Храм Фортуны

— Три дня назад. Цезарь со своей свитой еще находился в Пьомбино. Я едва не загнал лошадей и не разнес мою карруку на камнях виа Аврелия, спеша принести тебе известия.

— А чем занимался цезарь? — с тревогой спросил Сатурнин.

— Он инспектировал работу береговой охраны — жители Корсики пожаловались ему на произвол пиратов в Лигурийском море, и Август очень разозлился на бездельника претора...

— Корсика, Корсика... — пробормотал Сатурнин. — Это же совсем рядом с Ильвой и с... О, боги, какой у нас был шанс! Но мы, кажется, его упустили...

По лицу Либона промелькнуло легкое недоумение.

— Прости меня, — сказал он неуверенно. — Ты попросил выполнить твое поручение, и я сделал это, но до сих пор мало что понимаю. И ты обещал...

— Да, да, мой юный друг! — воскликнул Сатурнин, протягивая к нему руки. — Я действительно обещал все тебе объяснить и сделаю это немедленно, хотя, клянусь Юпитером, думал, что судьба будет более благосклонна к нам.

Он умолк; несколько секунд висела тишина. Либон не осмелился нарушить ее, он лишь пристально смотрел в задумчивое лицо сенатора.

В этот момент появилась пухлая крутобедрая темнокожая девушка с подносом в руках. На позолоченном круге стояли бокалы с вином и ваза с фруктами. Сатурнин молча указал рабыне куда поставить поднос и нетерпеливым жестом приказал ей удалиться. Потом вздохнул и покачал головой.

— Ну, что ж, Луций, пришло время тебе узнать нечто очень важное и сделать свой выбор. Ты знаешь, что мы были дружны с твоим дедом, который погиб в Кантабрии, сражаясь в рядах легионов Марка Агриппы. Твой отец стал мне родным сыном — ведь своего я потерял очень рано. А потом вот и ты...

— Я всю жизнь буду благодарен тебе за то, что ты для меня сделал, — тихо произнес Луций. — Отца я плохо помню — он умер, когда мне было всего восемь лет. И с тех пор ты заменил мне мою семью.

— Да... — задумчиво кивнул Сатурнин. — И могу сказать, что ты был хорошим внуком... Но слушай дальше. Сейчас ты, по сути, являешься для меня самым близким человеком, не считая, конечно, моей жены и внучки.

— О! — встрепенулся вдруг Луций, внезапно покраснев. — Прости меня, я так спешил сообщить тебе новости, что... Как поживают почтенная Лепида и очаровательная Корнелия? Надеюсь, они здоровы и жизнерадостны, как обычно?

Сенатор улыбнулся.

— Да, не беспокойся. С ними все в порядке. Они просто спрятались где-то от жары. И ручаюсь — ты обязательно увидишься с ними, когда мы закончим разговор. По крайней мере — с одной из них.

Он игриво улыбнулся, с симпатией глядя на юношу, который покраснел еще больше и поспешно отвернулся, устремив взгляд на пенящуюся воду фонтана.

— Ладно, сначала дело, — вновь стал серьезным Сатурнин. — Сейчас я расскажу тебе одну историю, вернее — историю одной семьи. Так уж получилось, что она переплелась и с моей судьбой, и с твоей, да и вообще с судьбой Рима. И в данный момент во многом именно от нас с тобой зависит, что получит наш народ и наша страна в ближайшем будущем — кровавую тиранию или свободу и процветание.

— О какой семье ты говоришь? — спросил Луций, невольно побледнев — уж очень сурово и торжественно прозвучали веские слова старого сенатора.

— О семье цезаря Октавиана Августа, — медленно произнес Сатурнин.

Глава IV

Дела семейные

Он опять помолчал немного, прокашлялся и взглянул в глаза молодого патриция.

— Слушай, Луций, слушай внимательно и запоминай. Кое-что из этого тебе уже известно, но наверняка в другой интерпретации. Поэтому я начну с самого начала и расскажу тебе всю историю семьи Августа, вплоть до сегодняшнего дня.

