Заметив это, трибун смутился.

— Прости, — сказал он неуверенно. — Я так спешил доставить письмо, что не успел привести себя в порядок.

— О, пустяки, — небрежно ответил Друз. — Это мы мигом исправим. Сейчас приготовят баню, и мы освежимся. Я ведь тоже купался уже целых два часа назад.

"Он не спрашивает, ни откуда я приехал, ни о письме, — подумал Сабин, — хотя тут и дурак бы догадался, что оно крайне важное, раз уж цезарь не мог подождать два дня и отправил курьера. Похоже, сына Тиберия совершенно не интересуют государственные дела. Что ж, это приятно. Значит, мне не придется все время быть настороже, и можно немного расслабиться. "

Друз тем временем раздраженно поворачивал голову из стороны в сторону.

— Где же эти проклятые слуги, чтоб их Цербер разорвал? — с гневом вопросил он. — Ни одного не видно.

Они стояли в длинном, отделанном мрамором и деревом коридоре дворца. Действительно, кроме статуй античных героев у стен тут никого не было.

— Ладно, пойдем, — потерял терпение Друз. — Сейчас я им устрою. Только бы мне теперь не нарваться на мою достойную супругу, и я обещаю тебе, что мы отлично проведем день, — добавил он озабоченно.

Как только он произнес эти слова, в коридоре послышались шаги, и из-за поворота показалась небольшая процессия. Впереди шел раб-номенклатор — степенный седовласый мужчина в дворцовой ливрее; за ним следовали две молодые женщины в расшитых золотом роскошных патрицианских столах, а замыкали поход несколько девушек-служанок в легких разноцветных греческих хитонах.

— Так я и знал, — буркнул Друз себе под нос. — Никуда от нее не спрячешься.

При виде мужчин раб-номенклатор остановился, поклонился дамам и исчез; женщины подошли ближе.

— Вот ты где, — надменно произнесла одна из них, высокая, стройная, лет двадцати пяти.

Ее густые черные волосы были уложены в искусную прическу и переплетены жемчужными нитями. Холодные серые глаза с неприязнью смотрели на Друза, мелкие зубы хищно выглядывали из-под коралловых губ, высокая грудь чуть подрагивала под легкой тканью столы.

Она была очень красива, но это была скорее красота мраморной статуи, а не женщины из плоти и крови.

— Я заходил к отцу, — хмуро ответил Друз. — Когда я проснулся, тебя уже не было дома, и я не мог предупредить.

— Еще бы, — фыркнула женщина. — Ты же пропьянствовал всю ночь, а потом спал до полудня. О, боги, ну и мужа вы мне подарили!

— Боги тут ни при чем, — буркнул Друз. — Благодари нашу достойную бабушку.

— Ой, Ливилла, да не злись ты так, — вмешалась вторая девушка, кокетливо строя глазки Сабину. — Чем тебе плох твой супруг? Молод, красив... Мне вот вообще хотят подсунуть какую-то старую развалину.

Друзу явно нетерпелось поскорее уйти.

— Это трибун Валерий Сабин, — показал он рукой. — Он прибыл с письмом от цезаря. Отец поручил его моему попечению, так что сейчас мы пойдем купаться, а потом...

— О, какой ты бессовестный, Друз, — томно вздохнула девушка. — Только появляется новый человек, да еще такой мужественный в своих доспехах, как ты тут же уводишь его. Давайте хоть немного посидим, поболтаем, трибун расскажет, что делается в чужих краях. Мне уже так надоели эти придворные хлюпики, хочется пообщаться с настоящим храбрым воином.

Друз досадливо крякнул. Сабин был смущен. Он не привык к такому обхождению, и чувствовал себя крайне неловко. Хотя, конечно, приятно услышать от красивой, благородной патрицианки, что ты храбрый и мужественный.

Девушка действительно была красивая. Ее пышные, с легкой рыжинкой, волосы были расчесаны по последней моде, шею украшало бриллиантовое ожерелье, на тонких запястьях поблескивали ажурные золотые браслеты. Она была невысокая, подвижная, с хорошей аккуратной фигуркой и маленькими ножками, обутыми в невесомые, отделанные электроном, сандалии.

