Стриптиз

      – Он сказал что-нибудь? – спросила Эрин.
      – Да – что у меня дерзкие соски. А что он имел в виду, черт его знает.
      – Нет, я не о том. Он говорил что-нибудь насчет того, что видел? Насчет этой драки?
      – Спросил, знаю ли я того мужика с бутылкой. Я сказала – нет. Тогда он спрашивает: а знаете ли вы, что такое рыцарство? Знаю, говорю. А он: ладно, тогда, мол, вам будет приятно узнать, что оно еще не умерло. А я: мне ужасно приятно, я просто счастлива. Ну, а потом он снова начал распространяться насчет моих сосков.
      Столь подробное воспроизведение Моникой разговора трехнедельной давности впечатлило Урбану Спрол: мало кто из танцовщиц прислушивался к пьяной болтовне клиентов. Но Моника-младшая скромно отклонила комплимент Урбаны:
      – Просто я всегда помню тех, кто скупердяйничает в смысле чаевых. Ну, и кто хорошо дает, тех тоже помню.
      Эрин взбила начесанные волосы, подкрасила губы и пошла на сцену: ей предстояло отработать три номера подряд. Кевин поставил одну из ее любимых вещей братьев Оллмэн, и Эрин послала ему воздушный поцелуй. Слишком длинные песни не очень-то годились для выступления, но временами она нуждалась именно в таких: они помогали ей отключиться от привычного, надоевшего и унестись вдаль на крыльях музыки.
      На сей раз она использовала это время на то, чтобы поразмыслить об убийстве Киллиана. Похоже, все обстояло именно так, как говорил сержант Гарсиа: Киллиан находился в зале стрип-клуба, когда проклятый конгрессмен заварил всю эту кашу. Бедняга Киллиан, наверное, узнал его, несмотря на фальшивые усы, и задумал пошантажировать.
      А через несколько дней его убили...
      Эрин была настолько поглощена своими мыслями, что не сразу заметила человека у своих ног. Он стоял у самой сцены и смотрел на нее снизу вверх, ожидая, когда она обратит на него внимание. Наконец он позвал ее по имени, и она, танцуя, приблизилась к нему. Он поднял руку и засунул ей за подвязку зеленую бумажку. Это оказалась пятидесятидолларовая банкнота. Эрин улыбнулась ему и прижала скрещенные руки к груди в знак благодарности. Позже она подсела к его столику, чтобы сказать «спасибо»: так было принято, когда посетитель давал хорошие чаевые. Считалось достаточным посидеть с ним три-четыре минуты; каждая секунда сверх этой нормы рассматривалась как урванная от рабочего времени танцовщицы. В этих кратких разговорах к дружеской болтовне неизменно примешивалась самореклама, и опытные стриптизерши готовили этот коктейль просто мастерски. Девушка, хорошо владеющая искусством танцевать на столе, могла расколоть одного и того же клиента на полдюжины частных номеров, которые исполняла для него в перерывах между своими «официальными» выступлениями. Именно таким образом большинство танцовщиц зарабатывали свои деньги. Эрин была единственной, кто ограничивалась только чаевыми, получаемыми на сцене.
      Человек, отваливший ей полсотни долларов, выглядел лет на пятьдесят с небольшим, был хорошо одет и что-то уж слишком маленькими глотками прихлебывал свой «Джек Дэниэлз». Посетители стрип-клуба, разнежась, обычно ослабляли узел галстука; человек, сидевший напротив Эрин, этого не сделал. Явно у него имелись какие-то планы на этот вечер. Когда Эрин поблагодарила его за деньги, он накрыл рукой ее руку.
      – Если я плачу столько за то, чтобы просто смотреть, представь себе, сколько я заплачу за то, чтобы прикоснуться.
      «Еще один», – устало подумала Эрин. Она сделала попытку высвободить руку, но человек не отпускал ее.
      – Ты, похоже, впервые у нас, – сказала Эрин.
      – Откуда ты знаешь?
      – В твоем выговоре чувствуется Средний Запад Что – Чикаго, Миннеаполис?
