Стриптиз

      – Значит, она предпочитает, чтобы вы остались хозяином стрип-заведения?
      – Знаешь, наверное, это очень странно, но она никогда и слова не сказала против. – Мистер Орли понизил голос. – Между нами, пока никто не слышит: я уже так насмотрелся на бабские прелести, что меня от них просто тошнит. Из-за всего этого даже и не помню, когда в последний раз заводился по-настоящему. Честное слово!
      Шэд понимающе кивнул. Уж кто-кто, а он-то знал, какой ценой мужики платят за работу в таком месте, как это.
      – Скажи-ка мне, – мистер Орли прямо посмотрел ему в глаза, – только по-честному: что будет, если к тебя выгорит это дельце со скорпионом? Скажем, тебе удастся выколотить из этой сырной компании тысяч этак двести. Похоже, тогда мне придется искать нового вышибалу?
      – Может быть. А может быть, и нет. У меня с вами нет проблем, мистер Орли.
      – Послушай, ты бы тогда мог войти в долю. Мы с тобой были бы партнерами, черт побери!
      – Честно говоря, – вздохнул Шэд, – мне это не слишком-то улыбается.
      – Ну что ж, ладно.
      За одиннадцать лет работы Шэда у мистера Орли это была самая длинная их беседа. Мистер Орли явно выглядел расстроенным и встревоженным, и Шэд поинтересовался, что привело его в такое расположение духа.
      – Да ничего, – буркнул мистер Орли.
      Но Шэд не отставал:
      – Вам опять звонил этот Молдовски, верно? Насчет Эрин.
      – Только этого мне и не хватало ко всем моим бедам, – мрачно согласился мистер Орли. – Он ищет какую-то фотографию этого проклятого конгрессмена – вроде бы кто-то щелкнул его прямо тут, у нас. Но ты наверняка ничего не знаешь об этом.
      – Ровным счетом ничего, – кивнул Шэд. – А что еще?
      – Он велел кое-что передать Эрин. – Мистер Орли вытащил из пропотевшего нагрудного кармана рубашки клочок бумаги и передал его Шэду. – Завтра вечером, в десять, в Тэрнберри. Там записано название яхты.
      Шэд с трудом разбирал каракули мистера Орли, да к тому же от пота чернила расплылись.
      –  «Суитхарт», –наконец прочел он, – и еще что-то, не пойму. – Ему совсем не понравилось то, что Эрин должна встретиться с конгрессменом на корабле.
      – Так что, думаю, – сказал мистер Орли, – ей придется лечь под этого типа.
      – Почему?
      – Да потому, что он из тех, кто делает большую политику, черт бы тебя побрал.
      Шэд насупился.
      – Вы ведь знаете, она не такая.
      – Такая, не такая! Он член конгресса Соединенных Штатов. И ты собираешься убедить меня, что там все обойдется просто небольшой вечеринкой с танцами? Что все будет вполне невинно?
      – Я очень удивлюсь, если не будет.
      Мистер Орли не слишком старался скрыть свою досаду. Шэд, в свою очередь, также не слишком старался скрыть свой гнев: взгляд, который скрестился со взглядом мистера Орли, выражал отнюдь не теплые чувства.
      – В общем, прощайтесь со своей лицензией, – проговорил Шэд.
      Мистер Орли напрягся, предчувствуя недоброе.
      – Но этот парень вцепился в меня мертвой хваткой.
      – Тогда самиидите и ложитесь под него, – отрезал Шэд.
      – Погоди, не дергайся. – Пораженный мистер Орли нервно похлопал Шэда по плечу. – Я вот что хочу сказать, вот что я думаю. В старые добрые времена нам было наплевать на все это с высокой колокольни. Если у тебя стрип-заведение – значит, тут все: и крутые ребята, и шлюхи, и прочее, и все было просто, вроде как само собой. А теперь погляди-ка: на каждом столике разные там биперы, телефоны с антеннами, на стоянке машины одна шикарнее другой, и все оборудованы черт-те чем, а я, черт побери, не могу спокойно спать по ночам. С этими богачами и шишками одни проблемы.
