* * *

      Наступил день свидания Эрин с дочерью.
      Он был серым, облачным. Придя в Холидей-Парк, Эрин выбрала себе скамейку. Неподалеку от публичных теннисных кортов, где когда-то училась играть Крис Эверт, и уселась ждать. На кортах состязались, играя пара на пару, туристы-канадцы из франкоязычных провинций. Еще никогда ни у кого не приходилось Эрин видеть такой белой кожи и таких голубых вен.
      Дэррелл Грант всегда заставлял ее ждать, потому что это давало ему ощущение собственного могущества: он знал, что Эрин только и живет ожиданием встреч с Анджелой. На сей раз он появился на три четверти часа позже уговоренного, толкая перед собой инвалидную коляску с сияющей Анджи.
      – Мама, посмотри, что мы взяли в больнице!
      Эрин сняла дочку с кресла, поставила на тротуар и попросила Дэррелла Гранта оставить их вдвоем.
      – Как там поживает твой дружок-красавчик? – ухмыльнулся тот вместо ответа.
      – У мамы есть дружок? – спросила Анджела.
      – Нет, детка. У меня нет никаких дружков.
      Эрин привело в ярость то, что Дэррелл использовал девочку в своих воровских делах. Попадись они на месте преступления, последствия были бы ужасны: Анджи отправили бы в приют, а опеку над ней передали властям штата. Эрин чувствовала, что имеет полное право наорать на Дэррелла и выложить все, что думает о нем, но ей не хотелось тратить на это и без того недолгие минуты встречи с малышкой.
      – Я смотрю, ты накупила себе новых шмоток, – заметил Дэррелл.
      Эрин не стала отвечать. Она быстро, но внимательно осмотрела платьице, носочки и трусики дочери, чтобы удостовериться в их чистоте. Для социопата Дэррелл совсем неплохо стирал.
      – Ты уж присмотри за моей маленькой красавицей-партнершей, – сказал он, прежде чем удалиться с пустой коляской в сторону своего фургона, припаркованного невдалеке. В дни встреч бывшей жены с Анджелой он никогда не выпускал их из виду, отлично понимая, что при первой же возможности скрыться вместе с дочкой Эрин немедленно сделает это.
      Эрин взяла девочку за ручку, и они неторопливо пошли по дорожке.
      – Как ты поживаешь без меня, родная?
      – Хорошо.
      – У тебя появились новые друзья?
      – В пятницу я весь день была у тети Риты. Знаешь, у нее есть настоящий живой волк! Волчица, – поправилась Анджела.
      «Прелестно, – подумала Эрин. – Оставить ребенка у этой психопатки Риты, рядом с ее обожаемыми хищниками!»
      – Держись от нее подальше, детка, – сказала она вслух. – Волки иногда бывают очень злыми.
      – Тетя Рита сказала, что у волчицы скоро будут маленькие волченята, – с воодушевлением продолжала Анджи. – Знаешь, мамочка, я хочу одного!
      – Нет, малыш, мы купим тебе настоящего щенка...
      – А папа говорит, что нет. Он говорит, может быть, птичку.
      – Птичку? – повторила Эрин. В четыре года кому же не хочется иметь птичку?
      – Да, говорящую. Как Биг-Бэрд, только поменьше.
      – А тебе хотелось бы именно такую?
      – Папа говорит, мы можем назвать ее Горбун. Это хорошее имя?
      – Нет, – сказала Эрин. – Совсем некрасивое.
      Они обошли весь парк по периметру. Дэррелл Грант медленно следовал за ними на своем фургоне. Эрин и Анджела ели сандвичи с арахисовым маслом, пели песенки из мультфильмов. К ним припрыгала серая белка, и они угостили ее сырными палочками.
      Без десяти три Дэррелл дал несколько коротких гудков. Видя, что Эрин не реагирует, он снова нажал на клаксон и теперь уже не отпускал его. Рев гудка перекрыл все звуки парка. Канадцы на кортах прервали игру и принялись ругать Дэррелла по-французски.
      – О Господи! – прошептала Эрин.
      – Это папа так шумит? – спросила Анджела.
      – Боюсь, что да. – Эрин обняла и поцеловала дочку – и с отвращением ощутила такой знакомый запах сигарет Дэррелла, исходящий от ее волос.
      – Мама, я забыла сказать тебе, – встрепенулась Анджела.
