Глава XXIV

Храм Фортуны

Сабин проскакал в городские ворота и погнал коня дальше. Свежий воздух постепенно делал свое дело — похмелье проходило, голова работала уже гораздо лучше. Откормленный, застоявшийся в конюшне скакун резво перебирал ногами, копыта весело стучали по камням древней дороги. Легкий ветерок ласково шевелил волосы на непокрытой голове трибуна, обдувал лицо, забирался под панцирь. С каждым шагом лошади Сабин чувствовал себя все бодрее и увереннее, как и пристало чувствовать себя будущему префекту цезарской преторианской гвардии.

Виа Аврелия — построенная двести пятьдесят лет назад — стрелой прорезала обширную Этрурию и горную Лигурию, распадаясь затем на несколько ответвлений, которые словно кровеносные сосуды пронизывали район западного побережья Римской Империи. Она соединяла между собой Геную и Массилию, Тарракону и Новый Карфаген и заканчивалась в Гадесе, на самой южной оконечности Иберийского полуострова, откуда в хорошую погоду можно было увидеть белые скалы африканского континента.

Дороги, римские дороги... Во многом именно они сделали город на берегу Тибра столицей мира; в отличие от других монументальных творений человеческих рук — например, египетских пирамид, которые служили, главным образом, для удовлетворения болезненного самолюбия фараонов — они имели прежде всего практическое значение. По ним двигались железные легионы, энергичные купцы и достойные служители богов, чтобы распространить свое влияние — влияние силы, денег и веры — на бесчисленные народы, заселявшие необозримые территории по всему свету.

Лишь богатое и крепкое государство могло создать нечто подобное, могло проложить тысячи миль безукоризненных мощеных камнем дорог, поддерживать их на протяжении веков в рабочем состоянии, обеспечивать их охрану, наладить функционирование всех необходимых путнику заведений: гостиниц, таверн, почтовых станций.

Искусству строить дороги римляне научились у этрусков — таинственного народа, который появился в Италии девятьсот лет назад и долго жил там, процветая, пока воинственные квириты, потомки чудом ушедшего из-под Трои Энея и предки нынешних римлян, не покорили его и не подчинили своему оружию.

Но победители поступили мудро: они не стали уничтожать — как то нередко делали египтяне и персы, ассирийцы и парфяне — все то, что было чуждым, а значит — враждебным. Нет, они жадно впитывали знания и опыт своих предшественников, и это помогло им впоследствии создать самую большую и сильную в истории человечества Империю.

Этруски научили римлян строить дороги, сточные каналы, акведуки, многое другое. Но кое-где ученики превзошли учителей — так, на ровные, прямые и сухие этрусские дороги римляне стали класть еще и слой камней, и это было огромным достижением цивилизации.

Со свойственным им педантизмом римляне не только создали систему отличных коммуникаций, но и до деталей продумали административный вопрос. В Италии у каждой дороги был свой куратор — комиссар, отвечавший за состояние трассы и порядок на ней. В провинциях же в обязанности наместников также вменялось следить за пролегавшими на их территории дорогами, вовремя их ремонтировать и строить дополнительные участки, если того требовала ситуация. Правда, население не очень охотно шло на принудительные работы — у него хватало и других проблем. Так что, главным образом и здесь использовались солдаты — вечная палочка-выручалочка Рима.

Последним штрихом на этих прекрасных дорогах были миллиарии — специальные камни, установленные через каждую милю, то есть, через тысячу двойных шагов. На таких камнях были выбиты цифры, указывающие расстояние до Рима или до другого крупного города.

А в самой столице, на Форуме стоял miliarium anreum — золотой камень, на котором было указано, сколько миль отделяет Рим от главных городов провинций.

И вот, трибун Гай Валерий Сабин скакал сейчас по одной из таких дорог, по виа Аврелия. Слева доносился соленый резкий запах моря — оно плескалось неподалеку, справа поднималась гряда зеленых холмов, перераставших через несколько миль в красивые живописные Албанские горы.

