал ему большую услугу и что ты надежный человек. Это хорошо. Он вспоминает также о своем намерении назначить тебя префектом преторианцев. Что ж, ему виднее, а мой долг — подчиниться воле цезаря. Во всем...

Он немного помолчал, раздумывая, а потом снова заговорил, растягивая слова.

— Хорошо, я объявлю о твоем предварительном назначении — ведь нынешний командир гвардии действительно никуда не годится. А официальный указ издаст сам цезарь и представит тебя сенату.

— Готов верно служить! — рявкнул Сабин, вскидывая голову.

Честно говоря, он побаивался, что Тиберий без особой радости примет известие о назначении префектом какого-то трибуна из провинции. Но, видя, что тот не проявляет никакого недовольства, совершенно успокоился. Заветная должность становилась все ближе. Спасибо вам, бессмертные боги.

— Ну, приятель, — повернулся Тиберий к Фрасиллу. — Хочешь узнать, что пишет мне мой приемный отец?

В его голосе сквозил вызов. Хотя он уже многократно убеждался в правоте астролога, но развившаяся в нем болезненная подозрительность заставляла подвергать прорицателя все новым и новым трудным испытаниям.

— Цезарь сменил наследника, — равнодушно, словно сам себе, сказал грек.

Тиберий опешил.

— Откуда ты знаешь? Звезды сообщили?

— В определенной степени, — чуть улыбнулся тонкими губами Фрасилл. — Ну, и надо немного разбираться в человеческой натуре.

— Так что ты мне посоветуешь по этому поводу? — спросил Тиберий.

Казалось, его последние сомнения относительно Фрасилла исчезли, и он готов принять любые слова астролога в качестве непреложной истины.

— Поступай, как хочешь, — пожал плечами грек. — Все равно твоя судьба была предопределена, и рано или поздно цезарский пурпурный плащ укроет твои плечи. Но вот когда это случится — я сейчас не могу сказать.

И вдруг Тиберий улыбнулся. Да, все правильно. Фрасилл дал ему хороший совет. Пусть Агриппа Постум станет наследником цезаря, а он, Тиберий, отойдет на второй план. Это не страшно. Главное другое — когда Постум будет полностью реабилитирован и займет прежнее положение в государстве, он незамедлительно обрушит свой гнев на Ливию — основную виновницу его ссылки (Тиберий догадывался об этом и раньше, но сейчас получил уже полную уверенность). И тогда судьба императрицы будет предрешена. Август не посмеет вступиться за нее, как бы ему того ни хотелось — это будет явный признак слабости и опозорит его в глазах всего народа.

Значит, Ливия потерпит поражение и навсегда сойдет с политической арены. Также вполне возможно, что этот удар доконает старого и больного Августа, и главой государства станет Постум.

Тиберию же — избавившемуся таким образом от унизительной и жесткой опеки матери — останется только ждать. Фрасилл ведь сказал: цезарский пурпурный плащ обязательно ляжет на его, Тиберия, плечи. Значит, так и будет. Если грек не обманул его до сих пор, то зачем ему делать это сейчас?

Итак, он будет ждать. Скорее всего, Постум скоро умрет — то ли от болезни, то ли погибнет в бою. При его порывистом характере он наверняка сам пожелает водить в атаку свои легионы. И тогда Тиберий сможет решить — сам, без чьих бы то ни было подсказок или приказов (ну, разве что спросит совета у Фрасилла) — как ему поступить? То ли лично принять верховную власть в стране, то ли передать ее другому — Германику, например. Это достойный человек, к тому же его приемный сын, у них хорошие отношения. Ну, а если не Германик, то у него есть и родной сын — Друз, от любимой и единственной Випсании. Ладно, еще будет время подумать. Главное, очень удачно все получается.

«Матери кажется, что она крепко держит меня за руки, — с удовлетворением подумал Тиберий. — Но на сей раз она ошиблась. И ей придется с этим смириться».

Пока он размышлял над этими вещами, Фрасилл и Сабин следили за его лицом. Астролог наверняка сумел угадать потаенные мысли Тиберия, Сабин же был рад, что тот не злится и не топает ногами. Такое проявление гнева он видел пару раз в Германии, где служил под верховным командованием Тиберия несколько лет назад.

«Пусть меня ненавидят, лишь бы боялись», — любил говорить тот, наказывая солдат за любую мелочь.