Веселые карие глазки игриво блестели в оправе из густых ресниц; маленький носик, пухлые губки и нежная молочно-белая кожа дополняли картину. Было девушке на вид лет двадцать.

Друзу явно не по вкусу пришлось ее предложение. Он открыл было рот, но жена властно перебила его:

— Послушай, дорогой, — сказала она. — Не так уж часто я тебя о чем-то прошу. Сделай милость, после купания приведи этого доблестного воина в мою экседру. Поговорим немного, выпьем вина. В конце концов, ты мой муж, и нас должны хотя бы изредка видеть вместе.

Друз кивнул с неохотой.

— Ладно, только ненадолго. Трибун устал, ему надо отдохнуть.

— Да, с тобой он хорошо отдохнет, — язвительно сказала женщина. — Представляю себе.

Потом она взглянула на Сабина, уже более приветливо.

— Мы ждем тебя, Валерий Сабин, — произнесла она мягко. — Пожалуйста, не обмани наших надежд и приходи поскорее.

— Конечно, госпожа, — запинаясь, ответил Сабин. — Это будет честью для меня. Я...

— Ладно, пойдем уже, — Друз потянул его за руку. — У тебя еще будет возможность полюбезничать с ними.

Мужчины быстро прошли по коридору и свернули за угол. Сабин чувствовал себя настоящим варваром посреди этого дворцового великолепия и изящных манер. Но — делать нечего, надо привыкать. Ведь скоро его ждет жезл префекта претория, а это уже должность, которая просто обязывает держаться на высоком светском уровне.

— Это была твоя жена? — вежливо спросил Сабин. — Очень красивая женщина.

— Красивая... — буркнул Друз, — Что ж, и Эринии могут кому-то показаться красивыми. У тех, правда, змеи на голове, а у Ливиллы в душе.

— Ее зовут Ливилла? Она, что, родственница императрицы?

— Естественно. Мы тут все, по сути, занимаемся кровосмесительством. Простым людям за это рубят головы, но семья цезаря стоит над законом. Ливилла — моя двоюродная сестра и родная сестра Германика.

— Ах, вот как, — глубокомысленно заметил Сабин.

— Именно, — хмуро ответил Друз. — Ну где же эти слуги? Такой бардак в нашем дворце.

— А кто вторая девушка? — с любопытством спросил Сабин. — Такая веселая.

— Недолго ей уже осталось веселиться, — ухмыльнулся Друз. — Август выдает ее замуж за какого-то старого эквита, своего приятеля. Ее зовут Домиция, она родная сестра Гнея Домиция Агенобарба. Наверное, ты встречал его в Германии.

— Нет, — отрицательно качнул головой Сабин.

— Когда-то она была обручена с Агриппой Постумом, — с грустью добавил Друз. — Вот был парень. С ним можно было отлично позабавиться. Не то, что остальные.

Тут он прервался и принялся орать на не вовремя подвернувшегося раба из дворцовой службы. Тот низко поклонился и на трясущихся ногах помчался распорядиться насчет бани.

— Ну, порядок, — расслабился Друз. — Сейчас отдохнем, потом посидим немного с этими сороками, а после я отведу тебя в одно местечко, где можно чувствовать себя совершенно свободно.

— Спасибо, — неуверенно сказал Сабин. — Я благодарен тебе за заботу, но мне завтра утром нужно отправляться в путь. Боюсь...

Друз расхохотался и снова хлопнул его по плечу.

— Да ты мужчина или нет? Ничего, выдержишь.

Термы в Палатинском дворце были оборудованы скромно, но со знанием дела. Август не любил излишней роскоши и неоднократно выступал с речами, порицая граждан, которые позволяли себе излишества в еде, одежде или домашней обстановке. Да и Ливия всячески подчеркивала, что ведет сама и требует от своих родственников вести «старый добрый римский образ жизни», без всяких там греческих или восточных выкрутасов.

