Храм Фортуны

Грек торопливо вскочил внутрь, преданно кланяясь. Его глаз совсем заплыл, синяк отливал всеми цветами радуги. Шкипер подобострастно вытянул шею:

— Чего изволите, госпожа?

Тиберий поднялся на ноги.

— Пойдем, Фрасилл, — сказал он, обращаясь к астрологу. — Посидим немного в библиотеке. Я покажу тебе одну интересную книгу, которую нашел недавно.

Фрасилл молча встал с кушетки и двинулся к двери, продолжая перебирать жемчужины своего ожерелья. Тиберий тяжелым шагом последовал за ним.

Когда дверь закрылась, Ливия села в кресло и пристально посмотрела на Никомеда.

— Вот уже второе дело проваливается при твоем участии, — нарочито строго сказала она.

Грек повалился на колени.

— Помилуй, госпожа! — заголосил он. — Я тут совершенно не виноват! Это солдаты проморгали Постума...

— Тихо, — оборвала его императрица. — Ладно, встань. Я дам тебе возможность исправить ошибку.

— Слушаю, госпожа, — без особого энтузиазма сказал шкипер. — Готов служить тебе верой и правдой до последнего вздоха. Видишь, как я пострадал...

Он указал пальцем на глаз и всхлипнул.

— Вижу, — краем рта улыбнулась Ливия. — Ладно, не будем терять времени. Вот, возьми.

Она протянула ему небольшой изящный перстень — дубликат своей личной печати.

— Сейчас ты пойдешь к этому вашему... как его... ну, помощник Элия Сеяна?

— Эвдем, госпожа, — подсказал Никомед с готовностью.

— Да, Эвдем. Передашь ему этот перстень и мой приказ: пусть возьмет еще четверых людей, переоденется вместе с ними в форму преторианцев — я знаю, у них есть там комплект обмундирования — и быстро идет во дворец. В претории стерегут твоего друга Сабина. Эвдем предъявит охранникам печать и заберет арестованного, чтобы отвести в тюрьму. Ты меня хорошо понимаешь?

— Да, госпожа, — кивнул грек. — Очень хорошо.

— Молодец. Тогда ты понимаешь и то, что до тюрьмы Сабин добраться не должен...

Шкипер пару секунд напряженно думал, а потом широко разулыбался.

— Ясно, госпожа. Наверное, он попытается бежать или нападет на конвой...

— Вот именно, — облегченно вздохнула Ливия. — А он слишком опасен, чтобы его упускать.

— Спасибо, госпожа, — Никомед чуть не подпрыгнул от радости. — Спасибо, что ты поручаешь это мне. Теперь я отомщу. Клянусь, на сей раз никаких неожиданностей не будет. Разреши мне лично убить его, умоляю.

— По обстоятельствам, — холодно ответила императрица. — Мне важно, чтобы он не добрался до тюрьмы и чтобы все было тихо. Потом Эвдем пусть сообщит о происшествии префекту города, как положено. Префект доложит цезарю. А цезарь примет меры. Не уследившие за арестантом преторианцы будут разжалованы и изгнаны из корпуса. Трибуна без лишнего шума передадут родственникам для похорон. Ну, а кое-кто, — она многозначительно взглянула на Никомеда, — получит мешочек с маленькими золотыми кружочками. Солидный мешочек, уверяю тебя.

Никомед сладко зажмурился и встряхнул головой.

— Бегу, госпожа, бегу. Не бойся, я не подведу тебя, клянусь Зевсом и Эриниями!

* * *

Сабина отвели в преторию — караульное помещение, где находился дежурный отряд, который нес охрану Палатинского дворца. Там было тесно и душно.

Трибуна усадили на твердый табурет под стеной, двое солдат с обнаженными мечами стали по обе стороны от него, центурион расположился неподалеку, то и дело с тревогой поглядывая на арестованного. Не выкинул бы он какой-нибудь фокус — не сносить тогда головы конвоирам.

Время шло. Сабин угрюмо сидел на табурете, сложив руки на коленях, и смотрел в стену. Ему не хотелось ничего, даже думать. Все стало неважным и мелким. Надоело, смертельно надоело...