      – Сент-Пол, – усмехнулся он. – А ты мне нравишься, медовая булочка.
      – Медовая булочка? Лучше этого ты ничего не мог придумать?
      Эрин находилась не в том настроении, чтобы терпеть подобные штучки. Несколько месяцев назад ее вот так же сграбастал и не отпускал один тип, приехавший на юг поразвлечься; он назвал ее «сладкая попка». Он явился из Сиракуз, и у него были самые волосатые ручищи, какие Эрин только доводилось видеть вне решеток зоопарка.
      – Пожалуйста, отпусти меня, – сказала она сент-полцу.
      – А ты потанцуй для меня.
      – Я уже танцевала.
      – Нет, не здесь. У меня есть комнатка на пляже. – Он еще крепче сжал ее руку. – Комнатка, а при ней сауна.
      – Нет, благодарю.
      – А за две тысячи баксов?
      – Я не стою таких расходов, честное слово. – И Эрин вонзила свои длинные ногти в руку нахала – в нежную кожу с нижней стороны запястья. Вскрикнув, он отпустил ее, но, когда Эрин собиралась встать из-за стола, резко ударил ногой по ножке ее стула. Эрин упала на спину.
      Сент-полец захохотал, но смех его внезапно превратился в какое-то жалкое подобие цыплячьего писка. Встав на ноги, Эрин увидела его разом побагровевшее лицо в железном захвате локтя Шэда. Кулаком свободной руки менеджер по вопросам безопасности и порядка обрабатывал его бока – как всегда, спокойно и методично, но в выражении его лица – редчайший случай – Эрин прочла настоящий гнев.
      – Ну, хватит, – сказала она.
      Шэд разогнул локоть, и сент-полец шмякнулся на пол лицом вниз. Перевернувшись на спину, он невнятно забормотал что-то о нарушении законов.
      – Да что ты говоришь! – усмехнулся Шэд. – Может, хочешь звякнуть своей женушке? Так я сейчас принесу телефон. – Он резко ткнул его под ребра носком сапога. – Ну?
      Десятью минутами позже сент-полец, сидя в своем взятом напрокат черном «сандерберде», торопливо пристегивал ремень безопасности. Закончив, он повернул к себе зеркальце заднего вида, чтобы обследовать состояние своих губ и носа, значительно увеличившихся в размерах после общения с кулаком менеджера по вопросам порядка и безопасности.
      И тут в окошко просунулась голова Шэда.
      – Чтобы больше я тебя здесь не видел, – предупредил он и уточнил: – Никогда.
      – Да я ничего такого... – залепетал сент-полец.
      – Что она, по-твоему, похожа на шлюху? – Шэд подождал ответа, но его не последовало, и он повторил: – По-твоему, она похожа на шлюху? А ну-ка, красавчик, отвечай!
      Сент-полца била крупная дрожь.
      – Мне очень жаль... правда, очень жаль, – выдавил он.
      Шэд подозвал к машине Эрин и велел сент-полцу извиниться, что тот и сделал со всей искренностью, на какую только оказался способен.
      – Вам бы следовало научиться хоть немного уважать людей, – заметила Эрин.
      – Простите меня! Мне очень, очень жаль, Богом клянусь! – горячо воскликнул сент-полец.
      – Ты что же – решил, что тут у нас бордель? – продолжал свою воспитательную работу Шэд. – А ну, отвечай! Бордель?
      Сент-полец энергично замотал головой.
      – Ну что ж, классная операция, – подвела итог Эрин. – Надеюсь, вы обратили внимание на наши салфетки, сэр.
      Сент-полец рванул с места и мигом растаял в черноте флоридской ночи. Эрин положила руку на плечо Шэду.
      – Ты сегодня не в духе. Случилось что-нибудь?
      – Просто беспокоюсь за тебя.
      – Почему?
      – Потому, что на свете полным-полно разных сволочей.
      Она засмеялась.
      – Но ты же здесь! Ты ведь защитишь меня, правда?
      – Само собой, – ответил Шэд, подумав про себя: «Завтра первым делом нужно пойти к Мордекаю и сказать, что я выхожу из игры. Уж больно высоки стали ставки».