      – И с политиками, – добавил Шэд. Его желание немедленно свернуть шею мистеру Орли немного поостыло.
      – Со всякой шушерой иметь дело куда легче, – продолжал мистер Орли. – Богом клянусь, Шэд, по мне лучше полный зал такой публики, чем один-единственный дерьмовый конгрессмен. Помнишь, какие потасовки у нас бывали? И мы сами с ними разбирались, и все было в порядке. Черт возьми, по мне так лучше бы каждый вечер кто-нибудь пырял кого-нибудь ножом, чем такое. Подумай только: какой-то там тип, которого я и в глаза не видел, мотает мне нервы насчет лицензии...
      Через пять минут Урбана Спрол должна была проводить сеанс рестлинга в бассейне с вареной лапшой, и Шэд собирался пойти туда присмотреть за порядком. Он встал.
      – Ладно. Что сделано, то сделано Мы это уладим.
      – Каким образом?
      – Не берите в голову, мистер Орли. Сделаем.
      Они вместе прошли в большой зал. Там громыхал, отдаваясь от стен, рэп. На сцене Лорелея с вымученной улыбкой пыталась справиться со своим новым партнером – боа-констриктором, который обвился всем телом вокруг ее правой ноги. Даже самые пьяные из посетителей уже поняли, что это не входит в программу представления.
      Приставив ладонь рупором к уху Шэда, мистер Орли прокричал:
      – Пожалуй, мне придется написать на двери: политикам вход воспрещен! Бандиты с большой дороги, извращенцы – добро пожаловать, но политики – чтобы ни ногой!
      Шэд изобразил на лице улыбку. Он чувствовал, что раздражение его растет с каждой минутой.
      – Кто угодно – любая шушера, любые подонки – пусть заходят, когда захотят, – продолжал излияния мистер Орли, – но чтобы больше никаких конгрессменов...
      Лорелея кое-как закончила свой номер и, ковыляя вышла из круга света. Едва оказавшись за кулисами, она закричала:
      – У меня вся нога посинела!
      «Пора сматываться отсюда, – сказал себе Шэд. – Пока я не убил кого-нибудь или не разнес все здесь к чертовой матери».
      Малколъм Дж. Молдовски понимал, что вышибала стрип-заведения, да еще и с уголовным прошлым, вряд ли станет шантажировать члена конгресса Соединенных Штатов. Молодой брокер, Пол Гьюбер, представлял гораздо большую опасность, но он вдруг куда-то исчез из города. Но на фотографии, сделанной во время того злосчастного мальчишника, фигурировало еще одно лицо – танцовщица-стриптизерша. И именно это лицо больше всего беспокоило Молди.
      Пожелай Эрин Грант испортить и без того дышавшую на ладан репутацию Дэвида Лейна Дилбека, она могла сделать это, что называется, одной левой. Потому-то Молдовски и постарался организовать их встречу.
      Все утро четвертого октября он провел за разработкой дальнейшей стратегии поведения. Он не нуждался в чужих советах и не искал их. В никем не нарушаемой тишине квартиры ему лучше думалось, и ничье присутствие не отвлекало его внимание от того, о чем он размышлял. В данный момент ему следовало забыть о том презрении, которое вызывал у него достопочтенный Дэвид Дилбек, и всецело сосредоточиться на той миссии, за выполнение которой ему платили. Слишком многое уже вышло из-под контроля. Пора было наконец овладеть ситуацией.
      Ему необходимо было зацепиться за что-то, однако в прошлом Эрин не удалось обнаружить почти ничего. Правда, отказ в передаче ей опеки над дочерью основывался на достаточно серьезных обвинениях, но Молдовски не слишком-то верил в правдивость ее бывшего мужа: он уже представлял себе, что это за тип. Поэтому не стоило даже копаться в этом.
      И Молди решил, что постращать миссис Грант, конечно, следует, но весьма деликатно. Смотреть – смотри, но рук не распускай, предупредил он конгрессмена. Упаси тебя Боже напугать или рассердить эту женщину. Если она скажет «нет», не спорь. Если ничего не выйдет, постарайся сделать так, чтобы вы расстались друзьями.