И его действительно боялись, ненавидели, но и уважали за смелость и неприхотливость: он всегда первым шел во главе своих легионов, спал, как и все, на голой земле и ел из общего полевого котла.

— Хорошо, трибун, — медленно, спокойно и раздумчиво произнес Тиберий, глядя на Сабина своими светлыми выпуклыми глазами. — Передай цезарю, что я ознакомился с письмом и готов выполнить волю моего приемного отца. Он тут — со свойственной ему деликатностью — беспокоится, не обижусь ли я. Можешь смело уверить его, что нет. Его желание — закон для меня, а в его мудрости я не сомневаюсь и не буду сомневаться, что бы он ни предпринял.

Тиберий замолчал, собираясь с мыслями.

Душа Сабина ликовала. Отлично! Об этом можно было только мечтать! На такого союзника ни Фабий Максим, ни он сам никак не рассчитывали. И что теперь делать бедной Ливии, если тот, для кого она, не жалея сил и не выбирая средств, добывала власть, сам от нее отказывается? Какого еще претендента она себе выберет? Уж не Германика ли? А может, того негодяя, человека со шрамом?

— Цезарь пишет, — снова заговорил Тиберий, словно с усилием шевеля челюстями, — что скоро вернется в Рим, а затем проводит меня, по крайней мере, до Беневента. Значит, моя далмацийская экспедиция не отменяется и не откладывается, и я очень рад этому. Так и передай принцепсу.

Он обещает обо всем поговорить со мной по дороге на юг, объяснить мотивы своего решения. Можешь сказать, что я польщен таким доверием и заботой обо мне и от души благодарю моего приемного отца. Видимо, свою окончательную волю он собирается объявить уже после моего отъезда и своего возвращения в столицу. Что ж, против этого я тоже не возражаю. Передай, что я буду с нетерпением ждать цезаря. Несмотря ни на что, я люблю его и уважаю.

Тиберий снова умолк, сосредоточенно расковыривая ногтем язвочку на щеке. Такими язвами и прыщами было усыпано все его лицо, и они доставляли ему настоящие страдания. А смоковичный пластырь, прописанный дворцовым лекарем, совершенно не помогал.

— Ты все понял, трибун? — спросил Тиберий, складывая таблички и пряча их во внутренний карман тоги.

— Да, все, — ответил Сабин с облегчением. — И как можно скорее передам твой ответ цезарю.

— Когда ты собираешься отправиться в путь?

— Завтра утром. Надеюсь встретить принцепса в районе Тарквиний и вернуться вместе с ним.

— Хорошо, — кивнул Тиберий и в первый раз за всю беседу внимательно оглядел Сабина. — Где ты служишь, трибун? Или вернее — служил. Ведь теперь ты уже почти префект претория.

— В Первом Италийском, — доложил окрыленный Сабин, — Я воевал под твоим началом в Германии и за Рейном.

— Вот как? — Тиберий одобрительно покачал головой, но тут же нахмурился. Подозрительность брала свое. — Ну, и как вы меня там называли? — спросил он с вызовом. — Биберием? Грязью на крови?

Сабин смутился.

— Я солдат, — пробормотал он. — Не мое дело обсуждать командиров.

— Ладно, — махнул рукой Тиберий. — Я и сам знаю. Ну, что ж. Еще раз благодарю за службу. Можешь идти.

Сабин отсалютовал и хотел повернуться кругом.

— Кстати, — вспомнил вдруг Тиберий, — тебе есть, где остановиться в Риме? У меня здесь имеется комната для гостей.

— Благодарю за такую честь, — ответил Сабин, радуясь, что Тиберий не стал расспрашивать дальше о прозвищах, которыми его награждали в армии, а ведь там были такие... — Мой дядя оставил мне в наследство дом на Авентине. Надо побывать там и посмотреть, как обстоят дела.

— Понятно, — кивнул Тиберий. — Что ж, иди. Если понадобится — обращайся прямо ко мне.

— Готов служить! — по уставу ответил Сабин и вдруг вспомнил еще об одном.

Он переступил с ноги на ногу, не зная, как начать.

— Что еще? — нетерпеливо спросил Тиберий.

Ему очень хотелось поскорее обсудить с Фрасиллом изменившуюся ситуацию.