      – Что, милая?
      – У меня потерялись все куклы.
      – Бедная!
      – Когда мы переезжали. Папа сказал, что никак не может их найти.
      – Я куплю тебе новые, – пообещала Эрин. Она ни за что не решилась бы рассказать девочке, что на самом деле сталось с ее куклами. Подобным вещам невозможно найти разумного объяснения.
      – Я люблю тебя, детка, – сказала она.
      – И я тебя тоже, мамочка. Можно, я скажу папе про новых кукол?
      – Не надо. Сделаем ему сюрприз.

* * *

      Через агента Клири Эрин удалось получить кое-какую основную информацию о Джерри Киллиане: рост пять футов девять дюймов , вес сто сорок фунтов , сорок восемь лет, разведен. Работает редактором видеоматериалов в местном филиале Си-би-эс. Официально зарегистрирован как член демократической партии. Водит «шевроле-каприс» восемьдесят восьмого года. Покупает очки со скидкой. Подписывается на «Ньюсуик», «Харперз», «Ньюйоркер», «Роллинг стоун», «Консьюмер рипортс» и «Хастлер». Бывшая жена Киллиана недавно открыла в одном из пригородов Атланты магазинчик макраме, и он внес половину суммы за помещение. У них две дочери – студентки университета штата Джорджия. Киллиан приобретает сезонные билеты в майамский дельфинарий и берет в видеопрокате кассеты с фильмами Дебры Уинджер – не пропустил ни одного. У него кредитная карточка «Виза» на три тысячи долларов. Каждую осень он ездит в Западную Монтану ловить форель, беря на себя для этого напрокат малолитражку. За всю жизнь ни разу не арестовывался, не привлекался, не находился под следствием.
      А проживал Джерри Киллиан в Форт-Лодердейле, Флорида, в квартире 317 дома № 4566 по Грин-Дак-Паркуэй.
      Прежде чем ехать к нему, Эрин позвонила по телефону. Услышав ее голос в трубке, Киллиан на несколько мгновений потерял дар речи. Он встретил ее в дверях – в пиджаке и при галстуке.
      – У меня в сумочке заряженный револьвер, – предупредила Эрин.
      – Хорошо, – безмятежно отозвался Киллиан.
      – Я пришла только по делу.
      – Хорошо, – тем же тоном повторил Киллиан. Его лицо переполняло блаженство от созерцания своего идола.
      Как и ожидала Эрин, квартира Киллиана оказалась опрятной и ухоженной. В воздухе ощущался аромат лимонного освежителя. Эрин и Киллиан уселись за овальный обеденный стол друг напротив друга.
      – Я хотела поблагодарить вас, – начала Эрин. – Музыка, которую вы предложили, замечательно подходит для моих выступлений.
      Киллиан просиял:
      – Вы попробовали ее? Я ужасно рад!
      – Вы бы как-нибудь сами зашли к нам посмотреть. Я так и сказала Шэду: хорошо, если бы вы зашли.
      – Правда? – Лицо Киллиана омрачилось. – Тогда зайду, только не сейчас... потом, попозже.
      – Почему потом? Когда потом?
      – Так надо. Из-за моего... вашего дела. От меня потребовали, чтобы я больше не появлялся в вашем заведении. – Киллиан помолчал. – Это самое трудное, что мне приходилось делать в жизни. Мне так не хватает вас!
      «Приехали!» – подумала Эрин.
      – Можно мне называть вас просто Джерри? – спросила она.
      – О, я был бы на седьмом небе, если бы...
      – Так вот, Джерри, – прервала она его уже готовые хлынуть бурным потоком излияния. – Мне нужно побольше знать об этом нашем с вами деле. Ведь речь идет о моей жизни. О моей дочери.
      – Естественно, что вы не доверяете мне.
      – Я просто не знаювас.
      – Эрин, – заговорил Киллиан, – я не способен сделать ничего, что поставило бы под угрозу вас или вашу дочь. Моя преданность вам абсолютна, неистребима и чиста. Мысль о вас не оставляет меня ни днем, ни ночью. Я просто голову потерял от любви.
      Однако ничто не шевельнулось в сердце Эрин в ответ на эти горячие слова.
      – Кто этот конгрессмен, Джерри? – спросила она.
      – Его округ не здесь. Вы вряд ли знаете даже его имя.