      С другого конца улицы донесся вой сирен. Вскоре мимо заведения проехала полицейская машина, затем еще две, потом машина «скорой помощи». Шэд и Эрин подошли к краю тротуара посмотреть, в чем дело – не авария ли. Через несколько секунд рядом с ними оказался мистер Орли, так и сиявший от радости.
      – Все-таки естьБог на свете! – воскликнул он.
      – Что случилось? – спросила Эрин.
      – А послушай-ка.
      Словно в ответ на его слова сирены одна за другой смолкли. Мигалки полицейских машин теперь вспыхивали и гасли в одном и том же месте: кварталах в шести от «Розового кайфа», на противоположной стороне шоссе.
      – Кто-нибудь расшибся? – предположил Шэд.
      Мистер Орли хихикнул.
      – Да никто не расшибся. Это у «Клубничной поляны»!
      – Вы в курсе, что у них там стряслось? – поинтересовался Шэд.
      – Только что звонила Марвела. Чуть не рыдает и просится обратно к нам. – Мистер Орли не мог скрыть своей радости.
      – Наверное, у них там дело дрянь, – произнес Шэд, вглядываясь в дальнее скопление мигалок.
      – Не то слово! – Мистер Орли просто ликовал. – Какой-то парень сидел-сидел за столом, да и свалился. Глядь – а он концы отдал!
      «Бедняга Марвела», – подумала Эрин.
      – И не кто-нибудь, – продолжал мистер Орли, – а судья. Представляете? Судья, мать его так и растак!
      Эрин, словно со стороны, услышала собственный голос:
      – Какой судья?
      – А кто его знает! Окочурился судья, да и все тут. Надеюсь, эти распроклятые Линги уже точат ножи, чтобы сделать себе харакири...
      Не дослушав, Эрин почти бегом бросилась туда, где мигали красные и голубые огни. Мистер Орли позвал ее по имени, но она не обернулась. Проезжавшие мимо машины замедляли ход, водители, высунувшись из окошек, нажимали на клаксоны, но Эрин шагала и шагала, стуча своими высоченными каблуками, одетая в сценическое трико – крошечный треугольник ткани и две резинки – и черный кружевной бюстгальтер. Все ускоряя шаг, не видя ничего вокруг, кроме мигающих далеко впереди огней, она повторяла про себя: хоть бы он был прав, хоть бы мистер Орли оказался прав.
      Может, все-таки есть Бог на свете.

* * *

      Для судьи Марвела была просто находкой. Кроме нее, в заведении мистера Орли никто не кокетничал с ним. Другие танцовщицы держались с представителем закона равнодушно и холодно, едва удостаивали его разговором, а некоторые вообще отказывались для него танцевать. Судья подозревал, что это Эрин настроила их против него, и теперь они своим пренебрежением мстят ему за то, что он разлучил их подругу с ее единственной дочерью. Он чувствовал себя несправедливо и незаслуженно обиженным. Его оправданием была Библия, где все разложено по полочкам четко и ясно, но ни одна из танцовщиц не желала слушать его объяснений, сколько бы он ни давал им на чай. А ведь он хотел сказать им, что у каждого, приходящего на эту землю, есть свой дар и свое особое предназначение. Материнство – это одно предназначение, а танцы в голом виде – совсем другое.
      Недавно работая у мистера Орли, Марвела не знала, что ее коллеги подвергают судью неофициальному остракизму. Она несколько раз танцевала для него на столе, да так, что через считанные дни он просто потерял голову. Когда она ушла из «Розового кайфа», судья не раздумывая последовал за ней – в «Клубничную поляну», в такой новый и волнующий мир касательных танцев.
      От одного стрип-заведения до другого было около полумили, но это расстояние показалось ему бесконечным. Он припарковал машину в сторонке, подальше от уличных огней, чтобы, не дай Бог, его не узнал кто-нибудь из проезжающих мимо. Приходилось остерегаться, пока он еще не стал федеральным судьей. Хотя, вообще-то, он имел полное право развлекаться так, как ему больше нравится; насколько ему было известно, еще никого никогда не подвергали импичменту только за склонность к посещениям стрип-заведений.