Ты услышишь удивительные, а иногда и страшные вещи. Ты можешь мне верить или нет, но, клянусь всеми богами, клянусь тенью моего отца — это правда. У меня есть достаточно доказательств в подтверждение моих слов. Итак, слушай.

Для начала — короткое вступление. Ты, конечно, знаешь, хотя сам и не помнишь, что еще сорок лет назад в Риме была республика. Страной управляли сенаторы, из числа которых выбирались консулы, преторы и другие государственные чиновники. И народ активно участвовал в выборах.

Но с приходом к власти Августа ситуация изменилась. Формально мы до сих пор живем в республике, формально цезарь полностью подотчетен Сенату, но теперь это стало полной фикцией.

Ведь в руках Августа сосредоточены все основные государственные посты — он и главнокомандующий, он распоряжается финансами страны, он, наконец, является верховным жрецом и так далее. Поэтому-то государственное устройство, при котором мы живем вот уже сорок лет, было возможно лишь потому, что Сенат и народ не видели причин отказывать в доверии цезарю, который прекратил кровавые междоусобицы и правил мудро и справедливо, а Август, в свою очередь, старался не особенно дразнить чувства своих вольнолюбивых подданных. И этот баланс, по-моему, не так уж плох.

Но есть одно «но» — такая ситуация сохраняется до сих пор лишь благодаря личности Августа, благодаря тому огромному уважению, которым он пользуется у всех слоев населения.

А теперь представь на минуту, что место нашего цезаря займет кто-то другой — не такой мудрый, не такой гибкий, не такой гуманный. Ведь с той огромной властью, которая попадет к нему в руки, — властью, которой не обладал еще ни один диктатор в истории Рима, ни своевольный Марий, ни жестокий Сулла, ни даже Юлий Цезарь, не говоря уж об остальных — так вот, обладая подобной властью, этот человек очень легко может превратиться в настоящего монарха, в тирана и самодержца, которых мы видим сейчас правителями в странах Востока. И тогда уже никакие древние законы, никакое противодействие Сената или народные демонстрации не спасут нас. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Луций молча кивнул, его глаза не отрывались от губ Сатурнина.

— Хорошо, — продолжал тот. — Но дело-то в том, что Август, которому уже, кстати сказать, семьдесят шесть лет, собирается назначить себе преемника, то есть передать свою власть в другие, конкретные руки, а не просто сложить полномочия и предоставить отцам-сенаторам, как бывало раньше, решить судьбу страны. И тут таится большая опасность. Ведь цезарь хочет выбрать не просто достойного человека, который продолжал бы его политику, нет — он желает, чтобы этот человек обязательно был членом его семьи. А в семье этой с достойными членами — как ты сейчас убедишься — дело обстоит отнюдь не благополучно.

Так что, все зависит от того, кто займет место Августа после его смерти.

Сенатор помолчал, собираясь с мыслями, а потом снова заговорил, глядя в землю.

— Теперь давай вспомним историю цезарской семьи. В первый раз Август — тогда еще Октавиан — женился в двадцать три года. Этот брак был продиктован отнюдь не чувствами, а лишь политической ситуацией. Со своей женой — Скрибонией — он прожил всего год и развелся, как только она родила ему дочь Юлию.

Спустя несколько месяцев Октавиан снова нашел себе супругу и сделал это довольно оригинально. Ты, наверное, слышал об этом, но я сейчас расскажу тебе такие подробности, о которых ты не знаешь и не догадываешься.

Сатурнин вздохнул; на его лице было какое-то странное, печальное выражение.

— Ливия... Да, это была Ливия, наша нынешняя императрица. Злой гений и самого Августа, и его семьи.

Отец ее — Марк Ливии Друз — был горячим сторонником антицезарианской партии, другом Брута и Кассия, против которых тогда сражались Антоний и Октавиан. После разгрома под Филиппами Друз покончил жизнь самоубийством, бросившись на меч.