      – А вдруг знаю? Я же читаю газеты.
      – Да, собственно, имя не так уж и важно. Главное – у него серьезная проблема насчет женского пола, – объяснил Киллиан. – Мне просто неловко углубляться в детали.
      – Я прошу вас, Джерри!
      – Я ведь все-таки джентльмен, Эрин. Так уж меня воспитали.
      – А я – стриптизерша, Джерри, – возразила Эрин. – Один клиент зубами содрал с меня трико и съел. Да-да, прожевал, проглотил, запил несколькими глотками «Сазерн комфорт», а потом выплюнул резинку.
      У Киллиана покраснели уши.
      – Я просто хочу сказать, – продолжала Эрин, – что меня уже давно не шокирует ничто из того, что способен сделать мужчина. Мой бывший муж, например, развлекается тем, что вырезает свои инициалы на чужих макушках. Что, этот ваш конгрессмен – такой же забавник?
      – Только не подумайте, что я пытаюсь прикрыть его, – запротестовал Киллиан. – Я стремлюсь защитить вас.
      – На всякий случай?
      Киллиан поднялся.
      – Пойдемте со мной.
      Эрин последовала за ним, левым локтем крепко прижимая к себе сумочку – так крепко, что сквозь кожу и ткань одежды ощущала лежавший там револьвер. Киллиан открыл дверь в небольшую спальню для гостей, и Эрин увидела, что комната превращена в некое подобие святилища. Стены были увешаны рекламными снимками местных стрип-танцовщиц, причем (интересная деталь) настолько пристойными – не более чем голова и плечи, – что их с чистой совестью можно было бы демонстрировать даже воспитанникам детского сада. В центре этого пантеона находилась фотография самой Эрин в деревянной рамке, подсвеченная медной лампой.
      Некоторое время Киллиан молча обозревал свою коллекцию, потом заметил:
      – На свете нет ничего более прекрасного, чем улыбка женщины.
      – А, так вот ради чего вы ходите к нам – ради наших улыбок? – с ноткой иронии в голосе отозвалась Эрин.
      – Улыбка – это преддверие истинной любви, ясности, безмятежности. Отнимите у женщины улыбку – и что останется? Пара грудей да клочок волос, вот и все.
      – Джерри... – прервала его Эрин.
      – Да?
      – От ваших слов у меня просто мороз по коже.
      – Простите, Эрин. Меня немного занесло. Простите, пожалуйста.
      – Вы знакомы со всеми этими девушками?
      – Был знаком. Старался быть им другом. И всегда, когда мог, помогал им. – Он указал на фотографию платиновой блондинки с острым носиком и потрясающими, явно искусственными ресницами. – Вот, например, у Эллисон были серьезные проблемы. Я устроил ее на лечение, и теперь с ней все в порядке.
      – Она до сих пор танцует?
      – Нет. – Киллиан подошел поближе к фотографии, вглядываясь в каждую деталь, подобно знатоку, созерцающему шедевр Моне. – Через неделю после окончания курса лечения она вышла замуж за врача и уехала в Таллахасси. Я ни разу не получил от нее даже открытки. – Он повернулся к Эрин, и лицо его озарилось. – Но это ничего! Я ведь ни о чем не прошу.
      – Ни о чем, кроме улыбки, да?
      – Да, если она от всей души.
      Эрин выключила свет и снова вернулась в большую комнату. Киллиан последовал за ней. Усадив его на диван, она села рядом и сказала тоном, каким говорят с маленьким ребенком:
      – Это не игра, Джерри.
      – Я слышал, меня называют мистер Квадратные Зенки.
      – У нас все хорошо относятся к вам, Джерри. Это просто дружеское прозвище.
      – Я действительно выгляжу эдаким книжным червем.
      – Я бы сказала – человеком ученым и образованным.
      – Но прошу не заблуждаться на мой счет, Эрин, – возразил он. – Я могу быть и крутым.
      Она взяла его за руки – так она всегда поступала, чтобы предотвратить их нежелательные для себя движения.
      – Скажите мне, Джерри, как вы собираетесь повлиять на этого вашего конгрессмена?
      Вместо ответа Киллиан покачал головой и, высвободив одну руку, сделал ею перед губами такое движение, словно закрывал замок-молнию.
      – Ну ладно. Но вы полагаете, это достаточно эффективно, чтобы заставить вашего таинственного конгрессмена нажать на судью? – не отставала Эрин.