Преторианцы позевывали, прикрывая рты ладонью; то и дело входили и выходили новые люди — сменялись посты и караулы, отвечающие за безопасность дворца. Лязгало оружие, гремели доспехи, стучали сандалии, слышались хриплые слова команд.

Но вот, наконец, пришла очередь и Сабина. На пороге караульного помещения выросла рослая фигура в мундире центуриона и огляделась по сторонам. Позади него толпились еще солдаты. Лица у них, правда, были не совсем благородные — испитые, грубые, в ножевых шрамах — но в гвардии служили всякие люди, поэтому внешний вид новоприбывших не вызвал никаких подозрений.

Старший полез в карман и протянул дежурному центуриону перстень Ливии.

— По приказу императрицы, — сказал он густым басом. — Мы забираем этого человека, чтобы отвести в тюрьму. Он обвиняется в государственной измене и нарушении закона об оскорблении величия римского народа.

Дежурный облегченно вздохнул. Наконец-то, он избавится от этой ответственности, и сможет спокойно отправиться на квартиру, выпить кружку вина и завалиться спать.

— Хорошо, — ответил он, поднимаясь. — Забирайте. Только учти, парень с характером. Следи за ним в оба.

— Не учи, — буркнул старший и повернулся в дверях. — Конвой! — рявкнул он. — Заходи!

Вошли четверо преторианцев с мечами у пояса, но без щитов и копий.

— Вставай, — обратился старший к Сабину. — Ты пойдешь с нами. Шевелись.

И он грязно выругался.

Сабин перевел на него презрительный взгляд.

— Я уже объяснял сегодня одному центуриону, — сказал он медленно, — что не надо забывать о субординации. Я — трибун Первого италийского легиона и римский гражданин. К тому же, моя вина еще не доказана. Так что, потрудись вести себя подобающим образом, иначе я найду средства воздействовать на тебя.

Центурион несколько секунд удивленно смотрел на Сабина, а потом коротко хохотнул:

— Действительно, суровый парень, — сказал он с невольным уважением. — Ладно, господин, позвольте сопроводить вас в тюрьму, — добавил он затем с издевкой.

Солдаты взяли Сабина в кольцо, и группа двинулась по коридору. Трибун шел, не глядя по сторонам, опустив голову. И напрасно — тогда он наверняка бы заметил хитрую мордочку Никомеда, который следовал за ними, держась на некотором расстоянии. Но ему уже было все равно, из всех чувств в нем осталось одно безразличие. Ну, и может, еще немного злости. Ни страха, ни жалости к себе не было. Трибун Сабин был настоящим солдатом.

Глава X

Бегство

Они вышли из дворца и быстро направились вниз по холму. Один из преторианцев попытался было подтолкнуть Сабина в спину, но трибун пронзил его таким взглядом, что тот моментально опустил руку. Старший двигался справа от группы. А в нескольких футах за ними, невидимый и неслышимый, крался шкипер Никомед со злорадной усмешкой на губах и острым кинжалом в руке.

Конвой с арестованным оставил позади Палатин и шел сейчас через Тусский квартал, направляясь к Мамертинской тюрьме. Город уже полностью погрузился в сон, людей на улицах не было, везде темно и тихо. Лишь издали доносился слабый скрип повозок, которые привозили в столицу продукты и другие товары и могли двигаться по улицам Рима только ночью, глухие удары копыт лошадей и мулов и невнятные ругательства погонщиков.

Лишь однажды им встретился патруль вигилов — ночной стражи, но командир патруля сразу увидел украшенные изображением орла нагрудники преторианцев, и даже не стал с ними заговаривать. Этих гвардейцев лучше не трогать, а то потом с ними хлопот не оберешься. Две группы разминулись, и каждая зашагала своей дорогой.

Теперь Сабин и те, кто его конвоировал, миновали храм Луцины и углубились в Эсквилинский район — район трущоб, грязных забегаловок и прочих злачных мест.