      Если бы только можно было рассчитывать, что Дилбек будет придерживаться этого сценария! Темы «Джерри Киллиан» надлежало всячески избегать. Относительно дочери танцовщицы следовало осторожно и ненавязчиво задать несколько вопросов. В случае, если миссис Грант пожалуется, что никак не решается дело с опекой, Дилбек должен был предложить свою помощь – скромно и ни в коем случае не хвастливо. Сказать просто: «Я хорошо знаю этого судью» – вот и все. Если она упомянет о том, как Дилбек сорвался в тот вечер в «И хочется, и можется», выразить искреннее раскаяние и сожаление, но ничего больше. Молдовски потратил много сил, чтобы вбить все это в голову конгрессмена. Он постарался свести свои указания к нескольким простым пунктам, поскольку понимал, что, когда придет момент, распаленный похотью Дилбек будет плохо соображать. Молди принял необходимые меры, чтобы оградить женщину от слишком уж грубой атаки, но известный риск все же оставался. Ведь Дилбек – это Дилбек.
      Малкольм Молдовски взглянул на свое отражение в оконном стекле, и ему понравилось то, что он увидел: воплощение элегантности и уверенности в себе, несмотря на чрезвычайные обстоятельства. Даже находясь дома, Молли редко чувствовал себя надлежаще без пиджака и галстука. Где-то он читал, что то же самое замечалось за Никсоном. Ну и что с того? Менее строгая одежда блокировала изобретательность Молди, его деловой гений; будучи одет в футболку и джинсы, он просто-напросто терял ощущение собственного могущества. Этим утром на нем был костюм-тройка цвета антрацита, сшитый в Париже, с темно-бордовым галстуком в диагональную серую полоску.
      Молдовски сидел в своем кабинете, за письменным столом вишневого дерева. Телефон часто принимался звонить, но Молдовски не отвечал, предоставляя делать это автоответчику, а сам тем временем записывал что-то в блокноте. Выведя в верху страницы: «Чего она хочет?», далее он столбцом – от худшего к лучшему – обозначил возможные варианты дальнейшего развития событий.
      Худший из всех вариантов: стриптизерша захочет потопить Дилбека. Она может сделать это по собственной инициативе или по наущению кого-либо из противников конгрессмена, но в любом случае проблемы это для нее не представит. Ей даже не нужна та фотография: хватит и пресс-конференции на телевидении во второй половине дня. Это будет означать немедленную и неотвратимую катастрофу. Если даже Дилбека все-таки переизберут, субсидии Большому сахару окажутся под угрозой. Рохо потеряет на этом миллионы. Малкольм Молдовски был должен и готов пойти на все, чтобы избежать этого. Ему с огромным трудом удалось подкрепить пошатнувшиеся позиции Дилбека, склонив в его пользу нескольких серьезных оппонентов. Единственный, кто оставался непоколебимым противником незадачливого конгрессмена, – это республиканец Тули, представитель от Северной Алабамы, который, будучи – или слывя – новообращенным христианином, неустанно ратовал против эротических фильмов, рок-музыки во всех ее видах, а также ежегодника «Спортс иллюстрейтед» – из-за того, что спортсменок для него фотографировали в купальниках. Молдовски случайно знал, что старый мошенник Тули – сифилитик со стажем, но это не имело никакого значения. Этот сукин сын тут же выступит против Дилбека, если история со скандалом на сексуальной почве выплывет наружу. Голосовать вместе с каким-то грязным распутником, не пропускающим ни одной юбки, – да ни за что на свете, о чем бы ни шла речь. Если Дилбек погорит, результат голосования по сахарным субсидиям трудно предсказать.
      В самом низу списка, составленного Молди, фигурировал вариант, о котором можно было только мечтать: что стриптизерша вообще не собирается поднимать волны. Ведь, в конце концов, не исключено, что ей плевать на события того вечера, что она и не думает шантажировать влюбчивого конгрессмена и не сомневается в том, что Джерри Киллиан просто утонул. Может, она просто хочет, чтобы ее оставили в покое и дали возможность танцевать в свое удовольствие.