По обеим сторонам дороги росли стройные оливковые деревья, кипарисы и пинии, кое-где попадался сложенный из грубых камней алтарь в честь Меркурия — покровителя путешественников, торговцев и воров. Попутчиков или встречных было немного — ведь Сабин проспал, и двинулся в путь уже довольно поздно, в самую жару, когда более предусмотрительные путники предпочитали отдохнуть где-нибудь под сенью деревьев или в придорожном трактире.

Трибун все гнал и гнал коня, глядя прямо перед собой. Он сдержанно улыбался приятным мыслям. Да, скоро, уже скоро Гай Валерий Сабин займет одну из самых высших должностей в государстве, будет вхож в Палатанский дворец, обретет почет и уважение, сможет жениться на правнучке Августа. Какая перспектива!

Только бы боги не устроили какую-нибудь пакость, не испортили всего. С ними такое случается — ведь всем известно, что небожители порой бывают завистливы. Вот. Афина Паллада превратила в паука бедную Арахнию лишь за то, что та умела вышивать лучше, чем сама богиня. А благородный Аполлон не постеснялся живьем содрать кожу с певца Марсия, когда тот осмелился соревноваться с ним в игре на арфе. И вполне может так случиться, что невиданное счастье, которое ожидает бывшего трибуна Первого Италийского легиона, придется не по вкусу кому-нибудь из олимпийцев. Боги любят, когда их ублажают и обращаются к ним с горячими молитвами. Тогда они добреют и не мешают людям.

Сабин никогда не отличался особой религиозностью, хотя верил в приметы и почитал культ ларов. Но теперь он вдруг с тревогой подумал, что с самого шестнадцатого июля, со дня, когда начались его необычные приключения, ни разу не вспомнил о могуществе Юпитера и прочих бессмертных. Он озабоченно огляделся и словно по волшебству — увидел вдруг незначительно возвышавшуюся над верхушками оливковых деревьев крышу какого-то храма.

Трибун дернул поводья, заставляя коня свернуть с дороги, и — не раздумывая более — направился к святыне. Да, вовремя он вспомнил о богах, и они сразу показали ему, что тоже не забыли о нем.

Храм стоял на небольшой полянке; это было скромное строение из известняка, надпись над входом возвещала, что посвящено оно богине удачи Фортуне. То, что нужно.

Сабин соскочил на землю, набросил поводья на ветку ближайшего дерева и медленно двинулся к храму.

Каждый бог или богиня в Риме имели свой культ, свои храмы и своих жрецов. Многие объекты поклонения были заимствованы из Греции, колыбели культуры Средиземноморья, другие привезли с собой из разных стран победоносные легионы после покорения других народов — таких, как Изиду, Кибелу и Митру. Некоторые боги были и чисто римского происхождения, но сейчас чтили их главным образом консервативно настроенные неграмотные крестьяне. Патриции требовали чего-то более пикантного.

Фортуна пришла на берега Тибра из Греции, но квириты несколько модернизировали ее культ, придали ему черты, которых не было у эллинов. И в семьсот шестьдесят седьмом году от основания Рима эта богиня — при всеобщем разочаровании в старых традициях — не только сохранила, но и усилила свое влияние.

Происхождение Фортуны всегда оставалось загадкой. Самые ученые мифографы отчаянно спорили, откуда же она все-таки взялась. Одни считали ее нереидой, морской нимфой, другие — дочерью Прометея, благодетеля человечества, третьи причисляли богиню к детям самого Юпитера.

Храм, который представился глазам Гая Валерия Сабина на небольшой аккуратной полянке на обочине виа Аврелия в паре миль от Рима, отнюдь не поражал своей монументальностью или величием. Далеко ему было хотя бы до знаменитого святилища Фортуны Редусской, выстроенного по приказу Августа в ознаменование счастливого окончания войн на Востоке. Это великолепное здание из белого мрамора возвышалось на холме возле виа Пренесте и словно окидывало взглядом своих глаз-окон огромный город, вверенный его заботам.

Но кроме этого, главного, было в Риме и его окрестностях еще несколько десятков храмов и храмиков поменьше, и не таких известных. Вот к одному из них судьба и виа Аврелия и привели трибуна Гая Валерия Сабина.