Трибуна поначалу удивило, что солдаты идут очень уверенно, так, словно среди этих кривых узких улочек прожили всю жизнь. Они даже факелов не зажгли, хотя и несли их с собой. Но вскоре Сабином овладели другие мысли, и он перестал забивать себе голову вопросами, почему солдаты цезарской гвардии так хорошо ориентируются в Эсквилине, где им и бывать-то было запрещено без особого разрешения.

Неизвестно, то ли холодный свежий ночной воздух подействовал, то ли наглость этих грубых вояк вывела его из себя, но только Сабин вдруг почувствовал, как к нему возвращается воля к жизни. С ним, впрочем, такое случалось довольно часто еще в армии: то трибун внезапно впадал в беспросветную апатию, и полностью полагался на волю богов, то вдруг закипал энергией, и тогда лучше было не становиться ему поперек пути.

Вот и сейчас — еще несколько минут назад подавленный, безразличный, готовый безропотно принять смерть человек превратился в чуткого; напряженного, хищного бойца, готового использовать любой шанс на успех в борьбе, а в крайнем случае дорого продать свою ставшую вдруг такой драгоценной жизнь.

Трибун — незаметно, впрочем, для окружающих — подобрался, оживился и стал лихорадочно, но не теряя рассудка, искать путь к спасению. Его глаза быстро оглядели окрестности, мышцы напряглись, губы сжались.

«Нет, — подумал он со злостью и решимостью, — еще не пришло мое время. Слишком многое сходило с рук этой парочке — Ливии и Тиберию, вот они и почувствовали себя безнаказанными. В армии солдаты дали мне кличку „Упрямый мул“. Что ж, пора оправдать ее. Я сделаю все, чтобы испортить августейшим преступникам их триумф».

Но пообещать было проще, чем осуществить, и Сабин с горечью признал это. Он был безоружен (слава богам, хоть не связан), а со всех сторон его окружали рослые преторианцы с мечами в руках. Один против пятерых... Невесело.

И была еще одна проблема — он не мог убить никого из своих конвоиров. Ведь эти люди не виноваты, они просто выполняли приказ. И если он, Сабин, лишит кого-то из них жизни, это будет самое обыкновенное убийство, а даже сама мысль об этом претила римскому трибуну. В бою против вооруженного врага он бы не знал жалости, но сейчас...

Оставалось одно — действовать хитростью, а на выдумки Сабин был не особо горазд.

Теперь они шли через Аргентарский квартал; до тюрьмы было уже недалеко. Сабин заметил, что центурион — начальник конвоя — стал внимательно осматриваться по сторонам, словно выискивая что-то. Наконец, его поиски, кажется, увенчались успехом.

Группа как раз проходила мимо какого-то старого дома с просторной аркой. Центурион заглянул туда и довольно хмыкнул. Его рука медленно опустилась на рукоять меча.

— Стой, — негромко скомандовал он.

Солдаты остановились, трибун тоже. Он чувствовал затылком несвежее дыхание своих охранников.

— Вот здесь, — сказал центурион. — Кажется, подходящее место. Тихо и спокойно.

«Для чего подходящее?» — подумал удивленный Сабин, и тут же его охватило страшное предчувствие.

Конечно, никакие это не преторианцы! Ливия послала своих агентов, чтобы те прирезали непокорного трибуна, не доводя до тюрьмы. Она не могла позволить, чтобы он выступил в суде и рассказал все, что знает. Хитрая старуха нашла выход из положения.

Сабин весь напрягся, сжимая кулаки, но шансов у него не было никаких. Малейшее движение, и эти двое, которые стояли за спиной, проткнут его своими мечами.

Внезапно впереди послышался какой-то шум, громкие шаги, неясное бормотание.

Все, как по команде, посмотрели в направлении, откуда доносились эти звуки. Две темные фигуры появились вдруг перед ними. Оба мужчины, видимо, были сильно пьяны, они шатались, неловко поддерживая друг друга.

— Вот, принесло же, — недовольно буркнул центурион и, опустив меч, сделал шаг им навстречу.

— Кто такие? — рявкнул он грозно. — Отвечать центуриону цезарской гвардии!

