Глава VII

Человек со шрамом

День уже клонился к вечеру, знойное солнце медленно, нехотя уползало за горизонт, и огромный город мог теперь вздохнуть свободнее. Легкий ветерок чуть покачивал ветки деревьев в садах, с Тибра потянуло прохладой.

На улицах начали появляться люди, одуревшие от дневной жары; Рим потихоньку оживал.

По просторной, мощенной камнем Фламинийской дороге к городским воротам подскакали двое всадников. Оба были одеты в короткие серые туники, пропотевшие и пропыленные, в кожаные сандалии военного образца, на головах их крепко сидели широкополые шляпы, защищавшие лица от палящих лучей солнца.

Лошади уже очень устали и с трудом переставляли ноги, бока животных покрывала корка из пены, пота и пыли.

У самых ворот всадники спешились и один из них усталым шагом направился к группе солдат городской стражи, которые несли охрану на этом участке.

Человек властным жестом подозвал к себе центуриона и что-то тихо сказал ему. Тот моментально принял уставную стойку и громко отчеканил:

— Слушаюсь!

— Да тише ты, — недовольно буркнул мужчина в широкополой шляпе и левой рукой стянул ее с головы. Показалось обветренное смуглое лицо, длинный тонкий нос, дерзкие черные глаза, узкие губы; на лбу виднелся изящный белый шрам.

Центурион дисциплинированно отсалютовал и бегом бросился куда-то за угол. Мужчина вернулся к своему спутнику.

— Отведешь лошадей на конюшню, Эвдем, — сказал он ему слегка охрипшим голосом. — Потом можешь отдыхать. Мы хорошо поработали и награда нас не минует.

Эвдем довольно растянул лицо в улыбке. Мужчина шутливо ткнул его кулаком в плечо и повернулся, услышав стук копыт.

Центурион, спотыкаясь от избытка усердия, тянул на поводу свежую лошадь, которая недовольно вертела головой и фыркала. Человек со шрамом принял повод у него из рук и одним прыжком взлетел на спину животного, крепко сжав коленями бока коня.

Центурион махнул рукой, стражники у ворот расступились и мужчина проехал в город. Хотя еще со времен Юлия Цезаря действовал указ, по которому от рассвета и до заката в Риме запрещено было появляться повозкам и всадникам, в отдельных случаях — при наличии особого разрешения — некоторые люди могли пренебрегать этим постановлением. Например, цезарские курьеры или конные преторианцы имели право беспрепятственно разъезжать по городу, но другие — даже сенаторы — этой привилегией не обладали.

Человек со шрамом, видимо, сказал дежурному центуриону такое, что заставило грозного и сурового стража порядка беспрекословно подчиниться.

Мужчина рысью скакал по виа Фламиния, поглядывая по сторонам с некоторым интересом. Уже довольно долго он не был в Риме, выполняя различные поручения людей, которым он верой и правдой служил. Как приятно снова оказаться в столице, такой красивой и уютной после германских лесов или пустынь Месопотамии.

Человек миновал сады Ацилия, оставил по левой стороне парк Помпея и поле Агриппы. Теперь он приближался к центру города и направлялся к Авентинскому холму, на склоне которого стоял старый дом его отца. Мужчина очень спешил — его ждало еще одно весьма срочное дело.

Обогнув Тарентийский овраг, он проскакал в Юникульские ворота и двинулся вдоль Капитолия. Народу в центре было уже довольно много — после утомительного знойного дня люди выползали из своих жилищ, чтоб глотнуть немного прохладного воздуха и обменяться парой слов с друзьями и соседями.

Оставив позади Форум, который постепенно заполнялся горожанами, человек со шрамом проскакал мимо Большого Цирка и взобрался на холм, где густо стояли дома представителей среднего класса — всадников, купцов, владельцев фабрик и мастерских.

Привратник — сморщенный маленький старичок — встретил его на пороге.

— О, господин! — радостно задребезжал он. — Ты вернулся! Слава богам!