      – Я не могу говорить об этом, – повторил Киллиан. – Это мужское дело.
      Эрин, вздохнув, отпустила его руку.
      – Вот в этом и заключается моя проблема, Джерри. Могу ли я верить тому, что вы говорите? Не напрасно ли я буду надеяться на вас? Ведь все, что связано с Анджи и Дэрреллом, – это сплошной кошмар для меня. И я живу в этом кошмаре.
      – Понимаю, – ответил Киллиан. – Я просмотрел ваше дело в суде. Оттуда, кстати, мне и стало известно имя судьи.
      – Если бы я знала больше, – осторожно сказала Эрин, – я смогла бы тоже что-то сделать.
      – Не стоит, Эрин. Я справлюсь сам.
      Он не собирался уступать. С кем угодно другим ее уловка прошла бы, но только не с ним. Эрин встала.
      – Ну хорошо, Джерри. Сколько времени все это займет?
      – Я ожидаю звонка сегодня, во второй половине дня.
      – А что, конгрессмены работают по воскресеньям?
      – Да, если их карьера под угрозой.
      Эрин задержалась в дверях, подыскивая наименее жестокий способ сказать то, что должна была сказать ему.
      – Если все получится, если Анджела снова будет со мной... видите ли... я ничего не смогу дать вам, Джерри. Вы должны знать это. Заранее.
      – Правильно ли я... Вы хотите сказать, что...
      – Вы знаете, что я хочу сказать. Я буду вечно благодарна вам за вашу доброту. Это самое большее, что я могу обещать вам.
      – Как я выгляжу? – помолчав, спросил Киллиан. – Раздавленным?
      – Самую чуточку.
      – В такой ситуации вряд ли кто-нибудь выглядел бы лучше. – Он тихонько, словно про себя, усмехнулся. – Пари держу, что и ваше заведение вы бросите.
      – Само собой разумеется. Я уйду оттуда, как только Анджи вернется ко мне.
      – Ну, тогда... тогда остается только одно, что вы могли бы сделать для меня. – Он подошел к стереоустановке и порылся в стопке компакт-дисков. – Можно вас задержать еще на секундочку, Эрин? Пожалуйста!
      Через несколько мгновений в квартире зазвучал тяжелый рок – «У нее длинные ноги» в исполнении «Зи-Зи Топ». Эрин с шутливой укоризной взглянула на Киллиана.
      – Кажется, я знаю, что вы задумали.
      – Вы очень против?
      – Ладно. Но только один танец, – сказала Эрин. «Урбана свернет мне шею», – подумала она про себя.

* * *

      В вечер ее первого выступления Эрин дважды вырвало – до и после выхода на сцену. Урбана Спрол отвела ее в сторонку.
      – Это все равно что ходить по канату, понимаешь? Главное – не смотреть вниз, тогда все будет в порядке.
      Моника-младшая обняла ее и шепнула:
      – Это почти то же самое, что выйти в ночной рубашке – разницы не Бог весть сколько.
      А Моника-старшая сказала:
      – Перестань хлюпать, ради Бога. Там за девятым столиком сидит Бобби Найт!
      Примерно через неделю Эрин придумала для себя кое-что. Всякий раз, когда ей становилось холодно – физически или морально – и в голове всплывал вопрос: «Какого черта я выделываю все это?», она принималась думать об Анджи. А выходя на сцену, позволяла музыке подхватывать себя и унести далеко-далеко... Потому-то она и придавала такое значение подбору музыки: песни должны были что-то значить для нее. Танцуя под «свои» мелодии, Эрин ощущала, как отступает куда-то постоянная мучительная тревога, как чудесным образом исчезает все, что ее окружало. Она забывала, что отплясывает в чем мать родила перед толпой пьяных мужчин, и представляла себе, что зрители оценивают высоту ее прыжков и плавность движений, а не форму ее зада.
      Хуже всего поначалу дело обстояло с улыбкой. Эрин была далеко не в восторге от своей новой работы, а потому и улыбка у нее не получалась. К тому же вскоре она заметила, что многие посетители тоже не улыбаются, а просто смотрят – бесстрастно и внимательно, как оценщики на аукционе скота. И снова Урбана дала ей ценный совет:
      – С помощью улыбки можно добиться чего угодно!