— Ха-ха! — заржали пьянчуги. — Хорошая шутка! Преторианцы в Эсквилине? Ночью? А что, вигилы все спят?

— Я вам дам шутку! — разъярился центурион, делая еще шаг. — Кто такие?

Мужчины заметили доспехи и резко остановились, словно напоровшись на стену.

— Ого, — сказал один. — И правда, солдаты. Мы, похоже, влипли, Кассий.

«Какой знакомый голос, — подумал Сабин. — Он старается изменить его, но этого человека я точно знаю».

Хотя пьяницы явно нарушали приказ префекта города, запрещавший шляться по улицам после второй смены караула, да еще и в нетрезвом виде, Эвдем — который выдавал себя за центуриона претории — не собирался тратить на них драгоценное время. У него было другое задание, более важное.

— А ну, проходите, быстро! — громыхнул он. — Мы ведем опасного преступника в тюрьму. А это такой тип, что еще захочет сбежать, — добавил он хитро, на всякий случай обеспечивая себе двух свидетелей, которые потом смогли бы подтвердить, что арестованный не вызывал доверия и замышлял удрать.

— Идем, Кассий, — испуганно сказал один из мужчин, продвигаясь вперед. — Ну их, этих преторианцев с их бандитами. А то еще и нам несдобровать.

— Кто там орет? — раздался вдруг возмущенный голос откуда-то сверху. — Ночь уже! Сейчас стражу позову.

Центурион понял, что тут становится слишком людно и шумно, и надо искать другое место. Он нетерпеливо сделал пьяным знак побыстрее проходить и задрал голову вверх:

— А ну, заткнись там!

Сабин решился. Сейчас или никогда.

Он резко присел и, не оборачиваясь, с силой двинул согнутыми локтями назад. Удары пришлись в пах обоим солдатам, те взвыли от боли и неожиданности и переломились пополам. Сабин, собственно, и ожидал такой реакции у себя за спиной. Но он никак не ожидал того, что произойдет перед ним.

Центурион еще не успел опустить голову, когда один из пьяниц вдруг перестал шататься, молниеносно выдернул из-под плаща короткую, но, видимо, очень тяжелую дубинку, и с размаху треснул его по голове. Загремела медь шлема.

Центурион с грохотом полетел на землю, ударившись еще и о выступ стены.

Второй пьяница выхватил меч и бросился прямо на преторианцев, застывших в изумлении.

Все это произошло настолько быстро и слаженно, что Сабин и сам едва не растерялся. Лишь закаленная и отточенная во многих рукопашных боях реакция выручила его. Трибун мгновенно понял, что кто-то пришел ему на помощь, и этим надо воспользоваться, пока не поздно.

Он круто повернулся, кулаком двинул в лицо солдата, который находился справа, а у левого — согнутого в дугу — одним движением вырвал меч и тут же обрушил блестящее в свете луны лезвие на его открытую шею.

Фонтанчик крови брызнул Сабину на одежду, преторианец захрипел и упал, царапая ногтями твердую землю улицы.

Тем временем мужчина с мечом могучим ударом почти снес голову одному из противников и тут же пронзил горло второму. Чувствовалось, что он знает толк в фехтовании.

Его спутник снова занес свою дубинку и снова опустил ее на голову центуриона, который начал было подниматься на ноги. Огромное тело сползло по стене и замерло.

— Сюда, господин, — произнес голос, в котором Сабин теперь без труда узнал Корникса, ибо на сей раз галл не картавил и не запинался.

Одним прыжком он очутился рядом со слугой и вторым своим спасителем.

— Спасибо, — с чувством сказал трибун. — Похоже, эти ублюдки собирались прирезать меня, не доводя до тюрьмы. Вы подоспели вовремя.

— Стража! — завопил вдруг голос сверху. — Сюда! Убивают! Пожар!

И тут же где-то впереди, за поворотом мелькнул отблеск огня. С факелами ночью обычно ходили только патрули вигилов, и не стоило сейчас попадаться им в руки.

— Бежим, — сдавленно бросил Сабин и помчался назад, туда, откуда они только что пришли.