— Здравствуй, Гедеон, — кивнул мужчина, спрыгивая с лошади. — Ну-ка, прикажи быстро приготовить ванну и чистую одежду. Я очень спешу.

— Слушаюсь, господин, — поклонился Гедеон и засеменил в дом, крича скрипучим голосом: — Фемистокл! Фемистокл! Иди сюда немедленно! Господин приехал!

Спустя два часа — приняв ванну и побрившись — человек со шрамом вновь вышел из дому. Теперь он был одет в белоснежную тогу с узкой красной полосой — официальный костюм представителей всаднического сословия. На указательный палец правой руки он надел массивный золотой перстень — тоже признак принадлежности к эквитам.

Быстро спустившись с Авентина, человек прошел мимо Большого Цирка к Палатинскому холму и направился прямо к дворцу Августа. В то время, правда, дворцом это строение можно было назвать лишь с большой натяжкой. Август — человек очень скромный и неприхотливый — довольствовался малым, его вполне устраивали две небольшие спальни и рабочий кабинет.

Собственно, дворцом можно было считать лишь несколько комнат, предназначенных для официальных приемов иностранных послов или торжественных банкетов в дни общенародных праздников. Эти помещения были пристроены к частному дому цезаря, принадлежавшему еще его отцу.

Лишь спустя годы последующие императоры возвели на этом месте грандиозный роскошный мраморный ансамбль, известный потомкам как Палатинский дворец. Но в то время резиденция цезаря Августа смотрелась еще очень скромно.

Охрана у входа во внутренний двор беспрепятственно пропустила мужчину со шрамом, после того, как тот шепнул начальнику караула несколько слов. Он прошел в атрий и остановился там. Вышколенный слуга приветствовал его низким поклоном.

— Я сейчас доложу о тебе, господин, — сказал он подобострастно. — Будь любезен подождать здесь.

Мужчина кивнул и опустился на невысокий табурет, стоявший у фонтана; струи воды ласкали слух мелодичным журчанием, а тело — ощущением прохлады.

— Следуй за мной, господин, — возвестил вдруг возникший, словно призрак, слуга.

Человек поднялся на ноги и двинулся за рабом. Они миновали несколько комнат и вошли, наконец, в просторное помещение, стены которого были закрыты мягкими тканями, с плотными занавесками на окнах и выложенным мозаикой полом.

На диване у окна сидела женщина. У нее было узкое морщинистое лицо и кожа цвета пергамента. Пронзительные темные глаза с неукротимой энергией сверкали под высоким лбом. Седые волосы были завязаны в пучок на затылке по старинной римской моде. Сухую фигуру покрывала белоснежная, пахнувшая арабскими благовониями мягкая стола. Украшений на женщине не было никаких, не считая небольшого золотого колечка с камешком на левой руке.

Так выглядела в то время императрица Ливия, жена цезаря Августа, первая дама Римской Империи.

— Элий Сеян, — сказала она негромко довольно приятным голосом, увидев мужчину со шрамом. — Я ждала тебя еще вчера. Что случилось?

— Прости, госпожа. — Сеян прижал руку к груди. — Нам пришлось сделать крюк и перебраться с Аврелиевой дороги на Фламинскую, чтобы избежать встречи с цезарем и его свитой. Мне казалось, что такое столкновение не входит в твои планы.

— Ты прав, мой дорогой Элий, — улыбнулась одними губами женщина. — Ты часто бываешь прав, и это мне нравится в тебе. Да и вообще в людях. Ну, садись вон там. Нам надо поговорить.

Сеян послушно опустился на мягкий табурет и сложил руки на коленях, перед этим аккуратно расправив складки тоги. Ливия взяла со столика из слоновой кости небольшой серебряный колокольчик и резко встряхнула его. Спустя буквально три секунды в комнате появилась девушка-рабыня. На ее круглом румяном лице было написано величайшее почтение и некоторый испуг.