А ее первый муж — ты должен помнить его имя — долго не мог выбрать, с кем он останется. Сначала этот человек командовал флотом Юлия Цезаря, когда войска брата Клеопатры Птолемея осадили их в Александрии, затем вдруг выступил с предложением выдать награду убийцам диктатора. Это возмутило Октавиана — приемного сына Цезаря, — и они стали врагами.

Супруг Ливии сражался против него в Перузии и на Сицилии, в Кампании и в Греции. Лишь когда Антоний и Октавиан заключили мир, он решил прекратить сопротивление и вернулся в Рим с юной шестнадцатилетней женой и годовалым сыном — Тиберием.

Они поселились в доме Друзов, который ты можешь видеть прямо отсюда. — Сенатор показал рукой. — Вон он.

— Я знаю, — кивнул Луций. — А что было дальше?

Сатурнин нахмурился и долго смотрел в землю.

— А дальше, — продолжал он наконец, — Октавиан увидел прекрасную Ливию — она действительно была тогда очаровательным созданием — и влюбился по уши, навсегда. Ливия же не любила его и никогда не полюбила, но ведь эта женщина ставила обладание властью превыше всего на свете, а стремительно идущий вверх Октавиан как раз мог удовлетворить ее честолюбие.

— А откуда ты знаешь, что она не любила его? — удивленно спросил Луций. — Ведь они живут бок о бок уже более пятидесяти лет и все видят, что им хорошо вместе. Жена так заботится о цезаре...

— Я знаю, что говорю, — глухо ответил Сатурнин. — Поверь мне, очень хорошо знаю. Послушай дальше.

Ливия в то время была беременна. Она убедила своего мужа, что ребенок не его... возможно, это так и было... и тот вынужден был, из соображения семейной чести, дать ей развод. Тогда она получила возможность выйти замуж за Августа и через три месяца после свадьбы — на которой ее прежний супруг, кстати сказать, вынужден был играть роль отца невесты — родила мальчика, которого назвали Друзом. Октавиан признал его членом семьи, хотя он-то уж точно не имел к отцовству никакого отношения.

Вот так они связали свои судьбы — приемный сын диктатора Юлия Цезаря и дочь непримиримого республиканца.

Первый муж Ливии умер спустя несколько лет. Тогда поговаривали, что эта смерть была слишком уж скоропостижной. Но на сей счет мне неизвестно ничего определенного, есть только некоторые подозрения. Так что, оставим этот вопрос.

Прошло десять лет, завершились кровопролитные войны и в стране наступил мир. И вот тогда-то, под влиянием жены — а в этом нет ни малейших сомнений — Октавиан согласился принять имя Августа и взять на себя единоличную власть.

Мечты Ливии начали сбываться, но чтобы стать настоящей царицей — такой, например, как египетская Клеопатра, которой она всегда втайне завидовала, — мало было только верховного правления, необходимо еще было получить законное право передавать его по наследству.

И Ливия принялась настоятельно внушать мужу эту мысль, пока тот, наконец, не согласился. Что ж, сама по себе идея, наверное, и неплоха — возможно, республика уже изжила себя, и такой огромной державе, которой стал Рим, действительно необходим единоличный правитель. Возможно, повторюсь. Но, как я уже говорил, все зависит от того, какой это окажется человек.

Так вот, Август принялся подыскивать себе преемника. Поскольку он не имел детей мужского пола, а на наследование женщиной Сенат уж точно бы не согласился, выбор его пал на Марцелла — сына его родной сестры Октавии.

Цезарь очень любил парня, он женил его на своей дочери Юлии и даже усыновил. Но такой вариант Ливию не устраивал — ведь у нее был собственный сын — Тиберий, и именно его она собиралась одарить властью, с тем, естественно, условием, чтобы он негласно делился ею с ней.