      Когда судья выключил зажигание, его сердце стучало о ребра, как птица, бьющаяся о стенки клетки. Голова вроде бы слегка кружилась, но он приписал это чрезмерному возбуждению. Перед тем как вступить на порог «Клубничной поляны», он про себя сотворил коротенькую молитву, заранее благодаря Господа за те милости, которые надеялся вскоре получить. Держать в руках красавицу Марвелу, ощущать тепло ее тела, шелковистость ее кожи – наконец-то его мечты воплотятся в действительность!
      Однако, к несчастью для судьи, они в нее так и не воплотились. Предвкушение блаженства убило его за несколько секунд до того, как должен был начаться сеанс касательного танца. Судья упал лицом на стол, вывалив язык; Библия так и осталась лежать у него на коленях, а правая рука, словно клешня краба, вцепилась в ширинку брюк, и ее не удалось разжать даже тогда, когда подоспевшие спасатели из службы «911» начали делать ему массаж сердца.
      Причиной смерти оказалось обширное кровоизлияние в мозг; взрыв произошел в тот момент, когда великолепная Марвела сняла и набросила на лысину судье свой кружевной бюстгальтер. Вышибала «Клубничной поляны», парень достаточно сообразительный, успел припрятать сей изящный предмет до появления спасателей.
      А они приехали прямо-таки за рекордное время, если принять во внимание количество машин на улицах. Обезумевшие братья Линг не успели еще и придумать, как им выкручиваться из свалившейся на голову проблемы, и им оставалось только сокрушаться и стенать по поводу неизбежного морального и материального ущерба. Буквально через несколько секунд после появления первого полицейского «Клубничная поляна» опустела, словно в зал накачали ядовитого газа. Последними улетучились бармены и танцовщицы.
      Войдя, Эрин увидела распростертого на полу пожилого мужчину, окруженного молодыми медиками в форменных голубых свитерах. Один из них, стоя на коленях возле безжизненного тела, обеими ладонями сильно нажимал ему на грудь в такт песни в исполнении Джэнет Джексон, громыхавшей в усилителях. Братья Линг держались в отдалении, тихо переговариваясь и качая головами: скандальной информации в газетах – а следовательно, и падения доходов – было не избежать, а там недолго ждать и лишения лицензии на право торговли спиртными напитками.
      Эрин, будто невзначай, подошла поближе и стала между двумя медиками. Усилия спасателей, так же как и мелодия, постепенно сходили на нет: лежавший на полу человек был явно и безнадежно мертв. Наклонившись, Эрин всмотрелась в его лицо: вроде бы он, но она не была уверена.
      – Вы не могли бы снять кислородную маску? – спросила она.
      Один из медиков, впечатленный видом Эрин, послушно выполнил ее просьбу.
      – Вы знаете его? – спросил он.
      – Слегка, – ответила Эрин.
      Марвелу, уже успевшую переодеться в обычную одежду, допрашивали двое полицейских в форме и детектив в штатском. Она нервно курила, прикуривая одну сигарету от другой и стряхивая пепел в пивную кружку. Эрин присела у стойки бара и стала ждать, когда Марвелу отпустят. Появился Шэд и сел рядом с ней.
      – Ты бы видела! Там даже вертолет – приземлился прямо посреди улицы, – сообщил он.
      – Зря потратили горючее, – отозвалась Эрин. – Он мертв – мертвее не бывает.
      – Да нет, это не из больницы. Это телевидение – Седьмой канал.
      – С ума сойти! – Эрин невесело усмехнулась. – А знаешь, Шэд, я рада. Мне стыдно говорить это, но я рада.
      – Что же тут стыдного? Ведь этот парень был настоящим подонком.
      – И лицемером, – добавила Эрин.
      – Может быть, теперь тебе удастся заполучить назад твою малышку.
      – Вот об этом я и думаю, – вздохнула Эрин. – Знаю, что это ужасно – в такой момент, но...
      – Да брось ты! Не переживай из-за этой сволочи.