— Пусть подадут вина, Антигона, — сказала императрица, не глядя на служанку. — Побыстрее.

Девушка упорхнула. Сеян проводил ее взглядом и слегка улыбнулся узкими губами.

«Как эта женщина умеет подчинять себе людей, — подумал он с невольным уважением. — Ведь вот если бы она сейчас отдала какой-нибудь приказ мне, я бы точно так же кинулся выполнять его, как и эта жалкая рабыня. И, клянусь Юноной, чувствовал бы себя преданным слугой грозной госпожи».

Ливия пристально посмотрела на Сеяна, пытаясь прочесть его мысли. Наверное, это ей удалось, ибо императрица довольно хихикнула и мелко затрясла головой.

— Ну, ладно, милый Элий, рассказывай. Я сгораю от любопытства.

Человек со шрамом прокашлялся и расправил плечи, стараясь все же выглядеть достойным всадником, а не перепуганным учеником, попавшимся под горячую руку суровому педагогу.

— Я преклоняюсь перед твоим могучим умом, госпожа, — начал он подобострастно. — Ты предвидела все, до малейших деталей. Хотя, нет, было тут одно «но»...

— Давай по порядку. — Ливия властно шлепнула сухонькой ладошкой по крышке стола. — Ты же знаешь, я во всем люблю порядок.

— Прости. — Сеян секунду помолчал, собираясь с мыслями, а потом снова заговорил: — Действительно, твой внук Германик поддерживает связь с сенатскими кругами в Риме. Он получил какое-то важное письмо, как мне сообщил подкупленный раб, но имени отправителя он узнать так и не смог.

— Ничего, зато мне оно хорошо известно, — хищно оскалилась Ливия. — Продолжай.

«Вот ведьма, — подумал Сеян. — Меня иногда просто дрожь пробирает, когда приходится с ней общаться».

— Вскоре после этого, — снова заговорил человек со шрамом, — Германик отправил с курьером официальную почту. Там ничего интересного не было — мы проверили. А еще через день он вызвал своего штабного офицера, которому полностью доверяет, и отправил его якобы в Лугдун, с депешей к тамошнему коменданту.

Этот трибун, взяв еще двух человек, отправился в путь. И тут нам просто повезло — одним из этих людей оказался наш агент. Он-то и сообщил мне маршрут и настоящее место назначения.

Офицер Германика — его звали Кассий Херея — видимо, что-то подозревал, он пытался сбить нас со следа, уйдя в горы. Но мы знали все его планы — наш человек оставлял нам четкие знаки на дороге. Я решил, что не стоит лезть вместе с ним в горы — слишком рискованно. К тому же, если бы он там сломал себе шею, это бы нас вполне устроило, правда?

Ливия чуть кивнула, не сводя глаз с лица Сеяна, на котором выступили маленькие капельки пота — в комнате было довольно душно.

Послышались тихие шаги; две служанки внесли подносы с вином и легкой закуской. Императрица жестом указала, куда это все поставить и кивком пригласила Сеяна угощаться. Тот вежливо отхлебнул из кубка и за бросил в рот пару виноградин. Потом продолжал:

— Короче говоря, мы знали, где они должны были снова выйти на дорогу, и поджидали их там. Чуть-чуть, правда, разминулись, но это не по нашей вине.

Мы напали на них между Аостой и Таврином — на Херею и его спутника, ибо наш агент еще раньше сделал вид, что сорвался в пропасть, и покинул их.

— Сделал вид, что сорвался в пропасть? — удивленно переспросила Ливия. — Как это ему удалось?

— О, это весьма способный парень, — улыбнулся Сеян. — Он родился и вырос в Альпах, так что для него взобраться на самую крутую гору все равно, что для нас подняться на Палатин по каменной лестнице.

— Ну, дальше, — нетерпеливо сказала Ливия и тоже пригубила из изящного золотого кубка искусной работы, украшенного драгоценными камнями.

— У Кассия Хереи действительно было письмо к Августу, госпожа, — сказал Сеян. — Вот оно.