Поначалу эта задача казалась абсолютно невыполнимой — ведь слишком много имелось непосредственных потомков Августа, чтобы он согласился передать власть человеку из рода Друзов, однако эта расчетливая и коварная женщина — поверь мне, это действительно так, хотя, вроде бы, все говорит об обратном — решила взяться за дело.

И уверяю тебя — в средствах она не перебирала. Надеюсь, ты вспоминаешь кое-какие факты и понимаешь, о чем я говорю.

Сатурнин снова вздохнул и наконец поднял глаза. Или Луцию показалось, или в них действительно мелькнула слеза.

Сенатор молчал. А Либон был потрясен — он, как и все в Риме, привык считать императрицу воплощением всех и всяческих достоинств; да, конечно, ее называли за глаза «Улиссом в платье», но только из уважения к ее уму и способностям.

Ни для кого ведь не являлось секретом, что Ливия принимала деятельное участие в делах государства и Август очень часто прислушивался к ее советам. И чтобы такая женщина вдруг решила плести интриги против семьи своего мужа?

Невероятно!

— Да, я понимаю, что тебе трудно поверить в это, — с грустной улыбкой сказал Сатурнин. — И тем не менее, так оно и было. Ну, ладно, слушай дальше.

Август не подозревал о коварных замыслах жены и полностью доверял ей; впрочем, тогда еще никто ничего не подозревал, за исключением", разве что, одного человека...

Сенатор снова замолчал на несколько секунд, погрузившись в воспоминания, а потом резко встряхнул головой, взял с подноса кубок с вином и сделал глоток.

Либон последовал его примеру. Напиток был светло-желтого цвета, приятный на вкус, прохладный, бодрящий.

— Марцелл — племянник цезаря, — продолжал Сатурнин, когда поставил кубок на место, — естественным образом вошел в общественную жизнь страны, никто не сомневался, что именно он станет преемником Августа, сенаторы, патриции и всадники наперебой стремились завоевать его расположение.

В очень раннем возрасте он был избран эдилом, и по этому случаю — в соответствии со старинным обычаем — должен был устроить игры для народа.

Август, Ливия и мать Марцелла — Октавия с готовностью помогли молодому человеку деньгами, и зрелище получилось действительно грандиозное.

Амфитеатр был превращен в огромный шатер — его накрыли куполом из разноцветной материи, чтобы защитить зрителей от солнца; тогда же состоялся и знаменитый поединок между пятьюдесятью германцами и пятьюдесятью нумидийцами, десятки гладиаторов сражались друг с другом и с дикими зверями, в изобилии доставленными из Африки и Азии.

Все шло великолепно...

Однако, спустя несколько дней после начала игр, Марцелл неожиданно заболел. Поначалу симптомы не вызывали опасений. Август даже не стал прерывать празднество. Но затем состояние здоровья юноши стало стремительно ухудшаться, и вскоре он умер. Я не могу описать тебе горе, которое охватило цезаря и Октавию. Ливия тоже всячески подчеркивала свою скорбь.

Таким образом, принцепс остался без наследника, и это не давало ему покоя. Через год он выдал свою овдовевшую дочь Юлию за Марка Випсания Агриппу.

Тебе, конечно, не нужно объяснять, кто такой был Марк Випсаний Агриппа. Один из ближайших сподвижников Августа, блестящий полководец, тот самый адмирал, который в битве у Акция вдребезги разнес неповоротливый флот Антония и Клеопатры и обеспечил молодому Октавиану победу в войне.

Затем он посвятил себя гражданской деятельности: на его средства были выстроены многие общественные здания в Риме — термы, Пантеон и несколько храмов и портиков. Да ты и сам это прекрасно знаешь.

И вот именно этого человека цезарь выбрал в качестве мужа для своей дочери, именно он должен был обеспечить Августа столь желанным наследником.

Что ж, разумный выбор принцепса одобрил и Сенат, и народ, да и трудно было тут не согласиться. Ливии, не ожидавшей такого поворота событий, оставалось только скрипеть зубами в бессильной ярости и на время затаиться...