      Протянув руку, Шэд достал из-под отлично оборудованной стойки братьев Линг два стакана и налил в них холодной кока-колы. Эрин смотрела, как спасатели укладывают тело судьи на носилки и накрывают его коричневым шерстяным одеялом.
      – Мой адвокат просто обалдеет, – сказала она.
      – И твой бывший муж тоже. – Губы Шэда искривились в холодной улыбке. – Хотел бы я посмотреть на него, когда ты скажешь ему насчет этого борова.
      – Не думаю, что это придется делать мне, возразила Эрин. – А жаль: было бы приятно.
      Когда полицейские закончили свои расспросы, Марвела подошла к стойке и села рядом с Эрин.
      – Я даже и не дотронулась до него, – дрожащим голосом произнесла она и в следующую секунду разрыдалась.
      Эрин обняла ее. Она едва знала эту девушку, но могла представить себе, какое потрясение та испытала, когда ее клиент вдруг упал мертвым в полуметре от нее.
      Шэд одним прыжком перемахнул через стойку и приготовил выпивку Марвеле, которая все всхлипывала и всхлипывала. По ее словам, она вообще не поняла, что случилось: она просто сняла бюстгальтер, накинула его на голову клиенту и...
      – Никак не могу поверить, что он и правда умер, –рыдала она. – Я ведь даже ни разу не присела к нему на колени, а он...
      – Ну ладно, успокойся, – проговорила Эрин. – Ты ни в чем не виновата. – Она погладила волосы Марвелы, пахнувшие дымом «Мальборо» и гелем для укладки, и почувствовала, как на ее голое плечо закапали горячие слезы.
      – А ты взгляни на все с другой стороны, – посоветовал Шэд. – Этот мужик скопытился, глядя на такую красотку, как ты. Считай, ему повезло. Думаешь, всем так везет?
      Но Марвела была безутешна. Выпив приготовленный Шэдом стакан, она потянулась за новой сигаретой.
      – Нужно было мне пойти в фотомодели. Это все-таки не так рискованно.
      Шэд подставил ей зажигалку.
      – Ничего, детка, обойдется.
      – Это я во всем виновата, – продолжала всхлипывать Марвела. – Он ведь умер из-за меня!
      Эрин похлопала ее по руке.
      – Не бери в голову. Ты просто работала, и ничего больше.

Глава 16

      Рита и Альберто Алонсо согласились, чтобы Анджела пожила у них, пока Дэррелл Грант не вернется из Сент-Огастина, куда он собирался отвезти очередную партию краденых инвалидных колясок. Альберто любил девочку, хотя Рита предпочитала общество своих четвероногих питомцев, которые день ото дня росли и набирались сил. Дэррелл велел сестре держать Анджи в трейлере, подальше от этих проклятых волков. Рита спросила, где ее игрушки; Дэррелл ответил, что в фургоне не хватает места для таких вещей.
      – Ничего, – сказал Альберто, – тут ей найдется чем поиграть.
      Он принес полную сумку мячей для гольфа, высыпал их на пол, и Анджела играла в них, как умела.
      Альберто, работавший ночами, обычно спал весь день, а Рита почти все время проводила на заднем дворе с уже подросшими волчатами. Маленькая Анджела взирала как зачарованная на эксцентрическую фигуру, какую представляла собой Рита – пестрый халат, рукавицы, как у лесоруба, хоккейная маска, закрывающая лицо, и сигарета в зубах, – и часами просиживала у окна, наблюдая, как тетка возится со своими воспитанниками. Однажды, оставшись одна в трейлере, девочка взяла телефон и набрала номер матери, который знала на память. Ей никто не ответил, но она не клала трубку в течение двадцати пяти минут. Вошедшая Рита отругала ее, отобрала телефон и поставила повыше, на холодильник, где Анджела не смогла бы его достать.