— Достойный Тиберий, — заговорил Сабин, неуверенно, боясь, что разозлит того. — Цезарь еще просил передать, что содержание этого письма следует пока хранить в тайне. Он...

Трибун снова замолчал, не зная, как сказать, что речь здесь идет о Ливии — жене Августа и матери Тиберия.

Но тот и сам понял, кто имеется в виду.

— Это ясно, — ответил он, недовольно хмурясь. — Государственная тайна, естественно.

Сабин облегченно вздохнул, еще раз отсалютовал, но и на сей раз ему не пришлось покинуть комнату.

Туда вошел молодой мужчина, черноволосый, среднего роста, жилистый и подвижный. Белоснежная тога была искусно закреплена на его плече, спускаясь вниз безукоризненными складками. На его лице читались смелость, решительность и некоторая жестокость. Наложило также свой отпечаток и неумеренное употребление вина.

Он на миг задержался на пороге, оглядывая Сабина, а потом свободно двинулся вперед.

— Извини, отец, — сказал мужчина, жестом приветствуя Тиберия. — Я не знал, что у тебя кто-то есть.

— Да, — не очень приветливо ответил Тиберий. — Это трибун Валерий Сабин. Он привез мне письмо от нашего цезаря.

Молодой человек еще раз оглядел Сабина. Судя по всему, трибун ему понравился. Тиберий тоже заметил это.

— Мой сын, Друз, — представил он мужчину в тоге, смотря на Сабина.

Трибун отсалютовал. Он никогда еще не видел молодого Нерона Друза, знал лишь, что тот уже занимал высокие должности и участвовал в боевых походах, а значит — имел право на воинские почести.

Друз непринужденно ответил на приветствие, бросил косой взгляд на Фрасилла, который сделал вид, что не заметил его появления, и по-прежнему перебирал свои бусы, а потом открыл рот, чтобы что-то сказать.

Но Тиберий опередил его.

— Кстати, — произнес он, и глаза его хитро блеснули, — Валерий Сабин пользуется расположением цезаря и — вполне вероятно — займет вскоре какой-нибудь важный пост в столице. Неплохо бы вам познакомиться поближе, как ты считаешь, сын?

Друз улыбнулся.

— Буду рад встрече с одним из наших доблестных воинов. Где ты служишь, трибун?

Сабин хотел ответить, но Тиберий властным жестом заставил его замолчать.

— Это вы обсудите потом, — сказал он твердо. — Поручаю Сабина тебе, Друз. Развесели его чем-нибудь, ты это умеешь.

Последняя фраза была произнесена с нескрываемой иронией. Тиберий отнюдь не одобрял образа жизни, который вел его отпрыск, — пьянки, кости, оргии, гладиаторские бои и бега в цирке.

Друз уловил издевку и, нимало не смущаясь, весело ответил:

— С удовольствием. У меня сейчас как раз нет достойного партнера, чтобы как следует выпить и погулять с девочками. Мальчиков я не люблю, — пояснил он, оборачиваясь к Сабину. — Говорят, это развлечение престарелых мужчин.

Лицо Тиберия исказила болезненная гримаса. Сынок достойно ответил ему — стрела попала в цель. Все знали, что Тиберий в последние годы предпочитает именно мальчиков, причем в самом юном возрасте.

— Ладно, — сказал он сквозь зубы. — Идите оба. Надеюсь, трибун, ты хорошо отдохнешь перед поездкой.

Сабин в очередной раз отсалютовал, Друз слегка кивнул головой, и молодые люди вышли из комнаты, оставив Тиберия и Фрасилла наедине с цезарским письмом, мечтами и опасениями.

Глава XXI

Светская жизнь

Когда они оказались за дверью, Друз хлопнул Сабина по плечу и весело улыбнулся:

— Не обращай внимания на старика, — сказал он пренебрежительно. — Он любит поиздеваться над людьми, и поэтому его все боятся. Но стоит только дать ему отпор, как он сразу теряется и уходит в себя.

Сабин промолчал; ему не хотелось обсуждать и критиковать человека, который, что ни говори, до сих пор считался официальным преемником цезаря. Тем более, зная злобность и мстительность Тиберия, это было бы небезопасно.

Друз брезгливо оглядел свою ладонь, на которой после прикосновения к панцирю. Сабина остался грязный след дорожной пыли.