Но хотя купальные помещения дворца не блистали золотом и янтарем, тут было все, что требуется для того, чтобы очистить тело, освежиться, набраться сил. Здешняя прислуга — банщики, массажисты, гардеробщицы — знали свои обязанности и старательно их выполняли.

Друз и Сабин прошли в прихожую и разделись. Трибун с удовольствием отстегнул тяжелый нагрудник, сбросил пропыленную форменную тунику и, раздувая ноздри, втянул божественный запах чистой свежей воды, долетавший из соседнего помещения.

Они направились туда — это был предбанник, где совершались предварительные омовения. Три небольших бассейна — с горячей, теплой и холодной водой — манили окунуться и освежиться. Друз залез в средний, а Сабин попеременно переходил из горячего в холодный. Это продолжалось недолго — церемония купания в Риме была сложной и многоступенчатой.

Затем мужчины перешли в тепидарий, где следовало разогреться хорошенько перед основным комплексом. Тут было тепло — нагретый воздух поднимался от пола, под которым пролегали трубы с горячей водой.

— Разомнемся? — предложил Друз и, не ожидая ответа, подошел к подставке, на которой лежали свинцовые гири разного веса. Он выбрал нужные и принялся энергично поднимать их обеими руками, чтобы вызвать обильный пот.

Сабин, вообще-то, предпочел бы сейчас немного поиграть в мяч — в военных лагерях они часто упражнялись с гарпастумом, но, видимо, тут не было подходящего помещения, поэтому он тоже взялся за гари.

— Хорошее у тебя тело, — заметил Друз с видом знатока. — Наши красавицы не зря обратили на тебя внимание.

Сабин напряг мышцы рук, ног, груди, сделал несколько наклонов и поворотов. Ему польстили слова молодого патриция, тем более, что фигура трибуна восхищала того не как мерзкого педераста, а как настоящего ценителя красоты, привыкшего оценивать осанку и силу гладиаторов в цирке.

Впрочем, Друз и сам был отнюдь не уродом. Правда, его мускулы, обтянутые белой шелковистой кожей, уступали железным шарам, перекатывающимся на теле Сабина, но наверняка женщины и на него посматривали с интересом.

Когда пот уже начал стекать с них струями, они перешли в следующую комнату — парильню. Тут было жарко, как в пустыне, раскаленный воздух с трудом проходил сквозь нос и рот. Мода на парную появилась в Риме сравнительно недавно, Сабину еще не доводилось испытывать такие ощущения. Он чувствовал себя не в своей тарелке, и лишь из вежливости не стал уходить. К счастью, Друз тоже не очень любил такой способ очищения тела, а потому они довольно быстро перебрались в следующий зал, где погрузились в большой, выложенный мозаикой бассейн с прохладной водой, заправленной благовониями. Вот это было настоящее блаженство, и тут мужчины задержались подольше, нежась в приятной полудреме.

Наконец Друз позвонил в колокольчик, который висел на стене, и в зал вошли двое банщиков со щетками и скребками. Они принялись старательно мыть и чистить господские тела, а Друз с Сабином блаженно жмурились.

Затем они разлеглись на кушетках и двое греков-массажистов взялись за работу. Это было просто наслаждение.

После массажа, чувствуя в себе новые силы и волшебную легкость, они еще раз окунулись в теплую воду, поплавали немного, а потом отдались в руки балнеаторов, которые принялись натирать скрипящую от чистоты кожу пахучими мазями, ароматными благовониями и целебными травами.

Потом оба мужчины — похожие на молодых богов — вернулись в гардероб, где их ждала свежая чистая выглаженная одежда.

— Я приказал и тебе дать тогу, — пояснил Друз. — Конечно, в своих доспехах ты выглядишь очень здорово, но ведь, пойми, не принято ходить по Риму в полном вооружении. Тем более, если мы еще пойдем в гости, то тебя там могут принять за моего телохранителя, а потом мне проходу не дали бы насмешками. А женщины переживут, ты и в тоге наверняка будешь неплохо смотреться.

— Спасибо, — улыбнулся Сабин.