Он прошел в невысокую дверь, решительно отдернув занавеску, и остановился. В помещении царил полумрак, и Сабин вынужден был подождать, пока его глаза привыкнут к темноте. Других людей в храме не было, но у трибуна появилось ощущение, что за ним кто-то наблюдает из укрытия.

Наконец его зрение пришло в норму, и Сабин смог оглядеться. Прямо перед ним на каменном постаменте находилась мраморная статуя той, кому был посвящен этот храм, — богини Фортуны.

Скульптура была выполнена в натуральную величину и представляла молодую женщину со строгим красивым лицом, одетую в просторную накидку, ниспадающую складками до самой земли. В правой руке она держала волшебный Рог изобилия — рог козы Амалтеи, в свое время вскормившей Юпитера, а в левой — корабельный руль.

Этим неизвестный скульптор хотел показать, что Фортуна может принести урожай и богатство, а одновременно является той, которая управляет человеческими судьбами.

На голове богини возвышалась корона в форме защитных городских стен и башен; это означало, что Фортуна также является покровительницей городов. Так повелось уже издавна — после завоеваний Александра Великого; основывая в далеких и чужих краях новые колонии, греки поручали их опеке и защите капризной богини.

Сабин с некоторой тревогой всмотрелся в лицо холодной мраморной женщины. Что готовит ему судьба? Может, и правда, как утверждают философы, богов нет вовсе, но не помешает, все же, как-то выказать им свое уважение. Мало ли что?

Оторвав глаза от богини, Сабин внимательно оглядел все помещение храма. Увидел алтарь для жертвоприношений и аккуратно сложенные рядом принадлежности для этой церемонии. Слева в небольшой нише стояла бронзовая статуя Гиацинта, стену справа украшая мраморный барельеф; что там было изображено, трибун не разглядел.

Еще несколько картин и скульптур — из глины, бронзы и даже серебра — заполняли пространство вдоль стен храма. Но живых людей по-прежнему не было видно.

Сабин уже собирался пойти поискать кого-нибудь, как вдруг послышались негромкие шаркающие шаги, и в зале появился старый сгорбленный жрец в далеко не новом белом ритуальном одеянии. Он опирался о длинный посох с загнутой рукояткой. Его черные внимательные и умные глаза выжидательно смотрели на Сабина.

— Приветствую твою богиню и тебя, достойный жрец, — слегка охрипшим голосом произнес трибун.

Он чувствовал какое-то непонятное волнение, и это ему не нравилось. Естественно, Сабину в его жизни не раз уже доводилось бывать в храмах самых разных божеств — и хмурого Юпитера, и неприступной Минервы, и грозного Марса, — но никогда еще он не испытывал подобного трепета. Даже таинственные мистерии в честь великой Изиды в Александрии оставили его почти равнодушным. Что же происходит с ним сейчас?

Возможно, дело в том, что раньше он никогда не обращался к богам с такой серьезной просьбой, с которой собирался обратиться сегодня. В таком случае волнение — это нормальная реакция. Ведь ставка очень велика, и кто знает — может, все действительно зависит от капризной воли Фортуны?

Эта мысль принесла Сабину некоторое облегчение и успокоение. Что ж, боги, как и люди, любят подарки. Сделаем подношение, помолимся, и, глядишь, Фортуна подобреет и не станет мешать счастью трибуна.

Жрец молчал, изучающе глядя на неожиданного гостя. Он чуть нахмурился и левой рукой подергал себя за седую бороду.

Сабин решил уж было, что старик не услышал его, и собрался повторить приветствие, когда тот вдруг произнес скрипучим тонким голосом:

— Мир тебе, доблестный воин. Зачем пришел ты в это святилище? Могу я помочь тебе?

— Да, — кивнул трибун. — Я хотел бы принести жертву богине и помолиться.

— Это хорошо, — одобрительно сказал жрец, подходя ближе. — Хорошо, что ты не забываешь о богах. Сейчас многие обезумели до того, что или вообще не верят в них, или поклоняются каким-то восточным чудовищам с собачьими головами. Ах, не так было в прежние годы...

Он прервал, заметив, что Сабин нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Прости, почтенный, — проскрипел жрец. — Конечно, тебе неинтересно слушать причитания древнего старика. Но сюда редко кто заходит, а ведь так хочется поговорить и с живым человеком.