      Хотя, конечно, все это маловероятно, подумал Молдовски. Наверняка ей нужны деньги, и наверняка она понимает, что, открой она только рот, Дэвиду Дилбеку несдобровать. Молдовски полагал, что молчание Эрин Грант можно купить. Если предложить ей крупную сумму, она останется вполне довольна и согласится потихоньку исчезнуть из города вместе со своей девчонкой. Это было бы лучше всего. Конечно, и тут имеется свой риск, но устроить еще одно исчезновение навеки – нет, на сей раз не получится. Черт бы побрал этого копа – специалиста по расследованию убийств.
      Молди злился и нервничал. Каким образом карточка этого наглеца – Эла Гарсиа – оказалась в сейфе Мордекая? Что он – разнюхивает, куда подевался злосчастный адвокатишка? Молди сделал в блокноте пометку: проверить это в коллегии адвокатов. В конце концов, ведь это он, Малкольм Молдовски, сделал все, чтобы расследование руководствовалось версией о бегстве Морд екая с деньгами клиентов.
      Имелись у него и другие вопросы. Какого черта копу из графства Дейд, да еще специализирующемуся на расследовании убийств, понадобилось в Форт-Лодердейле и его окрестностях? Занимается ли Гарсиа также и делом Джерри Киллиана? И самое главное: кто изъял кодаковский слайд из сейфа Мордекая – он или кто-нибудь другой?
      Жизнь давно научила Молди, что, во избежание провалов и разочарований, следует всегда исходить из худшего. То есть в данном случае из того, что Гарсиа напал на след. Что ему известно о попытках шантажировать Дилбека. Что он подозревает о той закулисной игре, результатом которой явились смерть Джерри Киллиана и исчезновение Мордекая...
      А впрочем, вдруг подумалось Молди, пусть себе подозревает сколько душе угодно. У него нет ни доказательств, ни нитей, коими можно было связать эти малоприятные случаи с фигурой конгрессмена Дилбека. Убийства? Какие убийства? Немолодой одинокий мужчина отправился в Монтану половить форель и утонул. Адвокат с не слишком безупречной репутацией удрал, прихватив деньги, доверенные ему клиентами. При чем тут убийства? Чем, черт побери, вообще занимается этот Гарсиа? Не исключено, что он пытается вести свою собственную маленькую игру. В таком случае его визитная карточка, оставленная в сейфе, должна была сыграть роль наживки. А если так, то единственный достойный выход из положения – это просто проигнорировать его вместе с его карточкой. Главное – действовать хладнокровно.
      Основной проблемой Молди являлось прямо-таки патологическое отсутствие каких бы то ни было сдерживающих начал. У него было колоссальное самомнение, взрывной темперамент и никакого терпения. Он не привык к бездействию. Он держал в своих руках столько важных ниточек и обладал таким влиянием, что в любой проблематичной ситуации его первым порывом было схватиться за телефон и дернуть за одну из них. Так поступали все, кто занимался тем же, чем и он: завидел облачко на горизонте – рассей его прежде, чем оно успеет приблизиться к тебе. Но для этого необходима соответствующая информация, а Молдовски до сих пор ни черта не знал об этом настырном кубинце. Это не давало ему покоя все утро. Два-три телефонных звонка кому следует – и все было бы в порядке... но к чему ударяться в панику? Он, Малкольм Молдовски, сделал свое дело тщательно и безупречно: случись где какая ошибка, это было бы просто смешно. Сеньор детектив Гарсиа ничего не сумеет выяснить. Никому не удастся так быстро сложить вместе все кусочки этой головоломки.
      И все-таки Молдовски поймал себя на том, что пристально смотрит на телефон. Его отполированные ногти беспокойно постукивали по вишневому дереву. Ему просто необходимо было знать больше. Его рука потянулась через стол к «Ролодексу». Его пальцы быстро пробежали по знакомым карточкам. То было нечто вроде его пульта управления – невероятно мощного и, без преувеличения, всеобъемлющего. Имена и цифры, цифры и имена. И каждый из обозначенных ими людей был чем-то обязан ему, Малкольму Дж. Молдовски.
      То была власть, сосредоточенная в его руках. И она действовала на него подобно наркотику.