Он действительно был рад избавиться, наконец, от тяжелого неудобного панциря, шлема и прочих армейских аксессуаров. Трибун с удовольствием подставил руки под снежно-белую прохладную ткань, которую светловолосая рабыня-вестиплика опустила на него. Он присел на скамеечку, а девушка принялась старательно укладывать складки.

Тога представляла собой большой полукруг материи, и требовалось действительно немалое искусство, чтобы правильно задрапировать ею корпус человека так, чтобы свободным оставались лишь правое плечо и правая рука. Под тогой обычно носили легкую тунику.

— Скажешь рабу, куда отнести твои вещи, — произнес Друз, который тоже подвергался процедуре одевания. — Сегодня они тебе вряд ли понадобятся.

Сабин назвал слуге адрес дядиного дома на Авентине, тот кивнул и ушел, унося доспехи трибуна. Мешочек с деньгами, полученными от Кассия Хереи, он еще при въезде в город отдал на хранение в контору менялы у Остийских ворот, оставив в кошельке лишь несколько монет.

— Ну, — сказал Друз, поднимаясь на ноги, когда с одеванием было покончено, — пойдем, дружище. Нас, наверное, уже заждались. Будет, конечно, скучновато, но ничего, надо терпеть. Выпьем вина и развеселимся.

Дом, в котором проживал Друз со своей семьей, — часть большого комплекса зданий, принадлежащего некогда отцу Тиберия — находился недалеко от цезарского дворца. Поэтому молодой патриций не стал вызывать рабов с носилками и предложил пройтись пешком. Сабин с радостью согласился. После купания и массажа он чувствовал себя великолепно. Тем более, что жара, слава богам, спала, и в Риме установилась вполне приятная погода.

Их уже ждали. В большой и — по сравнению с убранством Палатинской резиденции — богато обставленной комнате за столом сидели Ливилла, Домиция и еще одна девушка. Сабин увидел ее в тот момент, когда только открыл рот, чтобы браво, как настоящий солдат, приветствовать прекрасных дам. И остолбенел. Он почувствовал себя так, словно коварный Эрос прошил его сердце не одной, а добрым десятком стрел.

Это была блондинка с мягкими шелковистыми волосами, подстриженными на египетский манер. Первой такую прическу продемонстрировала римлянкам царица Клеопатра. Не стянутые традиционным жгутом, эти прекрасные волосы свободно ниспадали сзади, касаясь изящных плечей; аккуратная челка закрывала лоб. Огромные зеленые глаза девушки с любопытством смотрели прямо на растерявшегося трибуна. Алые губки чуть приоткрылись, кожа была белая, словно паросский мрамор. А поскольку в волосы были вплетены золотые и серебряные нити, они вспыхивали и переливались при каждом движении головы.

— Ну, — подтолкнул Сабина Друз. — Проходи.

— Приветствую вас, достойные дамы, — хрипло сказал трибун.

Достойные дамы расхохотались, блондинка — громче всех.

— Наконец-то, — капризно протянула Домиция. — Сколько можно ждать?

— Приказать подать еду? — спросила Ливилла, обращаясь к мужу.

Тому явно нетерпелось поскорее удрать отсюда.

— Не надо, — ответил он, усаживаясь на табурет, покрытый мягкой подушкой. — Пусть принесут вина. Холодного.

Ливилла отдала распоряжение темнокожей служанке, и та бросилась выполнять приказ.

Женщины с интересом разглядывали Сабина, который тоже присел на табурет и теперь чувствовал себя так же неуютно, как в бою на Рейне под градом германских копий.

До сих пор нечасто приходилось ему сталкиваться с женщинами в своей походной жизни, а уж с такими — вообще никогда. Обычно свои потребности он удовлетворял при содействии обозных проституток или вообще швырял на свою твердую солдатскую постель какую-нибудь дикарку из военной добычи. А здесь... О, Венера, велика твоя власть.

Сабин украдкой поднял глаза и посмотрел на юную блондинку. Девушка игриво улыбнулась ему. Трибун почувствовал себя немного увереннее.

Друз от души веселился, видя его смущение, но теперь решил прийти на помощь новому другу.