Казалось, боги наконец-то стали благоволить к Августу — Юлия родила одного за другим двух мальчиков, Гая и Луция, и двух девочек, Агриппину и Юлию Младшую. А еще один сын родился уже после смерти отца, поэтому его и прозвали Постумом — Посмертником.

Спустя девять лет после женитьбы Марк Випсаний Агриппа умер. Смерть была естественной, я сам присутствовал при кончине и могу это подтвердить. Теперь у Августа оставалось сразу трое наследников. Цезарь был на седьмом небе от счастья. Он немедленно усыновил двух старших — Гая и Луция, третий же мальчик — Постум — должен был продолжать род своего отца.

А вновь овдовевшую Юлию цезарь выдал за своего пасынка, сына Ливии — Тиберия. Давай-ка здесь поговорим подробнее об этом человеке, ибо на сегодняшний день он... Ну, ладно, обо всем по порядку.

В то время ему был тридцать один год, сейчас — пятьдесят пять. Ты, конечно же, не раз видел его и можешь составить о нем свое мнение.

Луций кивнул. Перед его глазами появился образ высокого мужчины с тронутыми сединой редкими бесцветными волосами и светлой кожей, рослого, широкоплечего, сильного. Либон имел возможность неоднократно наблюдать, как тот проходил по Форуму тяжелым шагом воина, наклонив вперед голову и опустив глаза. Лицо Тиберия — от природы довольно красивое, мужественное — покрывали сильно портившие его прыщи и язвы; тусклые глаза навыкате с подозрением и недоверием всматривались в каждого, а густые брови постоянно хмурились, прорезая лоб глубокими бороздами морщин.

Сатурнин несколько раз качнул головой.

— Да, таков он, Тиберий Нерон. Ты знаешь, что он прославился во многих кампаниях в Германии, Паннонии, Армении. Это весьма способный полководец и хороший администратор. В сущности, Тиберий неплохой человек, вернее — был бы неплохим человеком, если бы уже с юности — после смерти своего отца — не попал иод влияние Ливии. А эта женщина умеет обрабатывать души людей, ох, умеет.

Ведь Тиберий — от природы честный и порядочный, смелый и умный — обладал и целым рядом негативных качеств, таких, как подозрительность, недоверчивость, суровость, граничившая с жестокостью, — это проявлялось, в частности, в его обращении с солдатами во время походов. А поскольку он вынужден был постоянно находиться в атмосфере страха, которую искусственно создала и поддерживала его мать Ливия, то его лучшие черты характера постепенно ушли вглубь натуры, а все злое и низменное всплыло наверх.

Он — я уверен — догадывался о многом, происходившем в их семье, но молчал, опасаясь за свою жизнь. Думаю, между ним и Ливией уже заключен какой-то договор; видимо, он пообещал матери полное послушание взамен не столько за власть — она больше нужна самой императрице, нежели ее сыну, который уже давно мечтает уединиться где-нибудь в провинции и проводить дни как частное лицо, вдали от Рима и политики — сколько за эту самую возможность жить, как ему хочется.

Теперь, мой милый Луций, ты понимаешь опасения, которые движут мною, — если нашим правителем станет Тиберий, во всем послушный Ливии (а сейчас ведь именно он является главным кандидатом в преемники Августа), нам предстоят тяжелые дни. Богам известно, как все повернется, но не исключено, что эта парочка — коварная мамаша и озлобленный на весь мир сыночек — способна пролить реки крови и навсегда заставить римлян забыть, что такое свобода. А этого я не хочу и не могу допустить и буду до последнего вздоха бороться против тирании.

— Я тоже, — тихо сказал Либон; его лицо побледнело, а в глазах появился решительный блеск.

Сенатор тепло, с признательностью улыбнулся.

— Спасибо, мой мальчик, — сказал он мягко дрогнувшим голосом. — Я не ошибся в тебе и очень рад этому. Но давай закончим наш разговор.