Глаза жреца лукаво блеснули из-под век.

— Это ты прости меня, — сказал Сабин, — но я тороплюсь. У меня важное поручение, которое необходимо выполнить как можно скорее. Поэтому сейчас мы все сделаем быстро, но если богиня выслушает мою просьбу и поможет мне, я обещаю вернуться сюда и принести ей гекатомбу и золотой треножник. И о тебе, достойный жрец, тоже не забуду.

— Благодарю, — старик с достоинством чуть склонил голову. — Конечно, наш храм небогат, и мы будем рады любому подношению. Уверен, что богиня прислушается к твоим молитвам. Главное, чтобы они шли от чистого сердца.

Сабин кивнул.

— Конечно. А что ты посоветуешь мне принести в жертву твоей подопечной?

Жрец задумчиво пожевал губами.

— Что ж, — сказал он, — у нас есть при храме небольшое хозяйство. Ты можешь купить белого козленка или пару голубей — Фортуна любит такие дары. А можно...

— Пусть будет белый козленок, — нетерпеливо произнес трибун. — Давай поторопимся, достойный. Я все оплачу в двойном размере.

Жрец был не в восторге от такой спешки — общение с богами дело серьезное и не терпит суеты, но не хотел обижать щедрого дарителя, а потому двинулся к боковой двери со словами:

— Подожди здесь, путник. Я сейчас распоряжусь.

Сабин стал прохаживаться вдоль стен, осматривая скульптуры и барельефы и нетерпеливо постукивая себя мечом по колену.

Жрец вернулся через пять минут. Он уже успел облачиться в ритуальный кожаный передник, расшитый поблекшими серебряными нитями. За ним тихо ступал мальчик лет десяти, который вел на веревке веселого пушистого белого козленка. Животное бежало охотно, норовя боднуть крошечными рожками своего поводыря.

— Сейчас все сделаем, — заверил Сабина жрец и подошел к алтарю, чтобы подготовить его для жертвоприношения.

Трибун пока разглядывал мальчика. Он был очень красивым, таким художники изображают Купидона. Густые золотистые волосы, огромные черные глаза, нежная кожа.

Ребенок стоял неподвижно, подняв голову и глядя на Сабина с каким-то печальным выражением лица.

«Ему повезло, — подумал тот, — что он живет здесь, вдали от людей и в обществе богини. Попадись такой красавчик на глаза кому-нибудь из этих старых развратников в Риме, так и остался бы навсегда чьею-то подстилкой. Похотливые вонючие козлы растоптали бы и утопили в своей слюне его чистые мечты и желания. А ведь из этого мальчика может получиться художник, или скульптор, или добрый мудрый жрец, готовый помогать людям...»

Сабин вдруг вспомнил, что Старым козлом называли и Тиберия, вспомнил ходившие в военных лагерях рассказы о его эротических заскоках.

Трибун нахмурился и усилием воли отогнал эти мысли. Нет, Тиберий сейчас является одним из его непосредственных начальников, и негоже думать о нем в таком плане. В конце концов, каждый сам решает, как удовлетворять свои потребности. Любить мальчиков — это не преступление.

— Все готово, достойный, — раздался скрипучий голос жреца.

Сабин встряхнул головой и двинулся к алтарю. Мальчик-Купидон подвел сюда же козленка, который, похоже, не подозревал еще, что его ожидает.

Старик, между тем, разжег жертвенный огонь, бросил в пламя горсть пахучей травы; ароматный голубоватый дым медленно поплыл к потолку.

Мальчик отвязал от шеи животного веревку и присел, ухватив козленка за задние ноги. Жрец вылил себе на ладонь немного вина из небольшого кувшина, который стоял возле жертвенника, и смочил им голову козленка. Потом посыпал ее горстью муки с солью.

— Держи крепче, — приказал он мальчику и взял в руки ритуальный каменный молоток.

Послышался глухой звук удара, козленок лишь раз брыкнул копытцами и замер. Жрец специальным ножом срезал с его загривка клок шерсти и бросил в огонь. Запах в храме стал менее приятным.