Он привстал и положил на столик, рядом с ладонью Ливии, восковые дощечки, соединенные таким образом, чтобы их нельзя было открыть, не сломав печати.

Императрица перевела взгляд на таблички, но не пошевелилась.

— Вы избавились от свидетелей, я надеюсь? — сухо спросила она.

Сеян тяжело покачал головой.

— Нет, госпожа. Точнее — я не уверен.

— Это как понимать?

— Случилось непредвиденное. Когда мы уже завладели письмом и собирались ликвидировать и самого трибуна, неожиданно появились еще двое всадников, какие-то военные. Мне показалось неразумным вступать с ними в бой — исход его был неясен, а если бы потом оказалось, что...

— Я поняла тебя, — махнула рукой императрица. — Ты правильно поступил. Но вот вопрос — что стало с трибуном? Жив ли он?

— Не знаю, — развел руками Сеян. — Я спешил к тебе с этим письмом, а потому не имел времени проверить. Но можно послать надежного человека...

— Ладно, этим я сама займусь, — перебила его Ливия. — А ты стал очень осторожным, мой дорогой Элий.

Сеян, не зная, похвала это или укор, только неуверенно улыбнулся.

— Повзрослел, наверное...

— Да, — покачала головой императрица. — Помню, лет десять назад смелее тебя не было человека. Ведь кто бы еще решился устроить засаду на наследника Августа, на самого Гая Цезаря? А вы с Домицием ни секунды не колебались. Что ж, счастье покровительствует смелым, и вам тогда повезло.

— Действительно, повезло, — согласился Сеян. — Еще немного, и все бы сорвалось....

Он умолк, погрузившись в воспоминания.

Ливия внимательно смотрела на него.

— А это ведь у тебя оттуда? — указала она пальцем на тонкий белый шрам, пересекавший высокий лоб Сеяна.

— Да, — кивнул тот. — Скрибоний Либон сражался, как лев, и сумел достать меня. Однако удача была на моей стороне — я убил его.

— Помню, — кивнула императрица. — Что ж, мой милый друг, нам приходится преодолевать многочисленные трудности, но ведь ты же понимаешь — это все лишь на благо страны и римского народа.

Сеян со всей серьезностью закивал. Он никогда не мог понять, лицемерит ли жена Августа, когда говорит такие слова, или же действительно убеждена в своей правоте.

— Да, — продолжала Ливия, — мы не можем, не имеем права допустить к власти полоумного Агриппу Постума. Он же ввергнет государство в хаос, а то и в гражданскую войну. Этот молодой человек совершенно не подходит для управления страной. Другое дело — мой сын Тиберий. Осмотрительный, рассудительный, мудрый, он сумеет прекрасно освоиться с ролью монарха.

— Под твоим, госпожа, руководством, — льстиво вставил Сеян.

Ливию совершенно не смутила столь грубая лесть.

— Да, — важно кивнула она, — разумеется, под моим руководством. Надеюсь, Тиберий и сам поймет, что без этого не обойтись.

Они помолчали.

— Могу я спросить, — наконец заговорил Сеян, — каковы твои планы насчет Агриппы Постума, госпожа?

— Да что там Постум, — императрица пренебрежительно махнула рукой. — С этим простаком мы всегда сумеем совладать. Он практически не опасен, точнее — может быть опасен лишь в одном случае. Если на сторону Постума открыто станет Германик.

Сеян с умным видом кивнул.

— Да, это реальная угроза. Имея за собой Рейнскую армию, которая его боготворит... Он запросто может войти в Рим во главе легионов и установить тут свои порядки.

— Теоретически — да, — кивнула Ливия, — но Германик — не тот человек, который стал бы нарушать присягу на верность цезарю. Поэтому наша задача упрощается — нам надо лишь изолировать Германика от контактов с Августом и Постумом до тех пор, пока Тиберий не будет окончательно признан главой государства. Могу сказать тебе по секрету, что именно так написано в завещании цезаря. И помни, мой милый друг, — в наших с тобой общих интересах, чтобы так все и осталось. Иначе...