— Да перестаньте вы пялиться на него! — рявкнул он с напускной строгостью. — Это вам не театр. Спросите лучше, как ему служилось, в каких странах он побывал, что видел, с кем сражался...

— Действительно, — сдержанно произнесла Ливилла. — Расскажи нам, любезный Валерий Сабин. Нам так интересно послушать нового человека.

В этот момент принесли вино. Друз тут же присосался к чаше, поэтому трибуну не оставалось ничего другого, как, вздохнув, приступить к рассказу.

Поначалу он просто стыдился своей речи, грубоватой и лаконичной. Ведь эти девицы наверняка привыкли слушать краснобаев-риторов на Форуме и сейчас начнут вертеть нотами, если он вдруг выразится без должного изящества.

Но ничего подобного. Наоборот, им всем очень нравилась его манера говорить, они просто вскрикивали от восторга, услышав какое-нибудь не совсем приличное слово, ненароком вырвавшееся из уст краснеющего трибуна.

Беседовали они довольно долго, женщины засыпали его все новыми вопросами о службе, о сражениях, о командирах. Сабин искренне хвалил Германика, не скрывая своего к нему отношения. О Гнее Домиции Агенобарбе он не мог сказать ничего конкретного, но по реакции его сестры понял, что они не очень-то любят друг друга.

Наконец, успевшему осушить несколько чаш Друзу надоела эта пустопорожняя болтовня. Он решительно поднялся на ноги.

— Хватит, девочки, — сказал он громко. — Бедняга Сабин, уже, наверное, мозоли натер на языке. Теперь ему пора идти натирать их на чем-то другом.

— На чем, например? — холодно осведомилась Ливилла.

— На желудке, для начала, — улыбнулся Друз. — А что?

— Ничего, — бросила его жена.

— Не расстраивайся, милая, — бархатным голосом пропела Домиция. — Если муж не хочет тебя осчастливить, это охотно сделает кто-нибудь другой.

Друз пренебрежительно махнул рукой и двинулся к двери, кивком пригласив Сабина следовать за собой. Было видно, что ему совершенно все равно, с кем спит его супруга.

— Куда это запропастился красавчик Элий Сеян? — невинно спросила Домиция, искоса поглядывая на надувшуюся Ливиллу.

— Да перестань ты! — крикнула та. — Сколько можно.

Блондинка заразительно расхохоталась.

— Хватит вам кусать друг друга, — сказала она весело. — Лучше давайте попрощаемся с нашим гостем.

Сабин, как раз выжидавший момент, чтобы откланяться, с благодарностью посмотрел на нее и кашлянул

— Прошу прощения, — сказал он, силясь на светский тон. — К сожалению, мне пора идти. Было очень приятно... — он запнулся, не зная, что говорить дальше

— Нам тоже, — выручила его Домиция. — Заходи еще мой храбрый воин. Только теперь не сюда, а ко мне...

Ливилла под столом дернула ее за край столы, и Домиция умолкла. Блондинка своими зелеными влажными глазами проводила Сабина до самого порога. Когда он в последний раз обернулся, чтобы поклониться, их взгляды встретились...

Друз нетерпеливо схватил трибуна за руку.

— Давай, идем. У нас большая программа, а ведь скоро стемнеет. Наверняка все уже на месте и пьют отличное албанское винцо из подвалов старика Силана.

— Что? — не понял Сабин, погруженный в собственные мысли.

— Ах да, я же тебе еще не сказал, — спохватился Друз. -Мы идем на ужин к моему приятелю Аппию Силану. А у его отца — сенатора, между прочим, в подвалах каких только вин нет! Вот где настоящий Элизеум!

— А кто такая эта девушка, блондинка? — спросил трибун, которого сейчас меньше всего интересовали подвалы какого-то сенатора.

— О, боги! Вас даже не познакомили, — возмутился Друз, хотя и сам забыл сделать это. — А ты такой скромный, оказывается. Она тебе понравилась? Ничего девчонка, а? Не сравнить с моей холодной рыбой или этой кривлякой Домицией. Ее зовут Эмилия, она...