      Дэррелл Грант был рад на время уехать из города, пусть даже и ненадолго. На несколько дней сложив с себя отцовские обязанности, он теперь мог не ограничивать себя в скорости и чем быстрее гнал, тем увереннее себя чувствовал. Наркотики заглушали в нем последние остатки страха и совести, поэтому он со спокойной душой и крал, и врал. Поэтому ему удавалось также как-то улаживать свои дела с Меркином и Пикаттой, которые не оставляли его в покое. Эти сыщики были ретивыми парнями, вечно жаждущими новых дел и горячих следов. Дэррелл был не против стучать на других уголовников, особенно если учесть, что альтернативой его службе являлась тюрьма, но беда в том, что временами действительно не было ничего, о чем можно было бы настучать. Меркин и Пикатта, казалось, не понимали, что у многих преступников вспышки активной деятельности перемежаются с долгими периодами лени, длящимися иной раз не только недели, но и месяцы; они постоянно требовали свежих дел и еще не остывших трупов. А если ничего серьезного не происходило, Дэррелл Грант, по их мнению, был обязан шарить по всему городу в поисках хоть какой-нибудь «добычи».
      Но вот незадача – у Дэррелла не было времени на разнюхивание и вынюхивание. Его основное занятие – кража инвалидных колясок – требовало полной отдачи. Нынешняя поездка в Сент-Огастин сулила ему три тысячи баксов, а тут опять нарисовались Меркин и Пикатта, требуя, чтобы он немедленно отправился в Холлендейл – понаблюдать за каким-то барменом из кубинцев, который вроде бы, хотя и не точно, тайно приторговывал травкой. Дэрреллу пришлось завертеть мозгами с бешеной скоростью, и скорость, как всегда, выручила его: он припомнил имя некоего Томми Тинкера, торговца героином. Дэррелл знал, как копы Южной Флориды обожают такие дела. А он сам, во-первых, отмажется на некоторое время, поставив в свой актив очередную галочку, а во-вторых, за фигуру такого масштаба, как Томми Тинкер, он наверняка заработает благодарность, а может, еще и переходящее звание лучшего информатора месяца. Так что Дэррелл представил Меркину и Пикатте Томми Тинкера как самого крупного торговца героином к востоку от магистрали I-95 и точно указал им дом на бульваре Санрайз, где они смогут найти его.
      – Он как торгует – граммами, унциями? – спросил Пикатта.
      – Унциями, – быстро ответил Дэррелл. – Но белым он не продает. А то я бы и сам был не прочь.
      Итак, оба детектива рванули на поиски этого черномазого подонка, а Дэррелл рванул в Сент-Огастин. Он уже выезжал за Веро-Бич, когда бешеное верчение его мозгов замедлилось настолько, что он вспомнил: Томми Тинкера прикончили в Новом Орлеане еще в восемьдесят седьмом. Ненадолго Дэррелла охватила паника, однако ему даже не пришло в голову вернуться или позвонить шефам по телефону. Он заглотал еще три таблетки и нажал на педаль. Вскоре фургон летел вперед с такой же скоростью, с какой стучало его сердце, и жизнь казалась безоблачной.

* * *

      Конгрессмен Дилбек пришел в относительную форму как раз вовремя, чтобы успеть на ответственное мероприятие, посвященное сбору средств на его избирательную кампанию. Он оклемался настолько, что сумел одеться без посторонней помощи, побриться и причесаться. Макияж сделал почти незаметным синяк, который уже начал приобретать зеленоватый оттенок.
      Эрб Крэндэлл доставил конгрессмена в отель и не отходил от него весь вечер. Обед был отлично организован, речи выступавших прямо-таки ласкали слух. Особенно отличился сенатор Мойнихэн, ранее никогда не встречавшийся с Дилбеком и потому не имевший о нем малоприятных воспоминаний.
      После десерта Дилбек сам поднялся на возвышение для выступлений и проговорил целых одиннадцать минут, умудрившись ни разу не повториться. Он старался как мог, расточая комплименты и похвалы тем из своих коллег, голоса которых имели решающее значение для поддержки существующих цен на американский сахар, а про себя молился, чтобы его дифирамбы размягчили их сердца и стерли из их памяти прежнюю неприязнь и обиды. В конце концов, не так уж часто этим, в сущности, не столь уж значительным политическим деятелям приходилось слышать, как их сравнивают с Рузвельтом и Кеннеди! Крендэлл сказал, что другие конгрессмены, похоже, действительно растроганы, и Дилбек надеялся, что так оно и есть: ведь он выложился до конца.