— Я понимаю, — кивнул Сеян.

Сеяну стало немного не по себе. В какую же все-таки опасную игру он впутался. Ну, сейчас уже поздно идти на попятный.

— А где сейчас находится твой почтенный сын Тиберий? — спросил он.

— Тиберий проводит обучение рекрутов на Марсовом поле. Он готовится к походу в Паннонию. Там снова неспокойно. Август собирается проводить его до Неаполя, как только закончит поездку по западному побережью.

— Поездку по западному побережью, — повторил Сеян задумчиво. — Как хорошо, что мы перехватили письмо. Ведь цезарь находится сейчас совсем рядом с островом, на который был сослан Постум. Страшно подумать, что было бы, если бы он прочел послание Германика и повидался с внуком.

— Вот этого мы никак не можем допустить, — резко произнесла Ливия, решительно вскидывая голову и взмахивая рукой. — Это наша погибель.

Сеян понимающе кивнул.

— Надо постараться предотвратить опасность, — посоветовал он осторожно.

Императрица пронзила его холодным взглядом.

— Я знаю, — сказала она сухо. — И сама этим займусь. Запомни, милый Элий, с Германиком ничего не должно случиться. За это ты мне отвечаешь головой.

Сеян притворился обиженным.

— Ну, конечно! — воскликнул он. — Ведь это же твой родной внук, госпожа. Как ты могла подумать...

— Вот и отлично, — перебила его Ливия. — Я рада, что ты меня понял. А об остальном, повторяю, я сама позабочусь. Или ты мне не доверяешь?

— Ну, что ты? — искренне удивился Сеян. — Как я могу не доверять тебе?

Императрица медленно поднялась с дивана, сделала несколько шагов и ласково похлопала мужчину со шрамом по щеке своей маленькой высохшей ручкой.

— Старайся, Элий, — сказала она с нажимом. — Старайся понравиться мне, и тебя ждет такая награда, о которой ты и не мечтаешь. Обещаю, если ты меня не подведешь, то уже очень скоро все эти гордые сенаторы начнут ползать перед тобой на коленях, вымаливая крохи милости.

Глаза Сеяна вспыхнули. Да, это то, что нужно! Ух, как ненавидел он этих родовитых патрициев, кичившихся своими предками. Что ж, боги не наделили Элия Сеяна хорошей родословной, но теперь он сам будет собственным знаменитым предком. Если императрица что-то обещает, это дело верное.

— Спасибо, госпожа, — с чувством сказал он, прижимаясь губами к ладони Ливии. — Я не подведу тебя.

— Хорошо.

Женщина снова вернулась к дивану и села.

— Ладно, Элий, — сказала она после короткой паузы. — Иди пока отдохни, развлекись. Чувствую, что в ближайшее время ты мне понадобишься, так что набирайся сил. Иди.

Она жестом указала на дверь.

Сеян встал с табурета и чуть склонил голову.

— Да пошлют тебе боги удачу в делах и хорошее здоровье, госпожа, — сказал он.

— Тебе тоже. Будь здоров, Элий Сеян.

И никто пока еще — ни Гней Сентий Сатурнин, ни Германик, ни Ливия с Сеяном не знали и не догадывались, что их судьба, да и судьба государства, зависит сейчас от скромного трибуна Первого Италийского легиона Гая Валерия Сабина.

Глава VIII

В море

В одиннадцатый день до августовских календ, к вечеру, они увидели на горизонте стены Генуи.

После мучительных раздумий и колебаний, вызванных встречей с Кассием Хереей, раненым трибуном Пятого легиона, Сабин все-таки решился.

«Что ж, — сказал он сам себе, — богам виднее. Я действительно мечтал провести остаток моих дней в покое и тишине, но раз уж Юпитер посылает мне такой случай — делать нечего. Будем надеяться, что мне все-таки удастся выйти из этого живым и хоть отчасти невредимым».