Корникс и второй мужчина устремились за ним.

А позади уже гремели сандалии вигилов, спешивших на крики бдительного гражданина.

Сворачивая за какой-то угол, Сабин буквально сшиб с ног невысокого человечка, который, видимо, прятался там, напуганный шумом и криками. И тут же почувствовал, как что-то острое кольнуло его в бедро.

— Проклятье, — выругался трибун сквозь зубы. — С дороги, ну, быстро!

Человечек, судя по всему, только об этом и мечтал. Он собрался было нырнуть в какой-то темный проход, но тут сзади поярче полыхнули факелы все приближавшихся вигилов, и трибун вдруг сильной рукой схватил его за складки хитона на груди.

— Приятель Никомед, — процедил он с нехорошей улыбкой. — Как я рад нашей встрече.

Он пинком вышиб у парализованного страхом грека острый кинжал, который тот конвульсивно сжимал в руке, и шмякнул телом шкипера о стенку.

Затем отвел назад руку с мечом, собираясь вонзить клинок к живот доносчику.

Но в этот момент сзади на него налетел спешивший укрыться от вигилов Корникс; локоть поехал, и острие меча ударило в стену рядом с дернувшимся Никомедом, выбив из твердого камня несколько бледных искр.

— Беги, господин, — прохрипел галл, бросаясь в узкую улочку, перпендикулярную той, по которой они пришли. — Беги, они сейчас будут здесь.

Товарищ Корникса промчался за ним, молча дернув Сабина за руку, словно призывая поторопиться.

Трибун быстро оглянулся — погоня была рядом. Он тяжело вздохнул и кулаком наотмашь с силой двинул Никомеда в голову. Грек улетел в темноту, издав то ли стон, похожий на всхлип, то ли всхлип, похожий на стон.

Сабин тоже свернул в переулок и бросился догонять своих друзей, которые удалились уже на приличное расстояние.

* * *

Лишь когда звуки шагов у них за спиной стихли, а отблески факелов перестали падать на дорогу, беглецы остановились, тяжело переводя дыхание и благодаря бессмертных богов, что им на пути не встретился еще один патруль.

Оглядевшись, Сабин увидел, что они отбежали довольно далеко от места схватки и находятся сейчас в районе Целийского холма, почти у Капенских ворот. Неподалеку высились величавые акведуки водопровода Аппия.

— Ну, кажется, ушли, — с облегчением сказал Сабин и весело хлопнул Корникса по плечу. — Благодарю тебя, верный слуга. Не думал я, что у тебя столько прыти.

Третий, незнакомый мужчина, хмыкнул.

— И ты был прав, — сказал он. — Один Юпитер знает, как мне пришлось его подгонять. Но зато, когда дошло до дела, он оказался молодцом.

Корникс довольно улыбнулся.

Сабин повернул голову к мужчине, лицо которого все еще скрывал капюшон плаща, такого же, в котором к нему приходил Агриппа Постум. Похоже, и этот голос он слышал не впервые.

— А тебя я еще не поблагодарил, — сказал он, протягивая руку. — Думаю, что без тебя Корниксу пришлось бы туговато. Считай меня своим должником, приятель. Кто ты?

Мужчина усмехнулся и отбросил капюшон с лица.

— Та заплатил мне вперед, — ответил он с улыбкой. -Разве не помнишь?

Сабин несколько секунд смотрел на него и молчал.

— Трибун Кассий Херея, — произнес он, наконец, тихо, словно про себя. — Что ж, а я уже начал подумывать, куда это ты запропастился.

Глава XI

Находка

Некоторое время они разглядывали друг друга.

— Как здоровье? — заботливо спросил Сабин.

— Да ничего, — улыбнулся Херея. — Ты нашел мне хорошего врача. Он ни на шаг не отходил от меня, пока я не смог сесть на лошадь. А у тебя как дела?

Сабин вздохнул.

— Сам видишь. Так весело мне еще никогда не было. Я ведь тебя предупреждал...

— Да, — серьезно сказал Кассий Херея. — Ты меня предупреждал, я помню.