Потом, все тем же ножом, старик аккуратно перерезал убитому животному горло; на алтарь брызнула струйка крови. Огонь недовольно — как показалось Сабину — зашипел, но тут же пламя вновь выровнялось и полыхнуло еще ярче.

Старый жрец глубокомысленно покачан головой.

— Богиня приняла твою жертву, — возвестил он торжественно. — Можешь просить ее теперь, о чем хочешь. Она слушает тебя и готова помочь.

Сабин с благодарностью посмотрел на фламина, потом на алтарь, на мертвого козленка и, наконец, на мальчика, который с недетской серьезностью стоял рядом, полностью, казалось, отрешенный от происходящего.

Мысли трибуна путались. Как попросить о самом главном? Да и что для него сейчас главное? Милость Августа? Жезл префекта? Рука Эмилии?

Он поднял голову, и его глаза встретились с каменными глазами мраморной Фортуны.

«Не оставляй меня, бессмертная богиня, — мысленно произнес Сабин. — Ты очень удачно крутнула свое колесо, так пусть оно пока находится в том же положении. Сделай так, чтобы действительность превзошла мои ожидания, а разочарование не сокрушило моих надежд. Помоги, мудрая Фортуна, и я принесу тебе такие жертвы, которых еще никто никогда не приносил в этом храме».

Старик и мальчик молча ждали, пока Сабин пообщается с богиней. Вот, наконец, трибун отвел глаза от статуи и повернулся к жрецу.

— Благодарю тебя, почтенный фламин, — сказал он. — И твоего помощника тоже. Надеюсь, Фортуна прислушается к моим словам. А вот вам, чтобы вы добавили к моим молитвам еще и свои.

Он запустил руку в кошелек, висевший у пояса, достал горсть монет и протянул старику. Этого с лихвой хватило бы на десять козлят. Но Сабин не собирался мелочиться в такой момент. Тем более, что золото все равно принадлежало Германику, а он его честно отработал, выполнив то, что не удалось сделать трибуну Кассию Херее.

Жрец с легким поклоном принял деньги и положил их на алтарь, где огонь постепенно начал угасать.

— Благословенен дар твой, воин, — негромко произнес старик. — Мы рады, что сердце твое открылось богам.

— Прощайте, — сказал Сабин, поворачиваясь к выходу. — Надеюсь, что скоро мне предстоит вернуться сюда, чтобы выполнить мое обещание. Клянусь, я сделаю это с огромной радостью.

И он пошел к двери.

— Подожди, — проскрипел старик за его спиной.

Трибун задержался и повернул голову, выжидательно глядя на жреца.

— Еще одно, благородный воин, — торжественно сказал фламин, глядя на него своими проницательными глазами. — Я вижу, что ты ожидаешь каких-то перемен в своей жизни в ближайшее время, и тебя это немного беспокоит. А не хочешь ли ты узнать свое будущее?

Вопрос был настолько неожиданным, что Сабин не нашелся сразу, что ответить. Он, вообще-то, был убежден — и убеждение это в те времена разделяли довольно многие — что человеческая жизнь не является, как учили раньше, чередой заранее запланированных богами событий. И что изменить свою судьбу человек может и сам, да и делает это каждую минуту. И все зависит от сущих пустяков: вот, например, не займи тогда лугдунские купцы гостиницу Квинта Аррунция, и Сабии вообще никогда не встретил бы Кассия Херею с письмом Германика. И сидел бы сейчас в поместье покойного дядюшки и даже в самых смелых снах не мечтал бы о жезле префекта претория.

Но иногда его все же посещали сомнения — а вдруг действительно все предопределено заранее, и все наши поступки лишь подчиняются холодной логике божественного расчета?

Несколько лет назад Сабин с друзьями даже нанес визит в пещеру вещей Сивиллы под Кумами, отнесясь, впрочем, к этому, как к забавной шутке. К тому же, он ничего не понял из произнесенных в его адрес слов прорицательницы — древней старухи, слепой, как летучая мышь, а потому вскоре позабыл о странной пещере, которая пользовалась такой славой среди его соплеменников и вообще всего эллинизированного и романизированного населения Империи.