Сабин немного кривил душой. Он был отнюдь не лишен честолюбия, и если собрался оставить военную службу и уединиться в деревне, то лишь потому, что сделать карьеру в армии было довольно нелегко, особенно не имея влиятельных покровителей — это требовало больших затрат сил и времени. Так что, будучи от природы убежденным скептиком, Сабин не видел тут для себя никаких реальных перспектив.

Что же касается гражданской деятельности, которой он получал право заниматься, отслужив определенный срок в армии, то она его и вовсе не привлекала. Все эти политические козни — взятки, подкупы, интриги, низкопоклонство... Нет, увольте. К тому же, не обладая солидным капиталом, и мечтать было нечего занять хотя бы должность какого-нибудь скромного эдила, не говоря уже о преторах и консулах.

Так что, по всему выходило, что Гаю Валерию Сабину, бывшему трибуну Первого Италийского легиона, действительно предстояло провести остаток жизни, постигая тонкости сельского хозяйства на небольшой вилле, завещанной ему дядей-чревоугодником.

И вот неожиданное приключение резко изменило ситуацию. Сабин — человек расчетливый и осторожный — взвесил все очень тщательно. И пришел к выводу, что шансы тут пятьдесят на пятьдесят. С равной вероятностью ему могли и отрубить голову за государственную измену, и осыпать милостями за помощь в восстановлении справедливости.

К тому же, ему понравился прямой и честный трибун Кассий Херея, который так переживал за своего любимого Германика.

Короче, Сабин решился. Помолясь про себя и пообещав покровителю авантюристов Меркурию золотой треножник и черного быка, он изменил маршрут, и они с Корниксом — мнением которого никто, правда, не поинтересовался — за Таврином свернули с тракта и проселочными дорогами двинулись к Генуе.

И вот, через три дня они увидели стены города. Всадники проскакали в ворота и, осведомившись, как попасть в порт, направились туда.

Лошадь Сабина выглядела очень уставшей, мул Корникса вообще еле передвигал ноги. Три дня езды по горам вымотали и животных, и их хозяев.

Минут двадцать они пробирались по узким кривым улочкам какого-то бедняцкого района, пока, наконец, в ноздри им не ударил соленый резкий запах моря. Вскоре перед глазами путников раскинулась панорама генуэзского порта.

Порт этот явно не относился к самым крупным в Империи. Далеко ему было до Остии или Александрии. Как правило, тут швартовались только рыбацкие баркасы, промышлявшие омаров и осьминогов, да мелкие торговые суденышки, осуществлявшие каботажные рейсы вдоль западного побережья. Ну, разве что иногда заходила ненадолго мощная военная красавица-трирема из мизенской эскадры, дабы устрашить своим грозным видом разнообразных пиратов, от которых роилось Лигурийское море.

Оставив лошадь и мула у портовой корчмы на попечение какого-то оборванца, который с плохо скрываемой радостью согласился принять за эту услугу два сестерция, Сабин и Корникс двинулись вдоль причалов, подозрительно оглядывая стоявшие там корабли. Как всякий уважающий себя римлянин, Сабин испытывал естественное недоверие ко всему, что плавает, и, откровенно говоря, немного побаивался бурной водной стихии. Собственно, гордые, непобедимые на суше квириты никогда не были хорошими моряками — лишь жестокие Пунические войны заставили их построить флот и выйти в море, но делали они это весьма неохотно, как тогда, так и сейчас.

Сабин, конечно, с удовольствием предпочел бы сухой путь, но времени было слишком мало и выбора не оставалось. Ведь если он не сумеет правильно распорядиться ситуацией, опоздает, например, и противники — люди решительные, как он убедился, и неглупые — опередят его, то последствия могут быть просто катастрофическими. Он не имел права так рисковать.