— Эмилия, — повторил Сабин, чувствуя, как по его телу пробегает дрожь:

Друз заметил это.

— Ого! — сказал он. — Высоко метишь, трибун. Засматриваться на правнучку самого Августа — тут действительно нужна смелость.

Но в голосе его не было издевки.

Сабин нахмурился. Действительно, как он так зарвался?

Но в следующий миг плечи его распрямились и голова гордо поднялась. Он смело встретил слегка насмешливый взгляд Друза.

Почему это зарвался? Разве префект преторианцев не достойная пара для любой женщины в Риме, пусть даже и для правнучки цезаря? Естественно, простой трибун и мечтать об этом не мог, не заняв какую-нибудь важную государственную должность, но какая из них важнее должности командира гвардии?

Так Сабин в первый раз реально ощутил, что может дать ему обещанное Августом возвышение. Он войдет в высшее общество, станет равным — если не по рождению, то по положению — всем этим гордым патрициям и сенаторам. И сможет просить руки любой свободной женщины, не боясь получить унизительный отказ.

Да, теперь он будет стараться еще больше. Уж очень запали ему в сердце огромные зеленые глаза и шелковистые белые волосы красавицы Эмилии.

Банкет у Аппия Силана действительно был уже в разгаре. В просторном триклинии, освещаемом светильниками в позолоченных чашах, полукругом стояли трапезные ложа. На них с довольным видом растянулись гости. Было их восемь или девять человек. При виде Друза все они радостно завопили:

— Наконец-то! Где тебя носит, любезный? Сколько можно ждать? Позор!

— Вижу я, как вы ждали, — рассмеялся Друз, указывая на опустошенные блюда и кувшины, которые рабы еще не успели убрать.

Навстречу ему двинулся хозяин, Аппий Силан — высокий красивый мужчина лет тридцати. На его благородном лице была улыбка.

— Рад видеть тебя, дорогой Друз! — воскликнул он, расставляя руки.

Они упали друг другу в объятия и облобызались. Остальные приветствовали это оглушительным воплем и тостом за «вечную дружбу», который предложил пухлый парень на ложе справа.

Все собравшиеся в триклинии были примерно одного возраста — от двадцати пяти до тридцати лет. Одеты они были в свободные цветные греческие одежды. На их фоне Друз и Сабин в своих тогах выглядели строго и официально.

— Знакомьтесь с моим новым другом, — сказал Друз. — Трибун Первого легиона Гай Валерий Сабин.

Гости разразились приветственными криками в честь Сабина.

— Он прибыл с письмом к моему отцу, — пояснил Друз. — И папа поручил мне развлекать его. Я и подумал, что в таком случае нет ничего лучше, как пойти к Силану.

Все снова завопили и захохотали.

Тем временем рабы внесли еще два ложа и поставили их в общий ряд. Друз и Сабин улеглись на них и тут же вокруг замелькали слуги, предлагая разнообразные яства и напитки.

— Не стесняйся, — шепнул Друз трибуну. — Чувствуй себя как дома. Что мне нравится у Аппия, так это полная свобода. Никаких тебе церемоний и этикетов, которые так любят на Палатине. Там просто сдохнуть со скуки можно.

Зато тут сдыхать от скуки явно никто не собирался. Все от души веселились, обгладывая при этом костя, набивая рты паштетами и глотая устриц. Ну и, конечно, о винах не забывали. Друз не преувеличивал — и выбор и качество действительно были отменными.

Сабин, не привыкший к такой роскоши и изобилию, поначалу скромничал, но потом заметил, что его уже считают своим, и не обращают на него внимания, а потому расслабился.

— "Ну, — сказал он себе, — если Фортуна дарит мне такую возможность, почему бы не воспользоваться? Когда я еще смогу попробовать подобные деликатесы? Разве что, уже в должности префекта преторианцев".

И он, не чинясь более, набросился на еду, не забывая регулярно прикладываться к драгоценной мурринской чаше, в которые в доме Силанов наливали вино. Белое албанское тоже понравилось Сабину, но все же он предпочитал пенистый фалерн.