      Потом он переходил от стола к столу, выражая гостям, делавшим взносы, свою глубокую и искреннюю благодарность. Обычно Дилбек обожал находиться в центре внимания, но этот вечер был для него пыткой: он нечетко, словно бы размыто, видел левым глазом, а в ушах гремел целый оркестр железных барабанов. И несчастный конгрессмен держался только тем, что мысленно повторял заповедь Крэндэлла: каждое рукопожатие стоит тысячу долларов.
      У самого дальнего столика с Дилбеком поздоровался плотный румяный человек с бегающими, несколько навыкате глазами, одетый словно на похороны. Представившись адвокатом, он познакомил конгрессмена с сурового вида молодой женщиной, отрекомендовав ее как свою кузину; Дилбек и правда заметил некоторое семейное сходство.
      – Вы не помните меня? – спросил адвокат.
      – Определенно ваше лицо мне знакомо, – без особого вдохновения соврал Дилбек.
      – Сан-Франциско. «Мондейл Экспресс», – подсказал адвокат.
      – Ax да, конечно, конечно. – На самом деле Дилбек не помнил ровным счетом ничего, поскольку большую часть времени провел тогда у стойки стрип-бара Кэрола Доуда, деля все свое внимание между выпивкой и голыми танцовщицами. – Я встречался с Фритцем недели три назад, – наугад брякнул он. – Должен сказать, выглядит он так, что просто позавидуешь.
      Адвокат пригласил его присесть на пару минут, но Дилбек, поблагодарив, отказался, сославшись на плотное расписание. Вот тут-то адвокат и вручил ему фотографию.
      – Для вашего альбома, – сказал он.
      – О Господи! – вырвалось у конгрессмена.
      Прикрыв плохо видящий левый глаз, Дилбек с ужасом воззрился нормально видящим правым на цветное изображение самого себя, пьяного, обрушивающего бутылку от шампанского на голову какого-то незнакомца. Дилбек вспомнил эту сцену смутно, как давний сон. Но... на снимке он увидел... это лицо, эта фигура, эта улыбка... О Боже! Это была она – пригрезившаяся ему танцующая женщина. Уж ее-то он помнил четко. Значит, она была на самом деле! Конгрессмена охватили чувства, явно неподходящие для подобного момента.
      А адвокат тем временем говорил, понизив голос:
      – Мы напечатали этот снимок – естественно, увеличив его, – со слайда, который хранится у меня в исключительно надежном месте. – Он помолчал, поводил кончиком указательного пальца по верхней губе. – Если мне будет позволено заметить, сэр, без усов вы выглядите гораздо лучше.
      Дилбек выдавил бледную улыбочку. Эрб Крэндэлл, заглянувший через его плечо, мысленно вздохнул с облегчением, не увидев на заднем плане снимка никого похожего на себя. Но тут же задумался: кто знает – а вдруг у этого типа в запасе еще куча фотографий? И кто знает – не фигурирует ли на одной из них он, Эрб Крэндэлл, прицелившийся в вышибалу из револьвера? Ну и вечерок был, о Господи...
      – Очень странно, – пробормотал Дилбек, – но я не помню, где это происхо...
      – Но это ведь вы, не так ли? – с ноткой злорадства в голосе перебил его адвокат.
      Крэндэлл коротко потребовал предъявить документы. Морд екай вручил ему свою визитную карточку и пояснил:
      – Поскольку вас наверняка интересует, при чем тут Джойс, скажу, что пострадавший от рук конгрессмена является ее женихом.
      Крендэлл приблизил губы к самому уху Дилбека.
      – Больше ни слова, – предостерег он.
      – Хорошо, Эрб. Но я и правда ничего не помню, честное слово.
      Адвокат продолжал:
      – Вероятно, вас интересует нынешнее состояние молодого человека. К сожалению, хорошего мало. Он сильно пострадал при этом нападении.
      Дилбек сглотнул.
      – Ну, что я могу сказать... Мне ужасно жаль, что все так вышло.