Корникс начал беспокойно топтаться на месте. Кассий бросил на него понимающий взгляд.

— Ладно, потом поговорим, — сказал он. — Сейчас пора подумать, что делать дальше.

— Как вы сумели меня найти? — спросил Сабин. — Я уж решил — мне конец.

— Потом, — повторил Херея. — Теперь надо уезжать из города. Скоро Ливия узнает о том, что произошло и что опасный свидетель ускользнул у нее из рук. Тогда она поднимет тревогу, перекроет все ворота, разошлет патрули по всем дорогам. Будем бежать в Остию, к Постуму.

— Пешком? — спросил Сабин скептически. — Восемнадцать миль все-таки. А чтобы купить лошадей, у меня нет денег. Все осталось дома. Но если...

— Вот именно, — сказал Кассий. — Сейчас быстро идем к тебе домой. Там уже должны быть готовы лошади — об этом позаботился твой верный Корникс. Деньги-то у меня есть, но покупать лошадей у ворот опасно. Это след.

— Хорошо, — согласился Сабин. — Если, конечно, успеем. Времени уже прошло достаточно.

— Должны успеть, — жестко ответил Херея. — Ну, вперед. Глупо было бы сейчас попасться.

* * *

До Авентина, на котором стоял дом дяди Сабина, отсюда было недалеко, а оттуда и до Остийской дороги рукой подать. Оставалось только надеяться, что Ливия еще не перекрыла ее заставами, узнав о визите в Рим Агриппы Постума. Но даже в этом случае были еще другие, не столь, правда, удобные, пути выезда из города.

Пока им везло — возле дома было тихо и спокойно, огни нигде не горели, никто не прятался в саду, Во дворе стояли три свежие лошади, возле которых крутился озабоченный Софрон.

Трое мужчин осторожно приблизились к нему, и Сабин негромко позвал слугу. Тот чуть не подпрыгнул.

— Господин, — прошептал он, прижимая руки к груди, — слава богу, ты на свободе. Но что же будет с нами?

— Ничего не бойся, — ответил Сабин. — Скоро все может измениться. В любом случае, вам ничего не грозит — вы не можете отвечать за мои поступки. Дом, наверное, конфискуют и пустят с молотка, но я обещаю, что выкуплю и его, и всех рабов, когда вернусь.

— А когда ты вернешься, господин? — жалобно спросил Софрон.

— Надеюсь, что скоро. Ты все приготовил?

— Да, вот ваши лошади, там немного продуктов, деньги в мешке вот здесь. Мундир ты будешь одевать, господин?

Сабин подумал секунду.

— Да.

Он заметил, что под плащом Кассия тоже форма военного трибуна. Что ж, так им легче будет проехать по улицам Рима — может, их примут за преторианцев. Да и в бою в доспехах как-то спокойнее себя чувствуешь.

Пока он переодевался, Кассий и Корникс уселись на своих коней, которые уже нетерпеливо били копытами, поскольку давно застоялись в конюшне.

Сабин тоже вскочил в седло. Вдруг он нахмурился.

— А это еще что такое? — спросил он грозно, показывая пальцем на здоровенный мешок, притороченный к седлу лошади Корникса. — Ты куда собрался? На загородную виллу?

— Но там все мои вещи, — жалобно протянул галл. — Больше у меня ничего нет. Я не хочу, чтобы их конфисковали.

— Думаю, на твои вещи Ливия не позарится, — усмехнулся трибун. — Отвязывай. Возьми только самое необходимое.

Корникс вздохнул, слез с коня и отвязал мешок.

— Тогда я, пожалуй, переобуюсь, — сказал он. — Мои сандалии уже совсем разбиты, а те сапоги почти новые...

Он достал из мешка пару сапог, уселся на землю и стал снимать сандалии.

— Быстрее, Корникс, — нетерпеливо сказал Херея. — А то мы оставим тебя здесь, и тогда уж никакие сапоги тебе больше не понадобятся. На Гемонии ведут босиком.

Это подстегнуло галла, он живо натянул правый сапог и принялся за левый.