Глава 25

      Появление Эрин просто ослепило двоих мускулистых, грозного вида парней, охранявших яхту Рохо. Она возникла перед ними, как внезапно ожившая фантазия: розово-оранжевая блузка без рукавов, белая мини-юбка, сногсшибательные туфли, огромные золотые серьги и кроваво-красная помада на губах. А какой потрясающий аромат окутывал это потрясающее видение! Охранники от всей души позавидовали Дэвиду Лейну Дилбеку.
      – Вы миссис Грант? – вежливо осведомился один из них.
      – Нет, – ответила Эрин. – Я Минни-Маус.
      – А кто ваш друг? Он не приглашен.
      Из тени выступил Шэд. Охранники беспокойно поежились в своих блестящих черных костюмах, сжали кулаки и выпятили грудь, но на телохранителя стриптизерши это не произвело, казалось, ни малейшего впечатления. Он был абсолютно лыс, огромен, как морозильная камера в мясном магазине, а на его блестящем безволосом черепе, едва прикрывая макушку, красовался красный берет. Рот его напоминал хищный клюв, выпученные, как у угря, глаза медленно помаргивали. На поясе у него висел «кольт» тридцать восьмого калибра, а на левом плече сидел южноамериканский кинкажу , с явным удовольствием жевавший «Сникерс».
      – Расслабьтесь, ребята, – бросил Шэд охранникам. – Он на привязи.
      – А ты кто такой, черт тебя возьми?
      – Это мой ангел-хранитель, – ответила вместо Шэда Эрин. – Передайте там кому следует.
      – Проваливай, – сказал другой охранник.
      Эрин взяла Шэда за руку.
      – Если он уйдет, я тоже уйду.
      Охранники отошли в сторонку и наскоро посовещались. Затем один из них зашел в каюту и вскоре вернулся с вердиктом:
      – Ладно, мистер ангел-хранитель, вы можете остаться тут, с нами, снаружи. Но вашу обезьяну отправьте обратно в зоопарк.
      – Это не обезьяна, – сказал Шэд. Кинкажу, с набитым нугой ртом, заверещал. Когда Шэд почесал ему за ухом, животное повернулось и укусило его за руку. Охранники так и подпрыгнули, однако Шэд вроде бы даже и не почувствовал боли. Он вытер кровь о свои солдатские маскировочные штаны и закончил:
      – Он достался мне от одного кубинца. Он любит шоколад.
      – С ума сойти, – пробормотал один из охранников.
      На причале, ярко освещенные луной, показались две пары. Мужчины в белых фраках, женщины (обе блондинки) – в шикарных вечерних платьях. Они пили ром «Раннерс», передавая друг другу бутылку, и смеялись. Женщины шумно выражали свое восхищение рыбацкими шаландами и блестящими яхтами, а мужчины, казалось, были опытными моряками. Оба выглядели явно старше своих дам. Когда они поравнялись со «Суитхарт дил», все смолкли. Мужчины воззрились на Эрин, ответившую им сдержанной улыбкой. На палубе, плечом к плечу, напряглись охранники Рохо. Шэд поправил свой красный берет.
      – Ой, обезьянка! – воскликнула одна из блондинок. – Можно ее погладить?
      – Это не обезьяна, это кинкажу, – пояснил Шэд.
      – О, я их просто обожаю!
      – Ну, тогда гладьте на здоровье, – великодушно разрешил Шэд.
      – Он не кусается, правда? – неуверенно спросил один из мужчин в белых фраках.
      Шэд, казалось, обиделся.
      – Нет, сэр, он не кусается.
      – Ладно, я пошла. Скоро увидимся, – сказала Эрин и, проскользнув между охранниками, открыла дверь в каюту.

* * *

      Начальником Эла Гарсиа в отделе по расследованию убийств являлся лейтенант Уильям Баумэн, некогда игравший правым крайним за команду флоридского университета. Билли Баумэн терпеть не мог сигар и был одиннадцатью годами моложе своего подчиненного, но Гарсиа ничего не имел против, поскольку Баумэн был вполне приличным для англосакса полицейским. Большей частью он не вмешивался в то, что делал Гарсиа, давая ему возможность действовать по собственному усмотрению.