Первая перемена блюд — салаты, омары, устрицы, паштеты и всевозможная птица — были уже почти полностью истреблены, и вот четверо слуг внесли в зал огромное блюдо. Это было изысканное и очень любимое римлянами кушанье, так называемый porcus trojanus — зажаренный на вертеле и нашпигованный дичью кабан. Он был обвит гирляндами цветов, а посеребренные бивни поблескивали в свете факелов.

— Вот вам, что называется, превратность судьбы, — с напускной серьезностью сказал Аппий Силан. — Еще утром этот чудный зверь ел свои желуди в Сабинских горах, а сейчас мы съедим его самого. Ну, философы, скажите же мне, что есть жизнь и что есть смерть?

— Тонко подмечено, — произнес мужчина, лежавший на ложе рядом с Сабином. По его лицу было видно, что у него имеются какие-то проблемы с желудком, а потому он был менее весел, чем остальные. — А если еще кто-нибудь из нас сейчас подавится его мясом и угодит в Подземное царство, вот это уж точно будет превратность судьбы.

— Ох, Авл Вителлий, — качая головой, сказал черноволосый парень с лицом закаленного пьяницы. — Не стыдно тебе? Твой брат сейчас героически сражается с варварами, а ты, мало того, что лежишь здесь, так еще и говоришь всякие гадости. Кому это ты желаешь подавиться? Уж не мне ли?

— Нет, Помпоний Флакк, — ответил Вителлий. — Если ты чем-то и подавишься, так это вином. Но боюсь, еще очень не скоро.

Все захохотали.

В кадильницах по углам комнаты курились ароматные восточные благовония, откуда-то сверху шел свежий прохладный воздух, охлаждая разгоряченные головы, неслышно, как нимфы, скользили служанки, довольно скупо одетые, а точнее — не совсем раздетые, и смотреть на них было приятно. Хозяин и гости вовсю радовались жизни и не боялись показывать это.

Сабин чувствовал себя прекрасно. За время службы он немного одичал, постоянно живя в военных лагерях или сражаясь в походах. Да разве может кусок полусырого мяса в задымленной палатке сравниться с этим великолепием? Вот это настоящая жизнь. И он будет жить так же. Дайте только срок...

Внезапно ушей трибуна коснулись несколько слов, которые заставили его поднять голову и оторвать губы от чаши с вином.

— Как там моя дорогая Эмилия? — спрашивал Силан у Друза. — Не скучает без меня?

— Нет, — рассмеялся Друз. — К счастью, боги послали мне сегодня нашего храброго трибуна. Ты не поверишь, он сумел на полчаса приковать к себе внимание этих девиц! Вот подвиг, сравнимый, разве что, со взятием Ктесифона.

— Бедняжка, — притворно вздохнул Силан. — Я совсем ее забросил с вашими гулянками. Надо будет на днях наведаться. Мы, все-таки, почти обручены.

Сабину вдруг стало очень жарко, кровь дико пульсировала в голове. Полным ненависти взглядом он пронзил Силана, который, впрочем, этого не заметил, увлеченный уже поисками чего-то в брюхе кабана.

«Ах, вот как? — кипя от ярости подумал трибун. — Почти обручены? И ты так о ней говоришь? Променять такую девушку на общество пьяниц и обжор? Ну, так ты ее не получишь!»

Вино распалило Сабина, он еле сдерживался, чтобы не вскочить и не набить морду Силану, вся симпатия к которому сразу исчезла. Ну, ничего, подожди, красавчик. Скоро тебе придется иметь дело с префектом преторианцев Гаем Валерием Сабином. Вот тогда посмотрим, чья возьмет. Клянусь Эриниями, не видать тебе правнучки Августа, как своих ушей.

— Что с тобой? — удивленно спросил Друз, заметив, как изменилось настроение трибуна. — Не то съел? Или вина мало?

— Все нормально, — с трудом улыбнулся Сабин. — Так, что-то нехорошо стало.

— Это бывает, — с умным видом кивнул уже изрядно захмелевший Друз. — Лучшее средство от этого — глоток вина. Давай-ка выпьем с тобой за встречу.