— О, проклятие, — взвыл он вдруг, — опять не налазит... Да что там такое?

Сабин тронул лошадь коленями.

— Уезжаем, Кассий. Пусть остается...

— Подожди, господин, — крикнул Корникс.

Он засунул руку в сапог и яростно пошарил там.

— Тут что-то есть... Смотрите!

Он вскочил, подбежал к Сабину и протянул ему какой-то небольшой предмет, извлеченный из сапога.

Трибун брезгливо скривился, но тут же глаза его округлились, а пальцы сжались на двух навощенных дощечках, скрепленных между собой особым способом.

Секунду Сабин молча смотрел на печать, оттиснутую сверху, — головы братьев-близнецов Кастора и Поллукса, покровителей Вечного города.

— Да что там такое? — рявкнул Кассий Херея. — Вы ждете, пока начнется облава? Что это, трибун?

— Завещание Божественного Августа, — медленно ответил Сабин, отвел глаза от дощечек и повернулся к Корниксу. — Где ты взял эти сапоги?

— Да я же говорил... — запинаясь, ответил галл. — Ну, когда приехал к тебе в Нолы. Помнишь, когда убили сенатора Фабия Максима и его людей...

Кассий Херея теперь с интересом слушал.

— Ты хочешь сказать, — спросил Сабин, — что сенатор из предосторожности приказал одному из слуг спрятать завещание в своем сапоге, и его не нашли те, кто напал на вас?

— Похоже на то, — согласился Корникс.

— А ты прихватил эти сапоги, когда удирал, и до сих пор не знал, что в них находится?

— Клянусь всеми богами — не знал, — тихо ответил галл. — Лучше бы я их не трогал...

— Ах ты, мародер, — произнес Сабин, глядя на слугу с восхищением. — Когда Постум пожалует тебе сенаторскую тогу и назначит наместником Галлии, ты уж, пожалуйста, не забудь меня, бедняка. Я все-таки неплохо к тебе относился.

Корникс обалдело хлопал глазами, не понимая, что это за глупые шутки.

Сабин повернулся к Кассию.

— В этом документе Август назначает Агриппу Постума своим наследником, — просто сказал он.

— Ты уверен? — с сомнением переспросил Херея.

— Конечно. Я сам его подписал. В качестве свидетеля.

— Но это же... — начал Кассий.

— Вот именно, — перебил его Сабин. — Это меняет все. С завещанием на руках Постум может плевать на Ливию и Тиберия. Теперь он законный преемник Божественного цезаря и сенат тут же признает его таковым.

Корникс тем временем все же надел и второй сапог и снова влез на лошадь.

— Так мы не едем? — спросил он несмело, видя, что трибуны увлечены разговором.

— Едем, — бросил Сабин, словно стряхивая оцепенение. — Вперед, в Остию!

— Едем, — подхватил Кассий. — Но не в Остию.

— А куда?

— К Германику.

— Да ты помешался на своем Германике! — раздраженно воскликнул Сабин. — Постум здесь, рядом, а до Рейна тащиться еще с тысячу миль по вражеской, считай, территории.

— Да, — согласился Кассий Херей. — Но у Постума нет восьми легионов, готовых идти в бой по приказу своего командира. На кого угодно. Но дело в том, что без такого документа Германик этот приказ не отдаст. А имея официальное завещание цезаря, он уж постарается выполнить его волю. Подумай сам...

Кассий был прав. Разрозненные и плохо обученные сторонники Постума могли в любой момент подвергнуться атаке преторианских когорт. Ливия сумела бы убедить людей, что бунтовщик вовсе не Агриппа, а беглый раб Клемент, и тогда все было бы кончено. Ведь если погибнет Постум, то Тиберий станет действительно законным наследником — именно его цезарь назвал вторым.

Поэтому сейчас надо сделать две вещи — сохранить жизнь Агриппы Постума и доказать Германику, что присягу первыми нарушили Тиберий и Ливия, а значит, он теперь свободен от своей.

«Вот это действительно великая цель, — с каким-то радостным волнением подумал Сабин. — Изменить судьбу целой Империи. Стоит постараться».