      В тот вечер, когда Эрин должна была танцевать для конгрессмена, Билли Баумэн вызвал Гарсиа в свой кабинет. Они, как обычно, поспорили относительно спортивных качеств нападающего команды «Майами долфинз», затем перешли к разговору о результатах работы по розыску частей тела покойного Франсиско Гойо.
      – Мы все нашли, – сообщил Гарсиа, – кроме четырех пальцев с ног и одной ягодицы.
      – Отлично.
      – Билли...
      – Да?
      – Чего ради я здесь?
      Баумэн хрустнул костяшками пальцев.
      – Это что – вопрос вселенского масштаба? По типу: для чего существует все, что существует? В чем заключается великий план Господа Бога?
      – Нет, chico,– проворчал Гарсиа. – Я имею в виду – чего ради я торчу здесь, в пустом кабинете? Вот уже битых полчаса сидим и переливаем из пустого в порожнее.
      – Может, сначала закроешь дверь?
      Гарсиа, не вставая с места, толчком ноги захлопнул дверь.
      – У меня тут произошел интересный телефонный разговор с шефом, – начал Баумэн. – А у него произошел не менее интересный разговор с начальством из полицейского управления графства.
      – Ну?
      – Ты сейчас занимаешься каким-то делом в графстве Броуорд?
      – Сразу несколькими, Билли.
      – Это насчет пропавшего адвоката?
      – У меня нет слов, – заметил Гарсиа. – Давай-ка организуем себе по чашечке кофе.
      В течение следующего получаса он рассказывал лейтенанту Билли Бауману всю историю, начав с «топляка», испортившего ему отпуск в штате Монтана. Баумэн умел слушать; лишь изредка он задавал короткие уточняющие вопросы. Когда Гарсиа закончил, лейтенант произнес:
      – Это потрясающе. А ты, значит, заставил их открыть для тебя сейф, не имея судебного постановления?
      – У меня есть знакомая в этом банке, – пояснил Гарсиа. – Сейчас она вице-президент. Вот с ее помощью я и поставил эту маленькую ловушку.
      Билли Баумэн поморщился.
      – Я этого не слышал.
      – Кто бы ни открыл этот сейф после меня, он обязательно наткнулся на мою карточку. А найдя карточку, позвонил.
      – А тебе только того и надо, верно?
      Эл Гарсиа всегда во время расследований прямо-таки сорил своими карточками. Зачастую он вручал или подбрасывал их главному подозреваемому – специально, чтобы посмотреть на его реакцию.
      – В общем, ясно, – проговорил лейтенант. – Так под кого ты копаешь на сей раз?
      – Если не ошибаюсь, под Малкольма Молдовски.
      – Никогда даже не слышал о таком.
      – Само собой. Те, кто вертит политическими делами, они вроде вампиров – не любят дневного света.
      Лейтенант понимающе кивнул.
      – Значит, расклад, видимо, получился вот какой, – продолжал Гарсиа. – Молдовски звякнул тому начальнику из управления, а он, по всей вероятности, чем-то ему обязан. Даже, может быть, не просто чем-то, а очень большим чем-то. Кто знает? Тогда этот начальник звонит нашему шефу и спрашивает: кто такой этот Гарсиа? Что он там вынюхивает в графстве Броуорд? Еще не хватало нам проблем со службой шерифа!
      – Хочешь – верь, хочешь – не верь, – ответил Баумэн, – но у этого начальника из управления все получилось очень складно. Он говорит, что был близким другом пропавшего адвоката. Мол, они познакомились на каком-то мероприятии по сбору средств на предвыборную кампанию Дукакиса. И вот теперь, мол, он ни в какую не верит, что этот... как его?
      – Мордекай.
      – Ага. Что Мордекай сгреб чужие деньги и рванул с ними на острова.
      Гарсиа засмеялся.
      – Что ж, и правда очень умно. Перевел все в личный план. Вроде как беспокоится о своем приятеле.
      – Вот-вот. И, мол, он будет нам бесконечно признателен за любую информацию о нем. И, естественно, сохранит ее в тайне.