— Давай, — согласился Сабин, поднимая кубок.

«Нельзя подавать вида, что меня интересует Эмилия, — подумал он. — Сейчас эти франты попросту посмеялись бы над бедным трибуном. Но ничего, придет и мое время смеяться».

Они с Друзом выпили и расцеловались. У Сабина тоже начинало шуметь в голове.

А веселье продолжалось. Мелькали какие-то танцовщицы, мимы, жонглеры, клоуны, даже два гладиатора сразились тупым оружием, но — раскритикованные пьяным Вителлием — с позором удалились.

Слуги вносили все новые амфоры с вином и новые закуски; общество упорно пило и ело, но оживление уже сменилось вялостью, голоса звучали все глуше, головы начинали медленно опускаться на грудь; Вителлия вырвало.

Сабин почувствовал, что кто-то толкает его в плечо, и открыл глаза. В зале звучала негромкая музыка греческого оркестра, а рядом с трибуном на ложе сидел Друз с красными выпученными глазами.

— Давай выпьем, — тупо сказал он.

— Не могу, — с трудом ответил Сабин. — Мне еще ехать...

— Мы друзья или нет? — вопросил Друз, покачиваясь.

— Конечно, друзья, — искренне ответил Сабин и полез обниматься.

— Тогда выпьем.

Сабин вздохнул и поднял кубок,

— За тебя, — сказал он невнятно.

Друз кивнул, голова его упала на грудь.

Сабин мужественно выпил кубок до дна и уронил его на пол. Он хотел оглядеться, есть ли еще кто-нибудь в триклинии, но тут голова его закружилась, и он мягко повалился на подушки своего ложа. И моментально уснул.

Музыка смолкла. В большом зале раздавался теперь лишь громкий храп участников банкета и осторожные шаги слуг.

За окнами уже начинало светать...

Сабин проснулся с дикой головной болью и таким ощущением, что во рту у него полно горячего песка. Трибун с удивлением оглядел незнакомую комнату, где он лежал на кровати, прикрытый легким одеялом.

Дверь скрипнула, и перед его глазами появился невысокий пожилой мужчина с большой плешью.

— Приветствую тебя, господин, — сказал он осторожно, заметив, что тот проснулся.

— Где я? — тупо спросил трибун.

— В доме Квинта Валерия Сабина, твоего покойного дяди, господин, — ответил мужчина.

— Как я сюда попал? — изумился Сабин, в голове которого чуть-чуть прояснилось. Но только чуть-чуть.

— Под утро тебя принесли в носилках. Рабы сказали, что они из фамилии Нерона Друза.

— А... — вспомнил Сабин вчерашнюю попойку. — Понятно. Позови управляющего.

— Я управляющий, — ответил мужчина. — Меня зовут Софрон. Ты, наверное, хочешь ознакомиться с документами и получить финансовый отчет?

— Да какой там отчет, — махнул рукой Сабин и приподнялся. — Я сейчас хочу только холодной воды.

— Сию секунду, — засуетился управляющий.

— Подожди. Который сейчас час?

— Да уж к полудню идет.

— Проклятье, — выругался Сабин. — А мои доспехи вчера принесли?

— Да, господин, — ответил Софрон. — Они вычищены и смазаны.

— Хорошо. Распорядись, чтобы приготовили ванну. Холодную. И лошадь найди. Мне нужно ехать.

— А документы, господин? — удивился управляющий. — Ты же должен оформить наследство...

— Потом, — отмахнулся Сабин. — Не до этого сейчас. Когда вернусь, все и сделаю.

— Слушаюсь.

Софрон убежал.

Спустя час, слегка освеженный холодной водой и кубком сильно разбавленного вина, Сабин уже скакал по камням виа Аврелия, все еще мучаясь головной болью и приступами ревности. Но в общем он был настроен довольно оптимистично. Дела идут очень удачно. Цезарь наверняка не забудет его услуг. И вчерашний бедный трибун получит все: жезл префекта, деньги, власть, положение в обществе и руку правнучки Августа. Вот только бы еще не болела голова...