Да, сейчас Тиберий — претендент номер один. Но поначалу его перспективы выглядели далеко не так радужно. Ливия заставила его жениться на Юлии — а тут ведь и сам Тиберий, и Август, и женщина были против, так что видишь, на что способна наша императрица? Она, видимо, надеялась, что у них родится ребенок, с помощью которого ей удастся еще больше подчинить себе цезаря. Но ничего не вышло. Во-первых, Август души не чаял в детях Агриппы — Гае и Луции — и уже открыто объявил их своими наследниками, а во-вторых, из семейной жизни Тиберия и Юлии ничего не получилось.

Ему она была безразлична, он ей — противен. Да и Август — хотя весьма ценил пасынка как военачальника и администратора — был отнюдь не в восторге от замкнутого, угрюмого зятя и невольно сам вносил разлад в отношения супругов своей холодностью по отношению к сыну Ливии.

Так что, очень скоро Тиберий совсем перестал делить с женой постель, а замену ей принялся искать на стороне, предаваясь самому изощренному разврату. Ты еще слишком молод, чтобы я решился смущать твой слух этими гнусностями, но наверняка уже немало наслышан о выходках Тиберия.

Луций кивнул, слегка покраснев. Действительно, слухи о сексуальных чудачествах престарелого сластолюбца упорно циркулировали по Риму.

— Узнав об этом, — продолжал сенатор, — оскорбленная Юлия тоже бросилась в водоворот любовных приключений. Надо заметить, что девочка с первых дней рождения воспитывалась под присмотром Ливии, а присмотр этот был весьма суров. С Марцеллом они жили слишком недолго, чтобы в ней — юной тогда и скромной — смогла бы полностью пробудиться женщина. А достойный Агриппа наверняка и на семейном ложе сохранял сдержанность, приличествующую, по его мнению, настоящему римлянину.

Так что, теперь, пережив несколько мимолетных связей, Юлия совершенно потеряла голову, попросту стала нимфоманкой. Бедняжка, мне жаль ее. Ведь виновата в этом не она. Когда любовь приносится в жертву политике — это всегда калечит чьи-то души и судьбы.

Ну, чем все закончилось, ты знаешь. Август долгое время не подозревал о безумствах дочери, а окружающие не осмеливались открыть ему глаза, зная, как горячо он любил свою единственную дочь. Ливия же намеренно давала Юлии увязнуть поглубже, а когда та уже начала затаскивать в свою постель даже рабов и гладиаторов, одним ударом разделалась с ней, выложив Августу вею правду.

Цезарь был потрясен. Нет, не то слово — он был убит. Несколько дней он не принимал пищи, не пил даже воды, не брился. А затем — сумев превозмочь боль и совладать с отцовскими чувствами — коротко и решительно приказал выслать Юлию на отдаленный остров. Спустя пять лет ее перевели в Регий, на побережье Мессинского пролива. Там она находится и по сей день.

Сатурнин умолк, осторожно массируя пальцами затылок. Луций тоже молчал, глядя в землю. Он, конечно, знал, что единственная дочь Августа была отправлена в ссылку за недостойное поведение, но сейчас старый сенатор представил ему эту трагедию в совершенно ином свете.

Вот, значит, как оно все было на самом деле. Действительно, несчастная женщина...

— Однако Ливия опять просчиталась, — после паузы продолжал Сатурнин. — Она надеялась, что позор матери отвратит благосклонность цезаря от ее детей — Гая и Луция, но Август лишь еще сильнее полюбил обоих юношей, говоря, что судьба и так обошлась с ними слишком жестоко, лишив родителей. Императрице надо было обострить ситуацию, иначе она рисковала проиграть все.

К тому времени у меня скопилось уже достаточно доказательств, чтобы не сомневаться в намерениях Ливии. Я и несколько моих друзей — среди них и известный тебе Фабий Максим — решили помешать коварным планам.