Возле небольшой обшарпанной униремы с претенциозным названием «Золотая стрела» суетилось несколько человек, внося по трапу какие-то мешки и амфоры. Надзирал за этим маленький плюгавый мужичок лет пятидесяти, с редкой песочного цвета растительностью на голове, хитрыми глазками и красным носом алкоголика.

— Осторожнее, Утер! — завопил он, когда один из грузчиков поскользнулся на мокром помосте и чуть не слетел в воду вместе с тяжелым мешком. — Разорить меня хочешь?

Сабин остановился и несколько секунд сверлил мужчину пристальным взглядом. Потом перевел его на судно, тяжело вздохнул и поманил плюгавого к себе согнутым пальцем.

Тот сделал пару шагов и с любопытством уставился на трибуна.

— Слушаю тебя, господин, — сказал он вкрадчиво.

— Ты, кажется, собираешься отплыть? — хмуро осведомился Сабин, почесывая подбородок.

— Да, — кивнул мужчина. — Завтра на рассвете выходим.

— Куда?

— Вдоль побережья. Мы развозим всякие грузы по контрактам с купцами. Вот здесь берем на борт шерсть и масло, доставим их в Луну. Потом плывем в Тарквиний за вином. И так до самого Неаполя.

— Отлично, — сказал Сабин без энтузиазма. — Мы едем с тобой до Пьомбино.

Мужичок дернул себя за красный нос и покачал головой.

— Это торговое судно, господин. У нас нет места для пассажиров.

— Ничего, поспим на палубе. Сколько отсюда до Ильвы?

— До Ильвы? — мужчина задумался. — Ветры сейчас попутные... Что ж, если Нептуну ничего такого не придет в голову, можно добраться за пару дней.

— Сколько это стоит? — продолжал спрашивать трибун.

Этот вопрос, как оказалось, требовал более длительных размышлений.

— Вас двое? — спросил наконец мужичок. — Ну, давайте по золотому с головы. Кормежка своя.

— Да, — хмыкнул Сабин, — вижу, пиратов тут действительно хватает, и ты среди них, наверное, главный.

— Ну, что ты, господин? — развел руками мужичок, хитро улыбаясь. — Нормальная цена, кого хочешь спроси.

— Ладно, — согласился трибун. — А нельзя ли выйти в море прямо сейчас?

— Никак нельзя, — решительно заявил плюгавый. — Наутро я пригласил авгура, чтобы принести жертву богам и узнать, что нас ждет. К тому же, надо еще проверить, какие сны мы увидим этой ночью. Ведь если, скажем, приснится сова, то как можно выходить в море? Наверняка попадешь в шторм, уж я-то знаю.

— Ты хочешь сказать, — медленно спросил Сабин, — что если вдруг напьешься до того, что увидишь во сне какую-то глупую сову, то отменишь рейс?

— Вот именно, господин, — с сожалением ответил мужчина. — Мы, моряки, очень суеверный народ. Да и сам посуди — качаться на волнах это совсем не то, что ехать по Аппиевой дороге.

Тут Сабин был с ним согласен, но решительно покачал головой.

— И думать забудь, — сказал он твердо. — В любом случае завтра мы отплываем. Так что позаботься, чтобы увидеть только самые благоприятные сны. Я слышал, кувшин фалернского этому способствует.

С этими словами он сунул руку в кошелек и бросил мужчине серебряную монетку.

— Это сверх оплаты.

Тот жадно поймал блестящий кружочек и зажал его в кулаке.

— Хорошо, господин. Будем надеяться на милость богов.

— Мы переночуем в трактире на набережной, — сказал трибун. — Смотри, без фокусов. Кстати, как тебя зовут?

— Никомед, господин, — ответил мужчина. — Родом я из Халкедона в Вифинии и вот, занесло сюда. Судно принадлежит моему хозяину, Квинту Ванитию, купцу из Панорма.

— Ладно, — бросил Сабин, еще раз подозрительно оглядывая грека. — Будь здоров, Никомед из Халкедона. Смотри, чтоб к рассвету все было готово.