      Загудел телефон, и, пока Гарсиа разливал по чашкам остатки кофе, Баумэн поднял трубку. Ему сообщали, что полицейский в форме службы дорожного движения только что застрелил взломщика после недолгой погони за ним по Палметто-экспрессуэй. Баумэн записал координаты и сказал, что выезжает немедленно. Положив трубку, он крепко выругался: убитый взломщик был голубым, а значит, местные телестанции непременно раздуют скандал.
      – За все годы службы, – немного отведя душу, проговорил лейтенант, – мне ни разу не приходилось стрелять в парня, одетого в платье для коктейля с вырезом до самой задницы. А тебе, Эл?
      – Все в мире меняется, Уильям. – Гарсиа приветственным жестом поднял свою чашку, как поднимают бокал, произнеся тост.
      Билли Баумэн откинулся в кресле и положил на стол свои огромные ноги, обутые в кроссовки «Рибок».
      – Насчет этого адвоката, Эл. Значит, ты считаешь, что его тоже убрали?
      – Скорее всего.
      – И сбросили куда-нибудь, как того, другого – твоего «топляка».
      – Да. Только никому не известно, куда именно.
      – Эверглейдс подходит для таких дел – лучше не придумаешь, – сказал Билли Баумэн. – Какого черта тащиться в какую-то Монтану, когда тут у нас под рукой Эверглейдс? Ведь здесь, черт побери, мертвечина разлагается быстрее, чем где бы то ни было в стране. Это факт, Эл.
      – Уж не хочешь ли ты сказать, что для этого проводили специальные исследования?
      – Вот-вот. Майами в этом смысле бьет все рекорды. Из-за жары.
      – Правда? – Гарсиа задумался. – А я полагал, что из-за повышенной влажности.
      – Это другой вопрос. Главное – что им не было смысла устраивать всю эту заварушку в Монтане.
      – Нет, смысл был: ведь все считали, что он уехал в отпуск. Киллиан же любил ловить форель, помнишь? А этого чертова адвоката – кто знает, куда дели? Небось, зарыли в ближайшей канаве.
      Несколько секунд лейтенант молчал. Потом сказал:
      – Эл, но ты ведь не можешь просто пойти и сцапать чертова конгрессмена.
      – Знаю.
      – Если только не застукаешь его прямо на месте преступления. А лучше всего было бы заснять все на видео.
      – Знаю, Билл.
      – А где тот слайд? Просто любопытно взглянуть.
      Гарсиа не ответил на вопрос. Баумэн был парень с мозгами, и он должен был сам быстро сообразить, что к чему. И он действительно сообразил быстро: ему хватило одиннадцати секунд.
      – Ты прав, – сказал он. – Я не хочу ничего знать об этом.
      – Скажи шефу, что у нас нет никаких дел в графстве Броуорд, связанных с исчезновением адвокатов.
      – А ты просто разыскиваешь там кусочек Франсиско Гойо.
      – Вот именно, – подтвердил Гарсиа.
      – И нам очень жаль, что мы не можем ничем помочь.
      – Ужасно жаль, – поддакнул Гарсиа.
      – И вся эта информация пойдет прямиком к Молдовски?
      – А куда же еще?
      – А что дальше, Эл? Нашей жизни хватит на то, чтобы довести это дело до конца – то есть засадить этого конгрессмена?
      Гарсиа потер подбородок.
      – Откровенно говоря, у меня нет ни единого доказательства. Но зато имеются кое-какие изящные теории.
      Эл Гарсиа нравился Бауману, потому что был отличным детективом и не страдал честолюбием, заставляющим многих всеми правдами и неправдами прокладывать себе путь наверх. Самому Баумэну всегда хотелось выбиться в начальники, а имея таких подчиненных, как Гарсиа, нетрудно заслужить блестящую репутацию у вышестоящих. Поэтому в интересах Баумэна было, чтобы Гарсиа спокойно и плодотворно работал, чтобы ему не мешали делать это и не докучали разной чепухой. Гарсиа обожал крутые ситуации, сложную и тонкую игру, и лейтенант обычно шел ему навстречу. Но на сей раз...
      – Как там обстоят дела с юрисдикцией? – спросил Баумэн.
      – Хреново, – отозвался Гарсиа. – Дилбек проживает в графстве Дейд. Молдовски тоже.