Мы попытались осторожно предупредить Августа, что его наследникам угрожает опасность, однако цезарь и слышать ничего не пожелал. Он даже пригрозил нам опалой, если мы еще когда-нибудь осмелимся в чем-то обвинить его лучшую в мире жену. Тут я не могу его винить — «Улисс в платье», она и Юпитера Громовержца обвела бы вокруг пальца.

Август даже не Стал скрывать от нее наших подозрений — он с возмущением сообщил Ливии, что несколько сенаторов пытались высказать гнусные намеки в отношении ее, и попросил супругу великодушно простить «глупцов».

Достойная Ливия со свойственной ей мягкостью снисходительно усмехнулась и заверила цезаря, что глупость сама по себе является достаточной карой, и она не собирается обижаться на и так обиженных богами людей.

Но сама, конечно, все поняла, и с тех пор между нами идет негласная война. До сих пор, правда, сохранялось примерное равновесие — я имею в виду, что ни мы, ни она не могли серьезно повредить друг другу, а вот успехов за то — с горечью должен признать — Ливия достигла гораздо больших, нежели мы.

Вскоре неожиданно умер Луций Цезарь, внук Августа. Он находился тогда на борту корабля, следовавшего в Массилию. В окружении юноши был верный мне человек, и его рассказ не оставил никаких сомнений — Луция отравили, отравил врач, в последний момент по настоянию Ливии назначенный сопровождать наследника. Конечно, все было организовано безукоризненно: болезнь, лихорадка и кончина. Никаких подозрений. Августу и в голову не пришло усомниться в том, что бедняга Луций умер естественной смертью.

Но мы-то понимали, что теперь настанет очередь Гая, и решили любой ценой помешать Ливии. Наши люди несли круглосуточную негласную охрану юного Цезаря, нам удалось предотвратить три попытки покушения и продлить ему жизнь еще на два года. К сожалению, только на два.

Гай был назначен командующим армией, которая вела боевые действия против парфян на Востоке. Он отправился в путь, а спустя некоторое время ко мне в дом пришел один из рабов Ливии. Госпожа — сказал он — приказала избить его плетьми за какую-то мелкую провинность, и он хочет отомстить ей.

Естественно, в другой ситуации я немедленно отдал бы этого человека в руки властей — раб, предающий своего хозяина, достоин самого сурового наказания — но тогда мне пришлось пренебречь своими принципами, слишком уж много было поставлено на кон.

Так вот, этот иудей рассказал мне, что подслушал разговор Ливии с неким мужчиной, в котором они обсуждали способы избавиться от Гая Цезаря, а поскольку в той беседе прозвучало и мое имя, как опасного противника, раб и решил направиться именно ко мне. Выслушав его рассказ, я приказал иудея тайно умертвить и бросить в Тибр, а сам поспешил принять меры предосторожности.

Я встретился с твоим отцом, Луций, да-да. Он тоже входил в число тех, которые пытались противостоять Ливии во имя свободы и справедливости. Я попросил его немедленно отправиться вслед за Гаем и предотвратить опасность.

Он двинулся в путь и настиг наследника у самой парфянской границы. Он стал его верным неусыпным стражем, и убийцы не осмеливались ничего предпринять, пока Скрибоний Либон, с мечом в руках, находился рядом.

У Луция перехватило дыхание. Подумать только, его отец! А он и не знал!

— Но все же ему не удалось выйти победителем, — глухо продолжал сенатор. — Однажды Гай и его свита попали в засаду, устроенную, как потом объявили, предателями-парфянами, сорвавшими мирные переговоры. В коротком бою твой отец погиб, а наследник был ранен. Да, они действительно попали в засаду, но устроили ее не парфяне, а люди Ливии.

Раненого Гая перевезли в лагерь, где за лечение юноши взялся все тот же «врач», перед тем уже отправивший в Подземное царство его брата. О результате говорить излишне — спустя несколько дней Гай скончался.

Сатурнин умолк. Луций до боли сжал кулаки, прерывисто дыша сквозь зубы.