      Эрин послушалась совета и заставила себя улыбаться. Ее заработок не замедлил увеличиться. Мужчины подходили к сцене и совали сложенные десятидолларовые бумажки ей за подвязки или за резинку трико. Многие, оказавшись так близко от нее, начинали нервничать – особенно после того как в процессе сования банкнот их руки касались ее бедер. Эрин постоянно приходилось вспоминать о той доходящей до смешного власти, которую имеет секс над мужчинами: один вид обычной женской наготы мигом превращал многих из них в заикающихся, потеющих от возбуждения идиотов. Однако присутствие Шэда удерживало их от дальнейшей активности.
      Эрин понадобилось около месяца, чтобы побороть свою стыдливость. В отличие от некоторых танцовщиц, она никогда не чувствовала себя на сцене по-настоящему непринужденно. Необходимость раздеваться на людях по-прежнему не доставляла ей ни малейшего удовольствия, а выкрики и свист зрителей, вдохновлявшие других девушек, оставляли ее равнодушной. В отличие от Эрин, обе Моники любили эту шумную атмосферу, в которой ощущали себя настоящими звездами. Чем возбужденнее реагировала аудитория, тем более воодушевлялись и они сами. Эрин же не подчиняла себя настроению толпы. Ее властительницей – и ее убежищем – была музыка. Когда пел Вэн Моррисон, Эрин действительнотанцевала в луче лунного света.
      Но так бывало на сцене стрип-клуба. Танцевать дома у клиента – дело совсем другое.
      Тем не менее Эрин не испытывала страха. Мистер Квадратные Зенки в ее присутствии явно становился совершенно беспомощным; вели она ему сунуть язык в электрическую розетку, он сделал бы это не колеблясь. На всякий случай, чтобы еще более обезопасить себя, Эрин поинтересовалась личностью кудрявой женщины, несколько высокомерно взиравшей на них с выполненного сепией портрета, стоявшего на серванте. Как она и предполагала, это оказалась драгоценная матушка Джерри Киллиана, увы, уже покинувшая этот мир. Под пристальным взглядом покойной миссис Киллиан Эрин чувствовала себя как-то спокойнее.
      Киллиан снял скатерть с овального стола и помог Эрин взобраться на него. Она отдала ему свои босоножки и сумочку. Он к этому моменту уже забыл обо всем на свете: и о револьвере, и о конгрессмене, и о шантаже, и о том, какие сегодня день и число...
      Эрин начала танцевать, ощущая босыми ступнями гладкую прохладную поверхность стола. Она танцевала в течение четырех минут, не сняв даже свитера. Киллиан был ослеплен.
      – Потрясающе! – снова и снова повторял он, сам не отдавая себе отчета в том, что говорит.
      Когда песня кончилась, он быстрым движением сунул что-то в задний карман джинсов Эрин. Но то были не деньги.
      Перед уходом, уже в дверях, она по-сестрински чмокнула его в щеку. Киллиан вздрогнул, словно от удара током.
      – Если у меня будут хорошие новости, – сказал он, – вы увидите меня на улице около вашего клуба.
      – Будьте осторожны, – попросила она, хотя на самом деле не слишком-то беспокоилась за него. Худшее, что могло случиться, – это что конгрессмен пошлет его ко всем чертям.
      Подойдя к своей машине, Эрин обернулась. Киллиан, стоя на пороге, махал ей рукой. Эрин помахала в ответ и послала ему одну из своих самых ослепительных улыбок. Для себя она решила, что он все-таки хороший человек.
      Дома она достала из кармана то, что Киллиан положил туда, и, развернув на кухонном столе коротенькую записку, прочла:
      «Вы спасли меня. Спасибо!»
      Вечером, выйдя на сцену стрип-бара, она танцевала с особым вдохновением, надеясь, что Джерри Киллиан все-таки появится. Но он не появился. Наутро она позвонила ему домой. Ей никто не ответил. Когда она попыталась разыскать его на работе, главный редактор отдела новостей сказал ей, что мистер Киллиан уехал в отпуск и вернется не раньше чем через две недели.
      Вечером она выступала под свои привычные мелодии – Клэптон, Криденс Клируотер, братья Оллмэн. Как всегда, музыка подхватывала ее и уносила вдаль, и мир казался ей не столь уж плохим местом, хотя на самом деле и не был таким.
      Она больше никогда не видела Джерри Киллиана.

Глава 9