      – А преступления совершаются без учета юрисдикции, верно? – Баумэн снова хрустнул костяшками пальцев. – Ты отрастишь на меня зуб, Эл, если я скажу, что тебе придется вести игру на свой страх и риск?
      – Ты был бы просто ненормальным, если бы не сказал этого. Мне в ближайшее время может прийтись довольно круто.
      – Но все-таки, Эл, как друг я хочу сказать еще вот что: я буду очень рад, если тебе удастся расплести это дело.
      – Это сложно, Билли. Да и вряд ли получится скоро.
      – Понимаю. Но в известной степени это касается меня лично. Я ведь голосовал за этого ублюдка.
      – Врешь! – Эл Гарсиа не верил своим ушам: Билли Баумэн – член демократической партии!
      Лейтенант убрал ноги со стола.
      – Помню, ты когда-то сказал мне...
      – Что мир – это сточная канава, а мы все – дерьмо, которое в ней плавает.
      – Да. Это очень воодушевляет. Удивляюсь, как это Холлмарк не откупил у тебя копирайт на этот афоризм.
      – Время от времени все кидаются афоризмами, – пожал плечами Гарсиа.
      – А знаешь, что самое печальное, Эл? Я начинаю думать, что ты прав. Я начинаю думать, что все безнадежно.
      – Разумеется, все безнадежно, – подтвердил Гарсиа. – Только не давай этой мысли слишком уж глубоко забираться в твои мозги.
      – Я и правда чувствую себя куском дерьма, Эл. Я голосовал за этого сукина сына.
      – Знаешь, что тебе следует сделать? Завтра, прямо с утра, отпишись на какой-нибудь служебный выезд, а сам выбери себе пушку понадежнее, желательно автоматическую, и пойди постреляй часик. Вот увидишь, это здорово приведет тебя в порядок. Только представь, что палишь по всякой сволочи.
      – А это, пожалуй, и правда хорошая идея, – оживился Баумэн. Он сунул в свой «дипломат» блокнот и ручку и встал. – Ладно, я поехал.
      – Удачи тебе с твоим покойником в вечернем платье, – напутствовал его Гарсиа.
      – Спасибо, Эл. А тебе – с твоим выродком-конгрессменом.

* * *

      Дэвид Лейн Дилбек приветствовал Эрин чуть ли не с робостью. На нем были синий блейзер, бежевая водолазка, брюки цвета верблюжьей шерсти с идеально заутюженной складкой и дорогие сандалии из дубленой кожи; носков Эрин не заметила. Его серебристая шевелюра была вся в длинных ровных бороздках, оставленных зубцами гребешка: по-видимому, в течение последнего часа ее причесывали по меньшей мере раз двадцать. В довершение всего от конгрессмена так и несло одеколоном «Арамис».
      Эрин, привычная к чересчур крепким ароматам, не была, однако, уверена, что ей удастся удержаться от какого-нибудь насмешливого комментария: настолько нелепо выглядели эта водолазка с высоким воротом и эта складка на брюках в такую жару и при таких обстоятельствах.
      – Отличная яхта, – сказала она, чтобы сказать что-нибудь.
      – Она принадлежит одному из моих друзей, – с готовностью отозвался Дилбек. – Я могу пользоваться ею, когда захочу.
      – Для таких встреч, как эта?
      Дилбек пробормотал нечто неразборчивое, но явно в отрицательном смысле.
      – Какая там музыка? – спросила она, кивая в сторону стереоустановки.
      – Дин Мартин. Музыка для влюбленных.
      «Это уже серьезно, – подумала Эрин. – Дин Мартин – кто бы мог подумать?»
      – Это хорошо, – сказала она. – Но я пришла со своей музыкой.
      – Как вам будет угодно, – голос Дилбека прозвучал расстроенно. – Ведь это ваше выступление.
      Эрин никогда в жизни не приходилось разговаривать с членом конгресса Соединенных Штатов – даже с бывшим. Она ожидала холодной сдержанности, самоуверенности, даже надменности, но Дилбек, как ни странно, оказался самым обычным человеком – пожилым, нервничающим и даже немного растерянным.