— Так, значит, вот как умер, мой отец! — воскликнул он. — А мне всегда говорили, что он погиб, сражаясь с врагами Родины!

— И тебе правильно говорили, — торжественно произнес сенатор. — Ведь он действительно сражался с врагами Родины, свободной Родины. Разве Ливия не враг Рима и римского народа?

— Но... — начал Либон.

— Подожди. — Сатурнин поднял руку. — Я понимаю твои чувства, но позволь мне закончить. Поверь, смерть твоего отца явилась для меня огромным ударом, большим, нежели смерть Гая, — ведь я любил его как сына. Однако не забывай — мы с. тобой сейчас в ответе за судьбу страны и не имеем права поддаваться эмоциям.

Да, старый сенатор был прав. Луций лишь молча кивнул и вновь обратился в слух.

— Цезарь был в отчаянии, близком к помешательству, — говорил далее Сатурнин. — Он снова лишился наследников, и теперь выбирать ему было почти не из кого. Подчиняясь нажиму уже торжествовавшей победу Ливии, он официально усыновил Постума, последнего сына Агриппы, и Тиберия, но дабы обеспечить преемственность, приказал тому усыновить Германика, его племянника... сына Друза.

Сатурнин тяжело вздохнул, взял с подноса кубок и залпом выпил его до дна. Луций с удивлением посмотрел на сенатора. Он еще никогда не видел, чтобы этот сдержанный человек позволял себе такие поступки, достойные более возницы или гладиатора.

— Друз... — с горечью повторил Сатурнин. — Вот кто был, пожалуй, самым подходящим человеком, чтобы принять власть в Империи. Друз, младший сын Ливии. Ты, конечно, слышал о нем — блестящий полководец, добрый, честный, благородный, он пользовался гораздо большей популярностью и любовью, нежели его брат Тиберий.

Увы, еще за несколько лет до смерти Гая и Луция он внезапно умер в Германии, где занимал пост командующего Рейнской армией и вел войну с варварами.

— Опять Ливия? — с ужасом спросил Луций, бледнея. — Она убила своего собственного сына?

— Нет, не думаю, — покачал головой Сатурнин. — Даже такая безжалостная женщина вряд ли решилась бы убить одного сына, чтобы обеспечить властью другого. Тем более, что Друз, человек открытый и искренний, очень любил мать, ему бы и в голову не пришло подозревать ее в преступлении.

Насколько мне известно, причиной смерти явилась самая натуральная гангрена — Друз упал с лошади, поранил ногу и не заметил вовремя, как началось заражение крови. В общем, он умер в лагере Девятнадцатого легиона на землях германцев, у истоков Визургиса.

Его брат Тиберий — при известии о болезни Друза — сразу помчался к нему из Рима, загоняя лошадей, но уже не застал того в живых.

Друз был погребен со всеми почестями, я присутствовал при церемонии и мне показалось, что горе и Тиберия, и Ливии было вполне искренним. А об Августе и говорить нечего — он очень любил покойного и безустанно сетовал на жестокую судьбу, лишившую его такого сына.

После Друза осталось трое детей: сыновья Германик и Клавдий и дочь Ливилла. Что ж, среди них, пожалуй, лишь один старший, Германик, унаследовал характер и достоинства отца.

Сатурнин поставил пустой кубок на поднос и провел ладонью по глазам, словно отгоняя усталость.

— Клавдий, — продолжал он после короткой паузы, — был болезненным, слабым ребенком, да еще у него и с головой что-то не в порядке; Ливилла же — насколько мне известно — капризная, злая, избалованная девчонка. Ну, да ты сам их знаешь. Теперь, правда, это уже не дети — им лет по двадцать пять или около того.

Но Германик, Германик — вот где настоящий римлянин. Именно он был бы более других достоин принять власть после кончины Августа.

— Так ты собираешься помочь ему стать цезарем? — с волнением спросил Луций.

Сатурнин медленно покачал головой.