      – Заткнись! – прошипел ему на ухо Крэндэлл.
      Тут впервые заговорила Джойс:
      – Значит, вам ужасно жаль... Конечно, вы человек любезный и воспитанный, но мой-то Пол уже никогда не станет таким, как раньше.
      – Серьезные травмы головы, – добавил адвокат. – Всему виной та бутылка от шампанского, которая была у вас в руках. «Корбель», если не ошибаюсь.
      Конгрессмен передал фотографию Крэндэллу.
      – Ты же был там, Эрб, – беспомощно проговорил он. – Что, черт побери, тогда случилось?
      Крэндэлл боковым зрением увидел, что через зал по направлению к конгрессмену Дилбеку движется большая группа доброжелателей, включающая нескольких видных представителей семейства Рохо. Поэтому он быстро спрятал опасный снимок во внутренний карман своего смокинга и попросил Мордекая подождать его наверху, в комнате для гостей.
      – Хорошо, – ответил адвокат. – Мы как раз и надеялись на возможность переговорить с глазу на глаз.
      – Через пятнадцать минут, – бросил Крэндэлл и ринулся искать Малкольма Дж. Молдовски.
      Из последних сил Дэвид Дилбек продолжал свое движение по залу – тут пожать руку, там выразить свою признательность, улыбнуться в ответ на шутку, наклоном головы поблагодарить за лестные слова... Но перед мысленным взором его стояло только одно видение: стройная обнаженная танцовщица, чью честь он так доблестно защищал в тот вечер в «И хочется, и можется». И он в который уже раз задавал себе вопрос: «А она – думает ли она обо мне?»

* * *

      Джойс прохаживалась по холлу, а Мордекай встретился с Малкольмом Молдовски в комнате для гостей, наедине. Никаких формальностей не было. Мордекай изложил свои требования; Молдовски, слушая его, изредка записывал что-то в книжечке. Фотография, извлеченная из кармана смокинга Крэндэлла, лежала между ними на кофейном столике.
      – Это называется – выкручивание рук, – задумчиво произнес Молдовски, когда адвокат закончил.
      – В игре, которую я веду, – возразил Мордекай, – это называется переговорами с целью улаживания дела. Вы полагаете, я шучу, говоря о гражданских действиях, которые мы готовы предпринять? Эта фотография говорит сама за себя, мистер Молдовски.
      – Я не люблю вымогательства.
      Мордекай пожал плечами.
      – Другой адвокат сначала обратился бы в суд, а уж потом предложил бы уладить дело полюбовно. Безусловно, судебное разбирательство немедленно сделает все достоянием общественности. Поэтому, принимая во внимание высокое положение мистера Дилбека, я и решил, что он предпочтет избежать этого.
      – Что ж, остается только выразить вам нашу благодарность за подобное благоразумие. – Молдовски встал и налил себе еще стаканчик. Отпивая глоток, он еще раз мельком взглянул на компрометирующую фотографию, где достопочтенный Дэвид Лейн Дилбек представал сорвавшимся с цепи маньяком, обезумевшим от алкоголя и похоти. Да попади этот снимок на первые полосы газет, уж то-то будет шуму!..
      – Я понимаю, вам нужно время, чтобы все обдумать, – продолжал адвокат. – Для вас, думаю, это настоящий шок.
      – Да нет, не совсем, – спокойно ответил Молдовски. – Этого молодого человека зовут Пол Джонатан Гьюбер. Он пять дней пролежал в броуордской больнице – порезы, синяки, небольшое сотрясение мозга. Сейчас он практически здоров, но, полагаю, это не имеет отношения к делу. Верно?
      На несколько секунд Мордекай потерял дар речи, потом медленно произнес:
      – Должен ли я считать, что вы наводили справки в больнице, проявляя заботу о здоровье моего клиента?
      Малкольм Молдовски постучал своими безупречно отполированными ногтями по стенке стакана.
      – Мы проявляем заботу о конгрессмене, – ответил он. С самой ночи злополучного инцидента молодой мистер Гьюбер находился под колпаком у Крэндэлла.