Он весь кипел энергией и энтузиазмом. Кассий Херея тоже. Даже флегматичный Корникс подобрался и крепче взял поводья, понимая, что становится участником исторических событий. Да и эти слова трибуна насчет сенаторской тоги ему очень понравились. Вот раскроют рты его односельчане, когда к ним нагрянет новый наместник, представитель великого Рима — сенатор Корникс. Имя, конечно, придется подобрать более звучное, например...

— Поехали, — приказал Сабин. — Да помогут нам боги и особенно Фортуна.

Он подумал, что старый храм на виа Аврелия еще может дождаться более светлых дней.

Глава XII

Клятва жреца

Перед отъездом Сабин еще приказал сирийцу Софрону утром сходить к сенатору Гнею Сентию Сатурнину. Слуга должен был передать, что завещание Божественного Августа нашлось, что оно в руках Сабина и сам трибун направляется теперь к Германику, дабы сообщить тому обо всем и призвать на помощь Постуму.

А самого сенатора следовало попросить найти способ, чтобы предупредить Агриппу. Тому следовало пока сидеть тихо, не вступая в открытое столкновение с правительством. Еще не подошло время. Вот когда за спиной у него будут стоять восемь рейнских боевых легионов, тогда другое дело.

После этого трое всадников покинули дом дядюшки Сабина.

Они быстро поскакали мимо портика Эмилия к Цестиеву мосту, чтобы перебраться за Тибр, а потом — через Кодетанское поле — выехать к воротам Аврелия.

Далее они предполагали по Аврелиевой дороге пересечь Этрурию и Лигурию, затем двинуться на Лугдун, а уж оттуда — в Германию. В Кабиллоне начиналась уже власть наместника обеих провинций, и все тревоги остались бы позади.

Всадники быстро скакали по пустынным темным улицам, выбирая не самые широкие — те были запружены повозками и фургонами купцов и ремесленников из окрестностей Рима.

Гулким эхом разносились в ночи удары лошадиных копыт; пока все было спокойно. Наверное, Ливия еще не успела поднять тревогу. А может, подлый Никомед все-таки отдал концы после могучего удара трибуна, и не смог уведомить свою повелительницу о том, что произошло в двух шагах от Мамертинской тюрьмы?

Такой вариант показался Сабину не самым худшим. Хотя, впрочем, там же оставались еще двое, которые должны были выжить, — центурион и один из солдат.

— Да., кстати, — вспомнил Сабин, — расскажите же, как вы сумели так вовремя прийти мне на помощь? И что ты, Кассий, делал после выздоровления?

Херея поровнялся с трибуном и начал рассказ.

— Когда я уже как следует поправился, — заговорил он, — то задумался, что делать дальше.

— Хозяин трактира, вижу, на тебя не донес? — перебил его Сабин с улыбкой.

— Нет. Ты так запугал его, что бедняга не знал, как мне услужить. Так вот, подумав, я решил, что возвращаться к Германику нет смысла — я же не мог ему сообщить ничего нового. Надо было узнать, что с письмом, которое я отдал тебе.

Сабин хмыкнул, вспоминая, чего он натерпелся из-за этого письма.

— Я решил ехать в Рим, — продолжал Кассий, — и все выяснить. По дороге новости посыпались на меня градом. Сначала я узнал о смерти Августа, потом об убийстве Постума и о том, что правителем стал Тиберий. Все кончено — подумал я — надо возвращаться к Германику и вновь впрягаться в военную службу. Заговорщиков из нас не получилось.

Я был уже в Тарквиниях и собирался только заночевать, а на следующий день поворачивать обратно, как вдруг какой-то сумасшедший рыбак начал всем рассказывать, что Постум жив и в Остии собирает силы.

Я не поверил. Уж известно, если Ливия берется за дело, то доводит его до конца. Но слухи все множились. Потом в гавань вошла военная трирема из мизенской эскадры, и офицеры из экипажа клятвенно заверили, что своими глазами видели Агриппу Постума и даже присягнули ему на верность.